Шепот за окном Норт Алекс

12

«Вам нужно поспешить!»

Во сне Джейн Картер шептала ему это по телефону. Ее голос был тих и настойчив, словно она говорила самые страшные вещи на свете.

Но она все равно это сделала. Наконец-то.

Пит сидел за своим письменным столом, и его сердце глухо стучало в груди. Он множество раз разговаривал с женой Фрэнка Картера в ходе того расследования. То вдруг появлялся возле места ее работы, то якобы случайно пристраивался рядом с ней на многолюдном тротуаре, всегда стараясь не быть увиденным с ней вместе, о чем мог прознать ее муж. Как будто втайне от самого себя делал попытки превратиться в шпиона, – что, как он полагал, было недалеко от истины.

Джейн обеспечила несколько алиби для своего мужа. Она защищала его. Но после первой же встречи с ней Питу стало ясно, что она жутко боится Фрэнка, причем по веской причине, и Пит делал все возможное, чтобы обратить ее в свою веру – убедить ее, что разговор с ним не сулит ей никакой беды. Чтобы она отказалась от своих слов и поведала про мужа всю правду: «Поговорите со мной, Джейн. Я позабочусь о том, чтобы Фрэнк больше не причинил зла ни вам, ни вашему сыну».

А потом стало похоже, что она так и собирается поступить. За годы в Джейн Картер был вбит такой страх, что даже сейчас, звоня ему из дома, в котором уже не было этого мерзавца, она по-прежнему могла выдавить из себя всего лишь шепот. Смелость – это не отсутствие страха, Пит хорошо это знал. Смелости нужен страх. И вот так, даже в момент собственного адреналинового всплеска – даже когда почувствовал, что дело начинает закрываться перед ним, – он тоже осознал истинную храбрость этого звонка.

– Я вас впущу, – прошептала она, – но вам нужно поспешить. Я не знаю, сколько его не будет.

В действительности же Фрэнк Картер так никогда и не вернулся в дом. Буквально через час там уже кишмя кишели полицейские и криминалисты, а по радио поступил приказ определить местонахождение Картера и фургона, на котором тот уехал. Но в тот момент Пит действительно спешил. Поездка до дома убийцы заняла всего десять минут, но эти минуты были самыми долгими во всей его жизни. Даже заранее вызвав подкрепление, он чувствовал себя одиноким и испуганным, когда приехал туда, – словно какой-то сказочный персонаж, проникший в пещеру в момент отсутствия чудовища, но знающий, что оно может нагрянуть абсолютно в любой момент.

Внутри Пит наблюдал, как Джейн Картер трясущимися руками открывает дверь в пристройку украденным ключом. Во всем доме стояла тишина, и он чувствовал, как некая тень нависает над ними.

Замок наконец открылся.

– А теперь отойдите назад, пожалуйста, вы оба!

Джейн Картер стояла посреди кухни, ее сынишка прятался за ее ногами, когда Пит рукой в перчатке распахнул дверь.

Нет.

Поначалу – жаркий дух гниющего мяса. Он посветил внутрь фонариком – а потом увидел картинки, появляющиеся перед ним одна за другой в стремительной последовательности, словно озаряемые всполохами фотовспышки.

Нет.

Еще нет.

На миг он поднял руки, на сей раз направляя фонарик на стены. Они были выкрашены белой краской, но Картер дополнительно украсил их, намалевав в самом низу грубые травинки и порхающих над ними бабочек, словно на детском рисунке. Ближе к потолку – перекошенное подобие желтого солнца. На нем было несколькими взмахами нарисовано лицо, мертвые черные глаза которого уставились на пол внизу.

Пит проследил за направлением этого взгляда и наконец опустил луч фонарика.

Стало трудно дышать.

Он искал этих детей три месяца, и хотя всегда ожидал подобного исхода, но никогда не оставлял надежды. Однако они были здесь, лежали в этой зловонной, жаркой тьме. Четыре тела выглядели одновременно реальными и нереальными. Как живые, и при этом словно сломанные куклы, которые теперь лежали совершенно неподвижно – одежда нетронута, за исключением футболок, задранных наверх, чтобы прикрыть лица.

Наверное, самое худшее в данном конкретном кошмаре было то, что за многие годы он настолько к нему привык, что тот даже не мешал ему спать. Лишь будильник пробудил его на следующее утро.

Пит лежал, не двигаясь, несколько секунд, стараясь успокоиться. Пытаться закрыть глаза на воспоминание было все равно что разгонять руками туман, но он напомнил себе, что все дело лишь в недавних событиях, которые опять вызвали к жизни эти кошмары, и что со временем они сойдут на нет. Выключил будильник.

«Спортзал, – подумал он. – Бумажки. Задания подчиненным. Обычная рутина».

Пит принял душ, оделся, собрал сумку для тренировки, и к тому времени, как стал спускаться вниз, чтобы приготовить кофе и легкий завтрак, мысли пришли в сравнительный порядок, а сон окончательно отступил. Это была короткая перебивка в привычном течении его жизни – только и всего. Совершенно объяснимо: когда перекапываешь почву, из-под земли освобождаются какие-то едкие испарения, но вскоре они рассеются. Тяга выпить опять ослабеет. Жизнь вернется в нормальную колею.

Набрав номер, Пит прослушал сообщение, медленно жуя очередной кусок.

И с трудом заставил себя его проглотить. Горло сжалось.

Через два месяца Фрэнк Картер наконец согласился увидеться с ним.

13

– Просто встань возле стены, сделай одолжение, – сказал я. – Немного правее. Нет, от меня правее. Вот так. А теперь улыбнись.

Это был первый день Джейка в его новой школе, и меня эта перспектива нервировала гораздо больше, чем его. Ну сколько раз можно заглядывать в комод, чтобы убедиться, что одежда приготовлена и все надписано? Куда я задевал его рюкзачок для учебников и бутылку с водой? Так много приходилось держать в голове, и я хотел, чтобы все для него прошло без сучка без задоринки…

– Ну можно уже пошевелиться, папа?

– Погоди.

Я держал перед собой телефон, когда Джейк стоял возле единственной пустой стены в спальне, одетый в новую школьную форму: серые брюки, белая рубашка и синий джемпер – все свеженькое и чистое, естественно, с бирками с его именем абсолютно на всем. Его улыбка была застенчивой и славной. Он выглядел таким взрослым в этой форме, но при этом настолько маленьким и беззащитным!

Я ткнул пальцем в экран еще пару раз.

– Можно посмотреть?

– Ну, конечно же, можно!

Я присел на корточки, и он прислонился к моему плечу, пока я показывал ему только что сделанные фотографии.

– Неплохо выгляжу. – Интонация у него была удивленная.

– Выглядишь по-деловому, – сказал я ему.

Так оно и было. Я постарался насладиться моментом, пусть и порядком омраченным грустью, поскольку Ребекка тоже должна была быть с нами. Как и большинство родителей, мы с ней делали снимки Джейка в первый день нового учебного года, но я недавно сменил телефон и только на этой неделе сообразил, что это значит. Все мои фотографии пропали – потерялись навсегда. Что вдвойне обидней, у меня оставался телефон Ребекки, но хотя фото были и там, мне было никак не получить к ним доступ. Целую минуту я в полном расстройстве рассматривал ее старый аппарат, подавленный тяжелой правдой ситуации. Ребекки больше не было, а это означало, что этих воспоминаний теперь не было тоже.

Попытался сказать себе, что это неважно. Что это лишь очередная жестокая шутка, которую сыграла со мной утрата, – и на общем фоне достаточно незначительная. Но все равно было жутко обидно. Казалось, что я и тут дал маху.

«Ладно, еще нащелкаем».

– Ну, пошли, дружок.

Перед уходом я сгрузил копии фоток в «облако».

Начальная школа «Роуз-террас» представляла собой низкое, широко раскинувшееся здание, отделенное от улицы чугунной решеткой. Главная часть его, явно очень старая, выглядела весьма симпатично – единственный этаж, увенчанный ступенчатым набором разномастных двускатных крыш. На черном камне над отдельными входами были выбиты надписи «МАЛЬЧИКИ» и «ДЕВОЧКИ», хотя более новые таблички указывали, что это викторианское разделение теперь используется только чтобы разграничить различные возрастные группы[6]. Перед тем как записать сюда Джейка, мне всё показали. Внутри имелся зал с натертым паркетным полом, служивший общей рекреацией для окружающих его классов. Стены между их дверями покрывали разноцветные отпечатки маленьких рук, оставленные бывшими учениками – судя по всему, отличниками, – с датами учебы под ними.

Мы с Джейком остановились возле чугунной ограды.

– Ну, что думаешь?

– Не знаю, – замялся он.

Трудно было винить его за сомнения. Игровая площадка за оградой кишела детьми, вместе с родителями, разделившимися на группки. Был первый день нового учебного года, но все здесь – и дети, и родители в равной степени – уже хорошо знали друг друга с предыдущих двух лет, а нам с Джейком предстояло войти сюда совершеннейшими чужаками, знакомыми только друг с другом. Его старая школа была значительно больше и более анонимна. А тут все казались настолько тесно связанными между собой, отчего у меня сразу возникло чувство, что мы всегда так и будем чувствовать себя здесь посторонними… Господи, будем надеяться, что он сюда все-таки впишется!

Я слегка сжал его руку.

– Ну пошли. Будем смелей.

– Все нормально, папа.

– Это я про себя.

Шутка, но только наполовину. Оставалось всего пять минут до того, как должны были открыть двери, и я знал, что мне потребуется определенное усилие, чтобы заговорить с кем-то из других родителей и начать завязывать собственные связи. Вместо этого я прислонился к стене и стал ждать.

Джейк стоял рядом со мной, слегка пожевывая губу. Я наблюдал, как остальные дети носятся вокруг, и страстно желал, чтобы он пошел к ним и сделал попытку поиграть.

«Просто позволь ему быть самим собой», – повторял я себе.

В этом нет ничего такого, так ведь?

Наконец дверь младшей возрастной группы открылась, и оттуда вышла новая учительница Джейка с улыбкой на лице. Дети принялись строиться, размахивая рюкзачками для учебников. Поскольку это был самый первый день четверти, большинство этих рюкзачков были сейчас пусты, но только не у Джейка. Как обычно, он настоял на том, чтобы взять с собой свой Пакет для Особых Вещей.

Я передал ему рюкзачок и бутылку с водой.

– Будешь за ним присматривать, хорошо?

– Да.

Господи, я надеялся, что так и будет. Мысль о том, что эта штука может потеряться, была наверняка настолько же невыносима для меня, как и для него. Драгоценный Пакет был для моего сына эквивалентом той любимой мягкой игрушки, которую многие дети повсюду таскают с собой, прижимая к груди, и было совершенно немыслимо, чтобы он вышел из дома без него.

Мой сын уже двигался к очереди детишек.

– Я люблю тебя, Джейк, – тихонько произнес я.

– Тоже тебя люблю, папа.

Я стоял там, глядя ему вслед, пока Джейк не вошел внутрь, надеясь, что он обернется и помашет. Он этого не сделал. Хороший знак, предположил я, что он ко мне не липнет. Это показывало, что предстоящий день его не пугает и что в утешении он не нуждается.

«Пожалуйста, пожалуйста, пусть все будет хорошо!»

– Новенький, гляжу?

– Простите?

Я повернулся, увидев стоящую рядом со мной женщину. Хотя день обещал быть теплым, на ней было длинное темное пальто, руки засунуты в карманы, словно в ожидании студеного зимнего ветра. Крашеные волосы длиной по плечи пронзительно-черные, на лице – слегка насмешливое выражение.

Новенький.

– О! – сказал я. – Это вы про Джейка? Ну да, это мой сын.

– Вообще-то я имела в виду вас обоих. У вас обеспокоенный вид. Не переживайте, я уверена, что все с ним будет нормально.

– Да, я тоже уверен. Он даже не обернулся.

– Мой давно уже перестал это делать. Вообще-то, как только мы утром зашли на игровую площадку, я с равным успехом могла бы и вовсе не существовать. Обидно поначалу, но постепенно привыкаешь. На самом-то деле это хорошо. – Она пожала плечами. – Кстати, я Карен. А моего сына зовут Адам.

– Том, – представился я. – Рад познакомиться. Карен и Адам? Похоже, мне пора запоминать все эти новые имена.

Она улыбнулась.

– Это займет некоторое время. Но я уверена, что у Джейка никаких проблем не будет. Всегда трудно, когда переезжаешь в какое-то новое место, но детская компашка тут дружная. Адам поступил сюда только в середине прошлого года. Это хорошая школа.

Когда она направилась обратно к воротам, я постарался отложить имена в памяти. Карен. Адам. Она показалась довольно милой, и, наверное, мне стоило вести себя несколько более активно. Пожалуй, несмотря на все свидетельства обратного, я действительно мог стать одним из этих нормальных взрослых, которые разговаривали с другими родителями на игровой площадке.

На коротком пути пешком домой я вытащил свой телефон и надел наушники, загруженный на сей раз уже другим поводом понервничать. Я одолел лишь треть нового романа, когда умерла Ребекка, и хотя некоторые писатели жадно набрасываются на работу, только чтобы отвлечься от горестных дум, я с тех пор даже и не заглядывал в текст. Мысль о том, чтобы продолжать работать, казалась мне сейчас совершенно пустой, и я подозревал, что в итоге все это заброшу и оставлю разлагаться на жестком диске, словно некую незавершенную причуду.

В таком случае, что я буду писать?

Вернувшись домой, я включил компьютер, открыл в «Ворде» пустой документ, а потом сохранил файл под именем «плохие мысли». Я всегда поступал так, чтобы начать. Признание того факта, что начинать всегда трудно, сняло с меня некоторое психологическое напряжение. А потом, раз уж я всегда полагал, что приготовление кофе не считается просто поводом впустую потянуть время, направился в кухню, поставил на плиту чайник, а после прислонился к столу и выглянул из окна в садик позади дома.

Там стоял какой-то человек.

Он располагался ко мне спиной и вроде как тряс висячий замок гаражной двери.

«Какого хрена?!»

Я постучал по стеклу.

Человек вздрогнул и быстро обернулся. Лет за пятьдесят, низенький и грузный, с монашеским кружком седых волос на в остальном лысой голове. Одет очень аккуратно, даже франтовато – костюм с галстуком, серое пальто, шарф… Короче говоря, типаж настолько далекий от потенциального взломщика, насколько я только мог себе вообразить.

Я выразительно изобразил это свое «какого хрена?!» руками и лицом. Он секунду смотрел на меня в ответ, все еще с испуганным выражением на лице, а потом развернулся и исчез в направлении подъездной дорожки.

Я на секунду замешкался, все еще потрясенный увиденным, а потом двинулся обратно через дом, решительно настроенный встретить незваного гостя лицом к лицу и выяснить, чем он там занимался.

И едва подошел к входной двери, как зазвонил дверной звонок.

14

Слишком резко распахнув дверь, я обнаружил на крыльце того самого человека, стоящего с виноватым выражением на лице. Вблизи он выглядел еще большим коротышкой, чем казалось через окно.

– Я жутко извиняюсь, что побеспокоил вас… – Изъяснялся он каким-то чуть ли не протокольным тоном, в полном соответствии со старомодным костюмом, в который был одет. – Я был не в курсе, есть ли кто-нибудь дома.

«Совершенно очевидный способ узнать, есть ли кто-нибудь дома, – подумал я, – позвонить в этот хренов звонок!»

– Понятно. – Я сложил руки на груди. – Так чем могу?..

Человек неловко переступил с ноги на ногу.

– Ну, должен признать, это не совсем обычная просьба. Но дело в том, что… Этот дом. Вообще-то я вырос здесь, понимаете? Естественно, это было много лет назад, но у меня с этим домом связаны столь добрые воспоминания…

Он не договорил.

– Ясненько, – сказал я.

И стал ждать, когда этот тип продолжит. Но он просто стоял с выжидательным видом, словно уже снабдил меня достаточной информацией и было бы просто некрасиво и, наверное, даже грубо с моей стороны заставлять его высказывать все остальное.

Через секунду я не выдержал.

– Вы хотите сказать, что хотите зайти и осмотреться, или что?

Он благодарно кивнул.

– Это жутко навязчиво, я понимаю, но чрезвычайно был бы вам благодарен, если б вы позволили. Понимаете, этот дом полон для меня совершенно особенных воспоминаний…

И вновь его тон был столь нарочито формальным, что я чуть не расхохотался. Но все-таки не стал, поскольку мысль о том, чтобы впустить этого человека в мой дом, заставила меня порядком занервничать. Одет он был так прилично, а его манеры настолько абсурдно вежливы, что, казалось, это какая-то маска. Несмотря на явное отсутствие физической угрозы, человек казался опасным. Я мог запросто представить, как он втыкает в кого-то ножик, глядя тому в глаза и облизывая губы.

– Боюсь, что это невозможно.

Жеманная манера немедленно пропала, и на лице его мелькнул намек на раздражение. Кем бы ни был этот человек, но он явно привык все делать по-своему.

– Какая жуткая досада, – произнес он. – Могу я спросить почему?

– Для начала, мы только что сюда переехали. Там внутри везде коробки.

– Понятно. – Он едва заметно улыбнулся. – Может, тогда как-нибудь в другой раз?

– Вообще-то нет. Потому что я не особо расположен пускать совершенно посторонних людей в собственный дом.

– Это… крайне досадно.

– Почему вы пытались попасть в мой гараж?

– Я ничего такого не делал! – Он отступил на шаг, теперь с оскорбленным видом. – Я просто хотел разыскать вас.

– Где? В запертом гараже?

– Я не знаю, что, по-вашему, вы видели, но нет. – Он печально покачал головой. – Насколько я понимаю, налицо некая прискорбная ошибка. В самом деле крайне досадно. Может, вы все-таки передумаете?

– Не передумаю.

– Тогда простите великодушно, что пришлось вас побеспокоить.

Он развернулся и стал уходить по тропинке.

Я последовал за ним во двор, вспомнив полученные письма.

– Мистер Барнетт?

Услышав это, он сбился с шага, после чего обернулся и посмотрел на меня. Я остановился там, куда успел выйти. Теперь выражение его лица было совершенно другим. Глаза стали совершенно пустыми, и, несмотря на различие в наших габаритах, я подумал, что если он шагнет в мою сторону, то лучше уж я отступлю.

– Боюсь, что нет, – произнес он. – Прощайте.

А потом двинулся дальше и, свернув на улицу, без единого слова направился прочь. Я опять было последовал за ним, но остановился на тротуаре, не зная, преследовать его дальше по дороге или нет. Несмотря на жаркое солнце, по спине пробежал противный холодок.

Я был настолько поглощен самим домом, что до сих пор не удосужился заглянуть в гараж. Конечно, это была не самая соблазнительная часть участка: две синие проржавевшие створки, которые едва сходились посередине, шероховатые белые стены с треснувшим оконцем сбоку… Фундамент зарос высоко вымахавшей сорной травой. Агент по недвижимости сказал мне, что в покрытии крыши использован асбест и что мне потребуется помощь специалистов, если я решу его снести, хотя вид у этого строения был такой, будто в какой-то момент оно рухнет само собой. Казалось, будто гараж притулился на задах дома, словно старый пьянчуга, нетвердо держащийся на ногах и тщетно пытающийся не завалиться набок.

Двери были заперты на висячий замок, но агент по недвижимости выдал мне ключ. Отперев замок и потянув за одну из дверей – металл противно зацарапал и заскрежетал по асфальту, – я слегка пригнулся и шагнул внутрь.

Недоверчиво огляделся. Гараж был полон всякого хлама.

Я-то думал, что когда миссис Ширинг освобождала дом после первого осмотра, то наняла какую-то транспортную фирму, чтобы вывезти старую мебель. Теперь стало ясно, что на этом она сэкономила и что весь этот утиль, воняющий плесенью и пылью, перекочевал сюда. В центре громоздились стопки картонных коробок – те, что внизу, заметно сплющились под весом верхних. Старые столы и стулья, наваленные горой вдоль одной стороны, переплелись между собой, словно какая-то деревянная головоломка. К задней стене был прислонен старый матрас, на ткани обивки которого так заметно выделялись большие бурые пятна, что он напоминал рельефную карту какого-то иного мира. Я ощутил запах застарелой гари от закопченного мангала для барбекю, стоявшего сбоку возле двери.

Вокруг стен сугробами лежали сморщенные коричневые листья. Я осторожно подвинул ногой миску со следами засохшей краски в углу – и обнаружил самого большого паука, какого когда-либо видел. Эта тварь только слегка подскочила, где сидела, явно ничуть не смущенная моим присутствием.

«Ну что ж, – подумал я, озираясь по сторонам, – спасибо вам большое, миссис Ширинг!»

Внутри было особо не развернуться, но я пробрался вперед к груде коробок и открыл одну из верхних – сырой картон едва не расползался под пальцами. Заглянув внутрь, обнаружил старые елочные игрушки. Сложенная кольцами поблекшая мишура, потерявшие блеск шары и нечто, похожее на яркие фантики на самом верху.

И тут один из этих «фантиков» взлетел мне прямо к лицу.

– Господи!

Я едва не потерял равновесие, размахивая одной рукой перед лицом – одна нога поехала по прелым листьям назад. Эта штуковина взлетела к потолку, тут же отскочила вниз и крутнулась на месте, после чего ударилась в серое стекло окна и принялась размеренно биться об него.

Туп, туп, туп. Мягчайшие, едва слышные столкновения.

Бабочка, догадался я. Какого вида, я не узнал – хотя должен признать, что мои познания в этой области не распространяются дальше белых капустниц и крапивниц.

Я осторожно приблизился к окну, где бабочка все еще колотилась о стекло, и несколько секунд наблюдал за ней, пока она наконец не уловила намек и не опустилась на облупленный подоконник, плоско расправив крылышки. Тварь была размером с только что виденного мной паука, но тот был уродливо-серый, а бабочка оказалась на удивление разноцветной. На ее крылышках с пурпурным отливом на самых кончиках играли желтые и зеленые вихри. Она была прекрасна.

Переместившись обратно к коробке, я опять заглянул внутрь и увидел еще трех бабочек, покоящихся на поверхности мишуры. Они не двигались, так что, наверное, были мертвы, но опустив взгляд, на боковой стороне самой нижней коробки в стопке я увидел еще одну – ее крылышки шевелились медленно и мягко, словно дыхание.

Я не имел ни малейшего представления, сколько они здесь пробыли или каков может быть их жизненный цикл, но, похоже, особой надежды здесь у них не было ни на что, если не считать перспективы угодить на обед к пауку. Я ощутил стремление нарушить эту сложившуюся экосистему. Оторвав сырой лоскут картона с верхней коробки, сделал попытку выгнать одну из бабочек в дверь. Бабочка, впрочем, не послушалась. Я попытался проделать то же самое с той, что у окна, но та оказалась не менее упрямой. И, несмотря на внушительные размеры, строение у них было такое эфемерное, что, казалось, они были готовы рассыпаться в пыль при малейшем прикосновении. Мне не хотелось идти на риск повредить их.

Ладно, ничего не попишешь.

– Ну что ж, ребята… – Я отбросил картонку в сторону и вытер руки о джинсы. – Я сделал все, что мог.

Похоже, оставаться более в гараже не было смысла. Что есть, то есть. Теперь очистка его – в моем длинном списке предстоящих задач, но, по крайней мере, не в числе первоочередных.

Что было в этом гараже такого, что так интересовало моего загадочного визитера? Тут явно один хлам. Но теперь, когда впечатление от нежданной встречи немного ослабло, я подумал: уж не говорил ли он и в самом деле правду, а я просто как-то не так понял то, что видел?

Выбравшись наружу, я повесил защелкнувшийся замок на место, заперев бабочек внутри. Просто удивительно, как им удается так долго выживать в столь бесплодных и негостеприимных условиях! Но, направившись назад ко входу в дом, я подумал про нас с Джейком и осознал, что на самом-то деле удивляться нечему.

Что у бабочек не было иного выбора, в конце-то концов.

Что это как раз то, что и делают все живые существа. Даже в самых жестких обстоятельствах они продолжают жить.

15

Комната была маленькой, но, поскольку все поверхности здесь были выкрашены в белый цвет, создавалось впечатление безграничного пространства. Места без стен. Или чего-то вне пространства и времени вообще. Пит всегда воображал, что для того, кто просматривает записи с камер наблюдения, это должно выглядеть, как сцена из какого-нибудь научно-фантастического фильма, где один человек сидит в бесконечной пустоте, в которой еще только предстоит выстроить некое виртуальное окружение.

Он провел пальцем по поверхности стола, полностью разделявшего помещение. Та слегка скрипнула. Все здесь было чисто, надраено до блеска, стерильно.

А потом в комнате опять воцарилась полная тишина.

Он ждал.

Когда предстоит встретиться лицом к лицу с чем-то ужасным, лучше встретиться с этим без задержки – каким бы плохим ни было предстоящее событие, оно все равно произойдет, и, по крайней мере, при этом не придется выносить еще и его ожидание. Фрэнк Картер хорошо понимал это. Пит посещал его по меньшей мере раз в год с момента заключения Картера в тюрьму, и этот человек всегда заставлял его ждать. Обязательно возникнет какая-нибудь пустячная задержка там, в тюремном блоке, – какое-нибудь подстроенное происшествие. Это – заявление о контроле, делающее ясным, кто из двоих мужчин действительно держит ситуацию в руках. Тот факт, что по окончании встречи именно Пит уйдет отсюда, вроде как должен был бы разубеждать в этом, но нет. Ему было нечего предложить Картеру, кроме отвлечения и развлечения. Только у одного из них было то, что требовалось другому, и оба об этом прекрасно знали.

Так что Пит ждал, как примерный мальчик.

Через несколько минут дверь в дальнем конце напротив стола отперли, и вошли два тюремных охранника, став по обе стороны от нее. Сам дверной проем оставался пустым. Чудовище, как и всегда, не спешило явить себя.

Возникло обычное чувство беспокойства, когда этот момент наступил. Пульс ускорился. Пит давно оставил попытки заготовить вопросы для этих встреч, поскольку слова неизбежно рассыпались в беспорядочную мешанину у него в голове, словно птицы, вспархивающие с дерева. Но заставил себя придать себе безучастное выражение лица и попытался, насколько возможно, сохранять спокойствие. Верх тела побаливал от утренних упражнений в спортзале.

Наконец Картер шагнул за порог.

Он был одет в бледно-голубой комбинезон, скован кандалами по рукам и ногам. По-прежнему щеголял знакомо выбритым черепом и рыжеватой козлиной бородкой. Как всегда, немного пригнулся, шаркающей походкой заходя внутрь, хотя в этом и не было никакой нужды. При росте шесть футов пять дюймов и весе в семнадцать стоунов[7] Картер и так был реально огромным человеком, но он никогда не упускал возможности выглядеть еще крупнее.

За ним вошли еще двое охранников, сопровождая его к креслу на противоположной стороне стола. Потом все четверо удалились, оставив Пита наедине с Картером. Лязг захлопнувшейся за ними двери показался ему самым громким звуком, какой он когда-либо слышал.

Картер насмешливо уставился на него.

– С добрым утречком, Питер.

– Здравствуй, Фрэнк, – сказал Пит. – Хорошо выглядишь.

– Жизнь хороша. – Картер похлопал себя по животу, отчего цепочки, соединяющие его запястья, негромко забрякали. – Реально крайне хороша.

Пит кивнул. Когда бы он ни посещал Картера, его всегда поражало, что тот, судя по его виду, не только прекрасно выживает в заключении, но и чуть ли не благоденствует тут. Похоже, большую часть времени Картер проводил в тюремном спортзале, и все же, хоть он оставался столь же физически внушительным, как и во время его ареста, нельзя было отрицать, что годы в тюрьме в некотором роде смягчили его. Вид у него был умиротворенный. Сидящий сейчас здесь, вольготно раскинув ноги и положив одну мясистую лапищу на подлокотник кресла, он вполне мог быть королем, восседающим на троне и обозревающим какого-нибудь мелкого царедворца. За пределами этих стен считалось, что Картер – опасный зверь, злобный и находящийся в состоянии войны со всем окружающим миром, но здесь, даже запертый в клетке, со своим статусом знаменитости и кружком подхалимствующих поклонников, он наконец нашел нишу, в которой смог расслабиться.

– Ты тоже неплохо выглядишь, Питер, – отозвался Картер. – Хорошо питаешься. Поддерживаешь форму, я гляжу… Как семья?

– Я не знаю, – сказал Пит. – Как твои?

В глазах Картера при этих словах мелькнула искорка. Всегда было ошибкой подкалывать этого человека, но иногда было трудно удержаться, а жена и сын Картера оказывались легкой мишенью. Пит до сих пор помнил выражение на лице Картера, когда тот прослушивал показания Джейн, транслировавшиеся в суде по видеосвязи. Этот человек, наверное, полагал, что она слишком испугана и полностью сломлена, чтобы выступать против него, но под конец она все-таки выступила, впустив Пита в пристройку и отозвав несколько алиби, которые предоставила своему мужу несколько месяцев назад. Выражение его лица в тот день очень напоминало то, которое он напустил на себя сейчас. Как ни вольготно Картер мог себя здесь чувствовать, ненависть, которую он испытывал к своей семье, так и не пошла на убыль.

Он вдруг подался вперед и произнес:

– Знаешь, прошлой ночью мне приснился совершенно невероятный сон.

Пит выдавил улыбку.