Я, следователь… Вайнер Аркадий

Лист дела 17

Я позвонил домой по междугородной и сказал Наташе, что приеду ее проводить прямо в аэропорт.

— Зачем? — сухо спросила она.

— Натка, я хотел поговорить с тобой…

— Ну, и говори.

— Нат, это не телефонный разговор.

— А-а! У нас все разговоры телефонные! — и положила трубку.

Да, похоже, моя семейная жизнь дала приличную трещину. Я снова заказал разговор. Наташа долго не снимала трубку, потом звонки ей, видимо, надоели, и она сказала сердито:

— Слушаю!

— Вот ты и слушай, а не бросай трубку, — сказал я притворно веселым голосом.

— Слушаю, — сказала она грустно.

— Натка, ты зря сердишься. Я ведь не бездельничаю и не развлекаюсь. Дело паршивое попалось, — и торопливо добавил: — Но я все-таки надеюсь управиться с ним побыстрее и догнать тебя в Гагре.

Наташа молчала.

— Я прилечу на самолете, ты будешь встречать меня, и мы с тобой будем гулять и потрясающе развлекаться.

Наташа молчала.

— Ну, что ты молчишь? — не выдержал я. — Скажи хоть одно человеческое слово!

— А что я тебе скажу? — спросила она тихо, и я услышал, даже не услышал, а почувствовал, что она плачет.

— Наточка, Натка, ну зачем ты так? Ведь ничего же не произошло. Ну, плюнь. Я же через несколько дней прилечу.

— Брось, — сказала она незло, как-то очень устало. — Тебе, наверное, легче, когда ты считаешь меня дурой. У жен-дур и капризы дурацкие, поэтому с ними считаться не обязательно.

— Не пойму я, Наташа, о чем ты? Разве это так серьезно?

— Это — серьезно. Очень серьезно. А разговор у нас несерьезный.

— Почему?

— Не знаю. Ведь это от тебя зависит. А ты почему-то все время делаешь вид, будто разговор идет только об отпуске…

— А о чем же?

— О том, что мы, наверное, устали друг от друга.

— Прости, не понял?

— Понимать нечего, — сказала она тихо. И не сразу, словно собираясь с духом: — Я тебе давно уже хотела сказать. Нам надо разойтись.

У меня было такое ощущение, будто я с разбегу налетел на бетонную стену.

— Так…

— Поверь мне, будет лучше, — сказала Наташа.

— Так, — повторил я, стараясь понять ее слова. Сначала удивление, а потом пробуждающаяся боль хлынула на меня, как вода из размытой плотины. И я заорал в черную равнодушную решеточку микрофона. — Но почему, почему?

А телефонный диск десятью дырочками-зрачками смотрел на меня ехидно, и в ушах звенели слова: «У нас все разговоры — телефонные».

— Потому что людям, которые не любят друг друга, жить вместе — глупо и пошло.

— Но я-то люблю тебя!

— Любил. Привычка сожрала твою любовь. И, пожалуйста, не думай, что я истеричка. Дело не в отпуске.

— А в чем же, если не в отпуске?

Она вздохнула.

— Миллионы супругов проводят отпуск отдельно, и ничего не происходит. Дело не в этом. Дело в том, что ты перестал замечать меня дома.

— Что ты говоришь, Наташа! Ты же не девочка, ты же взрослая женщина!

— Да. Обычная женщина. Поэтому мне нужно, чтобы мой муж был обычным человеком, а не майором Прониным. Чтобы он ходил со мной в кино и в гости. Чтобы к нам домой тоже приводил гостей. А не прокрадывался со своими оперативниками поздно ночью на кухню пить потихоньку водку и есть холодные пельмени.

— Но мы же боимся тебя разбудить…

— А ты не бойся! — сказала она сердито. — Ты приходи с приятелями в такое время, когда нормальные люди развлекаются, а не спят.

— Но ведь с работы…

— Да, с работы, — перебила она. — Если бы ты был эгоистом, я, наверное, возненавидела бы тебя. Но ты ведь и себя не любишь. Для тебя есть один сумасшедший фетиш — работа.

— Это же неправда! Просто на моей работе нельзя по-другому!

— Может быть. Но я устала, — сказала Наташа грустно. — А ты по-другому не можешь. И претензии у меня, может быть, глупые, но я бы хотела, чтобы ты хоть иногда приносил мне цветы. Но ты всегда возвращаешься поздно. Цветов уже не продают. А украсть из чужого сада ты себе не позволишь. Это противоречит твоим принципам…

— Это разве плохо?

— Нет, хорошо. Но с каждым годом ты становишься скучнее.

Я подумал и сказал:

— И в театре мы с тобой недавно были…

— Были, — горько засмеялась Наташа. — Ты честно отмучился три часа.

— Ну?

— Да нет, ничего. О спектакле мы словом не обмолвились. Да, что говорить… Здесь ничего не изменишь.

— Подожди, Наташа, не горячись, — сказал я торопливо. — Пьеса ведь была никудышная. Я тебя предупреждал. Да ты и сама знаешь… подожди. Я приеду в аэропорт, и мы еще поговорим.

— Как знаешь… — и положила трубку.

И сразу же из Коктебеля позвонил Климов. Он разговаривал с Нонной Коньковой. «А денежки с Нонкой в Коктебле прогуляит?» Девушка полностью подтвердила алиби Асташева. Федор уехал из Коктебеля утром третьего сентября. Похоже, что анонимщик пытался сбить меня со следа. Или просто сволочь. Асташев явно выходил из игры.

От всех этих дел и разговоров у меня дико заболела голова. Но я по натуре — оптимист. Оптимист мрачного склада, по принципу «сейчас хорошо, потому что потом будет хуже». И все-таки я верил, что сегодня мне удастся сделать все — сдвинуть, наконец, с места тяжелую машину следствия и успеть хотя бы замазать трещины в личной жизни.

Вот тут позвонил судебно-медицинский эксперт Халецкий и сказал, что есть важные сведения. Я работаю с ним давно, и отлично знаю, что неважных сведений у него не бывает. Поэтому я сказал:

— Ну, и говорите!

Он похмыкал в трубку и сказал:

— Да, но это не телефонный разговор.

— У нас все разговоры — телефонные, черт возьми, — сказал я раздраженно.

— Хорошо, — ответил он флегматично. — Слушайте…

СРОЧНО!

СЛЕДОВАТЕЛЮ

Направляю по Вашему запросу справку о результатах судебно-медицинского и биологического исследования.

1. Смерть неизвестного мужчины, обнаруженного утром 4 сентября с/г на тридцать восьмом километре Ялтинского шоссе, наступила не более чем за восемь-десять часов до момента его судебно-медицинского исследования, т. е. не ранее 24-х часов третьего — 2-х часов четвертого сентября.

2. Порез на ладони левой руки гр-на Дахно М. С. возник 1–2 сентября в результате воздействия предмета с острым режущим краем.

3. Кровь человека, убитого на шоссе, относится к группе Оаб (I).

Кровь гр-на Дахно, равно как и кровь, обнаруженная на его пиджаке, относится к группе Аб (II) и не принадлежит убитому.

Полное экспертное заключение будет Вам направлено после его оформления.

5 сентября.

Эксперт кандидат медицинских наук Халецкий

Лист дела 18

Эх, каких только не было на рынке цветов! Гладиолусы, хризантемы, гортензии, пионы! А роз не было. Я дважды прошел вдоль цветочного ряда — роз не было. Можно, конечно, купить гладиолусов. Но мне нужны были розы. Наверное, поэтому их и не было. Ведь даже в очередь за мной никто не становится.

И тут передо мной вырос Мишка-Копыто. Мы не виделись много лет, с тех пор, как я сдал его конвою Бутырской тюрьмы. Но к каждому Новому году он присылал мне поздравительные открытки и благодарил за разговоры «душа в душу, глаз в глаз», писал, что «завязал» навсегда. Когда-то, несмотря на сильную хромоту, Миша был выдающимся карманником. В блатном мире его уважительно называли «этот человек с гибкими пальцами». И мне здорово пришлось с ним повозиться.

— Товарищ начальник! — заорал Мишка и — доверительно, тихо: — Лопни мои глаза — вы здесь кого-то «пасете»!

— Поберегите глаза, Миша. Я ищу розы.

— У кого-то взяли «розы»? — деловито осведомился Мишка.

Я захохотал, сообразив, что Мишка меня неправильно понял — на «фене», блатном языке, «розы» означают драгоценные камни. Потом сказал:

— А я думал, Миша, что вы уже забыли блатную «феню».

Мишка подошел вплотную, сильно приволакивая ногу:

— Забывать ничего не надо. Кто легко забывает тот, быстро снова повторяет. Хорошая память еще никому не сделала плохо.

— Это вы правильно сказали, Миша. Но я ищу обычные простые розы. Можно чайные.

— Идите себе к воротам и ждите.

Минут через десять Миша пришел с огромным букетом, завернутым в какую-то афишу. Я откинул край бумаги — и ахнул! Далеко было моему свадебному букету до этого. Я полез в карман за бумажником. Мишка крепко взял меня за руки и, глядя в глаза, сказал:

— Вы за свои подарки тоже берете деньги?

— Да, но… это…

Мишка, видимо, уловил мои сомнения:

— Можете спокойно дарить этот букет. Миша-Копыто чужого без спроса не берет.

— Спасибо, Миша. Вы меня совсем обяжете, если достанете пачку сигарет «Люкс»…

ПОСТАНОВЛЕНИЕ о назначении криминалистической экспертизы

Я, Следователь, рассмотрев материалы уголовного дела, установил:

При осмотре места происшествия обнаружен обрывок медицинского рецепта, на котором сохранился оттиск с неразличимым текстом. В кармане убитого находилась расческа, на которой имеется малоразборчивое фабричное клеймо.

Установлению личности убитого может способствовать текст оттиска печати на рецепте и выявление фабрики-изготовителя расчески.

Принимая во внимание, что по делу необходимо получить заключение специалистов, постановил:

1. Назначить криминалистическую экспертизу, которой поручить: а) восстановить текст оттиска печати на рецепте; б) восстановить буквы или знаки, составляющие фабричное клеймо на расческе.

Следователь

Лист дела 19

Если графически изобразить динамику расследования, то получится спираль, центр которой — в самом преступлении. Следователь всегда старается охватить первым витком самые реальные версии и бросающиеся в глаза факты.

Только замкнув виток в кольцо и убедившись, что оно пустое, следователь расширяет орбиту поиска. Мое первое кольцо замкнулось пятого сентября в три часа дня. Нарочный привез справку из «Крымспецстроя» — моя сеть была пуста, как карманы накануне получки…

В СЛЕДСТВЕННЫЙ ОТДЕЛ

СПРАВКА треста «Крымспецстрой»

На Ваш запрос сообщаем, что второго сентября с.г. шофер Нигматуллин А. перевозил в Судак инструменты (лопаты, кельмы слесарные) и архивные бухгалтерские документы, списанные в связи с истечением срока их хранения.

В пути следования одна из пачек развязалась, и ветром сдуло почти половину документов.

Никакой ценности для треста эти документы представляют.

Старший бухгалтер Судакского отделения треста «Крымспецстрой» Яшина

Лист дела 20

Климов шумно вздохнул:

— Выходит, что ничего мы по делу и не раскопали?

— Так-таки уж и ничего, — слабо улыбнулся я.

— Да что там! — махнул рукой Климов. — Чует мое сердце: это дело — безнадега. Мертвое. Никаких концов, никаких свидетелей. Трудно даже представить, что там у них, на шоссе, произошло.

Я поиграл карандашом, потом не спеша сказал:

— Ну при чем здесь ваше сердце, Климов? Давайте лучше проявим немного больше… — я запнулся, потому что не мог сразу припомнить, — «свободного пространственного воображения». Вот так!

— Чего-о? — обиделся Климов.

— Свободного пространственного воображения, — повторил я. — Вот возьмите протокол осмотра и план места происшествия. Теперь я буду рассказывать, что произошло на шоссе, а вы приготовьтесь возражать. Если найдется чего возразить.

— Хорошо, — недоверчиво глядя на меня, сказал он.

— Третьего сентября, около полуночи, невдалеке от поселка Солнечный Гай остановилась машина. Из нее вышли двое. Они беседовали около минуты и оба курили. Потом, когда один отвернулся, второй выстрелил ему в затылок. Убийца наверняка в этих местах человек чужой… Когда убитый упал, убийца еще несколько минут стоял неподвижно, прислушиваясь. Потом взял труп и оттащил его в кусты. Вернулся назад, достал из машины лопату и собрался труп закопать или хотя бы присыпать землей. В этот момент его кто-то спугнул. Он с размаху воткнул лопату в грунт, быстро сел в машину и уехал.

— Все? — спросил терпеливо Климов.

— Нет, не все. Вскоре он вернулся на место преступления.

Климов хотел перебить, но я предостерегающе поднял руку.

— Да-да, Климов, он вернулся. Он хотел закопать труп. Но из-за темноты и вполне понятного волнения он перепутал место, где незадолго до этого убил свою жертву. И остановился в тридцати шести метрах дальше. Пробродил по кустам не меньше двадцати минут и, опасаясь, что скоро рассветет и его могут увидеть, уехал. На этот раз совсем.

Я победно посмотрел на Климова, достал из стола пачку сигарет, закурил одну и положил ее в пепельницу.

— Интересно, откуда вы это все знаете? — ехидно сказал Климов.

— А я этого не знаю. Я свободно пространственно воображаю. На базе критически отобранных фактов.

— Ах, воображаете… — протянул Климов. — Это, конечно, другое дело.

Я возмутился:

— Климов, вы что, мне не верите?

— Почему же, — рассудительно сказал Климов. — Верю. Что убийца приезжий — это точно. Местный бы за полкилометра от поселка стрелять не стал — услыхать ведь могут. А убийца не знал, что рядом поселок… Я даже добавить могу: разговаривали-то они меж собой вполне мирно, по-приятельски.

— По-приятельски? — усомнился я. — Это почему же?

— Да потому, что скандалят-то лицом к лицу, а убитый к нему спокойно спиной повернулся, — пояснил он.

— А ведь верно!

— Ну дак… Можно и еще повоображать: этот убийца — здо-о-ровый парень! И рослый.

— Вы так думаете?

— Так ведь ясно же! Убитый сам был высокого роста — сто восемьдесят один сантиметр. Так?

— Так.

— Выстрелы сделаны в упор. Если бы стрелял человек невысокий, то выходные отверстия от пуль были бы гораздо выше входных. А они на одном уровне. Так что убийца, может, и повыше этого парня был. Будь здоров росточек! Да к тому же тело он оттащил в кусты почти на весу — по земле волочились только ноги. Сильный мужик, значит.

— Это вы здорово рассудили, Климов.

— Да уж как есть. Но вы сказали, что он вернулся еще раз?

— Правильно. Скажите, вы не заметили разве, что я не курю?

— Заметил. Ну, и что?

— Вас не удивляет, что я закурил?

Климов пожал плечами:

— Мало ли! Может быть, от волнения?

Я покачал головой.

— Нет, не от волнения. — Я достал из стола картонную коробочку и извлек из нее пять окурков разной длины. Потом взял из пепельницы окурок своей сигареты, сгоревшей до самого фильтра. Серебристо-серый столбик пепла отвалился и рассыпался. — Смотрите Климов. Все это окурки сигарет «Люкс», которые был у нас в продаже. Это сигареты сорта «Кинг сайз», то есть «королевский размер». Фильтры из пробкового папируса, виргинский табак, и набиты они в гильзы бумаги, пропитанной селитрой. Поэтому, если закурить сигарету и больше не затягиваться, то она все равно горит до самого фильтра. Это продолжается девять минут. Я обратил внимание, что четыре сигареты из найденных на месте убийства сгорели до фильтра, а одна — меньше чем наполовину. Когда я присмотрелся к ней, то увидел, что она сломана и на фильтре нет характерного прикуса. Это была последняя сигарета, которую закурил в своей жизни убитый. Но не докурил. Он выпустил ее из рук, только упав на землю. При этом сигарета переломилась, потому она не сгорела. А лежащий от нее в двух метрах окурок убийцы сгорел до фильтра, на котором еще держался трехсантиметровый столбик пепла. Когда убийца вернулся, он в темноте проскочил это место и шарил по кустам, все время нервно куря. Мы нашли там три окурка. Даже если он прикуривал одну сигарету от другой, то провел в этих кустах не меньше двадцати минут, а может быть, и все полчаса.

— Если он действительно возвращался, то непонятно, как он не наткнулся все-таки на труп — это же буквально рядом, — сказал Климов.

Я прищурился:

— В соседней комнате, я заметил, нет окон. Зайдите туда, Климов, бросьте свою фуражку на пол, обернитесь трижды вокруг себя и ищите ее. Посмотрим, когда вы вернетесь сюда. А лучше проведем этот эксперимент в другое время.

— Да-а, — задумчиво почесал затылок Климов. — Это все похоже на правду. И давно вы знаете об этом?

— Я уже вам сказал, Климов, что я ничего не знаю. Я только предполагаю. Причем эти предположения окончательно сформировались в разговоре с вами. Так что вы являетесь их соавтором. А сейчас мне нужны доказательства, что наши предположения верны. Это может определить ход расследования. Поэтому поезжайте в газету «Советский Крым», найдите там ответственного секретаря Владимира Петровича Шустова. Скажите ему, что этот пакет от меня.

…Приятно все-таки быть старшим — ответственность иногда стимулирует движение мысли…

Газетная публикация («Сов. Крым» № 202 от 7.IX),

УБИЙЦА БУДЕТ НАЙДЕН

В ночь с третьего на четвертое сентября около поселка Солнечный Гай на шоссе Ялта — Карадаг остановилась легковая автомашина. Из нее вышли двое. Постояли на обочине, покурили, потом один из них неожиданно трижды выстрелил в затылок другому и, уехал, бросив около тела своего спутника небольшую, лопату. Убитый — молодой человек лет 28–30, выше среднего роста, среднего телосложения, с волнистыми темно-русыми волосами, в рубашке и брюках темно-серого цвета, в черных полуботинках.

Следствие активно разыскивает убийцу. Однако он пока не обнаружен, хотя нет сомнения в том, что преступник будет найден и понесет заслуженное наказание.

Следствие обращается к населению с просьбой о помощи: любые, даже самые незначительные данные, так или иначе касающиеся убийства, интересуют следователя и могут оказаться полезными, равно как и соображения граждан относительно личности убитого убийцы, а также мотивов убийства.

Если вы располагаете какими-либо сведениями происшествии на Ялтинском шоссе, — обратитесь лично или по почте в Управление милиции либо Прокуратуру Крымской области. О своих наблюдениях и соображениях по этому вопросу можно также сообщить в любое отделение милиции, расположенное поблизости от вашего дома или места работы. Вас внимательно выслушают и будут вам благодарны за помощь.

Лист дела 21

6 сентября

Исх. № 239–251

ЗАКЛЮЧЕНИЕ криминалистической экспертизы по делу № 4212

Об уголовной ответственности за дачу заведомо ложного заключения предупрежден — эксперт-криминалист Леонтьев В. (образование высшее, стаж работы в качестве эксперта-криминалиста одиннадцать лет).

Для исследования представлены: 1) Обрывок рецепта с малоразборчивыми надписями и слабовидимым оттиском круглой печати; 2) Расческа с плохо различимым клеймом.

Экспертизе дано задание: восстановить текст оттиска печати на рецепте и буквы либо знаки, составляющие фабричное клеймо на расческе.

I.

Исследование печати произведено путем фотографирования оттиска инфракрасной люминесценцией.

Для исследования клейма метка его также подверглась фотографированию с двенадцатикратным увеличением.

II.

В результате исследования восстановлена часть букв в оттиске печати и фабричное клеймо.

1. Текст оттиска печати (взамен букв, которые восстановить не удалось, проставлен знак «+»): а) В центре: «++я рецеп++в». б) По окружности: «+++лин+а+++ и+++ая+ п+++кл».

2. Клеймо на расческе представляет собой углубление овальной формы, в котором выдавлены буквы «Т. П. К.».

Вещественные доказательства и фототаблицы прилагаются к настоящему заключению.

Эксперт-криминалист Леонтьев

Я вышел на вторую спираль поисков, получив заключение криминалистической экспертизы. Вот тогда-то и вспомнил, как однажды Генка Санаев, размотав невероятной сложности дело о фальшивомонетчиках, на радостях напился и провозгласил: «Сыщики! Любите и уважайте Шерлока Холмса! Этот старый дилетант кое-что умел!»

Мне довелось многое повидать, но разгадывать шарады с пляшущими человечками еще не приходилось…

Лист дела 22

Я послал в Москву, в Министерство торговли, запрос о клейме на расческе. На интересный ответ особенно не рассчитывал — ведь расческа могла дать только географическое направление поиска. Вот рецепт — штука сугубо индивидуальная, и если бы нам удалось его расшифровать, то очень многое сразу бы стало на свой места.

Я приехал в Управление и поднялся на третий этаж, в НТО — Научно-технический отдел. Эксперты, которых мы называем «халдеями», занимали две комнаты, заставленные какой-то совершенно немыслимой аппаратурой и громоздким оборудованием. Сознавая свое превосходство над нами, непосвященными, «халдеи» ведут себя чрезвычайно покровительственно, когда принимают нас в своих владениях. При всем том эксперт Леонтьев встретил меня радушно, хотя сразу же потребовал отчета!

— Какие можете дать показания?

— Я, наоборот, хотел у вас чего-нибудь дополнительно узнать насчет рецепта.

— То-то, — иронически прищурился Леонтьев. — Может быть, хоть теперь вы поймете: эпоха личного сыска умирает. Будущее криминалистики — это наука и техника.

— Ага. Точно. Математики будут вычислять фармазонщиков, а физики — хватать ширмачей.

— Цинизм без юмора — это ужасно, — схватился за голову Леонтьев.

— Да? Может быть, — согласился я. — А все-таки, что можно узнать насчет моего рецепта?

— Вы дитя своего времени. Этот типичный сиюминутный практицизм. Возмутительно! С вами нельзя поговорить серьезно.

— Почему же нельзя? Можно. Даже нужно, — робко сказал я. — Только покороче.

Леонтьев, безнадежно махнув рукой, нажал кнопку — на окне опустилась темная штора, и к экрану протянулся дымящийся луч от проектора. Изображение рецепта, который я недавно держал в руках — маленькую замызганную бумажку, — возникло на белом полотне.

— Вот ваш рецепт, обработанный люминофорами и сфотографированный в ультрафиолетовом косопадающем освещении. Общий вид. Нравится?

— М-да. Изумительно, — сказал я. — И что?

— А вот что. — Леонтьев уперся световым лучом указки в верхний край рецепта. — Эта часть, где были штамп поликлиники и фамилия пациента, оторвана. Вот здесь мы видим хорошо сохранившуюся пропись латинскими буквами… Латынь вечна, — назидательно добавил он.

— Еще бы, — поспешил я согласиться. — Язык цезарей и фармацевтов.

— Внизу полустертая печать и неразборчивая подпись, — игнорируя мое замечание, сказал Леонтьев. — Дата — 20 августа.

— Значит, рецепт пролежал в кармане две недели, — предположил я. — Но эта дата и подпись врача без печати нам ничего не говорят. Нам нужна печать.

— Вот вам печать, — сказал Леонтьев и сменил диапозитив. В центре печати отчетливо была видна надпись: «++я рецеп++в».

— Ну, это понятно, — сказал я. — «Для рецептов». Дальше.

— Пожалуйста. — Леонтьев показал следующий кадр — круг рецепта с надписью: «+++лин + а+ ++и+ + +ая +п+ ++кл».