Ловля ветра Прашкевич Геннадий
Не думаю, что Шеббсу повезло. Двадцатидолларовые купюры, номера которых, естественно, были зарегистрированы банком, на рынке так ни разу и не всплыли. А где-то через год, играя на берегу реки Колумбия, довольно далеко от того места, где предположительно выпрыгнул из самолета Шеббс, некий восьмилетний Брайан Ингрэм случайно наткнулся на пачку долларов. Уголки купюр были сглажены; недалеко, ниже по течению, были найдены еще две пачки двадцатидолларовых купюр, перетянутые сопревшей резинкой. Но, как установил Джек Берримен, и эти купюры не являлись частью тех, что в свое время были выданы Шеббсу…
– «Видел я все дела, что делаются под солнцем, и вот – все это тщета и ловля ветра…»
Ловля ветра. Я перевел дыхание.
Пять суток, проведенные в душном вагоне, давали о себе знать. Даже Йооп уже почти не улыбался, а два резвых пенсионера из Спрингз-6 давно забросили свои самодельные карты. Кто-то садился под взрывное устройство, кто-то дремал, кто-то мрачно молчал, невидящими глазами уставившись в пространство, – ничто никого не трогало.
Одна деталь, впрочем, действовала успокаивающе – от расстрелов малайцы отказались. Видимо, их переговоры все же двигались в нужном направлении. Однажды нам даже выдали хлеб и копченую колбасу, явно полученную из армейских запасов.
– Как там в Амстердаме? – спросил я Йоопа, когда он вновь появился в вагоне.
Я спрашивал не столько ради самих новостей, сколько ради Шеббса, которого опять привязали к взрывному устройству. Я боялся случайностей. Мне не хотелось, чтобы случайности вмешивались в это дело. Я усмехнулся, слушая Йоопа. О да, в Амстердаме хорошо. Патриоты Южных Молукк близки к успеху. Главное сделано – мир узнал, наконец, о судьбе молуккских патриотов и с волнением следит за их действиями. Близко время, когда Южными Молукками начнут управлять не чиновники, присланные из Индонезии, а сами молуккцы.
Свобода!
Я усмехнулся.
Во всей этой истории больше всего меня забавлял один достаточно неловкий, на мой взгляд, момент. Чтобы добиться своей свободы, коричневым братцам пришлось почему-то расстреливать жителей далекого бобрового штата, никогда не интересовавшихся их островами.
«Ну да, – усмехнулся я. – Мыло для нечистой совести еще не изобретено. Не все ли равно, на чьей крови и костях строится свобода? Лишь бы была крепкой!.. Разве, убивая Цезаря, Брут и Кассий думали не о той же свободе? Правда, Цезаря убили сами римляне, им видней… Однако, тот же Юлий Цезарь, не задумываясь, умертвил вождя готов Верцингетерикса. Чего не сделаешь во имя свободы?»
– «И вот – все это тщета и ловля ветра…»
Ловля ветра.
Я прислушался.
– «Что было, то и будет, и что творилось, то творится, и нет ничего нового под солнцем…»
Я смотрел на человека в долгополом пальто, привязанного к взрывному устройству.
Я мучительно искал.
Походил ли он на Шеббса? Несомненно.
Был ли он Шеббсом? Я не мог этого утверждать.
Вот уж поистине, «узнать одного в другом вовсе не значит сделать из двоих одного…»
А человек в долгополом пальто, перехватив мой взгляд, медлительно улыбнулся.
– Учитесь терпеть, – сказал он негромко и как бы нехотя. – Нет на свете ничего такого, что бы со временем не заканчивалось.
Мог бы так сказать Шеббс?
– Обратите внимание на малайцев, – все так же медленно выговорил мой сосед. – Мне кажется, там что-то произошло. Малайцы явно к чему-то готовятся.
– Вы понимаете по-малайски?
– Нет, но я чувствую.
Чувствую…
Он произнес это как-то странно.
Ни улыбки, ни усмешки не было на его длинном невыразительном лице. И с пронзительной ясностью я вдруг представил его не в душном тесном вагоне, а под закопченными сводами тайной алхимической лаборатории. Дымящиеся колбы, клокочущие реторты, кубки и тазы, стеклянные сосуды, черный вытяжной шкаф, пугающий своей глубиной. Вытянув длинные руки над колеблющимся огнем, мой сосед медленно бормотал слова магических заклинаний.
Почему нет?
Глупец становится безумцем, богач – бедняком, философ – болтуном, приличный человек напрочь теряет приличие…
Может быть.
Но не мой сосед.
Он великолепно вписывался в тайную закопченную лабораторию. Я даже видел в его вытянутых руках венец вещей, вырванный у небес.
Великий магистерий… Философский камень… Уроборос… Красная и зеленая змеи…
Может, никогда в жизни я не стоял так близко к столь великой тайне.
Философский камень…
Метеорит ли это, вынесенный на нашу планету вечными космическими течениями, искусственно ли созданное вещество со столь невероятными характеристиками, мне сейчас было все равно. Я просто хотел добраться до чуда.
«В моем досье, – рассказал мне однажды доктор Хэссоп, – есть данные о странных взрывах, сносивших с лица земли целые кварталы. Вспышка света, и – все! И никаких пороховых погребов или артиллерийских складов там в принципе не могло быть… Ослепительная вспышка света, и – все! Но этого мало. Я знал человека, которому посчастливилось держать в руках некое странное вещество. Оно походило на кусок прозрачного красноватого стекла и имело раковинистый излом. Человек, владевший этим веществом, должен был прийти ко мне поздним вечером осенью пятьдесят седьмого года, но не пришел. Его труп нашли через несколько дней в реке… Я знал и другого человека, который своими глазами видел „олово с зеленым свечением“. Может, это был таллий? Но ведь таллий испускает зеленоватое свечение лишь будучи сильно нагретым, а тот человек держал свое „олово“ голыми руками. Он тоже исчез, в этом случае не нашли даже трупа…»
Я задумчиво разглядывал своего медлительного соседа, он же, казалось, меня и не замечал.
Впрочем, он действительно меня не замечал. Я был ему открыт. Не знаю, что он видел во мне, но я явно был ему неинтересен. Наверное, он знал обо мне больше, чем я мог думать, зато я за пять дней ни на шаг не приблизился к его тайне, если, конечно, за ним стояла какая-то тайна.
Стояла ли? Не знаю… Но я был уверен: никто, кроме него, не мог оставить на светлой коже кресла изображение двух пожирающих друг друга змей.
Сделал ли он это сознательно?..
Но что бы ни произошло, сказал я себе, я обязан вытащить его из этой дыры живым. Что бы ни произошло, он должен побывать в Консультации.
– Будьте осторожны, – негромко сказал я. – Что бы ни задумали коричневые братцы, я постараюсь вам помочь. Если начнется свалка, держитесь рядом со мной.
Он как-то странно взглянул на меня. Он видел меня насквозь. Он вдруг сказал:
– «Туун»… Вы ведь сказали так?.. «Туун»… Нет, я никогда не смогу побывать на вашей вилле…
– Но почему? – быстро возразил я.
Он медленно улыбнулся. Я понял, что говорить ничего не надо. Просто я еще раз убедился: я обязан вытащить его из этой дыры. Он никому не должен достаться. Он – моя добыча.
В вагон вновь вернулся Йооп. И он, и его незаметный напарник, не глядя на нас, разрядили автоматы. Патроны падали прямо на пол и катились по нему. Фермеры с надеждой повернули головы. Кто-то из заложников приподнялся.
– Сидеть! – крикнул Йооп. – Всем сидеть на своих местах. Вас могут неверно понять. – И объяснил: – Мы выйдем первыми. Только после нас вы можете оставить вагон.
– Йооп, – сказал я. – Снимите взрывное устройство.
Йооп быстро сказал что-то напарнику, и они обидно расхохотались.
– Там нет никакой взрывчатки, – объяснил Йооп. – Чистый камуфляж. Мы пошли на это, чтобы поддержать дисциплину.
– «Всему свой час, и время всякому делу под небесами: время родиться и время умирать… Время убивать и время исцелять… Время разбрасывать камни и время складывать камни…
И приблизятся годы, о которых ты скажешь: «Я их не хочу…»
Кем бы ни был мой медлительный сосед, для него эти годы, несомненно, приблизились. Он был мой. Он мог подойти ко мне в Спрингз-6, мог и не подойти, это не имело значения. Он мог быть Шеббсом, а мог им не быть, это не имело значения – он был мой. И кажется, он тоже это понял, потому что сидел молча, нахохлившись, как птица.
В окно, с которого, наконец, сорвали газету, я увидел поляну и солдат, выстроившихся перед вагонами. Из-за деревьев торчал орудийный ствол, тут же стояли автобусы. Малайцы – я узнал Йоопа, Роджера – (все же их было только одиннадцать человек) выходили один за другим, прикрывали глаза ладонью, будто их слепил дневной свет, и страшно однообразным, заученным движением бросали автоматы под ноги солдатам. Малайцев тут же обыскивали и вталкивали в автобус.
Потом пошли заложники. Храбреца Дэшила вели под руки. Фермеры дружно несли свои пустые корзины. По-моему, они прикидывали, кому следует подать счет за их съеденные яблоки.
Наконец, в вагоне остались я, привязанный к взрывному устройству, Шеббс да копошащийся у выхода и оглядывающийся на нас коротышка Триммер.
– Я отвяжу вас, – предложил я.
– Оставьте. Это может быть опасно. Я не тороплюсь, – Шеббс не потерял ни медлительности, ни достоинства. – Помогите спуститься Триммеру. Мы еще успеем поговорить.
Это прозвучало как обещание.
Я знал, Джек Берримен где-то рядом. С первым же сообщением о захвате поезда он должен был начать искать меня. Он должен был знать, что я здесь. Я был уверен, Джек продумал все варианты, даже такой – я нахожусь в поезде с человеком, который мог подойти ко мне в Спрингз-6. Значит, Джек уже договорился с сотрудниками, ведущими осаду поезда, о том, что он сразу заберет меня и нашего общего друга… Мне очень хотелось, чтобы этот момент уже наступил. Я устал и хотел, наконец, спихнуть все дела на Джека.
Я прошел через весь вагон, чувствуя на спине тяжелый, все понимающий взгляд Шеббса; торопясь, помог спуститься со ступенек Триммеру. Тот задохнулся, глотнув свежего воздуха, и что-то шепнул.
– Ну, ну, – сказал я. – Вы хорошо держались, Триммер.
Он вдруг просиял.
– Есть еще кто в вагоне? – настороженно спросил подтянувшийся армейский капитан. Он держался так, будто только что выиграл историческое сражение.
– Да, – сказал я, загораживая проход и мешая капитану подняться в тамбур. – Там находится еще один человек, мой друг. Он привязан к взрывному устройству. Здесь нужен специалист.
Я верил малайцам, там вряд ли находилась настоящая бомба, но я высматривал Джека Берримена, я хотел, чтобы первым в вагон вошел Джек.
И я увидел его и даже махнул рукой.
В то же мгновение меня сбросило со ступенек вниз. Ослепительная вспышка растопила, расплавила, растворила в себе солнечный свет. Никакого звука я не услышал.
«Йооп же сказал, что взрывное устройство – блеф…»
Острым камнем мне рассекло бровь.
«Йооп же сказал, что они лишь хотели поддерживать дисциплину…»
Я ослеп. Ничего не видя, я с трудом приподнялся.
Стоя на коленях, я тщетно пытался понять, что, собственно, произошло? Кровь заливала мне глаза, и я ничего не видел. Я стирал ее ладонью, но она текла вновь. «Не может быть так много крови…»
P.S
– Мы поторопились… – доктор Хэссоп был мрачен.
Я невольно притронулся к пластырю, налепленному на лоб, и на рассеченную левую бровь. Я поторопился? Как это?
Шеф не понял.
– Эл не мог не торопиться, – сказал он. – А Джек тоже никак не мог замедлить события. Что, собственно, вы, имеете в виду, говоря, что мы поторопились?
– А может, наоборот, мы слишком долго тянули… – доктор Хэссоп даже не взглянул на шефа. – Начинать надо было с человека с перстнем, с того самого, что предлагал мне купить чудо. Прежде всего следовало найти его.
– Но мы его нашли, – возразил шеф.
– Да, нашли. Но не человека, а его труп. К тому же, он был обобран, перстня при нем не было. И думаю, не случайно.
– Где его нашли? – быстро спросил я.
– В подземной Атланте, – доктор Хэссоп хмуро пыхнул сигарой. – С ним здорово поработали, выглядел труп нехорошо.
Я покачал головой.
Подземная Атланта… Не лучшее место для одинокого человека, особенно ночью… Бесконечный лабиринт магазинов, клубов, ресторанов… Где, как не там, отнимать вечный огонь, спрятанный в гнезде перстня?.. Если это дело рук алхимиков, я мог только поздравить их.
– Ладно, – доктор Хэссоп постепенно успокаивался. – Мы не знаем, как связаны два этих человека – тот, что торговал чудом и был убит в Атланте, и тот, которого Эл пас в вагоне. Может, вообще никак. Это, кстати, нисколько не упрощает нашу проблему. Черт! Этот взрыв…
– Но малайцы утверждали и утверждают, что их взрывное устройство – чистый блеф.
Доктор Хэссоп медленно поднял на меня глаза:
– И они правы, Эл. Им можно верить. Более того, именно в этом кроется наше единственное утешение.
– Не понимаю.
Шеф, я, Джек Берримен – мы дружно переглянулись.
Доктор Хэссоп снисходительно усмехнулся. Он был еще раздражен, но уже видел какую-то зацепку, это давало ему право на некоторую снисходительность.
– Боюсь, Эл, – он, в основном обращался ко мне, – мы еще не готовы к тому, чтобы выиграть у алхимиков. Малайцы не лгут. Их взрывное устройство действительно не могло сработать. Хотя бы потому, что никакой взрывчатки в медных цилиндрах не было. Но взрыв-то был! Сперва эта вспышка – невероятная, как Солнце. Потом тьма, все на мгновенье ослепли. И это, собственно, все. Ни звука, ни осколков. Просто ослепительный шар, мы даже подсчитали его диаметр. Он испарил треть вагона, дальше, далее на дюйм, ничего не тронуто. На одном из кресел валялся шерстяной шарф, его даже не опалило… Ах, Эл! Почему ты не вывел этого квази-Шеббса вместе с собой, почему ты не обшарил его карманы? Я убежден, при этом человеке что-то было. При нем было что-то такое, о чем мы не можем и думать!
– Ну да, – хмыкнул я. – Антивещество. А может, философский камень.
Доктор Хэссоп не ответил. Он был выше моих дерзостей. Он ткнул пальцем в сторону пишущей машинки и диктофона:
– Садись за стол, мы не будем тебе мешать. Будь внимателен и подробен, я хочу знать абсолютно все, любую мелочь. Ничего не забудь: как выглядел этот человек, как смотрел, как смеялся – нам все пригодится. Опиши все подробно, Эл. Я уверен, твои записи нам понадобятся.
– Может, мне сначала все же выспаться?
– Нет, отчетом займешься прямо сейчас. Ляжешь, когда закончишь. И учти, ляжешь здесь, в разборном кабинете, а Джек останется при тебе. Не вздумай выходить даже в коридор Консультации. Ты теперь единственная ниточка, которая хоть как-то связывает нас с алхимиками. Мы не хотим, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Ну а выспавшись, ты заново напишешь отчет. Мы сверим твои записи с показаниями других свидетелей.
Он невидяще, оторопело уставился на нас:
– Огненный шар… Ослепительный огненный шар без дыма, без копоти… И все!.. Ни звука, ни осколков… Если даже речь идет всего лишь о новом типе взрывчатки, даже в этом случае мы не можем не продолжить наши поиски. Разве не так?
В разборном кабинете шефа стояла тяжелая тишина.
Потом, не сговариваясь, шеф, Джек Берримен и я дружно кивнули.