Иль Догхр. Проклятие Эмира Соболева Ульяна
— У нас договор.
— Насрать. Пошли его на хер. Цена должна быть неизменной дороже я возьму у его конкурента.
— Понял.
Снова смотрю на нее. Принесли розу и футляр. Удивилась. Глаза распахнулись широко. Не так от футляра, как розы. Понюхала и…блядь, мне не верится она улыбнулась. Подняла взгляд на меня. Ей нравится. Впервые вижу это в ее взгляде. Радость что ли, нечто совершенно чуждое в наших отношениях. Отвлекся снова на своего работника, который рассказывал о новом проекте в Дубае. Сеть отелей небоскребов на берегу Красного Моря. Проект моего личного дизайнера, давняя мечта и огромное вложение денег.
— Как назовем комплекс?
— Виктория — не задумываясь.
— Победа над конкурентами?
— Можно и так сказать. Я хочу чтобы стены отдавали золотом, а окна и крыша — купол были небесно-голубыми. Название отеля огромными буквами спускалось вертикально с самого верха.
— Я передам ваши пожелания дизайнеру. Но я думал уже все согласовано.
— Я вношу коррективы.
Поднял голову и почувствовал как внутри все сжалось — ее не было на диване.
— А ландшафт и…
Я его уже не слышал, выскочил из офиса осмотрелся по сторонам. Быстрыми шагами по коридору к дамской комнате, резким толчком открыл дверь и тут же выдохнул. Стоит у зеркала приложила колье к груди.
Обернулся, закрыл дверь на ключ. Подошел к ней и силой развернул к себе.
— Никогда так больше не делай!
— Как?
Испуганно спросила, глядя прямо мне в глаза.
— Не исчезай!
Отобрал у нее колье и надел ей на шею, застегивая дрожащими руками. Сам не понимаю. Как лихорадочно скольжу по ее бедрам, как сжимаю ее талию, как трогаю спину и у меня дрожат руки от этих прикосновений. Пальцы сдирают хиджаб, освобождая волосы. Я какого-то дьявола адски возбужден. До такой степени, что меня всего трясет.
— Почему ты мне так не доверяешь?
Спрашивает неожиданно смело и накрывает мои руки своими руками.
— А я могу тебе доверять?
— Попробуй…
— Доверие надо заслужить… — прошептал и провел носом по ее шее, к уху, закусил мочку и в паху сильно прострелило.
— Как? — спросила и вдруг потерлась щекой о мою руку и меня развезло как пьяного идиота от этого движения.
— А ты мне доверяешь?
— Да…
Это был неожиданный ответ. Смотрю в глаза чтобы понять — она не лжет. Взгляд на ее губы и меня буквально выворачивает от адского желания впиться в них своими губами. Меня уже накрыло, ослепило. Я хочу ее. Вот так. Прямо здесь, в этом туалете, в одежде. Возле этого зеркала. Не сопротивляется и меня ведет от ее покорности. Накрыл ее грудь обеими руками, сжал, всматриваясь ей в глаза.
— Я хочу тебя…сейчас.
Рыкнул ей в губы и жадно накинулся на них и…вдруг понял, что она отвечает. Как никогда раньше. Ее язычок толкается в мой, она двигает своими губами, она целует меня в отцет. И все тпело прострелило с такой силой, что я чуть не задохнулся. Обхватил ее голову одной рукой, другой, приподнял за талию усаживая на столешницу, где раковина лихорадочно задирая ее платье вверх на бедра.
Она вдруг оторвалась от моего рта, я хотел сломать сопротивление, но она обхватила мое лицо ладонями.
— Я хочу тебя хотеть, Ахмад. Хочу хотеть тебя…научи меня, заставь захотеть. Хочу быть для тебя мокрой, хочу…хочу кричать под тобой!
От ее слов у меня пересохло в горле, меня подбросило, мне казалось что мой член прямо сейчас взорвется мне в штаны. Содрал с нее трусики, рывком раздвинул ноги в стороны и жадно впился ртом в ее промежность, осатанев от запаха плоти. Язык скользит по складкам плоти, к дырочке, погружается в нее, выскальзывает снова и отыскивает клитор. Обхватил губами, втянул в себя ударяя по нему языком, обводя вокруг и посасывая. Вскрикнула и впервые зарылась руками мне в волосы, изгибаясь назад. Ее вкус настолько сладкий, настолько острый, что я сам стону вылизывая ее плоть с дикой жадность, с исступлением с адской похотью. Содрогается всем телом, стонет еще громче и бьется в экстазе. От ее оргазма темнеет перед глазами, я ловлю каждый спазм ртом, языком зализывая, замучивая до последних судорог.
Поцелуями по ноге вверх, закидывая к себе на плечо, лихорадочно расстегивая штаны, высвобождая раскаленный член и одним рывком наполняя ее.
— Кос эмммм эмммак…. — выдыхая ей в рот своим мокрым от ее соков ртом, впиваясь в ее губы и делая толчок в содрогающейся тесноте, ее судорога и меня срывает. Бляяяяядь. Оргазм неконтролируемо сильный, резкий, накрывает с такой силой, что я ору, но она закрывает мне рот ладошкой, прижимая мою голову к своей груди. А меня буквально выворачивает, меня просто выкручивает от невероятной мощности наслаждения. Еще никогда так не было…никогда без боли…Стону, хриплю, тыкаясь в ее грудь, обхватив сильно за бедра, делая последние рваные толчки, заливая ее спермой. Она вдруг сама нашла мои губы и я с изнеможением выдохнул в ее рот. отвечая на поцелуй. Ошалелый, какой-то вывернутый наизнанку.
Поправляет мне воротник пиджака, галстук, а я снова завязываю хиджаб. У нее очаровательно красные щеки и припухшие губы и мне хочется смеяться, я едва сдерживаю улыбку. Привлек к себе…чувствуя, как раздирает от чего-то невероятно мощного. Черт его знает как это называется, но мне хорошо.
— Проси что хочешь…Вика.
Вскинула голову с надеждой глядя мне в глаза.
— Все?
— Почти все.
— Можно я, пожалуйста, можно мне увидеть маму.
Прищурился, медленно выдыхая, а потом усмехнулся уголком рта, потому что ожидал, что она попросит совсем иного.
— Можно.
Глава 12
Сегодня он был другим. Я не знаю почему что-то изменилось, не знаю с чем связаны его скачки в настроении. Он то злостный тиран, то вдруг обрушивает на меня какой-то шквал внимания, но ничто не сравнится с тем, как это было сегодня. И я начинаю забывать на что он способен, какой адской жестокостью может гореть его взгляд, какие грубые слова он может говорить и больно хлестать по щекам оскорблениями.
Какие невероятные у него глаза. Каждый раз я открывала в них что-то новое. Как они манили и отталкивали. Вблизи похожи на расплавленный шоколад вперемешку с золотом или каплями меда. Как будто две горячие жидкости, смешались между собой создавая причудливый узор вокруг черной бездны зрачка. И когда он злится вся радужка темнеет, становится почти черной. Длинные ресницы смягчают жесткость, словно противоречат ей. Он человек контрастов. Даже его лицо это сплошные контрасты. Ожог на щеке, цепляющий уголок глаза, обезображивает одну сторону тогда как другая красива настолько, что иногда кажется я смотрю на самого дьявола, наказанного за то, что был слишком грешен и прекрасен для этого мира. Иногда я ловила себя на том, что любуюсь им. Что вперемешку с ненавистью и отвращением во мне просыпается нечто еще, неподвластное мне. Нечто мощное и неумолимое как стихия и мне не нравится, когда меня охватывает восторг или когда начинает хотеться именно от этого мужчины чего-то большего.
Взял меня с собой…это было впервые. Для меня стало особым подарком. Ощущением какой-то собственной значимости. Как будто я вдруг перестала быть пустым местом, вещью, подстилкой.
Первый выход из дома вместе с ним. Без причины, не для какой-либо его игры и я не знаю зачем Ахмад взял меня с собой. И какая-то часть меня думает о том, что может быть он хотел быть рядом, но еще недавно он жестоко унизил меня, растоптал, смешал с грязью, тогда почему сегодня его взгляд потеплел, а глаза кажутся нежно-золотистыми, а не черными, как сам Ад.
Вокруг меня было столько внимания, столько уважения и даже поклонения когда я попала в офис. Все кланялись, опускали взгляды, смотрели нам вслед. Ахмад держал меня за руку. Не ладонь к ладони, а придерживал за запястье и вел за собой. Но это были его первые прикосновения не имеющие отношения к сексу. И они …они мне нравились. Мне приносили чай, кофе, журналы, спрашивали не жарко ли мне и не понизить ли температуру в кондиционере.
А я…я смотрела на него издалека. Впервые видела своего мужа вне дома, вне его обычной и привычной мне ипостаси. Я наблюдала как он разговаривает с людьми, как что-то пишет в своем ноутбуке, как чертит какие-то схемы на доске и его подчиненные внимают ему с открытым ртом. И вдруг он резко смотрит на меня и к моим щекам приливает краска, я тут же делаю вид, что копаюсь в журнале и пью свой кофе. А не рассматриваю его с самым бессовестным любопытством.
Когда мне принесли футляры с драгоценностями это было не просто неожиданно, я…я застыла. Завистливые и любопытные взгляды работников офиса, а я смотрю на коробочки и мне…мне приятно. Это не ощущение, что меня окольцевали и подкупили, а какое-то понимание, что это знак внимания. Особенного отношения ко мне.
Мне захотелось примерить. Самой надеть украшения. И чтобы он видел, что я их надела…
Появление Ахмада в уборной было неожиданным. Его потряхивало. Я видела что он в какой-то лихорадке, что его глаза горят адским голодом, когда он привлекает меня к себе и жадно впивается в мои губы…А потом ласкает мое тело так, как никогда не ласкал до этого. Прикасается так как не прикасался. И меня бросает то в жар, то в холод. Меня словно режет на живую каждым его прикосновением. Мне нравится как сильные смуглые руки жадно гладят мои ноги, задирают в лихорадке платье…а потом, потом я чувствую прикосновения его рта. Там. Внизу. Такие тянущие, острые, властные. У меня все тело пронизало током и жар распространился внизу живота…Я не знала, что смогу почувствовать это именно с ним, не знала, что эти руки и эти губы могут дарить не только боль и унижение. Он доводил меня до исступления, так что я бессовестно стонала и изгибалась в его руках, запрокидывая голову и раздвигая ноги еще шире, пока не забилась в судорогах ярчайшего, невыносимо ослепительного наслаждения. Его лихорадка передалась мне, как будто я сама стала неуправляемым и голодным животным, жаждущим похоти и секса, потому что когда его член ворвался в меня я не испытала боли. Это был новый виток удовольствия, я раскрылась ему навстречу…Мне нравилось то, что он со мной делает…Впервые настолько нравилось, что все мое тело дрожало и покрылось мелкими мурашками, содрогаясь от изнеможения.
***
Мы ехали в машине обратно домой. Мои губы опухли от поцелуев, мое тело трепетало, а между ног болезненно саднило, но…это отличалось от всего что я испытывала ранее. Каждый раз при воспоминании о том, как я извивалась и стонала краска приливала к моим щекам. Когда мы шли по длинным коридорам офиса Ахмад снова держал меня за руку. Только теперь ладонь к ладони, сплетая пальцы с моими и было в этом нечто более интимное, более будоражащее чем секс. Мне нравилось ощущение его сильных пальцев соединенных с моими, нравилось то как прячется моя маленькая ладонь внутри его большой ладони. Такой горячей и гладкой. На моей шее новое колье. Оно прекрасно насколько может быть прекрасно самое невероятное произведение искусства…
— Эти камни и вполовину не такие как твои глаза, Аллаена.
Сказал Ахмад, когда надел колье мне на шею. Это был его первый комплимент мне.
Сотовый Ахмада зазвонил неожиданно и он, не торопясь достал смартфон, ответил и вдруг совершенно изменился в лице.
— Что значит пропали? Как пропали? Когда? — закричал он, — Какого черта это становится известно только сейчас? Что значит не трогали? ИСКАТЬ! Перевернуть дом, перевернуть все и найти! Ты! — он толкнул водителя в спину. — Давай! Гони домой!
— Что случилось? — тихо спросила я.
— Девочки пропали… — ответил помертвевшим голосом и посмотрел на меня, — их с ночи не было в комнате.
— Как так…Там же няньки и уже почти полдень.
— Они иногда спят допоздна…Их не трогают пока они сами не выходят из комнаты.
Глава 13
— Оставайся в комнате! — рыкнул мне и ринулся к своим людям. — Нет! Я хочу искать с тобой! — крикнула и побежала следом, но он, кажется, меня не услышал. Он вообще, как будто с ума сошел. Метался, рвался вперед, заглядывал за двери всех комнат, кричал имена девочек по очереди. Мы обыскали сад, заглянули во все пристройки. Ахмад заглядывал под кровати, отодвигал шторы, смотрел в подсобных помещениях, обыскали кухню и подвал. Все это время его трясло. Я видела эту дрожь. Как будто он с трудом держит себя в руках. Я не понимала зачем переживать. Они точно в доме. Куда им деться. Весь периметр закрыт высоким забором, который не перелезть. Ворота охраняются. Вдоль ограды всегда гуляет охрана с собаками. — Девочки где-то здесь… — тихо сказала я, — ты не нервничай так сильно, они найдутся. — Найдутся… — ответил, как эхо, но глаза стали непроницаемо черными. — я их найду! — Мы все здесь обыскали, господин! Каждый угол! — Где их гребаные няньки? — Обе закрыты в подвале до вашего прихода. — Сюда! Обеих! Женщин притащили под конвоем и бросили в ноги Ахмада. Он схватил одну из нянек и поднял за шиворот в воздух. Глаза несчастной бешено вращаются и все тело трясется от ужаса. Ахмад в гневе страшен. Вся его красота ожесточается, появляется оскал как у зверя и взгляд…кажется там живет сама смерть. — Где они? Куда ты, мать твою, смотрела? Где мои дети? — Мы…думали они спят! — Думали! Тебе больше нечем будет думать, сука! Отшвырнул ее в сторону, выхватил пистолет и направил в голову девушке. Она от ужаса закричала и упала на колени, а я бросилась вперед. — Не надо! Не надо…они же точно здесь. Просто может прячутся где-то. Играют, обиделись. Что угодно может быть. Девочки вместо себя оставляют вещи под покрывалом и сразу не понять, что в постели никого нет. Они мне сами говорили. Ахмад…Ахмад…вы искали у реки? Медленно опустил пистолет и перевел взгляд на меня. Он меня слышит, но кажется очень медленно понимает. — У реки смотрели? — крикнул, не отводя от меня взгляд и я начинаю замечать, что его дыхание учащается. — Нет…там не смотрели. Калитка закрыта…После того раза ее заблокировали и никто не мог пробраться. Разворачивается и бежит в сторону реки, я за ним, как и все его люди. Позади рыдают няньки, потому что с ними еще не закончили. И они это знают. Уже издалека мы видим, что калитка болтается на петлях, скрипит от ветра. Откуда-то надвинулись тучи, закрывая солнце и порывы ветра срывают капли дождя. Вдалеке прямо в воде у камней виднеется два белых пятна. — Аят! Асия! — кричит Ахмад и бежит еще быстрее, я уже всем нутром чувствую…чувствую, что случилось что-то страшное. Та дрожь, которой било Ахмада начинает бить и меня, как будто холодные змеи ползут вдоль позвоночника. Он бросается в воду, рассекая ее руками, за ним следом его люди. — НЕТ! — воздух сотрясает дикий вопль, он полон отчаянного адского ужаса от которого леденеет кожа и застывает кровь. Я вижу как Ахмад хватает кого-то…две тряпичные куклы…я понимаю, что это девочки, но отказываюсь в это верить. Он тащит их обеих к берегу. И к нему никто не решается приблизится. Идет шатаясь, дрожа всем телом и тряся по очереди каждую из девочек. Бросил на песок. То к одной, то к другой. — ААааааааа! — орет что есть силы, так что его голос срывается до хрипоты, клокочет в горле рыданиями. — Асия…Аят…маленькие….нет! Девочки мои…девочкииии! Один из его людей склоняется над девочками…отрицательно качает головой. — НЕТ! — орет Ахмад и начинает делать искусственное дыхание одной из малышек, потом кидается к другой, я сбрасываю с головы хиджаб и бросаюсь к нему, чтобы помочь. Но где-то внутри уже пришло понимание, что слишком поздно. Я не хочу верить, я осатанело пытаюсь привести в чувство малышку, тогда как Ахмад сражается за другую. Вокруг нас стоят люди, кто-то читает молитву. Еще раз и еще … и еще…дыхание в холодный синий ротик и снова надавливания на грудь, пощупать пульс. И снова в бой…пока вдруг не ощущаю как тело пошевелилось, как дрогнули губы и изо рта фонтаном полилась вода. Девочка закашлялась. — Жива! — кричу я, приподнимая малышку, и замечаю на ее голове кровь и большую рану. Она дышит…но она без сознания. Наверное, она ударилась о камни. Медленно поворачиваю голову…Ахмад все еще реанимирует вторую девочку. Лишь посмотрел на нас, на ожившую дочь и снова склонился над второй. — Расступиться! Врачи! На моих глазах живую дочку Ахмада кладут на носилки и уносят, а второй Ахмад все еще делает искусственное дыхание. — Дай вравчам посмотреть, Ахмад! Ненадолго отклоняется, подпускает врачей. Они смотрят, прощупывают пульс, приподнимают веко. Смотрят друг на друга. — Что вы смотрите! Реанимируйте ее! Давайте! — Уже поздно…ваша дочь мертва…простите! — Бред! Это бред! Он толкает врача и снова бросается к девочке, давит на грудную клетку и дышит ей в рот. К ним больше никто не подходит. Даже врачи. Они все сейчас хлопочут, и крутятся возле выжившей… — Давай, маленькая, давай! Асия! Давай! Ну… Ахмад продолжает и продолжает. Люди медленно расходятся, врачи увезли Аят. Я стою утопая в песке и смотрю как дергается мертвое тело Асии пока ее отец пытается его оживить. Перестает…хватает девочку и прижимает к груди. Маленькие ручки падают на песок, кулачки сжаты. Волосы развеваются на ветру, как и легкая шелковая белая ночнушка. От понимания, что ее уже давно нет и это лишь оболочка становится жутко и очень больно. — Ты просила меня…просила, чтобы я вернулся пораньше, и я приехал. Я хотел вам сказать. Я…я привез тебе подарок. Тебе и Аят. Раскачивается из стороны в сторону и целует головку девочки. — Прости, что меня так долго не было. Вчера я говорил со звездами, как ты меня учила. Я попросил у них…попросил как ты говорила. И знаешь, они, кажется, меня услышали. Ты была права. Звезды исполняют наши желания. — Ахмад… Тихо позвала, но он меня не услышал, приподнял девочку и удобнее устроил у себя на коленях. — Если я сейчас попрошу у звезд, чтобы ты открыла свои глазки, Асия, ты откроешь? Открой глазки, ради папы, маленькая…открой. И мне кажется у меня душа разрывается, кажется я сейчас сама сойду с ума от отчаяния и от того как его боль наполняет меня, как она витает в воздухе и раздирает своими острыми лапами грудную клетку, чтобы сожрать сердце. — Ахмад…она уже сама со звездами. Давай отнесем ее домой…, — со слезами шепчу я, делая шаг к нему, но он шипит на меня и резко встает с колен, прижимая тело к себе. — Она сейчас откроет глаза. Она живая. Кажется, он совершенно обезумел и не похож сам на себя. Лицо белое как полотно, глаза ввалились и рот перекосило…Когда к нему попытались подойти, чтобы забрать тело малышки, он дико зарычал, как обезумевший зверь. — Не подходи! Не смейте ее отбирать! Сам поднял на руки и, шатаясь, унес в сторону дома.
Глава 14
— Он не выходит оттуда уже вторые сутки.
Тихо прошептала Азиза, глядя на меня…А я сижу у постели Аят, поглаживая ее ручку, глядя на забинтованную головку. Маленькая, боже мой, какая же она маленькая. Ее совсем не видно под этими бинтами. За дверью дежурит медсестра, двое врачей тоже здесь в особняке. Ребенок подключён к аппаратуре и капельнице. Какую надо иметь власть и возможности, чтобы больница приехала к тебе домой…подумала о сестре, которая точно так же лежала опутанная проводами и капельницами. Если бы у меня были такие возможности как у Ахмада. В этом мире все решают деньги и власть.
— Малышку надо обмыть, приготовить к погребению, отмолить. Имам давно ждет…
Перевела затуманенный взгляд на Азизу.
— Я не знаю, что ему сказать…Я даже не знаю как к нему подойти.
— Кроме тебя никто и не сможет. Он сутки не ел и не пил…Поговори с ним. По нашим правилам ее нужно похоронить как можно быстрее. Я посижу с Аят…сходи к нему.
Судорожно выдохнула и посмотрела на девушку.
— Сиди и не отходи от нее.
— Не отойду.
Наши взгляды встретились и, мне кажется, она думает то же самое что и я. Девочки не могли сами выйти за периметр, не могли сами открыть ворота. Кто-то был с ними. Кто-то отвел их на берег и…или оставил там или. Мне было страшно даже подумать об этом или произнести вслух.
— Хорошо…Даже попить.
— Даже попить. Обещаю.
Выдохнула, поправила платье и пошла в сторону комнаты Ахмада. Мне уже страшно, я не знаю. Что сказать ему, не знаю как утешить и можно ли вообще утешить того, кто потерял своего ребенка. Чувствуя тревожную тяжесть на сердце иду темными коридорами и понимаю, что меня все еще трясет и я сама раздавлена смертью Асии и тем, что случилось с Аят.
Приблизилась к комнате и остановилась. По спине поползли мурашки… я услыхала голос Ахмада. Его красивый хрипловатый голос. Он пел. По-арабски. Какую-то красивую песню и, судя, по мотиву это колыбельная. Повернула тихонько ручку двери — она поддалась, и я осторожно приоткрыла дверь. То, что я увидела — повергло меня в шок. Он держал мертвую девочку на руках и пел ей, носил из угла в угол и качал. Волосы всклокочены, бледный как смерть, по щекам текут слезы. И чувствуя как сжимается мое сердце, как от боли немеют пальцы и как душит его горе, его осязаемое почти физически отчаяние.
— Ахмад…, — позвала шепотом.
Он замолчал и грубо прорычал:
— Пошли вон! Все пошли вон! Я укладываю ее спать…Вы мешаете!
— Давай помогу уложить…
Тихо сказала я и он не возразил, ничего не ответил. Я осторожно подошла сзади.
— Давай положим ее на постель, укроем. Здесь прохладно…Хорошо?
Смотрит на меня обезумевшим взглядом, этими черными безднами утонувшими в соленой морской воде…Кивнул.
— Давай, вот сюда, на подушку. Она любит спать с кем-то…
Откинула угол одеяла, поправила подушку и судорожно глотая воздух посмотрела на совершенно убитого горем отца.
— Осторожно клади, чтобы не разбудить.
Подошел к постели и медленно положил, поправил ножки, укрыл одеялом. Дышит тяжело, со свистом, его руки дрожат и я сама вся дрожу, потому что не знаю, что делать дальше.
— Мама пела мне колыбельную, когда я была маленькая…Я запомнила ее еще с детства.
Хочешь я спою?
Молчит, смотрит на лицо девочки, трогает ладонью ее щеку.
— Какая ты красивая, маленькая моя…спи, никто не помешает тебе спать, никто не заберет у папы. Никто не тронет тебя.
Я содрогаюсь от ужаса, но трогаю его за плечо.
— Никто не заберет. Я спою ей песню, и она будет спать дальше, в твоей комнате.
— Правда она красивая…
— Очень красивая. Похожа на тебя.
Улыбается сквозь слезы и гладит черные волосы, разметавшиеся по подушке.
— Я обещал ей, что этим летом мы поедем далеко к океану и будем плавать на корабле. Обещал ей, что расскажу про каждую звезду на небе.
— Расскажешь…ты теперь всегда сможешь рассказать ей все что захочешь. Она услышит тебя…
— Пой! — скомандовал мне, не отводя взгляд от мертвой дочери.
— Серенькая кошечка
Села на окошечко
Хвостиком виляет
Деток подзывает
Вы мои ребятки
Серые котятки….
А он вдруг хватает руку малышки прижимает к лицу и срывается на рыдание.
— Я солгал ей…солгал.
— Не солгал. Ты обязательно расскажешь ей о звездах. Она теперь будет жить вечно. Вот здесь.
Тронула ладонью его грудь и он вдруг резко обернулся ко мне с перекошенным лицом.
— Ты пришла ее забрать?
— Нет! Я пришла…пришла, чтобы спеть ей песню, чтобы вместе с тобой последний раз посмотреть на нее, оплакать и….позволить имаму прочесть молитву по ее душе.
— Я больше никогда не увижу ее…
— Увидишь. Ты будешь видеть ее каждый день. Везде и всюду. Ты будешь слышать ее голос, будешь чувствовать ее запах. Любимые живут в нашей памяти. Они бессмертные. Позволь переодеть ее, обмыть…Позволь заняться ею.
Перевёл на меня взгляд полный адской боли, так что у меня все перевернулась внутри и показалось, что я сама сижу с разорванным сердцем.
— Это будет конец…ты понимаешь?
— Это будет начало. Отпусти ее в рай, Ахмад. Не держи ее здесь это жестоко…
— Она уйдет и я… я останусь один.
— У тебя есть Аят…ты очень ей нужен. Ты не один. У тебя есть я.
Резко посмотрел на меня, очень долго не отводя взгляда, продираюсь мне в душу этим черным и диким взглядом. А потом выдохнул:
— Я выйду через несколько минут…скажи им.
Глава 15
Он не захотел надевать черное. — Когда я рассказывал Асие про цвета она сказала, что черный цвет самый страшный. Что это цвет темноты, которая у них всегда перед глазами. Она всегда спрашивала меня про другие цвета, говорила, что когда я рассказываю ей о них она больше не видит темноту. Никакого черного…Только белый. Моя девочка была чистой и светлой. И я вместе с ним облачилась в белую одежду. Так поступили все, кроме Самиды вечно одетой в черное и Лами. Вслед за носилками, на которой лежало накрытое тело малышки шла вся семья. Я ожидала, что Ахмаду дадут попрощаться с ней, но у них было так не принято. После омовения тело хоронили завернутым в саван без гроба, сверху на саване лежало светло-розовое платье Асии, с переливающимися стразами. Я помнила его в ней….сердце превратилось в камень и больше не разжималось. Оно застыло и болело так, словно в нем раскрылась огромная рана. Я не представляла себе, что чувствует Ахмад, какую боль он испытывает сейчас. — Ас Салат! — произнес имам три раза. Носилки поставили на возвышение и услыхала как молятся мужчины. Со мной рядом стояла Азиза и я крепко держала ее за руку, иногда мы смотрели друг на друга и я видела как из ее темно-карих глаз катятся слезы. — Они совершают намаз, читают погребальную молитву джаназа. Теперь мы останемся здесь, а мужчины понесут ее на кладбище. — И… и что будет происходить дальше? — До спуска тела в могилу его три раза приостанавливают у самой могилы, а перед самим спуском приподнимают как можно выше вверх — и тем самым как бы препоручают вышним силам. Когда умершего кладут на землю, голова его должна быть повёрнута в сторону киблы. В могилу тело опускается ногами вниз в сторону Киблы, а когда женщину опускают в могилу, над ней держат покрывало, чтобы мужчины не смотрели на её саван. У могилы собираются исключительно мужчины, женщины оплакивают дома. Опускают тело в могилу только мужчины (обычно родственники), даже если это тело женщины. В могилу бросают горсть земли, говоря на арабском языке айят из Корана (2:156), в переводе означает: «Все мы принадлежим Богу и возвращаемся к Нему». Засыпанная землёй могила возвышается в виде холмика над уровнем земли на четыре пальца. Затем могилу поливают водой, семь раз бросают на неё по горсти земли и читают молитву айят из Корана (20:57), в переводе означает: «Из Него мы сотворили вас и в Него возвращаем вас, из Него изведем вас в другой раз»*1 (выдержка из википедии) — И я не могу с ней попрощаться? — Ее душа здесь с нами. Ты можешь прощаться с ней каждый день… а тело лишь оболочка. Я ждала, когда ОН вернется. Наверное, впервые мне хотелось быть рядом с ним. Впервые не хотелось закрыться у себя, спрятаться от него. Потому что я никогда в жизни не видела такой скорби. И это не жалость, это нечто запредельное и невероятно беспомощное. Когда понимаешь, что не можешь ничем облегчить боль человека, не можешь ему помочь. Ахмад не вернулся в комнату. Я ждала до полуночи…. А потом пошла к Аят. Я хотела убедиться, что у нее все хорошо. Врачи говорили, что травма опасна, что они не могут сказать когда девочка придет в себя. На это могут уйти дни и недели, а потом только можно будет понять последствия. Пока что ее состояние стабильно тяжелое. Обнадеживает слово «стабильно». Прошла мимо комнаты девочек и остановилась…Этот звук. Он ни на что не похож. Точнее, я поняла, что это. Поняла и быстрыми шагами подошла к двери. Но не решилась ее открыть. Рука застыла у самой ручки. Это был голос Ахмада. Он что-то говорил по арабски, срывающимся на рыдания голосом. Я все же приоткрыла тихонько дверь и увидела его сидящим на коленях перед игрушками. Голова опущена, волосы упали на лицо, большие руки дрожат. Медленно подошла сзади. Не знаю как я решилась, как осмелилась, но мои ладони легли на его плечи и он рывком обернулся ко мне, обнял мои колени. Я опустилась вниз, на пол, обхватила его голову руками, прижимая к себе. Мне было нечего ему сказать. Любое мое слово не могло ничего изменить и не могло исцелить. Я лишь гладила его по волосам, прикасалась к шраму на лице, перебирала пряди на затылке. А он плакал. Как ребенок. И не было в этом ничего отталкивающего, ничего, что вызвало бы презрение или отторжение. Наоборот еще никогда Ахмад не казался мне настолько человеком как сейчас. Никогда он еще не был близок ко мне. — Я не был рад их рождению. Я месяцами не входил в детскую. Я не понимал почему Аллах наказывает меня настолько, что именно мои дети слепы…А мои жены мертвы. — Но ведь все изменилось? — Да…все изменилось. В какой-то момент я вдруг понял, что живу только ради них. Ради чего мне теперь жить… Обхватила его лицо руками и приподняла, заставляя смотреть на себя. — Твоя вторая дочь… — Она тоже умрет… — НЕТ! — горячо возразила я, — НЕТ! Она не умрет. Она уже выжила. Надо верить в хорошее, наши мысли материальны. Нельзя думать о плохом, нельзя поддаваться отчаянию. — Когда-то один маленький мальчик верил…Он верил, что все будет хорошо, что солдаты хорошие, что они не тронут женщин и детей. Он ошибся…Они насиловали женщин и девочек на глазах у их сыновей, они пытали и издевались над стариками, выкалывали им глаза и вытаскивали кишки из их животов. Одну из женщин изнасиловали на трупе ее убитого отца, а девочку…девочку терзали на глазах у деда. Потом им обоим отрезали головы, как свиньям на бойне. Мальчик все это видел, видел как убивали его мать, как убивали братьев….он спрятался, думал его не найдут. А его нашли. Его пытали каленным железом, тушили об его кожу окурки, жгли его половые органы, били ногами и палками. Он чудом выжил…. С тех пор он не верит в хорошее. Он разучился верить. Его сделали уродом, кастратом и моральным чудовищем. Я знала о ком он говорит…он говорит о себе. Этот мальчик он. Маленький Ахмад ибн Бей. Вот что с ним сделали. Мои пальцы вытерли слезы с его щек, провели по скулам. Дотронулись до шрама. Он дернулся, но я не убрала руку. Повторила кружевной узор из рытвин и узлов, потом подалась вперед и прижалась к шраму губами. Нежно прошлась вдоль щеки. Большое тело мужчины дрожало от моих прикосновений. Он молчал, позволяя мне трогать, гладить, зарываться в его волосы. — Мальчик превратился в красивого мужчину…у него родились дети несмотря ни на что… и он умеет сострадать и плакать. А значит у них ничего не получилось. Добро побеждает зло… — Разве это не уродство? Схватил меня за руку и прижал к своей щеке. — Красота в глазах смотрящего…не тебе судить о красоте. Пойдем в спальню, Ахмад…хочу гладить твои волосы и смотреть на звезды. Это была первая ночь когда он лежал на моей груди и мы молчали до самого утра. Первая ночь, когда мне не хотелось сбросить его руки, не хотелось уйти к себе, убежать от него, спрятаться. Мне хотелось быть рядом. *** А утром, во время завтрака он вдруг встал во весь рост и громко сказал. — По окончании траура я хочу жениться. И посмотрел не на меня… а на Лами. Несколько секунд она ошарашено ковырялась в тарелке, а потом триумфально улыбнулась. А я медленно погрузилась в грязное болото разочарования.
Глава 16
— Я женюсь на Аллаене. Обряд никах будет совершено сразу после истечении траура! Такова моя воля! Встал из-за стола и обвел гостей взглядом. Всех, кто сидел под поминальным шатром, растянутым прямо в саду с задней стороны дома. Лами распахнула глаза и застыла, лицо тети превратилось в восковую маску. Ее черный платок сливался с серым оттенком кожи, а большие черные глаза окруженные черными кругами напоминали две впадины. Раньше я думал, что страдания отложили отпечаток на ее внешность. Сейчас я склонен был думать, что своими страданиями она упивается как некоторые своим счастьем. Стало очень тихо, смолкли все разговоры. Теперь все смотрят в нашу сторону. То на меня, то на Вику…К черту! Больше она для меня не Аллаена! Пусть будет проклят кто угодно…но не она. Протянул руку, показывая ей жестом встать, и она молча подчиняется. Хрупкая, как снежный цветок, нежная, такая ранимая и в то же время такая сильная. Достаю из кармана кольцо мамы. Красное золото с небольшим камнем из бирюзы. Мама очень любила его хоть оно и простое. И это все что у меня от нее осталось…Я никогда не думал, что захочу его надеть кому-то на палец. Это было совершенно неприемлемо для меня до этого самого момента. Нет…скорее до момента пока пальцы Вики не коснулись моего лица нежно поглаживая мои шрамы и создавая у меня иллюзию, что там, где они касаются рубцов больше нет… я не уродлив как сам Сатана — Дай мне свою руку. Протянул ей ладонь, и она вложила в нее свои прохладные подрагивающие пальчики. Медленно надел на безымянный кольцо, нисколько не сомневаясь, что оно подойдет. Я был в этом уверен. Тонкая рука, тонкие пальцы… — Это кольцо моей матери. Теперь оно принадлежит тебе…Скажи нам всем свое имя, которое ты получила после принятия ислама? Да, я никогда не спрашивал, потому что для меня она была Аллаеной, неверной Викторией, кем угодно только не моей женщиной, не моей законной женой. — Джанан Судорожно глотнул воздух и ощутил как сдавило что-то внутри, как заболело под ребрами, как захотелось закричать и не смог…только смаковать ее имя, смаковать и понимать насколько оно созвучно с тем, что я чувствую к ней. Сердце, душа, Джанан… — Джанан станет моей законной женой едва наступит начало летнего месяца. Готовьтесь к свадьбе. Встретился взглядом с девушкой и увидел как ее глаза наполнились слезами. Наверное, это были для меня самые дорогие слезы. *** — Я знаю, что ты в трауре, мой дорогой сын. Но нам нужно поговорить… Самида нарушила мое одиночество. Я застыл за столом с фотографией моей девочки, гладил большим пальцем ее личико и не мог поверить, что больше не услышу ее голос. Что она больше не засмеется мне…Она хотела, чтобы я женился на Вике. Они обе этого хотели и это было единственное о чем меня попросили мои дочери с момента их рождения. И я не мог им отказать. — Да, я в трауре. И сейчас говорить не настроен. — Но это серьезный разговор и не ждет отлагательств. — Настолько серьезный, что ты видишь, как я скорблю по дочери и все равно врываешься ко мне…Мне кажется я знаю с чем связан твой внезапно возникший разговор. — Твой голос полон яда…. А ведь я не сделала ничего такого за что ты мог бы разочароваться во мне, Ахмад! В ее голосе прозвучал упрек. Но сейчас меня не трогали ее смены настроения и какие-то женские козни, которые обычно велись в этом доме. Я относился к ним снисходительно. — Я заменила тебе мать и всегда была рядом с тобой. Я растила тебя как своего сына, я люблю тебя как своего сына и я желаю тебе счастья! — Я в этом нисколько не сомневаюсь… а моя благодарность тебе безгранична. Разве ты не имеешь все, что пожелаешь? Разве твоя жизнь не наполнена всем о чем только можно мечтать? Резко повернулся к ней. — Ты так чем-то озабочена, что это не может подождать окончания времени траура? Я знаю, что все дела бизнеса в порядке. В доме все под контролем…все кроме смерти моей девочки… — Не все под твоим контролем! Ты слеп! Ты ничего не видишь! Страсть затмила тебе разум! — Что я должен видеть? Ты опечалена свадьбой…Но она состоится нравится это тебе или нет. Таково было желание Асии, этого хотела Аят. И я верю, что Вика…Джанан. Станет Аят хорошей матерью. — Хотели видеть в женах отца свою убийцу? Я ощутил словно удар по затылку, а потом такой же сильный в солнечное сплетение, так что чуть не согнуло пополам. Сам не понял, как оказался возле Самиды и схватил ее за плечи. — Думай, что говоришь! — Думаю! Больше, чем думаю! Я знаю! — Бред! Что ты можешь знать? — Что именно она отводила накануне вечером девочек к реке! Ее видели! Есть свидетели! — Ложь! — мне казалось пол уходит у меня из-под ног, а в висках пульсирует адская боль. — Допроси тех, кто их видел! Твоя славянка убийца! Это она хотела избавиться от твоих дочерей! Чтобы стать единственной в твоей жизни! Чтобы ей не мешали слепые девочки! И если она родит тебе дочь то только та и станет твоей наследницей! — Каждое твое слово источает яд лжи! Я не верю тебе! — Спроси у нее сам! Пусть ответит прежде чем ты допросишь слуг и об этом узнают и остальные люди. Спроси у нее и будешь знать. Со всей силы толкнул дверь своей комнаты и рявкнул: — Аллаену ко мне! Немедленно! Тут же развернулся к тете, все еще сжимая ее плечо. — Я не потерплю клеветы, не потерплю козней и интриг. Жестоко накажу! — А убийцу своей дочери накажешь? — Накажу! — заорал и сжал руки в кулаки. Казалось, нож торчит у меня прямо в грудине и я не могу дышать. Это страшнее чем боль потери. Это отвратительней чем вступить в саму гниль и ощутить смрад разлагающейся плоти. Я сейчас в Аду. Я не просто горю, моя плоть лопается и облазит до мяса. — Ахмад… Вошла. Такая светлая, такая нежная. Голова покрыта белым, капелька украшения свисает на алебастровый лоб, брови приподняты. От ее красоты горит душа, от нее хочется орать и выть волком. Она не могла. Не верю. Кто угодно, но только не она! — Скажи мне…вечером…когда девочки пропали ты была с ними? Отвечай честно, смотри мне в глаза! Поднимает кристально чистые очи, ресницы влажные, длинные, закрученные кверху. В зрачках мое отражение мерцает. — Я была с ними. — Где? Куда ты их водила? Отвечай! — срываюсь на крик, чувствуя триумфальный взгляд Самиды. — Мы ходили к реке…, — ответила очень тихо и у меня оборвалось сердце.
Глава 17
— Когда ты с ними была? — спросил и я почувствовал, как холодеют кончики пальцев и становится трудно дышать. Я мог ожидать чего угодно, но только не этого. Только не она и не сейчас. Как будто мне снова сунули нож под ребра и несколько раз прокрутили.
— Вечером. У Асии болела ножка…левая. У нее часто бывают боли. И я предложила снять напряжение в сведенной мышце. Вода очень хорошо расслабляет. Аят захотела пойти с нами.
Мы ходили по берегу, и я рассказывала им сказку.
Она рассказывала им сказку. Внутри и боль, и облегчение. Почему-то облегчение от ее слов, потому что я уже слышал, как она рассказывает им сказки. Иногда я сам их слушал под дверью, иногда я…хотел войти и сесть там рядом со своими девочками, чтобы смотреть КАК она рассказывает, слушать ее голос вблизи. Моя адская страсть начала переплетаться с неведомой мне ранее нежностью, и эта самая нежность пугала меня намного сильнее самого бешеного желания.
— Какую?
Хрипло спросил, ощущая, как бешено бьется сердце. Разве человек, который читает сказки может убить? Разве можно убивать с такими глазами и с таким голосом, с таким лицом.
— Про Русалочку.
— Какую русалочку?
Ничего не могу понять, я только одно понимаю — если это станет известно ее сожрут живьем, ее просто закопают. От меня потребуют наказания. Жестокого, безжалостного.
— Андерсена…еще мультфильм такой есть. Про девочку с красными волосами она жила на дне океана и влюбилась в человека, в принца которого спасла от смерти. Ради него она отдала ведьме свой голос, а взамен та одарила ее человеческими ногами, и девушка смогла встретиться с принцем…Но он ее не узнал и женился на другой, а Русалочка превратилась в морскую пену. В мультике правда конец хороший… я с хорошим рассказывала. Аят очень чувствительная она бы плакала. Я никогда не рассказываю ей сказки с плохим концом. Она очень переживает… А Асия наоборот любила. Она даже просила «Расскажи, я хочу плакать» …Но в тот вечер никто не плакал.
Говорит…, и я понимаю, что это правда. Я нутром чувствую, что правда. В глазах ее вижу. Не могла она девочек тронуть. Не верю! И никогда не поверю! Все что угодно могла, но только не это! Только не детей!
— А в воду ты их толкнула до того, как сказку окончила или после?
Ядовито спросила Самида и двинулась на Аллаену, сжимая руки в кулаки. От сухого надтреснутого голоса тети я скривился. Мне захотелось чтоб она немедленно замолчала. Закрыть ей рот. Если надо будет, то заткнуть его. И я даже мысленно представил, как засовываю в него кляп.
— Я… я отвела их в беседку. — тихо ответила Вика и посмотрела то на меня, то снова на Самиду. Обвинения были для нее как будто неожиданностью. Они выбили ее из привычного состояния, и она выглядела совершенно беспомощно.
— Когда отвела? В котором часу?
— Я не смотрела на часы, но было не поздно. Если бы была ночь я бы взяла их в комнату. Но девочки хотели остаться на улице. Дул ветерок и было приятно, прохладно. Они обсуждали сказку и…
— Бред! Это ты их столкнула в воду! Ты избавилась от девочек!
Заорала Самида и еще секунда она бы кинулась на Вику, но я стал между ними, не давая ей приблизиться.
— Но…зачем мне это? Зачем мне убивать девочек?
— Чтобы именно твой ребенок стал наследником!
Аллаена побледнела и отшатнулась от Самиды, а я снова почувствовал холод во всем теле, почувствовал, как заходится в адской скачке сердце, как оно бьется в горле, как скукоживается и сжимается в камень, причиняя адскую боль.
— Я… я не беременна!
Крикнула Вика с каким-то надрывом, как будто ей была неприятна сама эта мысль, резанув меня по нервам еще раз. Как будто боль и удары имеют оттенки и сейчас меня полосуют горячими и ледяными лезвиями.
— Пусть тебя осмотрит врач! Разве ты не падала в обмороки? Разве не говорила, что у тебя кружится голова?
— Кому…я никому этого не говорила!
Я посмотрел на Самиду.
— Откуда знаешь?
— Я тоже слежу за ней. В ее комнате есть прослушка!
От одной мысли о том, что за моей спиной плетутся какие-то интриги стало мерзко и появилось ощущение, что я идиот, которого пытаются обвести вокруг пальца.
— Кто дал тебе право?!
— Я! Я такая же хозяйка этого дома и хочу знать, что за змея живет среди нас, хочу предугадать кого она ужалит!
— Будь осторожна с высказываниями, Самида!
Я стал между ней и тетей, заслоняя Вику собой снова и не давая ей приблизиться ни на шаг. Пока что я не готов признать ее вину, пока что никто не посмеет ее обвинять.
— Не то что? Я хочу, чтобы все знали! Твоя девка, та, кого ты хочешь назвать своей законной женой — убила твоих дочерей!
Закричала и я не выдержал, толкнул ее в плечо.
— Заткнись! Не смей обвинять пока у тебя нет доказательств! Будет следствие мои люди будут искать, полиция будет искать!
— Ты что угодно придумаешь лишь бы ее не наказать… а ты прекрасно знаешь, как выбить из неё правду! Будь это кто-то другой уже давно заговорил бы! Но не эта тварь, которая вскружила тебе голову!
— Молчи!
— Давай! Ударь меня ради нее! Своих детей ты уже потерял! Ударь теперь ту, что заменила тебе мать! Ради кого?
Впервые Самида была настолько агрессивна и перечила мне так открыто еще и при Вике.
— Уйди, Самида! Уйди, пока я сам не вышвырнул тебя! Поди прочь!
Указал на дверь и тетя, попятившись назад, убирая с лица растрепанные волосы, вышла из моей спальни, а я обернулся к Вике.
— Ты беременна?
Она судорожно всхлипнула, глаза наполнены слезами, губы дрожат. И почему-то от вида ее испуганного лица, от вида слез в ее глазах мне становится еще больнее. Я борюсь с адским желанием дернуть ее к себе. Дернуть, прижать к груди и зарыться обеими руками в ее волосы.
— Нет…не знаю. Я не проверялась, я не ходила к врачу.
— ПОЧЕМУ? — заорал и она вздрогнула.
— Потому что я думала, что плохое самочувствие вызвано жарой, сменой климата, да чем угодно и это и правда может быть именно так!
— А если это не так… если ты беременна, то тебя сожрут живьем! У тебя будет мотив!
— Я… я не трогала девочек. Я бы никогда… я бы не смогла, я их люблю.
— Почему ты не рассказала мне, что гуляла с ними?
— Когда? Не было случая…тебе было плохо, ты горевал.
— Когда угодно! Неужели ты настолько глупа, что не понимала, чем это может тебе грозить?
Смотрит мне в глаза и дрожит, и я сам дрожу, меня так трясет, что кажется у меня лихорадка. А еще хочется ее растерзать. Нет, не потому что я думаю, что она виновата, а потому что другие так подумают. И будут ждать моих действий! А я… я должен буду ее наказать! Наказать так… так что потом сам с ума сойду. Я не смогу удержать толпу, не смогу даже до конца расследования. Как только просочится, что это она и станет известно о ее положении — все полетит к чертям!
— Кто тебя видел? Кто может подтвердить, что ты вернулась к себе в комнату?
— Я не вернулась к себе…
Ударить, вырвать волосы, растерзать за то, что натворила, за то, что подписывает себе приговор! С трудом держу себя в руках.
— А где ты, черт тебя раздери, была?
Схватил ее за шиворот и тряхнул как тряпичную куклу.
— Я…я гуляла в саду. Там, где оранжерея.
Идиотка! Ну почему она такая идиотка!
— Кто тебя видел?
— Никто…
— Думай! Охрана, слуги, кто-то видел, как ты там гуляла?
— Не знаю. Я гуляла, думала, смотрела на цветы. Ты…ты же не считаешь, что я могла, Ахмад…
Я не знаю, что я в этот момент считал. Наверное, я после всего что случилось за последние дни оледенел. Нет… я не подозревал ее в том, что она убивала моих детей! В чем угодно, но только не в этом. НО! Было мое окружение, слуги, мои партнеры по бизнесу, полиция, мои люди, которые сейчас ведут расследование. И пока все не выяснится…как мне ее защитить? От всех? Потому что я должен отреагировать. Это были мои дети! На моих детей покусились, моя дочь мертва, а другая в коме. Если я не покараю виновную. То кто я блядь? Бесхребетная скотина!
— Нет, не считаю.
Отчеканил и взял ее за лицо, всматриваясь в голубые глаза и кажется стараясь проникнуть за их оболочку, чтобы вообще понять, что делается в ее голове. Выдохнула взялась за мои руки и меня пронизало током от ее прикосновения. Как всегда.
— Тогда я ничего не боюсь…если ты так не считаешь.
— Ты должна показаться врачу. Сегодня сюда приедет мой доктор и осмотрит тебя. Если ты беремена…
— То что?
— То мы избавимся от ребенка!
Читать бесплатно другие книги:
