Шепот за окном Норт Алекс

57

Когда Фрэнсис проснулся, в доме было тихо.

Некоторое время он совершенно неподвижно лежал в кровати, глядя в потолок и прислушиваясь. Вообще ни звука. Никакого движения, какое удалось бы засечь. Но он чувствовал присутствие мальчика прямо у себя над головой, и потому дом не казался совершенно пустым. В нем ощущалась какая-то энергия.

«Там наверху ребенок».

Мир и покой ободряли, поскольку, конечно же, иначе и быть не могло. Это означало, что Джейк понял ситуацию и доволен ею. Наверное, он даже в восторге от того, что оказался в новом доме.

Фрэнсис мысленно вернулся к тому, насколько легко мальчик освоился здесь – уже уютно спал, когда он поднялся его проведать. С Нилом Спенсером поначалу было так много криков и слез, что даже с теми соседями, которые у него были и которых не было, Фрэнсис только порадовался, что снабдил стены чердака надежной звукоизоляцией. С Нилом он был крайне терпелив, списав этот период на детскую истерику, хотя теперь-то понимал, что парень был плох с самого начала, и не имелось ни единого шанса, что все закончится каким-то иным образом.

Наверное, Джейк действительно совсем другой.

«Ошибаешься, Фрэнсис».

Голос отца.

«Все они одинаковы».

«Все эти сволочные маленькие паршивцы, от которых под конец одно лишь сплошное разочарование».

Может, это и так, но сейчас он постарался выбросить эту мысль из головы. Нужно дать Джейку шанс. Даже близко не так много шансов, как он давал Нилу Спенсеру, естественно, но хотя бы возможность опять обрести радость и по достоинству оценить счастливый дом, где за ним станут присматривать и где о нем будут реально заботиться.

Фрэнсис отправился в душ, что всегда заставляло его почувствовать себя беззащитным. С закрытой дверью и за шумом льющейся воды невозможно услышать, что творится во всем остальном доме, и когда он закрывал глаза, то мог представить, как нечто вползает в ванную комнату и встает прямо за занавеской душа. Быстро смыв с лица мыльную пену и открыв глаза, он посмотрел, как вода ускользает в слив. Ему пришлось дать волю этому «нечто», поимев дело с Нилом. Можно будет дать и еще разок, если до этого дойдет.

«Ты сам знаешь, чего тебе хочется сделать».

Сердце забилось слишком быстро.

Внизу он приготовил себе кофе и завтрак, сделал телефонный звонок, без которого в такой ситуации было не обойтись, а потом занялся приготовлением еды для Джейка. Рукавом смахнул с кухонной стойки крошки, засунул в тостер два крампета[14]. Оба лежалые, с крапинками плесени по краям, но сойдет. Фрэнсис не имел ни малейшего представления, какие напитки предпочитал Джейк, но сбоку стояла открытая бутылочка апельсинового «Фрут-шута», та самая, которую не довелось допить Нилу, так что и это сойдет тоже.

Пусть все идет по плану. По крайней мере, пока.

Он отнес тарелку и пластиковую бутылочку наверх, где остановился на лестничной площадке, прижав ухо к чердачной двери.

Тишина.

Но тут же одолели сомнения. Показалось, будто слышит что-то. Джейк шепчется там с кем-то? Если и так, то настолько тихо, что слов не разобрать. Невозможно даже понять, что происходит.

Фрэнсис тщательно прислушался.

Тишина.

Потом вроде опять шепот.

Волосы на затылке стали подниматься дыбом. Больше ведь здесь никого нет – никого, с кем Джейк мог бы разговаривать, – и все же Фрэнсис испытал иррациональный страх, что такое действительно могло быть. Что, притащив ребенка в этот дом, он притащил вместе с ним что-то еще? Что-то опасное…

«Может, он разговаривает с Нилом».

Но это, конечно же, полная глупость – Фрэнсис не верил в призраков. Ребенком он мог иногда подкрасться к двери отцовской пристройки и представить, как кто-то из тех мальчиков стоит возле нее с другой стороны, прозрачный и бледный, терпеливо дожидаясь чего-то. Бывали даже моменты, когда ему казалось, будто он слышит его дыхание сквозь доски. Но ничего такого в действительности не было. Призраки существуют только у тебя в голове. Они говорят посредством тебя, а не с тобой.

Открыв дверь, Фрэнсис осторожно перешагнул через порог, не желая напугать ребенка. Но шепот резко оборвался, и это обеспокоило его. Ему не нравилась мысль, что у Джейка могут быть какие-то секреты от него.

Мальчик сидел на кровати, положив руки на колени, и Фрэнсис, по крайней мере, был рад видеть, что тот уже самостоятельно оделся, выбрав вещи, которые он заготовил в комоде. А вот то, что сундук с игрушками выглядел совершенно нетронутым, обрадовало его куда меньше. Они что, недостаточно хороши или как? Фрэнсис хранил их уже достаточно долгое время, и они очень многое для него значили – мальчишка должен быть жутко благодарен за возможность поиграть с ними! Он поискал взглядом пижаму, в которой привез Джейка, и увидел, что она аккуратной стопкой сложена на кровати. Это хорошо. Пригодится, когда потом настанет момент вернуть мальчика назад.

– Доброе утро, Джейк! – жизнерадостно произнес он. – Вижу, что ты уже оделся.

– Доброе утро. Я не смог найти свою школьную форму.

– По-моему, ты можешь позволить себе немного посидеть дома.

Джейк кивнул.

– Это здорово. А потом папа меня заберет?

– Ну, это довольно сложный вопрос. – Фрэнсис подошел к кровати. Мальчик сохранял просто какое-то сверхъестественное спокойствие. – И, по-моему, не тот, которым стоит забивать себе голову в настоящий момент. Все, что тебе надо знать, это что теперь ты в полной безопасности.

– Ладно.

– И что я буду за тобой присматривать.

– Спасибо.

– А с кем это ты сейчас разговаривал?

Мальчишка явно смутился.

– Ни с кем.

– Нет, я слышал. Так кто это был?

– Никто.

Фрэнсис внезапно ощутил стремление изо всех сил ударить мальчика по лицу.

– В этом доме не принято врать, Джейк.

– Я не вру. – Парень отвел взгляд в сторону, и на миг у Фрэнсиса возникло странное чувство, будто он слышит голос, которого здесь на самом деле нет. – Может, я разговаривал сам с собой… Простите, если что. Иногда такое случается, когда я о чем-нибудь думаю. Отвлекаюсь.

Фрэнсис сохранял молчание, обдумывая ответ. В этом и впрямь имелась какая-то толика смысла. Он и сам иногда мог затеряться в собственных мечтаниях. Это означало, что Джейк во многом похож на него самого, и это в определенной степени хорошо, поскольку понятно, что надо будет исправить.

– Потом поработаем над этим вместе, – сказал он. – Держи, я принес тебе завтрак.

Джейк послушно взял тарелку и бутылочку и без напоминаний поблагодарил, что тоже очень хорошо. Скорее всего, где-то его уже научили элементарной вежливости. Но при этом он просто смотрел на то, что теперь держал в руках, и не приступал к еде. Плесень заметил, догадался Фрэнсис. Ясно, что ему это не по нутру.

А вот самому Фрэнсису в детстве такое было еще как по нутру.

– Ты что, не голоден, Джейк?

– Пока нет.

– Тебе нужно есть, если ты хочешь вырасти большим и сильным. – Фрэнсис терпеливо улыбнулся. – Чем хочешь заняться потом?

– Ну, не знаю… Может, немножко порисовать.

– Это запросто! Я тебе помогу.

Джейк улыбнулся.

– Спасибо.

Но потом он произнес имя Фрэнсиса, и тот совершенно неподвижно застыл на месте. Мальчишка узнал его, конечно же, но в хорошем доме нет места фамильярности. Ребенку нужна дисциплина. Это вопиющее неуважение к старшим.

– Сэр, – добавил Фрэнсис. – Именно так ты будешь ко мне обращаться. Понятно?

Джейк кивнул.

– Потому что в этом доме принято выказывать уважение к старшим. Тоже понятно?

Джейк кивнул еще раз.

– И ценить то, что они для нас делают. – Фрэнсис махнул на тарелку. – Я так старался, готовил… Съешь все это, будь добр.

На миг сверхъестественное спокойствие на лице Джейка куда-то девалось, и вид у мальчишки стал такой, будто он вот-вот расплачется. Он опять смотрел куда-то в сторону.

Фрэнсис прижал к бедру сжатый кулак.

«Только попробуй хотя бы разок меня не послушаться! – подумал он. – Хотя бы разок».

Но тут Джейк опять посмотрел на него, все с тем же безмятежным видом, и взял один из крампетов. При ярком освещении плесень по краю действительно была очень хорошо видна.

– Да, – произнес он. – Сэр.

58

С чувством, будто совершаю некое святотатство, я открыл Пакет и принялся просматривать его содержимое.

Здесь обнаружился целый набор бумаг, фотографий и мелких безделиц, многие из которых накладывались на мое собственное прошлое и воспоминания. Первым делом мне попался на глаза яркий браслетик, растянутый в месте пластиковой застежки, когда Ребекка стащила его с руки, вместо того чтобы просто разрезать. Он был с музыкального фестиваля, на котором мы побывали в ранние дни наших отношений, когда Джейка еще даже и в проекте не было. Тогда мы с Ребеккой жили в палатках с друзьями – с которыми в последующие годы нас постепенно развела в разные стороны жизнь, – и провели выходные за выпивкой и танцами, не обращая внимания на дождь и холод. Мы были молоды и беззаботны, и теперь этот браслетик казался чем-то вроде талисмана из лучших времен.

«Отличный выбор, Джейк!»

Я сразу узнал и маленький коричневый пакетик, и все перед глазами немного расплылось, когда я открыл его и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Зуб, такой невероятно крошечный, что, казалось, дохнешь на него – и улетит. Это был первый молочный зуб, который потерял Джейк, вскоре после смерти Ребекки. В тот вечер я сунул деньги ему под подушку, вместе с запиской от зубной феи – мол, она хочет, чтобы он хранил этот зуб, поскольку тот особенный. Я больше не видел его до настоящего момента.

Я осторожно убрал зуб обратно в пакетик, а потом развернул сложенный листок бумаги, который оказался той картинкой, которую я для него нарисовал: грубой попыткой изобразить нас обоих, стоящих бок о бок, с подписью внизу.

«Даже когда ссоримся, мы все равно очень сильно любим друг друга».

При виде ее на глазах невольно выступили слезы. За годы было так много ссор и споров… Мы оба настолько похожи, и все же нам никак не удавалось понять друг друга. Мы оба тянулись друг к другу, но всегда почему-то промахивались. Но, господи, это ведь правда! Я никогда даже на долю секунду не переставал любить его. Я так сильно его любил! И очень надеялся, что, где бы Джейк сейчас ни находился, он это знает.

Я перебрал другие предметы. Они явно представляли для него священную ценность, но кое-что представляло для меня полнейшую загадку. Обнаружились еще несколько листков бумаги, и хотя некоторые из них были вполне объяснимы – вроде одного из немногих приглашений в гости, которые он успел получить, – большинство оказалось для меня совершенно непостижимо. Были здесь какие-то выцветшие билеты и чеки, записочки, второпях нацарапанные Ребеккой, – все настолько пустяковое и ни с чем не связанное, что я не мог даже отдаленно вообразить, почему Джейк торжественно отнес их к числу особенных. Может, как раз их маленькие размеры и явная незначительность и были тем, что в первую очередь его привлекло. Это были взрослые штучки, расшифровать которые у него пока не хватало опыта. Но его мать все-таки озаботилась их сохранить, так что, наверное, если он изучал их достаточно долго, то мог лучше понять ее.

Потом значительно более старый листок бумаги – вырванный из пружинного блокнота, так что один край был здорово растрепанным. Развернув его, я сразу же узнал почерк Ребекки. Какой-то записанный ею стишок – очевидно, в подростковые годы, судя по тому, как выцвели чернила. Я принялся читать его.

Я перечитал его еще раз – комната стала стремительно уменьшаться вокруг меня, – а потом для полной уверенности еще раз изучил рукописный текст. Почерк был Ребекки – в этом не было никаких сомнений. Менее сформировавшаяся версия того, который был мне знаком, но почерк своей жены я всегда узнал бы совершенно безошибочно.

Так вот откуда Джейк узнал этот стишок!

От своей матери!

А Ребекка узнала его, когда была еще ребенком, и записала на память. Сделав мысленные подсчеты, я осознал, что во время преступлений Фрэнка Картера Ребекке было тринадцать лет. Совершенные им убийства наверняка должны были привлечь внимание девчонки ее возраста.

Но это не объясняло, откуда она сама узнала стишок.

Я отложил листок в сторону.

В Пакете обнаружилось и достаточно много фотографий – все настолько старые, что наверняка были сняты каким-нибудь старомодным пленочным фотоаппаратом. Мне припомнилось, как ребенком я и сам регулярно щелкал фотиком на каникулах, и мы с моей матерью делали то же самое, что и Ребекка со своими родителями, – писали с обратной стороны дату и короткое описание.

«2 августа 1983 г. – два дня от роду».

Перевернув снимок, я увидел сидящую на диване женщину с ребенком на руках. Мать Ребекки. Я знал ее шапочно: энергичная женщина, с большим вкусом к приключениям, который она передала своей дочери. Здесь вид у нее был смертельно усталый, но восторженный. Ребенок спал, закутанный в желтое шерстяное одеяло. Судя по дате, это явно была Ребекка, даже если казалось совершенно невероятным, что она вообще когда-то была такой крохой.

«21 апреля 1987 г. – игра в Пустяки»[15].

На этой был изображен отец Ребекки, стоящий на хлипком деревянном мостике на фоне густой зеленой листвы и держащий ее так, чтобы она могла бросить палочку в несущуюся внизу воду. Ребекка смотрела прямо в объектив, улыбаясь до ушей. Ей еще и четырех лет не исполнилось, но я хорошо видел ту женщину, какой ей предстояло стать. Даже тогда у нее была та самая улыбка, которую я до сих пор мог так ясно себе представить.

«3 сентября 1988 г. – первый раз в первый класс».

Маленькая Ребекка, одетая в синий джемпер и серую плиссированную юбочку, гордо стоит перед входом…

В школу «Роуз-террас».

Несколько секунд я тупо таращился на фотографию.

Теперь эта школа была мне уже хорошо знакома, а на фотографии определенно была Ребекка – но эти две вещи никак не желали вместе укладываться в голове. И все же никакой ошибки ни в том, ни в другом. Те же самые перила, те же самые ступеньки… В черном камне над дверью – выбитые буквы: «ДЕВОЧКИ». И это моя жена, еще ребенок, стоит у входа…

«Первый раз в первый класс».

Ребекка жила здесь, в Фезербэнке!

Открытие повергло меня в ступор. Как я мог этого не знать? Мы несколько раз навещали ее родителей на южном побережье до их смерти, и, хотя я смутно знал, что они переехали туда, когда Ребекка была значительно моложе, это определенно было ее домом – местом, откуда, как она считала, она была родом. Но, выходит, ее настоящая родина все-таки здесь – где расцвела ее жизнь, где она маленькой девчонкой, а потом подростком, завела друзей, где услышала истории, которые забрала с собой во взрослую жизнь… Поскольку доказательство лежало сейчас прямо передо мной. Ребекка жила здесь в детстве – или, по крайней мере, достаточно близко, чтобы посещать эту школу.

Достаточно близко, чтобы услышать стишок про Шептальщика.

Мне подумалось, насколько все-таки быстро Джейк сфокусировался на нашем новом доме, едва увидев его на моем «Айпэде», – как все остальные результаты поиска стали для него словно невидимыми после того, как он увидел его фотографии в Сети. Это не могло быть совпадением. Я быстро перебрал остальные фотографии, которые он бережно хранил. Большинство из них представляли собой моментальные снимки, сделанные на каникулах, но несколько мест выглядели более знакомо. Ребекка лакомится мороженым где-то на Нью-роуд. Высоко взмывает ввысь на качелях в местном парке. Катит на трехколесном велосипеде по главной улице.

А потом…

А потом наш дом.

Видеть его здесь было столь же дико, как и школу. Ребекка в том месте, в котором она не должна и не могла быть. Но нет, вот она стоит на тротуаре перед нашим новым домом, одной ногой на подъездной дорожке. Здание у нее за спиной, со своими перекошенными углами и раскиданными по фасаду окнами, выглядело угрожающе, громоздясь над маленькой девочкой, которая достаточно далеко заступила за порог участка, чтобы испытание на смелость было засчитано.

Местный «дом ужасов». «Дети подначивали друг друга залезть в сад. Фотографировались там, и все такое».

Так вот почему этот дом бросился в глаза Джейку, едва он его увидел! Потому что он уже видел его раньше, вместе со стоящей возле него его матерью!

И тогда я как следует рассмотрел Ребекку на фотографии. На вид ей было лет семь-восемь, и на ней было платьице в сине-белую клеточку, достаточно короткое, чтобы видеть ссадину на коленке. И, должно быть, в тот день было ветрено, поскольку ее волосы сдуло вбок на плечо.

Это была та самая девочка, которую Джейк нарисовал в окне рядом с собой.

Наконец осознав это, я едва сумел сдержать слезы.

Как это ни было глупо, но я почти начинал верить, что в воображаемой подруге моего сына имелось нечто большее, чем просто игра воображения. Да, так оно и было. Если только он не видел духов или призраков. Его воображаемая подруга была просто его матерью, по которой он безумно скучал, – принявшей образ девочки его собственного возраста. Тем, кто смог бы поиграть с ним так, как она обычно это делала. Тем, кто сумел бы помочь ему справиться с пугающим новым миром, в котором он оказался.

Я перевернул фотографию обратной стороной.

«1 июня 1991 г. – было написано там. – Будем храбрыми!»

Я припомнил, как, когда мы еще только переехали, Джейк бегал из комнаты в комнату, словно искал кого-то, и у меня сразу заныло в сердце. Я так сильно его подвел! Ему все равно пришлось бы тяжело, но я мог и должен был сделать больше, чтобы помочь ему пройти через это. Уделить ему больше внимания, почаще оказываться рядом, поменьше укутываться в свои собственные страдания… Так что взамен ему пришлось искать утешения в собственной памяти.

Я положил фотографию на стол.

«Прости меня, Джейк!»

А потом, уже наудачу, я порылся в остальных материалах, которые он так берег. Вид каждой мелочи причинял боль. Поскольку теперь я был убежден, что потерял своего сына навсегда и уже никогда не сумею вновь до него дотянуться, сколько бы лет жизни мне ни осталось.

Но тут я развернул очередной листок бумаги, который он по какой-то причине сохранил. И когда увидел, что это, то опять неподвижно застыл на месте. Понадобилась секунда, чтобы понять, на что я смотрю и что это означает.

Затем, выхватывая на ходу телефон, я бросился к выходу.

59

– Помедленней, пожалуйста, – терпеливо произнесла Аманда. – Так что, говорите, вы нашли?

Она работала без продыха всю ночь, и вот теперь – стрелки часов подбирались уже к девяти утра – могла в полной мере прочувствовать каждую минуту этой ночи. Тело и разум были измотаны выше всякого предела. Кости ныли, в голове царил полный кавардак. Меньше всего ей сейчас требовалось, чтобы Том Кеннеди нес ей по телефону какую-то пургу, особенно когда он находился в таком же растрепанном состоянии, какое чувствовала она сама.

– Да говорю же! – почти кричал он. – Рисунок!

– Рисунок бабочки?

– Да!

– Вас не затруднит успокоиться и внятно объяснить мне, что все это значит?

– Он был у Джейка, в его Пакете для Особых Вещей!

– В каком-каком пакете?

– Он собирает всякие вещи – хранит их. Вещи, которые лично для него имеют какое-то значение. Рисунок был среди них. Это одна из бабочек, которые были в гараже.

– Так-так…

Аманда оглядела колышущуюся перед глазами комнату оперативников. Сейчас, казалось, в ней творился такой же хаос, что и у нее в голове. «Сосредоточься!» Есть какой-то рисунок бабочки. Он явно имеет какое-то значение для Тома Кеннеди, но ей до сих пор не просечь почему.

– Это Джейк ее нарисовал?

– Нет! В том-то и дело. Картинка слишком хорошо проработанная. Похоже, рисовал кто-то взрослый. Хотя Джейк тоже их рисовал, вечером после самого первого дня в школе. По-моему, кто-то дал ему ее скопировать. Иначе где бы он мог их увидеть? Они ведь были в гараже, верно?

– Ну да, в гараже…

– Так что он должен был видеть их в каком-то другом месте! И наверняка так оно и было. Кто-то нарисовал ему эту бабочку. Кто-то, кто их сам видел!

– Кто-то, кто побывал в вашем гараже?

– Или в доме. Это ведь то, что вы сами говорили? Что были еще люди, вроде Нормана Коллинза, которые знали, что тело находится там. Что человек, который, по-вашему, похитил Джейка, – кто-то из этих людей.

Аманда немного помолчала, обдумывая услышанное. Да, именно так они и считали. И хотя открытие Кеннеди наверняка ничего не значило, прошедшая ночь не принесла ровным счетом ничего, за что можно было бы ухватиться.

– Кто это нарисовал? – спросила она.

– Не знаю. На вид рисунок недавний, так что, думаю, наверное, кто-то из школы. Джейк принес его домой после первого учебного дня, вот потому-то и стал его копировать.

Из школы.

За время, последовавшее за исчезновением Нила Спенсера, они переговорили абсолютно со всеми, кто в той или иной степени контактировал с мальчиком, включая и преподавательский состав. Но подозрений ничто не вызвало. И, конечно же, Джейк успел походить в школу лишь какие-то несколько дней. Этот рисунок – если предположить, что он вообще имел какое-то значение, – мог взяться откуда угодно.

– Но точно вы не знаете?

– Нет, – сказал Том. – Но есть и кое-что еще. В тот вечером Джейк разговаривал с кем-то, кого там не было. Понимаете, с ним такое случается. У него какие-то воображаемые друзья. Только на сей раз то, что он сказал, было «мальчик в полу». Так что как он мог об этом знать, равно как и про бабочек, только если кто-то ему не рассказал?

– Ну, не знаю…

Она едва подавила побуждение заметить, что все это может быть попросту совпадением, а если даже и нет, то не имеется ровно никаких причин сосредотачивать внимание на школе. Взамен Аманда повернула разговор к тому, что на данный момент являлось куда, блин, более неотложным вопросом.

– А вы не подумали упомянуть об этом раньше?

В трубке наступила тишина. Наверное, это был удар ниже пояса: у человека пропал сын, в конце-то концов, и важность некоторых вещей можно осознать только задним числом. Рисунки и воображаемые друзья. Взрослые не всегда достаточно внимательно прислушиваются к детям. Но если бы Том Кеннеди рассказал им все это раньше и если бы она прислушалась к его словам, тогда сейчас все могло оказаться совсем по-другому. Она не сидела бы тут, вымотанная до предела, с Питом в больнице и Джейком неизвестно где. Но выгнать из голоса обвиняющие нотки так до конца и не вышло.

– Том? Так почему вы ничего не сказали?

– Я не знал, что это означает, – отозвался он.

– Ну что ж, это может и совсем ничего не означать, но… Ой, блин, повисите на трубочке!

На экране ее телефона появилось экстренное уведомление. Аманда открыла сообщение. Лиз Бамбер, сотрудник по связям с родственниками, только что приехала к дому Карен Шау, но никто не открывает дверь. Аманда нахмурилась и покрепче прижала телефон к уху. Теперь, когда Том перестал говорить, ей был слышен шум уличного движения на заднем плане.

– Где вы? – спросила она его.

– По пути к школе.

«Господи!» Она резко подалась вперед.

– Не делайте этого, прошу вас!

– Но…

– Никаких «но»! Это не поможет.

Прикрыв глаза, Аманда потерла лоб. Что, блин, он себе думает? Если не считать того, что у него пропал сын и что сейчас он вообще не способен думать должным образом…

– Послушайте меня! – произнесла она. – Прямо сейчас послушайте. Мне нужно, чтобы вы вернулись в дом Карен Шау. Там вас ожидает наша сотрудница, сержант Лиз Бамбер. Я хочу попросить ее привезти вас в отдел. Там мы сможем обсудить этот рисунок. Лады?

Ответа не последовало. Аманда могла представить, как он все это обдумывает. Разрывается между стремлением помочь Джейку и властностью в ее голосе.

– Том?.. Пожалуйста, не ухудшайте ситуацию.

– Ладно.

Он отключился.

«Черт бы все это побрал!» Аманда не могла точно сказать, поверила ему или нет, но полагала, что прямо сейчас все равно ничего не могла бы с этим поделать. Быстро набрала Лиз сообщение с инструкциями, а потом откинулась в кресле и попыталась втереть в лицо хотя бы чуточку жизни.

На ее стол лег еще один рапорт. Опять открыв глаза, она обнаружила очередные совершенно бесполезные свидетельские показания. Никто из соседей ничего не видел и не слышал. Фрэнсис Картер – или Дэвид Паркер, или как там он еще сейчас себя называет – каким-то образом попал в дом, совершил попытку убийства хорошо подготовленного сотрудника полиции, похитил ребенка и бесследно исчез, ухитрившись не привлечь к себе абсолютно никакого внимания. Просто дьявольское везение. В самом буквальном смысле дьявольское.

Хотя дело не просто в везении, конечно же. Двадцать лет назад он был слабым, беззащитным маленьким мальчиком, но ясно, что за прошедшие с тех пор годы Фрэнсис вырос в обозленного на весь белый свет, настороженного и опасного мужчину. Того, кто отлично умеет передвигаться так, чтобы его никто не видел и не слышал.

Она вздохнула.

Ладно, школа так школа, наудачу.

«Глянем еще разок».

60

«Мне нужно, чтобы вы вернулись в дом Карен Шау».

На миг показалось, что так и надо поступить. В конце концов, детектив-инспектор Бек – это полиция, а инстинкт подсказывал мне, что надо все-таки делать то, что велит полиция. И ее слова больно меня укололи. Помимо всего прочего, в чем я успел напортачить, я еще и много чего не сообщил полиции, и то, что в тот момент я просто пытался защитить Джейка, нисколько не умаляло того факта, что я вполне мог все это предотвратить.

А это означало, что пропал он из-за меня.

В свете этого нельзя было винить детектива-инспектора Бек за то, что не восприняла меня всерьез, но она не видела того, что нарисовал Джейк. Кто-то дал ему рисунок, чтобы он его скопировал, и сделал это совсем недавно.

Так почему же Джейк сохранил его?

Чего в нем такого особенного?

Я припомнил, что произошло потом в тот первый день. Нашу ссору. Слова, которые он прочитал на экране моего компьютера. Пролегшую между нами пропасть. Я мог придумать лишь одно объяснение тому, почему в результате рисунок оказался в его Пакете для Особых Вещей, и заключалось оно в том, что Джейк решил сохранить его, поскольку кто-то выказал ему доброту и поддержку, которых он не дождался от меня.

И это была мысль, которая и приняла за меня решение. 

Я добрался до школы как раз вовремя. Двери были еще открыты, а на игровой площадке по-прежнему толклись несколько родителей с детьми. Я подумывал сразу направиться в офис – да вообще-то, так и поступил бы, – но от остальных школьных помещений его отделяла дверь с кодовым замком. Ладно, попробуем изнутри, а в случае чего прорвемся прямиком в классную комнату Джейка, если понадобится.

С гулко бьющимся сердцем я пробежал через ворота, прямо мимо Карен, которая как раз направлялась к выходу.

– Том…

– Минуту!

Возле открытой двери стояла миссис Шелли, оставшиеся дети цепочкой тянулись внутрь мимо нее. При виде меня она явно встревожилась. Могу представить, какой безумный был у меня вид.

– Мистер Кеннеди…