Цель. Процесс непрерывного совершенствования Голдратт Элияху
– Да нет, не беспокойся, – отвечаю я.
– Да какое это беспокойство, – говорит мама. – Есть спагетти с мясом, я могу разогреть. Хочешь с салатом?
– Нет, спасибо, я только выпью кофе. Мне нужна моя старая записная книжка с адресами, – говорю я. – Та, что была у меня еще в колледже. Ты не знаешь, где она может быть?
Мы входим в кухню.
– Твоя старая записная книжка с адресами… – задумчиво повторяет мама, наливая мне из кофеварки кофе. – Пирога не хочешь? Дэнни принес вчерашний из магазина.
– Нет, спасибо, мама, не хочу, – отказываюсь я. – Скорее всего, она где-то среди моих старых тетрадей.
Мама протягивает мне чашку с кофе.
– Где-то среди твоих тетрадей…
– Ты не знаешь, где они могут быть?
Мама, прищурившись, смотрит на меня. Она думает.
– Наверное, нет. Я помню, что убирала твои вещи на чердак.
– Ладно, пойду посмотрю.
С чашкой кофе в руке я поднимаюсь на второй этаж и оттуда на чердак.
– А может быть, и в подвале, – кричит мне снизу мама.
Через три часа, перебрав рисунки, которые я делал еще в первом классе, перевернув модели самолетов, целый набор музыкальных инструментов, которыми когда-то пытался овладеть мой братец, мечтавший о славе рок звезды, перетряхнув мои школьные дневники, четыре старых огромных чемодана, забитых квитанциями из магазина отца, пересмотрев старые любовные письма, разобрав выцветшие фотографии, пожелтевшие газеты и еще тьму старых вещей и наглотавшись пыли, записной книжки я так и не нахожу. Мы решаем оставить чердак. Мама все же уговаривает меня поесть, и потом мы принимаемся за подвал.
– Ой, посмотри! – восклицает мама.
– Нашла? – спрашиваю я.
– Нет, но я нашла фотографию дяди Пола, еще до того, как его арестовали за растрату. Я рассказывала тебе эту историю?
Проходит еще час, мы перебрали все, что было возможно, и я заново прослушал курс по истории жизни дяди Пола. Черт возьми, где она может быть?
– Ну, я не знаю, – говорит мама. – Только если она в вашей комнате.
Мы поднимаемся на второй этаж в комнату, которая когда-то была нашей с Дэнни.
В углу старый письменный стол, за которым я когда-то делал уроки. Я вытаскиваю верхний яшик. И, конечно, она там.
– Мама, мне нужно позвонить.
Телефон стоит на площадке между первым и вторым этажом. Это все тот же старый аппарат, который был установлен еще в 1936 году, когда магазин стал приносить отцу достаточно денег, чтобы он мог позволить себе такую роскошь. Я сажусь на ступеньки, в руке у меня блокнот, портфель пристроен у ног. Я снимаю трубку. Она настолько массивна, что с успехом сойдет вместо дубинки, случись ворам забраться в дом. Я набираю номер, как оказывается, только первый из многих.
Времени уже час ночи. Но надо учесть, что я звоню в Израиль, а их, как известно, отделяет от нас полсвета, так же, как и нас от них. Приблизительно получается, что, когда у них день, у нас ночь, а когда у нас наступает ночь, у них как раз утро. Так что час ночи довольно подходящее время для звонка.
Через какое-то время я дозваниваюсь до одного моего старого университетского приятеля, кто может знать что-нибудь о том, где можно отыскать Иону. Он находит для меня другой номер телефона. К двум часам ночи блокнот у меня на коленях весь исписан телефонными номерами, и я номер за номером обзваниваю коллег Ионы. Мне удается убедить одного из них дать мне номер телефона, по которому я мог бы с ним сейчас связаться. К трем часам я его нахожу. Он в Лондоне. После нескольких звонков, переключений с одного номера на другой в каком-то офисе какой-то фирмы, мне наконец говорят, что он мне перезвонит, когда появится. Я на это не очень надеюсь, но, клюя носом, сижу у телефона. И минут через сорок пять телефон, действительно, звонит.
– Алекс?
Это его голос.
– Да, Иона, это я, – отвечаю я.
– Мне передали, ты звонил.
– Да, звонил, – говорю я. – Ты помнишь нашу встречу в О'Харе?
– Конечно, помню, – слышу я. – Полагаю, у тебя есть ответ.
Я сначала не понимаю, о чем он говорит. Потом до меня доходит: он говорит о своем тогдашнем вопросе: «Что является целью?»
– Есть.
– Ну?
Я не сразу решаюсь ответить. Мой ответ выглядит настолько простым, что внезапно я пугаюсь мысли, что он неверен и Иона будет смеяться надо мной. И все же я выпаливаю его:
– Целью производственного предприятия является делать деньги, – говорю я. – А все остальное, что мы делаем, – только средство для достижения цели.
Но Иона не смеется надо мной.
– Отлично, Алекс, – говорит он спокойно. – Отлично.
– Спасибо, – отвечаю я. – Я позвонил, чтобы спросить у тебя кое-что, имеющее отношение к тому, о чем мы говорили в О'Харе.
– Что ты хочешь спросить?
– Для того чтобы знать, способствует ли мой завод тому, чтобы фирма делала деньги, мне нужны какие-то показатели, – говорю я. – Так?
– Правильно, – отвечает Иона.
– Я знаю, что наше начальство в штаб-квартире использует такие показатели, как чистая прибыль, прибыль на инвестированный капитал и денежные потоки, которые они применяют к фирме в целом, чтобы определить прогресс фирмы на пути к цели.
– Все правильно, продолжай, – говорит Иона.
– Но там, где нахожусь я, на уровне завода, эти показатели не имеют большого смысла. А те показатели, которые используются внутри завода… я, правда, не совсем уверен, но, по-моему, они не отражают всей картины.
– Да, я знаю, что ты имеешь в виду, – соглашается со мной Иона.
– Как тогда я могу определить, является ли то, что происходит у меня на заводе, производительным или непроизводительным? – спрашиваю я.
На секунду на том конце провода воцаряется тишина, потом я слышу, как Иона кому-то говорит:
– Скажи ему, я зайду, как только закончу этот разговор.
Потом он говорит в трубку:
– Алекс, ты затронул очень важную проблему. У меня есть только пара минут для разговора с тобой. Но, знаешь, я могу тебе кое-что предложить. Дело в том, что цель можно выразить не одним-единственным способом, а несколькими. Ты понимаешь меня? Цель остается неизменной, однако выразить ее мы можем по-разному, но все это будет означать «делать деньги».
– Хорошо, – отвечаю я. – То есть я могу сказать, что целью является повысить чистую прибыль при одновременном увеличении прибыли на инвестированный капитал и денежных потоков. И это будет эквивалентно тому, как если бы мы сказали, что целью является делать деньги.
– Именно, – подхватывает он. – Одно выражение эквивалентно другому. Но, как ты уже заметил, эти широко принятые показатели, используемые для того, чтобы определить цель, не очень вписываются в практику повседневной работы производственного предприятия. Именно поэтому я разработал другую систему показателей.
– Что это за показатели? – спрашиваю я.
– Эти показатели с такой же четкостью определяют, что целью является делать деньги, и в то же время они позволяют разработать операционные принципы для управления заводом, – объясняет Иона. – Этих показателей три: проток[1], товарно-материальные ценности и операционные затраты.
– Это же не новые показатели, – замечаю я.
– Верно, но они имеют новое значение, – отвечает Иона. – Тебе, наверное, стоит записать.
Я беру ручку, нахожу в блокноте чистую страницу и говорю ему, что он может продолжать.
– Проток, – начинает диктовать Иона, – это скорость, с которой система генерирует деньги в результате продаж.
Я записываю слово в слово. Потом спрашиваю:
– А как же производство? Не будет ли более правильным сказать…
– Нет, – перебивает меня он. – В результате продаж, не производства. Если ты что-то произвел, но не продал, это не проток. Понятно?
– Понятно, я просто думал, что я как директор завода мог бы заменить…
Иона не дает мне договорить.
– Послушай, Алекс, я тебе вот что скажу. Эти определения, несмотря на всю их кажущуюся простоту, сформулированы крайне тщательно. Определение и должно быть сформулировано очень точно. Нечеткое определение не просто бесполезно, оно опасно. Так что я очень рекомендую тебе отнестись к ним как к группе взаимосвязанных определений. И если ты изменишь одно из них, тебе придется изменить, по крайней мере, еще одно из оставшихся двух.
– Ладно, – осторожно говорю я.
– Следующий показатель – товарно-материальные ценности. Товарно-материальные ценности – это общая сумма денег, инвестируемая системой в покупку того, что она намеревается продать в конечном итоге.
Я записываю это определение, хотя звучит оно очень странно: оно совсем не похоже на традиционное определение товарно-материальных ценностей.
– И последнее определение? – спрашиваю я.
– Операционные затраты, – отвечает Иона. – Операционные затраты – это общая сумма денег, затраченная системой на перевод товарно-материальных ценностей в проток.
– Так, – говорю я, записав последнее определение. – А что насчет вложенного в товарно-материальные ценности живого труда, непосредственно затраченного на их производство? По твоему определению, это получаются операционные затраты?
– Ты должен исходить из определений.
– Но добавленная стоимость продукта, возникшая в результате живого труда, непосредственно затраченного на его производство, должна быть частью товарно-материальных ценностей, разве не так?
– Да. Она может быть их частью, но она не обязательно должна входить в товарно-материальные ценности.
– На каком основании ты пришел к такому выводу?
– На очень простом основании. Я решил сформулировать определение именно таким образом, потому что я считаю, что правильнее будет не принимать добавленную стоимость в расчет, – поясняет он. – Это способствует устранению путаницы между тем, является ли потраченный доллар вложением или затратами. Вот поэтому я сформулировал определения товарно-материальных ценностей и операционных затрат именно таким образом, как я их тебе продиктовал.
– Ладно, но как мне привязать эти определения к моему заводу?
– Все, что вы делаете на заводе, подходит под эти три определения.
– Все? – переспрашиваю я. Я не могу в это поверить. – Но если вернуться к нашему первому разговору, каким образом с помощью этих показателей я смогу измерить производительность?
– Ну, само собой разумеется, тебе нужно определить цель, исходя из этих показателей, – говорит он и добавляет: – Подожди минуту, Алекс.
Я слышу, как он кому-то говорит:
– Я буду через минуту.
– Так как мне определить цель? – спрашиваю я, пытаясь продолжить разговор.
– Алекс, мне действительно надо идти. Я знаю, ты можешь найти ответ сам. Единственное, что тебе для этого надо, – это сесть и подумать, – говорит он. – И помни: мы всегда должны исходить из того, что организация – это единое целое. Нас не должно интересовать одно отдельно взятое производственное предприятие, или один завод, или один какой-то отдел на заводе. Нас не должен интересовать локальный оптимум.
– Локальный оптимум? – переспрашиваю я.
– Я тебе как-нибудь в другой раз объясню, – нетерпеливо вздыхает на том конце Иона.
– Иона, послушай, но этого ведь недостаточно, – говорю я. – Даже если я и смогу определить цель, исходя из этих показателей, как мне вывести операционные принципы для управления моим заводом?
– Дай мне номер телефона, по которому я могу связаться с тобой, – говорит Иона.
Я диктую ему мой рабочий номер.
– Ладно, Алекс, – говорит Иона, – я, действительно, должен идти.
– Ну, давай, – говорю я. – Спасибо, что…
На том конце раздался щелчок, когда я договариваю:
– …нашел для меня время.
Какое-то время я сижу на ступеньках лестницы и смотрю на эти определения. Я не замечаю, как мои глаза закрываются. Когда я опять их открываю, я вижу внизу на ковре гостиной солнечные лучи. Я поднимаюсь в мою комнату и падаю в кровать, где я когда-то спал ребенком. Остаток утра я сплю, кое-как пристроив мое тело и конечности среди бугров моего детского матраса.
Через пять часов я просыпаюсь, разбитый, как старая калоша.
Глава 9
Когда я просыпаюсь, на часах уже одиннадцать. Я несусь к телефону, чтобы позвонить в офис и предупредить, что это не прогул.
– Офис господина Рого, – снимает трубку Фрэн.
– Привет, это я, – говорю я.
– Ну, здравствуйте, а мы Вас потеряли, – отвечает Фрэн. – Мы уже собирались обзванивать больницы. Вы сегодня будете?
– Да, конечно. У меня сложились непредвиденные обстоятельства, с мамой, пришлось задержаться.
– Надеюсь, все благополучно?
– Да, теперь все в порядке… более-менее. Есть что-нибудь для меня?
– Сейчас посмотрю, – отвечает она, проверяя (как я полагаю) оставленные для меня сообщения. – Не работают две испытательных установки в отсеке Г, Боб Донован спрашивает, можно ли отправлять без контрольных испытаний.
– Скажи ему, ни в коем случае, – распоряжаюсь я.
– Хорошо, – отвечает Фрэн. – Звонили из отдела маркетинга насчет просроченного заказа.
Я поднимаю глаза к потолку. Фрэн продолжает:
– Ночью во второй смене была драка… Лу хотел поговорить с Вами, что-то насчет цифр для Билла Пича… Утром звонил какой-то репортер, спрашивал, когда закроют наш завод, я сказала, чтобы он обратился к Вам… Из штаб-квартиры из отдела по обмену информацией звонила какая-то женщина: они хотят снять у нас видео о производительности и роботах с мистером Грэнби.
– С Грэнби?
– Она так сказала, – говорит Фрэн.
– Дай мне ее имя и номер телефона, – прошу я.
Фрэн диктует.
– Спасибо, пока, – говорю я и кладу трубку.
Я тут же перезваниваю той женщине из штаб-квартиры. С трудом верится, что председатель правления, действительно, собирается приехать к нам на завод. Это какая-то ошибка. Не говоря уже о том, что к тому времени, когда лимузин Грэнби подкатит к воротам, завод уже вполне может быть закрыт.
Но эта женщина подтверждает то, что передала мне Фрэн. Они, действительно, в середине следующего месяца собираются снять видео с Грэнби на нашем заводе.
– Нам будет нужен какой-нибудь робот фоном для выступления мистера Грэнби, – говорит она.
– Почему выбрали именно Бэрингтон? – интересуюсь я.
– Наш директор увидел один из ваших слайдов, и ему понравился цвет. Он считает, что мистер Грэнби будет хорошо выглядеть на этом фоне, – объясняет она.
– Понятно, – говорю я. – Вы говорили об этом с Биллом Пичем?
– Нет, я не видела в этом необходимости, – отвечает она. – А почему Вы спросили? Что-то не в порядке?
– Я просто подумал, что, может быть, Вам стоит связаться с Биллом, вдруг у него есть другие предложения, – объясняю я. – Но это на Ваше усмотрение. Только сообщите мне точную дату, чтобы я предупредил профсоюз, и чтобы мы навели порядок на участке.
– Хорошо, я с Вами свяжусь, – обещает она.
Я кладу трубку и остаюсь сидеть на ступеньках, повторяя про себя:
– Ясно… ему понравился цвет.
– О чем таком ты сейчас говорил по телефону? – интересуется мама. Мы сидим за столом. Она настояла, чтобы я перед уходом поел.
Я рассказываю ей о предстоящем визите Грэнби.
– Это говорит о твоих успехах, – делает вывод мама. – Самый большой начальник, как его зовут? – переспрашивает она.
– Грэнби.
– Сам приезжает на твой завод специально, чтобы встретиться с тобой. Это большая честь.
– Да, что-то вроде, – отвечаю я. – Вообще-то он приезжает, только чтобы сняться на фоне одного из моих роботов.
– Роботов? – прищуривается мама. – Это как в космосе?
– Нет. Не как в космосе. Это промышленные роботы. Они не похожи на тех, которых показывают по телевизору.
– Ага, – мама прищуривается опять. – А лица у них есть?
– Нет, пока еще нет. Но у них есть руки… и они умеют делать сварку, покраску, складывать материал и всякое тому подобное. Они управляются компьютером, и их можно запрограммировать для разных работ.
Мама кивает, пытаясь представить, как эти роботы могут выглядеть.
– А почему тогда этот Грэнби хочет сняться с этими компьютерами, если у них даже нет лиц? – спрашивает она.
– Ну, наверное, потому, что это самое последнее слово техники, и он хочет, чтобы корпорация шире использовала их для…
Тут я останавливаюсь, внезапно увидев перед собой Иону, сидящего и курящего свою сигару.
– Для чего? – возвращает меня к действительности мамин вопрос.
– Ну… для того, чтобы повысить производительность, – мямлю я и машу рукой в воздухе.
«И они действительно повысили производительность?» – интересуется Иона. «Ну, конечно, повысили, – отвечаю я. – На одном участке мы получили – что же там было? – повышение производительности на тридцать шесть процентов». Иона затягивается сигарой.
– Что-то случилось? – спрашивает меня мама.
– Нет, ничего. Так, вспомнил кое-что.
– Что? Что-то плохое?
– Нет. Разговор, который был у меня когда-то с тем человеком, кому я звонил сегодня ночью, – отвечаю я.
Мама кладет мне на плечо руку.
– Алекс, что происходит? – настойчиво спрашивает она. – Ну, мне-то ты можешь сказать. Я ведь вижу, что что-то не в порядке. Ты внезапно появляешься у меня на пороге, всю ночь напролет звонишь куда-то. Что случилось?
– Понимаешь, мама, у меня проблемы с моим заводом… ну… в общем, мой завод не делает денег.
Мама хмурится.
– Твой огромный завод не делает денег? – вопросительно повторяет она. – Но ты же говорил, что этот ваш Грэнби приезжает к тебе на завод и что у тебя есть эти роботы. И ты хочешь сказать, что вы не делаете денег?
– Именно это я и хочу сказать, мама.
– Так что, эти роботы не работают?
– Мам…
– Если они не работают, может быть, их можно сдать назад в магазин?
– Мама, да оставь ты этих роботов в покое!
Мама пожимает плечами.
– Я просто пытаюсь помочь.
Я глажу ее по руке.
– Я знаю, мама. Спасибо, – мягко говорю я. – На самом деле, спасибо за все. А теперь мне пора. Хорошо? У меня, действительно, тьма работы.
Я встаю и иду за портфелем. Мама идет за мной. Я хорошо поел? Может быть, я хочу взять с собой что-нибудь перекусить попозже? Потом она берет меня за рукав и, удерживая на одном месте, говорит:
– Выслушай меня, Ал. Наверное, у тебя, действительно, есть проблемы. Я знаю, что это так. Но вся эта беготня и бессонные ночи ни к чему хорошему не приведут. Ты должен прекратить переживать. Это все равно не поможет. Посмотри, что все эти переживания сделали с твоим отцом, – вздыхает она. – Они его убили.
– Мама, его сбило автобусом.
– Да. Но если бы он не был настолько занят своими переживаниями, он посмотрел бы по сторонам, прежде чем стал переходить улицу.
Я вздыхаю.
– Да, мама, в чем-то ты, пожалуй, права. Но все это намного сложнее, чем ты думаешь.
– И все-таки отнесись к моим словам серьезно! – настаивает мама. – Никаких переживаний! А если этот Грэнби будет портить тебе жизнь, скажи мне. Я ему позвоню и скажу, как ты много работаешь. Кто, кроме матери, может знать лучше? Я с ним разберусь. Я приведу его в порядок.
Я улыбаюсь и обнимаю маму.
– В этом я не сомневаюсь, мам.
– Конечно, приведу.
Я говорю маме, чтобы она мне позвонила, как только получит телефонный счет; я приеду и оплачу его. Я обнимаю ее, целую на прощанье и выхожу. Садясь в «Бьюик», я собираюсь, было, ехать сразу на работу, но, взглянув на помятый костюм и проведя рукой по щетине на подбородке, решаю сначала заехать домой и привести себя в порядок.
Крутя руль, я так и слышу голос Ионы, спрашивающего у меня: «Значит, ваша фирма получает от твоего завода на тридцать шесть процентов больше денег, только благодаря установке нескольких роботов? Потрясающе». И я еще улыбался. И я еще думал, что это он не понимает, что такое производство. Я чувствую себя полным идиотом.
Да, цель – это делать деньги. Теперь я это знаю точно. Да, Иона, ты был прав: только потому, что мы установили роботы, производительность не возросла на тридцать шесть процентов. А уж если на то пошло, возросла ли она вообще? Делаем ли мы, вообще, хоть на сколько-нибудь больше денег, благодаря этим роботам? Если честно, ответа я не знаю. Я замечаю, что качаю головой.
Интересно, откуда Иона знал? Он явно понял сразу, что производительность не возросла. Все дело в тех вопросах, что он задал мне.
Один из них, как я вспоминаю сейчас, ведя машину, был – стали ли мы продавать больше продукции, благодаря установке роботов. Другой – сократилось ли количество работников, которым мы выплачиваем зарплату. И еще он хотел знать, снизился ли уровень товарно-материальных ценностей. Три глобальных вопроса.
Когда я приезжаю домой, машины Джули нет. Она куда-то уехала, что весьма кстати. Я полагаю: она сердится на меня. А у меня просто нет сейчас времени вдаваться в объяснения.
Войдя, я открываю портфель, чтобы записать эти три вопроса, и тут вижу список определений, которые Иона мне продиктовал ночью. Одного беглого взгляда достаточно, чтобы понять, что вопросы совпадают с определениями.
Вот откуда он знал! Он просто взял определения и перестроил их в практические вопросы, чтобы проверить, была ли его интуиция относительно наших роботов правильной. Продаем ли мы большее количество продукции? (То есть, увеличился ли наш проток?) Уволили ли мы кого-нибудь? (То есть, снизились ли наши операционные затраты?) А последний его вопрос так и прозвучал: снизился ли у нас уровень товарно-материальных ценностей?
Сделав такое заключение, я понимаю, что теперь не представляет трудности определить цель, исходя из показателей Ионы. Однако, сама формулировка определений еще не совсем для меня понятна. Но, несмотря на это, очевидно, что любая фирма хотела бы, чтобы ее проток увеличился. И любая фирма так же хотела бы, чтобы два других показателя – товарно-материальные ценности и операционные затраты – уменьшились, если это вообще возможно. И, несомненно, самый лучший вариант, если бы эти три процесса произошли одновременно – точно так же, как и с тем трио, к которому пришли мы с Лу.
Итак, должны ли мы определить цель таким образом?
Увеличивать проток при одновременном уменьшении товарно-материальных ценностей и операционных затрат?
Это означает, что если применение роботов привело к увеличению протока и уменьшению двух других показателей, то они делают деньги для системы. А что на самом деле происходит с тех пор, как они начали работать?
Я не знаю, каким образом их работа сказалась на протоке (если вообще каким-нибудь образом сказалась). Но даже просто из головы, не проверяя, я могу сказать, что, в целом, уровень товарно-материальных ценностей в течение шести-семи последних месяцев возрос, хотя я не могу сказать наверняка, что это вина роботов. Что роботы увеличили, так это нашу амортизацию, потому что это новое оборудование, но напрямую они не сократили количества рабочих мест на заводе. Мы просто перевели людей на другую работу. А это означает, что роботы увеличили операционные затраты.
Ладно, но благодаря роботам увеличилась эффективность. Может быть, в этом наше спасение. При повышении эффективности себестоимость деталей должна снижаться.
Однако, снизилась ли себестоимость на самом деле? Каким образом себестоимость деталей могла снизиться, если операционные затраты пошли вверх?
Когда я приезжаю на завод, уже час дня, а я все еще не нашел удовлетворительного ответа. Входя в офисный блок, я все еще думаю над ним. И первое, что я делаю, иду в кабинет Лу.
– У тебя есть пара минут? – спрашиваю я.
– Ты что, смеешься, что ли? – отвечает он. – Я искал тебя все утро.
Он тянется к кипе бумаг на краю стола. Я догадываюсь, что это тот самый отчет, который он должен отправить в подразделение.
– Нет, этим мы сейчас заниматься не будем, – ошарашиваю я его. – Нам нужно поговорить о более важных вещах.
Его брови ползут вверх.
– Более важных, чем отчет для Пича?
– Неизмеримо более важных, – говорю я.
Лу качает головой, откидываясь в своем вращающемся кресле, и жестом предлагает мне сесть.
– Чем я могу тебе помочь?
– После того как эти роботы были установлены, налажены и начали нормально работать, что произошло с нашими продажами?
Брови Лу возвращаются в нормальное положение.
– И что значит этот вопрос? – интересуется он.
– Надеюсь, что-нибудь толковое, – отвечаю я. – Мне необходимо знать, сказалось ли каким-нибудь образом применение роботов на наших продажах? А именно: было ли хоть какое-нибудь увеличение продаж после того, как мы их запустили в рабочий режим?
– Увеличение? Почти все наши продажи или стоят на том же уровне, или ползут вниз, начиная с прошлого года.
Читать бесплатно другие книги:
