Козырные тузы Желязны Роджер
Тахион мысленно погладил «Малютку» мимолетным исцеляющим прикосновением и яростно насел на Забба.
«Значит, ты запятнал себя связью с Роем?»
«Ты же видел, что они сделали с бедной „Мегерой“? Эта Прародительница уже раньше сталкивалась с такисианами или делила плазму с теми, кто имел с нами дело, что должно кое о чем тебе говорить, кузен. Челнок выбросил отпрысков Роя на дальней стороне твоей приемной родины, где они оставались до тех пор, пока на них не напоролись мы. Тогда они напали на нас со своей кислотой, быстродействующими патогенными микробами и звериной силой.
Мы отбились от них. — В мозгу Тахиона промелькнули воспоминания, украденные из памяти Рабдана, — о сражении против аморфных, студенистых существ, чье единое прикосновение могло означать гибель от необратимого распада. О блистающих шпагах, о криках, о самом последнем, отчаянном средстве защиты — лазерных пистолетах, вспышки которых метались по коридорам, когда перистальтические спазмы сотрясали все существо „Мегеры“. — Мы потеряли четверых, в том числе твоего старого наставника. Следующее нападение стало бы для нас последним. Поэтому я предпочел переговоры».
Фиолетовые глаза крепко зажмурились. «Седжур».
«После того как мы отразили нападение, — продолжал Забб, — мне удалось прикоснуться к клубящемуся мраку, который представляло собой сознание Прародительницы, пока мы перевязывали раненых и обрабатывали коридоры антибиотиками, чтобы произвести на нее впечатление, что мы хотим уладить дело миром. Она поняла все довольно смутно; полагаю, моя дерзость вызвала у нее любопытство и ей захотелось познакомиться со мной поближе. Я отправился к ней в одиночной шлюпке и вошел внутрь».
«Малютка» снова овладел собой; теперь его высокогравитационное маневрирование даже не расплескивало остатки бренди в кубке у кровати. На лбу у Тахиона выступил холодный пот. Его кузен против воли вызывал в нем трепет — даже, если угодно, восхищение. Чтобы в одиночку и без оружия отправиться в необъятное чрево Прародительницы, исконного врага, героини миллиона страшных историй, — для такого требовалась отвага героя эпических баллад.
И у его поступка имелось простое объяснение. Униженный Тахионом, он должен был совершить какое-нибудь легендарное деяние или же лишиться своего достоинства, своего вирту, которое вытекло бы из него, как вода из расколотого сосуда. Такисианин мог снискать себе славу даже предательством, если оно было достаточно внушительного масштаба.
«Оказавшись в огромной пещере, я покинул свое суденышко и очутился в сердце нашего самого древнего врага. Стены вокруг были увешаны гирляндами черного мха, озаренного тусклыми огнями в полусотне бледных оболочек; смрад стоял такой, что у меня потемнело в глазах. Но я прикоснулся к разуму, громадному и рассеянному, словно туманность. Нам кое-как удалось пообщаться. Мы с Прародительницей были равно заинтересованы в том, чтобы уничтожить жизнь на твоей драгоценной Земле. Так что мы смогли договориться».
Потрясенный, Тахион ощутил во рту металлический привкус. «Мы смогли договориться». Эта мысленная фраза его кузена прозвучала так небрежно, будто речь шла не о величайшем предательстве и величайшем подвиге во всей истории их расы.
«Я преклоняюсь перед тобой, Забб. Не могу не преклоняться. Если сегодня ты одержишь победу, многие поколения станут воспевать тебя в своих легендах. Но… я презираю тебя».
«Я постараюсь это пережить».
Тахион судорожно вздохнул.
«И ты убил Бенаф'сай».
«У меня не было иного выбора. Она ни за что не позволила бы мне выступить против тебя и твоей драгоценной Земли, не говоря уж о том, чтобы заключить договор с Роем. Все было обставлено так, словно она погибла во время налета роителей; Рабдан позаботился об этом. Уверен, тебе будет приятно это узнать».
На шелковое покрывало капнула слеза.
«Забб. Я убью тебя».
«Возможно, у тебя это даже получится — „Мегера“ очень ослабла. А может, это я тебя убью. — Послышался усталый смешок. — С моей точки зрения любой исход ничем не хуже другого».
«Малютка» закричал, и Тахион заметался по своей роскошной каюте. Запахло нагретым силиконом; все его существо отзывалось на боль корабля.
«Теперь, маленький паршивец, — хлестнула его мысль „Мегеры“, брызжущая ненавистью, — ты больше не сможешь летать».
Бело-голубое зарево окутало «Мегеру»: она бросила свой двигатель в последний триумфальный рывок, заходя для смертоносного удара.
«„Малютка“, „Малютка“!»
Его сознание затапливал белый шум ужаса и боли. Корабли-симбионты обладали множеством преимуществ перед своими неодушевленными собратьями, могли самостоятельно мыслить и сами залечивали свои раны. Но они обладали и собственной волей, которую можно было сломить.
Тахион ухватился за выступ, прильнул к нему и окутал своим сознанием измученный звездолет. Из двухметровой пробоины в обшивке со свистом хлынул воздух, и корабль кувырком понесло сквозь космос.
«Малютка, прошу тебя, очнись!»
Он увидел демонический сполох лазера, разминувшийся с ними всего лишь на волосок.
«Папочка, папочка, я не могу, не могу!»
Стены пульсировали беспорядочными всплесками цвета. Tax собрал воедино всю свою целительную силу, всю любовь и сочувствие к кораблю — и излил всего себя в то пламя ужаса, которое бушевало в сознании живого звездолета. «Я люблю тебя, „Малютка“. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе».
«Нет!»
«На кону стоит наша жизнь. На кону стоит жизнь целого мира».
Мало-помалу ужас схлынул. Корабль прекратил безумные метания, и Тахион почувствовал, что его снова окутало компенсаторное телекинетическое поле. Только тогда он смог перевести дух.
Теперь перед ними предстала «Мегера», без увеличения, ощетинившаяся множеством шипов тьма, озаренная крохотными искорками огоньков, несущаяся на гребне огненной волны. Ее торжество ударило Тахиону в голову, вечный мрак прорезал лазерный луч, и один из бортовых выступов «Малютки», ослепительно вспыхнув, испарился.
«Умоляй о пощаде, трус! Ты будешь вечно кружить в космосе без приюта!»
«Будь ты проклята!»
Внутреннее освещение «Малютки» потускнело — вся энергия была направлена сейчас в его лазер. Алая молния поразила «Мегеру» чуть повыше двигателя. Она вскрикнула — и еще раз, громче, потом еще и еще в нескончаемой агонии, пока Тахиону не показалось, что его череп вот-вот лопнет.
Астероид 1954С-1110 изрыгал свою собственную материю в космос. На миг Звездный Свет почти пожалел, что не захватил какого-нибудь инструмента — чтобы измерить свое продвижение. Время стремительно утекало, но ничто не говорило о том, что этот вероломный инопланетный технократ возвращается. Неплохо было бы знать, если его жертва окажется напрасной.
Он решительно прогнал эту мысль — по крайней мере, умрет свободным от хитроумных цепей технологии. А зеленая Земля проживет немного дольше, пока бездумные потребители ее даров и зацикленные на технологии маньяки не погубят ее окончательно. Но он будет знать, что выполнил свой долг.
Звездный Свет начал слагать свою прощальную поэму; крик души, тем более пронзительный, что рядом не было никого, кто мог бы расслышать его за безмолвным фотонным вскриком астероида — за исключением других сущностей, которые составляли сложную личность по имени капитан Глюкс.
Первое, что он подумал, когда к нему вернулась способность мыслить:
«„Малютка“, ты цел?»
«Мы победили! Лорд Тис, я побил ее!»
В его сознании возник образ «Мегеры», темной и искореженной, ковыляющей по кометной траектории прочь от мира, который ее повелитель хотел опустошить.
«Забб! Забб, ты жив?»
Ответа не последовало, и Тахион удивился, отчего так лихорадочно зачастил его пульс.
«Жив, — прозвенело в его мозгу. — Будь ты проклят. Ты что, вообще ничего толком сделать не можешь?»
«А как наши люди?»
«Трое погибли, когда твой снаряд разнес двигатель: Алиура, Зовар С'энг и та девка-прислужница, к которой ты питал такое пристрастие. Все сгинули в пламени. Ты гордишься, Тисианн?»
Тахион сидел недвижим, чувствуя в душе ледяную пустоту. Он убил своего родича, сначала Раб дана, потом еще троих. И Тал ли, подружку его детских игр, которая предупредила его о коварных намерениях Забба, когда их с Черепахой и Глюксом похитили. Разумеется, все это ради благого дела. Но разве Забб не может сказать то же самое?
«Ты победил. Соверши свою месть, Тисианн».
«Малютка, синхронизируй направление с „Мегерой“. Это нужно сделать быстро».
«Но, повелитель…»
«Что?»
«Звездный Свет… он совсем скоро превратится обратно в капитана Глюкса».
«Чего ты ждешь? — В мысленном голосе Забба послышалась истерическая нотка. — Злорадствуешь, Тисианн? Это на тебя не похоже. Закончи дело».
Tax безучастно уставился на мембран-стену, куда «Малютка» вывел изображение поверженного врага. Гордость такисианина требовала добить его, то же диктовал и практицизм: пока Забб оставался в живых, Тахиону грозила смертельная опасность, да и Земле тоже.
«Эй, Тис, когда моя мать сбрасывала ту низкородную сучку, что произвела тебя на свет, с лестницы, я все видел. Я стоял у балюстрады и покатывался со смеху. Как у нее болталась голова…»
Но Тахион лишь рассмеялся.
«Довольно. Прибереги свой яд для пустоты, Забб».
«Тогда стреляй. Стреляй, проклятый».
«Нет. Отремонтируй свой корабль, если сможешь, отправляйся на Такис, летай в секторе Сети и живи как отступник. Живи с мыслью, что я снова превзошел тебя. Что ты предал свой род — и потерпел неудачу».
Он воздвиг в своем сознании стену, чтобы защититься от бешеной волны ярости.
«„Малютка“, отыщи Капитана, быстро!»
Корабль поспешил прочь; его двигатель светился, как желтая комета.
«…уничтожу тебя, Тисианн, клянусь…» — уловил Тахион. Потом Забб остался слишком далеко, затерявшись в бездонной дыре ночи.
Его сияющие ладони померкли. Звездный Свет ощутил приступ тошноты, свидетельствующий о перестроении его материи. «По крайней мере, я умер в объятиях Солнца…»
Триста секунд спустя «Малютка» затормозил рядом с безжизненным телом, которое висело над все еще рдеющим кратером в боку астероида. Корабль осторожно окутал захватным полем одетого в пурпурный костюм человека с запекшейся кровью вокруг губ и ушей и втащил его внутрь себя. Шелковая шляпа волочилась за ним, точно пурпурный спутник.
Лорд Тисианн, рыдая, склонился над телом друга, а корабль двинулся к планете, которая стала домом им обоим.
— Марк, старина Марк!
Доктор Тахион ворвался в «Космическую Тыкву», нагруженный букетами цветов и бутылками вина в бумажных пакетах.
Марк в инвалидном кресле выехал ему навстречу.
— Док! До чего же здорово, того, тебя видеть! Что празднуем?
Его лицо хранило неестественный багровый оттенок — от воздействия безвоздушного пространства капилляры под кожей полопались, и, пока не зажили барабанные перепонки, он мог слышать только при помощи крошечного слухового аппарата, прикрепленного у сосцевидного отростка рядом с левым ухом. Однако в целом Медоуз выглядел вполне неплохо — с учетом того, что ему пришлось пережить.
— Что празднуем? И ты еще спрашиваешь? С Клецки сняты все обвинения, сегодня он возвращается домой. Ты герой — то есть твой друг Капитан герой. И я, разумеется, тоже. В «Хрустальном дворце» устраивают торжество. Все напитки за счет заведения.
— Зачем тогда эти бутылки?
— Эти? — Тахион улыбнулся. — Возможно, после вечеринки у Кристалис у меня будет свой небольшой праздник. — Он протянул букет. — Это тебе. Позволь мне первым поздравить тебя, Марк.
Тот шмыгнул носом.
— Э-э… спасибо, док.
— Ну что, идем? Почему бы тебе не надеть… ну, понимаешь… что-нибудь более торжественное?
Медоуз отвел глаза.
— Я… э-э… того… лучше я останусь здесь. У меня магазин, и за Деткой надо присматривать, да и потом, я еще не до конца выздоровел.
— Ерунда. Ты должен пойти. Ты честно заслужил эти почести, Марк. Ты — герой.
Его друг избегал его взгляда.
— Бренда с радостью приглядит за магазином и за твоей малышкой.
— Разбежался, красавчик, — фыркнула женщина за прилавком. — К тому же я Сьюзен.
Tax впился в нее пронзительным взглядом. Через секунду она сдалась.
— Да, думаю, я могла бы.
— Но я же в кресле, — заскулил Марк.
— Вам нужна помощь, госпожа Исида? — послышался голос из глубины магазина, низкий и звучный, как гонг. За прилавком отдела деликатесов появился Дург ат'Морах бо-Исида Вайавандса в коллекционной степпенвульфовской футболке, которая едва не лопалась по швам на его широченной груди. Он хромал, щеки его покрывали синяки и ссадины, но в остальном он выглядел вполне цветущим. — Я могу отнести вас куда пожелаете, госпожа.
Багровые щеки Марка потемнели еще больше.
— Слушай, ты бы, того, не называл меня так, а? Меня зовут Марк.
Дург кивнул.
— Как прикажете, госпожа. Если вы желаете скрывать свое имя от завистников, как скрываете свой облик, то я в присутствии непосвященных стану обращаться к вам…
— Господи Иисусе, — вздохнул Марк.
Тахион, со своей стороны, с досадой отметил, что Мораху удалось разузнать настоящее имя (если в подобном случае вообще приходилось говорить о настоящем имени) Дочери Луны. Однако все происходящее страшно его забавляло.
— Превосходно, — подытожил он, поудобнее пристраивая свою ношу. — Ты сбегаешь наверх и переоденешься, а потом мы с тобой встретимся во «Дворце».
— А ты куда?
— У меня еще одна встреча.
Дург подхватил Марка на руки вместе с инвалидным креслом и понес по лестнице.
Лицо Сары Моргенштерн в предвечернем полумраке кабинета Тахиона пылало почти так же ярко, как и у Марка.
— Значит, вам это удалось, — выдохнула она.
Доктор ощущал исходящий от нее слабый аромат, чувствовал ее волнение. Он и сам едва сдерживал себя.
— Это было несложно, — покривил он душой.
— Расскажите мне об этом. Как было совершено преступление?
Tax рассказал обо всем практически без прикрас, ибо его тянуло к ней, и это значило больше, чем даже возможность потешить свое самолюбие. Но когда он закончил, то, к своему изумлению, увидел, как девушка сникла прямо на глазах, точно опавшее суфле.
— Пришельцы? Все это сделали пришельцы?
Она выговаривала слова с усилием; ее разочарование накатывало на его лобные доли, как прибой.
— Ну да, новые отпрыски Роя в союзе с моим кузеном Заббом. И вы непременно должны написать об этом, потому что Прародительница не собирается улетать и оставить этот мир в покое.
Букет, который он подарил ей, полетел на пол. Дюжина роз рассыпалась вокруг ее ног, словно деревья, поваленные взрывом вакуумной бомбы.
— Андрea, — всхлипнула она, и ее лицо исказилось.
Девушка выбежала из кабинета, торопливо цокая каблучками.
Когда эхо ее шагов затихло в коридоре, Тахион опустился на колени и бережно поднял кроваво-красный бутон.
«Нет, никогда мне не понять этих землян».
Он вставил цветок в петлицу на лацкане небесно-голубого пиджака, осторожно перешагнул через оставшиеся лежать цветы, захлопнул дверь и, насвистывая, отправился на праздник.
Джуб: шесть
Метро было извращенным изобретением человечества, к которому Джуб так и не смог до конца привыкнуть. Там стояла невыносимая духота, из тоннелей нестерпимо разило мочой, а свет в тряских вагонах то гас, то снова включался, и это особенно раздражало. Длинная поездка на поезде «А» до 190-й улицы каждый раз становилась для него настоящей пыткой. В Джокертауне Джуб чувствовал себя как рыба в воде, он был его частью, известной и привычной. В Мидтауне, Гарлеме и тем более за их пределами Морж превращался в урода, диковинку, на которую малыши смотрели во все глаза, а их родители старательно не замечали. От этого он чувствовал себя почти… как существо с другой планеты.
Но выхода не было. Торговец газетами не мог позволить себе приехать к Клойстерс на такси.
В последние несколько месяцев ему временами начинало казаться, что вся его жизнь рухнула, хотя торговля шла как никогда бойко. Джуб обнаружил, что масоны тоже читают прессу, поэтому на каждое собрание прихватывал с собой большую пачку газет и читал их по дороге (конечно, когда не гас свет), чтобы отвлечься от запахов, шума и от неприязненных взглядов других пассажиров.
Передовица «Таймс» сообщала о создании специальной федеральной комиссии по борьбе с Роем. Это, как надеялись, должно было положить конец затяжным юридическим баталиям между НАСА, Объединенным комитетом начальников штабов, СКИВПТом и министром обороны — каждый из которых считал Рой своей юрисдикцией — и дать возможность координировать антироевую деятельность. Возглавить комиссию должен был некто Ланкестер, профессиональный дипломат, который пообещал незамедлительно начать слушания. Комиссия собиралась потребовать себе эксклюзивное право пользования радиотелескопами с большой антенной решеткой в штате Нью-Мексико и определить местоположение Прародительницы Роя, но эта идея уже вызвала резкую критику со стороны научного сообщества.
Главной темой номера «Пост» было очередное убийство. Погибший был джокером с послужным списком размером с его длинный и цепкий хвост и имел связи с уличными бандами китайского квартала, которых звали и «Снежными пташками», и «Снежными мальчиками», и «Белоснежными цаплями». «Дейли ньюс», которая освещала то же самое убийство, предполагала, что убийца — наемник мафии, поскольку все знали, что «Белоснежные цапли» из китайского квартала и «Демонические принцы» из Джокертауна пытались оттяпать часть пирога у клана Гамбионе, а Фредерико Мачелайо по прозвищу Мясник был не из тех, кто стал бы смотреть на подобные шалости сквозь пальцы. Эта теория никак не объясняла, зачем убийце понадобилось использовать лук и стрелы и почему он каждый раз бросал рядом с трупом карту с тузом пик. Между прочим, он даже не притронулся к килограмму «ангельской пыли», которую обнаружили у его последней жертвы.
«Нэшнл информер» опубликовал большую, во всю первую полосу, цветную фотографию доктора Тахиона, который стоял в какой-то лаборатории в компании неуклюжего усатого человека в пурпурном костюме в духе дядюшки Сэма. Подпись гласила: «Доктор Тахион и капитан Клюк отдают дань уважения доктору Уорнеру Фреду Уоррену. „Его вклад в науку неоценим“, — говорит инопланетный гений». В сопутствующей статье настойчиво утверждалась мысль о том, что доктор Уоррен спас мир, поэтому его лабораторию следовало объявить памятником общенационального значения — это предложение в статье приписывали доктору Тахиону. Весь центральный разворот «Информера» был посвящен откровениям одной уборщицы из Бронкса, заявлявшей, будто бы отпрыск Роя попытался изнасиловать ее прямо в туннеле метро и непременно сделал бы это, если бы не проходивший мимо путевой рабочий, который превратился в двенадцатифутового аллигатора и проглотил нахала. От этой истории Джубу стало не по себе. Он поднял глаза и оглядел остальных пассажиров вагона, от души надеясь, что среди них нет ни роителей, ни аллигаторов.
Пролистал он и последний номер журнала «Тузы», на обложке которого красовался анонс статьи о Джеке-Попрыгунчике, «самом популярном тузе Нью-Йорка последнего времени». Еще две недели назад о Джеке никто и слыхом не слыхивал, а потом он внезапно появился — в оранжевом комбинезоне с разрезом до пупа — и потушил пожар на складе на Саус-стрит, угрожавший перекинуться на расположенную по соседству Джокертаунскую клинику: перетащил весь огонь на себя и каким-то образом поглотил его. С тех пор он был повсюду: проносился над Манхэттеном на ревущем столбе пламени, метал молнии с кончиков пальцев, раздавал ироничные и загадочные интервью, сопровождал прекрасных дам на обеды в «Козырные тузы», где его появление, сопровождаемое языками огня, каждый раз вызывало у Хирама нервный припадок.
На станции «59-я улица» в вагон зашел худощавый лысеющий мужчина в костюме-тройке и уселся напротив Джуба. Он служил в Налоговом управлении, а в ордене был известен под прозвищем Жилет. На 125-й улице к ним присоединилась пышнотелая седовласая негритянка в розовой форме официантки, ее Морж тоже знал. Они не обладали ни способностями тузов, ни уродствами джокеров. Среди масонов оказалось немало им подобных: строительных рабочих и бухгалтеров, студентов колледжей и грузчиков, канализационных рабочих и водителей автобусов, домохозяек и уличных проституток. На собраниях Джуб встретил известного адвоката, телеведущего и даже одного дезинсектора, который обожал разговаривать на профессиональные темы и без конца совал ему свои визитки («Бьюсь об заклад, в Джокертауне полно тараканов»). Одни были богатыми, другие совсем бедными, но большинство зарабатывали себе на жизнь тяжелым трудом. Никто из них не производил впечатление безоблачно счастливых людей.
Предводители были сделаны совершенно из другого теста, но ни одна машина не может обойтись без винтиков, а армия — без рядовых. Именно к ним себя относил Джуб.
Джей Экройд никогда не узнал бы, где допустил ошибку. Он был профессиональным частным сыщиком, проницательным и опытным, и предпринимал все возможные меры предосторожности, как только понял, с кем имеет дело. Если бы только он был менее талантлив, если бы только Кристалис поручила это дело более обычному человеку, это могло бы сойти им с рук. Но именно тайная сила туза выдала детектива с головой. Щелкунчик Джей, так его прозвали на этих улицах: он был проецирующим телепортом, который мог одним щелчком пальцев перебросить человека в другое место.
Экройд изо всех сил старался быть как можно более неприметным, не перебросил ни единого масона, но Иуда все равно почуял его силу, и этого оказалось достаточно. Теперь Джей помнил о масонах не больше, чем Кристалис или Джон Дьявол Дарлингфут. Лишь очевидное джокерство Джуба и бросающееся в глаза отсутствие способностей спасли его рассудок и жизнь… они да еще машина в его гостиной.
Когда поезд подъехал к 190-й улице, уже стемнело. Жилет и Ложка проворно вышли из метро, а Джуб, который нес под мышкой кипу газет, отстал от них. Портупея, спрятанная под рубахой, натирала, и он чувствовал себя отчаянно одиноким. У него не было ни единого союзника. Кристалис и Щелкунчик Джей все позабыли.
Кройд на этот раз проснулся серовато-зеленым существом, похожим на медузу, и тут же уснул снова, обливаясь кровавым потом. Такисиане прилетели и улетели, так ничего и не сделав. Им было все равно. Сингулярный переместитель, даже если он был цел и невредим, растворился где-то в городе, а без него его тахионный передатчик оставался бесполезной грудой железа. К земным властям он обратиться не мог. Масоны опутали своими щупальцами все: они проникли в полицию, в пожарное управление, в налоговую службу, в управление городского транспорта, в средства массовой информации. На каком-то собрании Джуб заметил даже одну медсестру из Джокертаунской клиники.
Это очень его встревожило. Он провел несколько бессонных ночей, погруженный в ледяную воду в своей ванной, ломая голову над тем, надо ли кому-нибудь сообщать о происходящем. Но кому? Он мог шепнуть имя сестры Грешэм на ушко Троллю, доложить о Гарри Матиасе его начальнику, капитану Блэку, он мог рассказать всю эту историю Крабовику из «Крика». Но что, если Тролль и сам масон? И капитан Блэк тоже? И Крабовик? Простые масоны видели своих руководителей только издали, а зачастую еще и в масках, и среди них ходили слухи о прочих высокопоставленных посвященных, тузах, влиятельных лицах и прочих власть имущих. Единственный, кому Морж мог по-настоящему доверять, был он сам.
Поэтому он ходил на их собрания, слушал и запоминал. Джуб зачарованно смотрел, как они облачаются в маски, разыгрывают свои представления и совершают ритуалы, исследовал символы мифологических богов, которых они из себя корчили, рассказывал свои анекдоты и смеялся над их шутками, заводил знакомства с теми, кто не брезговал дружбой с джокером, и издалека наблюдал за теми, кто брезговал. И в его душу уже закралось подозрение, чудовищное и пугающее.
Он спрашивал себя, и уже не впервые, зачем делает все это. И без конца ловил себя на том, что вспоминает далекие дни, когда он находился на борту большого звездолета Сети. Верховный Торговец пришел в его каюту, переодевшись древним глабберанином. Его жесткие волосы почернели от старости, и Джуббен спросил, почему именно ему выпала честь выполнить это задание.
— Ты похож на них, — сказал тогда Верховный Торговец. — Да, внешне у вас нет ничего общего, но среди жертв такисианской биологической науки ты сможешь раствориться, прикинувшись еще одним безликим калекой. Твой образ мыслей, твоя культура и ценности, нравственные устои — все это ближе к нормам людей, чем у любого другого из тех, кого я мог бы выбрать. Со временем, живя среди них, ты станешь еще больше похожим на них, научишься понимать их и, когда мы вернемся, сможешь оказать нам неоценимую помощь.
Это оказалось правдой, совершенной правдой: за это время Джуб настолько очеловечился, как никогда и вообразить себе не мог. Но Верховный Торговец все же кое-что упустил. Он не сказал Джуббену, что тот полюбит людей и начнет чувствовать за них ответственность.
Во мраке Клойстерс дорогу ему преградили двое парней в кожаных куртках. У одного в руках блеснула финка. Они уже знали его в лицо, но все равно Джубу приходилось каждый раз показывать им сияющую красную монетку, которую он теперь все время носил в кармане, таковы были правила. Они молча кивнули, и Морж прошел внутрь, вгромадный зал, где сидели все эти люди в масках и плащах, с их ритуальными словами и секретами, которые он страшился узнать.
В зал, где ждали только его, чтобы начать процедуру посвящения.
Пэт Кэдиган
Забытыми путями
Стояла необычайная для мая жара, как будто в гости вдруг ненадолго нагрянуло лето, и дети, собравшиеся у пожарного гидранта, являли собой сцену, словно выпавшую из времени. Не хватало им только опыта — никто не знал, как пустить воду. Неважно, что это вызвало бы резкое ослабление напора воды во всей округе и серьезно помешало бы пожаротушению — почему, собственно, поджигатели всегда были не прочь оказать такую услугу стайке взмокших ребятишек в жаркий день. Однако вокруг, как назло, не было ни одного поджигателя.
Мужчина в окне небольшой семейной лавчонки не смотрел на детей: он наблюдал за молодой женщиной с рыжеватыми волосами до плеч и огромными зелеными глазами, которая не спускала глаз с ребятишек. Он следил за ней вот уже три дня, с той самой минуты, когда она сошла с автобуса, — обыкновенно прикрываясь каким-нибудь журнальчиком вроде того, что он держал в руках в эту минуту. Заголовок возвещал: «Женщина превратилась в джокера и в свою брачную ночь сожрала супруга!» Гарри Матиаса всегда тянуло на бульварщину.
Однако девушку на той стороне никак нельзя было назвать вульгарной. Гарри даже думал о ней как о девушке, а не о молодой женщине, хотя был уверен, что ей не меньше двадцати одного года. Ее чистое личико в форме сердечка было безоблачным, каким-то незавершенным. Бесхитростное, оно показалось бы очень привлекательным любому, кто повнимательнее пригляделся бы к нему, а Матиас был уверен, что приглядывались многие. Ни дать ни взять, еще один невинный мотылек, привлеченный светом большого города. Но Гарри, которого чаще называли Иудой, знал, что это не так. За эту птичку Астроном щедро его наградит, или, скорее, это сделают его люди. Сам Астроном редко снисходил до тебя, если тебе везло, а Иуде везло неслыханно, почти невероятно. Он прошел путь от поклонника джокеров до настоящего туза — совсем слабенького, но зато наделенного очень полезной способностью видеть других тузов и определять их силу. Его собственная сила обнаружилась в ту ночь в «Неистовых джокерах». Это спасло ему жизнь: Матиаса уже собрались хорошенько отделать, когда вирус дикой карты проявил себя и он разоблачил ту бабу-перевертыша.
Да уж, каким только изменениям они ее не подвергли, прежде чем на свет появилось это выражение. Гарри не любил вспоминать об этом, но все же лучше она, чем он. Лучше кто угодно, чем он, даже та девушка на другой стороне улицы, хотя жаль красавицу. Но его задачей было лишь передать ее в руки масонов, а они не позволят ее дару пропасть. Да за такой талант он заслуживает медали! Впрочем, они ему платят, и платят достаточно, чтобы перебить мерзкий привкус прозвища «Иуда» — к тому же он его вовсе не ощущал.
Девушка улыбнулась, и Матиас почувствовал, что улыбается в ответ, ощущая, как собирается ее сила. Он рассеянно расплатился с кассиром и вышел на улицу с журналом под мышкой. И снова его охватило изумление — как это люди могут не видеть, когда перед ними оказывается нечто большее, чем они сами, будь то туз, Тиамат или сам Господь.
Гарри бросил взгляд на небо. Господь решил закрыть свою контору на перерыв, Тиамат еще находилась в пути, так что сейчас здесь были только он и девушка, и эта компания вполне его устраивала.
Матиас ощутил, когда она поддалась искушению. Сила хлынула из нее одновременно словно волна и словно поток частиц, масштабы этого потока пугали. То была первобытная сила, в ней чудилось что-то древнее, несмотря на то что вирус дикой карты появился относительно недавно, — как будто вирус пробудил какую-то исконно присущую способность, дремавшую многие столетия.
Без всякого предупреждения гидрант хлопнул, и вода хлынула на асфальт. Ребятишки с визгом и хохотом принялись плескаться в лужах, а девушку так захватила эта сцена, что она даже не заметила его приближения.
— Полиция, мисс. Следуйте за мной. — Удивление, отразившееся у нее на лице при виде бляхи, которую он сунул ей прямо под нос, превратило девушку в подростка. — Вы же не рассчитываете, что это сойдет вам с рук, а? И нечего прикидываться невинной овечкой — вы далеко не единственный туз в этом городе.
Она покорно кивнула и поплелась за ним.
Готическое величие Клойстерс не произвело на нее ровным счетом никакого впечатления. Девушка даже не взглянула на покрытую затейливой резьбой деревянную дверь, за которой он сдал ее на руки Ким Той О'Тул и Красному. Гарри с трудом подавил желание поцеловать ее. Когда человек по прозвищу Иуда лезет целоваться — это уже слишком.
Малышка даже не обратила внимания на то, что ни на ком из них не было полицейской формы.
До того как Красного поразил вирус дикой карты, он просто отличался здоровым румянцем. Теперь он был красным с ног до головы и в придачу лыс как коленка, но считал свой облик относительно сносным и иногда говаривал:
— Может, среди моих предков затесался какой-нибудь краснокожий.
Но это было не так. Его жена, Ким Той, была дочерью профессионального военного-ирландца и китаянки, которую бравый вояка встретил на отдыхе в Гонконге. Шон О'Тул был масоном, но теперь едва ли узнал бы родную организацию — настолько изменилась структура после вмешательства его дочери. Вирус дикой карты помог Ким Той обнаружить, что комбинация ментальной силы с феромонами вскруживает мужчинам головы куда как эффективнее, чем обычная женская привлекательность. Однако чтобы обольстить Красного, ей не пришлось прибегать к подобному воздействию.
Супруги забрали новенькую, которую привел Иуда, и втолкнули ее в один из старых нижних кабинетов, где можно было без посторонних ушей провести допрос (беседу, как неизменно поправлял их Роман). Затем они уселись в холле и устроили себе незапланированный перерыв. Роман мог появиться в любую секунду, а после этого с девушкой придется поступить так, как сочтет нужным Астроном.
— Старое пугало, — пробормотал Красный, принимая от Ким Той уже раскуренную сигарету. Старым пугалом все называли Астронома. — Порой мне кажется, что давно следовало бы дать ему под зад и уносить ноги.
— Он собирается завладеть всем миром, — спокойно заметила Ким Той. — И поделиться с нами. Полагаю, ради этого можно его потерпеть.
— Тоже мне, феодал нашелся. Жена моя, среди нас не все самураи.
— При чем тут самураи? Я китаянка, бестолочь. Не забыл? — Ким Той посмотрела через плечо мужа. — А вот и Роман. И Кафка.
Они выпрямились и постарались изобразить безразличие на лицах. Роман был одним из высокопоставленных приспешников Астронома и мог свободно вращаться в тех кругах общества, куда вход был заказан большинству сомнительных типов, которых он себе навербовал. Представительная внешность и лощеный вид открывали ему практически любые двери. Поговаривали, будто он принадлежит к редкому числу «джокеров наоборот» — чудовищно обезображенных калек, которым вирус, напротив, вернул нормальный облик, а в этом случае еще и наделил мужественной красотой. Сам Роман на эту тему не распространялся.
За ним следовала полная его противоположность, человек, которого звали Кафкой или (правда, за глаза) Тараканом, ибо больше всего он походил на это насекомое. Однако никто над ним не смеялся: машина Шакти, которой, по словам Астронома, предстояло стать их спасением, была почти целиком творением его рук. Он обнаружил необычный инструмент, на протяжении столетий хранившийся у масонов, и собственноручно сконструировал и собрал машину, которая дополнила его возможности.
Роман небрежно кивнул Красному и Ким Той и направился к двери кабинета, потом вдруг остановился как вкопанный, так что Кафка чуть было не врезался ему в спину. Тот отскочил назад, прижимая к груди тощие ручки, явно охваченный паникой при мысли о возможности прикосновения к человеку, который моется менее чем двенадцать-тринадцать раз в сутки. — Куда это ты собрался? — Улыбка Романа ничего не выражала.
Кафка отважно шагнул вперед.
— За последние три недели мы обнаружили шестерых пришельцев, которые пытались выдать себя за людей. Хочу убедиться, что эта девушка действительно землянка.
— Хочешь убедиться, что она землянка? — Роман смерил его взглядом с ног до головы. — Те, кого приводит Иуда, никогда не оказываются пришельцами. А Астроном не желает, чтобы мы отпугивали от себя подходящих людей, и когда они впервые попадают к нам, с ними беседую я. Не хочу тебя обидеть, старина, но твой облик не кажется мне располагающим.
Кафка развернулся и зашагал по залу обратно. Ким Той и Красный провожали его взглядами, и ни один из них не нарушил тишины ни единым вздохом.
— Он смотрел на мониторы, когда она вошла, — пояснил Роман, одергивая элегантный и явно очень дорогой твидовый пиджак. — Очень жаль. Я хочу сказать, этот парень был определенно не прочь подобраться поближе к такой аппетитной бабенке, но с такой внешностью…
— Как жена, Роман? — внезапно спросил Красный.
Тот застыл, не закончив стряхивать с рукава воображаемую ворсинку. Возникла долгая пауза. Нелепая флуоресцентная лампа наверху вдруг загудела.
— Прекрасно. — Роман наконец медленно опустил руку. — Я передам ей, что ты интересовался ее самочувствием.
Роман вошел в кабинет, а Ким Той локтем ткнула мужа под ребра.
— Какого черта ты это делаешь? Зачем тебе это понадобилось?
Красный пожал плечами.
— Роман — мерзавец.
— Это Кафка мерзавец! Все они мерзавцы! А ты — тупица. Когда в следующий раз решишь его поддеть, просто переломай ему нос. Элли Роман ничего тебе не сделала.
— Сперва ты говоришь о том, как тебе хочется завладеть миром — прошу прощения, небольшой его частью, — а потом пилишь за то, что я натравливаю Романа на его жену. Жена моя, временами ты кажешься мне настоящей китайской головоломкой.
Ким Той недовольно взглянула на жужжащую лампу, которая теперь еще и замерцала.
— Весь наш мир — китайская головоломка, муж мой.
Красный простонал.
— Самурайская чушь!
— Назовите ваше имя, пожалуйста. Полностью.
Такого красавца она, пожалуй, еще не встречала.
— Джейн Лилиан Дау, — отозвалась она.
Да уж, в больших городах есть все, даже красивые мужчины, чтобы вести допрос. «Обожаю Нью-Йорк», — подумала она и подавила приступ истерики, которая рвалась наружу, неудержимая, словно хохот.
— Сколько вам лет, мисс Дау?
— Двадцать один. Дата рождения — первое апреля тысяча девятьсот…
— Благодарю вас, я умею вычитать. Место рождения?
Она ужаснулась. Что подумал бы Сэл? «Ох, Сэл, спаси меня». Это была скорее молитва, чем сознательная мысль, обращенная в пустоту со смутной надеждой, что вирус дикой карты существует не только в этой жизни, но и в загробной тоже. Вдруг покойный Сальваторе Карбон появится из потустороннего мира, как эктоплазменная конница? До сих пор такой необходимости ни разу не возникало.
Джейн отвечала на все вопросы. Кабинет был обставлен весьма скудно: голые стены, несколько стульев да стол с компьютером. Менее чем за минуту незнакомец узнал все ее данные и принялся сверять ответы с фактами. Компьютер открывал ему доступ ко всей ее жизни — одна из причин, почему Джейн так неохотно регистрировалась в полиции после того, как пять лет назад дал о себе знать вирус дикой карты. Закон начал действовать в ее родном городке задолго до ее рождения и со сменой политического климата почему-то так и не был отменен. Хотя, с другой стороны, в крошечном городишке в штате Массачусетс, где она выросла, не так уж много изменилось.
— Мне выдадут свидетельство и номер, как собаке, — сказала она тогда Сэлу. — Может, даже отведут на живодерню и удавят там, как шелудивого пса.
Сэл убедил ее подчиниться, сказав, что она привлечет к себе куда меньше внимания, если будет законопослушной. Когда власти могут за тебя отчитаться, они оставляют тебя в покое.
— Ну да, — сказала тогда она. — Это сработало в нацистской Германии.
Сэл только головой покачал и пообещал, что все получится.
«И что ты теперь скажешь, Сэл? Они не оставили меня в покое. Ничего не вышло». Уж где-где, а в Нью-Йорке попасть в полицию за то, что ты туз, она никак не ожидала, что и высказала вслух, как только в допросе выдался перерыв.
— Так мы и не полиция, — весело сообщил красавец, и сердце у нее оборвалось окончательно.
— Н-не полиция? Но тот человек показал мне жетон…
— Какой человек? Ах, тот. — Красавец — он велел ей называть себя Романом — хохотнул. — Иуда действительно фараон. Но я — нет. А мы с вами едва ли находимся в полицейском участке. Разве вы не поняли?
Джейн сосредоточенно взглянула в это недоверчиво улыбающееся лицо.
— Я нездешняя. Насколько я знаю, полиция может занимать любое помещение. — Она уткнулась взглядом в колени, поверх которых метались ее руки, словно два зверька в безмолвной схватке. — Я не стала бы рассказывать вам о Сэле, если бы знала, что вы не из полиции.
— Разве это что-то меняет, мисс Дау? Или мне можно называть вас Джейн, коль скоро вам не по вкусу, когда вас зовут Водяной Лилией?
— Называйте как хотите, — сказала она подавленно.
К ее удивлению, Роман поднялся и велел той двоице из холла принести кофе и чего-нибудь перекусить.
— Я подумал, что мы слишком долго держим вас здесь без еды. Полиция не стала бы с вами так церемониться, Джейн. По крайней мере, нью-йоркская.