Клуб убийств по четвергам Осман Ричард

Глава 20. Джойс

Итак, похоже, что мы ведем следствие по убийству. И еще лучше – я побывала в допросной комнате полиции. Этот дневник принес мне удачу.

Интересно было понаблюдать за Элизабет в деле. Очень впечатляет. Такое хладнокровие. Хотелось бы знать, как бы мы поладили, если бы познакомились тридцать лет назад. Вряд ли, мы из разных миров. Но здесь люди сходятся.

Я очень надеюсь, что сумею помочь Элизабет в расследовании. Помочь в поимке убийцы Тони Каррана. Может, и сумею, на свой лад.

Думаю, если у меня и есть какая-то особая способность, так это что меня часто не замечают. Или правильнее сказать «недооценивают»?

В Куперсчейзе полно великих и прославленных людей, которые что-то в жизни совершили. Кто-то участвовал в проектировании туннеля под Ла-Маншем, в честь кого-то назвали болезнь, кто-то был послом в Парагвае или Уругвае. Вы меня понимаете.

А я? Джойс Мидоукрофт? Хотелось бы знать, какой они меня видят. Безобидной? Наверняка. Болтливой? Боюсь, грешна. Но мне кажется, в глубине души они понимают, что я не из их круга. Медсестра, не врач, хотя в лицо этого никто не скажет. Все знают, что квартиру здесь мне купила Джоанна. Джоанна из их круга. А я не совсем.

Однако же, если в Комиссии по питанию склока, если не работает насос на озере или, как давеча, пес одного проживающего сделал щенков собачке другого и оба как с цепи сорвались, кто все уладит? Джойс Мидоукрофт.

Я с превеликим удовольствием смотрю, как они пыжатся, надувают грудь, слушаю, как грозятся судом, и жду, пока они выпустят пар. Тогда вступаю я и намекаю, что, может быть, есть варианты, может быть, можно договориться, и собаки, может быть, есть собаки. Я здесь ни для кого не угроза, никому не соперница. Я Джойс, тихая болтушка Джойс, вечно во все суну нос.

Потому-то со мной все успокаиваются. Тихая, рассудительная Джойс. Никто уже не кричит, и проблемы улаживаются, и нередко – не без выгоды для меня. Только этого, похоже, никто не замечает.

Так что я очень люблю быть незаметной – и всегда любила. И я правда думаю, что буду полезна в расследовании. Все станут смотреть на Элизабет, а я просто буду самой собой.

Мидоукрофт я, между прочим, по покойному мужу, Джерри, и мне эта фамилия всегда нравилась. Среди многих причин выйти замуж за Джерри его фамилия была не последней. Одна моя знакомая медсестра вышла за Бамстеда[5]. Барбара Бамстед. Я бы, пожалуй, нашла предлог отказать.

Какой был день! Теперь посмотрю старый выпуск «Главного подозреваемого», и в постель.

Не знаю, чего завтра захочет от меня Элизабет, но я готова.

Глава 21

Еще одно прекрасное утро.

Богдан Янковский сидит в кресле-качалке в патио Яна Вентама и неспешно размышляет.

Убит Тони Карран. Кто-то вломился к нему в дом и убил его. Подозреваемых полно, и Богдан мысленно перебирает одного за другим. Обдумывает, по каким причинам они могли желать Каррану смерти.

Смерть Тони, кажется, всех потрясла, а Богдана ничем не удивишь. Люди постоянно умирают по самым разным причинам. Его отец упал с плотины под Краковом, когда Богдан был еще ребенком. Или спрыгнул, или его столкнули, не суть. Это не меняет того факта, что он умер. Так или иначе, все там будем.

Сад у Яна не во вкусе Богдана. Лужайка протянулась к ряду деревьев вдалеке – все такое упорядоченное, английское, остриженное. Слева от деревьев – пруд. Ян Вентам называет его озером, но Богдан-то знает, что такое озеро. Через дальний, узкий конец пруда перекинут деревянный мостик. Детишкам понравилось бы, но Богдан ни разу не видел в этом саду детей.

Вентам купил семейку уток, но их убили лисы, а потом один знакомец Богдана по пабу убил лис. Больше Ян уток не покупал, потому что какой смысл. Лисы всегда найдутся. Иногда сюда залетают дикие утки. Дай им бог, думает Богдан.

Плавательный бассейн располагается по правую руку от Богдана. Всего несколько шагов от патио, и можно нырять. Плитку в бассейне клал Богдан. Мостик в цвет утиного яйца красил Богдан, и патио, где теперь сидит, тоже он устраивал.

Ян не обманул – предложил ему взяться за застройку «Лесного поселка». То есть Богдан сменит Тони, и кое-кто увидел бы в том недобрый знак, а то и дурной глаз. Для Богдана как сложилось, так и сложилось, а работать он будет в полную силу. Деньги хорошие. Деньги Богдана не особо интересуют, зато дело азартное. И в поселке бывать он любит, ему нравится тамошний народ.

Богдан уже посмотрел все планы, все изучил. Сначала показалось сложно, но когда вникнешь, довольно просто. Богдан с удовольствием выполнял небольшие работы для Яна Вентама, задания как раз по нему, но он понимает, что все меняется и пора шагнуть на следующую ступеньку.

Матери Богдан лишился в девятнадцать лет. От отца ей оставались кое-какие деньги. Откуда-то – в те времена ему было не до подробностей. Из тех денег Богдан оплатил обучение на инженера в Краковском политехническом университете. Он был в Кракове, когда мать свалилась с инсультом у себя дома. Будь он дома, он бы ее спас, но его не было, вот он и не спас.

Богдан приехал домой, похоронил мать и на следующий день уехал в Англию. Почти двадцать лет спустя он все еще здесь и любуется дурацкой лужайкой.

Богдан как раз думает, не закрыть ли пока глаза, когда с дальней стороны дома, от входной двери, доносится басовитый гудок звонка. Редкий гость в этом большом тихом доме – из-за него Ян и пригласил к себе Богдана. Ян выглядывает из кабинета.

– Богдан. Дверь.

– Да, конечно.

Богдан поднимается на ноги. Он проходит через зимний сад, сделанный по его проекту, через музыкальную комнату, где устраивал звукоизоляцию, в коридор, который он циклевал в одних трусах в самый жаркий день лета.

Что скажете, то он и сделает.

Отец Мэттью Макки успел пожалеть, что попросил таксиста высадить его в начале дорожки. От ворот до дверей оказалось неблизко. Он обмахивается папкой, потом, посмотревшись в камеру телефона, проверяет, ровно ли сидит высокий воротничок, и нажимает кнопку звонка. Он с облегчением слышит шум в доме, ведь никогда не знаешь, чего ждать, хоть они и договорились. Он рад был, что встреча назначена здесь. Так проще.

Слышны шаги по деревянному полу, потом дверь открывает крупный бритоголовый мужчина. На нем белая футболка в обтяжку, на одном предплечье вытатуирован крест, на другом – имя.

– Отец мой, – кивает мужчина. Католик – это хорошо. И, судя по акценту, поляк.

– Джень добры, – здоровается отец Макки.

Мужчина улыбается в ответ.

– Джень добры, джень добры.

– У меня назначена встреча с мистером Вентамом. Я Мэттью Макки.

Мужчина встряхивает ему руку.

– Богдан Янковский. Заходите, пожалуйста, отец.

– Поверьте, мы понимаем, что закон не требует от вас нам помогать, – говорит отец Макки. – Мы, конечно, не согласны с решением совета, но вынуждены смириться.

Майк Гриффин из комитета по планированию хорошо сделал свою работу, отмечает Ян. Раскопать кладбище? На здоровье, Ян, будь гостем. Майк Гриффин не вылезает из онлайн-казино, и пусть себе сидит там подольше.

– И все же мне представляется, что вы морально обязаны оставить Сад вечного покоя на прежнем месте, – продолжает отец Макки. – Потому я решил встретиться с вами лицом к лицу, как мужчина с мужчиной, и попытаться прийти к компромиссу.

Ян Вентам внимательно слушает, но думает, честно говоря, о том, какой он умный. Умнее никого не знает, это уж точно. Потому и получает все, чего добивается. Иногда кажется даже, что это несправедливо. Он не то что на шаг впереди других, он вовсе на другой дороге.

С Карен Плейфейр все было просто. Пусть Гордона Плейфейра не убедить продать землю, но эту он наверняка уговорит. Папаши и дочки… видит же она, какой там кус маячит? Долго ли старик сможет отказываться от суммы с шестью нулями? Ян всегда найдет способ.

А вот с отцом Макки дело будет похитрее, чем с Карен, это Ян понимает. Священники – не то что пятидесятилетние разведенки, которым не помешало бы скинуть несколько фунтов. Тут надо изобразить уважение, и может, даже в самом деле его проявить. В конце концов, вдруг эти святоши правы? Надо мыслить шире. Вот еще один пример пользы ума.

Потому Ян и пригласил к себе Богдана. Знал, что эти двое сойдутся. Вот и хорошо, правда? Он спохватывается, что пора уже что-то сказать.

– Мы всего лишь переместим тела, отец, – говорит Ян. – Это будет проделано с величайшей осторожностью и со всем возможным почтением.

Ян знает, что это не совсем правда. Закон требовал объявить публичный тендер на проведение работ. Поступили три заявки. Одна – от Кентского университета, факультет судебной антропологии, – те точно выполнили бы работу с величайшим почтением и осторожностью. Одна от фирмы «Специалисты по кладбищам» – они недавно переносили тридцать захоронений с участка под новый приют для бездомных животных и приложили к проекту снимки мужчин и женщин в синих комбинезонах, вручную раскапывавших могилы. И третья компания, учрежденная два месяца назад самим Яном. Директором там брайтонский знакомец Яна по гольфу, а нанимает землекопов Сью Банбери из одной с Яном деревни. В острой конкурентной борьбе их компания выиграла тендер. Ян смотрел в интернете, как раскапывают кладбища, – ничего сложного, не высшая математика.

– Там есть могилы полуторавековой давности, мистер Вентам, – говорит отец Макки.

– Зовите меня просто Яном, – предлагает Ян.

Ян мог бы обойтись без этой встречи, но счел, что лучше перестраховаться, чем потом жалеть. Среди проживающих многие, когда им это удобно, вспоминают, что они «воцерковлены», и лучше бы отец Макки не мутил воду. Люди иногда странно относятся к трупам. Так что стоит его выслушать, успокоить и отправить подальше. Пожертвовать на что-нибудь там? Эту идею стоит придержать в заднем кармане.

– Компания, которую вы подрядили для переноса кладбища… – Макки заглядывает в свою папку. – «Пролетные ангелы – специалисты по кремации». Надеюсь, они представляют, за что берутся? Там будет мало целых гробов, Ян, а в основном просто кости. Причем не скелеты – кости рассыпанные, полуистлевшие обломки, ушедшие глубоко в землю. А надо будет найти все до единой кости из каждой могилы, задокументировать и почтить усопших. Этого требуют простые приличия, и, не забывайте, того же требует закон.

Ян кивает, думая, нельзя ли выкрасить экскаваторы в черный цвет. Сью должна знать.

– Я сегодня приехал сюда, – продолжает отец Макки, – чтобы просить вас еще раз подумать и оставить женщин на месте, не нарушать их покой. Как мужчина с мужчиной… Не знаю, сколько вам это будет стоить, это ваше дело. Но поймите, я служитель Господа, так что это касается и меня. Я не хочу, чтобы этих женщин перемещали.

– Мэттью, я очень ценю ваше обращение, – отзывается Ян. – И я понимаю вашу мысль про ангелов, страдания души и тому подобное, если я вас правильно понял. Но вы сами сказали: мы найдем там только кости. Ничего другого там нет. И если вы держитесь суеверий или, в вашем случае, религии, то я предпочитаю обходиться без них. Так вот, мы позаботимся о костях, и я совсем не против, чтобы вы присутствовали и наблюдали за работами, если без этого ваша лодка даст течь. Но мне нужно передвинуть кладбище, мне позволили передвинуть кладбище, и я намерен передвинуть кладбище. Считайте меня кем хотите, но это так. Костям все равно где лежать.

– Если я не сумею вас переубедить, то постараюсь всеми средствами осложнить вам это дело. Имейте это в виду, – говорит отец Макки.

– В очередь, отец, – усмехается Ян. – На меня уже открыло охоту Общество защиты животных – из-за барсуков. И какое-то там кентское лесничество поднимает шум из-за деревьев. Теперь вы с монахинями. Мне приходится приспосабливаться к требованиям ЕС по части теплового излучения, светового загрязнения, санитарного оборудования и сотни других, хотя мы, если мне не изменяет память, проголосовали за выход. Проживающие плачут над каждой скамейкой. «Английское наследие» твердит, что кирпичи у меня не той прочности, а самый выгодный поставщик цемента во всей Южной Англии как раз отправился за решетку за махинации с налогами. Вы для меня не самая большая проблема, отец, и даже не предпоследняя.

Ян наконец делает паузу, чтобы перевести дыхание.

– А еще Тони умер, так что всем сейчас тяжело, – перекрестившись, вставляет Богдан.

– Вот-вот. Еще и Тони умер. Трудные времена! – подхватывает Ян.

Отец Макки оборачивается к напомнившему о себе Богдану.

– А вы что скажете, сын мой? О переносе Сада вечного покоя? Вам не кажется, что мы потревожим души? Вы не думаете, что нас ждет за это наказание?

– Отец, я думаю, Бог все видит и всех судит, – отвечает Богдан. – Но, по-моему, кости – это всего лишь кости.

Глава 22

У Джойс сегодня стрижка. Энтони приезжает по четвергам и пятницам, и стрижка в его мобильном салоне – настоящая золотая жила. Джойс всегда записывается первой в очереди, чтобы услышать отборные сплетни.

Элизабет это учла и сидит сейчас у дверей. Ждет, слушает. Она могла бы просто зайти, но ждать и слушать – старая привычка, от нее так просто не избавишься. За целую жизнь она чего только не наслушалась. Элизабет посматривает на часы. Если через пять минут Джойс не выйдет, она напомнит о себе.

– В один прекрасный день я все это покрашу, Джойс, – говорит Энтони. – Выйдете отсюда ярко-розовая.

Джойс хихикает.

– Будете как Ники Минаж. Знаете Ники Минаж, Джойс?

– Нет, но звучит красиво, – отвечает Джойс.

– А что вы думаете насчет того убитого парня? – интересуется Энтони. – Карран, да? Я его здесь видел.

– Ну, это, конечно, очень печально, – говорит Джойс.

– Застрелили, как я слышал, – говорит Энтони. – Интересно, за что?

– По-моему, убили тупым предметом, Энтони, – поправляет Джойс.

– Правда? У вас прекрасные волосы, Джойс. Дайте слово, что завещаете их мне.

Элизабет за дверью закатывает глаза.

– Я слышал, его расстреляли на набережной, – не унимается Энтони. – Подкатили трое на мотоциклах…

– Нет, просто проломили голову на его собственной кухне, – говорит Джойс. – Безо всяких мотоциклов.

– Кто бы мог это сделать? – удивляется Энтони. – Проломить человеку голову на собственной кухне?

«Действительно, кто?» – думает Элизабет и снова смотрит на часы.

– А кухня у него наверняка хороша, – говорит Энтони. – Какая жалость. Мне в нем всегда чудилось что-то такое. То есть видно, что он не из порядочных, но все-таки…

– Да, тут мы с вами сходимся, Энтони, – говорит Джойс.

– Надеюсь, того, кто это сделал, поймают.

– Наверняка, – соглашается Джойс, поднося к губам чашку с чаем.

Элизабет, решив, что достаточно наслушалась, встает и входит в салон. Энтони, обернувшись, замечает ее.

– О, вот и она. Дасти Спрингфилд!

– Доброе утро, Энтони. Боюсь, вам придется отпустить Джойс. Она мне нужна.

Джойс хлопает в ладоши.

Глава 23. Джойс

Ну вот уж чего я не ожидала, когда с утра ела мюсли. Сначала то дело с монахиней, а сегодня еще и это.

Если вы решили, что я каждое утро ем мюсли, то ошиблись, но этим утром поела, и, как оказалось, запас энергии пригодился. Время уже к десяти вечера, а я только вернулась. Хотя на обратном пути вздремнула в поезде.

С утра я стриглась у Энтони. Мы почти закончили и уже просто сплетничали в свое удовольствие, когда вошла – кто бы вы думали? – Элизабет. С холщовой сумкой и фляжкой – и то и другое не в ее стиле. Она сказала, что такси уже в пути и чтобы я собралась на целый день. Я, с тех пор как перебралась в Куперсчейз, привыкла к неожиданностям, так что и глазом не моргнула. Спросила, куда мы едем, чтобы представлять, какая там погода и тому подобное, а она сказала – в Лондон, что меня удивило, зато объяснило фляжку. Я отлично представляю, как холодно бывает в Лондоне, так что заскочила домой и переоделась в отличное пальто. И слава богу за это!

Мы все равно пользуемся робертсбриджским такси, хоть они однажды и завезли внучку Рона не на ту станцию; к их чести, они исправились. Водитель, Хамед, был из Сомали – такое красивое название. Сюрприз-сюрприз, Элизабет там бывала, и они поболтали как старые друзья. У Хамеда шестеро детей, старший работает врачом в Чизлхерсте, если вы знаете, где это. Я была там однажды на барахолке, так что тоже сумела вставить словечко.

Элизабет все ждала, чтобы я спросила, куда мы едем, но не дождалась. Она любит покомандовать, и, не поймите неправильно, мне тоже нравится, когда она командует, но и себя иногда показать невредно. Мне думается, она от меня подзаряжается, в хорошем смысле. Я себя никогда слабой женщиной не считала, но чем больше узнаю Элизабет, тем больше мне кажется, что, может, я такая и есть. Будь у меня сила духа, как у Элизабет, я бы тоже побывала в Сомали? Это я просто для примера.

Мы сели на поезд в Робертсбридже (в 9:51) и к Танбридж-веллс она не утерпела и все мне рассказала. Мы ехали повидать Джоанну.

Джоанна? Моя малышка? Можете представить, сколько у меня было вопросов. Вот теперь Элизабет своего добилась.

Так зачем нам понадобилась Джоанна? Вот что постепенно выяснилось. Элизабет объяснила, и у нее это прозвучало очень убедительно, что о многих сторонах дела мы знаем не меньше полиции, и это для всех к лучшему. Однако неплохо нам кое в чем опередить полицию. На случай, если придется «поторговаться». По словам Элизабет, это может оказаться полезным, потому что Донна, к сожалению, не все готова нам выложить. В конце концов, кто мы такие?

Самый большой пробел, на взгляд Элизабет, составляли финансовые отчеты компании Яна Вентама. Не выявят ли они существенной связи между Вентамом и Тони Карраном? Не в них ли причина ссоры? Мотив убийства? Нам важно было это узнать.

Элизабет, конечно, уже раздобыла подробные финансовые отчеты компаний Яна Вентама. Или, вернее сказать, выудила. Все лежали в большой голубой папке, для нее и была холщовая сумка, которую она поставила на сиденье рядом с собой. Я еще не сказала, что мы ехали первым классом? Я все надеялась, что у меня спросят билет, но никто не спросил.

Элизабет все эти финансовые ведомости просмотрела и ни слова не поняла. Ей нужен был человек, который бы во всем для нас разобрался. Нет ли в документах чего необычного? Во что стоило бы сунуть нос, когда выдастся свободная минутка? В том, что в папке найдутся улики, Элизабет не сомневалась. Но как их искать?

Я удивилась, почему это дело не мог сделать тот, кто добыл ей документы. Но Элизабет сказала, что тот человек, к сожалению, задолжал ей одну услугу, а не две. И еще удивилась, что я говорю «тот», учитывая мою политкорректность. Она права, следовало бы сказать «тот или та», но я ответила, что готова поспорить – тот был мужчиной, и она признала, что я не ошиблась.

Где-то на подъезде к Орпингтону я дала слабину и спросила, почему Джоанна. Ну, причины у Элизабет нашлись. Нам нужен был кто-то, кто разбирается в современной бухгалтерии и оценке компаний, а Джоанна, понятно, разбиралась и в том, и в другом. Были ли у Яна Вентама проблемы? Долги? Что ему светило в смысле дальнейшей разработки участка? Получил ли он финансирование? Нам нужен был человек, которому можно безоговорочно доверять. Вот тут Элизабет и вспомнила о Джоанне. Про Джоанну много чего можно сказать, но по части секретов она не подведет. И наконец, нам нужен был человек, с которым можно быстро связаться и который у нас в долгу. Я спросила, какой это услугой Джоанна нам обязана, а она ответила, что все дочки, которые слишком редко навещают матерей, у них в долгу. И тут она с Джоанной не промахнулась.

В сухом остатке, сказала Элизабет, нам нужен человек «компетентный, верный и под рукой».

Одним словом, она написала Джоанне на электронный адрес и не приняла никаких отговорок. Она велела Джоанне не рассказывать об этом мне, чтобы получился приятный сюрприз, вот он и получился.

На письме все это выглядит убедительно, да, ведь у Элизабет настоящий дар убеждать. Но меня она и на минуту не заморочила. Наверняка она могла бы подобрать для этой работы и более подходящего человека. Хотите правду? По-моему, Элизабет все это устроила, чтобы я повидала Джоанну.

Я, между прочим, совсем не против. Выпал случай повидаться с Джоанной и случай похвастаться ею перед Элизабет. И все это без неловкости, как если бы я сама устроила встречу. Я, когда устраиваю, всегда что-то сделаю не так, а Джоанна этого не терпит.

И еще сегодня не пришлось говорить с Джоанной про ее работу, ее нового парня и про новый дом (в Патни – я там не была, но она присылала мне фотографии и упоминала мой возможный приезд на Рождество). Разговор шел об убийстве. Попробуй-ка строить из себя крутого подростка, когда кого-то убили. Как говорится, удачи тебе, дорогая.

Мы прибыли на Чаринг-кросс с четырнадцатиминутным опозданием, потому что «эту службу совсем запустили», о чем Элизабет вдоволь поворчала. Туалет в поезде мне не понадобился, и слава богу. В прошлый раз я была в Лондоне на «Парнях из Джерси» со своей компанией, а тому уже немало лет. Мы, когда удавалось, ездили раза три-четыре в год. Нас было четверо. Ходили на дневные спектакли и попадали на обратный поезд до часа пик. В «Марксе»[6] брали джин-тоник в банках, вы такое видели? Мы выпивали его по дороге домой и хихикали как сумасшедшие. Теперь от нашей шайки никого не осталось. У двоих рак, у одного инсульт. Мы не знали, что «Парни из Джерси» – наша последняя поездка. Про первый раз всегда знаешь, верно? Но редко когда понимаешь, что этот раз – последний. В общем, жаль, что я не сохранила программку.

Мы сели в черное такси (какое же еще?) и поехали на Мэйфейр.

На Карзон-стрит Элизабет показала мне контору, где когда-то работала. Ее закрыли в 1980-х как нерентабельную.

У Джоанны на работе я уже бывала, когда ее компания только въехала в новое помещение, но с тех пор они прифрантились. Поставили теннисные столы и напитки для сотрудников в свободном доступе. А в лифте не надо нажимать кнопку, а просто называешь этаж. Не по мне, но все же очень шикарно.

Я знаю, что вечно слишком много болтаю про Джоанну, но действительно, так чудесно было ее повидать. Она даже обняла меня как полагается, потому что мы были не одни. Потом Элизабет вышла «помыть руки» (я зашла на Чаринг-кросс, чтобы вы не считали меня сверхчеловеком). Как только она скрылась, Джоанна так и просияла.

– Мам! Убийство! – или что-то в этом роде. Совсем как ребенок, я давным-давно ее такой не видела.

– Ему проломили голову, Джоло. Подумать только! – ответила я. Именно этими словами, и, по-моему, тот факт, что она не скривилась и не запретила называть себя «Джоло», о многом говорит. (Между строк, она и на ощупь, и на вид что-то похудела; по-моему, новый парень ей не подходит. Я готова была воспользоваться случаем и сказать пару слов, а потом подумала: не испытывай удачу, Джойс.)

Мы сидели в комнате для совещаний, там стол сделан из самолетного крыла. У меня хватило ума не показывать удивления при Джоанне, но, честное слово, это что-то. Однако я держалась, будто каждый день вижу самолетные столы.

Элизабет переслала ей все материалы по электронной почте, а Джоанна передала их своему помощнику Корнелиусу. Корнелиус, кстати, американец, чтобы вы не удивлялись такому имени. Он спросил Элизабет, где она получила все эти документы, а она сказала: в «Реестре юридических лиц», а он – что в реестре таких документов не получишь, а она – тогда, мол, я в этом не разбираюсь, мне ведь уже семьдесят шесть.

Я слишком разболталась. Короче говоря, компании Вентама в полном порядке. Он знает, что делает. Но вот Корнелиус обнаружил два очень любопытных обстоятельства, о которых мы расскажем представителям полиции, когда они к нам доберутся. Все это Элизабет тоже вложила в свою голубую папку.

Джоанна была остроумной, яркой, очаровательной – а я уже боялась, что в ней ничего этого не осталось. Нет, все на месте. Может, у нее только для меня этого не осталось?

Я и раньше рассказывала Элизабет про Джоанну. Что мне кажется, мы не так близки, как обычно бывают матери с дочерьми. С Элизабет почему-то хочется говорить начистоту. Она знала, что мне невесело. Только сейчас я подумала: а может, вся поездка была затеяна только ради меня? И в самом деле, много кто сумел бы сказать нам то же, что и Корнелиус. Так что, может быть?.. Не знаю.

Прощаясь, Джоанна обещала подъехать в выходные, посплетничать. Я сказала, что это замечательная идея и можно будет съездить в Файрхэвен, а она сказала, что очень охотно съездит. Я спросила, не приедет ли с ней молодой человек, а она усмехнулась и ответила – нет. Такая у меня девочка.

Мы могли бы так же на такси вернуться на вокзал, но Элизабет захотелось прогуляться, и мы пошли пешком. Не знаю, представляете ли вы Мэйфейр – в тамошних магазинах ничего не купишь, но все равно было очень приятно. Мы выпили кофе в «Коста». Красивое здание. Элизабет сказала, что в тамошнем пабе любили выпить и она, и многие ее коллеги. Мы там немножко посидели, обсуждая, что узнали.

Если судить по сегодняшнему дню, расследование убийства обещает быть невероятно увлекательным. День выдался долгим, а приблизились ли мы к поимке убийцы, судите сами.

Кажется, Джоанна сегодня увидела меня с новой стороны. Или, может быть, я ее глазами увидела себя с новой стороны. В любом случае, очень приятно. И еще в следующий раз я расскажу вам про Корнелиуса, он нам понравился.

В поселке уже почти темно. Как проживешь жизнь, научишься считать хорошие дни. Прячешь их в карман и носишь с собой. Сегодняшний день я спрячу в карман и пойду ложиться.

Под конец скажу, что на Чаринг-кросс я заглянула в «Маркс» и купила пару банок джина с тоником. Мы с Элизабет распили их в вагоне на обратном пути.

Глава 24

Когда в поселке начинают гаснуть окна, Элизабет открывает свой ежедневник и проверяет вопрос на сегодня

«РЕГИСТРАЦИОННЫЙ НОМЕР НОВОЙ МАШИНЫ НЕВЕСТКИ ГВЕН ТАБЛДОТ?».

Хороший вопрос, думает она. Не марка машины – это было бы слишком просто. И не цвет, его можно угадать, а догадка ничего не доказывает, – а регистрационный номер. Такое требует именно крепкой памяти.

Как она не раз делала раньше, в другой жизни и по большей части в других странах и в другом веке, Элизабет закрывает глаза и мысленно дает приближение. И сразу видит – или слышит? То и другое: мозг говорит ей, что она видит. JL17 BCH.

Она проводит пальцем по странице, находит записанный номер. Точно. Элизабет закрывает ежедневник. Следующий вопрос она запишет позже, у нее есть хорошая идея.

Для протокола: машина была черный «лексус», невестка Гвен Таблдот хорошо зарабатывает на страховании сделанных по индивидуальному заказу яхт. Что касается имени невестки – вот оно останется тайной. Элизабет ее всего один раз представили, и она не расслышала имени. Но уверена, что дело в слухе, а не в памяти.

Память – главный страх Куперсчейза. Забывчивость, рассеянность, выпадающие имена…

«Зачем это я сюда пришла?» Внуки будут над тобой посмеиваться. Сыновья и дочери тоже станут шутить, но при том будут приглядывать за тобой в оба глаза. Ночью то и дело просыпаешься в холодном поту. Из всех возможных потерь – потерять память? Пусть отнимут ногу или легкое, пусть все заберут, только не это. Пока ты не превратилась в «бедняжку Розмари» или «беднягу Фрэнка», лови последние лучи солнца и принимай их как есть. Пока не лишилась поездок, игр, Клуба убийств. Пока не потеряла себя.

Ты почти наверняка просто задумалась о другом, когда назвала внучку именем дочери, но как знать? Идешь как по канату.

И вот Элизабет каждый день открывает ежедневник и записывает для себя вопрос на две недели вперед. И каждый день отвечает на вопрос, который задала себе две недели назад. Такая у нее система раннего предупреждения. Вместо научной группы, отслеживающей сейсмограммы. Если приближается землетрясение, Элизабет узнает о нем первой.

Элизабет проходит в гостиную. Номерной знак двухнедельной давности – хорошая проверка, и она собой довольна. Стефан сидит на диване в глубокой задумчивости. Этим утром, до отъезда с Джойс в Лондон, они обсуждали дочку Стефана, Эмили. Стефан о ней беспокоился, сказал, что она похудела. Элизабет с ним не согласилась, но все-таки Стефан хотел, чтобы Эмили приезжала почаще и он мог за ней приглядывать. Элизабет согласилась, что это разумно, и обещала поговорить с Эмили.

Только вот Эмили Стефану не дочь. У Стефана нет детей. Эмили его первая жена, она четверть века как умерла.

Стефан – специалист по искусству Среднего Востока. Может быть, единственный специалист с большой буквы среди британских ученых. В шестидесятых-семидесятых годах он жил в Тегеране и Бейруте, и после много туда ездил, разыскивал похищенные шедевры из коллекций некогда богатых лондонских изгнанников. Элизабет в начале семидесятых ненадолго заносило в Бейрут, но их со Стефаном дороги пересеклись только в две тысячи четвертом, когда Стефан поднял оброненную ею перчатку перед книжным магазином в Чиппинг-Нортоне. Через полгода они поженились.

Элизабет ставит чайник. Стефан каждый день пишет, иногда по многу часов. К нему скоро должен приехать агент из Лондона. Свою работу Стефан запирает, но, конечно, для Элизабет никаких замков не существует, и она время от времени читает написанное. Иногда он просто переписывает раз за разом заметки из своей газеты, но чаще это рассказы для Эмили или об Эмили. У него очень красивый почерк.

Стефану больше не ездить поездом в Лондон, не обедать с агентом и не ходить по выставкам, даже не зайти за какой-нибудь справкой в Британскую библиотеку. Стефан на краю. За краем, если быть честной. Элизабет решила, что справится. Она, как умеет, подбирает ему таблетки. Седативные, признаться. На своих таблетках плюс ее таблетках Стефан никогда не просыпается ночью.

Чайник вскипел, и Элизабет наливает две чашки. Констебль де Фрейтас и ее старший инспектор скоро приедут поговорить. Все очень мило сложилось, а все-таки ей есть о чем подумать. Сегодняшняя их с Джойс поездка принесла сведения, которые можно сдать полиции, и хотелось бы получить что-то взамен. Хотя с Донной и ее начальником придется повозиться. У нее есть несколько задумок.

Стефан никогда не готовит, поэтому Элизабет не опасается, что он устроит пожар в ее отсутствие. Он не ходит в магазин, в ресторан, в бассейн, так что несчастных случаев тоже можно не бояться. Иногда она застает дома неумело скрытые следы потопа, иногда приходится что-то срочно постирать, но это пустяки.

Элизабет хочет сохранить Стефана для себя как можно дольше. Рано или поздно он упадет или станет кашлять кровью, и придется показать его врачу, которого не одурачишь, и тогда все. Он уйдет.

Элизабет сыплет в чай Стефану растертый в порошок темазепам. И добавляет молока. Будь здесь ее мать, она ввела бы правила этикета и на этот случай. Сначала темазепам, потом молоко. Или наоборот? Она улыбается – Стефану понравилась бы эта шутка. А Ибрагиму? Или Джойс? Вряд ли кому понравится, думает она.

Иногда они и теперь играют в шахматы. Элизабет однажды месяц просидела на конспиративной квартире где-то близ польско-восточногерманской границы – нянчилась с русским гроссмейстером-невозвращенцем Юрием Четовичем. Она помнит, как тот плакал от радости, узнав, что она хорошо играет. Элизабет не стала играть хуже, но Стефан всегда выигрывает, да еще так изящно, что у нее голова идет кругом. Хотя в последнее время они играют всё реже, вспоминает она. Может быть, последняя игра уже сыграна? И Стефан уже поставил последний мат? Только бы не так!

Элизабет подает Стефану чай и целует его в лоб. Он благодарит.

Элизабет снова достает ежедневник и пролистывает на две недели вперед, чтобы записать вопрос по информации, полученной сегодня от Джоанны и Корнелиуса.

СКОЛЬКО ЗАРАБОТАЕТ ЯН ВЕНТАМ НА СМЕРТИ ТОНИ КАРРАНА?

Внизу страницы она записывает ответ: 12,25 МИЛЛИОНА ФУНТОВ, и до завтра откладывает ежедневник.

Глава 25

Констебля Донну де Фрейтас известили накануне утром. Ее переводят в следственный отдел. Элизабет быстро управилась.

Донну подключили к расследованию дела Тони Каррана как «дублера» Криса Хадсона. Это новая инициатива в кентской полиции. Подразумевается инклюзивность, или наставничество, или этническое разнообразие, – что-то такое объяснял позвонивший ей из Мейдстоуна кадровик. Так или иначе, в результате она сидит на лавочке с видом на Ла-Манш, пока старший инспектор Крис Хадсон доедает мороженое.

Крис, чтобы скорее ввести дублершу в курс дела, вручил ей материалы по Тони Каррану. Донна не поверила своей удаче. Она с наслаждением взялась читать. Это уже похоже на настоящую работу. Вернулось все, что ей нравилось в Южном Лондоне. Убийства, наркотики, кто-то не без самодовольства выдает: «Без комментариев». Она читала и все ждала, что сейчас ухватит тоненькую ниточку, которая приведет к раскрытию дела двадцатилетней давности. Она уже прокрутила в голове сценку: «Сэр, я тут немножко покопала, и оказалось, что на 29 мая 1997 года пришлись банковские каникулы, а это, согласитесь, разносит в пух и прах алиби Тони Каррана». Крис Хадсон не поверит своим ушам – чтобы эта желторотая расколола дело? – а она добавит, подняв бровь: «Я отдала его почерк на экспертизу, сэр, и знаете что?» Крис сделает вид, будто ему неинтересно, но она-то увидит, как его проняло. «Оказывается, Тони Карран вообще был левшой». Тут-то Крис и сдуется. Ему ничего не останется, как передать дело ей.

Ничего из этого не вышло. Донна вычитала в деле не больше, чем Крис до нее: старую историю, как кому-то сошло с рук убийство, а потом убийца в свою очередь был убит. Ни горячих улик, ни неувязок – не за что уцепиться. И все-таки она наслаждалась.

– У вас в Южном Лондоне такого нет, а? – спрашивает Крис, тыча в море кончиком вафельного рожка.

– Моря? – на всякий случай уточняет Донна.

– Моря, – соглашается Крис.

– Да, тут вы правы, сэр. Есть Стритхэмские пруды, но это совсем не то.

В обращении Криса Донна чувствует неподдельную доброту и уважительность человека, хорошо знающего свое дело. Если бы она работала у Криса постоянно, то предприняла бы что-нибудь насчет его манеры одеваться, но всему свое время. Он, похоже, буквально понимает выражение «в простой одежде». И где люди находят такую обувь? В особом каталоге?

– Не хотите прокатиться, повидать Яна Вентама? – предлагает ей Крис. – Поболтаем о его размолвке с Тони Карраном.

Элизабет и тут не подвела. Позвонила Донне и во всех подробностях описала ссору, подсмотренную Роном с Джойс и Джейсоном. Съездить лично все равно придется, но для начала это уже кое-что.

– Да, пожалуйста! – говорит Донна. – Или крутые детективы из отдела расследований не говорят «пожалуйста»?

Крис пожимает плечами.

– Крутые – это не по моей части, констебль де Фрейтас.

– Нельзя ли поскорее перейти к стадии, на которой вы будете звать меня Донной? – просит Донна.

Крис бросает на нее взгляд и кивает.

– Хорошо, постараюсь, но ничего не обещаю.

– А что нам нужно от Вентама? – спрашивает Донна. – Мотивы?