Пирог из горького миндаля Михалкова Елена

Дед смотрел на нее сверху, улыбался, но взгляд был внимательный и такой, словно Прохор чего-то ждет.

Под этим взглядом Тишке стало не по себе. Она вцепилась в мамину руку.

– Еще на сиське повисни! – прикрикнул дед. – Давай сама иди, никуда мамаша твоя не денется.

Девочка крепче сжала пальцы, но мать уже тянула руку, высвобождала ладонь из сильной хватки дочери, и Тишка непонимающе взглянула на нее. Держаться нельзя? Почему?

– Юрка уже здесь? – Мать пошла к дому, словно забыв про нее, оставив девочку одну осмысливать это мимолетное предательство.

– Три дня как ошивается. Пацана своего привез.

– А Веня?

– Все здесь, и Людка, и девки ее.

В доме пахло пирогами, на шторах цвели избыточно красивые розы, в старой горке тускло и многообещающе сверкали бокалы. Тишка привыкла, что едят на кухне, но их с матерью провели в столовую, где целую стену занимал необъятный старинный буфет, черный и торжественный, будто гроб. По обеим сторонам от него были развешаны блюда с хохломской росписью, каждое размером с ледянку.

– Поклонники дарят, – кивнул дед, заметив взгляд девочки. – Что, красиво?

Тишка немного подумала. Ей не была чужда деликатность, поэтому она сформулировала так:

– Нарядно.

Прохор широко ухмыльнулся.

– Нарядно, значит! Ай молодец!

Тишка не поняла, за что ее похвалили. Бабушка поставила перед ней блюдце с пирогом, придвинула сказочной красоты белоснежную сахарницу с фигуркой снегиря на крышке:

– Кушай, Яночка! Тебе нужно больше есть!

– Не мельтеши! – одернул дед.

И затеял с матерью какой-то непонятный разговор, который Тишка, поглощенная яблочным пирогом, очень быстро перестала слушать.

Бабушка Рая опустилась на край стула, большие влажные руки положила перед собой. Но то и дело вздрагивала и едва заметно склоняла голову, точно ожидая одного ей слышного сигнала к действию.

– Венька с женой неделю назад прибыли, – размеренно говорил дед. – Пашку своего привезли. Дельный пацан…

– Салфетки! – встрепенулась Раиса, перебив мужа.

Тот зыркнул так люто из-под косматых бровей, что Тишка чуть пирогом не подавилась. Бабушка Рая выдвинула один ящик, второй…

Пронзительный визг сотряс комнату.

Мать вскочила, но любопытная Тишка уже стояла рядом с бабушкой и заглядывала в ящик.

Из комода на нее смотрела усатая серая мордочка с двумя бусинками глаз. Настоящими бусинками, пластиковыми, утопленными в сером ворсистом плюше.

За приоткрытой дверью мелькнула чья-то тень, и чутким ухом Тишка расслышала быстрые удаляющиеся шаги. Кто-то стоял в коридоре, следя за их чаепитием, и этот кто-то прямо сейчас убегал прочь, бросив свою игрушечную мышь на растерзание врагам.

– Яна! Ты куда?

– Спасибо, я пирог потом доем, очень вкусно было!

Все это Тишка крикнула уже из коридора. Нельзя упустить такой шанс и не узнать, кто рассаживает плюшевых мышей по ящикам комода, тайком следит за гостями и пугает и без того испуганных бабушек!

Она на миг замерла, прислушиваясь к звукам огромного чужого дома.

– Бойкая у тебя девка, – с необычайной четкостью донесся до нее голос деда. – А ты, Райка, дура!

Бабушка что-то забормотала, оправдываясь, но Тишка уже не слушала. Справа от нее деревянная лестница вела наверх, на второй этаж, и на крайней ступеньке этой лестницы бледнели в полумраке чьи-то ноги в полосатых носках.

Тишка рванула к ним. Ноги мгновенно исчезли, словно их обладатель подпрыгнул и растворился в воздухе.

Взбежав на второй этаж, девочка остановилась. Три двери, и из той, что слева, падает узкая полоса света.

За ней оказалась небольшая комната. На широком подоконнике сидел мальчишка, который обернулся к Тишке, едва она оказалась внутри, и деловито спросил:

– Мышь захватила?

Девочка плотно прикрыла за собой дверь. Подумала немного, раскачиваясь на носочках.

– Мышь твоя попала в плен, – сказала она наконец. – Завтра на рассвете ее повесят.

Мальчишка нахмурился.

– Жаль. Но она знала, на что шла. К тому же… – он спрыгнул с подоконника и нырнул куда-то под стол, а когда вылез, в руках у него была целая охапка серых мышей, – соратники отомстят за нее!

Тишка ахнула.

– Откуда у тебя столько?

– Из «Икеи», – очень серьезно ответил владелец мышиной армии. – Мы с папой туда ездим каждую неделю. Ему там соус к фрикаделькам нравится.

– Вкусный?

– Не знаю, я фрикадельки не ем. Кстати, я Алексей. Но меня все зовут Лелик.

Он развел руки, и мыши посыпались на пол. Тишка сделала шаг вперед, вглядываясь в нового знакомца.

Бледный, мелкий и лопоухий. До того незапоминающиеся черты, что отвернись – и образ Лелика тотчас выветрится из памяти. Единственное, что невозможно забыть, это его уши.

Уши были не просто оттопыренные. Они представляли собой нечто большее, чем полагающиеся людям ушные раковины. Они были огромные, распахнутые навстречу ветру, как паруса, – пылкие, прекрасные, бесшабашные уши, взывающие к приключениям и сумасбродствам, к побегам из дома и похищениям чужих жен, к авантюрам и буйствам, безумиям, морям, дракам, безудержному пьянству и полетам на Марс.

«Но ведь это же неправильно, – подумала Тишка, – когда уши у человека выразительнее, чем его лицо!»

Она на секунду прикрыла глаза, проверяя себя, сможет ли вспомнить Лелика. Какого цвета у него радужка? Нос с горбинкой или нет? А может, курносый?

Но в памяти вставали только два просвечивающих розовых крыла, по какому-то недоразумению выросшие на коротко стриженной мальчишеской голове.

– А ты Янина?

Тишка подняла веки.

– Я Тишка. – Ответ прозвучал довольно сурово.

Лелик немного поразмыслил.

– Это кошачья кличка, – сказал он наконец. – Ты не кошка.

– Откуда ты знаешь? – возразила девочка. – Может, я буду ловить по ночам твоих мышей?

Лелик задумчиво обернулся на свое серое воинство и почесал левой пяткой щиколотку правой ноги. Один полосатый носок сполз и гармошкой собрался внизу.

Из окна донесся хохот, и с мальчишкой случилось удивительное превращение. На глазах Тишки он не то съежился, не то слегка растворился в воздухе; как бы там ни было, Лелика определенно стало меньше, словно звуки чужого смеха частично вытеснили его из пространства комнаты.

– Кто это там?

– Сама посмотри, – нехотя сказал мальчик.

Тишка перегнулась через подоконник. Окно выходило на поляну с качелями. Площадку тесным кругом обступали деревья, и на одном из них среди листвы мелькнуло что-то пестрое.

Она сбежала по лестнице. Из столовой доносились голоса – мамин, деда и чей-то третий, высокий и какой-то кривляющийся.

Тишка знала, что у звуков есть свой цвет. В раннем детстве все было залито для нее ярчайшими красками, от которых иногда становилось больно глазам и сжимало затылок. С возрастом интенсивность цвета несколько стихла, но по-прежнему девочка видела голоса других людей как цветные волны, быстро проносящиеся в воздухе или размазанные, словно огни автомашин на фотографии с длинной выдержкой.

Человек, чьи слова доносились из столовой, выстреливал бледно-желтыми канареечными очередями.

– …диагностируют они, между прочим, тоже не бесплатно!

Тишка поскорее выскочила наружу, в солнечную зелень, в волну тепла и света, заглушившую канареечную размазню.

Пришлось обежать дом, чтобы оказаться на площадке с качелями. Деревья здесь росли старые, с морщинистыми стволами. Выше всех поднималась крона черемухи. Под ней Тишка заметила черно-серое пятно и в первый момент решила, что это одна из мышей Лелика.

Но тут пятно пошевелилось и выбросило за солнечным зайчиком мохнатую лапу.

– Ой! Кис-кис…

– Не трогай! – раздалось откуда-то сверху.

– У нее и не выйдет! – отозвались с другой стороны.

Тишка задрала голову, щурясь от солнца. Котенок шмыгнул в кусты и исчез.

– Спугнула! – холодно сказали из ветвей.

– Просто он дикий! – возразил нежный голос.

– Просто некоторые хуже коров.

Облако закрыло солнце, и Тишка наконец разглядела спорящих.

На крепкой черемуховой ветке, протянувшейся над землей, лежала на спине девочка лет пятнадцати. Поза ее казалась до того неустойчивой, что Тишка непроизвольно шагнула вперед, как будто могла помочь, если та потеряет равновесие.

И в ту же секунду девочка опрокинулась вбок. Тишка вскрикнула.

Девочка, однако, и не думала падать. С ловкостью циркового акробата она в последний момент зацепилась за ветку ногой, согнутой в коленке, и повисла вниз головой. Руки девочка скрестила на груди, лицо оказалось закрыто упавшими волосами. Белая юбка задралась, открыв гладкие бедра и полоску голубых трусиков.

– Показушница! – фыркнули из соседней кроны.

– Лохушка! – отозвалась белая юбка.

А затем с силой крутанулась, перехватила ладонями ветку – опля! – и пружинисто приземлилась на обе ноги.

Секундой позже без всяких акробатических номеров с яблони спрыгнула вторая девочка, откинула волосы, с беззастенчивым любопытством рассматривая Тишку. Глаза у нее были широко расставленные и светло-голубые. Прозрачный лоб, кукольной гладкости кожа, русые брови словно нарисованы тончайшей кисточкой волосок к волоску. Гладкая девочка, тонкая, как фарфоровая чашка.

– Ты дочь тети Тани?

Тишка молча кивнула.

– А язык у тебя есть, дочь тети Тани? – поинтересовалась акробатка. Она села на траву прямо в своем белом платье, длиннющие ноги вытянула перед собой и зевнула – широко, во весь рот. – Зовут-то тебя как?

– Тишка.

Кукольная девочка по-прежнему улыбалась – сонно, чарующе, и в глазах мелькало что-то странное, как будто она не была уверена, что все вокруг ей не снится. «Может, я и правда ей снюсь?» – внезапно испугалась Тишка. Какой-то дурман исходил от этой голубоглазой.

Резкий голос второй вернул ее к действительности.

– Тишка – это кошачья кличка.

Лелик, пять минут назад сказавший дословно эту же фразу, произнес ее задумчиво, словно взвешивая факты. Его слова не казались обидными, они лишь иллюстрировали способ его мышления. «Тишка – это кличка для кошки. Ты не кошка. Следовательно, вряд ли тебя могут так звать».

А девочка в белом платье никаких умозаключений не делала. Она шлепнула на Тишку пренебрежительный ярлык: дура! И откинулась на спину, удовлетворенная результатом.

Тишка прикусила губу.

Она ничего не станет объяснять этой красивой взрослой девочке, умеющей крутиться на ветках.

– Я Вероника, – певуче сказала голубоглазая. – А это моя сестра Женя. Нашу маму зовут Люда.

– Еще генеалогическое древо нарисуй, – фыркнула Женька.

– Я могу нарисовать, – встряла Тишка. – Наши мамы родные сестры. Значит мы с вами – двоюродные.

Но если в глубине души она надеялась вызвать в Женьке снисходительность к новообретенной кузине, то просчиталась.

– У нас тут полный дом родственников, – презрительно отмахнулась та. – Шагу сделать нельзя, вляпаешься в братца или дядюшку. Кстати! – она привстала и огляделась. – Где-то тут шарахалась бледная спирохета. Надо вас познакомить.

– Спирохета?

– Ну, этот, – Женька щелкнула пальцами, – как его… Вероника, как его там?

– Ты знаешь как, – кротко отозвалась младшая сестра.

– Знаю! – Женька вдруг широко улыбнулась. – Лелик. Лелик-болек-анаболик! Отличная, между прочим, подбирается компания! Четкий Паша, бледная спирохета, малютка с проблемами самоидентификации, моя младшая сестра, которой не хватает одного полушария мозга… – она притворно нахмурилась и театрально приложила пальцы ко лбу, – вот только не могу вспомнить какого…

– Так может, это тебе не хватает полушария? – с прежней кротостью спросила Вероника.

В ту же секунду Женька вскочила на ноги. Тишка отпрянула. Лицо девочки напомнило ей выражение Прохора, когда деда перебила бабушка Рая.

«Драться будут!» – ужаснулась Тишка.

Но тут Женя расхохоталась.

– Иногда ты перестаешь выглядеть дурочкой, моя милая.

Она с неожиданной ласковостью взъерошила волосы сестре.

Тишка выдохнула. Битвы не будет! Странно только, что гримаса на белом личике Вероники кажется застывшей. На губах девочки по-прежнему играла слабая улыбка, и невозможно было определить, нравится ли ей происходящее. Но самой Тишке примирительно улыбаться совершенно расхотелось. Поглаживания Женьки становились все настойчивее, она все сильнее притягивала сестру к себе. Та казалась вялой и не сопротивляющейся. Вот только два розовых пятна на скулах…

Тишка не понимала, что ей делать. Требуется ли что-то предпринимать или все в порядке? Вот в чем всегда состоит проблема.

Смотришь на мать с ее ровным спокойным лицом. Смотришь на папу. Они сидят, обедают. И самая большая ошибка, которую ты можешь сделать, это решить, что если все выглядит хорошо, значит, все и правда хорошо.

Нет, ты должен быть всегда настороже! Подхватывать опрометчиво падающие фразы и бережно относить в сторону, чтобы они не взорвались посреди обеденного стола. Не забывать постоянно шутить, и что с того, что каждая шутка получается глупее предыдущей, а ведь и первая не была образцом остроумия. Пусть смеются над ней! Лишь бы не ругались.

Если ты окажешься достаточно чуток, если ты каждую секунду будешь держать в памяти, что под вами опасный лед, а вовсе не благополучный каток, и ты не кружишься здесь на коньках в свое удовольствие, а отчаянно пытаешься удержать всех троих от падения в черную воду, – так вот, девочка, если ты все время будешь контролировать ситуацию и помнить, что не смеешь выпустить маму и папу из сферы своего внимания, то у тебя что-нибудь может и получиться. И ты всех спасешь.

Или нет.

– Кто такой четкий Пашка?

– Что?

– Пашка, – повторила Тишка. – Кто это?

Женька выпустила сестру и уставилась на нее.

– Я тебе что, «Желтые страницы»?

– Это еще один наш родственник, – подала голос Вероника. Она отошла от сестры и приглаживала волосы, точно кошка, которую потискали грязными руками, и теперь она старательно умывается, стирая с себя чужие запахи и отпечатки. – И твой тоже. Сын дяди Вениамина.

– Скажи лучше – еще один претендент.

– Претендент? – повторила Тишка.

Женя насмешливо взглянула на нее. Глаза у нее при солнечном свете оказались карие, яркие, с золотыми искрами.

– Девочки, вы Лелика не видели?

Все трое обернулись.

На площадку из-за деревьев вышел сухопарый подтянутый человек. Он поразительно напомнил Тишке игрушечных солдатиков, которых собирал папа: узкоплечих, с прямыми спинами и крошечными усиками под острыми носами.

– Нет, дядь Юр, не видели, – ответила за всех Женька.

Тишка бросила быстрый взгляд в окно второго этажа. Лелик был в комнате десять минут назад. Но с учетом мыши, обнаруженной в ящике буфета бабушкой Раисой, вряд ли отец ищет его, чтобы представить к награде.

Поэтому она промолчала.

Сухопарый собирался уходить, но задержал на ней взгляд.

– Подождите-ка… Ты уж не Янина ли?

Тишка кивнула:

– Здравствуйте.

– Здравствуйте! Вот так дела! Значит, Таня все-таки…

Он осекся. Нахмурился. Скупо улыбнулся, не переставая хмуриться, отчего лицо его приобрело странное выражение, и присел перед девочкой на корточки.

– Я думал, ты старше. Сколько тебе?

– Двенадцать.

Теперь лицо его выразило веселое недоумение. Ну давайте, дядя Юра, присоединяйтесь к клубу желающих сообщить о несовпадении роста и возраста!

Но отец Лелика сказал совсем другое:

– Ты на отца очень похожа. Приятно познакомиться, Янина.

Протянул руку и бережно пожал неуверенную ладошку.

Когда дядя Юра скрылся за деревьями, Женька обошла вокруг Тишки, щуря карий глаз.

– Тебе правда двенадцать?

Девочка кивнула. Внутри билась маленькая яркая радость, надо было не расплескать ее.

– Мне четырнадцать. Она, – Женька кивнула на сестру, – на год младше. Мы тут уже две недели торчим. А тебя надолго сюда?

Тишка пожала плечами.

– Снова язык проглотила, – констатировала Женька. – Слушай…

Она осеклась и вскинула голову. Издалека донесся старческий голос, такой громкий, отрывистый и противный, будто кто-то лупил по ведру железной палкой.

Сестры переглянулись.

– Изольда! – шепнула Женька. Глаза ее расширились. – Живо за ней!

– Я не пойду… – Вероника легла на траву, закинула руки за голову.

– Тухлятина!

Женька метнулась прочь, но в последний момент обернулась и бросила короткий взгляд на Тишку. Трактовать его можно было как угодно. Тишка решила, что это приглашение, и бросилась следом.

Они выбежали к забору и помчались вдоль него. Женька пригибалась и высматривала кого-то сквозь щели между досками, Тишка старалась не отставать.

– Чшш!

Женька остановилась.

За забором кто-то прошел, ворча тем же неприятным скрипучим голосом, от которого перед глазами Тишки промелькнул темно-фиолетовый разряд. До девочек донесся густой запах приторных духов. Обе поморщились.

«Замри!» – одними губами предупредила Женька.

Старуха постепенно удалялась по тропинке. Только аромат висел в воздухе застывшей удушливой волной.

– Кто это? – шепнула Тишка.

– Молчи!

Женька приподнялась на цыпочках.

– Теперь можно!

Она с усилием сдвинула доску забора и открылась узкая щель, в которую Женька протиснулась, не обращая внимания на Тишку. Поколебавшись, та последовала за ней. Ее больно стукнуло по ноге отпущенной доской, Тишка ойкнула, но Женька обернулась и мазнула по ней таким злым взглядом, что девочка прикусила язык.

Теперь они бежали по тропинке, держась в тени забора. Высокая фигура с каким-то нелепым сооружением на голове успела отойти на приличное расстояние.

Женька неожиданно свернула на боковую тропинку между домами. Из-под ног ее выскочила заполошная курица, заметалась, наткнулась на Тишку, взбила воздух крыльями.

Девочка в растерянности замерла, а когда пришла в себя, Женька пропала. Где она? Перепрыгнула через калитку?

На крыльцо соседнего дома вышла толстуха в красном халате и подозрительно уставилась на девочку. Тишка почувствовала себя нарушительницей закона. Она притворилась, что рассматривает жимолость перед домом, зачем-то взрыхлила ногой землю и заторопилась подальше от места несостоявшегося преступления.

Как-то все странно закончилось. Странно и глупо.

Она в задумчивости свернула налево, прошла еще немного, поискала взглядом суматошную курицу и спохватилась, что, кажется, впервые видит эту дорожку. Сунулась в один проход, другой – и поняла, что окончательно заплутала.

Размеров поселка Тишка не представляла. Даже фамилию бабушки с дедушкой не помнила. С другой стороны, деда Прохора наверняка знают соседи: она поспрашивает и найдет свой дом.

– Эй!

Подросток лет пятнадцати стоял, прислонившись к забору, и рассматривал Тишку из-под кепки, надвинутой на глаза. Девочка не заметила, откуда он взялся.

– Заплутала? – Он облизнул губы и отлепился от забора.

– Угу.

– Пойдем, выведу тебя.

Он сплюнул в кусты и уверенно двинулся по тропинке.

– Эй! Стой!

Парень и не подумал слушаться.

– Подожди! – Тишка, запыхавшись, догнала его. – А откуда ты знаешь, куда нужно меня вывести?

– К Савельевым.

«Савельевы!»

Больше Тишка вопросов не задавала. Послушно топала за неожиданным спасителем, радуясь, что не пришлось стучаться в чужие двери и просить помощи.

Дом, утопленный в зелени, она узнала издалека и радостно ускорила шаг. Парень толкнул входную дверь, словно бывал здесь уже не раз.

В столовой собрались взрослые. Тишка запуталась взглядом в незнакомых лицах.

– Ба! Младшее поколение!

– А что это вы такие встрепанные?

– Кушать хотите?

Тишкин проводник все эти вопросы проигнорировал. Кепку снял, ударил взрослым жестом об коленку и даже, показалось девочке, чуть ли не поклонился Прохору, сидевшему во главе стола.

– Заблудилась она, – солидным баском сказал он, кивком указывая на Тишку за своей спиной. – Шарахалась возле Загорских. Я увидел, думаю – ну, беда будет! Подобрал, привел. – И уже с другой интонацией, детско-открытой: – Спасибо, бабушка, я проголодался до ужаса! Сейчас только руки вымою!

Бабушка закивала.

– Ай да умничка, – растроганно сказала щекастая женщина в льняных кудряшках.

Вслед ему Прохор одобрительно крикнул:

– Молодец, сообразил привести!

– Да она совсем потерялась, – донесся из-за дверей мальчишеский голос. – Цыпленочек!

Вокруг раздались смешки. Тишка посмотрела на мать и поспешно отвела взгляд. Как-то незаметно оказалось, что она в чем-то виновата – то ли в том, что заблудилась возле неизвестных Загорских, то ли в том, что согласилась на помощь проводника, обернувшегося ее очередным родственником… Девочка ощущала смутную неправильность происходящего, но никак не могла уловить, в чем она заключается. И почему мальчишка скрыл, что он тоже один из внуков Прохора?

– Иди руки мой, – суховато сказал дед. – В другой раз сперва узнай, где можно ходить, а где нет. А потом уже суй нос. Горожане!