Врата Иврел Черри Кэролайн

7

Звук шагов по каменным плитам неожиданно разбудил его. Вейни почувствовал, что он уже не один, повернулся на спину, едва не впадая в панику, и сбросил с себя покрывало, пытаясь подняться на вытянутой руке.

Около кровати стоял человек, одетый в черную, отделанную серебром одежду, и Вейни так и застыл, опустив на пол одну босую ногу. Огонь в камине давным-давно погас, а дневной свет еще слабо пробивался через узкую щель в окне. В комнате чувствовался сквозняк.

Это был Эридж, постаревший, с огрубевшим лицом. Его черные волосы были разделены надвое прямым пробором, что соответствовало его теперешнему положению. Но глаза были все те же, дерзкие, с издевательской усмешкой.

Когда Вейни встал, то увидел, что они были одни в этой жутковатой комнате, и дверь в коридор была закрыта. Скорее всего по другую ее сторону находились вооруженные люди. Поэтому иллюзий о своей безопасности он не питал. Он смело и открыто взглянул в лицо Эриджа, в какой-то степени даже игнорируя его, и отошел в сторону, чтобы надеть сапоги. Затем он подошел к столу, где еще оставалось немного вина, и, захватив с собой эти остатки, перешел к камину, надеясь, что вино немного ослабит холод, который начал опять пробирать его. Эридж молча наблюдал за всеми его действиями, не прерывая их.

Когда же он, опустившись на колени, начал разжигать огонь, то вновь услышал шаги Эриджа за своей спиной и почувствовал осторожное прикосновение длинных пальцев, которые перебирали концы его, теперь уже длинных до плеч, волос. Их можно было уже свободно держать в руке, хотя они и не были так длинны, как обычно требовалось для посвящения в воины. Прикосновения Эриджа были очень осторожны, словно он гладил волосы ребенка.

Вейни поднял голову, преодолевая какое-то внутреннее сопротивление, но не пытался повернуть ее, приготовившись к тому, что каждую секунду может последовать жесткий рывок. Но он ошибся.

— А мне казалось, — заговорил Эридж, — что остатки чести, которые еще были у тебя, когда ты покидал этот дом, не позволят тебе вернуться сюда.

Неожиданно Эридж отпустил его волосы. Вейни воспользовался этим, повернулся и встал. Эридж был выше его, и поэтому ему всегда было трудно смотреть на старшего брата, когда тот находился на близком расстоянии от него. Спина Вейни находилась недалеко от огня, уже разгоравшегося в камине, и жар, исходивший оттуда, начинал беспокоить его. Но Эридж не отступал ни на шаг и не пытался освободить его и от этого испытания.

Тут Вейни заметил, что у Эриджа почти совсем нет правой руки: он прятал на своей груди, в складках одежды, лишь жалкий обрубок, на который с ужасом и уставился Вейни, а Эридж поднял его повыше, чтобы тот мог лучше видеть.

— Это твоя работа, — сказал он просто. — Как и многое другое.

Но Вейни не стал выражать своих сожалений по этому поводу. Он просто не мог произнести в этот момент тех слов, которые выражали чувства, охватившие его. Эридж был очень тщеславен и к тому же очень искусен в обращении с мечом, луком и арфой.

Жар от разгоревшегося камина вызывал уже нестерпимую боль в ногах, и Вейни сделал непроизвольное движение вперед и уронил кубок с остатками вина, который покатился, разбрызгивая темные красноватые капли по пыльному полу.

— Ты появился здесь в очень странной компании, — заметил Эридж. — Это действительно она?

— Да, — тихо ответил Вейни.

Эридж некоторое время обдумывал его ответ. Ведь он все-таки наполовину маай и обладал холодным и практичным умом, который заставлял его больше сомневаться, чем принимать что-либо на веру. Возможно поэтому многие люди из этого рода не отличались чрезмерным почитанием религии. Трудно было сказать, какая из его сторон победит в конкретный момент: богопослушный нхи или циничный маай.

— Я уже видел несколько вещей, принадлежащих ей, — продолжил он. — И они подтверждают, что это действительно она. Но, с другой стороны, ее рана кровоточит как и у обычного смертного.

— На нашем пути есть враги, — заговорил Вейни неожиданно охрипшим голосом, — которые не будут особенно приятными и для Мориджа. Поэтому вам лучше разрешить нам продолжить наше путешествие, как только она хоть немного придет в себя. Мы постараемся не причинить вам никаких неприятностей: ведь если мы уедем, никто уже не будет нападать на эту землю, преследуя нас. Все внимание Хеймура будет обращено только в нашу сторону, и ему будет просто некогда связываться еще и с Мориджем. Если же вы попытаетесь удерживать ее здесь, то ситуация может измениться.

— А если она умрет здесь?

Он внимательно посмотрел на Эриджа, будто изучая его, и начал подводить итог прошедших двух лет: один ребенок погиб, и взамен должен быть убит другой, хладнокровно, по расчету. Эридж был человек настроения, обладал тщеславием, а иногда и добротой. Это и отличало его от Кандриса. Но теперь весь его облик скорее напоминал мрачного, совершенно нелюдимого человека, с лицом покрытом глубокими морщинами вдоль щек и вокруг глаз.

— Отпусти ее, — сказал Вейни. — Люди с севера преследуют ее, а тебе нет никакого смысла ввязываться в борьбу с Хеймуром. Этого никогда не следует делать, и ты это знаешь очень хорошо.

— А куда и зачем она направляется? — спросил Эридж.

— Чем меньше народ Мориджа будет иметь с ней дел, тем лучше будет для этой земли. Возможно, что давняя кровная вражда, которая все еще не утихла, и возможно, что она даже более опасна для них, чем для тебя. Во всяком случае, я стараюсь говорить тебе только правду.

Эридж раздумывал какое-то время, изучая огонь в камине, и наконец, спрятав обрубок руки в складки одежды, поднял темные глаза, внимательно глядя на Вейни. А в его взгляде чувствовались твердость и расчет.

— Последний раз я слышал о тебе, когда маай Джервейн пытался убить тебя, но ты исчез, украв лошадь в Эрде.

— Прошло почти два года, как я миновал земли Маай, — подтвердил Вейни. — Я действительно сбежал от них и взял лошадь, но в обмен на свою.

Губы Эриджа тронула веселая усмешка высокомерия.

— Я так понимаю, что это было еще до поступления на эту службу?

— Да, еще до этого.

— И как же случилось, что ты оказался в таком положении?

Вейни пожал плечами. Было холодно, и поэтому он вернулся к камину и встал там, обхватив себя руками, чтобы согреться.

— Видимо, от избытка простодушия, — ответил он. — Я воспользовался приютом там, где никак не должен был этого делать, и слишком поздно понял, что женщина тоже может иметь все необходимые права, как и лорд-правитель. Ее предъявление прав на меня полностью соответствовало Закону.

— И ты спишь с ней?

Он взглянул на брата, едва не впадая в шок.

— Илин и лио, подобная ей? Нет, я не занимаю такого положения. Нет.

— Но она так красива. И она наверняка кваджлин. Мне не хочется, чтобы она оставалась под крышей нашего замка. Она не может предъявить здесь никакие права, а я не намерен предоставлять их ей.

— Но ей и не нужны никакие права именно здесь, — сказал Вейни. — Ты только отпусти нас, чтобы мы могли продолжить наш путь.

— А в чем состоит твоя служба? Что именно она потребовала от тебя по Закону?

— Я не думаю, что могу сказать тебе это по своей воле. Но уверяю тебя, что это никак не связано с землей Моридж. Мы завернули сюда только потому, что подверглись нападению людей из Хеймура.

— И если все будет так, как ты говоришь, то она отправится… куда?

— Во всяком случае, она как можно скорее уедет из твоей земли. — Он взглянул в лицо брата, отбросив все высокомерие и надменность: Эридж, по его убеждению, должен следовать чувству мести, даже несмотря на гостеприимство, которое он им оказал. — Я клянусь тебе в этом, Эридж, и я, находясь здесь, не имею ничего против тебя. Если ты отпустишь нас, я обещаю, что за всю мою жизнь от меня не будет никакого вреда этой земле.

— Что тебе нужно от меня? Какой помощи ты просишь?

— Только чтобы нам вернули наши вещи и дали, если можно, продуктов в дорогу, поскольку наши запасы почти кончились. Мы уедем тут же, как только она сможет сесть на лошадь.

Эридж вновь уставился на огонь, при этом немного скосив глаза, но потом все-таки перевел хмурый взгляд на Вейни.

— Но в этой благотворительности есть одна загвоздка.

— Какая?

— Ты. Ты сам. — И лишь только Вейни успел взглянуть на него, последовало жесткое разъяснение: — Я отпущу ее, — сказал Эридж, — с продуктами, с лошадьми, со всем ее багажом, и она сможет ехать куда хочет. Но тебя я отпускать не собираюсь. Вот в этом и состоит мое условие.

«Договорись с ними об убежище для нас, приказала она ему еще до того, как потеряла сознание. На каких угодно условиях, илин». Он знал, что это не делало ей чести, отказываться от него, но, с другой стороны, он знал, что сама Моргейн испытывала постоянную неотвратимость судьбы, для которой, казалось, она только и жила. Это было в ее стремлении добраться до Хеймура, и она была готова, по ее собственным словам, отдать и его жизнь, если бы это помогло ей переступить через неприступные границы.

— Когда я закончу свою службу у нее, — он сделал еще одну попытку, — я обещаю тебе, что сам вернусь в Моридж.

— Нет, — возразил Эридж.

— Тогда, — сказал он наконец, — заключая подобную сделку, ты должен поклясться мне, что она выйдет отсюда со всем, что было у нас, с лошадьми и с оружием, и с запасом продуктов, и чтобы ее проводили до любой из границ, какую она выберет.

— А что в отношении тебя? — спросил Эридж. — Ведь если я гарантирую ей это, то означает ли это, что никогда не получу никаких бедствий ни с твоей, ни с ее стороны?

— Никаких, — подтвердил Вейни. И тогда Эридж произнес все, что входило в его обещание и поклялся, что выполнит его. Подобную клятву должен был выполнить человек, даже будучи наполовину маай.

И с этим Эридж ушел. Вейни же опустился на колени около камина и подбросил дров в ослабевшее было пламя, пока огонь не разгорелся с новой силой. В комнате было тихо. Он огляделся по сторонам, и его взгляд везде натыкался на вещи Кандриса. Он никогда не придерживался того мнения, что воспоминания о смерти должны царить вокруг живущих, хотя сам находился на службе у человека, который по всем данным должен был бы умереть сотню лет назад. Но относительно этой комнаты он мог сказать, что здесь чувствовался определенный страх, или грех, или какие-то необъяснимые силы духа Кандриса, из-за чего здесь не ощущалось уюта.

Неожиданно он услышал какие-то звуки и движение, доносившиеся со двора. Он подошел к щели в ставнях окна и взглянул через нее. Первое, что он увидел, были уже оседланные Черный и Сиптах, вокруг которых суетились люди.

Затем в сопровождении еще двоих появилась Моргейн и с помощью присутствующих забралась в седло. Она с трудом держалась в нем, еле-еле перебирая в руках поводья.

Гнев начал охватывать все его существо, когда он увидел, в каком состоянии ее выпроваживают из замка. Эридж, видимо, рассчитывал, что она умрет по дороге.

Тогда Вейни с трудом просунул плечо через открывающуюся узкую часть окна и закричал, обращаясь к ней:

— Лио! — Его голос терялся, относимый ветром. Но она все же взглянула вверх и долго шарила глазами вдоль высоких стен. — Лио!

Тогда она подняла руку в знак того, что увидела его. Она повернулась к окружавшим ее, и по ее облику он понял, что она выражала им свое возмущение, получая в ответ лишь выражение молчаливого замешательства. Постепенно почти все отошли от нее, кроме тех, кто должен был следить за лошадьми.

В этот момент его охватил неподдельный страх за нее. Ему показалось, что она готова взяться за оружие и быть убитой, не зная существа происходящего.

— Таковы условия договора об убежище, — прокричал он вниз. — Ты получила свободу в обмен на меня, но прошу тебя, не верь ему, лио!

Теперь, как ему показалось, она поняла. Резко развернув Сиптаха, она пришпорила его, направляя его иноходью прямо к воротам, так что Вейни даже испугался, как бы она не упала на повороте. Черный конь Лилла пронесся за ними следом. Его повод был привязан к седлу Сиптаха, а на его седле он заметил багаж. Свой собственный.

И еще один всадник пронесся вслед за ними, пока еще были открыты ворота.

Это был Рин, певец и музыкант. На его спине даже была видна арфа. Слезы навернулись на глаза, когда Вейни увидел эту картину. Он и сам не мог понять причину этой слабости, но подумал о том, что возможно это был неизрасходованный гнев от того, что она подхватила еще одну невинную жертву, так же, как в свое время обрекла на гибель его самого.

— Отец умер, — сказал Эридж, — шесть месяцев назад. — Он вытянул ноги перед камином в своей убранной коврами большой комнате, которая раньше принадлежала их отцу, и взглянул вниз, где на камнях около огня сидел Вейни, скрестив ноги, как нежеланный гость, отнимающий у хозяина вечер. В воздухе пахло вином. Эридж наполнил свой кубок, стоящий на столе около его левой руки, и знаком предложил Вейни, но тот отказался.

— Это ты убил его, — добавил Эридж, как будто они обсуждали малознакомый им предмет, — в том смысле, что ты убил Кандриса. Отец очень переживал его смерть, и это сильно подействовало на него. Он даже сохранил нетронутой его комнату, которую ты уже видел. То же самое можно наблюдать и в нижних конюшнях. Он лишь выпустил его лошадь. С тех пор бедное животное, видимо, одичало, или стало добычей волков, кто знает? Отец же насыпал огромный курган в западной части леса, там, где он похоронил Кандриса. Мать ничего не могла с ним поделать. Она стала быстро сдавать и в один прекрасный момент умерла прямо на ступенях. Или, что тоже возможно, после того, как он толкнул ее. С тех пор он просиживал долгие часы на этом кургане. Ведь ее тоже похоронили там. Сам он умер вскоре после нее. Был дождливый день, и мы, волей-неволей, но решили увести его оттуда. Вот после этого он заболел и умер.

Вейни не пытался глядеть в его сторону, а лишь слушал, ощущая, что голос его брата чем-то напоминает ему голос Лифа Кесидри. Те же манеры, та же непредсказуемая жестокость. Все, что исходило от него, было ужасно, особенно в пору их детства. И вот сейчас этот человек, но только правящий кланом Нхи, сидел перед ним и играл в те же жестокие игры, и это придавало всему происходящему очень нездоровый привкус.

Эридж слегка толкнул его ногой.

— Он так и не простил тебя, ты знаешь это.

— А я и не ожидал, что это случится, — ответил Вейни, не собираясь поворачиваться.

— Но он так и не простил и мне, — сказал Эридж после небольшой паузы, — того, что я, один из его законных сыновей, остался жить и не смог стать чем-то совершенным. Отец любил совершенство во всем: в женщинах, в лошадях и… в сыновьях. Ты был первым, кто разочаровал его и напугал меня. Он ненавидел живых нхи, остающихся калеками.

Вейни уже с трудом выслушивал это. Он повернулся, по-прежнему стоя на коленях, и поклонился так, как никогда еще не кланялся своему брату. Это был поклон, предназначенный для главы клана, при котором брови плотно прижимались к каменным плитам пола. После этого он выпрямился и взглянул на Эриджа с безнадежным выражением вопроса.

— Разреши мне уехать отсюда, брат. Я должен догнать ее. Она все еще очень плоха, а я дал ей клятву, которую обещал сдержать. Если я выживу, я вернусь сюда, и мы закончим наши дела.

Эридж молча взглянул на него. В какой-то момент ему даже показалось, что его брат немного ослаб и потерял свою гордость. Эридж осторожно улыбнулся.

— Иди в свою комнату, — коротко сказал он.

Вейни выругался и, поднявшись, сделал так, как ему было приказано: вернулся в жалкую комнату Кандриса, пыльную и наполненную привидениями и отбросами, где он был вынужден спать на кровати Кандриса, носить его одежду и мерить шагами пол в абсолютном одиночестве.

Эта ночь была дождливой. Вода проникала через щели и трещины в ставнях. Временами раскаты грома, как будто скатывающиеся с горных вершин, пугали всех вокруг. Он прикрывал глаза, когда неожиданные вспышки молний разрывали темноту, и вглядывался сквозь щели в очертания холмов под низкими облаками, желая знать, как Моргейн справлялась там одна. Была ли она еще жива, или не выдержала и умерла от своей раны, или, может быть, смогла найти новый приют? Временами дождь перемежался со снегом, а гром продолжал периодически грохотать.

Утром все окружающее Ра-Моридж пространство было покрыто чистым белым снегом. Но очень скоро дороги вновь запачкались землей и превратились в грязно-коричневые полосы на белом снежном покрывале. Снег никогда долго не лежал в землях Моридж, за исключением, пожалуй, горной цепи Элис Кейдж.

Весь этот день, как и весь предыдущий, никто не приходил в его комнату, даже чтобы принести пищу. Но вечером вновь последовало высочайшее приглашение, и он вновь был вынужден сидеть за столом напротив Эриджа.

На этот раз посреди стола, прямо между блюд и вина, лежал длинный лук Кайя.

— Мне хотелось бы знать, что это означает? — наконец спросил Вейни.

— Кайя пытались перейти наши границы сегодня ночью. Твое предупреждение сбылось: у Моргейн оказались очень неожиданные преследователи.

— Я уверен, — сказал Вейни, — что она не вступала с ними в сговор.

— Нам пришлось убить пятерых, — сказал Эридж с некоторым самодовольством.

— Я встречал человека в Ра-Лиф, — сказал Вейни, растягивая в непонятной улыбке губы и наливая себе вина, — который очень похож на тебя, брат мой, законный наследник Риджена. Он точно в таком же виде содержал комнаты в своем замке, точно так же, как ты, принимал гостей и так же как и ты, следил за своей честью.

Эридж, казалось, был даже развлечен этим замечанием, но это было всего лишь тонкое, с его точки зрения, прикрытие.

— Послушай, мой ублюдочный братец. Твой юмор этим вечером перешел всякие границы. Ты пренебрегаешь нашим гостеприимством.

— Братоубийство не принесет облегчения и тебе, как оно уже обернулось несчастьями для меня, — сказал Вейни, стараясь говорить холодно и спокойно, что на самом деле было очень далеко от его внутреннего состояния. — Даже если ты окружишь себя слугами из рода Маай, подобно тем, которые сейчас стоят сзади этих дверей, то не забывай, что большинство из тех, кем ты управляешь, принадлежат к Нхи. Перережь мне горло и ты узнаешь, что именно Нхи никогда тебе этого не простят.

— Ты так думаешь? — удивленно спросил Эридж, откидываясь назад. — Ты не имеешь прямых корней, ублюдок, кроме меня. А я не думаю, что Кайя могут сделать что-нибудь, если даже и захотят, в чем я сильно сомневаюсь. И к тому же, она очень быстро оставила тебя. Могу с уверенностью сказать, что ты оказался в роли исполнительного слуги всего лишь по причине колдовства. Именно оно смогло заставить тебя служить кому-либо. Ведь ты всегда был хорош только лишь для игры в засаду.

Кое-что из того, что Эридж говорил о нем, было близким к правде: младший брат, сопротивлявшийся старшим, ублюдок, противоборствующий законным сыновьям, он не всегда оставался в рамках чести. Братья же устраивали на него засады, особенно часто с тех пор, как умерла его няня и он вынужден был поселиться в крепости Ра-Моридж.

Это было время, когда, по его воспоминаниям, они перестали быть братьями. Уже тогда они воспринимали его не как бедного родственника, а как соперника. Может быть, к счастью, он не помнил всех подробностей той поры: ведь ему было тогда всего лишь девять лет. Эриджу было двенадцать, а Кандрису тринадцать. Именно тот возраст, когда дети бывают чрезмерно и непредсказуемо жестоки.

— Мы были детьми, — сказал Вейни. — Это разные вещи.

— Когда ты убил Кандриса, ты был уже достаточно сообразителен.

— Я не хотел его убивать, — запротестовал Вейни. — Отец говорил мне, что Кандрис не собирался предпринимать ничего серьезного против меня, но я этого не знаю. Эридж, он сам напал на меня, и ты видел, ты видел это. А я никогда не собирался нападать на тебя.

Эридж уставился на него холодно и опустошенно.

— За исключением вот этой моей руки, которая случайно прикрывала его смертельную рану. Ведь он уже лежал в тот момент, ты, грязный ублюдок.

— Я был очень напуган и плохо соображал. Я был не прав. Я совершил преступление и теперь искупаю свой грех.

— Действительно, — сказал Эридж, — Кандрис собирался немного проучить тебя. Он никогда не любил тебя, и ему было не по вкусу, что ты занимал место среди воинов, он считал, что ты не имеешь на это права. Я сам не обращал на это внимания, но он был мой брат, и если бы он решил перерезать тебе горло, будучи наследником Нхи, я и тогда был бы на его стороне. Жаль, что мы были плохо вооружены. Ты оказался проворней с этим мечом, гораздо проворней, чем мы могли себе представить. Я должен отдать тебе должное, ублюдок, ты был хорош.

Вейни взялся за кубок и допил остатки вина.

— Отец сделал хороший выбор наследников, разве не так? Все трое — будущие убийцы.

— Отец был лучше всех, — сказал Эридж. — Но он убил нашу мать: я просто уверен в этом. Он же подтолкнул Кандриса к смерти, оказывая тебе определенное внимание. Нет ничего удивительного, что ему являлись призраки.

— Тогда освободи замок от них. Отпусти меня отсюда. Наш отец относился к тебе не лучше, чем ко мне. Отпусти меня.

— Ты уже просил меня об этом, и я тебе отказал. Почему бы тебе не попробовать бежать?

— Я думаю, — ответил Вейни, — что я никогда бы не смог добраться даже до первого этажа Ра-Мориджа.

— Но позже тебе придется пожалеть о том, что ты не использовал этот шанс.

— Ты хочешь запугать меня. Я знаю эту игру, Эридж. Ты всегда был большим специалистом в таких делах. Я же всегда старался верить тебе, гораздо больше, чем я верил Кандрису. Мне всегда хотелось думать, что у тебя еще оставались хоть какие-то понятия о чести, в то время как он в этом сильно нуждался.

— Ты ненавидел нас обоих.

— Мне жаль тебя, мне жаль даже Кандриса.

Эридж улыбнулся и встал из-за стола, направляясь поближе к камину, где было теплее. Вейни присоединился к нему. Эридж, продолжая держать кубок с вином в своей руке, уселся на привычный стул против огня, в то время как Вейни устроился на теплых камнях. Долгое время они сидели молча, и еще два кубка опустели в руке Эриджа, его лицо раскраснелось, а дыхание стало более тяжелым.

— Ты слишком много пьешь, — сказал наконец Вейни. — Особенно этим вечером ты выпил очень много лишнего.

Эридж поднял обрубок руки.

— Вот это болит долгими холодными вечерами. И уже долгое время я пью, чтобы лучше заснуть. Конечно, я должен прекратить это, если не хочу кончить так же, как отец. Ведь именно вино уничтожило его, я хорошо это знаю. Когда он пил, а это было почти постоянно после смерти Кандриса, он становился невменяем. Он отправлялся на его могилу, и там его посещали призраки. Мне бы не хотелось умереть таким образом.

Подобная рациональность делала его похожим на сумасшедшего. А иногда Вейни казалось, что перед ним рассудительный человек, способный к прощению. По его мнению, человек не мог говорить подобным образом с врагом. И ему казалось, что были моменты, когда они становились в большей мере братьями, чем когда-либо еще. В эти моменты он думал, что понимает Эриджа через его настроение, через складки и морщины, которые еще резче выделялись на его лице, делая его на несколько лет старше, чем он был на самом деле.

— Твоя хозяйка, — сказал Эридж, — все еще не покинула Моридж, хотя ты уверял меня в том, что она оставит нас?

— Это ее дело.

— Должен я вернуть ее, чтобы задать ей этот вопрос, или могу задать его тебе?

Вейни пристально взглянул на него, пытаясь как можно быстрее понять цель этого вопроса, прозвучавшего среди полубессмысленного, болезненного и большей частью слабого и надуманного юмора. Такой оборот дела меньше всего нравился ему.

— Ее дела касаются Хеймура, и я могу добавить только одно: она не принадлежит к числу друзей Фая. Давай считать, что этого достаточно для объяснений.

— Действительно?

— Это правда.

— Но все равно, — сказал Эридж, — она не покинула Моридж. А ведь все мои обещания были основаны именно на этом.

— И мои тоже, — сказал Вейни.

Эридж посмотрел на него сверху вниз. Больше не было и следов веселья в его глазах. В одно мгновенье он преобразился. Теперь пред Вейни был нхи Риджен, только более молодой, непреклонный и полный злобы.

— Ты можешь идти.

— Я прошу, не предпринимай ничего против нее, — в последний раз предостерег его Вейни.

— Можешь убираться, — повторил Эридж.

Вейни поднялся и вышел без обычного поклона. В коридоре он увидел охрану: все были из рода Маай. Эридж не доверял его охрану людям нхи.

Но с тех пор, как он вошел в эту комнату, охрана удвоилась. Теперь его поджидали уже четыре человека.

Неожиданно он решил вернуться, услышав слабый звук выдвигаемого из ножен меча. Через открытую дверь он видел, как Эридж обнажил свой длинный меч. В этот момент короткого замешательства они ухватили Вейни за спину и пытались удержать.

Терять ему было нечего. Он осознавал это и приблизился к брату, полный решимости разнести ему, по крайней мере, череп, чтобы не было у Нхи щенков из рода Маай для управления Ра-Мориджем. Во всяком случае, Нхи это пошло бы на пользу.

Но его все-таки успели схватить, и левая рука Эриджа, сжимающая рукоятку меча, опустилась ему на голову, заставляя его упасть на колени.

Он хорошо знал эту подземную часть крепости, которая уходила глубоко внутрь холма, где были расположены многочисленные коридоры и комнаты, используемые для хранения припасов. Зимний холод наполнял это подземелье почти в любое время года. Теперь там редко кто бывал, потому что это место было небезопасным из-за обвала, который произошел там еще в незапамятные времена. Часть помещений хранилища были укреплены с помощью колонн, а туннели и коридоры снабжены подпорками. Когда Вейни и его братья были еще детьми, им запрещали посещать сами подвалы, а разрешали играть в верхних складах безопасного западного крыла замка. Летом в них было прохладно, а зимой тепло.

Однажды, когда он уже жил в Ра-Моридже, братья уговорили его пойти с ними вниз, в самые нижние и глубоко расположенные сырые и холодные подвалы. Они взяли с собой только одну лампу и тайком отправились в это рискованное путешествие.

Там они и оставили его. Никакие его крики никоим образом не могли быть услышаны наверху.

И вот теперь его волокли в это самое место без света, без воды, одетого только в штаны и рубашку при таком жутком холоде. Он сопротивлялся, как мог, перепуганный тем, что они свяжут его здесь и оставят, как однажды сделал Кандрис. Они втолкнули его в темноту и захлопнули за ним дверь, повернув несколько раз ключ в замке.

Он же в исступлении пытался открыть ее, пока у него хватало сил. Но наконец его плечи и руки обессилели. Он опустился около двери, в единственном месте, которое он запомнил в этой кромешной тьме и которое было не таким ледяным, как все остальное пространство. Когда он сдерживал дыхание, то единственными звуками, которые доносились до него, было отдаленное, едва различимое журчание воды.

Но вскоре появились крысы. Они подбирались осторожно, останавливаясь всякий раз, как только он производил неосторожный звук. Он уже отчетливо слышал шуршанье их маленьких лап, когда они перебегали вдоль стен или прямо над ним, в лабиринтах многочисленных перекладин, расположенных у потолка.

Он ненавидел их, чувствуя отвращение, еще со времен давних кошмаров, пережитых в этом месте. Он ненавидел их даже при свете дня: один их вид отбрасывал его память назад, погружая его в темные пространства, где эти твари кишели тысячами, где они вселяли ужас и где он был маленьким и беззащитным.

Но он не осмелился долго так лежать, опираясь о дверь. Ведь крысы как правило сторонились человека, который все еще бодрствовал, и он понимал это очень здраво, несмотря на охвативший его страх, а кроме того, он хорошо знал, что они могут сделать с человеком, который спит. Поэтому он начал ходить, чтобы хоть таким образом спастись от сна, и один раз, когда прилег отдохнуть, то почти немедленно почувствовал что-то легко скребущееся в его ногах. Он приподнялся с прерывистым криком, эхо которого ужасающими раскатами разнеслось в темноте, и вскочил на ноги.

Этот звук, видимо, напугал их, но отнюдь не надолго. Вскоре они вновь бесстрашно принялись за свои прежние занятия.

Временами к нему подступал сон. Это чаще случалось в те моменты, когда он, обессиленный, внезапно опускался вниз. Поэтому он ходил до тех пор, пока не прислонялся к стенам, чтобы хоть как-то отдохнуть, постоянно удерживаясь от падения на пол, просыпаясь уже в полусогнутом состоянии. Тогда он карабкался вверх по стене, стараясь подняться, и так удерживал себя на слабеющих ногах.

Но вот в коридоре послышался звук шагов, где-то внизу появилась полоска света, и наконец дверь открылась. Яркий свет факелов ударил ему в лицо, и он увидел темные фигуры людей, которые стояли в коридоре. Он вышел к ним, как к дорогим друзьям, почти падая на их руки, как в единственное спасительное место.

Они почти на руках оттащили его наверх, прямо в комнату, где находился Эридж. За окном была ночь, и он догадался, что прошла одна ночь и один день с тех пор, как он спал в последний раз. Его колени дрожали, а руки отказывались слушаться его, когда он попытался сесть на указанное ему место за столом, напротив своего брата.

Прежде всего он попробовал вина, надеясь, что с его помощью исчезнет холод из желудка, который сковывал его изнутри. Но есть он не хотел и взял лишь небольшой кусок хлеба с сыром.

Нож выпал из его руки, и он решил, что с него достаточно. Он отодвинул свой стул и, несмотря на то, что Эридж еще не закончил обед, лег около горящего камина, наслаждаясь теплом. Постепенно его ощущения притупились, и наступило полное изнеможение. Он проснулся, когда почувствовал удары сапога по ребрам.

Он заставил себя собраться, имея сильное желание оттянуть возвращение в свою тюрьму любым разговором, более терпимым отношением к мрачному юмору Эриджа, но охрана Маай была уже рядом. Они подняли его и потащили вновь туда, где в кромешной темноте бегали крысы. Он сопротивлялся отчаянно и безрассудно, вырываясь от них. Ему даже удалось добраться до стола и схватиться за нож, которым он попытался пырнуть кого-то в руку, прежде чем они обезоружили его. Удар ногой в голову заставил его немного затихнуть. Когда он уже падал на пол, его единственной мыслью было то, что сейчас они вновь потащат его вниз, а в бесчувственном состоянии он наверняка достанется крысам. Именно по этой причине он и продолжал сопротивляться с такой яростью, пока второй удар в грудь не заставил его потерять сознание.

Он все еще лежал на полу. Он мог уже ощущать и свет, и тепло, и мягкость ковра под пальцами рук. Затем он почувствовал еще и холодное стальное острие на своем запястье, прижимавшее его руку к полу, поднял глаза и увидел Эриджа, который сидел, опираясь на ручку стула, а в его руке был длинный меч, поблескивающий в пламени камина.

— А у тебя, оказывается, гораздо больше выносливости, чем следовало ожидать, мой ублюдочный братец, — сказал тот. — Казалось бы, несколько лет назад у тебя должно бы быть больше причин для этого, чем два дня назад. Разве ты находишься в таком долгу перед ней, что даже не можешь сказать, зачем она явилась сюда?

— Я уже объяснил тебе, — ответил Вейни, — что я сам не до конца понимаю ее цель. Она говорила, что собирается уничтожить Колдовские Огни. Но я не знаю, зачем. Может быть, это дело ее чести. Но они никогда не приносили никакого вреда землям Эндар-Карш, поэтому я не думаю, что она причинит какой-нибудь вред и Мориджу.

— И ты, конечно, не знаешь, какую выгоду она получит при этом?

— Нет. Она сказала только один раз… упомянув, что собирается убить Фая и что это не… — Он шевельнул рукой, лезвие разрезало кожу, и Вейни решил, что двигаться еще рано. — Эридж, поверь, что она не враг.

Рот старшего брата скривился в кислой усмешке.

— Но Фай владеет очень многим, и никто из его окружения не обещает нам ничего хорошего.

— Но она собирается всего лишь уничтожить его, а не захватить его власть и силу.

Лезвие поднялось вверх. Вейни встал на колени, ощущая боль в голове и в груди, там, где его ударили. Теперь он воспринимал цинизм Эриджа вполне серьезно.

— Мой маленький брат, — продолжал тем временем Эридж. — Мне кажется, что ты и на самом деле поддался колдовству, а если это так, то твой рассудок уже пострадал. Посмотри на меня. Посмотри внимательно. Я клянусь тебе, и ты знаешь, что я держу свое слово, что если ты покинешь ее на самом деле, откажешься от этой службы, то я не буду хранить на тебя зла. — При этом длинный меч резко дернулся, впиваясь в руку. Вейни убрал ее за спину, перепуганный. Но лезвие упорно преследовало его и теперь застыло прямо у глаз, гипнотизируя его как змея.

— Послушай, ублюдок, — сказал Эридж, — почти два года я занимался искусством владения мечом с помощью левой руки. Но все оказалось напрасным. Не увенчались успехом и все попытки Ромена спасти мои пальцы. Сначала я потерял их, а потом руку. Хочешь, я расскажу тебе, как я поклялся в том, что сделаю, если встречу тебя на расстоянии вытянутой руки, ублюдок? Кандрис заслуживал того, что он получил от тебя, но ведь я только пытался прикрыть его в тот момент, только удержать тебя от нового удара. Ведь я не был даже вооружен. В том, что ты сделал, нет никакой чести. И я не прощу тебе этого.

— Это всего лишь обычная ложь, — сказал Вейни. — Ты с такой же радостью убил бы меня, хотя я и был менее опытен в бою, чем каждый из вас. Я был таким всегда.

Эридж рассмеялся.

— Вот теперь передо мной Вейни, которого я знаю. Кандрис проклял бы меня при всех и даже не задумываясь перерезал бы мне горло, если бы я как-то досадил ему. Но ты знаешь, что я тоже могу сделать это, и поэтому ты должен бояться. Ты слишком много думаешь, кайский ублюдок. И ты всегда отличался очень изощренным воображением. Но это делает тебя трусливым, потому что ты никогда не пытался научиться применять эти свойства ума себе на пользу. Но годы сделали свое, ты стал старше и сильнее. Сейчас я не уверен, что смог бы справиться с тобой, даже если бы ты тоже воспользовался одной левой рукой.

— Эридж, — заговорил Вейни, стараясь изо всех сил поддержать задушевный и рассудительный тон. — Эридж, неужели ты хочешь, чтобы этот зал уподобился тому, который мне пришлось наблюдать в Лифе? Разреши мне уехать отсюда. Ты знаешь, что я нахожусь вне закона. Я понимаю, что заслужил это. То, что я вернулся сюда в расчете на милосердие отца, было чистым безумием. Я никогда не пришел бы сюда, если бы знал, что мне придется иметь дело с тобой. Это было моей ошибкой. Но Нхи потеряют свою честь именно при тебе. Ты хорошо знаешь, что Нхи не разделяют твоих устремлений, иначе тебе не пришлось бы использовать охрану из маай.

— Тогда чего же ты хочешь от меня?

— Чтобы ты обращался со мной, как это принято у Нхи. По крайней мере, как со своим братом.

При этих словах Эридж едва улыбнулся, вытаскивая из-за пояса короткий меч, символ Чести, и бросил его на камни, где он со звоном упал недалеко от огня. После этого он вышел.

Вейни очень внимательно наблюдал за ним и невольно вздрогнул, когда хлопнула дверь и тяжелый засов опустился с другой ее стороны. Страх вновь вернулся к нему, как старый друг, близкий и знакомый. Он даже некоторое время не мог взглянуть на лежащий на каменном полу меч. Он не просил этого, а хотел только лишь освобождения. Но, так или иначе, это был честный, даже более, чем честный ответ на все, о чем он просил Эриджа.

В конце концов он повернулся, не вставая с колен, отыскал эфес клинка и, взяв его в руку, нашел, что он не очень удобно лежит в ней, и, более того, Вейни отчетливо ощущал, что пока он держит ее в руке, то в значительной мере теряет и смелость и мужество, которые ему были необходимы, чтобы сейчас сделать то, что ему предлагал почти два года назад нхи Риджен.

Возможно, подумал он, это было сделано с целью обезопасить себя от всех трудностей, которые, может быть, не хотел брать на себя Эридж, а может быть, это был его последний жест милосердия: его боль была гораздо сильней, чем честь, символизируемая этим клинком.