Баллада о змеях и певчих птицах Коллинз Сьюзен

Глава 9

Мадам-Бабушка немедленно отправила внука вздремнуть перед ужином. Кориолан рухнул в кровать – а в следующий миг Тигрис уже трясла его за плечо. На прикроватной тумбочке стоял поднос с ароматной лапшой. Иногда мясник отдавал ей оставшиеся после разделки куриные остовы, и из них получались замечательные супы.

– Корио, – начала Тигрис, – Сатирия звонила трижды, у меня уже закончились отговорки. Поешь супчика и перезвони ей.

– Она спрашивала про Клеменсию? Кто-нибудь про нее знает?

– Про Клеменсию Давкоут? Нет. А что случилось? – спросила Тигрис.

– Это было ужасно! – Кориолан рассказал кузине о случившемся во всех чудовищных подробностях.

Тигрис побледнела.

– Доктор Галл натравила на нее змей из-за такой маленькой невинной лжи?

– Да. И ей все равно, выживет Клеменсия или нет! Она просто взяла и выгнала меня, а сама пошла полдничать.

– Либо она садистка, либо сумасшедшая, – заметила Тигрис. – Почему бы тебе не доложить об этом кому следует?

– Кому? Доктор Галл – Главный распорядитель Игр и подчиняется только президенту. Она скажет, что сами виноваты, ведь мы соврали.

Тигрис задумалась.

– Ладно, не докладывай. И не спорь с ней. Просто постарайся ее избегать.

– Это будет сложно, учитывая, что я – ментор. Она регулярно появляется в Академии, чтобы поиграть с кроликом-переродком и засыпать нас дурацкими вопросами. Одно ее слово – и я лишусь премии. – Кориолан вздохнул и потер лицо руками. – Арахна мертва, Клеменсия отравлена, Люси Грей… Люси Грей в ужасном состоянии! Сомневаюсь, что она дотянет до Игр, хотя, может, оно и к лучшему.

Тигрис сунула ему в руку ложку.

– Ешь суп. Пережили и худшие времена. Сноу всегда берут верх?

– Сноу всегда берут верх, – повторил он настолько нерешительно, что оба рассмеялись.

Кориолану полегчало. Он съел пару ложек супа, чтобы порадовать кузину, вдруг понял, что умирает с голоду, и мигом прикончил остальное.

Когда снова позвонила Сатирия, он едва во всем не признался, но она всего лишь хотела попросить его спеть гимн на похоронах Арахны.

– Мы выбрали тебя из-за твоего героизма в зоопарке, к тому же ты – единственный, кто знает все слова.

– Для меня это большая честь, – ответил Кориолан.

– Отлично! – Сатирия шумно отхлебнула, раздался стук льда о стекло, и она удовлетворенно выдохнула. – Как там твой трибут?

Кориолан заколебался. Жаловаться не хотелось, свои проблемы он привык улаживать сам и почти никогда не просил Сатирию о помощи. Потом он вспомнил Люси Грей, сгибающуюся под тяжестью цепей, и решил рискнуть.

– Плохо. Сегодня я видел Люси Грей. Всего одну минуту. Так вот, она очень ослабела. Капитолий ее совсем не кормит.

– Неужели она не ела с самого отъезда из Дистрикта-12? Сколько же времени прошло? Дня четыре? – удивилась Сатирия.

– Пять. Вряд ли девчонка дотянет до Голодных игр. Значит, я останусь без трибута и не смогу быть ментором, – вздохнул Кориолан. – Как и многие мои одноклассники.

– Это же нечестно! Все равно, что эксперимент с неисправным оборудованием, – возмутилась Сатирия. – Вдобавок Игры откладываются еще на день или на два. – Она помолчала, потом добавила: – Я посмотрю, чем тут можно помочь.

Кориолан повесил трубку и повернулся к Тигрис.

– Меня попросили спеть на похоронах. Про Клеменсию и речи не было. Наверное, решили все сохранить в тайне.

– Тогда и ты помалкивай, – велела Тигрис. – Может, они сделают вид, что вообще ничего не случилось.

– И даже ничего не расскажут директору Хайботтому! – предположил Кориолан, повеселев. А потом до него дошло. – Тигрис, я только сейчас сообразил: ведь я совсем не умею петь!

Пожалуй, ничего смешнее оба они не слышали, однако Мадам-Бабушка сочла, что это вовсе не повод для смеха, и на следующее утро подняла Кориолана с рассветом, чтобы порепетировать. В конце каждой строчки она била его по ребрам линейкой и кричала «дыши!», пока он не понял: другого выбора нет. В третий раз за неделю она пожертвовала ради его будущего еще одну из своих обожаемых роз и приколола голубой бутон к наглаженному пиджаку школьной формы со словами: «Вот так. В тон твоих глаз». Позавтракав овсянкой, элегантный Кориолан отправился в Академию, поглаживая оставшиеся от линейки синяки, которые напоминали ему о том, что нужно вовремя дышать.

Несмотря на субботу, учеников собрали в аудиториях по классам, аккуратно выстроили в алфавитном порядке и отвели на ступени Академии. Благодаря своему менторству Кориолан очутился в первом ряду вместе с почетными гостями, рядом с президентом Равинстиллом. Сатирия кратко изложила программу мероприятия, из которой ему запомнилось только одно: исполнение гимна открывает церемонию. Он не имел ничего против речей, однако на публике не пел никогда – в Панеме было мало поводов для праздника. Именно поэтому песни Люси Грей произвели на зрителей такое впечатление. Кориолан успокаивал себя тем, что даже если завоет как пес, сравнить его пение все равно особо не с чем.

На противоположной стороне улицы поставили временные трибуны, быстро заполнившиеся публикой в черном – траурные одежды, учитывая потерю близких во время войны, имелись в гардеробе у каждого. Кориолан поискал взглядом Крейнов, но не смог найти их в толпе. Академию и ближайшие здания украсили черными стягами, растяжками и прочей похоронной атрибутикой, жители окрестных домов вывесили из окон флаги с гербом Капитолия. Повсюду расставили камеры, чтобы запечатлеть событие, и репортеры уже вели прямую трансляцию. Кориолан подумал, что это помпезное зрелище не идет ни в какое сравнение ни с жизнью, ни со смертью Арахны, причем как раз смерти вполне можно было избежать, если бы Арахна хоть немного сдерживала свою страсть к показухе. Его особенно раздражало, что в годы войны столько людей героически погибли, защищая родину, не получив практически никакого признания. Какое облегчение, что ему нужно всего лишь спеть, а не восхвалять ее таланты, которые, если его не подводила память, сводились к способности перекричать любого в классе и умению удержать ложку на носу без помощи рук. При этом директор Хайботтом обвинил в показухе Кориолана! И все же следовало помнить, что Арахна была почти членом семьи…

Часы Академии пробили девять, и толпа умолкла. Кориолан поднялся на возвышение. Сатирия обещала музыкальный аккомпанемент, однако тишина тянулась так долго, что он уже набрал в грудь воздуха, чтобы начать гимн, когда из динамиков раздались дребезжащие звуки, подарив ему шестнадцать тактов вступления.

Его исполнение скорее походило на неторопливый монолог, чем на мелодичный напев, да и песня не была особенно сложной. Высокая нота, которую постоянно пропускала Мадам-Бабушка, вовсе не являлась обязательной – большинство людей пели на октаву ниже. Вспоминая удары линейкой, Кориолан успешно дотянул до конца, не пропустив ни одной ноты и даже не запыхавшись. Он ушел под щедрые аплодисменты и одобрительный кивок президента, занявшего его место на трибуне.

– Два дня назад оборвалась юная, бесценная жизнь Арахны Крейн, и мы оплакиваем еще одну жертву преступного мятежа, который до сих пор терроризирует мирное население, – провозгласил президент. – Смерть ее была столь же доблестной, как и любая другая на поле боя, а утрата – куда более тяжела, поскольку мы вроде бы живем в мирное время. Однако никакой мир невозможен, покуда преступный недуг разъедает все, что есть в нашей стране хорошего и благородного. Сегодня мы скорбим, но помним: зло непременно будет наказано! Сегодня мы снова станем свидетелями того, как наш великий Капитолий добивается правосудия для всех граждан Панема.

Неспешно и глухо застучали барабаны, толпа дружно повернулась в сторону показавшейся из-за угла процессии. Хотя Дорога школяров была не столь широка, как Корсо, на ней вполне уместился почетный караул из миротворцев, идущих плечом к плечу в колонне двадцать на сорок. Солдаты вышагивали под ритм барабанов с безупречным единообразием.

Кориолан ломал голову, зачем сообщать дистриктам о том, что трибут убил капитолийскую девушку, и вдруг все понял. За миротворцами ехал длинный грузовик-платформа с прикрепленным к нему краном. Высоко на крюке болталось изрешеченное пулями тело девушки из Дистрикта-10, Бренди. К платформе приковали оставшихся трибутов, грязных и поверженных. Короткие цепи не давали им встать в полный рост, и ребятам приходилось сидеть либо на корточках, либо на голом железном полу. Еще один повод напомнить дистриктам об их ничтожности и о последствиях сопротивления Капитолию.

Люси Грей пыталась сохранить хоть каплю достоинства, сидя настолько прямо, насколько позволяли цепи, глядя вперед и не обращая внимания на мерно качающийся труп над головой. Тщетно. Грязь, кандалы, публичное унижение – это было уже слишком. Кориолан начал представлять, как повел бы себя на ее месте, затем понял: именно этим и занимался Сеян, и сразу опомнился.

За трибутами следовал еще один батальон миротворцев, прокладывая путь для четверки лошадей. Они были увешаны гирляндами и тащили богато украшенную повозку с белоснежным гробом, утопающим в цветах. Следом ехали Крейны на колеснице. По крайней мере, у ее семьи хватило порядочности, чтобы испытывать неловкость за всю эту помпезность. Гроб подъехал к трибуне, и процессия остановилась.

Доктор Галл, сидевшая рядом с президентом, встала и подошла к микрофону. Кориолан подумал, что зря ей доверили выступать в такую минуту, однако она, похоже, оставила сумасшедшую леди с розовыми браслетами из змей дома, потому что говорила серьезно и даже сурово.

– Арахна Крейн, мы, граждане Панема, клянемся, что твоя смерть не будет напрасной! Когда нападают на одного из нас, мы даем сдачи и бьем в два раза сильнее. Голодные игры состоятся, и мы проведем их с доселе невиданным размахом, а твое имя мы добавим к длинному списку тех, кто пал, защищая правое дело, защищая свою страну! Твои друзья, твоя семья и твои сограждане приветствуют тебя и посвящают тебе Десятые Голодные игры!

Вот так горластая и вздорная Арахна стала героем, павшим за правое дело. «Она лишилась жизни, дразня своего трибута сэндвичем, – подумал Кориолан. – Может, у нее на могиле так и напишут: “Жертва дебильных шуточек”».

Миротворцы в красных перевязях подняли винтовки и дали несколько залпов в воздух. Траурная процессия тронулась с места и вскоре исчезла за углом.

Толпа редела. Расходившиеся зрители принимали страдальческий вид Кориолана за скорбь по Арахне, хотя на самом деле он с превеликим удовольствием придушил бы ее своими собственными руками. И все же он был уверен, что держится вполне на высоте, пока не заметил на себе пристальный взгляд директора Хайботтома.

– Соболезную по поводу гибели твоей подруги.

– И вашей ученицы. Этот день тяжел для всех нас. Зато процессия была очень трогательной.

– Неужели? А по-моему, ни чувства меры, ни вкуса, – заметил директор Хайботтом. Кориолан невольно хихикнул, потом взял себя в руки и попытался изобразить недоумение. Директор опустил взгляд на голубой бутон в петлице. – Просто удивительно, как мало меняются люди. После всех убийств, после всех страшных клятв помнить о цене победы… после всего этого я до сих пор смотрю на цветочки и не жду ягодок. – Он постучал по розе пальцем, поправил ее и улыбнулся. – Не опаздывай к обеду. Я слышал, у нас сегодня пирог.

Пирог, на этот раз персиковый, и в самом деле обнаружился на специальном фуршете в школьной столовой. Зверски голодный Кориолан положил на тарелку жареного цыпленка, потом взял самый большой кусок пирога. Он щедро мазал печенье маслом и трижды подливал себе виноградного пунша, причем последний стакан наполнил до самых краев, расплескал на стол и запачкал льняную салфетку, пытаясь промокнуть лужицу. Пусть себе говорят, что хотят. Скорбящему по лучшей подруге требуется подкрепить свои силы. И все же, жадно поглощая еду, Кориолан понимал, что его самоконтроль слабеет. Вероятно, виноваты постоянные нападки директора Хайботтома. Что за чушь он болтал сегодня про цветочки и ягодки? Таких безумцев нужно где-нибудь запирать или, еще лучше, ссылать куда-нибудь подальше, чтобы не тревожили достойных граждан Капитолия. При одной мысли о нем рука Кориолана снова потянулась к пирогу.

Между тем Сеян ковырял вилкой своего цыпленка, не в силах съесть ни кусочка. Если Кориолану похоронная процессия не понравилась, то для Сеяна она наверняка стала сплошным страданием.

– Выбросишь всю еду – на тебя настучат, – предупредил Кориолан. Ему не особо нравился этот нелепый парень, но и наказания он вряд ли заслуживал.

– И правда, – тоскливо кивнул Сеян.

Ближе к концу обеда Сатирия собрала оставшихся менторов и сообщила, что Голодные игры не отменяются, более того, теперь их решено сделать особенно зрелищными. В связи с этим во второй половине дня менторы будут сопровождать своих трибутов на экскурсию по арене. Мероприятие покажут в прямом эфире на всю страну, чтобы резолюция доктора Галл прочно осела в сознании зрителей. Главный распорядитель Игр считала, что отделить капитолийских детей от ребят из дистриктов – значит показать их слабость и страх перед врагом. На трибутов наденут только наручники, ноги сковывать не станут. Среди конвоя миротворцев будут лучшие снайперы, однако менторам придется пройти по арене бок о бок со своими подопечными.

Одноклассники Кориолана особого восторга не выказали, но и возражать вслух не стал никто, чтобы не прослыть трусом, хотя после гибели Арахны многие родители подали жалобы на плохую охрану. Мероприятие выглядело опасным и даже безрассудным – что помешает остальным трибутам наброситься на своих менторов? – и все же Кориолан промолчал. Похоже, доктор Галл надеялась на новую вспышку насилия, которая позволит наказать еще одного трибута, на этот раз – живого, и желательно перед камерами.

Очередное проявление ее бессердечия вывело юношу из себя. Он бросил взгляд на тарелку Сеяна.

– Закончил?

– Не могу я сегодня есть, – вздохнул Сеян. – Не знаю, куда это девать.

Их одноклассники ушли. Кориолан расстелил на коленях испачканную салфетку. Заметив в углу герб Капитолия, он почувствовал себя настоящим преступником.

– Клади сюда, – велел он, оглядевшись украдкой.

Сеян посмотрел по сторонам и быстро переложил с тарелки цыпленка и крекеры. Кориолан убрал сверток к себе в сумку. Выносить еду из столовой было запрещено, тем более скармливать ее трибутам, только где бы еще он успел что-нибудь раздобыть? Вряд ли Люси Грей сможет поесть перед камерами, зато в ее платье – глубокие карманы. Хотя Кориолана возмущало, что половина припасов теперь достается Джессапу, он надеялся, что на Голодных играх эти инвестиции окупятся.

– Спасибо! Ты настоящий бунтарь, – выпалил Сеян, когда они шли с подносами к конвейерной ленте, ведущей на кухню.

– Не за что, – отмахнулся Кориолан.

Менторов рассадили по микроавтобусам и повезли на Капитолийскую арену, которую построили на противоположном берегу реки, чтобы толпы народа не наводняли центр города. В свое время огромный амфитеатр был местом проведения спортивных, развлекательных и военных мероприятий вроде парадов и показов техники. В годы войны здесь устраивались публичные казни, что сделало арену мишенью для бомбардировщиков повстанцев. В результате более-менее уцелел лишь остов сооружения, и теперь его использовали только для Голодных игр. Без должного ухода некогда густая трава на поле зачахла, все изрешетили воронки от снарядов и заполонили сорняки. Повсюду валялись обломки камней и куски металла, в изрешеченной шрапнелью пятнадцатифутовой стене вокруг поля зияли глубокие трещины. Каждый год трибутов запирали здесь, не давая им ничего, кроме ножей, мечей, булав и прочего холодного оружия, чтобы сделать Игры более зрелищными. В конце уцелевшего отправляли обратно в его дистрикт, трупы вывозили, оружие собирали, и двери арены закрывались до следующего года. Никакого ремонта. Никакой уборки. Следы крови смывали дожди, а не руки капитолийцев.

По прибытии сопровождавшая менторов профессор Серп приказала оставить свои вещи в автобусах. Кориолан сунул набитый едой сверток в карман брюк и прикрыл полой пиджака. Выйдя из прохладного кондиционированного воздуха на солнцепек, он увидел вереницу трибутов в наручниках под усиленным конвоем миротворцев. Менторам велели занять места возле выстроенных по дистриктам трибутов, и Кориолан очутился в самом конце рядом с Люси Грей. Позади них стоял только массивный Джессап с худенькой Лисистратой. Перед Кориоланом одиноко стоял подопечный Клеменсии, Рипер, который пытался задушить его в фургоне, и сердито смотрел себе под ноги. Пожалуй, в случае конфликта менторов и трибутов шансов у Кориолана было маловато.

Несмотря на хрупкое телосложение, Лисистрата обладала изрядной выдержкой. Ее родители, врачи, лечили президента Равинстилла, и к своему менторству она относилась с большим воодушевлением, изо всех сил стараясь наладить отношения с Джессапом. «Я принесла тебе немного мази для шеи, – прошептала она, – только смотри, спрячь ее получше». Джессап пробормотал что-то в знак согласия.

Миротворцы отодвинули от входа тяжелую решетку. Массивные двери распахнулись, открыв огромный вестибюль с заколоченными кабинками и засиженными мухами плакатами, рекламирующими представления довоенных времен. Сохраняя строй, ребята последовали за солдатами к ряду пыльных турникетов в рост человека. Для пропуска годились те же самые жетоны, которыми до сих пор оплачивали проезд в троллейбусе.

Вход для бедных, подумал Кориолан. Или даже не так, на ум пришло слово «плебеи». Семейство Сноу пользовалось другим входом, для избранных. В их ложе имелась крыша, раздвижное окно и кондиционер, благодаря чему там было вполне комфортно даже в жаркий день. Закрепленный за ними безгласый приносил закуски, напитки и игрушки для Кориолана и Тигрис. Если детям становилось скучно, они могли подремать на мягких плюшевых сиденьях.

Миротворцы у турникетов бросали жетоны, запуская одновременно по ментору с трибутом. После каждого прохода жизнерадостный голос объявлял: «Наслаждайтесь шоу!»

– Почему бы вам просто не отключить блокировку? – спросила профессор Серп.

– Ничего не поделаешь, ключ куда-то подевался, – пояснил миротворец.

– Наслаждайтесь шоу! – велел голос Кориолану, когда он миновал турникет. Надавив на закрывающую планку, юноша понял: назад хода нет. Сверху все пространство сводчатого проема блокировали железные прутья. Похоже, завсегдатаи дешевых мест покидали арену в другом месте. Вероятно, для рассеивания толпы это было и эффективно, хотя отнюдь не утешало нервного ментора на сомнительной учебной экскурсии.

Миновав турникеты, отряд миротворцев вошел в коридор, ориентируясь лишь по аварийному освещению на полу. По обеим сторонам открывались проходы, которые вели к определенным рядам мест. Трибуты с менторами шли в ногу, окруженные миротворцами. Войдя в темноту, Кориолан попросил у Лисистраты листок бумаги, прикрыл им салфетку с едой и сунул ее в скованные руки Люси Грей. Подношение быстро исчезло в кармане юбки с оборками. Ну вот, теперь его подопечная не умрет с голоду. Их пальцы соприкоснулись, и по телу Кориолана словно искра пробежала. Темнота и близость девушки будоражили кровь. В конце коридора он сжал ее ладонь напоследок, поскольку при солнечном свете подобное проявление чувств было бы крайне неуместно.

В детстве Кориолану приходилось бывать на арене, в основном во время цирковых представлений, а еще на военных смотрах, которыми командовал его отец. Последние девять лет он смотрел Игры по телевизору, однако к открывшемуся зрелищу оказался совершенно не готов. Несмотря на следы разрушения, огромный амфитеатр поражал своим величием. На фоне уходящих вверх трибун дети казались просто жалкими букашками, каплями воды в потоке, камешками в лавине.

Вездесущие телекамеры помогли Кориолану прийти в себя и принять невозмутимое выражение лица, подобающее отпрыску Сноу. Люси Грей выглядела пободрее, чем вчера, и без тяжелых кандалов двигалась намного проворнее. Она помахала Липиду Мальвазия, однако тот никак не отреагировал. Репортеры стояли с каменными лицами и вели себя на редкость смирно – согласно данной им директиве, этот день должен был пройти под знаком скорби и возмездия.

Когда Сатирия объявила об экскурсии, Кориолан, конечно, не рассчитывал получить удовольствие от осмотра арены, но и не ожидал, что ему станет так грустно. Миротворцы, которые окружали их по бокам, разошлись, и шеренга подростков теперь послушно следовала за отрядом солдат по периметру поля – пыльное, безрадостное шествие. Прежде тем же маршрутом проезжали веселые цирковые артисты в блестящих костюмах верхом на слонах и лошадях. Кроме Сеяна на этих представлениях побывали, пожалуй, все менторы. По иронии судьбы, маленькая Арахна часто сидела в соседней ложе, наряженная в расшитое пайетками платьице, и вопила во все горло…

Кориолан осмотрел арену в поисках того, из чего Люси Грей смогла бы извлечь преимущество. Высокая стена, которая окружала поле и отделяла публику от действа на арене, подавала определенные надежды. В поврежденной поверхности имелись удобные углубления для рук и ног, и проворная девушка вскарабкалась бы наверх без особых усилий. Ворота в стене, расположенные симметрично с разных концов, также выглядели неплохо, хотя еще неизвестно, что находится в тоннелях, поэтому их следовало по возможности сторониться. Слишком легко угодить в ловушку. Пожалуй, лучше всего – спрятаться на трибунах, только сначала туда нужно взобраться.

Шеренга начала растягиваться, и Кориолан шепотом заговорил с Люси Грей:

– Утром было так ужасно…

– Ну, нас хотя бы покормили.

– Правда? – Похоже, не зря он вчера нажаловался Сатирии.

– Вечером, когда нас пытались построить, пара ребят потеряла сознание. Думаю, до организаторов дошло: если хотят увидеть нас на арене, придется им расщедриться. На ужин и на завтрак нам дали немного хлеба с сыром. Не волнуйся, твоя еда мне тоже очень пригодится. – Люси Грей похлопала по карману и стала больше походить на себя прежнюю. – Это ведь ты пел на похоронах?

– Да, – скривился Кориолан. – Меня попросили спеть, потому что все считают нас с Арахной лучшими друзьями. Мне неловко, что ты это слышала.

– У тебя хороший голос. Мой папа назвал бы его решительным. Просто песня досталась так себе, – утешила Люси Грей.

– Спасибо. Я ценю твое мнение.

Она толкнула его локтем в бок.

– На твоем месте я не стала бы это афишировать. Тут меня ставят не выше змеиного брюшка.

Кориолан покачал головой и усмехнулся.

– Чего? – не поняла она.

– Ты так смешно выражаешься! Точнее, смешно не по сути, а по форме. Ярко.

– Я не говорю ни «по сути», ни «по форме», если ты про это, – язвительно заметила Люси Грей.

– Мне нравится, как ты говоришь. По сравнению с тобой я выражаюсь слишком чопорно. Как ты назвала меня тогда в зоопарке? Пирожным?

– Пирожным с кремом! А разве вы так не говорите? – удивилась она. – Знаешь, вообще это комплимент. Там, где я живу, пирожные довольно твердые, а крема в них меньше, чем зубов у курицы.

Кориолан расхохотался, забыв, где они находятся и насколько уныло все вокруг. Для него не существовало сейчас ничего, кроме ее улыбки, мелодичного голоса и легкого невинного флирта.

А потом мир вокруг них взорвался.

Глава 10

О бомбах Кориолан знал не понаслышке и боялся их до жути. Взрывная волна сбила его с ног. Ударившись о землю, он машинально распластался ничком, повернув голову набок и прикрывая согнутым локтем глаз и ухо.

Первая бомба сработала возле главного входа и запустила цепочку взрывов по всей арене. О бегстве не могло быть и речи. Оставалось лишь цепляться за содрогающуюся землю, надеяться, что все скоро закончится, и пытаться не паниковать. В детстве они с Тигрис заметили: при бомбежке время растягивается и сжимается самым причудливым образом, бросая вызов всем законам природы.

В военные годы капитолийцев приписывали к бомбоубежищам неподалеку от места жительства. В фешенебельном здании, где жили Сноу, имелся крепкий и просторный подвал, в котором помещались не только обитатели дома, но и еще половина квартала. К сожалению, система оповещения в Капитолии сильно зависела от электричества. Из-за перебоев с энергией, связанных с мятежами в Дистрикте-5, свет часто пропадал и сирены не срабатывали, поэтому иногда они с Тигрис и Мадам-Бабушкой (если только она не распевала гимн) не успевали спуститься в подвал и прятались под обеденным столом, высеченным из цельного куска мрамора, который стоял в дальней комнате. Несмотря на отсутствие окон и массивную плиту над головой, от свиста снарядов мышцы Кориолана цепенели, и потом он долго не мог нормально ходить. На улицах и в Академии тоже было опасно – бомбежка могла застать тебя где угодно. Обычно ему везло, и находилось место гораздо лучше этого. Теперь, лежа под открытым небом и чувствуя себя совершенно беззащитным, Кориолан ждал, когда же наконец бесконечное время бомбежки закончится, и думал о том, насколько серьезно повреждены его внутренние органы.

Никаких планолетов, внезапно осознал он. Значит, бомбы заложили на арене? Пахло дымом, вероятно, там были и зажигательные бомбы. Щурясь сквозь черный дым и поднятую взрывами пыль, Кориолан увидел футах в пятнадцати Люси Грей, сжавшуюся в комок лицом к земле и прикрывшую уши кончиками пальцев – большего не позволяли наручники. Она судорожно кашляла.

– Прикрой лицо! Достань салфетку! – крикнул он.

Головы Люси Грей не подняла и все же наверняка расслышала, потому что упала набок и достала из кармана салфетку. Крекеры и цыпленок вывалились на землю. Кориолан отвлеченно подумал, что вряд ли теперь она будет в голосе на интервью.

Затишье оказалось обманчивым. Не успел Кориолан поднять голову, как грянул последний взрыв, и на него дождем обрушились горящие обломки киоска – он ощутил давно забытый вкус розовой сахарной ваты, яблок в карамельной глазури. Что-то ударило по голове, на спину навалилась тяжелая балка, пригвоздив к земле.

Кориолан застыл, не в силах встать. В нос ударил едкий запах гари, и он понял, что балка горит. Он попытался взять себя в руки и выбраться из-под обломков, однако перед глазами все поплыло, а во рту стало кисло от рвущегося наружу персикового пирога.

– На помощь! – завопил Кориолан. Такие же крики раздавались повсюду, только из-за поднявшейся пыли никого не было видно. – Помогите!

Огонь опалил волосы, и он задергался, тщетно пытаясь освободиться. Жгучая боль начала вгрызаться в шею и плечо, и Кориолан с ужасом понял, что сгорит заживо. Он снова завизжал, однако все поглотило облако темного дыма. И вдруг среди пылающего ада возник темный силуэт. Люси Грей окликнула его по имени, затем резко обернулась, заметив нечто, скрытое от взгляда Кориолана. Сделав к нему несколько шагов, она замерла, явно разрываясь между желанием убежать и необходимостью помочь ему.

– Люси Грей! – взмолился он срывающимся голосом. – Помоги!

Она бросила последний взгляд в сторону и помчалась к нему. Балка на спине сдвинулась, потом снова придавила Кориолана, наконец приподнялась ровно настолько, чтобы он смог выползти. Люси Грей помогла ему встать, забросила его руку себе на плечи и повела прочь, подальше от языков пламени, вглубь арены.

Кое-как откашлявшись и справившись с рвотными позывами, Кориолан с новой силой ощутил боль в ушибленной голове, заныли ожоги на шее, плечах и спине. Он обнаружил, что судорожно цепляется за юбку Люси Грей, словно та была его спасательным кругом. Ее скованные руки покрывали волдыри.

Дым рассеялся, по всей арене стали видны воронки от взрывов и место у главного входа, где заложили основной заряд. Ущерб был настолько велик, что вдали теперь просматривалась улица и на ней два силуэта – беглецы покидали арену. Значит, именно это заставило Люси Грей остановиться, когда она спешила к нему на помощь? Возможность побега. Другие трибуты наверняка воспользовались шансом. С улицы раздались крики и звуки сирены.

Через завалы пробирались медики и спешили к раненым.

– Все хорошо, – обнадежил он Люси Грей. – Помощь близко.

Кориолана уложили на носилки. Он выпустил подол девушки, ожидая, что ей принесут вторые носилки, однако вместо этого на нее с грязной руганью набросился миротворец: швырнул на землю и приставил к голове пистолет. «Люси Грей!» – закричал Кориолан… Никто не обратил на него внимания.

Хотя из-за удара по голове было трудно сосредоточиться, он понимал, что они едут в больницу, и вскоре узнал приемный покой, где медсестра отпаивала его газировкой всего день назад. Потом он лежал на столе под ярким светом, а вокруг столпилась целая команда врачей, чтобы оценить повреждения. Кориолану хотелось спать, но врачи продолжали его тормошить и задавать вопросы, и от их несвежего дыхания вновь накатила волна тошноты. Бесконечные обследования, уколы и наконец – какое блаженство! – ему дали уснуть. В течение ночи Кориолана периодически будили и светили в глаза фонариком. Поскольку на вопросы он отвечал исправно, ему позволяли снова впасть в забытье.

Когда он проснулся на следующий день, в воскресенье, был уже полдень. Над ним склонились встревоженные лица Мадам-Бабушки и Тигрис. На сердце у Кориолана сразу полегчало. Я не один. Я не на арене. Я в безопасности.

– Привет, Корио, – сказала Тигрис.

– Привет. – Он попытался улыбнуться. – Ты пропустила бомбежку.

– Знаешь, гораздо хуже было караулить здесь, понимая, что тебе приходится справляться в одиночку.

– Не в одиночку, – возразил он. Морфлинг и сотрясение мозга мешали вспоминать подробности. – Люси Грей… Кажется, она спасла мне жизнь. – Мысли разбегались; было приятно и в то же время тревожно.

Тигрис сжала его руку.

– Я вовсе не удивлена. Она – хорошая! Люси с самого начала пыталась тебя защитить.

Мадам-Бабушке требовались более весомые доказательства. После того как Кориолан поведал ей о случившемся буквально по секундам, она пришла к следующему выводу:

– Вероятно, девчонка поняла: если побежит, миротворцы ее застрелят. И все же твой трибут показала характер. Похоже, она и в самом деле лучше обычного отребья из дистриктов.

Это была высшая похвала, на которую могла сподобиться Мадам-Бабушка.

Слушая рассказ Тигрис, Кориолан понял, насколько все серьезно. Происшествие на арене (или то, как его представили «Новости Капитолия») напугало жителей еще и потому, что имело далеко идущие последствия. Неизвестно, кто заложил бомбы – ясное дело, повстанцы, только какие именно? То ли недобитки из Дистрикта-13, то ли, не ровен час, какие-нибудь капитолийские подпольщики. Установить хронологию преступления тоже не удалось. Между Голодными играми арена стояла запертая и заброшенная, поэтому бомбы могли заложить и шесть дней, и шесть месяцев назад. Камеры слежения располагались у всех входов, однако проникнуть в ветшающее здание иным способом, по-видимому, не составляло труда. Неизвестно даже, что активировало взрыв – то ли дистанционное управление, то ли неверный шаг.

Неожиданные потери взбудоражили весь Капитолий. Гибель обоих трибутов из Дистрикта-6 мало кого волновала, но тот же самый взрыв унес жизни близнецов Рингов. Трое менторов попали в больницу: Кориолан, Андрокл Андерсон и Гай Брин, приписанные к трибутам из Дистрикта-9. Последние были в критическом состоянии, причем Гай потерял обе ноги, да и почти всем остальным менторам, трибутам и миротворцам понадобилась врачебная помощь.

Кориолан был в замешательстве. Он искренне симпатизировал Полло и Диди, таким зацикленным друг на друге, таким жизнерадостным. Где-то рядом сражался за жизнь Андрокл, мечтавший вслед за матерью стать репортером «Новостей Капитолия», и Гай, баловень Цитадели со своими дурацкими шуточками.

– Как насчет Лисистраты? – Она шла позади Кориолана.

Мадам-Бабушка замялась.

– Девочка цела. Налево и направо рассказывает, что ее спас тот большой уродливый юноша из Дистрикта-12 – якобы прикрыл своим телом. На самом деле кто знает, как было дело. Викерсы обожают находиться в центре внимания.

– Неужели? – засомневался Кориолан. Он не помнил ни одного случая, чтобы Викерсы были в центре внимания, за исключением ежегодной пресс-конференции, на которой они неизменно объявляли, что президент Равинстилл здоров. Сдержанная и деловитая Лисистрата никогда не привлекала к себе внимания. Само предположение, что ее можно поставить в один ряд с Арахной, рассердило Кориолана.

– Лисистрата сделала всего одно короткое заявление, сразу после взрывов. Пожалуй, она сказала правду, Мадам-Бабушка, – вмешалась Тигрис. – Похоже, жители Дистрикта-12 не так уж и плохи. И Джессап, и Люси Грей повели себя храбро.

– Ты видела Люси Грей? Я имею в виду по телевизору. Она выглядит нормально? – с тревогой спросил он.

– Не знаю, Корио. Никаких репортажей из зоопарка не показывали. В списке мертвых трибутов ее тоже нет.

– А еще погибшие есть, кроме трибутов из Шестого? – Кориолан не хотел показаться бессердечным, но ведь все они были для Люси Грей конкурентами.

– Да, некоторые погибли после взрывов, – кивнула Тигрис.

Обе пары из Первого и Второго бросились бежать сквозь брешь возле главного входа. Ребят из Дистрикта-1 застрелили на месте, девушка из Второго добежала до реки, перепрыгнула через стену и разбилась насмерть, а Марк исчез без следа, и теперь по городу бродит отчаянный, опасный и очень сильный беглец. Судя по сдвинутой крышке люка, он спустился в «Перевоз» – сеть тоннелей под Капитолием, но наверняка этого не знал никто.

– Полагаю, в арене они видят некий символ, – заметила Мадам-Бабушка. – Как и в годы войны. Беда в том, что трансляцию в дистрикты прервали только через двадцать секунд, и это, несомненно, стало поводом для торжества. Звери они и есть звери.

– Вряд ли репортаж с арены видели многие, Мадам-Бабушка, – возразила Тигрис. – Жители дистриктов не любят смотреть Голодные игры.

– А много и не надо, – отрезала старуха. – Дурные вести распространяются со скоростью пожара.

Вошел врач, с которым Кориолан разговаривал в приемном покое после нападения змей, и представился: доктор Вейн. Он отправил Тигрис с Мадам-Бабушкой домой, осмотрел Кориолана и объяснил, что сотрясение мозга у него средней тяжести, а ожоги прекрасно реагируют на лечение. Если так пойдет и дальше, то через пару дней его выпишут, хотя для полного выздоровления понадобится время.

– Вы не знаете, как дела у моего трибута? Она довольно сильно обожгла руки, – вспомнил Кориолан. Каждый раз при мысли о Люси Грей он ощущал укол беспокойства, потом сказывалось действие морфлинга, и он погружался в апатию.

– Точно не знаю, – ответил доктор. – Впрочем, в зоопарке есть первоклассный ветеринар. Полагаю, к началу Игр она будет в полном порядке. Только это уже не ваша забота, молодой человек. Вам сейчас нужно поправляться, и значит – больше спать.

Кориолан с радостью погрузился в сон и не просыпался до утра понедельника. Из-за больной головы и истерзанного тела покидать больницу он не спешил. Прохладный кондиционированный воздух остужал ожоги, заботливые медсестры регулярно приносили щедрые порции легкой еды. Все новости он смотрел по телевизору с большим экраном, прихлебывая лимонную газировку, которой ему давали вдоволь. Двойные похороны близнецов Рингов должны были состояться на следующий день. Охота на Марка продолжалась. И Капитолий, и дистрикты находились под усиленной охраной.

Три ментора погибло, трое в больнице – точнее, четверо, считая Клеменсию. Шестеро трибутов мертвы, один сбежал, многие ранены. Если доктор Галл хотела внести в Голодные игры разнообразие, то она вполне преуспела.

После обеда хлынул поток посетителей, и первым был Фест с рукой на перевязи и несколькими швами на щеке, посеченной осколками. Приятель рассказал, что занятия в Академии отменили, и всем ученикам велели прийти на похороны Рингов. При упоминании близнецов он едва не разрыдался, и Кориолан подумал, что и сам наверняка реагировал бы не менее эмоционально, если бы не морфлинг, который гасил и боль, и радость. Потом заглянула Сатирия с печеньем из пекарни, передала наилучшие пожелания от всех учителей и заметила: хотя случившееся и весьма прискорбно, шансы Кориолана получить премию по окончании Академии возросли. Через некоторое время появился ничуть не пострадавший Сеян с сумкой Кориолана и кучей восхитительных сэндвичей с мясным рулетом, заботливо приготовленных его мамой. По поводу своего сбежавшего трибута он мало что знал. Наконец пришла Тигрис без Мадам-Бабушки, которая осталась дома, зато прислала ему на выписку чистую школьную форму. Ей хотелось, чтобы внук выглядел как нельзя лучше перед камерами, если таковые будут. Кузены поделили сэндвичи, а затем Тигрис гладила Кориолана по больной голове, пока он не задремал, как всегда делала в детстве, когда его мучили мигрени.

На рассвете вторника Кориолан проснулся, ожидая увидеть медсестру, пришедшую проверить его жизненные показатели, и, к своему удивлению, обнаружил в палате изуродованную Клеменсию. То ли из-за змеиного яда, то ли из-за антидота ее золотисто-коричневая кожа слезала клочьями, белки глаз стали цвета яичных желтков. Но хуже всего были судороги, охватившие все тело: лицо корчилось в гримасах, язык периодически высовывался изо рта, руки дергались.

– Тсс! – прошипела она. – Мне нельзя здесь находиться. Не говори им, что я к тебе приходила! Мне ничего не объясняют! Меня никто не навещает! Мои родители вообще знают, что случилось? Может, они думают, что я умерла?

Сонный и накачанный лекарствами Кориолан никак не мог взять в толк, о чем она говорит.

– Твои родители? Они же здесь были. Я сам их видел.

– Нет. Ко мне никто не приходит! – вскричала она. – Корио, я должна отсюда выбраться! Я боюсь, что она меня убьет! Здесь нельзя оставаться. Мы с тобой в опасности!

– Что? Кто тебя убьет? Не говори ерунды!

– Доктор Галл, конечно! – Клеменсия стиснула его руку, и ожоги вспыхнули болью. – Ты ведь знаешь, сам все видел!

Кориолан попытался разжать ее цепкие пальцы.

– Вернись в палату, Клемми, ты нездорова. Наверное, так на тебя действует змеиный яд. Ты воображаешь то, чего нет.

– И это тоже? – Клеменсия рванула ворот больничной рубашки, открыв участок кожи на груди и плечо. Там виднелись ярко-синие, розовые и желтые чешуйки, переливавшиеся точно так же, как змеи в террариуме. Кориолан ахнул, и она завопила: – И эта дрянь растет! Понимаешь, растет!