Время, занятое жизнью Ле Гуин Урсула

Вонде Макинтайр – с любовью

Избранные произведения Урсулы Ле Гуин

ПРОЗА

Волшебник Земноморья

Левая рука Тьмы

Гробницы Атуана

Резец небесный

На последнем берегу

Обделенные

Слово для «леса» и «мира» одно

Далеко-далеко отовсюду

Малафрена

Порог

Глаз цапли

Всегда возвращаясь домой

Морская дорога

Техану

Толкователи

Четыре пути к прощению

Глоток воздуха

Сказания Земноморья

На иных ветрах

Проклятый дар

Голоса

Прозрение

Лавиния

СТИХИ

В поисках элегии

Дикие ангелы

Шагая по Корнуоллу (брошюра)

Тиллай и Тайлиссиос (с Теодорой Крёбер, брошюра)

Суровые слова

В красной зоне (с Хэнком Пандером, брошюра)

Дикий овес и кипрей

Без лодок

Грустная луна над Турман-стрит

Гуляя с павлинами

Шестьдесят с лишним

ПЕРЕВОДЫ

Лао-цзы. Дао дэ цзин

Габриэла Мистраль. Избранные стихи

Предисловие

Много лет назад в New Yorker мне попалась карикатура. Два человека, один – паломник, а второй – мудрец, сидят на уступе перед входом в пещеру, а вокруг них кошки. «Смысл жизни – в кошках», – говорит мудрец паломнику. Хвала волшебству интернета: я могу отследить год публикации и имя карикатуриста, Сэма Гросса.

Карикатура вспомнилась мне, когда я читала этот сборник. Я подумала, что если бы я вскарабкалась на гору к пещере мудрой Урсулы Ле Гуин и задала бы пресловутый вопрос, то получила бы точно такой же ответ. Или другой. Непредсказуемая Ле Гуин. Она могла бы ответить: «Старость – для всех, кто до нее доживет». Или: «Страх редко когда бывает мудр и никогда не бывает добр». Или она могла бы ответить мне: «Яиц всмятку в могиле нет».

Взыскующему не так важен ответ, как то, что с ним делать. Не знаю, какая часть важнее для мудреца. Ле Гуин полагает, что, скорее всего, завтрак.

В наши дни путешествие к Ле Гуин менее обременительно, но не менее опасно, чем архетипическое восхождение на вершину горы. Вам предстоит пересечь трясину «Википедии», колыхающуюся под ногами. На цыпочках миновать все комментарии, чтобы не разбудить троллей. Помните: если вы их видите, то и они видят вас! Постарайтесь избегнуть чудовища YouTube, величайшего пожирателя времени. Вместо этого вам нужно будет найти червоточину, известную как Google, и проскользнуть сквозь нее. И когда вы приземлитесь на сайте Урсулы Ле Гуин, направляйтесь прямиком к блогу, чтоб увидеть самые свежие ее посты.

Но сперва прочтите эту книгу.

В ней вы найдете размышления о множестве вещей: о возрасте; изгнании бесов; потребности в ритуалах, особенно в тех, что творятся без верований; о том, что ошибки, сделанные в интернете, невозможно исправить; о живой музыке и умных детях; о Гомере, Сартре и Санта-Клаусе. Ле Гуин – не тот мудрец, что требует согласия и повиновения. Все, кто когда-нибудь читал ее книги, знают это. Рассуждения, которые собраны здесь, просто показывают, о чем думает она сама.

Но эти рассуждения начинают прекрасно работать, оказываясь у вас в голове. Порой на дощечке над входом в пещеру бывает написано, что мудреца нет дома. В таких случаях тему для размышлений дает кот. «Подумайте о жуках», – говорит он, и я начинаю думать. Мысль о жуках оказывается на удивление объемной, особенно когда ее предложил такой умный кот, умный кот – дурные лапы. Понимая это, я начинаю думать о котах и об их восхитительно убийственных привычках. Я думаю о таких непростых интерфейсах взаимодействия человека и других существ. Где-то в нас самих, думаю я, заложена мечта Маугли – что другие звери увидят нас и примут к себе. А потом мы разочаровываемся в ней, когда какие-то неправильные звери вдруг сами просятся к нам. Нам кажется, что мы мечтаем объединиться с дикими тварями в диком лесу, но мы не готовы терпеть диких тварей у себя на кухне. «Здесь слишком много муравьев!» – думаем мы и хватаем спрей для уничтожения насекомых, хотя людей тоже слишком много.

В другом эссе, в другой своей книге Ле Гуин сказала, что так называемый реализм сосредоточен на человеке. Только фантастика занимается нечеловеческим как равным по интересу и значимости. В этом и во многих других проявлениях фэнтези более бунтарская, более разнообразная и более увлекательная литература. Два фактора – наша неспособность взять под контроль собственную численность и наше упорство в том, что мы важнее всего, – в сочетании способны покончить с нами. В таких раздумьях я добираюсь до конца мира, чувствую, что окончательно устала от мыслей о жуках, и возвращаюсь к мыслям о Ле Гуин.

За многие десятилетия своей карьеры Ле Гуин отстаивала значимость воображения и всех тех историй, которые оно способно породить. А я всю свою взрослую жизнь искала путь к вершине горы, чтоб услышать ее ответы на еще не осознанные мною вопросы. Я прошла долгий путь: нынче я и сама приближаюсь к семидесяти. Среди лучших даров, полученных мною от мира, я числю то, что знаю ее лично и что провела много часов в ее компании. Но если бы мне пришлось довольствоваться только (только! ха!) ее книгами, дар этот был бы не менее велик.

Я думаю, что она достигла того жизненного этапа (а у нее были и другие этапы), когда многие ее знают и благодарны ей. Причина этого отчасти кроется в том, насколько глубокое, фундаментальное воздействие она оказала на целый ряд писателей вроде меня. В самом начале сборника она рассказывает, как открыла блог Жозе Сарамаго и подумала: «Ах! Я поняла! Можно я тоже попробую?» Похожим образом ее работы действовали на многих из нас – как пример, как освобождение от условностей, как готовность идти наперекор чужим ожиданиям, как приглашение в мир, что куда просторнее видимого нам.

Мне кажется, при всем признании, при всей благодарности читателей Ле Гуин заслуживает большего. Я не могу назвать ни одного другого писателя за всю историю, создавшего такое же число миров, что и она, не говоря уж об их сложности и необычности. Там, где другим было достаточно одной-единственной книги, чтобы сделать себе имя, она писала дюжину таких книг. А последний роман, «Лавиния» – бесспорно, одно из величайших ее произведений. Урсула Ле Гуин продуктивна и способна на многое. Она и легка, и энергична. Тонкий социокритик, она и в жизни, и в работе всегда являет собой силу, стремящуюся к добру, – а сейчас даже больше, чем когда-либо, поскольку мы видим, что мир поворачивает ко злу. Мы, следовавшие за ней, читатели и писатели – счастливые люди. Мы не просто любим ее: мы нуждаемся в ней.

То, что вы найдете на этих страницах, – скорее более свободная Ле Гуин, Ле Гуин у себя дома. Некоторые темы не отпускали ее в течение всей карьеры: бесконтрольный рост экономики; сестринство и то, чем оно отличается от мужского братства; принижение и непонимание жанра, науки и убеждений – и продолжают возникать в ее творчестве, сведенные уже к самой сути. Читая сборник, особенно интересно следить за живой работой ее ума и наблюдать, как те ловушки, что поначалу казались просто забавой, приобретают глубокое значение.

Ле Гуин всегда умела увлекательно описывать мир живой природы. Она одна из самых наблюдательных людей, которые мне встречались: она всегда обращала внимание на птичью песню вдалеке, на лист дерева. Эссе о гремучей змее и второе, о рыси, подействовали на меня словно поэзия, они искрятся захватывающим чувством, которое я не могу назвать или описать словами.

Мне приходится складывать слова. У Ле Гуин это получается хорошо (погуглите: The Game of Fibble[1]). Должна признать, что, когда я читаю, как Ле Гуин пишет о птицах или зверях, о каких-то животных с историями и особенными характерами, о деревьях и реках, о мимолетной красоте мира, я словно переношусь в другие пространства. Я перестаю быть собой. Я теряю дар речи от восхищения.

Не в силах вымолвить ни слова больше,

Карен Джой Фаулер

Заметки к началу

Октябрь 2010 года

Меня вдохновили невероятные записи в блоге Жозе Сарамаго, которые он делал там с восьмидесяти пяти до восьмидесяти шести. В этом году их напечатали на английском под названием «Записная книжка» (The Notebook). Я прочла их – с изумлением и наслаждением.

Мне никогда прежде не хотелось вести блог. Мне не нравилось само это слово, оно казалось похожим на «биолог» или что-то подобное, но звучало как упавшее в болото гнилое дерево или как заложенный нос («Ах, она так говорит, потому что у нее самой ужасно заложен нос!»). Меня также отталкивала идея, что блог должен быть «интерактивным», что от блогера ожидают чтения комментариев и бесконечных разговоров с незнакомцами. Я слишком погружена в себя, чтобы желать всего этого. Мне нравятся незнакомцы лишь тогда, когда я могу написать рассказ или стихотворение и скрыться за ним, позволив ему говорить за меня.

Несмотря на то, что я несколько раз принимала участие в чем-то похожем на блог на сайте Book View Caf[2], я никогда не получала от этого удовольствия. Прежде всего потому, что посты в блоге, если отбросить новомодные словечки, с точки зрения жанра можно классифицировать как отрывки или эссе, а писать эссе всегда было для меня нелегкой и лишь изредка благодарной работой.

Но потом я увидела, что сделал Сарамаго, и это стало для меня откровением.

«Ах! Я поняла! Можно я тоже попробую?»

Мои пробы, попытки, опыты (а именно так переводится слово «эссе»), разумеется, намного менее политизированы и куда менее весомы с моральной точки зрения, чем записи Сарамаго, а еще они очень личные. Может быть, они изменятся, когда я наработаю форму, может, нет. Посмотрим. Что мне сейчас нравится, так это ощущение свободы. Сарамаго не взаимодействует с читателем напрямую (за исключением одного-единственного случая).

И здесь я тоже беру пример с него.

Часть первая. Переваливая за восемьдесят

Свободное время

Октябрь 2010 года

Из Гарварда мне прислали опросник по случаю встречи выпускников 1951 года. Разумеется, я училась в Рэдклиффе[3], который в то время управлялся из Гарварда, но, как женское учебное заведение, не считался его частью; в университете часто не обращают внимания на такие мелочи, считая, что могут позволить себе быть выше этого. И все же – что интересно – опросник не содержал указаний на пол респондента.

Людям, которым предстояло его заполнять, было за восемьдесят или около того, а шестьдесят лет – достаточный срок, чтоб с восторженным выпускником произошло что угодно. Поэтому опросник содержал вежливое предложение для вдов или вдовцов ответить вместо усопших. Вопрос № 1с, «Если вы разведены», имел интересный набор вариантов ответа: «Один раз», «Два раза», «Три раза», «Четыре или более раз», «Состою в повторном браке», «Живу с партнером», «Ничего из указанного». Последний вариант – сущая головоломка. Я пытаюсь понять, как можно быть разведенным и при этом ничем из указанного.

В любом случае в 1951 году такие вопросы показались бы нам немыслимыми. «Ты прошла долгий путь, детка!» – как обычно пишут на плакатах с красотками, рекламирующими сигареты[4].

Вопрос № 12: «Оправдали ли в целом ваши ожидания успехи внуков?» Младшему из моих внуков только что исполнилось четыре. Как он мог преуспеть в жизни? Ладно, ладно, в целом да. Но вообще интересно, какие ожидания должен оправдать четырехлетний малыш. Все, что приходит мне в голову, это то, что он милый ребенок и очень быстро научился читать и писать. Предполагаю, я должна ожидать, что он поступит в Гарвард или, по крайней мере, в Колумбию, как его отец и прадед. Впрочем, то, что он милый и учится читать и писать, пока кажется вполне достаточным.

На самом деле у меня нет никаких ожиданий. У меня есть надежды – и опасения. Сейчас преобладают опасения. Когда мои дети были маленькими, я еще могла надеяться, что мы не окончательно загубим природу, но к этому времени мы сделали слишком много плохого, намного больше, чем когда-либо раньше, мы продались торгашескому индустриализму с его горизонтом планирования в несколько месяцев, и мои надежды на то, что грядущее поколение обретет мир и покой при жизни, становятся все более призрачными, тонут и тонут во мраке.

Вопрос № 13: «Что способно сделать лучше жизнь будущих поколений вашей семьи?» – с клетками, где надо расставить числа от 1 до 10. Напротив первой написано: «Более совершенное образование». Тут все ясно, Гарвард зарабатывает деньги на образовании. Я поставила 10. Напротив второй: «Стабильность и рост экономики США». Эта формулировка поставила меня в тупик. Что за прелестный образец капиталистического мышления – или отсутствия мышления: предполагать, что рост и стабильность – одно и то же! В конце концов я приписала на полях: «Нельзя иметь и то, и другое», – и не поставила в ячейке никакой цифры.

Прочие варианты были: «Снижение госдолга США», «Сокращение зависимости от иностранных энергоносителей», «Улучшение качества и стоимости здравоохранения», «Устранение терроризма», «Введение эффективной иммиграционной политики», «Улучшение двухпартийной системы в политике США», «Экспорт демократии».

Если от нас ожидали размышлений по поводу жизни грядущих поколений, то это был очень странный список, ограниченный самыми близкими интересами и пропущенный через фильтр злободневных тем в дискурсе правых, вроде «терроризма», «эффективной иммиграционной политики» и «экспорта демократии» (что я считаю просто эвфемизмом вторжения в страны, которые нам не нравятся, в попытках разрушить их общество, культуру и религию). Девять вариантов – и ни слова об изменении климата, о международной политике, о росте населения, о промышленном загрязнении, о контроле корпораций над правительством, о правах человека или о нищете…

Вопрос № 14: «У вас есть тайные желания?» И снова я на лопатках. Я пропустила варианты «Да», «Немного» и «Нет», но отметила: «Нет, мои желания ужасны». Список начинался с гольфа.

Но вопрос № 18 меня доконал. «Что вы делаете в свободное время (см. варианты ниже)?» Седьмым в списке из двадцати семи занятий после «Бадминтона», но до «Шопинга», «Телевизора» и «Бриджа», стоял пункт «Творческая деятельность (живопись, литература, фотография и т. п.)».

Я остановилась и немного подумала. Ключевые слова были «свободное время». Что имели в виду составители опросника?

Для занятого человека – кассира в супермаркете, адвоката, дальнобойщика, домохозяйки, виолончелиста, мастера по ремонту компьютеров, учителя, официантки – «свободное время» означает время, которое не надо тратить на работу или иные действия для поддержания жизни: готовку, уборку, ремонт машины, доставку детей в школу. Для людей среднего возраста «свободное время» означает время, свободное от работы и потому ценимое.

А что насчет людей за восемьдесят? Что есть у пенсионеров, кроме свободного времени?

Я не совсем пенсионер, потому что никогда не состояла на должности, с которой уходят на пенсию. Я все еще работаю, хотя и не так напряженно, как прежде. Я трудилась всегда и горжусь тем, что могу считать себя работающей женщиной. Но, согласно гарвардскому опроснику, дело всей моей жизни было просто «творческой деятельностью», хобби, которым заполняют свободное время. Возможно, если бы составители знали, чем я зарабатываю на жизнь, они бы отнесли это занятие к более серьезной категории (впрочем, тут я сомневаюсь).

Итак, вопрос: «Когда все имеющееся у тебя время свободно, что с ним делать?»

И в чем на самом деле разница между ним и тем временем, которое у тебя было в пятьдесят, или в тридцать, или в пятнадцать?

У детей обычно пропасть свободного времени, особенно у детей среднего школьного возраста. После уроков, если только они не занимаются в спортивной секции, почти все их время оказывается свободно – и они находят, чем его занять (кто-то более толково, кто-то менее). В школьные гоы я полностью располагала тремя летними месяцами. Никаких обязательных занятий у меня не было. А еще имелась прорва незанятого времени после школы. Я читала, писала, носилась с Джин, Ширли и Джойс, слонялась по улицам наедине со своими мыслями и чувствами – о господи, с такими глубокими мыслями и чувствами… Все, кого я знала, похоже, крутились как белки в колесе и, едва заканчивали с одним пунктом расписания, сразу переключались на следующий: бежали на тренировку по футболу, на утренник, куда-нибудь еще. Надеюсь, что им удавалось втиснуть несколько перерывов между делами. Иногда мне кажется, что девочка-подросток физически присутствует в семье – улыбается, вежливо отвечает, слушается, – но на самом деле ее нет. Я знаю, что она нашла перерыв между делами, немного времени, и спряталась в нем, чтобы побыть наедине с мыслями и чувствами.

Противоположность незанятому времени, как я понимаю, – это время занятое. Применительно к себе я не могу сказать, что такое незанятое время, потому что все мое время занято. Так было всегда, и сейчас ничего не изменилось. Оно занято жизнью.

Все больше времени в моем возрасте уходит на поддержание жизнедеятельности, это утомительно. Я долго вспоминала, но не сумела вспомнить времени, которое можно было бы назвать незанятым. Я свободна, а вот мое время – нет. Мое время полностью и серьезно занято сном, грезами, работой, письмами друзьям и родным, сочинением стихов, писанием прозы, размышлениями, забыванием, вышивками, готовкой, съеданием приготовленного и уборкой на кухне, толкованием Вергилия, встречами с друзьями, разговорами с мужем, походами в магазин, прогулками в те дни, когда я могу ходить, путешествиями, если мы путешествуем, сидением иногда в випассане, а иногда и перед телевизором, проделыванием Восьми драгоценных упражнений цигун, когда есть силы, лежанием после обеда с новым выпуском Krazy Kat и с моим собственным слегка шизанутым котом, занимающим пространство между моим животом и серединой голеней: он устраивается там и сразу же глубоко засыпает. Все мое время занято. Я не могу его потратить. О чем там думают в Гарварде? На следующей неделе мне стукнет восемьдесят один год. И свободного времени у меня нет.

Слабак наносит ответный удар

Ноябрь 2010 года

Я потеряла доверие к поговорке «Вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете» с тех пор, как постарела.

У этой поговорки хорошая родословная. Она исходит прямиком из идеи о Силе позитивного мышления, такой крепкой в Америке и прекрасно дополняющей Силу коммерческой рекламы и Силу принятия желаемого за действительное, известную также как Американская мечта. Это светлая сторона пуританской идеологии. Чего ты заслужил, то и получишь. (О ее темной стороне вам лучше не думать.) Все хорошее достается хорошим людям, и молодость будет длиться вечно, если ты молод сердцем.

Ну да, конечно.

В позитивном мышлении заложена огромная энергия. Оно оказывает мощный эффект плацебо. Во многих случаях, даже в тяжелых, он срабатывает. Думаю, что большинство пожилых людей знают об этом, и многие из нас стараются сосредоточиться на позитивной стороне жизни как на способе сохранения себя, своего достоинства, желания не скатиться в нытье. Иногда трудно поверить, что тебе уже восемьдесят, но лучше все-таки в это поверить.

Я знаю людей, переваливших за девяносто, у которых по-прежнему ясная голова и чистое сердце. И они не думают, что они молоды. Они понимают, насколько они стары. Если мне девяносто, а я считаю, что мне сорок пять, то очень скоро меня ждут проблемы при попытке вылезти из ванны. Даже если мне семьдесят, а я думаю, что сорок, я дурачу себя до такой степени, что почти наверняка буду вести себя как полная дура.

Я никогда не слышала, чтобы кто-то в возрасте за семьдесят говорил: «Вам столько лет, на сколько вы себя ощущаете». Люди помоложе твердят это себе или друг другу, чтобы подбодрить. Когда они говорят такое кому-то, кто по-настоящему стар, то не сознают, как глупо и даже жестоко поступают. По крайней мере нет плаката, который сообщал бы об этом.

Зато я видела плакат с надписью: «Старость – не для слабаков» (видимо, оттуда и пошла поговорка). Там были мужчина и женщина лет семидесяти. С гордо поднятыми головами, в обтягивающей спортивной одежде. Выглядели они так, будто только что, не запыхавшись, пробежали марафон, а теперь отдыхают, тягая шестнадцатифунтовые гири. «Посмотрите на нас, – как бы говорили они. – Старость реально не для слабаков».

«Нет, это вы посмотрите на меня», – захотелось прорычать мне. Бегать я не могу, тягать гири не могу, и одна мысль об облегающем трико приводит меня в смятение. Да, я слабак. И всегда была слабаком. Кто из вас, качков, готов сказать, что старость не для меня?

Старость – для всех, кто до нее доживет. Бойцы стареют, и слабаки тоже стареют. Похоже, до старости доживает больше сестренок, чем солдат. Старость – для здоровых, сильных, крепких, отважных, больных, слабых, трусливых и неспособных. Она для людей, пробегающих десять миль каждое утро перед завтраком, и для людей, сидящих в инвалидных колясках. Она для людей, за десять минут набело заполняющих кроссворд в лондонской Times, и для людей, которые не могут вспомнить, как зовут нынешнего президента. Старость куда меньше связана с хорошей формой или отвагой, чем с удачей оказаться долгожителем.

Если вы едите сардинки с овощными салатиками, если наносите на кожу солнцезащитный крем, если качаете пресс, дельты, квадры и прочее, чтобы прожить подольше, – это прекрасно, не исключено, что ваша стратегия сработает. Но чем дольше жизнь, тем большая ее часть приходится на старость.

Правильное питание и упражнения могут неплохо помочь встретить старость здоровым человеком, но, сколь бы несправедливым это ни казалось, ничто не гарантирует, что вы останетесь здоровым и впредь. Тела изнашиваются после определенного количества миль, несмотря на самое тщательное техобслуживание. И неважно, чем вы питаетесь, какой у вас пресс, какие дельты и квадры – вдруг вас подведут кости, или сердце устанет от марафона длиной в жизнь, да мало ли в вас всяких проводов и микросхем, которые однажды может закоротить! Если вы всю жизнь занимались тяжелым физическим трудом и не имели возможности проводить побольше времени в спортзале, если вы питались чем попало, потому что не знали другой еды, да и не хватало вам ни времени, ни денег на нормальную еду, если у вас не было врачей и необходимых лекарств, вы можете встретить старость в довольно скверном состоянии. То же случится, если вы попадете в аварию или если вас подкосит тяжелая болезнь. Вы не начнете бегать марафоны и тягать штангу. Может так статься, вам будет трудно подниматься по лестнице. Или даже вставать с постели. Вам придется привыкнуть к постоянным травмам, это будет непросто – и с течением времени проще не станет.

Когда наступает старость, вы получаете с ней что угодно, только не спортивное мастерство. Думаю, именно поэтому упомянутые ранее поговорка и плакат так меня раздражают. Они не просто оскорбляют тех, кто слаб, – они бессмысленны.

Мне понравился бы постер, изображающий двух пожилых людей, с сутулыми спинами и артритными пальцами, с лицами, изношенными временем, сидящих и погруженных в беседу. И чтобы слоган там был такой: «Старость – не для молодых».

«Вот какая малость…»

Май 2013 года

Не знать, как это – быть старым (причем я имею в виду не период постепенного увядания, а настоящую глубокую старость, за семьдесят – восемьдесят лет), – видимо, черта, необходимая для выживания человечества. Какой прок от того, что вы узнаете это раньше времени? Вы узнаете достаточно, когда окажетесь там.

Один из фактов, которые часто обнаруживают люди, дожив до преклонных лет, – это то, что младшие не хотят слышать о проблемах их возраста. Так что честно говорить о старости чаще всего способны только сами старики.

А когда младшие начинают рассуждать о том, что такое старость, старики не всегда с ними соглашаются, но редко спорят.

А вот я хочу поспорить, совсем чуточку.

Дрозд у Роберта Фроста задает важный вопрос: «Вот какая малость… Что делать с тем, что нам еще осталось?»[5]

Американцы горячо верят в позитивное мышление. Позитивное мышление – это великолепно. Лучше всего оно работает, будучи основано на реалистичном подходе и принятии ситуации как есть. Позитивное мышление, опирающееся на отрицание, работает далеко не так хорошо.

Любому стареющему человеку приходится иметь дело с неуклонно меняющимся, но редко когда улучшающимся положением вещей и извлекать из него максимум. Мне кажется, что большинство глубоких стариков принимают свой возраст как данность – я никогда не слышала, чтобы люди за восемьдесят говорили: «Да я вовсе не стар». Но они стараются извлечь из этого все. А что им еще остается?

Многие люди помоложе воспринимают старость как нечто абсолютно плохое и видят в принятии возраста лишь недостатки. Общаясь со стариками в позитивном ключе, они как бы помогают им в отрицании их собственной реальности.

Люди с самыми благими намерениями говорят мне: «Ой, да вы совсем не старая!»

Да, а папа римский – не католик.

«Да вы совсем не так стары, как вам кажется!»

Вы вправду думаете, что восемьдесят три года за плечами – это что-то, в чем можно усомниться?

«Моему дяде девяносто, а он проходит в день восемь миль».

Ваш дядя счастливчик. Надеюсь, ему на пути не попадется старый хулиган Арт Рит со своей мерзкой женой Ишиассой.

«Моя бабушка живет совершенно самостоятельно и в девяносто девять лет сама водит машину».

Ура бабуле, она унаследовала отличные гены. Прекрасный пример – но жить так, как она, сумеют немногие.

Старость не есть состояние ума. Это обстоятельства существования. Сможете ли вы сказать человеку, парализованному ниже пояса: «Ой, да какой вы калека? Вы парализованы ровно настолько, насколько себя ощущаете! Моя двоюродная сестра однажды поломала позвоночник, но уже выздоровела и тренируется для участия в марафоне!»

Ободрение через отрицание, несмотря на благие намерения, производит обратный эффект. Страх редко когда бывает мудр и никогда не бывает добр. Кого вы пытаетесь подбодрить? И вправду вот эту старушенцию?

Сказать мне, что моей старости не существует, – то же самое, что сказать, что меня не существует. Перечеркните мой возраст, и вы перечеркнете мою жизнь – меня саму.

Конечно, множество действительно молодых людей так и поступают. Дети, не жившие со стариками, не представляют себе, что они такое. Поэтому старикам приходится учиться невидимости, которой женщины выучивались лет двадцать или тридцать назад. Дети на улице вас не замечают. А если и смотрят на вас, то с полным равнодушием, или недоверием, или враждебностью, похожей на ту, что животные испытывают к особям других видов.

Животные следуют врожденным правилам поведения, помогающим избегать этого бессознательного страха и враждебности или разряжать их. Собаки церемониально нюхают друг друга под хвостом, коты церемониально орут на границах своей территории. Человеческие сообщества создали более сложные механизмы. Один из самых результативных – это уважение. Вам не нравится незнакомец, но ваше деликатное поведение по отношению к нему побуждает его вести себя так же, и таким образом вы не тратите лишнего времени и избегаете ненужного кровопролития.

В обществах, менее ориентированных на перемены, нежели наше, большую часть полезной культурной информации, включая правила поведения, младшие получают от старших. Неудивительно, что одно из этих правил – уважение к возрасту.

В нашем все более неустойчивом, устремленном в будущее, движимом технологиями обществе молодые – это чаще всего те, кто торит путь, кто говорит старшим, что делать. Так кто же здесь кого и за что уважает? Когда старики пресмыкаются перед молодыми недоумками, это отвратительно, но и наоборот – тоже.

Уважительное отношение, когда оно не навязывается обществом, становится индивидуальным выбором. Американцы, хотя на словах и проповедуют иудео-христианские принципы поведения, склонны рассматривать моральность и аморальность поступков как то, что каждый решает для себя сам, они выносят мораль за пределы правил, а часто и законов.

Плохо, когда личное решение путают с личным мнением. Решение – то, что можно назвать этим словом, – основано на наблюдениях, на фактической информации, на интеллектуальных и этических суждениях. Мнение – которое так любят массмедиа, политиканы и социологи – может складываться при полном отсутствии информации. В худшем случае личное мнение, не подкрепленное ни моральными ценностями общества, ни размышлениями, отражает лишь невежество, зависть и страх.

Поэтому, если бы я имела мнение, что жить долго означает лишь становиться уродливым, слабым, бесполезным и т. д., я бы не стала относиться с уважением к старикам, точно так же, как если бы я имела мнение, что молодежь опасна, заносчива, ветрена и необучаема, я бы не стала относиться с уважением к молодежи.

Уважение очень часто навязывается и почти всегда неверно толкуется (якобы бедные должны уважать богатых, женщины должны уважать мужчин и т. д.). Но когда его проявляют умеренно и осознанно, притом что общество требует вести себя именно так – подавлять агрессию и контролировать себя в общении с другими людьми, – тогда складывается пространство для понимания. И в этом пространстве могут вырасти признание и верность.

Личное мнение тоже слишком часто не оставляет простора ни для чего, кроме себя самого. Людям в обществе, где не принято проявлять уважение к детству, очень повезет, если им удастся научиться понимать, ценить или просто любить собственных детей. Дети, которым не привили уважения к старости, скорее всего, будут бояться ее и смогут научиться понимать пожилых людей разве что случайно.

Мне кажется, что традиция уважения к возрасту оправдана сама по себе. Повседневное существование, решение текущих проблем поначалу всегда дается легко, но становится все тяжелее к старости и однажды начинает требовать настоящего мужества. Старость почти всегда сопровождается болезнями и опасностями и неизбежно заканчивается смертью. Принятие этого тоже требует мужества, а мужество заслуживает уважения.

Но довольно об уважении. Вернемся к той малости, что нам еще осталась.

Детство – это время, когда вы постоянно что-то приобретаете, а старость – когда теряете. «Золотые годы», о которых так любят говорить рекламщики, потому и золотые, что это цвет заката.

Разумеется, старение не сводится лишь к угасанию. Отнюдь нет. Жизнь, свободная от крысиных бегов, но все еще комфортная – это возможность наслаждаться сегодняшним днем и обрести подлинное спокойствие мысли.

Если память надежна, а разум ясен, то неглупый старый человек обладает необычайной широтой и глубиной понимания. Ведь у него было больше времени, чтобы приобрести знания и попрактиковаться в сравнении и суждении. И неважно, какой природы это знание, умозрительной, прикладной или чувственной, неважно, касается оно высокогорных экосистем, или природы Будды, или того, как успокоить напуганного ребенка, – когда вы встречаете старого человека, наделенного таким знанием, то вы – если только у вас есть чутье – понимаете, что встретили редкого, уникального собеседника.

То же самое относится и к старикам, сохранившим сноровку в любом ремесле или искусстве. Практика всегда приносит совершенство. Эти люди владеют секретами, они постигли всё, и красота легко струится из-под их рук, за что бы они ни взялись.

Но все преимущества долгой жизни могут свести на нет иссякающие с годами силы и выносливость. Маленькие или большие неполадки в разных частях организма, как бы вы к ним ни приспосабливались, все равно ограничивают вашу активность, в то время как вашей памяти приходится иметь дело со сбоями и перегрузкой. В старости ваша жизнь неуклонно уменьшается. И зачем говорить, что это не так, если это на самом деле так?

Впрочем, незачем и поднимать шум или паниковать, потому что никто не в силах изменить естественный порядок вещей.

Да, я знаю, что мы в Америке живем дольше. Восемьдесят сегодня – как прежние семьдесят. В целом это воспринимается как благо.

Но какое благо? В чем благо?

Советую подумать над вопросом фростовского дрозда подольше и посерьезнее.

Есть много ответов на этот вопрос. С той малостью, что нам еще осталась, можно сделать многое – если задаться целью. И большое число людей (и молодых, и старых) работает над этим.

Все, о чем я прошу вас, если вы еще далеки от преклонных лет, – тоже подумать над вопросом птицы из стихотворения и не стараться приуменьшить саму старость. Пусть возраст останется просто возрастом. Пусть ваши пожилые родственники или друзья останутся сами собой. Отрицание старости ничего не даст.

Пожалуйста, поймите. Я сейчас говорю про себя, старую и раздражительную. Да, многие восьмидесятилетние мужчины и женщины яростно возразили бы мне: дескать, им нравится слышать, как их называют подвижными и энергичными. Если кому-то нравится верить в сказки – пожалуйста. Возможно, проживи я дольше, чем мне бы хотелось, я бы тоже рада была услышать: «Вы вовсе не старая! Старости не существует! Люди просто живут долго – долго и счастливо».

Попалась!

Октябрь 2014 года

Вот уже два месяца, как я веду блог. Учитывая, что мне скоро стукнет восемьдесят пять и что любого, кто после семидесяти пяти не проявляет постоянной и заметной активности, записывают в покойники, мне кажется, что я подаю некоторые признаки жизни. Так сказать, привет из могилы. Эй, вы там! Как дела у вас, в Стране Юности? У нас, в Стране Старости, все довольно странно.

Ну, например, разве не странно, что меня назвал лгуньей Хью Вули, автор и издатель нашумевшего романа How[6], за то, что я грубо прошлась по Amazon.com, известной благотворительной организации, посвятившей себя поддержке издателей, ободрению писателей и смазыванию полозьев Американской мечты. Есть и еще странности, и немало, связанные с моей писательской работой, – некоторые из них довольно забавны. Однако самая важная для меня странность нынешней осени заключается в том, что у меня нет машины: для многих американцев это настоящий кошмар.

У нас есть наша славная «Субару», но мы не можем на ней ездить. Я училась вождению в 1947 году, но прав не получила – и хорошо, что не получила, скажу вам я (и все, кто меня знает, с этим согласятся). Я из числа тех пешеходов, что, ступив на проезжую часть, отскакивают обратно на тротуар, а затем внезапно бросаются под колеса едва тронувшейся машины. Я чуть не стала причиной нескольких аварий, а уж сколько грязных слов на меня выплеснули водители! Страшно даже подумать, что бы я наделала, будь у меня у самой автомобиль. В общем, я не вожу. А в августе у Чарльза начались боли из-за защемления седалищного нерва, так что он потерял возможность не то что управлять машиной, но и вообще передвигаться. Сама я еще способна ходить (у меня те же проблемы, что и у него, но не настолько запущенные), однако очень скоро начинаю хромать на левую ногу. А между тем мы живем в нескольких кварталах от магазина. Можно сказать, что мы потеряли свободу передвижения – или что наша машина заставляет нас ходить за тем, что нам нужно.

Чудная, давно забытая свобода! Мне пришлось вернуться к практике, бытовавшей во времена моего детства, когда мы ходили в магазин раз в неделю. Тогда мы не делали покупок впопыхах – только то, что будет съедено в ближайший обед, плюс кварта молока – тогда мы все планировали заранее и отправлялись в магазин со списком. Не купил наполнитель для кошачьего лотка – значит, наполнителя не будет до следующего вторника, и если у кота возникнут некоторые вопросы, сам виноват.

Нет ничего сложного в том, чтобы закупаться на неделю вперед, на самом деле я с нетерпением жду, пока моя подруга Мо заберет меня и мы отправимся по магазинам. Она продвинутый потребитель, всегда знает, где какие скидки, и все такое. И тем не менее оказалось довольно утомительно держать в голове множество вещей, которые нужно купить, вместо того чтобы просто сделать это.

«Просто сделай это!» – вот девиз тех, кто пробегает каждое утро двадцать миль в кроссовках с галочкой[7], вот мантра мгновенного удовлетворения потребностей. Ну да ладно. Нам с Чарльзом больше по нраву девиз S, se puede[8]. Или, если по-французски: On y arrive[9].

По утверждениям врачей, один из тончайших парадоксов старческого слабоумия состоит в том, что чем чаще вам надо являться к врачу, тем труднее к нему добираться. А парикмахерские! Теперь я знаю, как видят мир те маленькие собачки, у которых шерсть свисает на глаза. Они видят его шерстяным.

В общем, если вы чрезвычайно стары и при этом остались без автомобиля, значит, у вас куда меньше времени, чем раньше, на все дела, кроме самых обязательных. Своевременные ответы на письма, и посты для блога, и книги, спущенные в подвал и ждущие, пока их расставят по порядку, весь этот бурлящий котел несделанных дел придется передвинуть на дальнюю конфорку. А будет он там кипеть или нет, я не знаю, плита у нас старая, 1960 года.

Кстати, таких плит больше не выпускают.

Хроники Парда

Мы выбираем кота

Январь 2012 года

Никогда прежде я не выбирала кота. Коты сами выбирали меня, или меня выбирали люди, предлагавшие котов. Однажды я увидела котенка, вопившего на дереве около Юклид-авеню, – я его спасла, и он вырос в серо-полосатую зверюгу весом в четырнадцать фунтов. Несколько кварталов в Беркли до сих пор населяют его серо-полосатые потомки. Еще было дело: прелестная золотистая Миссис Тэбби, видимо после интрижки со своим прелестным золотистым братцем, подарила нам несколько золотистых котят, и мы оставили Лорела и Харди. А однажды, когда умер Уилли, мы попросили доктора Морган дать нам знать, если кто-то подбросит котенка к дверям ветеринарной клиники – люди иногда так поступают, – и доктор Морган сказала, что это вряд ли, сезон котят давно прошел, но следующим же утром обнаружила у порога шестимесячного франта в черном смокинге с манишкой. Доктор Морган позвонила нам, и Зорро тринадцать лет делил с нами кров.

Когда прошлой весной Зорро умер, в доме стало пусто. Мы почувствовали, что дому снова нужна душа (один француз сказал, что кошка – это душа дома, и мы с ним согласны). Но ни один кот не спешил нас выбирать, и ни один кот не был нам предложен, и на деревьях тоже никто не вопил. Поэтому я попросила Кэролайн, мою дочь, сходить со мной в Общество защиты животных и помочь мне выбрать кота.

Я хотела не слишком старого, спокойного домашнего кота, подходящего по темпераменту восьмидесятилетним хозяевам. Мужского пола – не то чтобы у меня имелись на то какие-то особые причины, просто все звери, которых я особенно любила, были котами. И я надеялась, что он окажется черным – ведь я так люблю черных котов, а этот окрас, как я читала где-то, считается самым непопулярным.

Впрочем, я бы согласилась на любого. Я нервничала из-за предстоящей поездки. Да что там, если честно, я была в ужасе.

Как можно выбирать кота? И что станется с теми, кого я не выберу?

Портлендское отделение Общества защиты животных – удивительное место. Оно огромно, я успела увидеть только вестибюль и кошачье крыло здания: комнаты, комнаты, комнаты, наполненные кошками. Во всех этих комнатах находились люди, персонал или волонтеры: мало ли, вдруг что-то понадобится. Все было организовано просто и эффективно, отчего атмосфера этого места показалась мне легкой и дружелюбной. Когда ты один из множества людей, ежедневно приносящих или забирающих животных, когда ты видишь этих животных, бесконечную череду, когда сознаёшь, сколько усилий требует уход за ними, тот факт, что здесь еще как-то умудряются поддерживать легкую и дружелюбную атмосферу, представляется почти невероятным и вызывает восхищение.

С интерфейсом «человек – животное» в наши дни большие проблемы, и в некотором смысле Общество защиты животных демонстрирует, насколькоони болезненны. Однако во всем, что попадалось мне на глаза в ту поездку, я видела подтверждение, что люди способны творить добро, когда берутся за дело разумно и с душой.

Итак, мы направились в кошачье крыло, осмотрелись и обнаружили, что пожилых котов, которых можно забрать, здесь очень мало. Большинство из них попали сюда из одного места, о котором я недавно читала в газете: одна женщина держала девяносто кошек, будучи уверена, что любит их всех, хорошо ухаживает за ними и все они чувствуют себя прекрасно… Наверное, вы тоже знаете эту грустную историю. Общество защиты животных забрало у той женщины около шестидесяти питомцев. Добрая сотрудница, которая сопровождала нас, рассказала, что они не в таком скверном состоянии, как большинство животных, оказавшихся в подобной ситуации, и что они очень ручные, но какое-то время им понадобится особый уход. Это звучало совершенно непонятно.

Остальное зверье было преимущественно котятами. «Кошки нынче окотились очень поздно», – сказала сотрудница. «А помидоры опомидорились», – подумала я.

В комнате, где находились семь или восемь котят, Кэролайн увидела трубу из капроновой ткани на каркасе, предназначенную для кошачьих игр: она ходила ходуном, в ней явно был кто-то активный. В конце концов из трубы с довольным видом выбрался небольшой черно-белый кот очень яркой наружности. Наша провожатая сказала, что он старше остальных: ему уже исполнился год. Мы попросили разрешения познакомиться с ним поближе. Нас провели в специальную комнату, затем сотрудница центра принесла этого мальчика, будто одетого в смокинг.

Он казался слишком маленьким для годовалого кота – весил всего семь фунтов. Однако хвост он держал пистолетом, восхитительно урчал, много мяукал тонким голоском и часто ложился на бок, ожидая игры или ласки. Он был явно доволен жизнью и воспринимал это как нечто само собой разумеющееся. Ластился к нашей провожатой, пока она не ушла, оставив нас наедине с котом. Пообщавшись с ним, мы выяснили, что он не пуглив, охотно идет на руки, не возражает против того, чтобы его тискали и гладили, но на коленях сидеть не хочет. Глаза у него были ясные, шубка атласная и мягкая, хвост – черный и весьма подвижный, а черное пятно на левой задней лапе показалось мне восхитительно милым.

Сотрудница центра вернулась, и я сказала: «Я его беру». Для нее и для моей дочери это прозвучало довольно неожиданно. Для меня, пожалуй, тоже. «Вы не хотите взглянуть на других животных?» – спросила женщина.

Нет, я не хотела. Отдать этого кота и пойти смотреть других, чтобы в результате выбрать кого-то – но не его? Я не могла так поступить. Судьба, или воля Повелителя Зверей, или что-то еще снова подарили мне кота. Это было хорошо.

Прежняя владелица животного добросовестно заполнила опросник Общества защиты животных. Ее ответы оказались полезными, но просто разрывали сердце. Читая между строк, я узнала, что первый год котенок и его брат находились при матери в доме, где жили дети в возрасте до трех лет, от трех до девяти и от девяти до четырнадцати, но взрослых мужчин не было.

Причину, по которой кошку с котятами отдали в приют, я вполне понимала: «Не могли позволить себе содержать их».

В Обществе защиты животных мой кот провел всего четыре дня. Его сразу стерилизовали, и он быстро пошел на поправку. Он был в отличном физическом состоянии, упитанный, ухоженный, общительный, дружелюбный, игривый, веселый маленький домашний зверек. Мне было не по себе при мысли о том, как плакали его прежние хозяева, расставаясь с ним.

Он живет с нами уже месяц. Как предупреждала его прежняя владелица, он немного сторонится мужчин, но не шарахается от них. Детей он не боялся, но держался с ними настороже. Мы прожили тринадцать лет с застенчивым и нервным Зорро, постоянно прятавшимся, в том числе и от моей дочери Кэролайн: однажды она привела с собой двух дурно воспитанных псов, и за десять лет Зорро так и не простил ее. Наш новый питомец не таков. По правде говоря, он кажется слишком храбрым. Он вырос, живя то на улице, то в квартире, но, оказавшись у нас, он поначалу отказывался покидать дом, пока не потеплеет. В конце концов ему, разумеется, пришлось, и я могу только надеяться, что он знает, что некоторых вещей там, снаружи, стоит остерегаться.

Как многие молодые коты, раз или два в день он бесится, носится по комнате на высоте трех футов, сшибая предметы и попадая в неприятности. Кричать на него в такие моменты бесполезно, лучше несильно шлепнуть его по попе: тогда он понимает, чего от него хотят, и запоминает, что значат слово «нельзя» и предупреждающее движение хозяйской руки. К своему расстройству, я обнаружила, что иногда, стоит мне на него замахнуться – и он тут же съеживается и уползает, как побитая собака. Я не знаю, откуда у него такой страх, смотреть без слез на это нельзя. Так что все, что я могу сделать, когда он шалит, это сказать «нельзя» и легонько хлопнуть его по попе.

Вонда[10] прислала мне целое ведро «супершариков», чудных штук для игры в футбол в одиночку и сброса избыточной энергии. Мой новый кот прекрасно разбирается во всех разновидностях игры с веревочкой. Когда он побеждает в «Веревочке-на-палке», то уходит с трофеем, довольно волоча его по ступенькам: стук, бряк, цок. Еще он очень хорош в игре «Лапа-под-дверью», но вот в «Лапе-сквозь-перила» ему еще тренироваться и тренироваться: в доме, где он вырос, ничего похожего не было. Это стало ясно в первые несколько дней, когда он знакомился с нашими лестницами – абсолютно новыми для него поверхностями. Процесс его обучения был крайне забавен, но представлял опасность для нас, стариков, которые и без крутящегося под ногами кота с трудом одолевают подъем. Впрочем, наш питомец быстро овладел искусством перемещения вверх и вниз и теперь бежит впереди нас, едва касаясь ступенек, словно родился в многоэтажном доме.

В Обществе защиты животных нас предупредили, что сейчас бушует кошачья простуда и что наш кот мог подхватить ее от содержащихся в приюте животных. Они сделали все, что было в их силах. Домой к нам он приехал больным, две недели страдал насморком – что, впрочем, было не столь уж и плохо, потому что в этом состоянии он все время просился на руки и много спал, так что нам удалось потихоньку привыкнуть друг к другу. Я не слишком беспокоилась за него, потому что температуры у него не было и аппетита он не терял ни на миг. Да, он фыркал и чихал, когда ел, – но ел, и ел много… Подушечки с начинкой. О, эти подушечки! О радость! Счастье гурмана – со вкусом тунца, и суши, и куриной печенки, и икры, и всего сразу! Думаю, подушечки – это все, что он когда-либо ел. Подушечки для него олицетворяют еду. А еду он любит. Нет, он вовсе не привереда. Напротив, требуется вся наша воля, чтобы кот не превратился в шар. Мы и впредь будем следить, чтобы он не переедал.

Наш кот красив, но настоящая, необычная красота таится в его глазах. Надо заглянуть ему в глаза, чтобы осознать это. Вокруг больших темных зрачков расходится яркая зелень, переходящая по краям в красновато-желтый оттенок. Я видела такие волшебные переливы в полудрагоценных камнях: у нашего кота хризоберилловые глаза. «Википедия» сообщает, что хризоберилл, он же александрит – это трихроичный камень. Он может казаться изумрудно-зеленым, красным или оранжево-желтым в зависимости от того, под каким углом падает на него свет.

Пока кот был простужен и мы с ним лежали вмести на кровати, я подбирала ему имя. Александр – слишком претенциозно. Хризоберилл – слишком вычурно. Он мог бы зваться Пико или Пако. Однако первым именем, на которое он отреагировал, стало Пард. Полностью оно звучало как Гаттопардо (что значит Леопард – я взяла его из романа Лампедузы[11]).

Имя Гаттопардо показалось мне длинновато для столь небольшого существа, и я сократила его до Пардо, а затем до Пард.

Эй, крошка Пард! Надеюсь, тебе здесь понравится.

Кот выбирает нас

Апрель 2012 года

Четыре месяца назад я написала о появлении в нашем доме крошки Парда, и с тех пор он повзрослел. Теперь он по-прежнему небольшой, но крайне солидный Пард. Таких котов с короткими лапами называют коренастыми. Когда он сидит, то смотрится этаким пончиком: глянцевитая черная сфера с головой и хвостом. Но он не толстый, нет, хоть и не оставляет попыток располнеть. Он по-прежнему любит подушечки с начинкой: о, эти подушечки, дивные подушечки! Хрум, хрум, хрум – он съедает все до последней крошки, а затем бросает через плечо быстрый, полный бесконечной тоски взгляд: «Я голодаю, я вот-вот умру, я не ел много недель…» Ему бы хотелось быть Пардо-Лардо[12]. А мы такие бессердечные! «Полчашки еды в день», – сказала ветеринар, и мы так и делаем. Четверть чашки подушечек в семь утра, еще столько же в пять вечера. Ах да, еще одна шестая банки влажного кошачьего корма на обед, чтобы он получил необходимое количество воды. Но Пард часто отказывается от обеда и ждет пятичасовых подушечек. Вот единственная достойная пища! Дождавшись, он очищает обе чашки и уходит в гостиную. Там он иногда позволяет себе пробежаться по стенам, но обычно просто сидит и переваривает ужин.

В этом создании столько жизни! Юность так экспрессивна! Смокинг его безупречно черен, манишка безупречно бела. Он прелестен и безумен. Дикий, словно мустанг, и вместе с тем неспешный, словно ленивец. Вот он летит по воздуху – а спустя мгновение уже спит. Он непредсказуем, однако строго соблюдает режим: каждое утро спешит встретить Чарльза, спускающегося по лестнице, валится на ковер в прихожей и машет лапами в позе обожания. Впрочем, на колени он по-прежнему не идет, и я не знаю, пойдет ли когда-нибудь. Для него просто неприемлема мысль о коленях.

Славно просыпаться, когда на тебе двадцать минут кто-то мощно и ровно урчит, обследует носом шею, трогает лапой волосы… К тому моменту, когда урчание становится нетерпеливым и кот начинает атаковать тебя, сна уже как не бывало. Потом кот мчится в ванную впереди меня и носится вокруг, преимущественно на уровне пояса, сшибая все подряд. Он играет со струей воды из крана, а потом прыгает на пол и оставляет тут и там мокрые, похожие на цветы следы, а если я неплотно закрываю кран, он опускает лапой пробку, чтобы создать в раковине озерцо – как водопой посреди саванны, где дикие кошки подстерегают антилоп и газелей, или, может быть, жуков. Затем мы спускаемся в гостиную: кто-то по воздуху, кто-то по ступеням.

В том, что он умеет закрывать сток в раковине, нет ничего удивительного. Пард – умный кот. Он открывает шкафчики, потому что ему нравится зарываться в вещи. Он любит все, во что можно забраться: шкафы, ящики, коробки, сумки, мешки, одеяла, рукава одежды. Он изобретателен, отважен и решителен. Мы зовем его «умный кот – дурные лапы». Именно лапы ведут его от неприятности к неприятности, именно они становятся причиной громких криков, брани, ловли кота и его последующего заточения. Сам-то он умный, хороший, он переносит злоключения с терпением и даже с юмором: «Да что они такое делают? Я не бросал этого на пол. Они сами».

Когда-то на полках по всему нашему дому стояло множество маленьких изящных вещиц. Теперь их нет.

Чарльз купил коту маленькую красную шлейку. Пард проявил удивительное терпение. Впервые собираясь использовать ее, мы думали, что теперь Чарльз неделями будет ходить с исцарапанными руками. Обошлось. Кот даже мурлыкал – правда, довольно грустно, – когда на нем застегивали ремешки. Наконец Чарльз пристегнул поводок, и они с котом отправились на задний двор – гулять. Первые два раза все было хорошо, а потом какой-то прохожий за забором испугал Парда, и тот бросился к двери. Он и сейчас все еще привыкает к странному миру за пределами дома.

Думаю, когда перестанет дождить и мы сможем подолгу сидеть в саду, все будет хорошо. Коту необходимо открытое пространство, чтобы вдоволь поскакать. Мы, конечно, боимся, что он слишком далеко зайдет в своем энтузиазме и невежестве: выберется на пустырь, залезет в густые кусты на пригорке или погонится за птичкой – и окажется на улице, где можно потеряться или встретить врага. У котов много врагов. Коты хоть и хищники, но очень уязвимые, а у Парда к тому же нет ни смекалки, присущей его дворовым собратьям, ни мудрости лесных зверей. Но он все же умен. И он заслуживает той свободы, которую мы способны ему дать. Он получит ее, как только перестанет дождить.

Пока же он чаще всего проводит большую часть дня со мной, в моем кабинете, отсыпаясь на принтере, в футе от моего правого локтя. Он привязан ко мне, все еще предпочитает следовать за мной вверх-вниз по лестницам и держится поблизости, хоть и обретает все большую независимость. Это хорошо: если бы я хотела стать для кого-то центром вселенной, то завела бы собаку. Мне кажется, что в свой первый год жизни в том маленьком, полном детей доме он никогда не оставался один, поэтому ему нужно время, чтоб привыкнуть к одиночеству, к тишине, к скуке, к тому, что за тобой никто не гонится и не тискает тебя.

Я сказала, что не хочу быть центром вселенной, но это не значит, что мне не нравится, когда кот рядом. Пожалуй, мы выбрали ему правильное имя: Пард похоже на «партнер», и он настоящий товарищ. Мне нравится, когда он спит возле моей головы, прямо на подушке, словно меховой ночной колпак. И то, что он спит на принтере, тоже хорошо, единственная беда в том, что принтер стоит в шести дюймах от моей машины времени, издающей странное, тихое не то цоканье, не то жужжание. Пард знает, что в этой коробке сидят жуки. И что бы я ему ни сказала, он не изменит убеждения. В этой коробке сидят жуки, и однажды он запустит туда лапу, вытащит их и съест.

Часть вторая. Ремесло писателя

Мать вашу, ну сколько можно?

Март 2011 года

Я все еще читаю книги и смотрю фильмы, где никто, мать его, не может обойтись без слов fuck и shit. Такое чувство, что эти люди не способны подобрать синоним к прилагательному fucking, даже когда речь идет о самом процессе. А слово shit они произносят, когда кто-то имеет их самих. То есть когда случается какое-то дерьмо, они кричат: «Дерьмо!» – или: «Вот дерьмо, нас поимели!» Потрясающий образный ряд. Я имею в виду, меня от этого прямо-таки трясет.

Я читала роман, где автор не только заставляет всех своих сраных героев постоянно говорить слова fuck и shit, но и сам хрен знает зачем делает то же. Эта книга содержала гору всякого романтического дерьма вроде: «Закат, так его растак, был настолько красив, что просто охренеть».

Полагаю, мы имеем дело вот с чем: некогда бранное слово стало просто шумом, междометием, усиливающим эмоциональность высказывания. А возможно, ругательства используются как связки между словами, но в результате сами слова становятся связками между ругательствами.

Страницы: 123456 »»

Читать бесплатно другие книги:

Война против России – не сиюминутное историческое явление, возникающее в определенные периоды, но пе...
В монографии приведены данные о становлении психиатрии как естественнонаучной дисциплины и ее развит...
Он появился в один из самых тяжелых моментов моей жизни. Мой сводный брат, о котором я совсем ничего...
Интуитивное колдовство – это колдовство, в котором реализуются разные подходы и концепции, оно не им...
События, описанные в данной книге, реальны и персонажи не выдуманы. Это мой опыт и знания, которыми ...
В реалиях современного мира обвинить человека в преступлении и посадить в тюрьму ничего не стоит. Ге...