Вальс одиноких Врублевская Галина
– Ничего. Ложись, Валя, спать.
– А снова душить не вздумаешь? – то ли в шутку, то ли всерьез спросил Валентин.
– Душегуб вышел из строя, – тоже отшутилась Иветта.
Она осторожно повернулась спиной к Валентину и сделала вид, будто засыпает. Однако боль в ноге не давала забыться и не позволяла думать о чем-то отвлеченном. Одна мысль сидела в мозгу занозой: пусть боль утихнет, больше мне ничего не надо.
На следующий день пришлось вызывать неотложку: самостоятельно до травмопункта Иветта бы не добралась. Рентген показал закрытый перелом. Врач сковал ногу гипсом в виде серой твердой тапочки и отправил Иветту домой. Больничный ей не полагался, так как травма считалась бытовой. Валентин поймал такси, отвез жену домой, а сам отправился на работу.
Очередь продвигалась медленно. Кто-то норовил влезть сбоку, кто-то пристроиться к знакомым. То и дело слышался возмущенный возглас: «Вас здесь не стояло». Валентин, вопреки обыкновению, не вступал в перепалку. Он задумчиво продвигался маленькими шажками, погруженный в невеселые мысли. Недавняя выходка Иветты его обескуражила. Он не мог понять, чего ей не хватает, почему она вечно раздражена и угрюма. Он ли не старается для семьи, для детей: запасает продукты, выстаивает очереди. Разве что выпьет дома рюмочку-другую, но ведь не в подворотне, как иные. Что надо жене? Ее требования казались ему глупыми. Да, в первые годы брака он послушно следовал ее указаниям. Носил ту одежду, которую она выбирала, хотя сам неудобному пальто предпочел бы куртку. И маленькая кепка казалась ему простоватой – до женитьбы он ходил в шляпе. В их поселке шляпу носил только председатель сельсовета! Однако Валентин не перечил Иветте, расстался со шляпой и облачился в пальто. И еще одна уступка жене и нынешней должности: сковывающий движения пиджак. О галстуке и говорить не приходится – форменное мучение. Однако дома он имеет право ходить в чем хочется. Например, в старых, очень старых свитерах и брюках: Валентин привык экономить. Просил Иветту заштопать протертые места на локтях и коленях, поставить заплату на зад. Но вместо починки Иветта покупала ему спортивный костюм, который потом долго лежал в шкафу. Виданное ли это дело – ходить дома в новом? И Валентин упрямо натягивал рванье. На этой почве между супругами не раз возникали ссоры.
И не только нелады в отношениях с Иветтой удручали Валентина. С некоторых пор он стал ощущать себя в семье чужим, лишним, одиноким. И детей. считал Валентин, Иветта настраивает против отца. Отчитывает его в их присутствии. Да и теща ни к месту вмешивалась: когда Валентин хотел свозить Сергуню в поселок, воспротивилась. Сказала, не позволит ребенка мучить. Что там он наберется глистов да скверных ругательств. Как будто в городе он их не узнает – на любом заборе прописи! И каждое лето, пока не взяли свой участок, приходилось снимать дачу под Ленинградом, платить деньги, подстраиваться под хозяев. К счастью, скоро Валентин достроит дом и будет сам себе голова. Баста, больше никаких дач.
Мысли Валентина повернулись к злополучному вечеру. Да, он выключил свет, когда жена уткнулась в книжку. Но читает-то она ему назло! Ладно бы выбрала что-нибудь стоящее, например детектив. А стихи только сбивают баб с толку. Все эти охи-вздохи беззаботных поэтесс и стенания женоподобных писак до добра не доведут. Где она, спрашивается, вычитала, что с мужем можно так поступать?
А может, у нее кто-то есть? Жар ревности хлынул в лицо Валентину. Он часто бросал пробные камешки в ее огород, хотя в глубине души не верил, что жена может изменить. Однако для чего-то ей понадобилось с ним расправиться? Для кого она хотела освободить место? Все. Больше никаких театров, выставок. Пусть сидит дома. А захочет выйти в люди – только всей семьей. И Жанке он запретит появляться в их доме: от нее все неприятности. Да, вот эта фифочка сбивает жену с панталыку. Валентин вспомнил соблазняющее, хитроватое выражение липа Иветтиной подруги, огромные вырезы ее платьев Он всегда старался не смотреть туда, хотя чертовски тянуло. Но не на такого напала! Он примерный семьянин, на дешевые уловки не поддастся. Хотя однажды попался на удочку, еще до Иветты… Та девица тоже приехала в город по лимиту, работала клейщицей обуви. Им было неплохо вместе, но жениться?.. Красотка была чудовищно необразованна, постель и еда – вот все ее интересы. А он как-никак студент вечернего отделения! «Может, зря, – мелькнула мысль, – я с ней не расписался. Она бы всю жизнь мне благодарна была: ноги мыла бы и воду пила». Нет, вздохнул он, такую и людям показать стыдно. Особенно теперь, когда сам начальник. Жена, старший технолог, как бы множила заслуги Валентина.
Наконец подошла его очередь. Он протянул продавщице авоську, и та наполнила ее банками с тушенкой – пять штук в одни руки. Валентин с досадой подсчитал упущенную возможность – еще пятнадцать банок, если бы они стояли всей семьей. Но Иветта сама избегает очередей и детей не пускает. «Как жрать – все горазды, а добывать – кроме меня некому!» Валентин выбрался из толчеи с чувством выполненного долга и заслуженной победы. Он шел по заснеженной улице домой, и металлические банки весело позвякивали в авоське, вызывая завистливые взгляды прохожих.
Иветта равнодушно осмотрела трофеи мужа и продолжила забивать гвоздь в ванной. И больше не было в ней ни обиженного хомячка, ни разъяренном тигрицы – унылая лошадь, тянущая лямку. Безумная, террористическая вспышка Иветты спалила все ее устремления, желания и обиды. Так беглец, возвращенный в тюрьму, теряет всякий кураж и безропотно тянет срок дальше. Иветта чувствовала только опустошенность и скуку.
8
Прошло два года. Школьники переходят в следующий класс, сдав экзамены. В супружеской жизни тоже есть барьеры, – преодолев очередной, Иветта попала в старший класс. Старшеклассники, известно, не жаждут общения со взрослыми. Они замыкаются в своей среде, а остальные становятся для них фоном, обстановкой. Для Иветты Валентин превратился в мебель. За ней принято ухаживать, вытирать пыль, но ждать от нее понимания? Однако целиком отгородиться от внешнего мира было невозможно.
Иветта жила в привычном круговороте: работа, семья, дети. Они подросли и требовали повышенного внимания. Особенное беспокойство вызывал Сергуня. Несмотря на старания мамы и бабушки, он остался на второй год. Однако нет худа без добра. Нынешнюю зиму они с Анечкой ходили в один класс, и сестра стала спасательным кругом для непоседливого мальчишки. Она не только давала брату списывать домашние задания, но и выручала на контрольных работах, успевая сделать за урок два задания. Учителя смотрели на эту помощь сквозь пальцы: Сергей портил показатели школы, а сверху Призывали тянуть всех до восьмого класса. В Сережином дневнике появились не только вожделенные тройки, но и случайные четверки. Кризисные моменты наступали, когда отличница Анечка болела. Однако и тут она тянула Сережку: без труда делала уроки за двоих и самостоятельно продвигалась вперед, опережая программу. Но ни разу в такие дни Дню не навестил кто-нибудь из одноклассников. У девочки не было подруг в школе. Родительские собрания всегда расстраивали Иветту: преподаватели жаловались на обоих детей. Сергей плохо занимался, безобразничал на уроках. Успеваемость Ани была безупречна, но к ней предъявляли другие претензии. Она не принимала участия в общественной жизни: отказывалась убирать класс, сдавать макулатуру, не говоря уж о культпоходах в театр. В ТЮЗ и кукольный театр выбиралась только с семьей.
Иветта беседовала с дочкой, пробовала вразумлять ее. Просила не противопоставлять себя классу, ладить с ребятами. Аня не спорила. Упрямо склонив голову, молчала и думала о своем, медленно перекатывая во рту жвачку. Иногда с девочкой случались события почти катастрофического масштаба. Однажды стул Анечки в школе вымазали клеем «Момент» – некоторые ученики уже начали его нюхать. Она не заметила. Когда Аню вызвали к доске, она резко встала, оставив коричневый лоскут на сиденье. Не оборачиваясь, как всегда решительно и смело, сделала несколько шагов. Класс грохнул от хохота. Учительница и Аня не понимали, в чем дело. Когда Аня начала писать на доске, то и учительница увидела Розовеющее окошко трусиков на платье ученицы. Пока она раздумывала, как поступить, вскочил брат пострадавшей. Сережа заподозрил в каверзе одноклассника, которому Аня не дала списать на переменке. Он подбежал к парте предполагаемого обидчика и треснул того по шее. Завязалась потасовка. Иветта представила себя на месте дочки. Она бы разревелась от стыда, выбежала из класса. Но Аня была другой! Уразумев, в чем дело, она кинулась помогать брату тузить обидчиков. Учительница еле успокоила разбушевавшийся класс. Она отправила девочку домой, а Сергея – к директору. Тот привычно вызвал мать.
В результате выяснилось, что стул намазал совсем другой ученик. Негодник отделался легким испугом директор во всем винил Сергея. Он выговаривал Иветте за сына, мол, тот ни за что ни про что чуть не убил одноклассника. И теперь он будет настаивать, чтобы Сережу перевели в спецшколу для нервно-возбудимых детей. Иветта заволновалась. Мальчика недавно показывали врачу. Тот назвал его состояние пограничным, то есть на грани нормы и патологии, и предостерег родителей", в подростковом возрасте возможен кризис. Иветта старалась вести себя с сыном мягче, вникать в причины его конфликтов со сверстниками. Осуждать Сергея за то, что он вступился за сестру, она не стала, хватит с него директорского выговора. Попутно отчитали и Аню: для девочки, тем более отличницы, участие в драке совершенно недопустимо.
Хотя Аня и не умела дружить, Иветта чувствовала, что девочка способна себя защитить. И разумеется, не только кулаками. Хотя Анечке шел только одиннадцатый год, она была очень самостоятельна и независима. Пренебрежение одноклассников мало огорчало девочку: их она откровенно презирала за тупость и примитивность. У Ани были приятельницы только в секции самбо, но домой она их не приводила. Иветта мельком видела этих девочек, забирая дочку по вечерам, – занятия проходили на окраинном стадионе. Но вскоре Аня объявила матери, что сама сумеет за себя постоять, так как уже освоила несколько приемов самообороны. Иветта отступилась: Аня ездила на стадион с удовольствием и болеть стала реже.
В то время как Аня приобщалась к миру смелых и выносливых, Сергей был отстранен от спорта. Его отчислили из хоккейной секции в связи с тем, что в школе он остался на второй год. Иветта так боялась влияния улицы, что, несмотря на скромный семейный бюджет, отвела сына в платный кружок при ЖЭКе. Там мальчиков учили играть на духовых инструментах, и Сережа с удовольствием принялся осваивать трубу. Однако теперь дома все время звучали неумелые оглушительные звуки, от которых у Иветты болела голова.
Порой Иветта задумывалась: почему дети ведут себя совсем не так, как она в детстве? Она была тихой, послушной девочкой. А дети – дерзкие, неуправляемые. Может, время такое? Даже одна и та же проблема – неумение общаться со сверстниками – проявлялась у Иветты и Анечки по-разному. В старших классах Иву не замечали, но это еще полбеды. А в Анечкином возрасте издевались: дразнили очкариком, не принимали в игры. Но реагировала Ива не так, как ныне ее дочь. Она старалась задобрить мучителей: всегда давала списывать, дарила свои игрушки, картинки, значки. А ребята снова принимались терзать Иву, как только руки ее оказывались пусты. Сколько Иветта себя помнила, она всегда подстраивалась под других: лишь бы ее не оттолкнули, лишь бы приняли в свой круг. И на то, чтобы приспособиться к людям, она потратила годы. Но горькое чувство отличия от других не оставляло ее и до сих пор.
Ныне Иветте Николаевне было тридцать три года, и внешне она соответствовала стандартам своего возраста и социального положения. Все свободное от работы время проводила с семьей. Зимой ходили в гости, на эстрадные концерты, в детские театры. Весной посещали аттракционы в парке. Летом трудилась на своих шести сотках. Вместе с Валентином она консервировала овощи. Никакой личной жизни, даже внутренней, у нее не осталось. Единственная отдушина редкие телефонные разговоры с Жанной, да и тс» когда мужа не было дома. Теперь они встречались дважды в год, по дням рождения. Вначале Валентин запрещал приглашать Жанну, а потом потребность видеться чаще отпала у Иветты сама собой.
Упростились и отношения с начальником. Она безразлично выслушивала разглагольствования Бузыкина, эмоционально не поддаваясь и не пытаясь вставить остроумную реплику. Даже противоречивые производственные указания выполняла безропотно: в конце концов, все наработки рано или поздно находили применение. Иветта стала такой, как все. Но, подогнав стиль жизни под общепринятый, внутренне она оставалась по-прежнему чудной, странной и одинокой. И изменить положение было не в ее силах.
Больше всего Иветту беспокоила обособленность дочки. Может, поговорить с ней? У девочки есть все данные, чтобы влиться в коллектив и даже стать лидером. Но Аня, в отличие от Иветты, не чувствовала себя несчастной, а потому не могла понять, чего добивается мама. Дружить со всеми? Ей этого не надо. Все – придурки. Одноклассники – посредственности. Она как-то принесла в класс кроссворд, так смех один: ребята всем скопом не отгадали и половины слов. Только Сережке Аня прощала недостаток интеллекта. Есть такое свойство – любить вопреки всему, а не за что-то. Она приняла как аксиому, что брат – герой вроде д'Артаньяна, которому не нужно знать формулу квадратного корня. Зато она, Аня, в свои десять лет уже знала формулу правильной жизни и не нуждалась в маминых наставлениях.
Частная жизнь почти всегда для человека стоит на первом месте. Но страна находилась на пороге невообразимых катаклизмов. Появилось новое слово – «гласность». Повеяло свободой, радостью и чистотой. Общественный подъем захватил почти всех, даже Валентина. Невозможно было оставаться в сонном царстве скучного домашнего мирка. Валентин приносил домой журналы и подсовывал Иветте статьи, где описывались сенсационные факты: подпольные рынки невольников и рабский труд в восточных республиках, тайные убийства, миллионные хищения. Иветта растерянно качала головой, Валентин с непонятной радостью клеймил новоявленных преступников. Страна превратилась в одну дружную завалинку, где судачили о «злоупотреблениях» власти.
Но Иветту больше радовало, что в магазинах появились необычные новинки – книги незнакомых ей авторов. Вначале своих, затем западных. И наконец запестрели книги эмигрантов: Иосифа Бродского, Владимира Набокова и многих других. О Бродском Иветта слышала несколько лет назад от Глеба Четвергова. «Как-то Глеб теперь поживает?» – однажды подумалось ей. И вновь взгляд ее скользил по страницам. Вскользь слышанные имена наполнялись конкретным содержанием. Новым пониманием наполнялась и ее жизнь – просыпалась внутренняя Иветта. Валентин, читавший исключительно политические разоблачения, к пристрастию жены стал терпимее. Он тоже преодолел начальные классы супружества. Теперь он выставлял лишь одно требование, порядок в доме. Сюда входили чистота, приготовленный обед и ухоженные дети.
Годы перестройки глотались как пирожки: кто-то застревали в горле, кто-то быстро насыщался вкусной начинкой, кто-то отбрасывал в сторону недоеденный кусок.
Общество превратилось в кипящий котел. На поверхности еще плавали отголоски социализма: талоны на продукты, распределительные списки. Но в глубине котла уже вызревали зерна капиталистического уклада. Теперь и продукты добывали по-разному: одни метались по магазинам, другие изворачивались, протаптывали дорожки на рынок или прямо на склад. Это время стало звездным часом Валентина. Никто не умел с таким проворством оказаться в торговой точке в момент завоза, поменять водочный талон на кофейный, выкупить стиральный порошок по квиткам на мыло. Его подвиги были для Иветты! спасением. Она с ужасом смотрела на толпы, осаждающие полупустые прилавки. Не меньшее опасение вызывали в ней и одиночки-кооператоры: как и большая часть людей, она видела в них жуликов.
Но постепенно взгляды Иветты на предпринимателей стали меняться. В кооперативы объединялись люди науки и техники. Они использовали бывшие военные разработки, и это радовало. Кустари, продающие забавные поделки, крестьяне, торгующие молоком и овощами, тоже вызывали у Иветты уважение. Время монополистов-олигархов было еще впереди, в обществе процветала здоровая конкуренция. Буйным цветом распускались и новые творческие коллективы: молодежные театры, ансамбли.
Однажды Жанна сообщила подруге новость: Володя Амосов открыл театрик нового толка. Ютился он в подвале на Моховой, работал в авангардном стиле. За минувшие годы Амосов не сумел сделать карьеру: ни один солидный театр не принял его в труппу, ни один режиссер не пригласил на роль первого плана, не говоря уже о главной. Работа на эстраде ему опротивела: Амосов давно жаловался, что актер – самая зависимая профессия. И вот теперь он стал и директором театра, и режиссером, и актером в одном лице. Вокруг него сплотилась группа молодых дарований, и родился театр «Журавли». Художником-оформителем стал Глеб Четвергов, за три года так и не поступивший в академию. Проходили в основном те, кто послушно следовал классической школе, не пытаясь выразить что-то свое. Глеб все время сбивался на абстрактные выкрутасы, непозволительные для школяра. Как многие недоучившиеся художники, он считал себя гением: «Мы с Михаилом Шемякиным университетов не кончали». Во времена «поколения дворников и сторожей» Глеб, возможно, стал бы свободным художником, но теперь открылись возможности для практической деятельности. В театре «Журавли» простор для фантазий был огромный. Владимир лишь очерчивал общую режиссерскую задачу – здесь ставились интерактивные спектакли с участием зрителя, – предоставляя Глебу полную свободу решений.
Иветта уже много лет никуда не ходила: ни в театры, кроме детских, ни на выставки. А между тем наступило время, когда выходные вновь вернулись в ее распоряжение. Подросшие дети проводили их со сверстниками или самостоятельно. Сергей с приятелями организовал рок-группу. Школа выделила им помещение, и мальчишки часами пропадали там, завывая под грохот усилителей. Аня все свободное время проводила за учебниками – она становилась неизменным победителем математических олимпиад в своей возрастной группе. А Валентин сидел у телевизора с бутылкой пива, никуда не же лая выходить. Иветта, справившись с домашним! делами, устраивалась рядом и тоже смотрела футбольный матч – его муж отыскивал в любой час на любом канале. Альтернативой телевизору было только чтение.
– Рано ты записала себя в старухи! – как-то принялась ругаться по телефону Жанна. – Сейчас такое время, а ты сидишь дома. Это непозволительно! В субботу идем на спектакль к Амосову. И никаких возражений я не принимаю!
Жанна разошлась и со вторым мужем и растила Ромку одна. Детская мечта мальчика стать дипломатом сменилась вполне реальным проектом: поступить на журфак. Однако возникли трудности с экзаменом по истории – разгорелся какой-то конфликт с учителем. Подробности Жанна обещала рассказать при встрече. Они поговорили еще немного и разъединились.
Валентин не препятствовал походу жены в театр с подругой. В последнее время между супругами не вспыхивало ни ссор, ни размолвок. Ревность его тоже поутихла – оснований не было. Жена все время на глазах: и дома, и на работе. Кроме того, возросшие бытовые трудности сплачивали семьи. Ситуация Жанны в этом плане была уникальна.
9
В тесном подвале царил полумрак. На стенах – редкие светильники в виде свечей. В центре зала – сцена, подобие цирковой арены, вокруг – два ряда протертых до дыр плюшевых диванчиков. Их списали из государственного театра, а Владимир оперативно прибрал. Актеры двигались, оказываясь то спиной к зрителям, то лицом. Все как в жизни. Так создавался особый эффект присутствия. Зрители мгновенно превращались в соучастников. В гардеробе взамен верхней одежды им выдавали длинные дождевики с капюшонами, которые предлагали сразу надеть. Во время представления на аудиторию обрушивались потоки воды, брызги красок, в проход кидались дымовые шашки. Завсегдатаи привыкли к новациям и радовались каждому трюку: здесь взрослые чувствовали себя детьми. Смысл пьесы ускользал от зрителей. Действия адресовались не уму, а ощущениям. Настроение общего балдежа постепенно заразило Иветту, и она перестала следить за сюжетом, бездумно погрузившись в мир абсурда. Спектакль окончился неожиданно, на полуслове – так было задумано режиссером. Незаконченные истории лучше запоминаются и возвращают зрителя в театр. Иветта почувствовала себя маленькой девочкой, которую мама отправляет спать в разгар игры. Но спать ей сейчас совсем не хотелось – она только очнулась от многолетней спячки! – Как хорошо хоть на вечер забыть обо всех заботах. Как приятно погрузиться в бездумную радость. Она восторженно повернулась к подруге:
– Жанулька, Володя – гений! Пойдем к нему! Скажем, какой он молодчина!
Но Владимир уже стоял за спиной своих «девочек», приглашая их отпраздновать премьеру вместе с труппой.
Стол накрыли в маленьком помещении за сценой Вокруг суетились десяток артистов и несколько человек из технического персонала. Кто-то еще разливал по бокалам шампанское, кто-то уже опрокидывал первую рюмку. Вскоре в гримуборной, совмещенной с банкетным залом, появился Глеб. Иветта с трудом узнала его: прежде распущенные волосы были перевязаны на затылке. Теперь худое лицо Глеба казалось еще длиннее. «Неужели Глеб, сам художник, не видит что этот хвост уродует его?» – изумилась Иветта. Однако она приветливо улыбнулась старому знакомому. После того давнего сеанса они виделись лишь однажды – как только Глеб получил зачет по портрету, он подарил его, как и обещал, своей модели. Сейчас они обменялись несколькими общими фразами. Иветта сказала, что дети подросли и требуют внимания, но надобность в неусыпном надзоре отпала. Глеб, выяснилось, по-прежнему холост. Он признался, что работа в театре съедает все время. Какая уж тут семья! Спектакли держатся в репертуаре недолго, каждый месяц требуются новые декорации. Однако скоро, он надеется, труппа отправится на гастроли за границу, и тогда он будет пожинать плоды своих трудов. «Глеб ничуть не повзрослел, – подумала Иветта. – Все в каких-то надеждах, мечтах. Как и прежде, устремлен в будущее». Их беседу бесцеремонно прервала незнакомая актриса. Лицо ее было размалевано ярким сценическим гримом, а фигура, даже упакованная в корсет, поражала объемами. По-хозяйски обняв Глеба, она решительно потащила его в сторону. Иветту передернуло: слишком вульгарным ей показалось притязание зрелой дамы на мальчика. Она, Иветта, гораздо моложе и то не решилась бы так вольно вести себя с юношей. Однако в следующий миг самодовольство уступило место легкому сожалению. Сожалению от невозможного. Взгляд ее снова упал на странную пару. Теперь развратная Пышка играла с волосами Глеба. Она распустила его хвост и сплетала пряди в тоненькие косички. Иветта отвернулась. Она почувствовала себя лишней на бестолковой вечеринке, совсем не похожей на добропорядочные банкеты в кругу ее сослуживцев. Все говорили вразнобой, тосты тоже произносились импульсивно, а главное, все были очень подвижны, постоянно перемещались с места на место. Царила атмосфера какого-то сумасшедшего, прямо-таки детского веселья. Там и тут виднелись радостные лица, то и дело раздавались раскаты хохота. В комнате было душно и накурено. В какой-то момент взгляд Иветты выхватил из толпы Глеба. Тот снова был один и хохотал от души. Такого раскованного Глеба Иветта прежде не видела. Он всегда казался ей сдержанным, интеллигентным мальчиком, но сегодня был раскрепощен донельзя. Глеб тоже заметил Иветту и подошел ближе.
– Иветта Николаевна, милая, замечательная Иветта, как вы можете скучать на этом празднике жизни? – громко заявил он, не переставая смеяться. – Проще смотрите на все!
«Может, он пьян?» – предположила Иветта. Однако юноша держал бокал с безобидной оранжевой «фантой». Глеб пристально посмотрел на Иветту, неспешно затянулся и как-то уж совсем неприлично подмигнул. Иветта потупилась. Да, первое впечатление о Глебе было лучше. Она посчитала его скромным художником, культурным и талантливым. Неужели работа в этом дурацком театре так его развратила? Другие артисты тоже вели себя до безобразия непринужденно. Кто-то толкнул Иветту и извинился, кто-то наступил ей на ногу. «Надо выбираться из этого содома», – подумала Иветта. Она нашла взглядом Жанну. Захочет ли та уйти с вече ринки, или ей нравится это безобразие? Жанна заметила подругу и игриво подозвала ее пальце Иветта приблизилась.
Читать бесплатно другие книги:
