Ближний берег Нила Вересов Дмитрий

I

«Is there life on Mars?» — недостающие к музыке слова звучали в голове.

Нил приоткрыл зажмуренные глаза и в последний раз посмотрел на худенькое тело, прикрытое ниже пояса клетчатым пледом, на нечеловечески прекрасное бескровное лицо. Не мертвое, нет, просто неживое. Обтянутое даже не выбеленным пергаментом — тот все же хранит в себе воспоминания о живом существе, из кожи которого сделан, — а атласом, чуть пошедшим морщинами белым атласом. Волосы, отросшие, подкрашенные хной, аккуратно завитые, казались синтетическими. И вся она была как большая тряпичная кукла, изготовленная гением-извращенцем, выкравшим живую Линду и подменившим ее своим творением. Или сама она улизнула в последнее мгновение, оставив вместо себя двойника, кадаврицу, наряженную невестой.

На кремации настоял он сам. Не то чтобы кто-нибудь активно возражал — Ольга Владимировна держалась строго и величественно, словно королева в трауре, но Нил чувствовал, что для нее все это не более чем очередной спектакль; достойный Линдин папаша пил без просыпа и не всегда соображал, зачем, собственно, приехал в Ленинград; а мать, знать не желавшая дочки, пока та была жива, пребывала в постоянной прострации и лишь повторяла, что заберет ее с собой и похоронит на участке, который уже давно закрепила за всей семьей.

— Ну и повезете не гроб, а урну, — втолковывал ей Нил. — Не так хлопотно, и разрешения специального не надо.

— Не надо… — повторяла она, но Нил чувствовал, что смысл сказанного до нее не доходит.

Некоторая заминка возникла, когда Нил отозвал в сторонку вышедшего к ним распорядителя и попросил его вместо традиционного Шопена поставить, сообразно последней воле покойной, ту пленку, которую он принес с собой. Переполошенный ритуалыцик долго ломался, потом заявил, что должен посоветоваться с руководством. Совещание заняло минут пятнадцать, наконец добро было получено, и Линда — снегурочка в кружевном белоснежном платье, ни разу не надевавшемся при жизни, — опустилась в огненное чистилище под лирическое попурри на темы Поля Маккартни и Дэвида Боуи. Эту композицию Нил придумал, исполнил и записал накануне ночью.

«And the light of the night fell on me…»

И только в автобусе, увозящем их из крематория на поминки, Нил развернул бумажку, которую на выходе из траурного зала вложил в его ладонь мелькнувший на мгновение Костя Асуров. Следователь назначал ему встречу через два дня, на платформе станции Лосево.

А днем раньше предстояло получить урну с прахом.

Четыре тысячи триста восемьдесят две. Четыре тысячи триста восемьдесят три… Четыре тысячи триста восемьдесят четыре…

Это число надо запомнить. Во что бы то ни стало запомнить. Пометить шпалу сочащейся из носа кровью, отползти под тень кактуса, сделать два-три глотка из теплой фляги и забыться, насколько дано будет забыться. Потому что нет больше сил ползти вдоль сверкающих рельсов, уходящих за горизонт…

— Эй, Нил! Ты в норме?

То ли забвение оказалось слишком глубоким, то ли остановившаяся на рельсах белоснежная дрезина, убранная розами и разноцветными ленточками, появилась бесшумно, аки призрак. Нил протер воспаленные глаза, сел. С дрезины улыбался и махал ему рукой счастливый Ринго. В шикарном ковбойском костюме он был больше похож не на Ринго Старра, а на Ринго Кида из довоенного вестерна «Дилижанс».

Из-за его плеча выглядывала Линда в мелких золотистых кудряшках, которые очень ей шли. Одета она была в открытое розовое платье с кринолином. Он помахал им в ответ и крикнул:

— На. праздник едете?

— В Мексико-сити всегда праздник!

— А можно с вами?

— Нельзя. У каждого свой путь в Мексико-сити. Досчитай до. конца свои шпалы — вот ты и пришел.

— Линда, а почему молчишь ты? Дрезина медленно и беззвучно стронулась с места.

— Линда! — в отчаянии крикнул Нил.

— Бай, док Кэссиди! Встретимся на карнавале! Она подняла руки, и на ярком солнце блеснули изящные золотые кандалы.

Белоснежный корабль прерий истаял в жарком колышущемся мареве…

Четыре тысячи триста восемьдесят пять…

Нил проснулся весь в поту, стремительно встал, резкостью собственных движений сбивая остатки наваждения.

— Почему ты не разбудил меня?! — сердито выкрикнул он.

— Рано еще, — не оборачиваясь, сказал Кир Бельмесов.

— Скорее… Надо успеть.

— Не мешай. Чай пей.

Нил отвернулся от стола, за которым Бельмесов колдовал над какими-то кореньями, плеснул из заварного чайника немного зеленого чая, отхлебнул.

Остывший чай был горек и отдавал аптечной микстурой. Нил вернулся в кресло.

Ожидание было нестерпимым. Если они опоздают и Линда въедет в небесный Мехико, не освобожденная от оков, так похожих на изысканные украшения, она не избавится от них всю оставшуюся вечность. Вечность! От этого слова разило таким холодом, что у Нила застучали зубы, бесконтрольно и громко, так что даже Бельмесов услышал и с удивлением посмотрел на Нила: хоть в доме уже с месяц не топили, жара в башне стояла, как в финской бане — и по полу, и над головой тянулись распределительные трубы с горячей водой.

— Пора, — сказал наконец Бельмесов. Они спустились на площадку перед Ниловой дверью. Нил поднял заранее заготовленный мешок, вслед за Бельмесовым протиснулся в узкое чердачное окно и очутился на крыше.

Ночь была ясная, безветренная и поразительно холодная для конца апреля. В свете полной луны все предметы обретали причудливую фактуру сновидения — слишком отчетливы были все линии и формы, слишком приглушены все цвета и оттенки.

Прутики антенн подернулись тончайшими кристаллами изморози. Нил подошел к тому месту, где остановился Бельмесов, открыл мешок и принялся доставать оттуда щепки, ветки, скрученные листья.

— Сюда клади, — распорядился Бельмесов. — Зажигай!

Сухая кучка занялась мгновенно. Взвился длинный веселый язычок пламени. Нил даже не заметил, в какой момент на Бельмесове появилась странная четырехугольная шапка.

— На огонь смотри, — велел потомок шаманов. — Как белый будет — отпускай ее.

Он двинулся вокруг костерка, пританцовывая на полусогнутых ногах, что-то бормоча нараспев и периодически подбрасывая в огонь щепотки травы. Пламя взрывалось искрами, становилось то багровым, то зеленым, то фиолетовым. Нил отошел на несколько шагов, держа наготове раскрытый сосуд. Он провел пальцем по розовой пластмассовой поверхности, вдоль оставленной гравером бороздки, читая кожей: «Ольга Владимировна Баренцева, 1953-1982». Шаги Бельмесова убыстрялись, монотонный речитатив делался все быстрее и ритмичнее. Перед Нилом мелькало взмокшее лицо шамана, блистающие бельма закаченных глаз.

— И-и-и! — неожиданно тоненько взвыл Бельмесов, и пламя вдруг взвилось почти прямоугольным белым столбом.

Нил наклонил урну, размашисто провел ею перед собой и выкрикнул, как учили:

— Ом мани дэва хри!

Взметнувшийся серый пепел — последняя земная материальность Линды — на мгновение обрел очертания женского силуэта, потом — летящей птицы, и замер в морозном воздухе неровной, мелко мерцающей спиралью.

— Ты свободна, — прошептал Нил. — До свидания, любимая…

II

— Ну еще хоть полчасика, а? Клев-то какой!

— Завелся? А ведь всю дорогу отбрыкивался… Нет, брат, хорошенького помаленьку. И этого-то до дому не дотащишь.

Асуров показал на три толстенные гирлянды крупных окуней, насаженных под жабры на длинные проволочные шомпола. Несколько рыб еще трепетало, било серебристыми хвостами, остальные смирно уставили круги белых с красным ободом глаз в черное небо. Нил вздохнул и принялся наматывать леску на катушку.

— Я и предположить не мог, — говорил он следователю, методично складывающему снасти. — Я всегда считал, что рыбалка — занятие созерцательное, когда часами сидят с удочкой, кормят комаров или мерзнут над лункой, думают о чем-то великом и изредка подсекают случайную глупую рыбеху. А тут такая динамика, такой азарт! У меня рука устала таскать. Они прямо взбесились, и если бы насадить еще тройник на грузило…

— Главное — правильно выбрать место и время… Кстати, сейчас как раз время ужина. Ты ведь проголодался?

— Не то слово! Пока ловили, я не ощущал, а сейчас как навалилось — быка бы съел!

— Быка не гарантирую, но ушица отменная будет. Давай грузи улов на тачку и пошли…

— Ох, а тут цивильно! — сказал Нил, войдя в просторные сени, обшитые крупными лакированными досками. — Не ожидал от здешней глухомани.

— А ты думал! В сапогах не ходи, здесь снимай, на коврике…

Стол был сервирован в изысканном деревенском стиле. Огурчики, сало, соленые грузди, квашеная капуста и моченая брусника, рассыпчатая отварная картошка и восхитительная наваристая уха. Единственной нехарактерной черточкой было малое количество спиртного: перед первой закуской расплескали на два полторастика маленькую, а всю дальнейшую трапезу запивали домашним квасом — клюквенным и медовым.

— А вот я намедни в журнале читал, как в Исландии на озерах рыбачат.

Выходит, значит, крестьянин на лед, один лом в руках, гуляет и смотрит, где внизу рыбина побольше отдыхает. А лед там чистейший, сам понимаешь, страна повышенной экологии… — разглагольствовал Асуров. — Находит он, значит, такое место, встанет над ним и давай ногами топать изо всех сил. Рыбка испугается, отплывет, — а он за нею, она остановится — и он остановится и снова топает. Рыба на третье место — он туда же. И так до тех пор, пока ее окончательно не утомит, то есть сколько бы ни топал, она уже не реагирует. Тогда пробивает ломом лунку и вытаскивает добычу голыми руками…

— Без шума и пыли, — согласился Нил, при этом подумав: «Он и меня берет измором, как ту рыбу. Выжидает, когда я сам начну выспрашивать его о деле…»

Следователь словно услышал его мысли и поднялся.

— Ну, вроде насытились, слава Богу. Может сюда перейдем?

Они пересели в кресла возле журнального столика. Нил закурил, а Асуров вытащил из кармана конверт, извлек из него пачку фотографий, отобрал две и положил на гладкую крышку столика.

— Взгляни. Тебе эти личности не знакомы? Нил вгляделся в глянцевые прямоугольники фотографий. Конкретно этих людей он не знал, но характерность типажей вызвала в пальцах трепет узнавания. Первый из изображенных был лысый, тощий, с тяжелыми веками рептилии, большим носом и ушами, похожими на локаторы.

Нил готов был поручиться, что при разговоре глазки у этого человека постоянно шныряют туда-сюда и никогда не смотрят на собеседника. Второй же, раскормленный красавчик южного типа, этакий хозяин жизни, наоборот, из тех, кто разглядывает тебя во всех подробностях, нагло и высокомерно, прикидывая, на сколько червонцев ты тянешь.

— Я похож на человека, у которого могут быть такие знакомые?

— Знакомых не всегда выбираем мы сами..Значит, не знаешь ни того, ни другого?

— Нет. А кто это?

— Лысый — это Змей, он же гражданин Евсеев, очень, надо сказать, скользкий гражданин.

— Заметно.

— Крупный валютчик и спекулянт. Хитер, осторожен, мы его полтора года разрабатывали, а взять смогли только на подставе… Ладно, речь не о том. На его процессе свидетелем проходил некто Бриллиант Яков Даниилович…

— Не этот ли? — Нил ткнул во вторую фотографию.

— Ты на редкость догадлив… Того же полета пташка, если не сказать хуже.

Ни к одному евсеевскому эпизоду его пристегнуть не удалось, хотя повязаны были крепко. Когда Евсеев получил высшую меру, Бриллиант перетрухал, занялся ликвидацией предприятия. Мы взяли его под плотное наблюдение, но до поры решили не трогать, рассчитывая, что он выведет нас на свои связи. Тактика себя оправдала — мы вычислили всю цепочку, по которой он все свои немалые ценности перекачивал в инвалюту, и установили, что Бриллиант планирует перекинуть капиталы за рубеж. Но по какому каналу? И тут всплывает одна персона совсем иного калибра. Ничего определенного — два невнятных телефонных разговора, встреча при множестве свидетелей. В первую очередь настораживал сам факт контакта: не такой человек этот столичный деятель, чтобы общаться с типами вроде Яши Бриллианта из удовольствия. Связывать их могло только дело, и дело немаленькое. Мы усилили наблюдение за Бриллиантом и вскоре установили точное время и место встречи Якова Данииловича с москвичом. Чтобы взять их обоих с поличным, мы дали Бриллианту упаковать большую партию долларов в серый дипломат и сесть с ним в «Красную стрелу».

— И тут внезапно появляются Линда с Ринго и путают все карты?

— Если бы внезапно! На появление любого нового лица мы бы тут же отреагировали, но здесь ситуация была иная. Мы долго и тщательно отслеживали все окружение Бриллианта и, естественно, не обошли вниманием и его, извини, интимную жизнь. Мы знали, что у Яши была однокомнатная квартирка на Юго-Западе, оформленная на престарелого родственника, в которой в разное время проживали несколько его любовниц. Последней, месяца за полтора до той поездки, туда вселилась временно не работающая гражданка Макаренко Анна Григорьевна, двадцати шести лет, беспартийная, незамужняя, не была, не участвовала, не привлекалась, студентка заочного юридического института, по месту учебы и последней работы — городской суд города Таганрога Ростовской области, секретарь — характеризуется положительно… Нил, твоя жена была потрясающей женщиной!

— Спасибо, я знаю…

— Она так убедительно сыграла хорошенькую недалекую вертихвостку, которой никакого дела нет до того, каким образом богатенький любовник обеспечивает ей сладкую жизнь, что нам и в голову не пришло поглубже покопаться в ее прошлом.

Только экстраординарные обстоятельства ее гибели заставили нас вплотную заняться личностью потерпевшей и установить в ней гражданку Баренцеву, объявленную во всесоюзный розыск по давнему делу о хищении в хозяйственном магазине. Лично я полагаю, что на Яшу она вышла не случайно, а вывести мог тот же Васютинский.

Операцию они продумали основательно. Линде удалось убедить Бриллианта взять ее с собой в Москву, в поезде она подсыпала ему в коньяк снотворного, преспокойно вышла в Болотом, спрятав чемоданчик в сумку, через полчаса пересела на поезд, идущий в обратном направлении, где ее ждал Васютинский. Наш сотрудник, посланный приглядывать за Яшей в поезде, все это элементарно проспал. По-человечески парня понять можно — такой поворот никто не мог предвидеть.

— По-человечески? А по службе?

— Переведен районным уполномоченным в Дудинку… Показательно, что возвращаться в Ленинград они не помышляли, а планировали сойти в Малой Вишере, где Васютинский снял частный домик, в котором их ждали несколько чемоданов с вещами, новые паспорта, изрядная сумма уже советских денег и автомобиль с доверенностью, выписанной на новую фамилию Васютинского — Лаврецкий.

— А она должна была стать Калитиной, — пробормотал Нил.

Взгляд следователя мгновенно сделался колючим, подозрительным.

— Откуда тебе это известно?

— Возвращение к истокам. Русская классика. Я, помнится, говорил тебе, что Линда была в девичестве Ильинская, а он — урожденный Штольц. Гончарова заменили Тургеневым. Вспомни ."Дворянское гнездо".

— Романтики! — вздохнул Асу ров. — Увы, любопытство возобладало над осторожностью, они прямо в купе взломали чемоданчик и, найдя в нем не только баснословные деньги, но и дорогое виски, решили отметить событие… Финал тебе известен. К сожалению, Яшенька оказался им не по зубам.

— Но деньги-то они умыкнули.

— Не так все просто. Все обнаруженные при них доллары оказались фальшивыми, как, впрочем, и большинство валюты, конфискованной ранее у Евсеева. У змея плешивого был и такой промысел, хотя о причастности к этому бизнесу Бриллианта мы прежде не догадывались.

— Выходит, Яша намеревался втюхать москвичу фальшивые доллары?

— Не думаю. Яхонт наш бриллиантовый, конечно, не Эйнштейн, но и не идиот, профессия не та, к тому же хитрость, трусость и инстинкт самосохранения у таких субъектов развиты, как правило, чрезвычайно и с лихвой покрывают недостаток ума.

Он прекрасно понимал, что после такого, как выражаются в их кругах, кидалова он на этом свете не заживется. Нет сомнений, что действовал он по заранее составленному плану, причем составленному не им.

— Но в чем смысл? Возить с собой фальшивые доллары, рисковать?

— Как оказалось, смысл большой. Я уже говорил, что москвич, с которым должен был встретиться Бриллиант — человек куда как непростой, и связи у него астрономические. Людей такого уровня можно брать только с поличным, при свидетелях, со всеми процессуальными тонкостями. Более того, скажу тебе по секрету, Москва никогда не санкционировала бы наше оперативное мероприятие, поставь мы их в известность, по кому собираемся работать. Но они знали лишь то, что мы ведем Бриллианта с большой суммой в валюте и в финале намереваемся выйти на неизвестного получателя. Наше руководство пошло на этот риск, рассудив, что дело верное, а победителей не судят… И прокололись мы по-страшному.

— Да уж. Такая операция сорвалась.

— Если бы только сорвалась, это было бы полбеды… Когда Яша не вышел из вагона вместе с остальными, наши подумали было, что умудрились его упустить, и так обрадовались, когда он все-таки появился, что не обратили внимание на отсутствие его спутницы. Тем более что и серый чемоданчик был при нем.

— Как это — при нем? Линда же этот чемоданчик увела.

— Значит, был второй, точная копия первого. В купе он мог оказаться только двумя путями: либо Линда принесла его с собой в красной сумке и подменила, пока Яша пребывал в отключке, либо кто-то положил его туда заранее, еще до того, как Бриллиант с Линдой сели в поезд. Лично я склоняюсь ко второму варианту — судя по тому, как события развивались дальше, Яша был сознательным участником этой комбинации, и если бы Линда не клюнула на удочку, он нашел бы другой способ избавиться от дипломата с долларами. Выкинул бы из окошка где-нибудь под Калинином — и взятки гладки!

— А отравленное виски…

— Для подстраховки. Расчет был точен — заполучив чемоданчик, Линда превращалась в смертельно опасного свидетеля, и ее нужно было убрать.

— Но я так и не понял, зачем все это было надо?

— А затем, что, когда орлы из группы захвата устроили в холле гостиницы «Украина» эффектную сцену задержания при передаче чемоданчика, финал у этой сцены получился нелепым и позорным. Вместо тугих пачек долларов в чемоданчике обнаружили юбилейный трехтомник Чехова и шоколадный набор «Невский». Понятно, что извинениями не обошлось. В течение недели под тем или иным предлогом от работы были отстранены все начальники, бывшие хоть немного в курсе операции, следственная группа расформирована, все материалы по делу Бриллианта изъяли и увезли в Москву. С самого Яши взяли подписку о невыезде, а через несколько дней он, прямо как в известной песне, пьяный на своей машине навернулся с моста, только не с Крымского, а с Аларчина. Вместе с ним в воду ушли все концы. А куда девалась большая часть его нетрудовых накоплений, можно только догадываться.

— М-да, масштабный деятель этот москвич, — в задумчивости проговорил Нил. — Кстати, ты ни разу не упомянул его имя. Это кто-нибудь очень известный? Очень высокопоставленный?

— Ну, известность его достаточно ограничена, к всенародной славе он не стремится, а что касается должности, то этот гражданин скромно трудится в постоянном представительстве одной из союзных республик.

— Но почему тогда он пользуется таким колоссальным влиянием?

— Видишь ли, во все времена существовали люди, наделенные особым талантом — умением быть нужными.

— А разве это плохо? Ненужные люди — они никому не нужны.

— Нужность таких людей специфична. Когда предлагают запретный плод плюс гарантии безнаказанности, устоять не всегда легко. Тем более когда есть чем оплатить услугу, а плод уж больно сладок.

— Поставляет девочек Папе Римскому и вино персидскому шаху?

— Если твои слова понимать в метафорическом смысле, то ты попал в точку.

Подумай, что в нашем обществе можно считать эквивалентом вина или свинины для мусульманина или половых связей для католического священника?

— Ну, не знаю… Романы Солженицына?

— Смешной ты… Одна половина клиентов нашего московского друга такой фамилии вообще не знает, а другая имеет неограниченный доступ к любой антисоветской макулатуре, причем многим даже вменяется в обязанность ознакомиться с ней, чтобы знать противника в лицо. Кстати, и тебе полезно было бы взглянуть.

— На Солженицына?

— Нет, на более непосредственного противника. Асуров выложил на стол третью фотографию. Запечатленный на ней мужчина был лыс и худ, но этим Сходство с валютчиком Евсеевым исчерпывалось. Тонкие, иронично изогнутые губы, умный взгляд круглых совиных глаз, крупный прямой нос, глубокая вертикальная морщина посреди широкого лба…

— Так ты знаешь его? — хлестко спросил Асуров, не сводя глаз с Нила. — Откуда?

— Показалось, — хрипло ответил Нил. — Этого просто не может быть…

— Чего не может быть?

— Понимаешь… когда я совсем мальчишкой проболтался незнакомому человеку насчет… ну, насчет одной семейной драгоценности… А потом ее украли прямо из квартиры. Больше ничего не взяли.

— И этот человек был он? — Асуров ткнул в фотографию.

— Похож. Тот был, конечно, моложе и не такой… ну, не такой властный. А этому бы Юлия Цезаря играть.

— Тоже заметил? В наших оперативных разработках он и проходил как Цезарь.

— Ты так и не сказал, чем именно совращает наших непорочных граждан московский Цезарь, — чуть успокоившись, заметил Нил.

— Возможностью делать деньги.

— Извини, но мне казалось, что его интересуют как раз те круги, которые не страдают от недостатка денег.

— Вот именно. Они страдают от их избытка. Когда у человека появляется лишняя пятерка, он покупает бутылку водки или билет в театр, двести рублей — и он приобретает новый костюм или путевку в Крым, несколько тысяч — автомобиль или дачу. Но когда все это уже есть, а в кубышке еще позвякивают денежки, то как-то обидно их тратить на восьмой по счету гарнитур из карельской березы или на десятую брошь белого золота. Начинает хотеться заводиков, пароходиков, счетов в швейцарском банке, недвижимости во Франции и акций в нефтяных компаниях…

Аппетит приходит во время еды. Но вся загвоздка в том, что при нашей системе гражданин имеет право на личную собственность, но на собственность частную, то есть на приносящую доход права не имеет.

— Иными словами, наличие у жены хитрого завмага восемнадцати норковых шуб законом не возбраняется, а наличие у старушки на рынке нескольких кульков с семечками законом преследуется? Я правильно понял?

— Примерно так. Помяни мое слово, эта нестыковочка для социализма окажется поопасней всех Солженицыных вместе взятых, только одни этого не видят, а другие видеть не хотят. Зато вот эти господа, — Асуров ткнул пальцем в фотографию «Цезаря», — все видят и действуют соответственно… А теперь представь себе, что ты судья…

— Я не судья, — прервал его Нил.

— Ну тогда следователь, частный детектив, вроде Шерлока Холмса. Разве тебе никогда не хотелось хоть немного побыть Шерлоком Холмсом? У тебя есть факты, есть характеристики основных фигурантов. Тебе предстоит ответить на несколько вопросов. Вопрос первый: была ли смерть твоей жены результатом несчастного случая, самоубийства или убийства?

— Убийства, — побелевшими губами выговорил Нил.

— А смерть Штольца-Васютинского?

— Тоже.

— Смерть Бриллианта?

— Не уверен, но скорее всего.

— Были ли эти убийства преднамеренными?

— Были.

— Имелся ли во всех случаях корыстный мотив0 — Да.

— Кто виновен в совершении этих убийств?

— Он. — Нил показал на фотографию «Цезаря».

— Должен ли виновный предстать перед судом и понести заслуженное наказание?

— Должен… Но ведь нет никаких улик, никаких свидетелей, а при его связях…

— Согласен. Вероятнее всего, конкретно по этому делу привлечь его безнадежно. Но ты уверен, что его бурная деятельность свободна от других аналогичных эпизодов? Разве смерть Линды не будет хотя бы частично отомщенной, даже если он пойдет под расстрел не за ее убийство, а, скажем, за крупные экономические преступления?

— Конечно. Но при его всемогуществе что вы сумеете ему инкриминировать?

— Ну, он пока еще не Господь Бог и даже не Генеральный секретарь. И на него можно найти управу. Если с пуленепробиваемыми фактами выйти на самого Андропова, на Политбюро…

— А как вы добудете такие факты? Неужели вы думаете, что он допустит до своего хозяйства энтузиастов-правдолюбцев из чухонской провинции?

— Факты добудешь нам ты! — грохнул совсем рядом новый голос.

Нил вздрогнул, поглядел туда, откуда доносился этот голос — и вздрогнул еще раз.

Доктор Евгений Николаевич был чрезвычайно внушителен и почти неузнаваем. И дело было не только в безупречно отутюженной генеральской форме. Изменилась осанка, четче обозначились квадратные челюсти, вместо профессорской бородки рельефно вырисовывался бритый крутой подбородок, во взгляде проступил металл.

Завидев генерала, Асуров поспешно встал, автоматически вскочил и Нил.

— Прошу садиться, — позволил Евгений Николаевич и, подавая пример, опустился в третье кресло, стоящее в торце стола.

Асуров сел. Нил остался стоять.

— А тебе особое приглашение надо?! — совсем уже по-хамски рявкнул генерал.

— Садись, а то упадешь.

От потрясения Нил и в самом деле держался на ногах очень нетвердо.

— Я не понимаю… — жалко пролепетал он, рухнув в кресло. — Это вы… И вы сказали, что я…

— Да, именно ты! Мы долго к тебе присматривались. Ты, конечно, не сказать чтобы без придури. Буги-вуги всякие, тирлим-бом-бом, по бабам опять же ходок первостатейный, а уж супругу выбрал — оторви да брось, Царство ей Небесное. Ну да ладно, дело молодое, с кем не бывает. А в целом парень ты правильный, башковитый, комсомолец. И есть мнение оказать тебе высокое доверие… А вам, товарищ майор, поручается курировать товарища Баренцева.

— Слушаюсь, товарищ генерал! — бодро отрапортовал Асуров.

— Майор?

У Нила голова шла кругом.

— Майор Комитета государственной безопасности Константин Сергеевич Асуров, — представился Костя.

— Но ты же говорил… из Следственного комитета..

— У нас свой следственный комитет. Извини, брат, не предупредил. Не имел на то полномочий.

— А задание предстоит тебе чрезвычайное, секретное, о котором и в нашей конторе знать должны только ты да я, да мы с тобой, — продолжил генерал. — Не считая, конечно, Константин Сергеича и еще пары надежных ребят для подстраховки.

— К-какое задание?..

— Ответственное, дорогой, и даже опасное. Внедриться в ближайшее окружение Шерова, войти к нему в доверие и ставить нас в известность обо всех его противоправных действиях.

— Шерова? Какого еще Шерова?

— Вадим Ахметовича. Вот этого, — генерал показал на фотографию «Цезаря».

— Но… но как же так?.. Почему вдруг я?..

— А мне показалось, что ты готов на все, чтобы покарать убийцу твоей жены, — грустно заметил Асуров. — Или только показалось?

— Нет, я готов!.. Только… я не готов. В смысле, не подготовлен. Я не знаю, что делать, как… Наверное, лучше будет послать специалиста…

— Со специалистом проблемы. А делать ничего особенного и не надо. Вести себя естественно, смотреть, слушать, запоминать. Кой-чему, конечно, подучим, майор займется… Если даже придется поучаствовать в каких-то его шашнях — участвуй, имеешь индульгенцию на все, кроме прямой мокрухи, — заявил Евгений Николаевич.

— Ну же, Нил! Тебе ведь всегда нравились рисковые ситуации. Помнится, при Линде у тебя их было немало.

— При Линде! — Нил вздохнул. — Тогда было другое… Тогда была любовь.

— А теперь? — Асуров как-то странно посмотрел на него, быстро вытащил из кармана конверт с оставшимися фотографиями и сунул Нилу. — Смотри!

Три верхних фотографии сильно отличались от предыдущих — цветные, насыщенные, праздничные. На каждой из них неотразимо и победно улыбалась медноволосая царица его грез, Таня Захаржевская. Одна. В группе красиво одетых людей. Под руку с лысоватым невысоким… Шеровым. Убийцей Линды.

— Да, — ответил Асуров на шальной взгляд Нила. — Это они на вернисаже известного живописца Янтарева. Есть и несколько кадров оперативной съемки.

— Умеешь ты, Баренцев, баб себе подобрать! — высказался Евгений Николаевич.

— Ну самых чумовых! Одна другой краше.

— Да, Нил, это так, — поспешил подтвердить Асуров. — Сведения, которые мы смогли собрать по Захаржевской, скудны и обрывочны, но и то, что есть — это, извини… Мы имеем достаточные основания утверждать, что с Шеровым она связана чуть не со школьной скамьи, что именно она организовала выездной публичный дом для гостей его пригородной резиденции, потом, уже самостоятельно, без патрона, инициировала крупный передел городского рынка наркотиков. Позже сама подсела на иглу, бросила мужа с грудным ребенком, чудом не отдала концы от чудовищной передозировки героина, причем рядом с ней обнаружили два трупа. Следователь Чернов, который вел это дело, погиб нелепейшим образом, а ее саму по приказу Шерова прямо из реанимации перевезли в Москву, туда же ушли все материалы дела.

Знакомый почерк, не правда ли?

Нил угрюмо молчал.

— Мы вышли на нее в ходе наблюдения за Бриллиантом, — продолжил Асуров. — Установили, что в Москве он встречался с ней, через нее получил аудиенцию у Шерова. Попутно выяснили, что накануне этой встречи у нее ночевала подруга Бриллианта, известная нам тогда под именем Анна Макаренко, и что в тот же вечер возле ее дома активно крутился некий гражданин Баренцев, утром пытавшийся получить о ней информацию через справочную службу. В тот период контакты Бриллианта были особенно обширны, и многие следы, в том числе и твой, как-то подзатерялись в ворохе оперативной информации. Интерес к твоей персоне возник у нас лишь тогда, когда мы установили настоящее имя покойной Анны Макаренко и кем она приходилась тебе… Теперь ты понимаешь, почему я так долго уходил от прямых объяснений. Нужно было всесторонне изучить ситуацию, все взвесить, выработать решение… Нил, мы верим тебе и полностью на тебя полагаемся. Твое появление не вызовет у них подозрений, мы задействуем цепочку, и в общество Захаржевской тебя введет человек, не имеющий никакого представления о том, что ты связан с нами, так что утечка информации исключена. Тебя представят как подающего надежды музыканта, исполняющего современную музыку, так что подготовь какой-нибудь эффектный номер. Твоя встреча с Захаржевской должна стать приятной неожиданностью для вас обоих. Ужель та самая Татьяна, которой я наедине, и так далее. Не мне тебя учить, к женщинам ты подход имеешь… И не бойся, что Шеров начнет ревновать. Мы имеем достоверные оперативные сведения, что он — полный импотент и, как я склонен предполагать, будет только счастлив, если его сообщница заведет себе интеллигентного, безобидного любовника, не имеющего никаких поползновений встроиться в их бизнес. Именно таким ты и должен быть.

Никакой инициативы, никаких попыток форсировать добычу. информации…

Нил молчал, глядя на фотографию Тани в обществе Шерова.

— Опасаешься, как бы он не узнал, что ты — муж женщины, погибшей в результате его махинаций? Ну и что? Информацию на сей счет он может получить только из материалов дела, а там ты фигурируешь только в протоколе опознания…

Правда еще есть листочек с твоими официальными показаниями, но оттуда он много не почерпнет. С такого-то года проживали раздельно, встречались эпизодически, о последнем месте жительства не осведомлен. При случае можешь и сам рассказать им о жене — в пределах тех же сведений… Если беспокоишься насчет работы — не беспокойся, бюллетень на любой срок будет тебе обеспечен… Командировочные, сумму на представительские расходы мы тебе выделим… Пойми, другого способа прижать Шерова у нас нет.

Нил продолжал хранить молчание.

— Давить их надо! — рявкнул генерал. — Развелось, понимаешь, выжиг, хапуг, шпрехштал-мейстеров всяких, перерожденцев! Совсем распоясались, государственный карман со своим перепутали, подрывают наш строй изнутри! Ты, Баренцев, гордиться должен, что Родина тебе доверие оказывает!

Нил остервенело махнул рукой — обжегся дотлевшей до фильтра сигаретой — и вновь замер.

— В молчанку играемся? — со зловещей проникновенностью осведомился Евгений Николаевич. — Ссым? Другие в твои годы голой задницей против танков перли, на амбразуры лезли, а он, понимаешь, на роскошную бабу влезть забоялся! Молчишь? Ну ничего, на Колыме и споешь, и спляшешь!

Как ни странно, угроза генерала мгновенно скинула то колоссальное напряжение, которое буквально парализовало Нила с того момента, как он принял из рук Асурова фотографии Татьяны — и даже раньше, когда увидел на карточке физиономию Шерова. Он почувствовал себя спокойным и собранным.

— Сразу на Колыму? За отказ сотрудничать? Получилось хрипло и немножко слишком нагло.

— За соучастие в убийстве! — торжественно отчеканил генерал.

— Что?! Это вы на историю с отчимом намекаете? Нил укоризненно посмотрел на Асурова.

— Ну, если ты настаиваешь, мы можем, конечно, вернуться к безвременной кончине профессора Донгаузера и взглянуть на нее под таким углом, — Асу-ров усмехнулся. — Однако товарищ генерал имеет в виду совсем другой эпизод.

— Какой еще эпизод?

— Константин Сергеевич, объясни. А я пройдусь пока, ноги разомну…

— В рамках расследования по факту смерти гражданина Штольца, он же Васютинский, и гражданки Макаренко, она же Баренцева, при осмотре места происшествия в вещах потерпевшей был обнаружен револьвер системы «наган», серийный номер ИЗ-01414, — монотонно, будто читая с листа начал Асуров. — На основании баллистической экспертизы был сделан вывод об идентичности данного оружия тому, из которого в ночь с третьего на четвертое августа 1980 года в подвале собственного дома в окрестностях города Сухуми были убиты гражданин Сичинава Леван Багратович, министр химической промышленности Абхазской АССР, и предположительно гражданин Сичинава Михаил Автандилович, бывший студент Ростовского медицинского института. Тело Сичинава М. А. было обнаружено двадцать третьего октября 1979 года в горной пещере в районе реки Бзыбь, до какового времени гражданин Сичинава М. А. считался единственным подозреваемым в убийстве своего дяди, Сичинава Л. Б. и находился во всесоюзном розыске. Согласно показаниям Баренцева Н. Р., мужа гражданки Баренцевой О. В., она же Макаренко, в период с 27 июля по 4 августа 1979 они с женой проживали в гостинице спорткомплекса «Эшера», расположенного близ Сухуми. 4 августа Баренцева О. В. неожиданно отбыла самолетом в город Харьков, а Баренцев Н. Р. получил от нее билет на поезд «Сухуми-Ленинград» на то же число и зашитый в мешковину предмет, предположительно чемодан небольших размеров, с просьбой сохранить его для нее.

Однако в Харькове она встретила поезд с мужем и забрала чемодан, оставив взамен коробку с крупной суммой денег, со слов Баренцева, десять тысяч рублей. Все вышеизложенное позволяет сделать вывод о непосредственной причастности гражданки Баренцевой О. В. к убийству Сичинава Л. Б. и Сичинава М. А., а гражданина Баренцева Н. Р. — к соучастию в форме сокрытия следов преступления…