Блокпост Пучков Лев

– Понимаю, – скорбно вздохнула Аниська. – Только ведь и ты меня пойми – такой момент не всегда подвернется. Я о будущем думаю.

– «О будущем»! – передразнил Иван. – Я ж тебя не люблю, девушка! Ты посмотри на себя… Через пять лет вконец обабишься, будешь этаким кругляшом по двору кренделя выписывать… А я люблю длинноногих и стройных. Поняла?

– А, это не беда. – Аниська беспечно махнула ладошкой. – Стерпится-слюбится… Ты ж постоянно в разъездах. Я буду хозяйство вести, детей растить, а ты мне будешь деньги присылать… А ежели где в городе каку лярву сгребешь – длинноногую, в кружевных трусиках, – так мне до одного места. Дело кобелиное, известное… Лишь бы трипак домой не приволок – вот и все проблемы… Ну что – берешь замуж?

– Беру, – наотмашь бросил Иван. – Все равно, когда-то надо будет… Давай – рассказывай.

– Э, нет – так дело не пойдет, родной мой, – хитро погрозила пальчиком Аниська. – Я тебе все расскажу, а ты потом откажешься. Знаем мы вас… Давай сначала ребеночка заделаем, потом расскажу, – и вдруг полезла руками к его ширинке, принялась неумело расстегивать пуговицы.

– Да пошла ты, дура! – испуганно отстранился Иван, вскочив с дивана. – Совсем, что ли, сдурела? Похороны! Мать умерла! Не врубаешься?!

– Одна жизнь уходит, другая – начинается, – менторским тоном изрекла Аниська, протягивая к нему руку. – Тетя Света померла, а мы ребеночка сделаем – смерти назло… Иди ко мне, мой хороший…

– Пошла ты! – со злостью воскликнул Иван и, держась за стенку, поплелся к двери. – Я не настолько пьян, чтобы в такой момент вдуть первой попавшейся деревенской шлюхе! Тоже мне – тайна! Щас пойду и в первом же дворе все узнаю!

– Ага, иди, мой хороший, иди, – покорно произнесла Аниська ему в спину. – Только ведь никто ничего точно не знает, кроме меня и батьки. Они тебе такого понарасскажут – за голову возьмешься! Да, во дворы можешь не заходить. Все у тебя – поминают. Они щас тебе расскажут – после пятого стакана… И еще, Ванечка… Я не шлюха. Я еще девочка, между прочим…

Он застопорился у входной двери. Опять резонно. На поминках он узнает кучу сплетен – не более того. Дрянь дело. Дрянь баба. Смышленая – не по годам.

– Сволочь ты, девочка, – горько резюмировал Иван, возвращаясь назад и расстегивая на ходу штаны. – Отца бы хоть постеснялась – вон он, отец-то…

– Да труп это, не отец. Пьянь болотная, – презрительно буркнула Аниська, поудобнее укладываясь на спину и задирая юбку: молочной белизной сверкнули мясистые ляжки, шарахнул по глазам нежно курчавившийся огненный треугольник. Она согнула ноги в коленях и, удерживая их руками, развела широко в стороны – на Ивана вопросительно уставилось бесстыдное женское естество, затаившееся под рыжими волосками.

– Дура ты, Аниська, – прохрипел Иван неожиданно севшим голосом, так и застыв на месте с приспущенными штанами. – Я это… Не мылся, почитай месяц – вонючий, как козел. Пьян я. Горе у меня… Ну, короче – не встанет щас у меня – я тебе отвечаю…

– Ну что ж ты на него наговариваешь? – проворковала Аниська, склонив голову набок и стрельнув глазами. – Вон какой – погляди! Давай – иди сюда…

Он опустил глаза и, к стыду своему, констатировал, что организм опять подвел его. Давненько организм не вкушал женской плоти, и теперь некоторый его фрагмент самовольно отреагировал, как положено в таких случаях, не спрашивая совета у левого полушария. В общем, эрекция место имела. Да и не просто эрекция, а – железобетонная, впору сваи забивать.

Стыдливо крякнув, Иван выпростался из штанов, глядя в сторону, взгромоздился меж широко разведенных Аниськиных бедер и с натугой, до упора вогнал непослушный фрагмент – куда природой предназначено. Аниська громко ойкнула. Иван на секунду замер, почувствовав, как с ходу пропорол какую-то тонкую упругую преграду и удивленно шепотнул:

– Да ты и впрямь того… Целка? Как так?

– Работай, работай – не отвлекайся, – болезненно морщась, пробормотала она. – Теперь уже не целка – все! Работай!

– Работаю, – послушался Иван, поудобнее вцепляясь в ядреные ягодицы – и пошел агрессивно дергать тазом, разрабатывая неосвоенную тесную расщелину…

Длительное воздержание, сами понимаете, не способствует продолжительности соития – даже на пьяную голову. Активно подергавшись с полминуты, Иван тихо зарычал и мстительно наполнил Аниськино нутро животворящей субстанцией. И отвалился в сторону, натягивая штаны.

– Ну вот и все – а ты боялся, – деловито заявила Аниська, словно занималась этим всю жизнь. Она одернула юбку и уселась рядом. – Теперь мы – муж и жена. Перед богом. Осталось зарегистрироваться… Когда регистрироваться пойдем?

– Когда хошь, – уставившись в стену, сказал Иван. – Теперь, если что и получится, будет даун, потому как спьяну… Давай – рассказывай…

Рассказывать, как оказалось, собственно, было нечего. Труп обнаружил поутру деревенский дурачок Мишка, частенько подъедавшийся у сердобольной матери Ивана. Обнаружил и побежал по соседям орать благим матом. Вызвали участкового, тот вызвонил из города опергруппу с судмедэкспертом. Свезли в город на экспертизу, а спустя малое время вернули обратно. Заключение – упала с крыльца и сломала шею. Все вроде бы чин чинарем, как говорит поп Василий. Никакого криминала, обычная бытовая травма с летальным исходом – справка есть. Но отец Аниськи, ездивший с опергруппой в город, по прибытии домой напился вдрызг и признался под пьяную руку дочери – под большим секретом, что дело тут не совсем чисто. За двадцать лет фельдшерской практики он всякого навидался. Короче… если соседка и упала с крыльца, то предварительно кто-то сломал ей шейные позвонки, резко дернув голову против часовой стрелки. Вот…

– Не понял! – взвился Иван. – А почему в таком случае в справке не указали истинную причину?

– Батька сказал – чтобы дело не заводить, – вздохнула Аниська. – Участковый всех подряд опросил – тишина. Посторонних не было в тот вечер в деревне. Говорит – дело дохлое, если искать. Ни в жизнь не найдешь. А дурачка подозревать – так все равно с него никакого спроса…

– Уроды. – Иван скрипнул зубами. – Вот уроды! Надо же, блин… А что дурак?

– Кричит что-то про демонов, глаза бешеные становятся. Кричит: «Демон, демон – ликом черен…». Дурак, он и есть дурак…

– Выходит, органы мою мать списали по-тихому, – нехорошо прищурился Иван. – Так получается?

– Не знаю. – Она пожала плечами. – Че делать-то думаешь?

– Че делать… Щас один хер – бухие все. – Иван кивнул в сторону распростертого на полу фельдшера. – Завтра с утреца займусь. Участкового отловлю – допрошу. Вместе с твоим батькой. Бумагу заставлю написать. Это мы можем… Потом в город поеду – к начальнику милиции. Буду требовать, чтобы дело возбудили. Пусть эксгумацию делают, все как положено. А то я им тут такое устрою – похлеще Карабаха с Чечней. Это мы можем… Ладно, пошли к людям. Посидим, помянем…

Их появление на поминках сенсации не вызвало. За то короткое время, что он отсутствовал, общество успело многократно употребить водочки и задушевно всплакнуть. Теперь публика уже оживленно перекрикивала друг друга, хохотала, принимались даже что-то напевать – негромко пока, однако многие уже не соображали, по какому поводу собрались.

Иван возмущаться не стал – скромно подсел с Аниськой за один из столов, куда его пригласил дядя. Опять со всеми поручкался – и с дегенератскими рожами, которым вроде бы не положено, – тоже, метнул подряд два стакана водки, закусил и сидел, уставясь в стол, поглаживаемый с одной стороны Аниськой и загружаемый с обратной стороны «дядей Сашей».

«Дядя» толковал о каких-то серьезных вещах, о чем-то горячо спорил с Аниськой. Иван некоторое время односложно отвечал на его вопросы, потом вдруг уловил, что речь идет о предмете, его интересующем, и напрягся. Сконцентрировался, прислушался сквозь алкогольный морок…

– Не пущу – нам и здесь неплохо, – упорствовала Аниська. – Какие кавказцы? Это ж далеко!

– Это кажется, что далеко, – не сдавался «дядька». – А когда увидишь, что они рядом, – поздно будет. У нас всегда так – пока гром не грянет, мужик не перекрестится.

– Насчет чего это вы? – удивился Иван. – Какие кавказцы?

– Да ты все прослушал, – досадливо нахмурился «дядька». – Я говорю – уехать тебе пока надо. Ко мне – у меня дача за городом есть, там лес, тишина и все такое прочее… Понятно почему?

– Понятно, – мотнул головой Иван и подозрительно прищурился. – Че ж не понять-то… Я сразу смикитил, когда ты с собой этих бугаев притащил… Дом забрать хотите?! Ишь, доброхоты выискались! Знаем мы такие приколы – сначала заплатили за все: похороны – поминки, туда-сюда… А потом – раз! – бабки отдавай, милый! А нету – дом отдай. А поздно! Дом Аниське отдаю – вот ей. – Он обнял свою подружку и пьяно чмокнул в щеку. – Попробуйте-ка, отберите у нее… Вся деревня в топоры встанет! Да вам на танке отсюда не выбраться! – Иван привстал и гаркнул, подняв наполненный стакан: – Верно я говорю, селяне?!

– А-а-а-а!!! О-о-о-о!!! – одобрительно заревело застолье – тотчас же несколько десятков стаканов взметнулось в гору. – Порубаем на хер! В клочки порвем! Давай – кого?! А-а-а-а!

– О! А вы говорите… – удовлетворенно констатировал Иван, садясь на лавку и поставив стакан на стол. – Так что – никуда не поеду я с вами. Хрен по всей морде – чтобы голова не качалась. Вопросы?

Вовец и «дядя Саша» переглянулись. Вовец пожал плечами и потащил из кармана плоскую бутылку коньяку. Поставил на стол, извлек шоколадку…

– Да при чем здесь дом? – удивленно воскликнул «дядя Саша». – Мне твой дом на хер не нужен – можешь спалить его к чертовой бабушке… О тебе забочусь ведь, дуралей… Я тут вращаюсь кое в каких кругах, кое-что знаю… Короче, кавказцы тебя ищут. Ты вот только сегодня приехал, а мне уже позвонили и предупредили – могут быть инциденты… Теперь, надеюсь, понятно, почему тебе отсюда убраться надо? А он – «дом»! Ха! Ну, ты фрукт, парень… Короче, поехали, отдохнешь у меня – там безопасно… А?

– Хер его знает, дядя. – Иван недоверчиво пожал плечами, придвигая к себе стакан с водкой. – Ты знаешь – я этих ребят никогда особенно не боялся, даже будучи на их земле… А уж здесь, дома… Не, не поеду, – и потащил стакан ко рту.

– Погоди, мужик, хорош эту гадость глотать, – остановил его Вовец, свинчивая пробку с плоской бутылки. – Давай – вмажем по коньячку. Гарантирую – ты никогда такого коньяка не пробовал. Это «Багратион», специальный заказ из Кизляра, – и тут же плеснул в чистые стаканы, подвинул один к Ивану, зашуршал фольгой, разворачивая шоколадку.

– Мужики в поле пашут, братуха, – болезненно поморщился Иван, наблюдая за его пальцами. – И это… ты того – не шурши, а?

– Не понял! – грозно нахмурился Вовец. – Это я-то шуршу?! Да я за всю жизнь ни перед кем…

– Фольгой не шурши, – поправился Иван. – У меня на нее это… идио… идиосинкразия. Доступно?

– А-а-а – вона! – облегченно вздохнул Вовец, выбрасывая фольгу под стол. – В смысле, аллергия… А че так?

– Да так. – Иван опять поморщился. – Там у нас одно время было дело – «двухсотых» в фольгу заворачивали. Цинки кончились, ну и… В общем – не переношу.

– Ясно, – понимающе кивнул Вовец, подвигая к нему стакан с коньяком. – Ну давай – будем.

– Будь, – разрешил Иван, отвергая угощение и поднимая свой стакан с водкой. – А я как-нибудь так – водочкой, – и в три глотка осушил стакан.