Отдел 15-К. Отзвуки времен Васильев Андрей

Глава первая

Сделка

– Да не придет он, – прошептала Мезенцева. – Зря ждем.

Николай никак не отреагировал на реплику коллеги. Более того, у стороннего наблюдателя могло создаться впечатление, что он ее вообще не слышал. И этот самый мифический наблюдатель оказался бы почти прав. «Почти» потому, что Нифонтов с какого-то времени практически перестал обращать внимание на то, что Евгения говорит и делает. Вне принципиальных рабочих моментов, разумеется. Вот пробежала в какой-то момент некая безымянная мышка, вильнула хвостиком и разбила ко всем чертям те хрупкие основы мира и согласия, что существовали между этой парочкой. Нет, они и дальше работали бок о бок, при необходимости один другого всегда прикрыл бы и перед начальством, и от пули, но этого, согласитесь, маловато для людей, которые проводят в обществе друг друга дни, а иногда и ночи. Отдел 15-К не офис, в котором есть фиксированное рабочее время, тут люди не просто трудятся, здесь они живут и умирают. Так было до Мезенцевой и Нифонтова, так продолжится и после того, как их не станет.

Почему так случилось, отчего, никто не знал. Да и они сами толком не объяснили бы, в чем тут дело, задай им кто-то прямой вопрос из серии «А теперь, ребята, выкладывайте». Замялись бы они в этом случае, начали взгляд отводить в сторону и думать о том, что же такое вопрошающему ответить.

А сказать-то нечего. Ссор с топаньем ногами и дракой не случалось, ругани тоже вроде не было, непреодолимые разногласия отсутствовали. Ерунда, короче, какая-то выходит.

Да и сама парочка оперативников не до конца понимала, с чего оно так получилось. Николай полагал, что все дело тут в накопительном эффекте. Потихоньку-помаленьку достала его Мезенцева до печени своим периодическим раздолбайством, упрямством, с которым она всегда отстаивала собственную точку зрения даже в тех случаях, если все в один голос говорили обратное, и время от времени не к месту и времени проявляемым чистоплюйством. Вот не одобряла она некоторые методы, которыми пользовались сотрудники отдела в своей работе. Не по нраву они ей были.

Что до Евгении, там все обстояло проще. Ей было все равно. То ли на самом деле ее не трогал нравственный холодок, который возник в отношениях с Нифонтовым, то ли она умело скрывала настоящие эмоции, но внешне все выглядело именно так.

Само собой, в отделе все давно приметили трещинку, возникшую в отношениях Женьки и Николая, но никто в это дело не лез. Да и зачем? Эти двое люди взрослые, сами между собой разберутся. На работе их неприязнь никак не сказывается, а остальное – личная сфера, та, что у каждого своя.

Да и нового ничего в случившемся не имелось. И до этой парочки случались размолвки между сотрудниками отдела, причем куда хлеще. На самой заре девятнадцатого века дело вовсе до дуэли дошло. И ничего, обошлось. Соперники друг в друга по пуле всадили, после вместе выздоравливали, а затем еще десять лет бок о бок службу несли. И погибли в один день, прикрывая спины друг друга от французских клинков в жаркой схватке близ Шевардинского редута.

Так что общее мнение сослуживцев выразила Тицина, произнеся расхожее: «Перемелется – мука будет». Правда, тетя Паша следом добавила: «Если раньше один другого не погубит». Но сказано это было тихо, и услышал эти слова один лишь Аникушка.

Впрочем, еще на этот счет высказалась Виктория, чем немало удивила сослуживцев. Просто ее голос в общем хоре уже два года как был почти не слышен. Да и сама она почти не покидала свой кабинет.

Так вот, Вика произнесла фразу, после которой Женька на нее даже смотреть не желала. Она сказала:

– А я Колю понимаю. И не я одна, похоже. Не просто же так Мезенцевой до сих пор нож не выдали? Почти два года прошло, как она здесь, а все в дежурке сидит.

Что до начальника отдела, он, разумеется, тоже приметил трещину в отношениях Нифонтова и Мезенцевой и, видимо, поэтому все чаще стал их ставить на совместные операции. То ли в надежде, что раньше или позже нарыв вскроется и они друг друга поубивают, то ли, наоборот, надеялся, что общее дело их таки сплотит.

Но скорее, все же по второй причине, конечно.

Одним из них стало сегодняшнее мероприятие, инициированное благодаря оперативной информации, полученной Пал Палычем от одного его знакомого, близкого к ночной жизни Москвы. Не той, что происходит в клубах и иных увеселительных заведениях, а той, в которую обычным людям лучше вообще нос не совать, дабы без него и не остаться. И без головы за компанию. Или, того хуже, без души и хоть сколько-то приемлемого посмертия.

Но, увы, не все это понимают. К числу таких людей относился, например, источник Михеева, тот самый, что принес ему весточку о сомнительной операции купли-продажи, которая нынче вечером совершится на одном из подмосковных мусорных полигонов. Да и те, кто выступили сторонами этой самой операции, не слишком понимали, что делают.

А сделка эта была даже не сомнительной, а незаконной. Наш мир таков, что всегда кто-то что-то продает, а кто-то что-то покупает, и обитатели Ночи не исключение. Вопрос – что именно выступает товаром. Одно дело, когда предметом сделки выступает, например, зелье, укрепляющее мужскую силу, и совсем другое, когда это снадобье, при помощи которого можно подчинить себе волю другого человека.

Но и это еще ничего. Есть товары, которые таковыми вообще назвать никак нельзя, ибо их происхождение подразумевает нечто запредельное, что ни с какой точки зрения оправдать нельзя. Именно о таком предмете купли-продажи и рассказал при личной встрече Михееву один из его источников. Нет, предельной ясности у источника информации не было, но фраза «редкий товар», им изреченная, сказала Пал Палычу о многом. Этот товарищ знал толк в ассортименте черного рынка Москвы, потому спутать ничего не мог.

И вот результат – два оперативника, которые не слишком жалуют друг друга, кукуют на свалке, ежась от прохлады, которая свойственна для раннесентябрьских ночей, морщатся от вони, которую то и дело притаскивает к ним легкий западный ветерок от соседней кучи продуктовых отходов, да таращатся в непроглядный мрак, гадая, состоится сомнительная сделка или же им и завтра сюда придется приезжать?

– Не придут, – повторила Женька. – Или вообще этот стукач наврал. Хотел таким образом свою ценность подчеркнуть, чтобы Палыч его не «закрыл» на фиг. Я так понимаю, там есть за что.

– Если бы было за что, Паша бы его «закрыл», – нехотя ответил ей Николай. – Он на тормозах серьезные вещи не спускает, не тот человек. Потому сидим и ждем.

– Чего тогда Палыч сам сюда не поехал? – проворчала Женька. – Его информатор, его тема… Вот и двигал бы ее до упора.

Нифонтов никак на эту реплику не отреагировал. А смысл? Если она всерьез говорит, то стоит ли о чем-то спорить с человеком, который за два года так и не разобрался в том, как и по каким принципам работает отдел. Если нет, то это провокация, имеющая под собой одну цель – дальнейший спор с руганью. Ну, чтобы не скучно было ждать. Опять же, хороший скандал греет если не тело, то хотя бы душу. Вот только ругаться Николай и раньше особо не любил, а в последнее время вообще взял себе за привычку никогда, никому и никак внешне не демонстрировать то душевное состояние, в котором находится. Обобщенно-дружелюбный тон, негромкая речь, улыбка – вот то, что может ему помочь в работе. Ну а крики, экспрессивные жесты, зубовный скрежет, неконтролируемый всплеск эмоций – это все лишнее, это вредит делу. И прямо подтверждение того, что он идет верным путем, находилось у него перед глазами.

И ему было приятно, когда недавно тетя Паша сказала Тициной:

– Вальк, заметила, что Кольша наш второй Ровнин стал? Далеко пойдет парень. Если, конечно, не зазнается.

Да, тон уборщицы был скорее ироничный, чем хвалебный, но Нифонтова это не задело за живое. Ну, почти.

И потом, он не подражал Олегу Георгиевичу, не копировал его. Он просто старался перенять у него то лучшее, что можно, что может пригодиться в работе. А у кого, собственно, ему учиться, как не у Ровнина? Сотни успешно проведенных операций, уважение как коллег, так и тех, кто находится по другую сторону баррикад, переговорщик от Бога. Опять же, Олег Георгиевич – один из самых молодых начальников отдела за всю его историю. В смысле, он возглавил его в достаточно юном по служебным меркам возрасте. И до сих пор жив, что достойно отдельного уважения.

А знаменитая операция по уничтожению безмерно обнаглевших вурдалаков, прошедшая в начале этого века? Ровнин ее спланировал от и до, а после виртуозно осуществил, причем случилось это еще до того, как он стал начальником отдела. И с той самой поры Москва стала одним из самых безопасных городов в мире в разрезе возможных проблем с вурдалаками. Боятся кровососы сюда нос совать без особой нужды, помнят, как пепел их сородичей утренний ветер по улицам облачками носил.

Так что – нет. Не сотворил себе Николай кумира. Он нашел наставника, от которого собирался взять все, что мог, пока есть такая возможность. И – да. Он не откажется пойти далеко, права тетя Паша. А именно он будет рад, если когда-нибудь ему удастся занять тот кабинет на втором этаже, в котором сейчас пахнет дорогим трубочным табаком, а на стене висит карта Москвы с воткнутыми в нее разноцветными булавками.

Хотя, разумеется, чем позже это случится, тем лучше. Дело же не в том, кто сидит в кресле начальника – он или Ровнин. Дело совсем в другом. И если начальником, случись чего, станет не он, а Михеев, то это будет честно. Ему до Паши пока далеко.

– А еще… – бубнила Женька, похлопывая себя ладонями по плечам. – Ой, смотри!

– Да замолчишь ты или нет? – не выдержал Нифонтов, приметивший блики света, мелькнувшие недалеко от них, на пару секунд раньше напарницы. – В самом-то деле!

Фонарик. Кто-то идет, тщательно подсвечивая себе путь, что и неудивительно. Свалка – это тебе не шоссе, по которому можно, кушая сушки, хоть днем идти, хоть ночью. Здесь свернуть шею ничего не стоит.

Да и вообще смелая у них, сотрудников отдела, клиентура стала, поскольку мало кто в таком стремном месте встречу друг другу назначить отважится. Свалка – это не только вонь, насекомые, зараза всех видов и прочие неприятные моменты. Тут ведь и социум имеется. Да и как ему не быть, если многокилометровые территории с огромными мусорными кучами – это город в городе. А то и государство в государстве.

Местные обитатели в основной массе своей социально пали так давно и так низко, что их мало интересует как действующее законодательство, так и некоторые моральные аспекты, исконно свойственные человеческой натуре. Проще говоря, тут, на свалке, у случайного посетителя есть риск быть не только избитым или ограбленным. Его, например, после всего перечисленного запросто и сожрать могут. В прямом смысле. В буквальном. Это если он мужчина. Про женскую суровую долю вообще лучше не упоминать.

Нет, днем есть хороший шанс выбраться из этих гиблых мест без особого вреда для себя. Тут гудит тяжелая техника, ворочая груды мусора, снуют туда-сюда грузовики, бродят местные трудяги, многоголосо общаясь на пяти-семи разных языках, представители власти, случается, заглядывают. Но то днем. А вот ночью… Какая-то часть свалки, в основном та, что у ограды, продолжает жить в правовом поле и в это время, но основные земли превращаются в территорию, живущую по своим законам. И чужакам тут не место.

В прошлом году Николай уже побывал на одном таком полигоне, они с Пал Палычем тогда гонялись за пронырливым крадуном Лешкой Лесиным, который днем ранее обнес дом умершего коллекционера, собиравшего в том числе и предметы, которые, скажем так, обычными не назовешь. Ну, обокрал и обокрал, дело житейское, только вот Лешка умыкнул из дома собирателя такие артефакты, которые ни при каких условиях на черном рынке столицы не должны были всплыть. Особенно это относилось к ритуальному кинжалу восьмого века, который в свое время от души попил крови кривичей, жутковато выглядящему амулету, который когда-то таскал на своей шее хазарский хан Куря, и к наследию Генриха фон Швальве, германского чернокнижника, состоящему из черной книги с переплетом из людской кожи, перстня-печатки и черепа вышеназванного господина. Кстати, на редкость лютый был товарищ. Он даже в лихие времена Средневековья среди своих коллег прославился редкостной жестокостью и беспринципностью. А уж тогда времена точно не чета нынешним были.

Гонялись оперативники за Лехой, гонялись и почти догнали. Но именно что «почти». Обитатели свалки сцапали его первыми. Неделя та у этих товарищей выдалась голодная, а обычно расчетливый Лешка повел себя очень и очень глупо. Точнее, слишком дерзко. Недооценил он тот факт, что отсутствие прописки и жизненных перспектив не убивает в людях элементарное самоуважение, а наличие огнестрельного оружия не является гарантией безопасности.

Оперативники встретились с ним уже тогда, когда шустрый вор практически превратился в кучку субпродуктов. Нет, какие-то фрагменты тела валялись в сторонке, какие-то, шипя, жарились над костерком, но в целом как биологический объект весельчак и ухарь Лесин, известный среди знающих людей как Леха-Хват, существовать перестал.

Появление оперативников совершенно не смутило небольшую, с десяток человек, группу обитателей свалки, развалившуюся вокруг костра и пребывавшую в ожидании готовности второй порции экзотического блюда. Первую в это время они как раз переваривали.

Если честно, Николая при виде всей этой картины изрядно замутило. Вроде бы чего он только за последние годы не насмотрелся, а все равно крутануло у него желудок, подкатил к горлу ком, застучало в висках. Ну да, все это уже случалось в его жизни: требуха людская, кровью пахнет, кости валяются. Но только тогда все по-другому обстояло. Не люди за этими смертями стояли, а те, кто живет в Ночи. А тут-то вон собратья по биологическому виду животы почесывают. И им вроде как хорошо, сожрамши ближнего своего.

А самое интересное в том, что обычную нежить как раз на свалках особо и не встретишь. Да и чего ей там делать? Ей рядом с людьми удобнее существовать, и исторически, и из соображений сугубо прагматических. Разве что только кто из подданных королевы канализаций Джумы забредет в сии палестины, отыскав путь сюда через какой-то старый и заброшенный коллектор. Да и то почти всегда случайно. Гули хоть и питаются невесть чем, но не настолько же?

Впрочем, закончилось тогда все достаточно неплохо. А если поглядеть в разрезе невеселой судьбины Лехи-Хвата, так и вовсе замечательно. Оперативники умудрились не только смыться со свалки живыми и здоровыми, но и еще унести с собой искомые предметы, их удалось у местных обитателей выкупить за символическую сумму.

Единственное, черепа чернокнижника среди них не оказалось. То ли Лесин успел его кому-то продать, то ли закатился куда – поди пойми. Вещи лежали в рюкзаке, и пока одни обитатели свалки потрошили Леху, другие занимались его скарбом, попросту вытряхнув его на землю. Николай, когда Михеев договорился со старшаком свалочников, все вокруг того места, куда свалили артефакты, обшарил, но нет, череп как в воду канул.

Собственно, именно потому Николай был против участия Женьки в этой операции, и личная неприязнь тут ни при чем. Нечего девушке в таких погибельных местах делать. Особенно девушке. Но Ровнин Мезенцеву ему буквально навязал, аргументируя это тем, что других сотрудников у него для Нифонтова сейчас нет, а без напарника в таких делах никак не обойтись.

Одно хорошо – эта свалка оказалась той не чета, то ли потому что была помоложе и еще не обзавелась большими территориями, то ли потому что хозяева ее присматривали за тем, чтобы особого бардака тут не творилось. Хотя все равно, конечно, хрен редьки не слаще. Ну, насколько данное выражение, конечно, может подходить к столь невеселому месту.

Но вот все остальное происходило ожидаемо плохо. Мезенцева сначала жаловалась на то, что вокруг плохо пахнет, потом начала сомневаться относительно того, что они заняли именно ту позицию, которую нужно, а под конец затянула песню «никто не придет», прерванную светом фонарика, появившимся неподалеку от кучи.

– Идет кто-то, – прошипела девушка, ткнув Николая в бок. – Зырь!

– Ти-хо! – не прошептал, а буквально прорычал оперативник, борясь с желанием придушить эту болтунью прямо тут, а после списать ее смерть на оперативные потери.

Вскоре на небольшой площадке, находящейся между тремя высокими кучами мусора, появился человек, тот самый, который подсвечивал себе дорогу. Он остановился на середине пустого пространства, пнул ногой банку, негромко выругался, поскреб ботинком землю и обвел лучом света горы мусора вокруг себя.

Николай еле успел сам прильнуть щекой к противно-влажной картонке, на которой лежал все это время, и голову Мезенцевой вниз пригнуть. Причем девушка ощутимо передернулась, как видно ее лицо угодило во что-то сильно неаппетитное. И нельзя сказать, что сей факт прямо уж опечалил оперативника.

– Эй! – подал голос человек внизу. – Э-эй! Георгий, вы здесь? Мы договаривались о встрече.

Судя по голосу, пришедший пребывал в достаточно растрепанных чувствах. Ну, оно и понятно, подобный антураж любого нормального человека смутит. Темно, страшно, вонюче, тени какие-то то и дело шмыгают вокруг. И поди еще пойми, крысы это или кто похуже?

Но, как видно, хорошие деньги ему посулили, если он сюда пришел. Сильно хорошие.

– Черт, – подал голос человек снизу. – Может, местом ошибся? Может, не тут меня ждут, а левее? Там вроде тоже кучи будь здоров какие высокие. Нет, ну что за народ пошел, а? То на автобусной остановке в Бутово их ждешь, то в порту, то вот вообще на свалке. А завтра куда мне придется переться? В канализацию?

Судя по звукам, он достал телефон и нацелился было набрать номер контрагента, но только сделать этого не успел.

– Константин Петрович? – Оперативники услышали другой мужской голос, а секундой позже с великой осторожностью подняли голову для того, чтобы увидеть, как с мусорной горы, находящейся напротив них, спускается невысокая фигурка, освещая себе путь фонарем, причем куда более мощным, нежели у человека, стоящего внизу. Надо полагать, это и был запропавший покупатель по имени Георгий. – Да? Извините, опоздал.

– Если бы мы были в ресторане, извинил бы непременно, – буркнул продавец. – Там тепло, светло и пахнет приятно. А здесь… По-хорошему, к цене надо процентов десять накинуть, а то и двадцать, за перенесенный дискомфорт. Да и жутковато здесь, чего скрывать.

– Зато точно проблем не возникнет, – заметил Георгий, подходя к своему собеседнику. – Вот же, вляпался во что-то.

– Даже не гадайте, во что именно, – посоветовал ему продавец. – И вообще после нашей встречи, похоже, придется мне всю одежду в помойку отправить. Иначе будет казаться, что квартира воняет, как эта свалка. А одеваюсь я, между прочим, в хороших магазинах. Недешевых.

– Посыл понятен, – примирительно сказал Георгий. – Хорошо, я добавлю к оговоренной цене еще две тысячи.

– Пять, – поправил его Константин Петрович. – Сказано ведь, в хороших магазинах. То есть тех, где все дорого.

– Хотелось бы взглянуть на товар, – кивнув, продолжил покупатель. – Без обид, но предмет нашей сделки достаточно уникален и недешев для того, чтобы… Ну, вы поняли.

– Да пожалуйста, – не стал чиниться продавец. – Как говорил один литературный персонаж, свой глазок – смотрок. Вот, извольте.

Он открыл сумку, которая висела у него на плече, и начал извлекать из нее небольшого размера банки, причем каждая из них имела причудливую форму и плотно пригнанную крышку, закрытую на защелки. Всего в лучах фонарика сверкнуло три сосуда, один из которых перекочевал в руки покупателя, а два остались у продавца.

– Интересно, что там? – горячее дыхание Женьки щекотнуло ухо Николая. – А?

Но тот только мотнул головой, не особо заботясь о том, что затылком может попасть девушке по губам. Не то чтобы ему не было интересно, просто теперь он боялся пропустить хоть одно слово из разговора. И еще момент, когда ему придется вмешаться в происходящее.

– Однако, – удовлетворенно причмокнул губами покупатель, направив свет своего фонаря на белую полупрозрачную массу, находящуюся в банке. Причем та под лучами электрического света просто-таки искрилась. – А точно ребенок некрещеный? Вы ручаетесь?

– Ну, разумеется, – возмутился продавец. – Я нацелен на длительное сотрудничество. Плюс мне дорога деловая репутация.

– Вот же тварь! – пробормотала Мезенцева, понявшая, что к чему, а после сжала зубы так, что те аж заскрипели. – Ненавижу!

И в этот раз Нифонтов полностью был с ней согласен. Только разве что слово у него в голове промелькнуло куда более резкое, чем то, которое употребила Женька.

А еще он подумал, что не соврал источник Пал Палыча, товар и впрямь редкий, такой, которым мало кто промышляет. Ранее он слышал лишь о двух торговцах подобными штуками, и оба они до отдела не доехали. Первый скончался прямо на месте сделки, его выпотрошил покупатель, на деле оказавшийся ведьмаком, племянница которого незадолго до этого пропала при невыясненных обстоятельствах. Не насовсем пропала, правда, в скором времени она была найдена в недальнем от своего дома лесочке в полуразобранном состоянии. Ведьмак сообразил, что к чему, ткнулся туда, ткнулся сюда, с трудом, но нашел ниточки, вышел на торговца, а после долго и с чувством его убивал. Мало того, после поехал сдаваться в отдел. Они, ведьмаки, вообще странные ребята, их поступки предсказать почти невозможно. Да и разницу между добром и злом они понимают очень по-своему, не так, как все остальные.

В этом случае, правда, мнения совпали, потому отпустил Ровнин народного мстителя из здания с миром, перед тем крепко пожурив за то, что он толком убиенного прежде не расспросил о покупателях его товара.

Второго через несколько месяцев взяли на месте сделки с поличным, и все бы ничего, но того в машине потянуло на откровения, начал он Герману, тогда еще живому, рассказывать о тонкостях своего мастерства. С деталями ему расписывал, как он детишек присматривает, как после крадет, играется с ними перед тем, как…

Дальше Герман слушать не стал и свернул гаду шею. Нетерпим он был в подобных моментах до крайности, даже в убыток делу. Ох и орал на него тогда Ровнин за эту вспышку эмоций! И за то, что источник информации теперь в хладном виде на полу микроавтобуса лежит, и за то, что переиграл душегуб оперативника. Злодей прекрасно понял, что живым ему из отдела по-любому не выйти, потому стремился умереть быстро и по возможности безболезненно. Что хотел, то получил.

Так вот, в обоих случаях фигурировали такие же необычной формы банки с плотно подогнанными крышками. То есть это было производство. Самое что ни на есть настоящее. А те, кто умер, являлись не изготовителями разнообразных зелий, сделанных из детей, а лишь продавцами. Ну, или подручными изготовителя, как вариант.

Само собой, отдельские после того поганца, что столь паскудным бизнесом занялся, искали тщательно, со всем усердием и прилежанием. Трясли всех, кого можно, тем более что кое-кто из жителей Ночи подобное ремесло тоже на нюх не переносил. Убивать – убей, но так-то зачем? Тем более детей безгрешных эдакой смерти предавать. Не по Покону сие!

Но все впустую. Нет, место, где злодейства совершались, оперативники при помощи все того же ведьмака обнаружили, но толку в этом никакого не было. Забросил неведомый злодей свою лабораторию за месяц или даже два до того, как на нее отдельские вышли. Прибрал все за собой, как в насмешку, оставил на столе три леденца чупа-чупс и сгинул в никуда, словно его не было никогда.

И на теневом московском рынке больше его продукция не всплывала. Долго не всплывала. До сегодняшней ночи.

Николай в тех давних событиях участия не принимал, он только-только тогда пришел в отдел, потому большей частью сидел в дежурке и изучал старые дела. Но знать все знал, потому прекрасно понял, что происходит и как надо действовать.

– Жень, запомни, продавец нужен живым, – прошептал он девушке, доставая из кобуры пистолет и снимая его с предохранителя. Обычно он его с собой не носил, но в столь экзотичное место без оружия может пойти только круглый идиот. – Только живым. Если что – бей по ногам.

– А покупатель?

– Да пофиг на покупателя. Хотя тоже схомутать надо, не для веселых забав он такой товар берет. Но в приоритете – продавец. Надо умереть, но доставить его в отдел, ясно?

Кабы знать, что так все сложится! Тогда сейчас человек десять по периметру расставлено было бы, не меньше. Ровнин без проблем сюда из соседнего отделения подтянул бы «пепсов» или даже оперативников. С его-то связями…

Но и они шли брать простых торговцев нелегальным товаром, вроде ильян-травы, что забирает похлеще любых наркотиков, или заговоренных на беду ведьминских игл. А тут – вон чего. Получите и распишитесь.

– Держишь покупателя, – повторил Николай напарнице. – Что бы ни случилось, он на тебе. Берешь его, руки – в железо, тащишь к машине, везешь в отдел. Я контролирую ситуацию и прикрываю отход. Сомневаюсь, что он тут один. И даже если я в машину не сяду, все равно уезжаешь.

– Ты о чем…

– О том, – перебил ее Нифонтов. – Выполняйте приказ вышестоящего по званию, младший лейтенант.

– Есть, – буркнула Мезенцева. – О, деньги передает!

– Фоткай – и начинаем. – Николай глубоко вдохнул воздух и чуть не закашлялся. Надо же, чтобы именно в этот момент ветерок принес очередную порцию смрада от гниющей кучи пищевых отходов.

Сейчас он отчетливо осознавал, насколько неудачная позиция выбрана для засады. Нет, для той, что планировалась изначально, вполне пристойная – куча, ближайшая ко входу на площадку, хорошо все просматривается и так далее. Вот только добыча пришла не та, что планировалась. Будь там, внизу, обычный торговец – и все, нет проблем. Это публика хоть и норовистая, но достаточно трусливая и не желающая идти на конфликт. После появления оперативников они могли поначалу дернуться, попробовать смыться в темноту, но пара выстрелов в воздух их гарантированно заставила бы оставить мысли на данный счет. А смысл? Все, уже спалились, засветились, теперь либо в бега из Первопрестольной уходить, либо пытаться решить нарисовавшуюся проблему. Ясно же, что не обычные полицейские их накрыли. Тем более что варианты для диалога с отделом всегда найтись могут, особенно если грехи не так велики, а товар не совсем уж палевный. Информация, поставляемая время от времени на почти добровольной основе, десяток-другой поручений, от которых нельзя отказаться, то-се…

Ну а если торговец не совсем человек или вообще не человек, то вовсе все просто. За его бегство ответят старшие – главы семей, ковенов, кланов. И это хуже, чем общение с представителями отдела. Много хуже. И страшнее.

Но там, внизу, не обычный торговец, и он знает, что здесь переговорами ничего не решить. Его дело труба, без вариантов. Значит, он сделает все, чтобы улизнуть, и свалка, на которую он так ругался, здесь ему только в помощь. На ней армию какого-нибудь карликового государства, вроде Лихтенштейна, спрятать можно, что уж об одном человеке говорить?

– Так я могу рассчитывать на новые поставки товара? – уточнил у продавца покупатель, убирая банки в рюкзак, снятый с плеч. – И еще хорошо бы увидеть список ассортимента. Догадываюсь, он у вас уже представленным товаром не ограничивается?

– Разумеется, – с милой улыбкой ответил ему собеседник. – И рассчитывать можете, и…

– Стоим на месте, руки поднимаем вверх! – гаркнул Николай, направив луч фонаря на беседующую парочку и начав спешно спускаться вниз. – Московская полиция, отдел 15-К! И не дергайтесь, стреляю сразу!

Покупатель застыл, как статуя, не ожидал он ничего подобного и сейчас пытался сообразить, что же вообще происходит. Причем, как оказалось, он был довольно молод и тщедушен, сейчас, в свете ярких лучей, это было хорошо заметно.

А вот его партнер по сделке к рефлексии и раздумьям оказался не склонен, потому, как и предполагал Николай, тут же попытался улизнуть, на ходу перекинув ремень сумки с деньгами через шею. Что примечательно, несмотря на внешнюю полноту, двигался он на редкость шустро, можно даже сказать – тренированно-плавно.

Нифонтов понял, что времени на раздумья и окрики у него нет, секунда-другая, и исчезнет эта сволочь во мраке ночи.

Выстрел – и торговец с воплем падает на груду картона, марая его кровью, брызнувшей из продырявленной в районе ляжки ноги.

– Надо будет рану перетянуть ремнем, чтобы он кровью не истек, – на ходу бросил Николай Женьке. – Давай в наручники его – и пошли к машине. Блин, мужик, вот чего дернулся, а? И тебе теперь больно, и мы салон весь угваздаем.

Торговец ничего оперативнику не ответил, он только подвывал, держась за ногу.

– А ты чего застыл? – недовольно спросил Нифонтов у покупателя и звякнул наручниками. – Давай клешни.

– Я-я-я, – протянул юноша так, будто у него язык во рту еле ворочался. – Ты-ы-ы… Ка-а-ак…

Николай глянул ему в лицо и моментально заорал:

– Женька! Уходи! Уходи и этого уводи! Сейчас же!

Глава вторая

Идолы (начало)

– Олег, что ты на них орешь? – осведомилась тетя Паша у Ровнина. – А? Ребята в разрезе текущего понимания ситуации и имеющегося у них опыта сделали все верно. Выше головы не прыгнешь, ниже задницы не сядешь.

– Павла Никитична, лично меня за такие ошибки в свое время ты не защищала, а в пол без отвертки вкручивала, – повернулся к уборщице начальник отдела.

– С тебя спрос другой был, – резонно заметила старушка. – Поскольку дни на дворе куда более лихие стояли.

– Дни у нас всегда невеселые, – встала на сторону руководителя Виктория, расположившаяся рядом со склонившимся на стол и дремлющим Михеевым. – Да, Паша? Паш! Проснись.

– Я за! – встрепенулся тот. – Или против. Как нужно?

– Нужно не отпускать двух молодых оперативников на городские свалки, которые никогда местами для беспечных прогулок не считались, – уборщица решила сменить тактику и подойти к вопросу с другой стороны, причем это неожиданное адвокатство поразило провинившихся ребят куда больше, чем то, что на них обычно спокойный Ровнин собак спустил. – Без пригляда и контроля.

– Ой, тетя Паша, вот это вообще ни разу не аргумент! – отмахнулся Олег Георгиевич. – Молодых… Ну ладно Мезенцева, здесь худо-бедно можно согласиться. Но Нифонтов? Какой он молодой? В смысле, как сотрудник? Несколько лет в отделе, нож давно получил.

– Так я с себя ответственность не снимаю, – совсем уж насупился Николай. – Только еще раз повторю, что мог, то сделал.

И он не врал, все именно так и обстояло.

Тогда, на свалке, только услышав, как замедлилась речь Георгия, он сразу заподозрил недоброе и глянул на его лицо. И да, догадка оказалась верной. Как раз в этот самый момент зрачки в глазах юноши как бы исчезли в никуда, давая дорогу мутной белесости, такой, какую можно увидеть, например, у некоторых глубоководных рыб. Вот только рыбы те относительно безвредны, по крайней мере до той поры, пока не сунешь им палец в пасть, а люди с такими глазами, как хорошо было известно Николаю, непременно создают неприятности окружающим. Отчего? Да потому что они себе уже не принадлежат и их поступками управляет кто-то другой. Ну а для хороших целей подобные вещи никто никогда не проделывает, что тоже доказано, причем опытным путем.

– Кха-а-ар-рг-г… – выдавил из себя Георгий совсем уж невнятное сочетание звуков, а следом за тем неожиданно резво прыгнул на оперативника, только-только велевшего напарнице бежать отсюда максимально быстро и уводить свидетеля. Резко так прыгнул, совершенно не по-людски, словно прямо какая-то обезьяна из диких джунглей.

Не то чтобы Нифонтов не успел среагировать на это неожиданное нападение, инстинкты сработали как надо, но равновесие он все же потерял, потому рухнул на груду резко пахнущего картона вместе с вцепившимся в него злодеем. А уже в следующий миг в глазах его вспыхнули искры – это Георгий со всей дури саданул своим лбом оперативника в лицо, прорычав при этом нечто нечленораздельное. И что любопытно, голос его резко изменился, он стал более хриплым и грубым. Ну а следом за тем его левая рука вцепилась Николаю в горло, при этом сила в ней ощущалась невероятная, потому доступ воздуха для оперативника был перекрыт моментально и почти полностью.

А вот после как раз и случилось то, за что Ровнин распекал в своем кабинете провинившуюся парочку.

Георгий текучим и очень ловким движением достал из наплечной кобуры, обнаружившейся под его темной короткой курткой, блеснувшую воронением «беретту» и несколько раз выстрелил в спину своему несостоявшемуся контрагенту, спешно ковыляющему прочь. Еще бы десяток-другой секунд – и улизнул бы от смертушки этот негодяй, поддерживаемый Мезенцевой, скрылся бы от костлявой за ближайшей кучей непереработанного хлама, подвывая от боли и страха. Ну, по крайней мере, на какое-то время точно. Не факт, что надолго, разумеется, за торговлю столь неприглядным товаром хорошего ничего ему точно не светило, но эту ночь он точно пережил бы.

А так – нет. Три пули – три дырки в спине. И все они, как выяснилось чуть позже при беглом осмотре тела, относились к тем ранениям, которые несовместимы с жизнью.

Следующей мишенью Георгия, несомненно, должна была стать Мезенцева, но до этого, слава богу, не дошло. Точнее, за это следовало сказать спасибо Нифонтову, который, несмотря на то что его голова все еще гудела от сильнейшего удара, а глаза вылезали на лоб от недостатка кислорода, все же смог сохранить присутствие духа и принять единственно верное решение, а именно – ткнуть ствол своего пистолета в живот убийцы торговца контрафактом и несколько раз нажать на спусковой крючок.

Тело Георгия вздрогнуло, рука чуть ослабла, и Николай наконец-то со всхлипом втянул в себя воздух, пару минут назад казавшийся ему вонючим и нечистым, а теперь сладчайшим и свежайшим. Все относительно, прав был старик Эйнштейн.

Выстрел. Еще один. Это в действие вступила Мезенцева, она всаживала в одержимого юношу пулю за пулей, причем тот и не думал умирать, только знай дергался при каждом попадании. Мало того, на его лице появилась очень и очень недобрая улыбка, которая крайне не понравилась Николаю, безуспешно пытающемуся столкнуть с себя противника.

А после все кончилось. Георгий издал горловой звук, примерно такой, какой можно услышать в момент пробивания засора в раковине вантузом, затем его тело обмякло, и он мешком повалился на землю.

– Что за хрень?! – заорала Мезенцева, подбегая к Нифонтову. – А?

– Заткнись, – просипел тот, цапнул с земли фонарик, с трудом поднялся на ноги, развернулся и обвел светом мусорные кучи. – Она тут. Или он. Рядом. Не бывает по-другому. Кха!

Так и есть: на одной из высоченных груд бытовых отходов, окружавших площадку, обнаружилась темная фигура, стоящая на самом, назовем его так, гребне и смотревшая вниз, прямо на оперативников. Луч выхватил ее из мрака, только вот ничего это стоящим внизу людям не дало, капюшон мешковатой куртки надежно скрывал лицо неведомого наблюдателя. Как, впрочем, и фигуру, потому понять, мужчина это или женщина, тоже было сложновато.

Кукловод. Тот, кто захватил сознание Георгия и, по сути, стал причиной его гибели.

– Надо брать, – вытолкнул приказ из саднящего горла Николай. – Быстро! Вот это настоящий покупатель.

Но какой там! Оперативники не успели двинуться с места, как тот, кто подчинил себе сознание покойного Георгия, канул во тьму свалки, где найти его возможным никак не представлялось.

Вот так и вышло, что окончательным результатом незамысловатой вроде операции выступили два трупа и три банки с такими ингредиентами, которые даже темные колдуны или самые отвязные ведьмы, окончательно склонившиеся на сторону мрака, не рискнут пускать в ход. Да что там! Просто хранить. Потому что за такие штуки никакого суда и следствия со стороны отдела не последует, а только допрос и последующее воздаяние по заслугам. Причем скорость и безболезненность воздаяния напрямую зависит от личной коммуникабельности и готовности к диалогу на допросе.

По сути, кроме как провалом случившееся назвать было нельзя, по причине чего, собственно, Ровнин и распекал провинившуюся парочку в своем кабинете, причем в присутствии остальных сотрудников отдела. Нет-нет, никакой показательной порки, ничего подобного. Просто случившееся событие даже с учетом специфики работы отдела 15-К являлось из ряда вон выходящим, вот и совместил Олег Георгиевич головомойку с производственным совещанием.

– Правы они оба, – подал голос Михеев, а после потер щеки ладонями, сгоняя остатки сонливости. – Колька действовал полностью по ситуации. И Женька тоже ни при чем, она пыталась этого стервеца спасти, как ей было велено. Но кто мог предположить, что покупатель одержимым окажется? Мало того, что он еще и палить начнет?

– Последнее меня более всего смущает. – Ровнин уселся за стол. – Может, даже больше чем то, что на теневом рынке снова всплыла эта дрянь. Одержимость. Давненько в столице никто таким не баловался, по крайней мере так нагло, в открытую. Втихаря, уверен, случалось, зная нашу клиентуру, можно в том не сомневаться, но вот так, напоказ, с потенциальной готовностью на убийство, чуть ли не демонстративно? Это кто же такой смелый?

– Или глупый, – поправила его Тицина.

– Вот уж нет! – возразила ей тетя Паша. – Наш некто кто угодно, только не дурак. В первую очередь потому что дураку ни к чему тот товар, который выступал предметом сделки. Не по ранжиру он ему. Что там! Он не всякому умнику по плечу. Сколько я смогу назвать имен тех, кто горазд на волшбу или ритуалы такого уровня, при котором понадобятся такие ингредиенты? Десятка полтора максимум, кабы не меньше. Ну а в том, что его собирались пустить в ход максимально скоро, даже не сомневайтесь. Для стояния на полке подобное не приобретают, оно непременно должно пойти в ход. Товар скоропортящийся, месяц-другой, и можно выбрасывать.

– Сдается мне, что список имен, который ты имела в виду, смело можно мартирологом назвать, – заметил Пал Палыч. – Поскольку все его участники мертвы, причем давно.

– Ван Дорк точно жив, собака такая, все никак не окочурится. Он опять меня с Новым годом поздравил и коробку с бельгийским шоколадом передал, – поправила его уборщица. – Но кого-кого, а его точно в Москве нет. И пока меня костлявая не приберет, он сюда не сунется, таковы условия нашей сделки. Плюс еще двадцать лет после моей смерти.

– А если мы все же неправы? – предположила Вика. – Может, это не для себя покупалось, а для перепродажи? Тому же… Э-э-э… Ван… Как его, теть Паша?

– Дорку, – напомнила старушка. – Да нет, не думаю. Слишком сложно. Купи, храни, потом еще через границу переправь, и я сейчас не о доблестной таможенной службе речь веду. Это все время и риски. Очень большие риски. Чересчур уж многослойная схема.

– Зато и доход хорош.

– На Шлюндта намекаешь? – проницательно глянула на девушку тетя Паша. – Ну да, этот здесь обретается и по-прежнему за копейку удавиться готов. Но – нет. Чересчур скользкая тема, даже для него. Очень уж за гранью закона находится. Хотя закон для него, как всегда, вторичен. Главное – следы. Он никогда их не оставляет, а тут вон целый ворох. Да, пока они никуда не ведут, но есть же? Так что, нет, Шлюндт тут ни при чем.

– Что еще примечательно, – кивнув уборщице в знак того, что ее доводы приняты, продолжила Виктория. – А тара-то для хранения изменилась.

– Вроде та же, – глянул на нее Михеев. – Или я что-то упустил?

– Упустил, – подтвердила девушка. – Вот, клеймо появилось. Смотрите.

Она перевернула емкость вверх дном и продемонстрировала собравшимся небольшой кругляш, вдавленный в стекло, на котором были изображены раскрытая книга и меч, как бы рассекающий ее на две части.

– Почти знак качества, – фыркнула Тицина. – Однако!

– Не почти, а он и есть, – мрачно сообщила ей тетя Паша.

– Во наглый! – не выдержала Женька. – Это до какой степени надо быть уверенным в своей неприкасаемости?

– Или неуловимости, – поправила ее Тицина.

– А я думаю, что это как раз очень хорошо, – произнес Николай. – Наглых и самоуверенных ловить проще всего. Они чаще ошибки совершают.

– И да, и нет. – Ровнин достал из ящика стола трубку и пачку табаку. – Чаще, конечно, да, но… Плюс я не уверен, что это личное клеймо нашего фабриканта. Это может быть и цеховой знак, причем с изрядной такой историей, уходящей корнями, например, в Средневековье. Надо будет в базе покопаться, поискать совпадения. Если прав ты, Коля, то на этот раз нам, может, и повезет. Если я, то все не так радужно.

– Почему? – тут же спросила Мезенцева.

– Вот же дурища, – вздохнула тетя Паша. – Олег говорит о том, что раньше этот паскудник один работал, а теперь, возможно, его под крыло взяли. За особые заслуги и высокий профессионализм. Одиночку ловить, конечно, труднее, но если уж на след встанешь, то все, никуда ему не деться. А вот когда твою цель всячески прикрывают работодатели, особенно с хорошими связями, возможностями и деньгами, то задача усложняется, и изрядно. Брали мы лет сорок назад одного такого, так вот за ним как раз большие люди стояли. Ох, чего только в ход против нас не пускали, как только не пытались остановить! Меня сначала машиной хотели сбить, а потом в квартиру «посевовские» издания подбросили. Ну, запрещенную в стране литературу, за которую можно было хорошо так присесть.

– Но раскрутили дело? – азартно уточнила Женька.

– А как же, – не без гордости подтвердила тетя Паша. – Про него и по сей день иногда программы по телевизору показывают. Документальные расследования.

– Да ладно? – теперь уж и Николай удивился.

– Ну, формально чекисты тогда все зашили под коррупцию в торговых сферах, потому про него и любят вспоминать, – пояснила уборщица. – «Икорное дело». Но это так, вывеска. А по факту все куда серьезней обстояло, поверь. Хотя и цеховиков тогда тоже прижали как следует, разумеется. Юрий Владимирович свою работу хорошо знал, что есть, то есть.

– Кто знал? – уточнила Женька.

– Дед Пихто, – отмахнулась тетя Паша. – Верно говорят: потерянное поколение. Иваны, родства не помнящие.

– Это все здорово, но надо начинать землю носом рыть, – пыхнул трубкой Ровнин. – По-другому не получится, удачи у моря в данном случае ждать не стоит. Паш, начинай теребить агентуру, причем сразу по двум направлениям. Нам мало найти изготовителя этой дряни, надо и того отыскать, кто ее в ход собирался пустить. Причем как бы второй похлеще первого не оказался. Продавец только бизнесмен, как бы это цинично ни звучало. А вот потребитель… Надо его за горло брать, и как можно быстрее. Валя, ты попробуй разговорить кого-то из теней, может, кто что знает. Вика…

– Я знаю, что мне надо делать, – не стала дослушивать девушка. – Но сразу предупреждаю: вряд ли эти зелья нас к кому-то приведут. Скорее всего, получится так же, как и в прошлые два раза, то есть никак. И это, кстати, аргумент к спору о том, кем является изготовитель данной дряни, гением или глупцом. Дурак так запутать все тропинки, к нему ведущие, не сумеет.

– А мы? – Женька показала пальцем сначала на себя, потом на Нифонтова. – Нам что делать?

– Спать ступайте, – велел ей Олег Георгиевич. – Не совсем же я зверь? Да и толку от вас никакого не будет, вы с минуты на минуту начнете носом клевать. А вот после подтянете на себя всю текучку, Михееву сейчас не до нее станет. Тетя Паша, тебе приказывать не вправе, но ты…

– Я этих двоих с собой вечером прихвачу, – тоном, не оставляющим места для спора, сообщила руководителю отдела уборщица. – Поеду навещу одного старого приятеля.

Последнее слово она так выделила голосом, что Мезенцева тут же влезла в разговор со своим мнением:

– Не похоже, что приятеля.

– Я этого старого хрыча полвека не видела, и еще столько же не встречать бы, – подтвердила ее подозрения тетя Паша. – Редкой сволочности особа, даже по нашим меркам. Но при этом к нему раньше слухи да сплетни со всей Первопрестольной стекались. Любопытен он без меры плюс не прочь у чужого огонька руки погреть, если получится. Оно, конечно, время идет, мы все не молодеем, но привычки есть привычки, вряд ли они у него поменялись.

– Этот ваш знакомый точно не помер? – фыркнула Валентина. – Полвека – изрядный срок все же. А то прокатаетесь только понапрасну.

– Если бы помер, я бы проведала, – уборщица мечтательно прикрыла глаза. – И отпраздновала бы как следует. Только жив он. Жив. Сидит на своих исконных землях, как раньше, дергает за паутинки всех, до кого дотянуться может. Правда, власти у него поубавилось и владений тоже, это факт, но остальное, думаю, как было, так и осталось.

– А я знаю, о ком ты говоришь, – выпустив колечко дыма, произнес Ровнин. – О Фоме Фомиче. Верно?

– Верно, – кивнула тетя Паша. – Хм. Странно. А ты когда это с ним успел знакомство свести? И почему я ничего о том не ведаю?

– Понятия не имею, – усмехнулся Олег Георгиевич. – Это применительно к твоему незнанию. Что до знакомства, меня с ним Морозов познакомил незадолго до смерти. У них какие-то дела совместные имелись, но кто и что – не в курсе. Привез, представил, а после я у машины ждал, пока они лясы точили друг с другом.

– И зря ты мне про это не рассказал еще тогда, – сверкнула глазами тетя Паша. – Следовало бы. Может, Морозов и погиб оттого, что с Фомичом связался? Этот гад подколодный запросто мог такое устроить. Его хлебом не корми, только дай кого-то сгубить.

– Ну, началось, – закатила глаза под лоб Тицина. – Сейчас пойдет изложение теории всемирного заговора от тети Паши.

– Экая ты сегодня резвая, Валентина. – Уборщица встала со стула и взялась за швабру, прислоненную к его спинке. – Хотя вроде на дворе и не весна.

– А при чем тут весна? – заинтересовался Николай. – Какая взаимосвязь?

– Так Валька на диету свою всегда по апрелю садится, – пояснила уборщица. – Как есть перестает, так у нее чувство юмора обостряется. Ну, не то чтобы прямо юмора… Так, потуги на оный. Ну, вы все только что слышали. Она вроде как пошутила, но чего-то не смешно никому. Так я о чем? А, вот! Но то ведь весной, верно, когда она голодает и маленько стройнеет. А сейчас вон гляди, как у нее с боков свисает! Значит, жрет все и без разбору. Вот и выходит несоответствие. С чего ей шутить? Не сезон!

– Фу, тетя Паша, – поморщилась Виктория. – Прямо вот фу! Зачем так-то?

– Я старая, мне можно. – Уборщица открыла дверь. – У меня маразм прогрессирует, потому ответственность за сказанное отсутствует полностью, равно как и моральные обоснования чего угодно. Эй, вы, двое, брысь спать. Вечером нас ждут великие дела, так что отдохните маленько.

– Ну, тетя Паша. – Щеки Валентины вспыхнули как маков цвет. – Ну, тетя Паша!

– И? – Уборщица оперлась на швабру, став немного похожей на статую «Девушка с веслом», разве что только выглядела не столь монументально. – Я тетя Паша. Чего сказать хочешь?

– Ничего, – буркнула Тицина и выскочила из кабинета.

– В самом деле, – укоризненно произнес Ровнин, выбивая трубку в пепельницу. – Валентина теперь неделю будет как в воду опущенная ходить. Ты же знаешь, как она к своей фигуре относится.

– Дура потому что, – Михеев зевнул и тоже направился к двери. – Все у нее нормально с фигурой. С башкой – нет, с ней беда, а с фигурой – нормально. Есть за что мужчине подержаться. И для голодного года она то что надо, ей долго питаться можно, если что!

– Михеев, ты не тетя Паша, потому тебе я честно все могу сказать, – заявила Виктория. – Ты – скотина!

– Редкостная, – согласился с ней оперативник. – Кто бы спорил? Олег, я уехал, если что – на связи. Коль, звонки по работе на тебя перевожу, уж не обессудь.

– Не вопрос, – кивнул Нифонтов. – Жень, пошли спать. Чую, времени у нас в обрез. Аникушка, тебе чего?

Домовой сурово заступил парочке оперативников дорогу и помотал головой в отрицающем жесте.

– В душ вам надо сходить, – сообщил молодым людям Тит Титыч, вылезая из стены. – Только уж по отдельности, вестимо, не вместе. Что вы так смотрите? Вы же не в розарии бродили, а на свалке, потому, должно, пахнет от вас. Я-то мертвенький, не чую, а вот остальным-то как быть? Да и мебеля стоит пожалеть, трупный да мусорный смрад самый цеплючий. Опять же, одежду надо бы сменить, а эту вон Аникушке отдать, он ее быстренько простирнет, отпарит.

– Представляешь, а я привыкла, – удивленно сообщила Николаю Мезенцева и понюхала рукав своей куртки. – Серьезно. Вот чего Вика жалом водила и от меня шарахалась!

В результате после водных процедур только пару часов ребятам и удалось покемарить на старых кожаных диванах, которые стояли в небольшой комнатушке, известной среди сотрудников отдела под кодовым названием «спальня», и помнящих те времена, когда Россией правил царь-батюшка, причем, скорее всего, даже не тот, которого большевики в Ипатьевском доме порешили.

До вечера они успели сгонять на Мещанскую, где провели воспитательную беседу с начинающим подъездным, взявшим моду подглядывать в ванной за молодыми и фигуристыми гражданками, проживающими в вверенном ему доме, после по приказу Ровнина заскочили в ОВД, на территории которого находилась вышеупомянутая свалка, и подписали бумаги, по которым значилось, что это именно они обнаружили тела двух неустановленных граждан, одного с ножевыми ранениями, приведшими к его гибели, второго с огнестрельными. От ножевых, как выяснилось, скончался Георгий. Причем они действительно на теле имелись, и орудие, которыми их пострадавшему нанесло неустановленное лицо, уже лежало в вещдоках. Ну вот не хотел Олег Георгиевич тратить время на служебное расследование, которое являлось неминуемым в том случае, если Нифонтов и Мезенцева напишут рапорт о применении табельного оружия, как того требовал закон. Опять же, по процедуре их обоих должны были от дел отстранить, а работать и так некому. Каким образом он этого добился, на какие рычаги нажимал – неизвестно, но результат был нагляден. Нет больше огнестрельных ранений. Не стрелял в Георгия никто.

Короче, хорошо так помотались ребята по городу, в результате вернулись в отдел не к шести, а почти к семи часам вечера, когда солнце уже почти село за крыши домов.

– Устала, как собака, – простонала Женька, вылезая из микроавтобуса. – И если я сейчас чего-нибудь не съем, то незамедлительно сдохну.