Городской детектив. Штопая сердца Карташева Мария

Глава 1

Вечерняя электричка выдохнула очередную порцию припозднившихся дачников и местных жителей, уезжавших на заработки в большой город. Люди разбежались по поджидавшим машинам, растеклись по плохо освещённым дорожкам, кто-то углубился в пролесок за станцией. Лидия Сергеевна, сев в поджидающий её автомобиль, устало откинулась на спинку кресла и проговорила:

– Нужно что-нибудь поближе к дому искать. Я устала каждый день мотаться.

– Лидочка, может быть тогда обратно в город переедем? – спросил мужчина, сидевший за рулём.

– Дима, тебя не поймёшь. То ты за городом хочешь жить, то наоборот. Тебе-то всё равно где трудиться, а мне приходится мотаться, – начала ежевечерний монолог, сидящая женщина.

– Ну погоди, мне за чертежи заплатят, и мы сможем снять дачу поближе. Не сердись.

– Ладно, – примирительно сказала женщина. – Я хлеб забыла купить, останови у магазина.

– Слушай, там асфальт позавчера сняли, я видел, когда ездил за водой. Не перебьёмся? – скорчил грустную мину мужчина. – Вон и дождь начинается.

– Петя! – оборвала его жена на полуслове. – Ты ж сам потом будешь пыхтеть, что хлебаешь щи без хлеба.

– Лидочка, твой лексикон – моя погибель, – закатил глаза мужчина.

– А моя – твоя лень и безалаберность, – сказала женщина. – Я за целый день и так устала слушать скуление воющих баб. Дай хоть сейчас голове отдохнуть. Вот здесь останови, я через аллейку проскочу, – Лида увидела, что мужчина вознамерился выйти, и остановила его. – Ну куда? У тебя ж горло и бронхи, а там дождь. Я сама. Быстрее будет.

Выйдя из машины, женщина, ковыряя каблуками сырую грунтовку, побежала по тропинке, ведущей через редкий ельник. Она нырнула к освещённому крыльцу магазинчика и, подойдя к прилавку, постучала:

– Эй, девчонки, есть кто?

Но ответом была тишина. Женщина недолго постояла, нервно постукивая кошельком по застеленной оргстеклом деревянной поверхности прилавка.

– Ну где вы там все? Черти! – зло крикнула она и, бесцеремонно откинув дверцу, пошла на поиски продавца.

– Что вам? – испуганно вскрикнула молоденькая девушка, появившаяся из дверей подсобки с большой коробкой печенья.

– Хлеба нужно мне.

После нескольких минут препирательств с продавцом, Лида вышла из магазина, покачала головой и, внутренне продолжая скандальную перепалку, двинулась обратно.

– Ну хоть машину развернул, – проговорила женщина.

Лида кое-как счистила липкую грязь с туфель, поморщилась и, подобрав подол платья, забралась в автомобиль.

– Хамка попалась! Ещё шлялась где-то, – женщина повернула голову в сторону пустого водительского сиденья и замерла. – Куда делся-то? Петя? Петь, ты где?

Женщина открыла дверь, покричала мужчину, потом выбралась наружу и стала ходить кругами, выкрикивая его имя сначала требовательно и громко, потом уже тише и моляще, потом и вовсе расплакалась. Прождав на месте около часа, Лида трясущимися руками набрала номер полицейского участка и, коротко пересказав события, стала ждать прибытия полиции.

***

Ветер трепал деревья, ворожил серыми тучами, носил в прозрачных ладошках воду и дул на стёкла окон, орошая их лёгкой водной взвесью. Питерское лето хмурилось, плакало, тосковало, но никак не могло докричаться до солнца, чтобы то уже заняло своё законное место и хоть ненадолго выглянуло из-за пелены облаков.

Со дня похорон Ильи прошло уже три недели и сегодня было особенно тяжело. Сегодня Илье исполнилось бы тридцать три, но теперь он навсегда останется зажат между двумя датами, выбитыми на гранитном камне. Особенно мучительно для Глаши было то, что шустрые родственники мужчины быстро подсуетились и сдали его квартиру в аренду. И теперь в окнах Ильи вечерами стал загораться свет, в открытых створках строили рожицы дети, а строгая и вечно чем-то недовольная женщина постоянно покрикивала на них.

Теперь Глафира ночью и днём плотно задёргивала шторы и даже, для того чтобы проветрить комнату, просто открывала дверь, а к окну старалась вообще не подходить. Сейчас она смотрела на своё отражение в зеркало, мысленно прощалась с последним днём отпуска и готовилась выйти на работу. Через тошноту, через боль, осторожно ступая по осколкам своей души, она обязана была вернуться в реальный мир и продолжить плясать под дудку какого-то неизвестного кукловода.

– Ты куда, Воробушек? – мать заметила, что Глаша стоит перед открытым шкафом.

– На работу, – даже не поворачивая головы, проговорила Глафира.

– Ох, как же хорошо, что всё это скоро прекратится. Всё, через несколько дней улетим, и этот кошмар с твоей службой закончится. Я хоть спать смогу, – Людмила сложила руки в молитвенном жесте. – Как твои коллеги отнеслись к твоему решению?

– Мама, пышных проводов не будет, – Глаша вздохнула и улыбнулась матери. – Да и потом у них много своей работы, а я там попросту мешаю, как мне кажется. И теперь всё время сижу, перебираю бумажки. Я, наверное, сдала норму по делопроизводству на несколько месяцев вперёд. Я пойду, мамочка, не хочу опаздывать, – девушка чмокнула мать в щёку и выскочила на лестницу.

Присутствие духа ей было сохранять всё сложнее, но изображать улыбку на лице оставалось совсем недолго. Глаша мыслями вернулась к тому дню, когда она смогла прийти домой. Это случилось только через двое суток после тех кошмарных часов в подвале, когда она держала Илью за руку и чувствовала, как замирает его пульс, смотрела в его глаза, а он уговаривал девушку не переживать. И это было самое невыносимое. Двое суток Глафира, после того как она смогла выйти и позвонить Визгликову, не могла даже говорить. Все эти дни она просидела в отделе, и возле неё круглосуточно дежурил кто-нибудь из коллег.

Когда Глафира вернулась домой, то увидела, как по квартире суетливо порхает радостная мама. Людмила собирала на стол, доставала из серванта самый нарядный сервиз редкой красоты, плетёную скатерть и мурлыкала весёлую песенку.

– Глашенька, где ты пропадала? Стасик звонил, сказал, что ты уехала в срочную командировку.

– Да, – девушке с трудом давалось каждое слово. – В Ярославль, – не моргнув, солгала она. – А что у нас за событие?

– У нас не просто событие. У нас потрясающая по своей грандиозности новость. Будут все!

Ужасающую новость о кончине Ильи удалось пронести мимо родителей и даже мимо соседей. Его родственники оказались людьми замкнутыми, они приехали через три дня после кончины, устроили скромные, даже скудные похороны и быстренько оформили договор с агентством недвижимости. Как оказалось, Илья владел квартирой с ними в долях и сейчас шёл долгий и затяжной суд, где эти люди пытались оспорить решение родственницы Ильи. А жить ему позволили здесь по причине того, что у родственников где-то на Урале был небольшой бизнес, который они бросать не собирались и надеялись на расстоянии разобраться с наследственными делами и впоследствии просто сдавать свою часть площади. Поэтому скрыть страшную новость не составило труда.

А новость, которую приготовила мама, была и правда потрясающей. Когда родственники, включая криминалиста Казакова, которого тётя Рая теперь таскала на каждое семейное сборище, уселись за столом, папа Глаши встал и, искренне волнуясь, взял в руки рюмку и торжественно изрёк:

– Дорогие вы мои. Тут произошла странная для меня, но крайне замечательная вещь, – отец ещё несколько секунд выпускал в пространство пустые и ничего не значащие слова, пока Людмила мягко не остановила его и не сказала:

– Короче, Костю пригласили работать за границу.

– Мне такую зарплату обещали, что я даже не мог сначала поверить, – счастливо улыбался отец. – Нет, правда, я даже не знал, что столько денег могут платить.

Всеобщее напряжённое молчание взорвалось трескотнёй разговоров, лёгким звоном стекла, когда со всех сторон полетели тосты с пожеланиями и каким-то радостным весельем.

– Да погодите вы, – еле пробился голос матери Глаши. – Это же не все новости. Место Косте предлагали давно. Но как мы могли уехать и бросить детей? – она загадочно улыбнулась. – Так что Костя сразу поставил условие, что сможем принять предложение, если найдётся место для Глашеньки и Никиты. И что вы думаете? – она снова замолчала. – Нашли! Настолько им нужен Костя, что подняли все свои связи и, тадам, Никите предлагают место в юридической конторе, они там какими-то арбитражами занимаются. Конечно, придётся пройти переквалификацию и ещё кучу всего, но место прекрасное. А Глашеньке предложили место в аспирантуре, – мать с каким-то затаённым страхом посмотрела на Глафиру. – Воробушек, мы просто боялись тебе говорить. Но я надеюсь, что ты понимаешь, какую сумасшедшую карьеру можно там сделать. Конечно, нам всем будет очень непросто, но что такое два–три года нервотрёпки, – Людмила нервно рассмеялась, – зато потом жизнь полностью переменится.

И сейчас сумрак, царивший у Глаши в голове, вдруг развеялся. Эта ситуация была спасительным трамплином, потому что, если родители уедут, Глафира не будет так уязвима, а главное, она получит большую свободу действий.

– Квартиру нам, конечно, придётся продать, но там прекрасно развито ипотечное кредитование, и я думаю, у каждого из нас будет достойное жильё, – вещала мать. – Глаша, Глаша, – пробился голос Людмилы сквозь тяжёлые мысли девушки, – ты же поедешь с нами?

Так Глаше удалось выиграть время, и теперь каждый день она изображала радость, с тяжёлым сердцем врала матери в лицо, что ходит на работу и доделывает дела, а сама бесцельно кружила по улицам, отгуливая свой навязанный и обязательный отпуск. Вот и сегодня, в последний день, когда ей нельзя было показываться в управлении, Глаша вспомнила, что сегодня у Ильи день рождения, и если она не заставит себя взглянуть на его могилу, то сломается окончательно и возврата из этой беспросветной тьмы не будет.

***

Стылый летний ветер тянул между могильных оградок и крестов невыносимую тоску, он волочился за Глашей и ей казалось, что кто-то идёт рядом, вздыхает, кладёт руку на плечо и вот-вот заглянет в глаза. Морось дождя всё нарастала, и вскоре с неба полились каскады воды, пространство заволокло грозовой тьмой, и вдали заскрипели раскаты грома. Глаша плотнее натянула капюшон, поморщилась, оглядывая пластырь намокших джинсов, и подумала, что домой можно будет вернуться пораньше под видом того, что пришла переодеться.

Ещё издали девушка заметила свежую россыпь цветов, несколько скромных венков и ту самую гранитную плиту, на которой теперь будет жить память об Илье. Она остановилась поодаль, не решаясь приблизиться, потом вздохнула и, собравшись с духом, дошла до места, опираясь на холодный металл соседних оградок. Глаша долго стояла, вглядываясь в весёлое лицо, смотрящее с овала фотографии. Потом, отирая с лица натёкшую воду и слёзы, присела на простую скамейку, наспех сколоченную из досок, и долго смотрела на могильный камень.

Глаша сидела спиной к огромному раскидистому дереву и думала, что в таком месте Илье точно будет спокойно; он любил растения, а это дерево стало теперь сенью для его могилы. Оборвав себя на половине этих мыслей, девушка подняла глаза и ощутила бесконечное, горькое одиночество, словно те, стоявшие неподалёку мраморные ангелы, что царапали мятущийся сумрак каменными крыльями. Но Глафире стало немного легче: теперь она смогла выплакаться. Здесь, на кладбище, это было уместно и к тому же кто пойдёт в такую штормовую погоду навещать своих усопших близких.

Но вдруг Глафира заметила движение между могилами и удивилась, что кто-то, кроме неё, готов принести своё горе в такую непогоду и пострадать в одиночестве. И хотя из-за дождя и качающихся веток кустарника было плохо видно, кто там ходит, и она особо и не всматривалась, всё-таки ей показалось странным, что человек прошёл несколько раз по одному и тому маршруту, причём сначала медленно и тяжело, а потом гораздо легче и быстрее.

Не обнаруживая себя, девушка быстро пробралась за естественной оградой кустарников, и минут десять сидела возле большого камня, откуда хорошо была видна тропинка. Но поскольку больше никто не появлялся, Глаша подумала, что опоздала, а человек наверняка ушёл. Скорее всего, это был работник кладбища и, видимо, очень усердный, раз работал в такую погоду. Дождь только усиливался, гром уже перебрался ближе и теперь поминутно трещал в вышине, ветер жестоко трепал деревья, а молнии лупили в разные стороны, высвечивая бледные лица изваяний, верхушки деревянных крестов и оградки. Глаша уже решила, что с неё такого странного времяпрепровождения и слишком реалистичных декораций достаточно, и хотела уходить, как вдруг очередной всполох высветил ещё один огромный валун, лежащий в метрах пятидесяти от неё. И увиденное просто выбило почву из-под ног у девушки. Она быстро достала телефон и стала судорожно включать видеокамеру.

Прямо перед ней разыгрывалась жуткая сцена. Глаша могла поклясться, что минуту назад здесь никого не было, но сейчас на камне стоял человек, он воздевал руки к небу, а самое страшное было то, что возле его ног лежало тело. Безвольно висящие руки, свёрнутая набок голова, проваленная синюшная кожа под глазами и неестественный желтоватый оттенок кожи, всё это Глаша успела увидеть в свете короткого электрического разряда. Следующая же за яркой вспышкой темнота, как ластиком стёрла картинку.

Глафира буквально вжалась в камень, за которым скрывалась, её трясло от холода и от кошмарной картинки, она не могла совладать с собой и снова выглянуть из укрытия. Но вдруг её метущийся от страха взгляд упал на могилу Ильи, девушка замерла, дрожащей рукой вытерла кривящийся рот, готовый выпустить рыдающий крик, и ей показалось, что на секунду бешено скачущее сердце остановилось. Внезапно Глаша поняла, что это будет её прощением. Она просто обязана понять, что там случилось и не тогда, когда приедут другие люди, а именно сейчас, ибо она сама выбрала этот путь. И хотя в это жерло бури, к холодной стенке могильного камня её привела какое-то детское упрямство, с которым она рвалась на работу следователя, сейчас девушкой руководили другие чувства, которые гнали её через собственный животный страх, через ужас, бьющий по глазам увиденной картинкой.

Глаша ещё раз выглянула из-за камня, убедилась, что одна, и потихоньку выбралась из укрытия. Человек, стоящий на камне явно думал так же, что в такую пору на кладбище точно никого не будет, и поэтому вёл себя довольно открыто. И сейчас, когда Глафира осторожно оглядывалась, она увидела, что от видимой отсюда ограды кладбища отъезжает автомобиль. Девушка попыталась заснять его, но телефон уловил только движение деревьев и темноту. Бросаться за ним было бессмысленно, грунтовка втыкалась в пролесок, а дальше можно было уехать по трём направлениям, и девушка бросилась к тому камню, где прежде возносил руки к небу мужчина. Но здесь не было никаких следов, словно в живом воображении Глафиры это всё нарисовал страх. Но ей удалось заснять краткую часть жуткого представления, и она твёрдо была уверена в том, что видела. Сейчас Глаша вспомнила, что видела, как он ходил несколько раз туда-обратно и явно носил что-то тяжёлое. Оглядевшись, она заметила, что внизу тропинки стоит какое-то здание, оказавшееся приземистой постройкой, почти полностью затянутой поволокой разросшегося кустарника. Глаша, скользя по раскисшей тропинке, добралась до подгнивших деревянных дверей и увидела, что возле самого входа на каменном приступке остались грязные оттиски ботинок. Стараясь не затоптать следы, Глафира толкнула дверь и заметила, что на ручки намотана цепь, скованная новеньким замком. Девушка постаралась максимально расширить видимое пространство, толкнула дверь и та поддалась. Глаша заметила, что гвозди, державшие дверную ручку, еле цепляются за волокна старой, позеленевшей древесины. Девушка поднажала и провалилась вслед за отлетевшим полотном внутрь холодного сумрака чьей-то усыпальницы.

***

Визгликов вынырнул из монотонного перебора слов нового начальника, глянул на экран телефона и, слегка удивившись, нажал на кнопку ответа, покивал и сказав кратко:

– Едем, – отключил телефон.

Новый начальник отдела, полковник Кропоткин, уже четверть часа расписывающий расхлябанное поведение сотрудников, прервался на полуслове и зло глянул в сторону Визгликова.

– Что Станислав Михайлович? Собрание не для вас? Или вы предпочитаете вместо того, чтобы в своей жизни хоть что-то умное услышать, переговариваться с кем-то более достойным, по вашему мнению? – сощурив глаза, прокаркал начальник отдела.

– Нет, – невозмутимо сказала Визгликов. – Я выезжаю на место происшествия.

– Я тебя уволю! За самоуправство, за самодурство! – грохнул по столу кулаком Андрей Ярославович. – Ещё неизвестно, что там с твоим братом такое, может вы в подельниках. Я вообще хотел бы отстранить тебя от службы.

– Это пожалуйста, я буду только рад. Но пока вы строчите отчёты и пишите докладные, я немного поработаю, – Визгликов оглядел коллег. – Там Польская труп нашла, надо ехать.

Лисицына удивлённо воззрилась на Стаса, потом перевела взгляд на Кропоткина и со вздохом произнесла:

– Я как ваш заместитель внимательно выслушаю всё, что вы скажете, а потом передам команде. Мне представляется неразумным игнорировать сигнал от нашего коллеги, тем более такой тревожный. Или вы предлагаете, чтобы на место происшествие вызвали местное следствие и потом начались вопросы?

– А что, эта Польская ещё разве сотрудник? – недовольно произнёс начальник. – Я же распорядился её убрать.

– Одного вашего желания для этого недостаточно. Глафира Константиновна прекрасно исполняет свои обязанности, и у меня пока нет повода для её отстранения от работы, – устало произнесла Лисицина и сделала незаметный для Кропоткина изгоняющий жест, давая понять Визгликову, чтобы они ехали по делам.

***

Прибыв на место, Визгликов, Латунин и Погорелов быстро преодолели добрый километр пути, ведущий к новым захоронениям, и вскоре оказались на границе со старой частью кладбища, где их ждала Глафира, которой в помощь был реактивно направлен местный экипаж ППС. Глафира, которая упорно отказывалась идти греться в машину, дрожа от холода, вся перепачканная при падении, выползла из склепа навстречу коллегам и, глянув на них, произнесла:

– Я дверь выбила, наверное, улики попортила. Там, кстати, не один труп, там просто ад какой-то, – девушка потыкала себе за спину рукой.

Визгликов, не скрывая крайнего изумления, глянул на оперативников, потом на Глашу и медленно произнёс со скорбной миной:

– Глафира, ты даже себе представить не можешь, как я рад, что ты в строю, – он помолчал и проговорил. – Ты можешь мне объяснить, какого ляда ты в грозу на кладбище припёрлась?

Глаша потупила глаза, показала рукой в сторону и мрачно проговорила:

– Я Илью навещала, у него сегодня день рождения, – девушка вздохнула, – было бы, а я ни разу не была ещё здесь.

– Ну ты, как всегда, выбрала самое удачное время, – тихо проговорил Визгликов. – Ладно, быстро обрисуй, что ты тут видела, и ребята, – он кивнул на патрульных, – тебя домой отвезут. Тебе как минимум переодеться нужно. Хорошо ещё, ты навстречу нормальным людям оттуда не появилась, а то кто-нибудь точно бы в ящик сыграл, – покачал головой Визгликов.

Глафира молча включила телефон и протянула его Визгликову. Стас несколько секунд вглядывался в тёмную картинку, потом на экране полыхнула молния, и он увидел, то же что и Глафира. Визгликов помрачнел, тяжело вздохнул и тихо проговорил:

– Я так думаю, тебя Кропоткин будет уничтожать медленно и с большим удовольствием. Он-то не знает, что от тебя можно вот такой подлянки ждать, ещё и с видеофиксацией. Ладно, ты домой, а мы в усыпальницу. Позже в управлении встретимся.

Визгликов, морщась от затхлого духа и освещая себе путь фонарём, спустился по ступеням и замер на пороге. Склеп был явно очень старый, пол уходил в глубину примерно на метр, вниз вели широкие мраморные ступени, пол был выложен огромными серыми плитами, и по стенам тянулись длинные ряды пустых пологов. Посреди каменного зала стояло возвышение в виде стола, и сейчас на нём, вытянув руки над головой, лежал юноша.

Наверху послышались охи и вздохи, Стас развернулся и увидел, что к нему спускается Погорелов, который уже успел сходить за местным сторожем и сейчас слушал нестройный рассказ старика, крепко перемешанный с водочным перегаром.

– Слышьте, граждане милиционеры, ну отродясь такого не было, чтобы у нас что-нибудь происходило. Вы вот не подумайте, что я хвастаюсь, но у нас даже не озорует никто, – мужчина тряс себя за грудки. – Мы даже хануриков всех и алкоголиков извели, – гордо проговорил он, потирая синий от многодневной щетины подбородок.

На этих словах он вдруг увидел распростёртый труп и остановился:

– Пресвятые угодники! – мужчина размашисто перекрестился и, выпучив глаза, стал пятиться назад. – А что это?

– Труп, – лаконично ответил Погорелов.

– Но у нас же всегда всё в порядке было, все покойники по расписанным местам лежат, – даже как-то расстроенно протянул старик.

– Ну, значит, этот с нарушениями прибыл, – мрачно пошутил Визгликов. – Вы б пока на улице подождали, – он укоризненно посмотрел на Погорелова, – рвение я оценил, но лишние следы нам не нужны. Там уже определились, кого к нам откомандировать могут?

– Казаков звонил, он едет. Кто из паталогов, пока не знаю, – коротко бросил Погорелов и повёл сторожа на улицу. – Сейчас вернусь.

Визгликов быстро осмотрел труп юноши и, посветив себе под ноги, увидел, что пыль на полу сбита, и длинный тянущийся след ведёт за угол. Стас двинулся вперёд, расчищая темноту светом фонаря. Дальше, после маленького коридорчика, был ещё один зал, где тянулись такие же каменные пологи, как и в первом, но здесь ситуация была другая, на некоторых из них лежали чёрные мешки. Стас внутренне напрягся, выудил из кармана полиэтиленовый пакет и прощупал один из мешков. Там совершенно точно было тело.

– Чего здесь? – спросил Погорелов, появляясь в дверном проёме. – Я даже не знал, что такое есть у нас. – очерчивая фонарём пространство, проговорил опер.

– Здесь, Серёга, тела, – коротко резюмировал Стас. – Пошли на выход. Как минимум хорошие фонари нужны и сейчас наша основная задача сохранить место в первозданном виде, не уничтожая улики своими действиями.

Визгликов и Погорелов молча выползли из подвала, Стас глотнул свежего подсушенного ветром воздуха и посмотрел на слегка очистившееся от накипи туч небо.

– Краткая минута спокойствия, – вдруг сказал он. – Сейчас начнётся свистопляска. А мы ещё тот клубок не размотали. – он махнул рукой. – А чего у нас Латунин такой пасмурный? У нас, конечно, мало поводов для радости, но Роман чего-то вообще скис.

– Да там личное, – тихо ответил Погорелов.

– У нас личного нет, всё только общественное, так что, Погорелов, колись, – вяло поинтересовался Стас.

– Надежда его замуж выходит.

– Ну ничего, зато вера и любовь всегда останутся с ним, – покивал головой Стас. – Я думал, что-то серьёзное.

Недолгий просвет снова заполнился сизым градиентом туч, начал накрапывать лёгкий дождь, Погорелов отправился искать мощные фонари, на указанной сторожем близлежащей стройке, а Визгликов пошёл навстречу спешившему Казакову.

– Стас, что у вас случилось? – спросил Юрий, держась за могильные ограды, чтобы не упасть на скользких дорожках.

Но как бы аккуратно он ни спускался, всё равно щедрая порция грязевых брызг щедро ложилась на светлую ткань идеально отутюженных брюк.

– Не по сезону ты одет, – протянул руку Стас.

– Так ведь лето, – поморщился криминалист. – Ну хотя бы календарное.

– Сейчас фонари принесут, вроде нашли. Там трупы в склепе.

– В этом нет ничего необычного. Именно в склепах они и бывают, – поднял брови Казаков.

– Ну как сказать. Их, похоже, ночью сегодня привезли, так сказать, не уведомив местные власти, – сказал Стас.

– Кто нашёл? – пресно спросил Казаков, быстро набирая сообщение на телефоне. – Сторожа?

– Нет. Глаша, – ответил Стас.

Казаков покивал, потом до него дошёл смысл сказанного, и он оглядевшись протянул:

– А что она здесь делала?

– Юра, я тебя уважаю и очень прошу сейчас мне не задавать архисложных вопросов. Я вообще плохо понимаю, как устроен запутанный сюжет Глашиной жизни. Я даже почти не удивился, когда после трёхнедельного молчания она сегодня позвонила и сказала, что труп нашла. И вот это, – он показал Казакову видео, снятое Польской.

– Надо бы её вместе с родителями всё-таки отправить на ПМЖ в Швецию, – задумчиво произнёс Казаков.

– Юра, чем тебе шведы не угодили? – вяло отозвался Стас. – Польская – наш крест, и, поверь, мы никакими усилиями её не выкорчуем из отдела.

Вдалеке показался Погорелов и местный участковый, который помогал тащить фонари и тянул за собой огромную катушку удлинителя.

– Ну, похоже, можно начинать, – сказал Визгликов.

***

К концу рабочего дня большая часть отдела смогла собраться в рабочем кабинете и поделиться нерадостными новостями, так как Кропоткин через секретаршу объявил о новом совещании.

– Если мы будем каждый день тратить на его торжество самолюбования чёртову тучу времени, то некому будет разгребать очередное дело, – ворчливо заметил Стас.

– Вариантов у нас нет, – поджав губы, сказала вошедшая Лисицына. – Пошли, на месте доложите, что там по кладбищу.

Но «вечерняя сходка», как её шутливо называл Визгликов, была особенно радостной. Кропоткина вызвали в столицу, о чём он скоро сообщил, оставив вместо себя Лисицыну и отбыв буквально сразу после всех наставлений в сторону подчинённых.

– Может его там оставят? – спросил Визгликов. – А то нам в качестве наказания одной Польской достаточно.

– Спасибо, – простуженно проскрипела Глаша.

– Молчи, бацилла, ты нас всех заразишь, – отмахнулся Стас.

Лисицына села в начальственное кресло, постучала карандашом по столу и сказала:

– Давайте посерьёзнее. Стас, что там по кладбищу?

– Ну, неучтённых покойников мы вывезли.

– Станислав Михайлович! – прогремела Лисицына. – Давайте посерьёзнее. – повторила она.

– Вот и я говорю, что начальственное кресло сразу же чистит горловые чакры, – проворчал Визгликов. – В склепе мы обнаружили шесть тел. Возраст и пол разные, то есть там и мужчины, и женщины. Самому младшему на вид лет тридцать, старшему ближе к шестидесяти, по словам патологоанатома. Причину смерти, на первый взгляд, обнаружить не удалось, обещали вскрыть и сказать, отчего оные горемыки скончались, – Визгликов пожал плечами. – Каких-то особых примет, вроде отпечатков пальцев или оброненного паспорта убийцы тоже не обнаружено.

– Роман, – Лисицына посмотрела на Латунина, – позвони в цирк, пожалуйста. Скажи, они клоуна у нас забыли. Стас, хватит! Там шесть трупов, а ты глумишься. Есть надежда, что он туда вернётся? Что чутьё подсказывает? Это может быть ритуальным убийством?

– Ну, было бы неплохо, можно даже засаду организовать, но товарищ Польская вышибла дверь в склеп, а так как последняя на ладан дышала, то рассыпалась в щепки. Реставрировать труху не удастся, поэтому вряд ли злоумышленник, увидев новёхонькую загородку, пойдёт дальше.

– Понятно, – Лисицына мазнула недовольным взглядом по Глафире. – У нас Нефёдова-младшая вообще неизвестно где. У нас чёрт-те что творится, а нам смешно.

– По Ане Нефёдовой могу доложить следующее, – Кирилл раскрыл папку, – дядя Веселовой активно сотрудничает, он реально за неё переживает. Мы с ним прошлись по всем родственникам, даже по тем, о ком он и забыл. К нескольким съездили, но увы, никаких следов Маргариты. Но есть интересная деталь, – Кирилл вынул из дела фотографию. – Это подруга Веселовой, Юля, они с этой девочкой дружили довольно долго, пока Юлю не удочерили. Так вот, мы уже несколько дней не можем связаться с её родителями. Их курировать служба опеки перестала давно, через школу сложно зайти, сейчас лето, а родители Юли сейчас в отпуске. Выясняем, куда могли уехать, и у них, по словам соседей, дача есть.

– Отлично, – съязвила Лисицына. – Три недели работы и почти нулевой результат. Но хотя бы что-то. Спасибо, Кирилл. Есть просвет в поисках Лопатина-старшего? – она адресовала вопрос Визгликову.

– Нет, – Стас покачал головой. – Мишку мы привезли, но он ничего не знает. Ему передал этот листок с наброском какой-то возможный свидетель. Сосед мужика, у которого заказывали баннер. Он тогда и видел, по его словам, Андрея. Нарисовал и отдал Мишке. Тот дурак себе надумал конец света и рванул в послушники, ибо расследовать возможные преступления своего родителя никак не мог. Подумать о том, что это может быть элементарной подставой, он не догадался.

– Почему ты думаешь, что это подстава? – спросила Анна Михайловна.

– Потому что я рассматриваю все варианты.

– Надо бы найти этого соседа, – вставил слово Погорелов.

– Он снимал там квартиру, паспорт никому не показывал, потому что знакомый знакомого и так далее, – начертил фигу на листке бумаги Стас. – И знаем только имя. Зовут его Лавр, он так Мишке представился.

– Лавр? – Глаша вскинула глаза на Стаса.

– Да.

– Дядя Веселовой сказал, что один раз слышал такое имя. Вроде ей какой-то мужик помогает, она его однажды Лавром назвала. Он ещё тогда о нём упомянул в детдоме.

– Три недели! А такая важная информация не была выявлена, – гаркнула Лисицына. – Обязываю всех быть полностью в курсе дела. Вся информация мне на стол.  Хоть ночью наизусть учите. Это понятно?

Все молча покивали, и только Глаша откашлялась, распрямила плечи и, глядя в стол, проговорила:

– Ну, наверное, как-то неправильно жалеть мои чувства, – Глаша тщательно складывала из листка бумаги квадратик. – Я вам всем очень благодарна, но теперь моя очередь. Точнее, теперь я смогла полностью восстановить тот день в своей памяти. Сегодня смогла.

***

Глафира отпила ещё глоток коктейля, с сожалением поставила бокал на стол и, поднявшись с места, двинулась к выходу.

– Глаша, а можно я с тобой? – несмело произнёс Илья. – Ну так мы хоть какое-то время вместе побудем.

Глафира на секунду задумалась, потом пожала плечами и сказала:

– Ну, поехали. Только там может быть какая-нибудь неприятная картина.

Поймав такси, Илья с Глафирой сели на заднее сиденье, и Илья всё время возбуждённо выспрашивал у Глаши, куда они едут и что будет, когда приедут.

– Илья, мне Визгликов сказал, что ничего серьёзного, но я ближе всего. Поэтому ты просто постоишь на улице, а я просто пойду и посмотрю в чём дело. Если и правда всё быстро, то мы и дальше поедем пьянствовать. Лично я не могу уже полноценно работать, ибо половину бокала я всё-таки осушила, – сегодня Глаша впервые почувствовала, что совсем не хочет работать.

Выйдя в означенном месте, Глаша и Илья огляделись. На улице было пусто, старые здания, готовясь к сносу, по-своему грустили, даже свет местных фонарей был не яркий, белый, как у их коллег, а какой-то старый, как говорит нынешняя молодежь, ламповый. Глафира несколько раз набрала номер, с которого звонил Визгликов, но абонент был недоступен, и она пошла по примерным устным ориентирам, которые он ей оставил.

– Куда все делись-то? – пожала она плечами. – Илья, подожди меня здесь, я сюда загляну, – она показала на дверь, над которой висела половина оборванной таблички с надписью «…ары». Стас Михайлович, вы здесь?

Услышав чей-то глухой голос, Глафира удовлетворённо кивнула и пошла внутрь. Девушка, подобрав полы длинного сарафана, переступила валяющиеся ящики, шёпотом определила место, куда идти к Визгликову и, войдя в сырое, тёмное помещение, огляделась.

– Ну где вы там?

– А мы здесь, – отозвался незнакомый голос.

Глаша развернулась, и ей показалось, что из лёгких мгновенно выкачали весь воздух. Позади неё стоял мужчина, перед которым стоял Илья, и возле его горла блестело лезвие ножа.

– А ты мне нравишься всё больше и больше. Ты даже облегчила мне задачу, – шёпотом проговорил человек. – Я думал красиво расписать тебя, но ты привела друга и теперь в вашей команде будет ещё кто-то, кроме Визгликова, кто будет нести глубокое личное горе. Так даже интереснее.

– Прекратите немедленно! Сюда едут оперативники, я их сразу вызвала, как только выехала на место, – строго сказала Глаша, у которой сердце прыгало где-то в пятках, а живот сводило судорогой. Она прекрасно понимала, что ни здесь только втроём и что сейчас напротив неё стоит как раз тот человек, которого они тщетно ищут.

– Прекрасно, тогда нам нужно поторопиться.

Вдруг несколькими точными движениями мужчина сделал разрезы на запястьях Ильи и толкнул его Глаше на руки. А когда она бросилась навстречу и поймала летящее тело, ломаясь в коленях под его тяжестью, мужчина проговорил:

– Ты здесь будешь сидеть два часа. Ты будешь смотреть, как он умирает, и даже не подумаешь его спасти. Если ты меня ослушаешься, то твоих родственников: прекрасную маму, отца, брата и его отпрысков и даже бабушку постигнет не менее тяжёлая участь, – он помолчал. – Это вам всем наставление. Никто не имеет права уйти. Никто не имеет права отказаться от дела. И поверь, если ты сейчас дёрнешься, я об этом узнаю. И я приду за твоими близкими, – он помолчал. – Хотя тебе выбирать, ведь ты можешь сейчас вызвать скорую и его спасут. А можешь сидеть и несколько часов смотреть, как он умирает.

Глаша знала, что она не будет делать выбор. Она навсегда осталась в том подвале, где сидела прижатая тяжестью тела Ильи, видела вытекающую из него кровь, держала его, когда он бился в конвульсиях последней агонии. И тогда родилась совершенно другая Глаша, и на улицу вышла только её тёмная сторона, потому что всё хорошее делало девушку слабой.

Глава 2

В раскрытые окна надсадно орала музыка. Сумбурный мотив прицельными ударами бомбил соседские головы, люди в возмущении глядели вверх, откуда слышались пьяные крики, клубами вырывался сигаретный дым, и чей-то голос вторил незамысловатым словам.

– Когда наш двор перестал быть приличным? – проговорила Людмила, выкладывая на тумбочку в Глашиной комнате порошки и пилюли, которые, если верить рекламе, должны были в считаные дни поставить её на ноги. – И как ты могла подцепить инфлюэнцию в это время года?

– Мама, – хрипло отозвалась Глаша из-под одеяла, – я понимаю, что тебе нравится это красивое слово, но у меня обычная простуда. У неё точно нет дворянских корней.

– Пошути, пошути. Тебя в самолёт в таком виде не пустят. А опоздать мы не можем, – женщина старательно растворила в тёплой воде порошок розового цвета, остро пахнувший какой-то химией с малиновой отдушкой, – папу уже ждут на работе, и если он не приедет, то заплатит какой-то неприлично большой штраф, – Людмила встряхнула градусник и протянула Глафире. – На, поставь этот.

– А что прошлый как-то неверно показывал? – Глафира поморщилась от прикосновения холодного стекла.

– Кстати, – пропуская вопрос мимо ушей, сказала Людмила, – тётя Рая решила, что она будет жить на даче. Бабушка теперь тоже хочет перебраться туда на круглогодичное проживание, пока мы не купим дом на новом месте. Потом переберётся к нам.

– А Казаков тоже там жить будет? – ухватилась за информацию Глафира, прикидывая, что вполне можно что-то придумать и снимать квартиру у криминалиста, если он удачно переедет жить на их дачу.

– Ну, похоже что так, – Людмила вдруг задумалась. – Нужно Любу попросить мёд привези. Ей какой-то особенный привезли.

– Мама, я буду в порядке, – проскрипела Глаша, а сама подумала, что теперь не придётся лгать и выворачиваться, чтобы как-то объяснить матери, что она останется здесь. Теперь можно попросту крепко заболеть.

В форточку ворвался очередной залп скверной музыки, и Людмила испуганно вздрогнула.

– Я, наверное, сейчас буду звонить участковому, – покачав головой, проговорила Людмила, – я не пойму, когда закончится этот балаган.

– Дай мне телефон, – мрачно сказала Глаша, утянула мобильник к себе под одеяло и, набрав номер дежурного, проговорила. – Это Глафира Константиновна. Да, Польская. Простудилась. Не в службу, а в дружбу, можно квартирантов утихомирить, а то весь двор на ушах стоит, – она протянула матери мобильник и проговорила. – Сейчас их успокоят. Видишь, не так уж и бесполезна моя работа. Есть нужные связи.

– Меня радует только одно, что скоро у тебя будут приятные, респектабельные связи, а вскоре, я надеюсь, и романтические, – мечтательно проговорила мать. – Мы купим домик возле какого-нибудь красивого озера, и я там буду гулять с внуками. Причём не только с Никиткиными детьми, но и с твоими.

– Ну, главное, чтобы они там не утонули в красивом озере, а то испортится всё очарование, – ляпнула Глаша.

Людмила долго и молча смотрела в приоткрытую щёлку одеяла, откуда торчала половина лица дочери, потом покачала головой и развернувшись вышла.

– Меня скоро нельзя будет людям показывать, – прошептала Глафира.

За те несколько дней, пока она лежала в кровати, Глаша уже десяток раз пересмотрела снятое видео, но ничего нового или примечательного не обнаружила. Зато заметила, казавшуюся ей забавной, особенность – теперь она постоянно сталкивалась лицом к лицу с преступниками. Нет, она, конечно, предполагала, что так и будет, когда шла работать в правоохранительные органы, но положение следователя-жертвы её смущало.

Эти рассуждения увлекли девушку в пугающий пятнами страха сон, и проснулась она далеко за полночь, плавая в испарениях болезни, с прилипшим к затылку комком волос и бешено бьющимся сердцем. Задыхаясь кашлем, Глаша потянула руку к телефону и набрала номер Визгликова.

– Ты опять труп нашла? – произнёс Стас.

– Не смешно, – глухо сказала Глаша.

– Поверь, я с тех пор, как ты в отдел пришла, смеяться перестал. Ну что тебе?

– Я вспомнила. У него на тыльной стороне локтя татуировка была. Увидела, когда он руки к нему тянул. Там точно что-то было изображено.

– Может, пятно родимое? – спросил Визгликов.

– Нет, скорее всего, татуировка. Края чёткие и образ рисунка. У невуса обычно более размытая структура.

– У кого? – переспросил Стас.

– Родимые пятна так называют – невус, – повторила Глаша.

– Польская, если ты думаешь, что, произнося незнакомые близким и коллегам слова, ты выглядишь умнее, то спешу тебя разочаровать. Это не так. И ещё. Если бы ты вот вспомнила адрес преступника, его лицо, фамилию или имя, то по такому поводу можно звонить одинокому мужчине ночью. А чтобы поведать о его невусах можно и утра дождаться, – размеренно произнёс Стас.

– Но вы-то мне звоните по ночам.

– Мне можно, – важно произнёс Стас.

– Офигенный аргумент, – зашлась кашлем Глаша и повесила трубку.

Через два дня Глафира стояла замотанная в халат на пороге дома и увещевала чуть ли нерыдающую мать.

– Мама, хватит концерт разыгрывать. Я словно маленькая девочка, которую нельзя дома в одиночестве оставить. Что это за бред, – всплеснула руками Глафира.

– Глаша, самое ужасное, что тебя будут терзать просмотрами, – Людмила покачала головой, печально глядя на чемодан. – Я договорилась с агентством, что они сами всем займутся. Там у Наташи работает дочка.

– Мама, всё будет хорошо, – в тридцатый раз повторила Глафира и наконец выдохнула.

В дверях показался запыхавшийся отец и разочарованно протянул:

– Люда, мы опоздаем на рейс. Никита с ребятами туда подъедут сами. Поехали скорее, – Польский-старший обнял дочь, наскоро клюнул в щёку и проговорил. – Глафира, не подведи меня, быстро на поправку и ждём тебя на следующей неделе.

– Да, пап. Конечно.

– Сейчас, сейчас, – Людмила всё ещё стояла на пороге, рассеянно шарила по квартире глазами, словно не веря, что сейчас она переступит порог родного гнезда в последний раз.

Через полчаса обессиленная Глаша осталась совершенно одна, она поплелась к кровати, рухнула в мятую постель и долго лежала, утопив лицо в подушку. Ей уже вчера стало гораздо легче, но она старательно изображала все признаки болезни и ухудшения и уже не могла дождаться, когда можно будет стянуть с себя опостылевший халат и приняться за работу. Телефон на тумбочке зазвонил, и Глаша, покосившись на него, вздохнула. Звонила мама.

– Глафира, а что происходит? – спросила мать каким-то странным голосом.