Волчья дикость Соболева Ульяна

Хотел, чтоб не заметила… не вышло. Вскочила с кровати и бросилась к решетке, обхватывая ее пальцами. Молчит и смотрит. В глаза. И я барахтаюсь как утопленник на дне ее голубых океанов с камнем на шее весом в мою одержимость этой женщиной. Что я здесь делаю…я должен уйти, я должен бежать к чертовой матери отсюда. Найти новую фаворитку, сотни новых фавориток.

«Жалкий…какой же ты жалкий, ваше императорское, какой же ты презренный. Никаких новых фавориток, потому что ты с ними ничего не чувствуешь. Ты часами долбишься в их тела, ты рвешь их плоть и пьешь их кровь и уходишь голодный и бешеный в свое логово…»

Развернулся чтобы уйти и вдруг услыхал ее тихий, нежный голос.

— Вахид…не уходи…

Резкий поворот головы, и я сам не знаю, как стою у сетки, как стискиваю ее пальцы, сжимающие прутья решетки. Меня пронизывает током, острыми иглами и мне кажется я почти забыл каково это прикасаться к ее коже. И вздрагивать от звука голоса. И мне не верится, что я чувствую, как она умоляет, чувствую, как зовет меня, как манит к себе. Только мое имя, только тихая просьба и у меня в горле торчит камень, ком, который я не могу проглотить. И в моем имени, произнесенном ее губами… в нем нет предательства, нет нотки лжи, которую я ищу и не нахожу.

Между нами тишина и биение наших сердец, между нами тоскливый набат иссушающей жажды. И я слышу каждый удар ее сердца. Зверь слышит и пока он слышит монстр прячет когти и клыки, он бессилен перед зверем.

Развел в стороны прутья решетки и вошел в камеру одним шагом, дернул к себе за воротник робы, приподнимая и всматриваясь в ее бледное лицо, настолько красивое, что у меня дрожит каждый мускул, меня слепит от ее красоты и кажется, что она стала еще прекраснее. Я полетел в пропасть ее глаз. Полетел камнем, не расправляя крылья. И я не хочу останавливаться.

Рванул корсаж до самого пояса, так что пуговицы выстрелили в разные стороны. Захрипел, увидев ее грудь, сжал двумя руками.

— Скажи…, - требовательно, наклоняясь к самым губам, но не целуя.

— Вахид…, - словно понимая, что я так хочу слышать.

Вцепился в ее рот голодным поцелуем, впился как голодный нищий, как задыхающийся без кислорода астматик, как свихнувшийся наркоман. Языком сплетаясь с ее языком, глотая тяжелое дыхание, продолжая сжимать грудь, мять ее, растирать ладонями.

— Скажиии…!

* * *

Мне кажется, что я слышу, как бьется мое собственное сердце, как оно выстреливает бешеными ударами прямо в горле. Сильно и хаотично. И я лечу вместе с ним в пропасть. Какими властными и жадными могут быть его руки, вызывающими голод и наслаждение. И каждый раз, когда касается дух захватывает, каждый раз когда трогает пальцами слепит огнем и искры обжигают кожу. Я помню как эти руки причиняли боль, помню как рвали на части…но и помню как эти руки любили мое тело, как ласкали его и дарили нежность.

— Скажиии…, - требует-просит, и, мне кажется, сама себе не верю, что мы сейчас стоим здесь в объятиях друг друга и он касается моего тела. Вахид смотрит мне в лицо, он впивается взглядом в меня, он впитывается мне под кожу и это отчаяние между нами, эта необратимость, эта мимолетная одержимость-перемирие когда оба устали от войны, но она все равно разрывает взрывами наши тела и наши души. Мы враги… я его враг. Он ненавидит меня за то, чего я не совершала, он приговорил и казнил… и теперь с каким-то тоскливым голодом жмет меня к себе, ласкает грудь, впивается в мом губы.

— Зачем ты…зачем? — хрипло шепчет мне в рот и гладит тянет мои волосы, стискивает спину, заставляя выгнуться и подставить второй ладони грудь.

— Скучала по тебе…

— Убивал тебя!

— Скучала все равно…любила…руки твои, губы любила…

Сжимает волосы, тащит голову назад и вверх, заставляя стать на носочки.

— ЛюбиЛА?

— Люблю… — шепчу и ищу его губы. Сама набрасываюсь на них поцелуями укусами, поцелуями ударами. Если бы можно было убить целуя — мы бы были уже оба мертвыми. Выгибаюсь от касания пальцев к вытянувшемуся, отвердевшему соску, хватаясь обеими руками за его мягкие черные волосы и притягивая к себе.

— Пожалуйста…и ты люби. Сегодня. Прошу!

Мои дрожащие губы льнут к его колючим щекам, трогают лоб, глаза, скулы, виски, подбородок, шею. Я пожираю его, сама адски голодная. Как будто в последний раз.

* * *

Оттащил от себя, удерживая на вытянутой руке, чувствуя, как мое собственное тело дрожит, как меня пронизывает током, короткими жесткими ударами беспощадного электричества. Я снова чувствую сердце. Оно больше не дыра с кровавыми внутренностями, вывороченными наизнанку. Оно снова бьется, оно дергается, трепещет, сжимается и колотится о ребра. И от голодной боли сжимается все внутри. Как будто даже имя этой женщины отдается болью. Каждая буква — это рана лезвием по обнаженным нервным окончаниям. Я не могу дышать. Я гребаный инвалид которому нужна своя доза кислорода и хрена с два ему поможет обычный баллон с маской. Только она, только ее выдохи и вдохи, только ее стоны и мое имя ее голосом.

И даже если это ложь ее проклятое «соскучилась» я хочу, чтобы она сейчас мне лгала. Я бы убил ее не скажи она мне этого.

— Заткнись!

Подхватил под ягодицы, поднял и вжал в стену.

— Заткнись, Лана…ни слова!

Обхватила ногами мой торс, впилась тонкими пальцами в мои волосы, притягивая к себе. Ее глаза закатываются, и она тихо стонет. И я вместе с ней. Я не говорю о том, как скучал сам, не говорю о том, что без нее сгнивал живьем, о том, что мои кости жрали черви тоски и адской ломки. И это было ложью говорить себе, что я могу прожить без нее.

Глава 12.1

Она впивается пальцами в мои волосы, сжимает мою голову, царапая ноготками, а я схватил ее и швырнул на матрас, падая сверху, стоная от ощущения ее тела под своим. Это прекрасное, такое желанное тело…от мягкости и нежности которого у меня сносит все планки. И сейчас я не хочу причинять боль…монстр спрятался где-то глубоко в своей адской черной норе, а мы с волком сплелись в единое целое и хотим свою самку, мы чувствуем ее запах и нас от него ведет так, что хочется взвыть. Вдоль позвоночника катятся капельки пота. И нет сил сдерживаться, нет сил скручивать свою волю в кулак и пытаться не поддаться этой страсти. И мне надо втянуть ее, надо впрыснуть ее в вены, как наркотик. Одним махом. Не растягивая удовольствие. Потому что я слишком голоден.

Задрал проклятую робу эскамы наверх, слыша ее стоны и не веря самому себе, что я их слышу. Дернул застежку на штанах, высвобождая член, скользя им по ее промежности с рыком от ощущения горячей влаги между лепестками.

Схватил за горло и вжал в матрас.

— Истосковался, тварь…как же я истосковался по тебе. Убить тебя надо…убить, суку.

— Убей, только не отпускай. Убивай и люби меня, Вахид!

Сдавил горло сильнее. Хотел сказать, чтоб не смела произносить мое имя и не смог, потому что оно мне нужно ее губами, ее голосом. Я хочу слышать свое имя когда ласкаю ее тело, хочу его слышать, когда войду в нее. Резко ввел в нее два пальца и взвыл ощущая тесноту и дрожащую влажность, укусил за подбородок, за горло, за скулы, накинулся на ее губы, пробивая в рот язык и сплетаясь с ее языком быстрыми толчками.

— Только ненавидеть могу, — шепчу ей в задыхающийся рот.

— Ненавидь, — отвечает и подается всем телом вперед, насаживаясь на мои пальцы. А я не могу остановиться, я трахаю ее пальцами, растираю клитор, снова трахаю, надавливая большим пальцем на пульсирующий, твердый узелок. Мне нужен ее оргазм. Я хочу его как феерический впрыск дозы. Ничто так не срывает тормоза как ее закатывающиеся глаза и широко открытый рот в крике наслаждения.

Трусь членом о ее бедро и рычу от нетерпения. Хочу войти под первую судорогу…чувствую как пробивается зверь, но сейчас не его пиршество. Только немного, позволяя пальцам удлиниться, чтобы заставить ее извиваться от удовольствия, пока не забилась подо мной, выгибаясь, сжимая ногами мою руку и громко выстанывая:

— Вахииид…

Рывком развел ноги в стороны, чувствуя как налился член, как он разбух на грани обращения. Губами по ее шее, вылизывая место укуса и вместе с яростным толчком каменной узловатой плоти, клыками в горло. Чтоб с первой каплей ее крови утихомирить волка и взорваться самой едкой похотью человека, который на грани почти зверь.

* * *

Когда он рвал мое тело…я не помню, чтобы рыдала. Я не помню, чтобы просила или молила. А сейчас я буквально тону в его зеленых светящихся безднах глаз, я погибаю в них и от любви к нему, от сумасшедшей страсти и удовольствия по моим щекам катятся слезы. Вокруг никого нет и время остановилось, а подвал стал райским садом…пусть называет сукой и тварью, но то, как его руки ласкают мое тело, а губы жадно целуют красноречивее любых слов. Мы вдвоем отравлены ядом. Он ядом чьей-то коварной и подлой лжи, а я ядом боли и отчаяния наказанной не за что жертвы, которую приговорили и которая держится и живет только потому, что любит своего палача до безумия.

Лана…как страстно и властно он произносит мое имя. Какой музыкой оно звучит, когда его говорит именно он. И из моих глаз катятся слезы, текут по щекам водопадом, и он жадно лижет их, глотает, оставляя мокрые дорожки с мускусным запахом собственной слюны от которого у меня кружится голова. Это запах зверя. Я с ним знакома… я знаю. Что меня берет не человек и разве не в этом самое дикое наслаждение быть на грани смерти и в то же время стонать от ласк полузверя и выгибаться от тех ощущений, которые никто и никогда не сможет мне больше дать.

Шепчет страстно, грубо как будто говорит не со мной а с собой, слышу как расстегнул штаны и ощущаю голой ногой горячую плоть, которой он трется об меня. Хочу его в себе, хочу, чтобы взял, хочу чтобы вонзился так сильно, чтобы меня выгнуло изломало под ним. Его ласки дикие, быстрые, умелые. Он знает мое тело, он выдирает из него стоны, вырывает из него вопли наслаждения своими длинными звериными пальцами, которые таранят мою плоть доставая до матки. Сейчас меня разорвет на куски, сейчас я взорвусь и меня ослепит оргазмом. За долю секунды до этого посмотреть ему в глаза, чтобы увидеть пьяный звериный взгляд и выгнуться, чтобы закричать его имя. В голове взрывается собственный вопль «Я люблю тебя…Вахид…я люблю тебя!» он его слышит я знаю. Он может меня слышать…Потянуться к его губам чтобы выдыхать стоны и судороги удовольствия в его рот. Мне нужно, чтобы он взял меня, нужно чтобы вошел в мою душу, в мое сердце и в мое тело.

* * *

Секунды моего триумфа, секунды, когда я смотрю на ее бледное лицо, на заострившиеся черты, на приоткрытый рот и искаженное оргазмом лицо. Словно в боли, словно в мгновении агонии, которую подарил ей я. А в голове пульсируют ее слова.

«Я люблю тебя, Вахид»…И я изголодался по ним так же сильно как и по ее телу, изголодался по этой лжи, она мне необходима как воздух. Я хочу ее слышать. Наверное, я бы за нее убил. И мне нужно ощущать, как сжимается ее лоно вокруг моих пальцев, как судорожно пульсирует плоть.

Вот оно ощущение… оно не может быть фальшивым. Этот ее взгляд. С этой адской пьяной глубиной, с эти дрожащим отражением моего лица. Где я не совсем человек. И я ныряю в эти омуты, я прыгаю в них вниз головой, я хочу утонуть на дне ее глаз, хочу разбиться о рифы ее вранья. Пусть говорит…пусть только смотрит вот так как будто ее слова правда. Потому что именно сейчас я живу. Потому что внутри меня впервые нет смерти.

— Молчиии…

Хотя она не сказала ни слова, а мое молчи намного более лживое чем ее самая наглая ложь. Кислород взорвался ароматом ее наслаждения и взорвал меня и мой контроль. И вот я в ней. Моя плоть водралась в ее тело, вбилась по самые яйца, стиснутая мышцами влагалища, под легкие отголоски ее оргазма и мне кажется я сейчас кончу от этой тугости, от этой тесноты и влаги, которая буквально течет мне на член. Заорал от первого толчка под ее протяжный стон. В унисон.

Наклонился, набрасываясь ртом на ее соски, пахнущие молоком и сводящие с ума своей твердостью, на ее грудь налитую и такую упругую.

— Лгунья…

Шепчу и кусаю ее груди, сосу их чувствуя, как молоко течет мне на язык и у меня от кайфа закатываются глаза. Мои толчки резкие, безжалостные. От каждого она стонет и выгибается, а я обеими руками подхватил ее ноги под колени и упираюсь ладонями в кровать, так чтоб входить ка можно глубже. Я безжалостен… а ей эта жалость никогда не была нужна. Она признавала моего зверя, она жаждала его, она сходила под ним с ума, и она была единственная кого он трахал и никогда не жрал.

Всхлипывает, стонет все громче, а я оставляю следы укусов на ее выгнутой шее, на ее плечах, ключицах. Следы, которые затягиваются, а я взрываюсь феерией вкуса ее крови. И двигаюсь, двигаюсь мощными толчками. Глубоко, яростно, сильно.

Глава 12.2

Ворвался в мое тело, и я вскрикнула, широко распахнув глаза, когда его клыки вбились в мое горло и волчий яд похоти потек по венам. Потому что ждала его в себе везде, потому что трепетала и пульсировала от желания впустить ощутить его мощь каждой клеточкой. И мне в легкие врывается кислород, взрывающийся кипящими молекулами страсти. То, как он берет меня, то, как желает меня с каким — то звериным голодом, с адским нетерпением. Я…все еще прекрасна для него, он не видит шрамов на моем лице и на моем теле…шрамов которыми пометил меня навечно. Какая-то часть меня ненавидит его за это, но ненависть сплетается со страстью, сплетается с одержимой любовью. Он пришел ко мне в подвал, пришел, когда вокруг него сотни красавиц, десятки наложниц. И его фаворитка. Но он здесь со мной, ревет от страсти. Ворвавшись в мое тело своей огромной, горячей плотью. И я растянута так, что кажется сейчас разорвусь. Он дрожит всем телом, запрокинув голову, закатив глаза. Уже не человек, но еще не зверь. Это пограничное состояние, когда он не просто красив, а зверски прекрасен. Сдерживается, подрагивая и волны этой дрожи перекатываются по его большому, напряженному телу. Голодный. Я чувствую этот голод и понимаю, что давно ни с кем. Потому что иначе не трясся бы так, не орал бы от страсти. Жестокий, бешеный монстр, который в эти секунды принадлежит только мне. Замер. Потому что двинется и его сорвет. Я это чувствую по пульсации члена внутри себя, по подрагиванию его плоти. И меня взрывает от понимания, что не только я зависима от него, но и он зависим от меня. Приподнялась и прижалась губами к его шее, опускаясь ниже к кадыку, целуя его плечо, ключицы, оставляя на нем влажные дорожки от своих слез. Сдавил соски обеими руками и ворвался в мой разум воплем: «Ты принадлежишь МНЕ! Моя рабыня, моя…ты моя! Убью когда захочу!» Накрывает мой рот своим ртом и делает первый толчок. Стонем вместе. Кричим. «Моя!» — ревет у меня в голове, разрывает мой мозг этим криком так же как и членом мое влагалище. Возбуждение острыми сполохами рвется вниз к животу, охватывая промежность, покалывая набухший клитор и я сжимаю судорогой его член, заставляя вскрикнуть и сделать адский толчок, от которого все мое тело выгибает дугой. Пусть трахает, пусть безжалостно дерет меня как последнюю шлюху. Я готова быть для него кем угодно, я готова принять от него что угодно. Он мой господин, мой владыка, мой властелин, мой император. И он наращивает темп, вбивается со всей мощью. На адской скорости. Так что меня трясет как тряпичную куклу, и мы оба превращаемся в животных. Диких, бешеных, озабоченных похотью животных, сосущих, лижущих и бьющихся друг о друга. Рычит с каждым толчком, мотает головой и снова рычит, впивается укусами в мое тело, жадно сосет мои соски, кусает горло, мочки ушей, скулы. Шершавый звериный язык скользит ко мне в рот, и лижет глотку. Как будто это его член одновременно и у меня во рту. От возбуждения не просто трясет, а лихорадит. Яд волка в венах делает жертву пьяной от похоти, и я не просто пьяна, я под таким дурманом, что кажется мой оргазм разорвет мое тело на куски. Беспощадно сильный, сумасшедший, настолько ослепительный, что я на доли секунд теряю сознание, чтобы вынырнуть громким криком, который он сжирает своими губами и толкается в меня как ошалелый. Мокрый от пота, который стекает мне на лицо, и я ловлю эти капли жадно высунутым языком. Отдаю ему свои ощущения, свое наслаждение и его имя. Потому что только его я и кричу. Вахид…Вахид…мой Вахид…И каждый мой крик словно ударом плети по его телу, и ударом члена внутри моего. Мой оргазм сплетен с его именем, мое наслаждение вгрызается в него так же сильно, как он вгрызается в мое тело. Моя влага сочится по моим бедрам, шлепает мокрыми звуками, течет на постель.***Меня накрывает вместе с ней, смотрю в ее задыхающееся лицо, в ее закатившееся глаза и чувствую, как обезумел, как тело обдает кипятком и буквально срывает кожу возбуждением на пределе. Такой похоти я не ощущал никогда. Воздух раскалился до предела, раскрошился на атомы кипящей ртути, отравляющей мне легкие. Как же она кричит. Как же сладко она кричит мое имя. Такая мощная, такая сильная в своей беспомощности подо мной, под моим телом. Судорожно давит мой член спазмами оргазма, выдаивает его так, что я вою. Мне кажется ее наслаждение взрывается у меня в голове вместе с буквами моего имени. Она кричит «Мой Вахид» и я понимаю, насколько это, блядь, правда. Ее …я ее. Принадлежу ей своей черной, мертвой душой, своим изорванным в ошметки сердцем, своим телом…которое больше не хочет никого и ничего. Телом, которое только с ней начинает жить. И меня швыряет в бездну ее светло-голубых глаз, меня уволакивает в самую суть этих расширенных, пьяных зрачков, где мое отражение скалится от яростной дикой страсти. И только с ней так, только с ней такая запредельная нирвана. Я больше не дышу, я захлебываюсь, мои толчки беспощадны и жестоки, но она принимает меня, она сжимает и орошает соками впуская, давая вонзиться еще глубже. Сделанная под меня. Как будто охватившая как вторая кожа мой член. Впиваюсь губами зубами в ее сосок и с каплями сладкого молока из моей головки вырывается огненная струя спермы, выстреливая внутри нее. Я кончаю так…как не кончал никогда. Мой рев сотрясает стены, рев переходящий в волчий вой. Бесконечное извержение сумасшествия внутрь ее тела, пачкая, клеймя, наполняя, затопляя. И замереть, задыхаясь, сжимая ее обеими руками, истекая потом. Она жалобно стонет, а я все еще хриплю отголосками экстаза. Ослепленный, застывший, пытающийся выровнять дыхание. Медленно прихожу в себя, приоткрывая глаза…чтобы встретиться с ней взглядом, чтобы потеряться снова в небесной голубизне и с горечью осознать, что ничего не изменилось. Она по прежнему та, кто предала меня, она по прежнему та, кто изменяла мне и родила ребенка от другого. А я… я впервые брал женщину, которую испачкал кто-то кроме меня. Я брал шлюху своего посла. Брал упоенно, бешено и ни с кем кроме этой твари мне не было так хорошо. Конченый психопат, повернутый только на этой самке. Жалкий идиот, настолько жалкий, что самому противно. Протягивает ко мне руки…но я уже у двери, смотрю на нее и ненавижу нас обоих еще сильнее. Готов ее убить и в то же время понимая, что это станет и моим концом. И концом моей сестры… а также моего сына. Эта мразь чудовищным образом стала незаменимой, стала необходимой всем троим. Какая-то чудовищная насмешка судьбы, проклятие от которого нет спасения. — Ей нельзя здесь оставаться. Здесь слишком грязно и сыро, а она кормит моего сына. Бросил банахиру. — Отправьте ее обратно в покои моей сестры. Глаз не спускать. — Мой Император, к вам человек…от Черных львов. Говорит это важно. — Пропустите его ко мне. А в голове все еще пульсирует ее «Вахид…мой Вахид» Выдохнул и поднялся по лестнице, пошел по длинным коридорам к себе в комнаты. — Император! С раздражением обернулся. Увидев Гульнару, ощутил прилив неприязни. Не будь она матерью моего сына ее бы давно не было в этом доме. Никто не раздражал меня так, как она. Обернулся, чувствуя, как сжимаю челюсти и гуляют желваки. — У меня дела. Давай быстрее. И…тебе как всем в этом доме нужно просить аудиенции. Впредь за обращение без разрешения я накажу тебя! Опускает глаза в пол. Но ей не стыдно. Гульнара всегда отличалась наглостью и очень крутым нравом. Когда-то мне это нравилось. Ее строптивость…Пока не стало бесить. Или пока она просто не надоела мне и не перестала возбуждать как женщина. — Это правда? Я хочу знать, хочу чтоб вы сказали мне, мой Повелитель, это правда, что нашего сына будет кормить эскама? Стиснул челюсти, выдыхая, успокаиваясь прежде, чем ответить. — С каких пор я должен перед тобой отчитаться? Знай свое место, Гуль! — Значит правда! Какая-то низкопробная тварь, какая-то девка, которая…Приподнял руку в предостерегающем жесте, но она продолжила. — Дрянь, которая изменяла самому императору, грязная и испорченная будет прикасаться к моему сыну! — Уведите Гульнару в ее покои и проследите, чтобы она завтра покинула особняк. — Что? Нет…Вахид, Император, нет, прошу! — Одна. Без дочерей. Только со служанкой. — Ваше Величество! Умоляю… я беру свои слова обратно! Нет…только не без дочерей! — На месяц! Как минимум! Развернулся и пошел в сторону своей комнаты. Как же она мне надоела. От одного звука ее голоса кипит мозг. «Мать твоего сына надоела! А какая-то тварь тянет и манит к себе. Какую-то тварь ты вытащил из подвала и отдал приказ хорошо кормить и обеспечивать уют… а свою фаворитку выслал! И не потому, что она тебе перечила! А потому что она ее задела! Потому что назвала твою шлюху шлюхой и тебя это выбесило. Ведь ты только что ее трахал и целовал ее в губы…губы, которые могли сосать чужой член» Ударил кулаком по стене разбивая костяшки так чтобы боль заглушила внутри голос монстра. «Да, я не тронул эту дрянь…не тронул, потому что она единственная, кто может спасти моего сына» Банахир провел меня в кабинет и распахнул передо мной двери, пропуская внутрь. Через минуту он впустил ко мне молодого парня. Я видел его и раньше, я знал как его зовут и знал кем он приходится королевской семье вампиров. Падший. Габриэль Вольский собственной персоной. Значит нечто личное решил передать Король. — Приветствую вас, император. — Что нужно королю? — Не королю. Лично мне. Приподнял одну бровь, присаживаясь в кресло и показывая парню, что он тоже может сесть, но он остался стоять. Упрямство — это их семейная черта. — Что я могу сделать, чем пожертвовать, чтобы получить камень? — А вот это уже интересно. Ко мне пришел зять Влада Воронова и предлагает свои услуги, а ведь я могу попросить что угодно…если решу отдать камень. — Я согласен на что угодно. — Зачем тебе камень? — Он может вернуть из потустороннего мира того, кто покинул нас. Ответил падший и сверкнув глазами посмотрел на меня. Дела его плохи. Он явно злоупотребляет красным порошком, пьет беспробудно и даже сейчас не весьма трезв. — Я так понимаю, что твой тесть принял решение, которое тебя не устраивает? — Именно! — Я тебя разочарую. Но камни невозможно получить. На них наложен запрет тех, чьи имена не говорят. — Деусов! — Именно. Деусов. — Но это не помешало вам, Император, обменять камень у короля. — Я должен перед тобой отчитаться? Падший подобрался, его глаза горят, он готов сцепиться, готов к ссоре и драке, но еще не настолько пьян, чтобы не понимать — что его ждет за это. — Вам нужны преданные и верные слуги, вам нужны слуги со способностями, которых нет в вашем клане. Я готов покинуть Черных Львов и присягнуть в верности Горным волкам, готов выполнить любое поручение в обмен на камень. — Это несомненно смелый поступок и отчаянный, но я вынужден тебе отказать! — Но почему? — воскликнул он, — Почему? У вас достаточно камней! Что изменится если вы отдадите еще один? — Я говорю тебе НЕТ! Передавай привет Королю. На этом наша беседа окончена! — Вв можете пожалеть об этом! Оскалился и повернулся к юнцу, чувствуя, как зверь начинает расправлять кости. — Это угроза? — Нет…кто я чтобы угрожать императору. Это лишь констатация факта. — Ни один камень не покинет это место. Тебя проводят до самой границы. Впредь…когда придешь делать заявления и предложения будь трезв. Хотя бы!

Глава 13.1

— Он не видит твоих шрамов. — Да, скорей всего не видит. — Думаю если бы видел это бы ничего не изменило… — Что изменило? — Его одержимость тобой. И я не знаю хорошо это или плохо для вас обоих. Вы словно объяты пламенем, которое сжигает вас обоих, снимает с вас кожные покровы и превращает в пепел ваши кости. Вы корчитесь от боли…оба. Но…Айше посмотрела на меня уставшими бархатными глазами. — Но я одного не пойму…если ты так его любишь зачем ты предала? Я не стала ей отвечать. Не стала говорить, что никогда не предавала Вахида, что никогда даже не смотрела на других мужчин. — Иногда мне кажется, что ты не лжешь, иногда я словно чувствую твою душу и она полна любви. К нему. К моему брату. А потом…потом что-то черное нависает над тобой, что-то черное вплетается в мое сознание и именно такой я вижу ложь. Она похожа на паутину. Когда мне лгут я различаю черные щупальца, нити образующие пятно похожее на плесень иногда она покрывает всего человека, а иногда даже поверхность рядом с ним. И я вижу ее рядом с тобой. Она окружает тебя со всех сторон… а это значит — ты лжешь. Но бывают минуты, когда ее нет. Когда ты кристально чиста. И я не знаю чему верить. — Верь тому, что чувствуешь! Воскликнула я, хотела дотронуться до ее руки, но не посмела. — Если я буду верить тому, что чувствую буду ли я справедлива к своему брату? Будет ли честно считать тебя невиновной только потому что ты мне нравишься и помогаешь мне. Делает ли это тебя незапятнанной? И…ты можешь дотрагиваться до меня если хочешь. Я тронула ее руку, а она погладила шрам на тыльной стороне моего запястья. — Только одни существа могут излечить шрамы от когтей оборотня…Чанкры. Великая раса ведьм и ведьмаков, практически исчезнувшая из нашего мира. Только они способны лечить раны от хрусталя, только они способны на чудеса. Если тебе посчастливится когда-нибудь встретить чанкра и он захочет тебе помочь — ты сможешь избавиться от шрамов. — Я не хочу от них избавляться! Она вскинула на меня свои невероятно глубокие, нежные как у лани карие глаза. В непонимании, в недоумении. — Почему? — Шрамы — это не только следы боли. Это следы любви. Его любви ко мне, потому что если бы не любил, то просто убил бы меня. Шрамы — это гарантия того, что я принадлежу только одному господину и мне не нужно чтобы кто-то смотрел на меня с похотью или вожделением. Мне достаточно, что только один мужчина видит меня без них…Пристально смотрит на меня, ее красивые ровные брови чуть сошлись на переносице. — Ни одной нити паутины, нет пятен и черноты. Ты искренна. И это сводит с ума…часто именно по утрам я вижу эту кристальную чистоту вокруг тебя, это нетронутое прозрачное поле ауры, которой почти не осталось у смертных. А потом …потом она начинает расползаться плесень и чернота. Но сегодня ее нет. Так странно. Я посмотрела на поднос и увидела, что она не завтракала и не ужинала. Ее еда совершенно не тронута. — Вы ничего не ели… — Я сегодня не голодна. Иногда мне кажется, что после еды мне становится хуже. Принеси мне попить. Я случайно перелила фруктовый чай, который мне давали днем. Я заварила свежий чай и принесла ей в хрустальном кувшине вместе с красивым узорчатым бокалом. Помогла напиться, придерживая голову и укладывая Айше на подушки. — Сегодня была трудная ночь и скоро наступит следующая. Я посплю пока ко мне не подступила тьма. Ты посидишь со мной, Лана? Я кивнула и несмело погладила ее руку. — Спой для меня. Совсем немного…у тебя такой дивный голос. Дивный. Как интересно она всегда выражается. Как будто на самом деле она из прошлого столетия, хотя и выглядит лет на десять. Я начала тихонько петь…те же песни, что я пела маленькому Вахиду. Да, я придумала мальчику имя. Тихонько, никому не говоря я назвала его Вахидом младшим. Он так похож на своего отца только глаза голубые. — Дивный голос, — прошептала Айше и ее глаза закрылись, она погрузилась в сон. А я подумала о том, что ее еду можно отнести собакам на заднем дворе. Они вечно голодные. Я дождалась пока Айше уснет, собрала все остатки в одну тарелку и осторожно вышла из комнаты. Ходить на задний двор мне не возбранялось. Псы меня знали. Я часто отдавала им еду, когда оставалось с обеда и ужина. Иногда по долгу сидела с ними…разговаривала, гладила страшные морды. Я не знаю, что это за порода, никогда таких раньше не видела. Они напоминали мне волков. Таких же красивых, больших, сильных и угольно черных. Но я видела, что такое настоящие волки…это так декоративные собачки по сравнению с кланом…Я покормила псов и уже пошла к себе…как вдруг ощутила это резкое желание подойти к малышу. Еще до часов кормления. Забежать к нему в комнату и увидеть хотя бы краем глаза что с ним все хорошо. Это было настолько необъяснимо, настолько сильно, что я не смогла сопротивляться. Я бросилась в детскую в дальнем углу коридора. Охраны нет. Но ведь Вахид говорил, что принца нужно охранять…где все? Где хотя бы один банахир? Резко открыла дверь и обомлела. Над детской колыбелью замерла тень, с поднятой рукой в которой блеснуло лезвие, и я с воплем набросилась на убийцу. Столкнула с ног, мы упали на пол и покатились по нему кубарем, я пыталась выдрать нож из рук твари в черном. Я била и царапалась как дикая кошка, не давая приблизиться к кроватке. Потом ощутила сильный удар лезвия в плечо, упала, а тень снова метнулась к малышу, я поднялась на ноги и с воплем набросилась на нее, схватила и отшвырнула с такой силой, что разбилось окно и тень вылетела на улицу. Я подскочила к колыбели и схватила младенца. В ту же секунду распахнулись двери, и я увидела Вахида и нескольких банахиров. — Какого черта здесь происходит?! — Его…его пытались убить…пытались убить малыша. Он побежал туда…выпрыгнул в окно! Едва шевеля губами, прошептала я, чувствуя, как по платью течет кровь, заливая весь рукав и расползаясь по груди. Двое банахиров прыгнули следом, а Вахид подхватил меня за талию, удерживая вместе с ребенком. — Врача! Немедленно врача! — заорал он, глядя то на меня, то на младенца и несколько раз тряхнул головой. Потом посмотрел на мою руку, — Есть еще раны? — Нет…мой Император! — Точно? Кивнула и блаженно закрыла глаза, чувствуя, как он обнимает меня и ребенка. Если ради этого меня должны были порезать ножом…то я бы сотню раз подставилась под лезвие. Вахид, это мог быть наш ребенок…наш малыш. Но ты отказался от нашей девочки….Слезы потекли по щекам и я прикрыла глаза, чувствуя как сильно держит, не давая упасть. Когда-нибудь он узнает правду и я смогу найти мою дочь.

Глава 13.2

— Кого ты видела? Успела рассмотреть?

Отрицательно качает головой, а меня всего трясет. Услышал ее крики и испугался. Настолько испугался, что все тело покрылось холодным потом. Бросился вместе с банахирами на крик. Мчался как сумасшедший, дверь распахнул и в нос ударил запах ее крови. Схватил и стало легче, когда понял, что живая и не умирает. Хотел ребенка забрать и положить в колыбель, но она не дала. Как-то инстинктивно к себе прижала, сама дрожит вся и я не стал отбирать. Где-то в глубине души промелькнуло, что Гульнара никогда так за ребенком не тряслась. Даже сейчас нет ее…Не пришла на крики. Зато прибежала Роксана и посмотрела на Лану презрительным взглядом.

— Отберите у нее принца! Он не должен быть в руках жалкой эскамы!

— Ребенка скоро кормить…, - спокойно сказала Лана даже не дрогнув, пока врач бинтовал ее пораненную руку.

— Когда надо будет кормить тогда и возьмешь! Да и вообще какое право ты имеешь заговорить со мной! Император! Почему вы молчите?

Я обернулся к Роксане, чувствуя раздражение и усталость.

— Что за истерика? Эта эскама официально кормилица принца и имеет право находится с ним в одной комнате, когда приходит время кормления и до него…и эта эскама только что спасла жизнь вашему внуку, архбаа! Что это за лезвие?

Отвернулся от матери всем своим видом показывая, что разговор на эту тему окончен.

— Хрусталь, мой господин! Ребенка хотели убить! — Раис посмотрел на меня и склонил голову.

— Я приказал охранять моего сына! Почему здесь никого не было?

Молчит и он знает, что ему за это будет, становится на колени, опускает голову и подставляет спину. Киваю банахирам и ему наносят несколько ударов хлыстами, так что вспарывают ткань на спине и кожу. Он молчит. И будет молчать, потому что это его вина.

— Те, кто оставили свои посты, будут казнены сегодня на рассвете.

Меня не волновало, как он накажет своих непокорных солдат.

— Теперь ты лично будешь охранять принца! Ты будешь стоять здесь двадцать четыре часа в сутки!

— Как прикажете, господин!

Пока говорил смотрел на Лану. Одну руку ей забинтовал врач, а другой она продолжает держать ребенка и смотрит на него, воркует, что-то шепчет ему и мне кажется он слышит ее, он смотрит на нее своими маленькими глазками и издает какие-то совершенно нежные звуки, которых я никогда раньше не слышал. И он жив. Он начал округляться, у него даже появились щечки.

Эта женщина…та, которая больше всех была достойна смерти, спасла моего сына. Два раза спасла.

— Ты рассмотрела убийцу, эскама?

Подняла голову, продолжая качать младенца.

— Не рассмотрела…но мне показалось, что это была женщина.

— Бред! Никакая женщина не посмеет прийти в эту половину дома, не посмеет войти в комнату к ребенку.

Роксана повела плечами и потом зашипела нянькам.

— Отберите у нее ребенка и дайте мне моего внука. Когда нужно будет кормить эскаме его дадут. Ребенок не должен привыкать к ее рукам.

Две женщины отобрали у Ланы моего сына и отдали его бабушке. В ту же секунду малыш начал кричать.

— Тихо-тихо, мой маленький. Это я, твоя бабушка, я покачаю тебя. Вот так.

Она качает, а он кричит, выгибается. Краем глаза вижу, как Лана нервничает, как она нахмурилась и смотрит на младенца. Опустил взгляд и увидел, как через робы эскамы просочилось молоко.

— Отдайте ребенка кормилице, ему пора есть и выйдите отсюда.

— Я укачаю моего внука. Часы кормления еще не наступили! — возразила Роксана.

— Его не надо качать, его нужно покормить. И эта женщина здесь именно для этого. Отдай, пожалуйста, принца кормилице.

В комнате остались только я, Лана и Роксана. Мать нехотя отдала ребенка.

— Кормить нужно по часам. Соблюдать порядок!

— Я… посмею возразить, — послышался голос доктора, мы все про него забыли, а он складывал свою небольшую сумку возле зашторенного окна. — младенец долгое время терял в весе. Его нельзя кормить по часам. Нужно по требованию, наверстать упущенное. Сейчас принц весит уже больше трех килограммов, он хорошо набирает и его состояние больше не вызывает у меня беспокойство. Он совершенно здоров и почти не отстает в развитии. Я бы рекомендовал малышу находиться либо с матерью, либо с кормилицей как можно чаще. Тело к телу, это дает спокойствие, ощущение защищенности и младенец будет лучше набирать вес.

— Сделаем, как ты говоришь. — кивнул я врачу, потом посмотрел на Лану, которая уже приложила малыша к груди и кажется уже больше никого и ничего не видела, кроме него. Ребенок жадно сосет, приложив ладошку к груди и меня резко и безжалостно затопило нежностью. С такой силой, что защемило под ребрами. Нежностью к ним обоим. Как будто я видел нечто чудесное и правильное, нечто невероятно прекрасное.

— Как знаете. Если так лучше для моего внука, то пусть так и будет.

Она пошла к двери, и я пошел за ней, вышел в коридор, прикрывая дверь и ревностно стараясь, чтобы в комнату никто не заглянул и не увидел Лану кормящей.

— Когда Гульнара покинет дом? — спросил я, посмотрев матери в глаза.

— Ты разлучишь сына с матерью?

— С матерью, которой сейчас здесь даже нет? И это после того, как кричал ребенок и эскама?

— Ты запретил ей выходить до отъезда.

— Но это ее сын! Он плакал!

— Долгое время ее убеждали в том, что он не выживет! Кто мог предположить, что твоя бывшая фаворитка окажется дойной коровой! И будет кормить его молоком, предназначенным для ребенка, рожденного от предательства и грязной измены!

— Архбаа! Я запретил вспоминать об этом. Она была наказана.

— Она должна была умереть!

— Тогда умер бы твой внук и твоя дочь! У всего есть причина и последствия!

— Кто знает, как было бы правильно!

— Наследник жив и нет ничего более правильного чем это. И не важно какой ценой!

— Мне пора в свою комнату, скоро приедет массажист и косметолог. Ночь прошла ужасно.

— Благодаря этой эскаме и свойствам ее крови эта ночь прошла для тебя в постели, а не в лесу, эта ночь прошла для тебя без переломов костей, лопанья кожи, треска суставов и выпадения ногтей. Мы контролируем обращение.

— Это уже не ее кровь, а синтетический аналог. В ней больше нет надобности.

— Для твоей дочери и внука все еще есть.

— И потом ты избавишься от этой женщины?

— Тебе пора к себе в комнату, мама.

Высокомерно вскинула голову и развернувшись спиной ко мне, пошла в сторону лестницы. Занимающийся рассвет заиграл в ее черных волосах цветными бликами сквозь мозаичное стекло на окнах. Моя мать по-прежнему одна из самых величественных и красивых женщин из всех, кого я видел. И в эту секунду мне почему-то представилось как по этой же лестнице в роскошном наряде поднимается Лана. Тряхнул головой…Этому никогда не быть. Когда она больше не понадобится моему сыну и Айше она вернется в лачугу ведьмы или…или я изгоню ее навсегда.

От мысли об этом внутри наступила адская тьма. Какая-то невероятная темнота.

— Мой Император!

Обернулся к Раису, который стоял напротив меня немного бледный и взволнованный.

— Все псы…они мертвы.

— Как мертвы?

— Да, все псы на псарне…все мертвы. Я уже вызвал ветеринара, он будет через час из-за непогоды.

— Их убили?

— Не знаю, мой господин. Нет крови, нет каких-то внешних повреждений. Собаки умерли…у некоторых шла пена изо рта.

— Их отравили?

— Не знаю, пока что неизвестно. Врач скажет.

— Что за чертовщина творится в этом доме, что за адский бардак! Куда все смотрят? Немедленно пересмотреть камеры и записи. Как снаружи, так и внутри. Провести расследование. Через час я хочу знать кто убил собак, и кто хотел убить моего сына! Обыскать дом, обыскать каждый угол в нем! Где Гульнара?

— Скорей всего у себя в комнате, мой Император.

— Проверить!

— Слушаюсь.

— Ваше Императорское Величество! — я резко обернулся и увидел помощника Раиса — Шавура. Можно сказать его верную тень.

— Да, Шавур! Что у тебя?

— Я просмотрел камеры снаружи и…, - он взглянул на Раиса, а потом на меня, не решаясь сказать, — я… я увидел кто накормил собак.

— И кто же это?

— Это…она…эскама, — он кивнул на дверь комнаты принца и я с размаху открыл ее настежь, ворвался внутрь.

— Ты отравила собак? — рявкнул я и она вздрогнула, закрываясь от нас, отворачиваясь к стене.

— Пошли вон! — оскалился на Раиса и банахира и они тут же испарились.

— Собак? — переспросила девушка, испуганно глядя на меня.

— Ты кормила собак сегодня?

— Да…я отдала им остатки еды Айше. Она не захотела есть, только пила. Я приносила ей фрукты с кухни и делала чай. А ее еду я отдала собакам.

— ЧТО?! — меня затрясло и мои глаза округлились, я почувствовал, как буквально разрываюсь от непонимания, от шока, от волнения.

Выскочил и схватил Раиса за шиворот.

— Лану…, - откашлялся, — Эскаму перевести вместе с младенцем в комнату Айше. Поставить охрану, не отходить от комнат ни на шаг.

Глава 14

— Где Гульнара?

Раис поклонился мне и тихо сказал:

— Она заболела.

Почему-то я совершенно не удивился. Она должна была что-то придумать лишь бы не уехать.

— Что с ней?

Не то чтоб я прям сильно волновался, но я привык знать все, что происходит. Кроме того, я отправил ее прочь и хотел, чтобы так и было, чтобы она уехала из особняка. Гульнара меня раздражала. Я как будто чувствовал какой-то подвох и не мог понять в чем он заключается. Это ощущение, когда кто-то выводит вас из себя, но нет причины оторвать ему голову. Мне было достаточно ее хамского вмешательства в мои решения.

— Ты просто хочешь избавиться от нее. Надоевшая фаворитка мозолит глаза. Точно так же поступал и твой отец!

Перед глазами появился образ матери и то как она гордо вздергивает голову. Как бы высоко не вознеслась Архбаа она не стала женой императора. Только матерью его детей. Но, да, Роксана добилась огромного влияния.

— Гульнара берет на себя слишком много. Она наказана и поэтому покинет дом. Без дочерей и без сына.

— Ты слишком жесток к ней, сын. Это невероятная жестокость. Она мать твоих детей. Единственных, между прочим. Ни одна другая…не выносила и не родила тебе.

— Она должна знать свое место. Гульнара получила все почести как мать моих детей, получила место возле меня, право находиться с детьми, деньги, драгоценности, положение. Если ей этого мало, то это только ее проблема и она не должна становиться моей. Я не потерплю наглости и неблагодарности. Не важно от кого!

Роксана выдохнула, но спорить не стала.

— Может быть ты переселил бы ее в другие покои…подальше от тебя, запретил появляться в этой части дома, но не изгонял на глазах у всех. Не разлучал с дочерями и сыном.

— Сын ее особо не заботит. Она даже не заходит к нему.

— Я ее понимаю…привязаться к больному ребенку…это больно. Она думает здраво. Я на ее месте поступала точно так же и теперь я могу пережить болезнь моей дочери.

— Гульнара покинет дом и отбудет в северный особняк.

— Даже не в горы?

— Нет. Горный дом для семьи. Для родных. Она же поедет в усадьбу.

— Хорошо. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь и уверен в своей правоте. Не всегда стоит поддаваться эмоциям, сын.

— Пусть остынет. Ей пойдет на пользу одиночество.

Поднял голову и посмотрел на Раиса, вспоминая разговор с матерью.

— Говорит что-то по-женски.

— Был врач?

— Я не видел, мой Император.

— Пусть ее осмотрит врач и доложит тебе в каком она состоянии и может ли выдержать поездку.

— Да, мой господин. Я буду держать вас в курсе.

— Сообщи мне, когда Гульнара покинет дворец и пусть ко мне зайдет Арафата. Я хочу, чтобы покои моих дочерей перенесли ближе ко мне в эту часть дома.

— Слушаю, мой господин.

— Это не все…

Я взял Раиса за локоть и отвел в сторону.

— Я хочу, чтобы ты лично занялся отъездом Айше с эскамой и моим сыном. Хочу, чтобы ты собрал отряд лучших банахиров и сопроводил их в Горы. В поместье. Чтобы их там охраняли. Головой ответишь за них!

— Считаете, что здесь им грозит опасность?

— Считаю, что внутри нашего дома есть кто-то, кто хочет навредить моей сестре и моему сыну. Сейчас самое время уйти в горы, в лес, чтобы ни одна тварь не добралась туда.

— Я понял вас. Когда планировать отъезд?

— Сегодня же! Пусть выезжают как можно скорее и еще…чтоб никто об этом не знал! Ни одна живая душа.

— Никто не узнает. Их вывезут тайно перед рассветом, когда наступит полная тишина и все будут находиться в подвалах.

— Возьми это на себя. Сопровождай их лично.

* * *

Раис помнил Императора ребенком. Помнил день и час его рождения. Тогда звезды выстроились в ряд и луна закрыла собой солнце, окрашиваясь в кроваво-красный цвет.

Младенец родился сильным, упитанным и здоровым. Он выдержал несколько дней в одиночестве, имел прекрасный аппетит и уже в сорок дней был коронован и назван в честь своего прадеда. Роксана была счастлива. У нее родился третий сын и ее положение при Императоре более чем утвердилось. Но мечта стать женой не сбылась. А после гибели правителя она стала архбаа и правила стаей пока ее сын не стал совершеннолетним.

Раис помнил первое обращение Вахида. У самых сильных оно начиналось в раннем возрасте. Чем раньше малыш выпустит зверя, тем сильнее будет хищник, родившийся в нем.

Роксана и все они тогда еще не ждали, что мальчик готов к обращению. Ему исполнилось девять месяцев, и он только сделал свои первые шаги. Той ночью они все услышали булькающие звуки и хрип. Стая перебиралась через горный лес в свое родовое убежище. Голодные, гонимые охотниками они остановились в самой чаще древнего Сумеречного леса.

— Кажется началось…

Прошептала нянька и Роксана подскочила на постели. Она вздрогнула и потянулась к сыну, но Император остановил ее.

— Не смей вмешиваться. Он сам справится… а если не справится значит такова его участь!

Малыша начали бить судороги он выгнулся и, кажется, почти переломался в хребте, закатил глаза. Он задыхался и мучился от адской боли. Его маленькие косточки трещали, пальцы рук и ног кровоточили, сухожилия лопались и рвались.

— Слишком мал для обращения. Такой крошечный вряд ли переживет. — запричитала няня.

— Заткнись! — шикнула на нее Роксана, не отводя взгляда от сына.

Борьба продолжалась из-под тонкой розовой кожи показались клочки черной шерсти. Малыш начал обрастать ею очень быстро, его лицо вытягивалось, ломался нос и рот превращался в пасть с маленькими острыми зубами. Глаза проваливались и превращались в зрачки зверя. Уши сначала прижались к голове, а потом выросли, вытянулись вверх, тоже покрываясь шерстью. Полностью черной, мягкой, ладошки стали подушечками, а вместо ногтей появились черные коготки.

Маленький Вахид попытался встать на четыре лапы, упал, пополз заскулил и снова встал. Заковылял куда-то в сторону кустов. Роксана, тяжело дыша, прижимала руки к груди и молчала. Молчали все. Это было первое обращение в таком возрасте. Обычно альфа обращался года в два. Иногда дети не выдерживали и умирали, иногда застревали в состоянии полу…и мать должна была сама прекратить мучения малыша.

Вахид обратился полностью. Он тихо поскуливал, потявкивал и шатаясь ходил по поляне принюхиваясь к своим собратьям. В первое обращение не луна зовет зверя, а сам зверь просится наружу. Появляется сквозь человеческие покровы, он еще не связан и не крещен полной луной. Но это скоро случится.

Вахид дрожит от напряжения, пытается ходить. Его зеленые глаза смотрят то на мать, то на других волков. Он чувствует, что он один из них, но его зверь еще не связан с его человеком. И сейчас правит маленький волчонок. Он не умеет контролировать. Он голые инстинкты. Его привлекает мышь, ворочащаяся в кустах. Он внимательно следит за ней, а потом резко нападает, перегрызая голову, жует и глотает свою первую добычу. Мордашка перепачкана кровью. Глаза довольны. Он радуется. До рассвета должно произойти обратное обращение. Если этого не произойдет …ребенок может не вернуться в образ волка и умереть.

Это знают все. И поэтому ждут, когда начнется процесс. Но он не наступает, и Роксана нервничает. Она наблюдает за малышом волчонком, за своим младшим сыном, она знает, что у ее императора появилась новая пассия, знает, что только сильный и крепкий малыш сможет утвердить ее в статусе матери. Она не рассчитывает на титул архбаа. Потому что ничто не указывает на раннюю смерть бессмертного императора, а также его двух старших сыновей.

Умрет ее младший сын — ее место займет другая. И, возможно, родит сына, и Император женится на ней. Тогда сын законной жены будет иметь все права, а не фаворитки. Все, кто родились вне брака практически, не имеют шансов. И всегда будут на вторых ролях.

Небо начинает светлеть, уже скоро полоса горизонта окрасится в пурпурный цвет. Роксана чуть ли не стонет от разочарования, все остальные наблюдают, а сам император кажется уже теряет интерес к сыну. Никто не верит, что он успеет обратиться за несколько минут до рассвета…но это происходит. Стремительно быстро, намного быстрее чем обращение в волка. И вот уже на четвереньках стоит голый младенец. Он громко плачет от боли и непонимания, что происходит. Его личико перепачкано кровью, и он со всех сил рвется к…к няньке.

Но его хватает мать, целует ручки, лицо, лоб. Только что ее сын вознес ее до небес. Он коронован не только как человек, но и как волк. Он — будущий альфа. И он даже сильнее двух своих братьев. Кто знает взойдет ли ее старший Варад на престол с таким соперником.

К горам было не добраться. Они не могли вернуться домой. Стая слишком маленькая. Вражда с вампирами обескровила клан. Возвращаться в горы означало смерть. Выжить в лесу было более реально.

* * *

Они провели там несколько лет. Вахиду по человеческим меркам исполнилось четырнадцать. Он был крупным молодым волком с поджарым телом, длинной черной шерстью и сверкающими зелеными глазами. Не по годам высокий, сильный, мускулистый. Один из самых опытных и умелых охотников. Его отец и братья уже были мертвы. Он единственный альфа и наследник престола.

А потом пришли люди. Смертные, которые испортили все…их смрад доносился издалека. Пот, вонь их тел, запах волос. Отряд лесорубов, валивших лес для стройки моста через бурную реку Вайх.

— Никто не трогает смертных! Все соблюдают правила маскарада! Они закончат и уйдут!

Так сказала архбаа и отдала приказ держаться подальше от людей. Никто не смел ослушаться. Никто кроме молодняка. Они тогда были дерзкие, юные, любопытные. Обращение было для них приключением, кровь бурлила. Жажда плоти и голод заставляли забыть об осторожности.

Волки охотились на зверей, чтобы не привлечь внимание нейтралитета. Законы еще не были заключены.

Страницы: «« 1234567 »»

Читать бесплатно другие книги:

Дороги Стикса бесконечны. Много еще предстоит пройти Амперу и Рине, чтобы прийти к своей мечте. А ве...
Он – богатый и избалованный женским вниманием мажор. Для него наша встреча стала досадной оплошность...
Двое прилетают на юг Франции. Влюбленные друг в друга, влюбленные в свой единственный день. Этот ден...
У меня худший в мире босс, а уволиться с работы я не могу. Могу лишь стараться сталкиваться с ним не...
Анастасия Каменская и ее бывший коллега Юрий Коротков приехали в далекий сибирский город Вербицк. На...
Увидев Артура, Лера резко развернула коляску и быстро пошагала к выходу из парка.«Хоть бы не заметил...