Шкатулка рыцаря Прашкевич Геннадий
Роальд даже не обернулся.
Свидетели, второго июля принимавшие участие в свадьбе со стороны жениха, срочно дайте о себе знать.
Аккуратно уложив ПМ на пыльную папку, Шурик прильнул к щели.
Лигуша продолжал спать. Ничто в мире не изменилось. Душная жара смирила даже воробьев. Откуда-то докатывались раскаты близившейся грозы.
Скрипнула калитка.
Шурик скептически выпятил губу.
Он ждал Костю-Пузу, бандитов, натянувших на головы женские чулки, да кого угодно, хоть алкашей, а калитку открыла — своим ключом! — Анечка Кошкина. Маленькая, рыжая, в цветастой нарядной кофте. Как-то очень по-женски она поправила короткую юбку и коснулась рукой волос.
— Не люблю я этого… — шепнул Шурик. — Такой нож невозможно не пустить в дело…
С сеновала они отчетливо увидели то, чего никак не мог видеть все еще дремавший Иван Лигуша: решительным движением человека, принявшего важное решение, Анечка Кошкина извлекла из целлофанового пакета и сунула под нижнюю ступеньку крыльца нож.
Узкий.
Самого ужасного вида.
Брось на такой нож женский волос, он развалится на две части, не приостановив движения. Не какой-то там подарочный хрустальный рог, а настоящее холодное оружие!
При всем при этом Анечка не выглядела вертлявой, как шестикрылый воробей. Выглядела она скорее как леди Макбет. Когда-то Шурик видел такую пьесу. Его тогда поразило то, как профессионально отнеслась к своему предназначению небезызвестная леди Макбет. Похоже, Анечка Кошкина твердо решила переплюнуть ее в решимости. С печалью и нежностью глядя на спящего Ивана Лигушу, Анечка осторожно присела на ту ступеньку, под которую сунула нож. Что-то ее томило. Яркие губы кривились. Она то и дело водила рукой по красивому колену, едва прикрытому юбкой.
Лигуша очнулся.
— А-а-а… Ты…
Он как бы констатировал факт.
Похоже, у них у каждого был какой-то свой набор фактов, и факты эти они трактовали и комментировали, опять же, каждый по-своему.
— Сашку-парагвайца ругаешь, — с горечью прокомментировала Анечка. — Сашка за своим едет.
— Ага, — чванливо прокомментировал Лигуша. — Кокосы, бананы, сладкие тростники. Все свое. Этого дурака тонтон-макуты съедят.
— Где ты набрался таких слов? — ужаснулась Анечка. — Сашка — дурак, все знают, только ведь дуракам везет. У него наследство по закону. — Похоже, после автобусной беседы с Шуриком она на многое изменила взгляд. — Парагвай — тоже страна, правда?
— Пусть когти монтерские с собой возьмет.
— Зачем?
— А куда ему без когтей? — чванливо просипел Лигуша. — Пальмы высокие. Как доберется до кокосов?
Губы Анечки дрогнули.
— Ты — скот, — сказала она. Похоже, лимит добрых отношений у Анечки и Лигуши давно был выбран. — Ты в картофельной ботве умрешь, не в пальмах. Сбежать решил, меня бросить? В тебя уже стреляют, скот? Я ради тебя отгул взяла. Хотела в деревню съездить, потом раздумала. Ты же, дурак, без меня вконец рехнешься.
Роальд и Шурик переглянулись.
Сбежать? Лигуша хотел сбежать? Что за планы?
— Ты — скот. — Голос Анечки дрогнул. — Мне твердил, дескать, все верну. Я на тебя только трачусь. Такой рог подарочный! А ты врешь! Только я тебя, Иван, вычислила. Нет скота хуже.
Лигуша самодовольно хмыкнул.
— Семь лет! — горько выдохнула Анечка. — Вчерашнего разговора не помнишь, а про годы вдруг начал говорить.
Семь лет! Почему-то эта цифра пугала Анечку. «Семь лет!» — несколько раз повторила она с отчаянием.
— Всего-то семь лет, — презрительно просипел Лигуша.
— Я что, кривая? — спросила Анечка. — Или глаз у меня косит? Я что, безграмотная и зубы не чищу? Кто привечал тебя? Кто хранил? Кто в ночь за тобою шел?
— …кто рогом хрустальным в ночи размахивал? — сипло хмыкнул Лигуша. — Всего-то семь лет! Другие побольше ждали.
Анечка оцепенела. Ее кулачки сжались:
— В тюрьму упеку!
Лигуша самодовольно промолчал.
— Косте Соловью кто угрожал? Папку у этого Врача кто украл? Драки в кафе кто все время устраивал? Ты не семь, ты все десять отсидишь!
Они заговорили враз, перебивая друг друга.
Лигуша сипел, Анечка то повышала, то понижала голос.
«Не десять лет, ты пожизненное получишь!» — Анечка не жалела сроков для Лигуши, а бывший бульдозерист чванливо тянул: «Это за рог-то? Это за хрустальный-то, подарочный-то?» — Анечка с ненавистью подтверждала: «За рог, за рог! За хрустальный!» — И вдруг выговорила с ужасом и ненавистью: «Семь лет! Зачем тебе старуха? Ты врешь!»
Шурик ничего не понимал.
При этом он чувствовал (не без ревности) — у Роальда такой проблемы нет.
Как всегда, Роальд знал больше, чем кто-либо другой. Не зря ведь прикатил в Т. Дело не в гонораре. Не поехал бы Роальд в Т. ради гонорара и не прихватил бы табельное оружие.
Странный на крыльце шел разговор.
Кажется, Лигуша куда-то собирался, и, кажется, надолго.
Все время возникала эта цифра — семь лет. Анечка считала — срок, Лигуша возражал — время. Но Анечку все равно не устраивали никакие формулировки. Семь лет казались ей чем-то чрезмерным. И в самом деле… Через семь лет моложе и привлекательнее она не станет… Шурик с раздражением осознал, что ни Лигуша, ни Анечка ни разу не упомянули ни одного конкретного географического пункта. А где можно проваландаться в нашей стране семь лет? Парагвай, упомянутый в разговоре, несомненно, являлся единственной страной, куда Лигуша не собирался. Нисколько не пугала бывшего бульдозериста и Анечкина угроза запереть его на все десять лет. «А здесь не тюрьма? — сипел Лигуша. — Подумаешь, семь лет! Другие подольше ждали!» Квакая с придыханием, как-то смеясь неприятно, он заколыхался, как настоящий человек-гора, подвергшийся внезапному землетрясению. Голый рыхлый живот затрясся, как бурдюк, каждый вечер наливаемый плохим пивом.
Вскочив, взбешенная Анечка коротким движением приткнула к голому животу Лигуши свой ужасный нож.
— Она убьет его! — шепнул Шурик.
— Заткнись! — Роальд даже не обернулся. — Возьми его на прицел.
— Лигушу?
Роальд не ответил.
Шурик сжал пистолет.
Он видел каждое движение Лигуши. Он видел: сейчас Лигуша дернется, и Анечка вонзит нож в его рыхлый потный живот. Никогда Шурик не чувствовал себя так погано. Когда пьяные тинейджеры загнали его в тупик между машинами и стеной универмага, он и мысли не допускал, что не отобьется. Он думал, как бы не искалечить придурков. И когда Соловей душил, катал его в картофельной ботве, он, в общем, был уверен — ничего не случится, выручат. Но целиться в полуголого бульдозериста, к животу которого и так приставлен нож…
Он перевел прицел на тонкую напрягшуюся руку Анечки и понял: в нее выстрелить он не сможет.
— Лигушу на прицеле держи! — злобно прошипел Роальд.
Шурик ничего не понимал. Добивать бывшего бульдозериста, когда его пырнут ножом? Он засопел, удобнее утверждая руку с пистолетом на балке. Лерка была права. Мерзкая работенка. Хуже, чем на помойке. Сеновал душил Шурика. Прокаленная солнцем крыша дышала испепеляющим жаром. Держа Лигушу на прицеле, Шурик увидел, как по его голому рыхлому животу скользнула темная струйка крови. Все-таки накололся, скот.
Увидев кровь, Анечка охнула и выронила нож.
Обессиленно опустившись на ступеньку, она заплакала.
— Семь лет… — шептала она… — Ты не вернешься… Зачем тебе старуха?..
Лигуша воровато оглянулся на калитку.
Воробьи снова галдели в ветках на той стороне березы, что нависала над улицей, но улица была пуста. Узкая, как туннель, сжатая стволами мощных берез, улица томительно ожидала грозовых взрывов, ливня, сбивающего листву. В пустом и печальном небе, изнутри налитом мрачной фиолетовой чернью, не было ни птицы, ни самолета. Никто не услышал бы Анечку, вздумай она кричать.
— Барон! Барон!
Странно пригнувшись, коснувшись рукой ступеньки, неожиданно легко для такого большого тела, огромный рыхлый Лигуша подхватил оброненный Анечкой нож. Он пришелся бывшему бульдозеристу по руке, он удобно лег в его ладонь. Лег как влитой. Ослепленный блеснувшей молнией, Шурик все же увидел: узкое страшное лезвие без замаха пошло на Анечку. Роальд медлил, наверное, его тоже ослепило, а лезвие ножа необратимо шло на Анечку. Было видно, что уклониться она не успеет. И Шурик выстрелил.
Глава VII
БАНЬКА ПО-ЧЕРНОМУ
16 июля 1993 года
— Берешь частника? До Города? — хмуро удивился Шурик.
— Каждый платит за себя.
— С нами еще кто-то?
— Врач.
Шурик и Роальд стояли под поблескивающей под солнцем витриной магазина «Русская рыба». За темным бронированным стеклом медлительно дрейфовали смутные тени, в вихре серебристых пузырьков колебались водоросли. Изумленно приоткрыв рот, всматривался в таинственный подводный мир тощий таджик в пестром халате. Может, тот самый, которого выдернули позавчера из заброшенного шурфа. Может, это он, ломая в себе мусульманина, сердобольно обвязал веревкой Барона. Вот теперь наконец увидит: есть, есть в Сибири такая русская рыба!
— Ишь, петрушит что-то максимка! — одобрительно кивнул владелец «девятки», согласившийся доставить Роальда до Города. Плечистый, уверенный, наевший крепкий загривок, все присматривался к хмурому Шурику, пытался понять, что за пассажиры ему достались.
— Слышали, с Иваном Лигушой что приключилось? — спросил он. — В собственных штанах сгорел, один пепел остался, да и тот ветром развеяло.
— Да ну? — без особого интереса отозвался Роальд.
— На всех углах говорят! — Водила даже перекрестился. Здоровенный, уверенный в себе, любовно протирал ветошью фары. — Говорят, Лигушу милиция обложила, как преступника. Он вроде сбежать куда-то хотел. Может, в Парагвай…
Водила вдруг возмутился:
— Чего мешать человеку? Собрался бежать, пусть бежит. Для чего завоевывали свободу? Я, например, так считаю: все бездельники и лентяи пусть бегут, куда хотят. Зачем они нам? — Он поднял брови для убедительности. — А то каждому помоги, каждому пособи. Вот народ и разучился работать.
— Заткнись, — попросил Шурик.
Духота, таджик, тоска, русская рыба. Когда последний раз было так жарко? Кажется, в семьдесят третьем. По какой-то прихотливой ассоциации он вспомнил Анечку. Семь лет! Правильно Анечка возмущалась. За семь лет человеческий организм полностью меняет все клетки. Ну, кроме той, в которой сидит. Через семь лет все мы совсем другие.
Почему мне так дерьмово?
А потому, сказал себе Шурик, что я стрелял в человека.
Не важно, что обе пули вошли в ступеньки крыльца, а Лигушу, похоже, сожгло молнией. Или еще чем-то. Не важно, что Лигуша, по утверждению Лени Врача, как бы и не человек вовсе. Все равно Шурик держал его на прицеле и спускал курок.
Шурика передернуло.
…В свете сухих молний, вспомнил он, фиолетовых, вдруг раскаляющихся добела, лопающихся, как светошумовые гранаты, на ступеньках крыльца перед потрясенной, в отчаянии закусившей кулачки Анечкой валялись широченные тренировочные штаны Лигуши. «Ушел… — непонимающе бормотала Анечка. — Семь лет… Дура! Дура! Дура!»
Даже Роальд обалдел.
Он ждал чего-то такого необычного, все равно обалдел: «Даже в морг нечего тащить. Один пепел остался».
Отобрав у Роальда и Шурика подробную объяснительную, начальник местного УВД посоветовал незамедлительно уехать. Гроза грозой, но как это от человека осталась всего лишь горстка пепла? Он, начальник УВД, никакой такой хреновины не потерпит. Имелись в виду туманные рассуждения Лени Врача о природе самовозгорания. И свидетельницу Кошкину он, начальник УВД, официально предупреждает: никакой трепотни! Об исчезновении Лигуши болтать не надо. Незачем смущать людей. Исчез Лигуша, бывает. Он и раньше исчезал. То уедет в Город, то память его подведет. Мало ли, что штаны… Вернется…
Начальник УВД энергично не желал понять ни Врача, ни Роальда. Не вижу, какое тут затевать дело? Привиделся вам Лигуша. Всем троим. Пьет сейчас, наверное, в Городе. Подождем недельку—другую. Начальник УВД понимающе ухмыльнулся. Ни в какую такую хреновину он не верит. Этот придурочный Лигуша сам явится. Только через семь лет? Ну, так это еще лучше. Он всех тут заколебал. То в морг, то под «КамАЗ», то под рог хрустальный подарочный…
Но больше всего Шурика бесила та мысль, что Лигуша как-никак предугадал свою судьбу, а он, Шурик, ничего не смог этому противопоставить.
«Пятнадцатого меня убьют…»
Вот и убили.
Шурик был полон сомнений.
Ведь дважды стрелял… И Роальд выстрелил… Почему же не пуля, а молния?.. И вообще, молния ли?.. И зачем бывший бульдозерист схватился за нож?.. Может, специально?.. Проще простого спровоцировать стрельбу, замахнувшись ножом на женщину…
Но зачем, зачем? Где тело Лигуши?
Шурик угрюмо рассматривал стеклянную витрину.
Серый пепел, одежда… Не сброшенная, а как бы опавшая одежда… Что-то в этом было, но ни к чему не вело. Сгорел Лигуша, внутри своей одежды сгорел. Стоял на крыльце, нож в руке, бил без замаха. И вдруг… Как тут не понять начальника УВД…
— Сарча крона буга навихроль! — Припоздавший Врач торжествующе рухнул на заднее сиденье рядом с Шуриком. Черная длинная сигарета в толстых губах активно дымила.
— Ты осторожней, — обернулся к Врачу водила. Он смотрел на Врача с испугом и с интересом. — Или пепельницей пользуйся, или стекло опусти. Это же не сортир — пепел на пол трясти.
Беляматокий.
Дурацкое слово.
Не должно существовать таких слов.
Кривое какое-то, скользкое. В высшей степени странное слово. Ни одна буква не повторяется. Слыхал его Шурик где-то.
Беляматокий.
Как тосклива бывает местность!
«Девятка» проскочила неширокий, забитый высохшим тальником овраг, дрогнул под колесами балочный мост, несомненно, державший на себе еще пролетку какого-нибудь сибирского Чичикова, уныло потянулись бревенчатые, почерневшие от времени срубы, снова тальник, снова поля, устланные валами скошенной травы, крошечные рощицы, засохшие кочки…
Вдруг Шурик вспомнил.
Дурацкое слово, произнесенное Врачом, кривое, не лезущее ни в какие ворота, он видел в газете «Шанс». Ну да, он еще удивился, ни одна буква не повторяется! Никак не мог сосредоточиться сейчас, раздражал тугой, розовый, аккуратно подбритый затылок водилы. Извозом, наверное, занимается без лицензии.
— Что это такое — беляматокий? — спросил Шурик. — Что за гадость?
Врач хохотнул:
— Хде-то холод заговора, хде-то вяжут простыни, дырку ды-рят потолочно, хоре, хоре старому!
Водила скосил белесые глаза на Роальда:
— Чего это он?
— Смотри на дорогу.
Водила согласно кивнул. Он никак не мог взять в толк, что за пассажиров везет.
— Видишь рощицу? — снова покосился на Роальда, в котором сразу признал начальника.
— Ну?
— Это Марьина роща. — Водила, как бы делясь сокровенным, задумчиво поводил бровями: — Была такая дура. И туда, и сюда лезла.
Он хмыкнул:
— Повесили дуру.
— Ты это к чему? — грубо спросил Роальд.
— Да так… Вспомнилось… — сплюнув, пробормотал водила, окончательно разочаровавшись в пассажирах. Впрочем, глянув в зеркало заднего вида, приободрился: — Вот скаженные. За восемьдесят идут. Пропустим?
— Пылью задавят.
— А мы приотстанем, — хозяйски пробормотал водила. — Не станем мы из-за дураков машину бить. Вон их как мотает, резина небось лысая.
И повернул голову к Роальду:
— Сигналят.
— Ну?
— Чего ну? — удивился водила. — Наверное, бензину хотят. Тормознем?
— Перебьются.
— Да брось ты! — Водила повеселел. — Человек человеку друг, товарищ и даже брат! Канистрочка запасная у меня всегда есть. Не люди мы, что ли?
Свернув на обочину, он лихо тормознул, радуясь нечаянной удаче, а еще тому, что пассажиры, кого бы они из себя ни строили, все равно зависят от него, от водилы. Все в мире зависит от нас, от людей уверенных, сказал он себе. Вот захочу, вообще не поеду в Город!
Налетела пыль, все скрыла.
Потом пыль снесло и Шурик увидел на дороге побитый зеленый «жигуль», из которого, как из потрепанной, раскрывшейся сразу на обе стороны раковины, выкатились крепкие мордастые мужики.
Всего трое.
В одинаковых недорогих плащах, добротных, но не броских. Видно, что одевались в одном магазине. Как китайцы, подумал Шурик. Плащи в такую жару перебор, конечно, но почему-то были они в плащах.
— Ну? Чего? — весело спросил водила, опуская стекло.
— Домкрат есть? — спросил один из мужиков, низко пригибаясь и заглядывая в салон.
— А что?
— Да ничего. — Мужик удовлетворенно ухмыльнулся. — Просто спрашиваю.
Костя-Пуза! — изумленно узнал Шурик. Духота еще сильнее навалилась. На глаза стекал липкий пот. Рядом, в сыром кювете, задыхаясь, клохтала жаба. А Соловей, Костя-Пуза, убедившись в безопасности, довольно повторил:
— Просто спрашиваю.
Что-то в его тоне водиле не понравилось.
— Некогда мне, — отрезал он. — Спешу. Видишь, у меня пассажиры.
— Хорошее дело… — Костя-Пуза отступил на шаг от машины и заученно сунул руку в карман плаща: — Вылазь, козел. Распаковывайся.
— Эта… Эта зачем?.. — растерялся водила, в замешательстве оглядываясь на Шурика и Врача.
Роальд сразу отвернулся. Так, чтобы Соловей не смог его разглядеть.
— Видишь, какая у нас резина? — спросил Костя-Пуза. Двое его крепких приятелей встали так, чтобы одновременно видеть и Шурика, и Врача, и Роальда. — Вылазь, козел. Чего непонятного?
— А резина?.. Где резина?.. — Водила никак не мог врубиться в ситуацию. — Сами не умеете, что ли? — От неприятных предчувствий тугая шея водилы густо побагровела.
— Так вот же… — Костя-Пуза лениво попинал колесо «девятки». Лучше бы он по сердцу водилы попинал, тот бы побледнел меньше. — Вылазь, вынимай домкрат. Свою резину ставь нам. А нашу — себе. Чего непонятного?
До водителя наконец дошло. Он беспомощно оглянулся на Шурика, с надеждой покосился на Роальда.
— Да брось ты, — ухмыльнулся Костя-Пуза. — Нашел защитничков.
Глаза у Кости-Пузы оказались большие, чуть навыкате, жадные по цвету, зубы сильно выдавались вперед, но странным образом Соловья это не портило. В наглой ухмылке угадывалось даже нечто привлекательное.
— Сомлели твои дружки.
— Дружки… — смиряясь с судьбой, бросил водила.
Так же презрительно Соловей глянул на дернувшегося было Роальда.
Встав на обочине, Соловей расставил ноги и слегка развел полы плаща. Так же встали вокруг машины, повторив жест Соловья, его мордастые молчаливые приятели. У каждого за поясом по пистолету. Два «вальтер-компакта» (девятый калибр, одиннадцать зарядов, не обязательно газовых), а у самого Кости-Пузы — «Лайн». Опасная игрушка: сжатый газ и стальные шары.
— Сидеть! — негромко приказал Костя-Пуза.
— А ты, — ткнул он в водилу смуглым пальцем, на котором отчетливо виднелась порохового цвета буква У , — вылезай. Не дразни меня, козел. Меняй резину.
Водила побледнел.
А багровая шея, только что лоснившаяся, как у Барона, порозовела.
— Ну, мужики… — загнусил он плачуще. — Я всю жизнь копил на колеса… У меня и запаски нет…
— Я же сказал, возьмешь нашу.
— На такой лысой резине я и до Города не доеду.
— А тебе в Город не надо. — Костя-Пуза нехорошо ухмыльнулся. — Мы отъедем, тогда обуешься. И поедешь домой, нечего тебе делать в Городе. — Время от времени, морща лоб, он вскидывал взгляд на закаменевшего Роальда. Но обращался к водиле: — Бери домкрат. Веселее держись. Поедет кто мимо, с места не срывайся, слез не лей. Бодрячком смотри, зубы показывай, а если дамы там, сделай дамам ручкой. Вот, мол, какой я — владелец личного автомобиля! Ремонтируюсь.
И быстро спросил:
— Может, просто машину у тебя забрать?
— Ты чё! — испугался водила. — Я мигом! Я не задержу. У меня резина шипованная.
— Ну давай.
Водитель безнадежно побрел к багажнику.
На своих пассажиров он больше не смотрел. Козлы! Хотя понимал, на кой хрен им лезть на пистолеты из-за частной резины?
Все равно обидно.
Козлы! Подработал! Сгонял в Город!
А Шурик лихорадочно прикидывал: узнает их Соловей?
Решил: меня может не узнать. Мы с ним катались по огороду уже в сумерках. А вот Роальда… Узнает… Ледяной холодок пробежал по спине Шурика. Будто в перевернутый бинокль видел скорчившегося над домкратом водилу, свет солнечный, Костю-Пузу, то и дело вскидывающего глаза.
— Шевелись!
Костя-Пуза начинал злиться.
Его раздражал тугой затылок водилы, то густо багровеющий, то впадающий в смертельную бледность. Его раздражало молчание Шурика и Роальда. И, будто почувствовав это, Леня Врач, до того пребывавший в некоем философическом потрясении, будто проснулся.
— Папася, мамася… — изумленно заголосил он, придыхая, даже проглатывая отдельные слоги. — Будютька, мамуля, авай-ка, кукуйка… Какой прелестный сахранец! И чудо, и мосторг!
Костя-Пуза неприятно удивился:
— Ну, завел шарманку. Я тебя знаю. Ты Врач, но вроде как сумасшедший.
— А кто нынче не сумасшедший?
— Я, — ухмыльнулся Соловей.
— А папку у меня спер! — бесстрашно ткнул пальцем Врач. — Из дюрки лезут слова мои, потные, как мотоциклет… Там авиаторы, взнуздав бензиновых козлов, хохощут сверлами, по громоходам скачут… Зачем спер папку?
— Какую папку? — нехорошо нахмурился Костя-Пуза. — Мне заявления в ней хранить?
— Не брал? — искренне удивился Врач, с наслаждением закуривая длинную черную сигарету. — Дер гибен клопе! Пюс капердуфен! Тогда, наверное, Лигуша спер. Ну ты смотри, как все врут!
— Ты меня знаешь?
Врач быстро кивнул:
— Вот крепкий шишидрон, не агарышка с луком… Знаю. Видел в кафе. Ты Кошкину в кафе приводил. — Врач хохотнул и это, кажется, понравилось Косте-Пузе:
— Нехорошо знать так много.
И кивнул в сторону Шурика и Роальда:
— Приятели? Чем занимаются?
Врач подловато ухмыльнулся:
— Попутчики-горюны. Воруют чего-нибудь.
— С тебя-то сколько содрал водила?
— А рококовыйрококуй… Размашистоеразменю, наш мещерявый мешуй…
Как-то особенно мерзко подмигнув, Врач лихо назвал сумму, откровенно завышенную. Водила, все слышавший, не оборачиваясь, растерянно выругался, а Костя-Пуза презрительно покачал головой:
— Кому верить? Говорил, всю жизнь копил на резину.
И оценивающе оглядел Врача:
— Ты вот что… Пока тут чинимся, вроде как бугром будешь.
— Чё делать, начальник?
Читать бесплатно другие книги:
