Испытание Вульф Трейси

– Ты поправишься, – с жаром говорит она. – Мы сделаем для этого все.

– Да, мы сделаем для этого все, – вторит ей Мэйси.

– Я поверить не могу, что это происходит, – шепчу я, и тут Хадсон оказывается рядом со мной и, положив руки мне на плечи, поворачивает меня лицом к себе.

– С Флинтом все будет хорошо, – говорит он. – Все будет хорошо.

Я поднимаю бровь.

– Было бы неплохо, если бы ты действительно верил в это.

Прежде, чем он успевает придумать, что на это сказать, в комнату возвращается Джексон и останавливается с другой стороны от койки Флинта.

– Родители Луки уже выезжают. – Его лицо мрачно, в глазах печаль. – Они прибудут сюда к утру.

Глава 4. Слишком близки к катастрофе

– Твой отец выкачивает из похищенных учеников магическую силу и, возможно, убивает их, – выпаливаю я. Вероятно, это не лучший способ сообщить об этом Джексону, зато из его глаз тут же исчезает печаль. Теперь в них горит ярость, от которой у меня по спине пробегает холодок.

– Я убью его голыми руками, – бормочет он с таким видом, будто готов сделать это прямо сейчас.

– Давай отложим решение вопроса о том, кто первым убьет нашего дражайшего папашу, до утра, – говорит Хадсон, растягивая слова. – Думаю, сейчас нам всем надо поспать, иначе, если кого-то и убьют, то не Сайруса, а нас самих.

Все ворчат, но мы понимаем – он прав. Я чувствую себя так, будто вот-вот упаду от усталости. Мэриз предпринимает несколько попыток заставить нас воздержаться от опрометчивых решений, но Джексон обещает ей только одно – что мы не покинем Кэтмир до утра. Он дожидается, когда Флинт опять встанет на костыли, затем члены Ордена расходятся по своим комнатам.

Когда мы вслед за ними выходим из лазарета, Хадсон крепко обвивает рукой мою талию и вместе со мной молниеносно переносится к лестнице, ведущей в его комнату. Должна признаться, что иногда умение переноситься приходится очень кстати – мы двигались так быстро, что было невозможно в деталях разглядеть хаос и разрушения, оставшиеся после битвы. Я знаю – рано или поздно мне придется посмотреть на весь этот разгром, но я не уверена, что сейчас я в состоянии смотреть, как именно приспешники Сайруса осквернили место, которое стало для меня домом.

Хадсон осторожно ставит меня на ноги около кровати, глядя при этом на все, что угодно, но только не на меня.

– Тебе надо поспать. А я лягу на диване, чтобы тебе не мешать.

– Мешать мне? Как будто ты мне когда-то мешал. – Он прямо передо мной, но я не могу не заметить, что между нами что-то стоит. – Хадсон, нам надо поговорить о том, что произошло в лазарете.

– О чем тут говорить? – мрачно говорит он. – Произошло то, что произошло.

Я мягко кладу ладонь на его рукав.

– Мне так жаль…

– Грейс, перестань. – Он говорит это твердо, но не зло. И видно, что он далеко не так вымотан, как я сама.

– Почему ты так себя ведешь? – спрашиваю я, и мне становится тошно от того, какой эмоционально зависимой я сейчас кажусь. И еще более тошно от того, какой неуверенной и эмоционально зависимой я чувствую себя. – Что не так?

Он смотрит на меня, будто спрашивая: ты это серьезно? И я понимаю – все не так. Но это не новость. И речь идет не о нас с ним, а всего-навсего обо всем, что нас окружает. Вот только… Вот только, когда он ведет себя так, мне начинает казаться, что речь все-таки о нас.

Мне это не нравится, ведь нам пришлось столько всего пережить, чтобы обрести то, что у нас есть сейчас. И мне точно не нравится то, что он отстраняется, чтобы зализать свои раны, вместо того чтобы разделить свои тревоги со мной.

– Хадсон, пожалуйста, – говорю я и тянусь к нему. – Не делай этого.

– Не делать чего? – спрашивает он.

Я устремляю на него многозначительный взгляд. И это действует – он сжимает зубы и вдруг начинает с большим интересом смотреть на стену за моей головой.

– Поговори со мной, – шепчу я, придвигаясь к нему все ближе, пока наши тела не оказываются так близко, что почти соприкасаются, и мы не начинаем дышать одним воздухом.

Пару секунд он стоит на месте, затем делает шаг назад. И в меня будто вонзается нож.

– Мне нечего сказать.

– Думаю, правду говорят, что все когда-нибудь бывает в первый раз, – говорю я, пытаясь поддразнить его, надеясь вернуть прежнего Хадсона, самоуверенного и нахального.

Он наконец переводит взгляд на меня, я тоже смотрю на него. И тону в его голубых глазах, бездонных, как океан.

Но чем внимательнее я смотрю, тем больше убеждаюсь, что он тоже тонет. И что бы я ни делала, как бы ни старалась, он не дает мне кинуть ему спасательный круг.

– Позволь мне помочь тебе, – шепчу я.

Он невесело усмехается.

– Мне не нужна твоя помощь, Грейс.

– Тогда что же тебе нужно? – Я хватаю его за руку. – Скажи мне, что тебе нужно, и я сумею тебе это дать.

Он не отвечает, не обнимает меня и даже не сдвигается с места. И меня охватывает страх. Потому что это не мой Хадсон. Это какой-то незнакомец, и я не знаю, как вернуть того Хадсона, который мне знаком и дорог. Я даже не знаю, как отыскать его подо всем этим льдом. Я знаю только, что должна попытаться это сделать.

Поэтому, когда он снова начинает отодвигаться, я обеими руками вцепляюсь в его рубашку, прижимаюсь к нему и пристально смотрю в глаза. И отказываюсь его отпускать. Потому что Хадсон Вега – мой, и я не отдам его тем демонам, которые живут в глубинах его души. Никогда.

Я не знаю, сколько времени мы продолжаем так стоять, но в конце концов чувствую, как у меня сжимается горло, как потеют ладони и в груди зарождается рыдание. Но я все равно не отвожу глаз. И не отпускаю его.

И тут у него сжимаются зубы, кадык начинает двигаться, он кладет руку мне на затылок, запускает ее в мои волосы, запрокидывает мою голову назад, не переставая глядеть в глаза, и говорит:

– Грейс. – И его голос полон такой муки, что все мое тело напрягается от отчаяния. – Прости, – говорит он. – Я не могу… Я не…

– Все нормально, – отвечаю я и притягиваю его лицо к моему.

Мгновение мне кажется, что он сейчас отстранится, что он все-таки не желает меня целовать. Но тут он издает какой-то гортанный звук, и все мои страхи и неудачи уходят, когда его губы неистово припадают к моим.

Только что я пыталась заставить его приоткрыться, а в следующую секунду уже тону в исходящем от него аромате амбры и сандалового дерева и прижимаюсь к его упругому твердому телу.

И мне никогда еще не было так хорошо. Потому что это Хадсон, мой Хадсон. Моя пара. И даже когда все катится к чертям, это так правильно.

И, словно доказывая это, он прикусывает мою нижнюю губу, его клыки царапают чувствительную кожу в уголках моего рта, и я отдаюсь жару его мрачного и отчаянного сердца.

– Все хорошо, – шепчу я, чувствуя, как его пальцы сжимают мою спину, а его трепещущее тело прижимается к моему. – Хадсон, все хорошо.

Похоже, он не слышит меня – а может, просто не верит мне – и целует меня еще более страстно.

Ударяет молния, гремит гром, но я слышу только его. Я вижу и чувствую только его, даже до того, как его язык проникает в мой рот. У него вкус меда – сладкий, теплый, опасный. От него невозможно оторваться, и я стону, отдавая ему всю себя. Отдавая все, что он хочет, и умоляя его взять еще больше. Намного, намного больше.

Когда он наконец отстраняется, мы оба задыхаемся. Я пытаюсь продлить это, пытаюсь удержать эту связь между нами, не дать ей ускользнуть. Пока он поглощен мной – пока он поглощен нами, – он не погружен в себя и не изводит себя из-за того, что он не может и не должен изменить.

В конце концов он отстраняется, но я не готова его отпустить. Я продолжаю обвивать руками его талию и прижиматься к нему. Еще немного, мысленно прошу я. Подари мне еще несколько минут тебя и забвение, которое приходит, когда мы касаемся друг друга.

Он чувствует, что я на грани – хотя я и пытаюсь это скрыть, – и не двигается с места.

Я жду, что он скажет что-нибудь остроумное, насмешливое или просто абсурдное, как может только он, но он не говорит ни слова. Он просто продолжает обнимать меня и не мешает мне обнимать его.

И пока этого достаточно.

Мы столько всего пережили за последние двадцать четыре часа. Мы сразились с великанами, сбежали из тюрьмы, выстояли в этой ужасной битве, потеряв Луку и едва не потеряв Джексона и Флинта, и по возвращении обнаружили, что Кэтмир разгромлен. Часть меня изумлена тем, что мы все еще можем держаться на ногах. А другая часть просто радуется тому, что это так.

– Прости меня, – шепчет Хадсон, и я чувствую на своем лице его дыхание. – Мне так жаль.

По его стройному сильному телу пробегает дрожь.

– За что ты просишь прощения? – спрашиваю я, отстранившись, чтобы лучше видеть его лицо.

– Я должен был спасти его, – говорит он, встретившись со мной взглядом, и его голос срывается. – Я должен был спасти их всех.

Я вижу, как его терзает чувство вины, и я этого не допущу. Я не могу.

– Ты не сделал ничего плохого, Хадсон, – твердо говорю я.

– Флинт был прав. Я должен был остановить их.

– Остановить – значит, обратить сотни людей в пыль? – спрашиваю я, вскинув брови.

Он пытается смущенно отвернуться, но я крепко держу его. Я испытывала подобные боль и чувство вины после того, как погибли мои родители, и это тяжело. И я не позволю, чтобы такое происходило с Хадсоном. Ни за что.

– Ну и что же ты, по-твоему, должен был сделать? – спрашиваю я. – Сделать так, чтобы Сайрус и все остальные, кто нам противостоял… – Я мотаю головой, подыскивая слова. – Просто растворились в воздухе?

– Если бы я это сделал, Лука был бы жив. Флинт не потерял бы ногу. А Джексон и Нури…

– А ты мог это сделать? – спрашиваю я, потому что в самом начале битвы на острове, когда вокруг царил хаос, я чувствовала его растерянность, чувствовала, как он прилагает усилия, стараясь овладеть собой и взять ситуацию под контроль. – В самом начале, когда кругом была неразбериха, ты мог это сделать?

– Конечно, мог… – Он осекается и запускает руку в волосы. – Не знаю. Вокруг был такой хаос. А когда Джексон кинулся в самую гущу схватки…

– Ты тогда кинулся в гущу схватки вместе с ним. Потому что боялся промахнуться и ударить по Джексону и остальным нашим. А ты скорее согласился бы умереть, чем позволил бы, чтобы с Джексоном что-то случилось.

– Ты же видела его тогда, – говорит Хадсон, растягивая слова, и на минуту снова становится самим собой. – Ему явно требуется защита. Стоит мне отвернуться, как у него из груди вырывают сердце или вроде того.

– Я не уверена, что дело обстояло именно так, – фыркаю я. – Но я знаю – ты готов на все, чтобы защитить его и меня. И остальных тоже. Ты не сокрушил всех в пыль в самом начале, потому что ты не мог быть уверен, что не уничтожишь также и кого-то из нас. А когда ты разобрался что к чему и уверился, что не ударишь по нашим, ты пригрозил сделать это и сделал бы, я в этом убеждена.

Он опять уставляется на стену над моим плечом.

– Ты не понимаешь. Никто этого не понимает. Это не так просто. – Он вздыхает. – Я ненавижу эту штуку внутри меня.

– Я знаю. – Я убираю руки с его талии, беру его лицо в ладони и терпеливо жду, пока его взгляд не встретится с моим. – Но я также знаю, что, если бы Сайрус и остальные не убрались, когда ты их предостерег, ты бы уничтожил их всех и сделал бы это ради нас. Я не сомневаюсь, что ты бы сделал это, чтобы защитить нас.

Он смотрит мне в глаза.

– Я бы сделал все, чтобы защитить тебя, Грейс.

Но я на это не куплюсь. Хадсон любит меня, я это знаю, но думаю, он и сам не осознает, чем он готов пожертвовать ради каждого из нас, а не только ради меня.

– Чтобы защитить всех нас, – говорю я.

Он пожимает плечами, но я чувствую, что он немного расслабился. И я опять обнимаю его, прижимаю к себе еще крепче, чтобы показать ему, что верю в него, даже если он сам в себя не верит.

– Как бы то ни было… – Хадсон кашляет и добавляет: – Прежде чем опять схватиться с Сайрусом, мне надо будет поговорить с Мэйси о том, как нейтрализовать чары, действующие на органы чувств.

– Чары, действующие на органы чувств?

– Должно быть, Сайрус использовал именно их, – продолжает он. – Он приказал своим ведьмам и ведьмакам сделать что-то подобное со всем его воинством – я почти в этом уверен. Поэтому-то, когда я попытался убедить их отступить, они меня даже не заметили. Как будто…

– Как будто они не слышали тебя, – заканчиваю я.

– Да. – Он качает головой, и на лице его отражается отвращение – не знаю, то ли по отношению к себе самому, то ли к его отцу. – Я должен был предвидеть, что он прибегнет к чему-то подобному.

– Потому что ты всеведущ? – язвительно спрашиваю я. Я понимаю, почему он винит себя – потому что он Хадсон, а значит, готов взвалить на свои плечи бремя всех мировых проблем, но ведь нужно знать меру. – Или потому, что ты бог?

Его беспокойные голубые глаза досадливо щурятся.

– Потому что я знаю своего отца, знаю, как он думает. И знаю, что он не остановится ни перед чем, чтобы получить желаемое.

– Верно. – соглашаюсь я. – Он ни перед чем не остановится. А раз так, то все, случившееся на острове, произошло из-за него, а не из-за тебя.

Хадсон начинает спорить со мной, но замолкает, когда я устремляю на него насмешливый взгляд. Он знает, что я права, готов он признать это или нет.

Кажется, мы стоим так целую вечность, глядя друг другу в глаза, касаясь друг друга, и все, что мы видели и делали, оседает между нами, словно мокрый цемент. Жаль, что я не могу быть уверена, соединяет ли он нас или, наоборот, образует между нами стену.

Потому что эта война далека от завершения. Нам предстоит непростая задача, мы должны спасти ребят до того, как Сайрус убьет их, и нет никаких гарантий, что все закончится так, как мы хотим.

Нет гарантий, что когда-либо хоть что-то будет хорошо.

Поэтому я делаю глубокий вдох и рассказываю ему о страхе, который терзает меня с тех пор, как мы вернулись в Кэтмир.

– Думаю, Корона – не то, чем мы ее считали.

Глава 5. Голос во сне

Хадсон смотрит на мою ладонь, и я почти вижу, как в его мозгу проносятся тысячи мыслей и сценариев, пока он раздумывает над тем, что ответить.

– Если ты не смогла выяснить, в чем состоит ее сила, это вовсе не значит, что этой силы нет.

– Возможно, – с сомнением признаю я. – Но я уверена – я бы что-то почувствовала, если бы у меня появилась дополнительная магическая сила.

– Так же, как ты, прибыв в Кэтмир, уже знала, что ты горгулья? – спрашивает он, вздернув бровь.

От этого вопроса у меня начинает ныть живот, и я засовываю его – а также все возможные ответы – куда подальше. Это далеко не лучшее решение, но пока Неубиваемый Зверь не решит проснуться и ответить на мои вопросы, я больше ничего не могу сделать. Нет смысла психовать следующие несколько часов. Особенно потому, что мне очень, очень нужно поспать.

– О Короне мы можем подумать потом, – говорит Хадсон и, отпустив мою талию, поворачивает меня лицом к большой кровати, которая моим усталым глазам кажется настоящим раем. Он целует меня в макушку. – Почему бы тебе не прилечь?

Я так измотана, что выбора у меня нет – я ложусь и накрываюсь одеялом, а он идет в ванную. Почти сразу мои глаза закрываются, несмотря на намерение дождаться Хадсона. Уже через минуту я погружаюсь в липкую дремоту, и в моем мозгу проносятся образы битвы на острове, как нескончаемая видеонарезка из полувоспоминаний-полуснов.

Я поворачиваюсь на бок, и в моем сознании картины гибели Луки смешиваются с картинами нашего заточения в тюрьме. Мои руки залиты кровью, вытекающей из раны Флинта, затем Реми с его вихрящимися глазами говорит мне, что скоро мы снова увидимся. Я поворачиваюсь, пытаясь сообразить, где нахожусь. Мое сердце бьется в сумасшедшем ритме. Может, я все еще в тюрьме, может, мне приснилось, что мы освободились и спасли Неубиваемого Зверя – нет, горгулью, напоминает мне мой сонный мозг.

Мне тревожно, Грейс. Очень тревожно.

В моей голове звучит голос этой древней горгульи, вторгнувшись в калейдоскоп образов, по-прежнему мелькающих в моей голове. Я пытаюсь пробиться сквозь туман, застилающий мое сознание, но с каждой секундой меня словно затягивает все глубже и глубже в зыбучий песок.

Нет времени, нет времени. Его голос звучит настойчиво как никогда, рассеивая туман. А затем он продолжает, намного более четко, как будто сосредотачивается на каждом слове: Проснись, Грейс! У нас почти не осталось времени!

Глава 6. Щелканье, треск и «Поп-Тартс»

Его голос звучит так напряженно, так властно, что я резко сажусь на кровати.

Мое сердце колотится, в ушах ревет кровь, и это похоже на полноценную паническую атаку. Вот только мое сознание остается совершенно ясным, и огромное количество адреналина вызвано волнением, а вовсе не страхом.

Я смотрю на Хадсона, он в кои-то веки спит. Он ровно дышит, на щеке видны еле заметные синяки – напоминание о том, что он пережил за последние два дня. Большая часть отметин от его драк в тюрьме уже зажили, но для того, чтобы прошла усталость и исчезли темные круги под глазами, требуется нечто большее, чем кровь. Я протягиваю дрожащую руку и провожу пальцем по его щеке. Его веки вздрагивают, и я пугаюсь, что разбудила его. Но он со вздохом поворачивается и снова проваливается в сон.

Жаль, что я не могу сделать того же.

Взглянув на свой телефон, я обнаруживаю, что проспала чуть больше семи часов – значит, до утра еще есть время. Когда я встаю, солнце только-только показывается из-за вершины Динейли. Весной на Аляске восход начинается рано – уже в четыре утра.

Небо расписано красным и темно-фиолетовым, и через вытянутые полуподвальные окна комнаты Хадсона видно не только его, но и громады гор. Картинка красивая, что и говорить, но в ней есть что-то зловещее – кажется, близится гроза. Как будто с неба на горы льется кровь, омывая мир печалью и страхом.

Впрочем, не исключено, что я переношу на здешнюю природу собственные переживания. Видит бог, у меня такое чувство, будто сейчас весь мой мир омывает кровь.

Может, вернуться в кровать и поспать еще? Нет, этот поезд ушел. А поскольку у меня нет желания надевать грязную одежду, мне надо добраться до своей комнаты и взять чистые шмотки прежде, чем мы оставим Кэтмир.

Я с трепетом иду через разгромленный вестибюль и, поднимаясь по лестнице, вспоминаю, как впервые бродила по здешним коридорам, потому что тогда моя жизнь круто изменилась и я не могла заснуть.

Сейчас я словно нахожусь на краю еще одной пропасти, и мне кажется, что с каждым новым шагом ее край немного осыпается. С той первой ночи столько всего изменилось – моя горгулья, Хадсон, Джексон, даже сам Кэтмир, – и все же у меня такое чувство, будто некоторые вещи не изменились совсем.

Кажется, что здесь вот-вот появится пара человековолков-убийц и захочет выбросить меня на снег. Я говорю себе, что мои страхи смешны – Сайрус вряд ли отправит сюда своих волков теперь, когда он похитил всех учеников, – и тем не менее поднимаюсь по лестнице к моей комнате, перепрыгивая через ступеньки. Если на нас все-таки нападут враги, я бы хотела по крайней мере быть в штанах во время драки.

Когда я вхожу в нашу комнату, Мэйси крепко спит, так что я стараюсь не шуметь. Я включаю фонарик на телефоне, чтобы не бродить в темноте, в очередной раз досадуя на то, что в отличие от вампиров и человековолков не могу видеть в темноте. Я направляю луч вниз – света хватает только для того, чтобы не споткнуться и случайно не упасть на спящую Мэйси – и направляюсь к своему гардеробу.

Я беру черный рюкзак и засовываю в него вещи, которые мне понадобятся, если останусь в комнате Хадсона. Пару джинсов, футболку, нижнее белье, косметичку, несколько резинок для волос и – конечно же – коробку вишневого печенья «Поп-Тартс». Если я что-то и уяснила для себя за последние семь месяцев общения с вампирами, так это то, что если я не хочу голодать, то стоит брать с собой перекус. Засунув все это в рюкзак, я надеваю худи, затем сажусь на пол и натягиваю носки и свои любимые ботинки.

Поднявшись с пола, я оглядываю комнату, чтобы удостовериться, что не забыла ничего важного, затем вспоминаю две вещи, без которых я бы не хотела покидать Кэтмир. Я тихонько подхожу к своей шкатулке для драгоценностей, стоящей на туалетном столике, открываю крышку и достаю бриллиант, который мне подарил Хадсон, и кулон, который мне подарил Джексон. Я засовываю обе вещицы в передний кармашек рюкзака на молнии и кладу туда же розовый бальзам для губ, подаренный мне Мэйси, затем перекидываю рюкзак через плечо и на цыпочках иду к двери.

Мэйси шевелится и стонет во сне. Я застываю – вдруг я ей нужна? – но, тихо застонав еще раз, она опять начинает храпеть, к чему я уже привыкла за последние месяцы.

Этот звук вызывает у меня тоску по тому времени, когда еще не началось это безумие, когда я только прибыла в Кэтмир и беспокоилась исключительно о том, насколько громким может стать храп моей кузины – а он порой бывал очень громким. Я смотрю то на Мэйси, то на мою кровать, размышляя о том, не стоит ли мне поспать еще несколько часов… ведь никто не знает, как долго у нас не будет возможности нормально отдохнуть.

Я даже не снимаю ботинки, просто ложусь поверх одеяла, кладу голову на подушку, и убаюкивающий ритм храпа Мэйси помогает мне заснуть.

Нет времени!

Голос в моей голове будит меня. Я смотрю на свой телефон и вижу, что проспала еще два часа. Мэйси все еще негромко храпит, но я знаю, что больше не засну. Возможно, если повезет, я смогу проскользнуть в комнату Хадсона, не разбудив его.

Когда я дохожу до лестницы, в моей голове опять начинает звучать голос Неубиваемого Зверя. Нет времени. Нет времени. Нет времени.

Нет времени для чего? – мысленно спрашиваю я.

Я замолкаю и, обойдя лестничную площадку, обнаруживаю, что эта древняя горгулья в человеческом обличье сидит за разломанным шахматным столиком у подножия лестницы и держит в руке одну из уцелевших шахматных фигур.

Меня накрывает муторная волна дежавю, когда до меня доходит, что это фигура самой королевы вампиров.

Глава 7. Что-что?

Я констатирую очевидное:

– Ты снова стал человеком.

Он кивает, и я подхожу ближе. Я пытаюсь понять, что тут происходит, но мне это не удается. Я понятия не имею, что мне сказать Неубиваемому Зверю и как вести себя с ним. Он единственная на Земле горгулья, кроме меня, а значит, у меня с ним должно быть что-то общее. Но, по правде говоря, я никогда еще не чувствовала себя настолько непохожей на кого-то – что очень странно, ведь я как-никак слышу его голос в своей голове.

– Как ты? – спрашиваю я, садясь в кресло, стоящее с другой стороны шахматного столика.

– Я обеспокоен. Очень обеспокоен, – говорит он вслух, и я вздрагиваю, услышав его голос. Да, он разговаривал со мной на острове, но я так привыкла слышать его в своей голове, что сейчас мне не по себе.

Я киваю.

– Да, я знаю. Я слышала тебя, когда спала. И когда проснулась.

– Извини. – Он выглядит смущенным. – Надо спешить.

– Не извиняйся. – Я качаю головой. – Но почему надо спешить? В чем дело?

– Время на исходе.

Я не могу определить, говорит он о нас, о себе или о ком-то еще. Я очень надеюсь, что он хочет сказать, что время вышло у Сайруса, но вряд ли мне так повезло.

– У кого время на исходе?

Он не отвечает, а только подается вперед, чтобы подчеркнуть свои слова.

– Время на исходе.

Это не говорит мне ничего нового. Он продолжает повторять «время на исходе», и это выбивает меня из колеи – особенно когда я думаю обо всем том, к чему эта фраза может относиться. Может, у нас почти не осталось времени для того, чтобы спасти похищенных учеников? Может, Сайрус собирается вернуться и напасть на нас? Может, Корона на моей руке вот-вот исчезнет?

– О чем ты? Для чего время на исходе? – с досадой спрашиваю я. – Что должно произойти?

Но он не отвечает. Ну еще бы – у него всегда отлично получалось заставлять меня нервничать, выдавая очередное предостережение без всяких деталей. Начиная с туннелей, когда я только что прибыла в Кэтмир, и того странного корявого дерева на кампусе и заканчивая тюремной камерой, где Хадсон, Флинт и я были заперты с Реми и Колдер, он дал мне немало советов. Просто он никогда не уточняет, к чему относятся его советы и что следует делать.

Полагаю, какая-то польза от этого есть, но извлечь ее крайне трудно. Как теперь, когда он протягивает мне фигурку королевы вампиров.

– Ты хочешь поиграть в шахматы? – спрашиваю я, не прикасаясь к фигурке, которая, как я теперь вижу, имеет разительное сходство с Далилой. Спасибо, не надо. Это мы уже проходили, и возвращаться к этому я не хочу. Особенно потому, что, если я буду играть оставшимися фигурами, изображающими вампиров, мне придется прикасаться к королю вампиров, а я по доброй воле не стану приближаться к Сайрусу, даже если речь идет всего лишь о мраморной фигурке. – Если да, то я буду играть драконами.

Неубиваемый Зверь мотает головой.

– Ты не хочешь играть в шахматы?

– Время на исходе. – Он тыкает воздух фигуркой королевы вампиров.

– Ты хочешь сказать, что у королевы вампиров время на исходе? Знаешь, меня это совсем не беспокоит.

На этот раз горгулья вздыхает, как будто он разочарован тем, что я никак не пойму, чего он хочет от меня. Но надо признать – его бессвязная манера выражаться отнюдь не облегчает дела. Впрочем, чему тут удивляться? Если бы я провела тысячу лет на цепи в пещере, регулярно отбиваясь от сверхъестественных существ со всех концов света, которые приходили туда, чтобы убить меня, я бы, наверное, тоже утратила умение говорить и связь с реальностью.

Однако если это действительно так, то надежда понять его становится еще меньше. Ведь если тысячелетняя изоляция свела его с ума, то как вообще можно принимать всерьез то, что он пытается мне сказать?

Теперь вздыхаю уже я сама. Ситуация становится все кошмарнее и запутаннее.

– Грейс.

Он произносит мое имя так настойчиво – и так веско, – что я вся обращаюсь в слух.

– Будь осторожна. Берегись.

Скажи мне что-нибудь такое, чего я не знаю.

– Знаю. Я веду себя осторожно. Поверь мне, мы все очень осторожны, когда речь идет о Дворе вампиров. Сайрус…

– Нет! – Он прищурившись смотрит на меня, а затем с такой силой ударяет по шахматному столику фигуркой королевы вампиров, что, кажется, она разлетится на куски. Но с ней ничего не происходит – от нее даже не откалывается край.

Это кажется мне зловещим. Не хватало еще, чтобы Далила оказалась такой же несокрушимой, как Сайрус.

– Ты говоришь о королеве? – спрашиваю я, протянув руку к фигурке. – Нужно опасаться Далилы?

Я ожидаю, что теперь, когда он высказался, он отпустит фигурку, но он продолжает держать ее даже тогда, когда я тоже обхватываю ее. Наши пальцы соприкасаются, и сквозь меня вдруг проходит странный электрический разряд, который заставляет меня инстинктивно потянуться к платиновой нити моей горгульи. Но прежде чем я успеваю схватиться за нее, меня так ударяет током, что мое дыхание пресекается.

Поначалу я думаю, что это просто статическое электричество, ведь так бывает, когда два человека касаются друг друга. Но со мной такого не бывало с тех пор, когда я впервые превратилась в горгулью – превратилась случайно.

Я собираюсь отнять руку с нервным смехом и попытаться пошутить, но уже поздно. Он опять превращается в камень, и, опустив взгляд, я вижу, что в камень превратилась и я, и наши уже каменные руки продолжают держаться за королеву вампиров.

Глава 8. Полный дурдом

Мне знакомо это чувство.

Это похоже на превращение в камень и в то же время не похоже. Обычно, становясь горгульей, я испытываю странное покалывание, начинающееся в моих ступнях. Затем очень быстро оно охватывает мои ноги и руки, после чего я начинаю ощущать его во всем теле – это похоже на слабые электрические импульсы, которые обостряют мои чувства вместо того, чтобы притуплять их. Я острее чувствую, как бьется мое сердце, как наполняются воздухом легкие, как по жилам бежит кровь. Обостряется и мое восприятие: я вижу и чувствую все, время замедляется, а мои реакции ускоряются.

Но сейчас все не так, совсем не так.

Превращение происходит так же быстро, но теперь я чувствую каждую клеточку тела, чувствую, как электричество захватывает каждое нервное окончание, и это не слабое покалывание, а резкие удары. Боль атакует ноги, руки, грудь, плечи, и она почти невыносима. Когда она доходит до головы, я открываю рот, чтобы закричать, но уже поздно. Мое тело обратилось в сплошной камень, и он заглушает крик.

Мои чувства так перегружены – я так ошеломлена, – что мне только через секунду удается восстановить дыхание, а на то, чтобы разобраться что к чему, у меня уходит еще несколько секунд. Хотя я по-прежнему понятия не имею, что сейчас произошло и где я нахожусь – здесь или где-то еще. Оглядываясь по сторонам в попытке найти ответ хотя бы на один из этих вопросов, я обнаруживаю, что могу видеть не дальше, чем три фута от моего лица. Все остальное окутано туманной пеленой.

Сначала мне кажется, что я здесь одна, и меня охватывает паника, а в голове начинает роиться множество возможных сценариев. Что, если это какая-то ужасная ловушка, которую Сайрус расставил для меня вместе с этим человеком? Что, если он с самого начала хотел, чтобы мы освободили Неубиваемого Зверя, только чтобы залучить меня сюда?

Но когда я оборачиваюсь и в нескольких футах от себя вижу Неубиваемого Зверя в его человеческом обличье, ко мне возвращается способность мыслить здраво. Неубиваемый Зверь ненавидит Сайруса – ненавидит не меньше, чем его ненавидит Хадсон, а может быть, и больше. Король вампиров посадил его на цепь в пещере и продержал там тысячу лет, так что теперь, когда он наконец свободен, он ни за что не станет ему помогать. Я никогда в это не поверю.

Подумав об этом, я делаю несколько шагов в сторону древней горгульи – сейчас он сидит на корточках. Подойдя ближе, я вижу, что он так же ошеломлен, как и я – а может быть, даже больше. Его глаза широко распахнуты, рот слегка приоткрыт, и он трогает пальцами сверкающий пол под нашими глазами.

– Это реально? – шепчет он, ощупывая пол вокруг себя.

– Я собиралась задать этот вопрос тебе, – говорю я, наблюдая за тем, как по его обеспокоенному лицу разливается улыбка – я вижу его улыбающимся впервые с тех пор, как мы встретились.

Это удивительная улыбка, и она полностью преображает его. Благодаря ей он выглядит моложе, красивее, сильнее и горделивее. Когда он выпрямляется, это впечатление усиливается. Теперь он уже не тот изнуренный и потерянный Неубиваемый Зверь, которого мы встретили на острове. Нет, этот человек представляет собой нечто совершенно иное.

Нечто величавое.

Нечто могучее.

Роста в нем шесть футов шесть дюймов – он выше, чем Хадсон и Джексон, и шире их в плечах. Его мускулистые руки туго обтянуты рукавами черной рубашки, поверх нее надета черно-серая бархатная туника, доходящая до середины бедра. Его ноги облегают черные рейтузы, он обут в черные сапоги, и, когда он проводит рукой по тонкому бархату, до меня доходит, что я вижу.

Это горгулья в свои золотые годы – до того, как Сайрус заманил его в ту пещеру и превратил в Неубиваемого Зверя. И внезапно – это как удар в грудь – я понимаю, кто он. Кем он должен быть. Этот красивый величавый человек, одетый в богатое платье, которому тысяча лет, не кто иной, как король горгулий. Истинный правитель Двора горгулий, на который я претендовала во время турнира Лударес. Истинный хозяин Короны, которая сейчас красуется на моей ладони.

И внезапно я ловлю себя на том, что понятия не имею, что мне ему сказать. И не следует ли мне отвесить поклон. К счастью, сам он не страдает от такой проблемы. Осмотрев себя и одернув свою тунику, он снова оглядывается по сторонам.

– Хорошая работа, Грейс, – говорит он. – Молодец.

Он говорит с сильным акцентом, но я не могу определить, с каким. Это знакомый английский акцент – не британский, как у Хадсона, не австралийский, как у некоторых из моих любимых актеров, и определенно не американский, но все равно знакомый.

– Вряд ли это моя заслуга, – честно говорю я. – Ведь я совершенно не представляю ни где мы находимся, ни как мы сюда попали.

Его улыбка становится еще шире.

– Ты действительно не понимаешь, где мы находимся?

Я оглядываюсь, всматриваясь в туман, но почти все, что находится дальше, чем в трех футах, окутано тайной.

– Не имею ни малейшего понятия.

– Жаль, что мы дошли до такого. – Он с легкой грустью качает головой, затем машет рукой, и туман рассеивается, так что я наконец вижу, что скрывала его пелена. – Моя дорогая Грейс, добро пожаловать ко Двору горгулий.

Глава 9. Может ли гугл перевести язык горгулий?

Ничего себе.

Наверняка он шутит, не так ли? Не можем же мы в самом деле находиться при Дворе горгулий.

Но, оглядывая этот великолепный двор, я не могу не думать, что он говорит правду. Под ногами у меня мраморные плиты, а над ними, по обе стороны затейливой ограды из золота и драгоценных камней, высятся такие же колонны. Все это – часть парадного входа большого и очень нарядного средневекового замка.

В общем, такой антураж вполне логичен, если учесть, что король горгулий провел в заточении больше тысячи лет. По словам Флинта, Двор драконов с годами менялся и адаптировался к новым условиям, так что сейчас он находится в одном из самых дорогих небоскребов Нью-Йорка. Но поскольку король горгулий был в заточении, а остальные горгульи погибли, Двор горгулий застыл во времени.

Должно быть, мы каким-то образом оказались внутри его воспоминаний и видим великолепие Двора, каким он его видел в последний раз. От этой картины у меня ноет сердце: таким мог бы быть Двор горгулий, если бы не Сайрус.

Страницы: «« 12345678 ... »»

Читать бесплатно другие книги:

Красивая и необычная фамилия не сделала Анну по-настоящему счастливой. Как не получил и Денис тихой ...
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗНАМЕНИТОГО ЦИКЛА «СЕМЬ СЕСТЕР».Для всего мира Электра – настоящая счастливица, знаменит...
Когда в одночасье вся жизнь переменилась: закрылись университеты, не идут спектакли, дети теперь уча...
Безымянный мир, где рождаешься уже взрослым и в долгах. Мир, где даже твои руки и ноги тебе не прина...
Зона Мутатерр. Сомкнутые плавучие острова… А под ними – океаническая тьма, что скрывает в себе то, ч...
В сердцах высказанная угроза выйти замуж за первого встречного может хорошенько испортить жизнь. Осо...