Предложение джентльмена Куин Джулия

И Бенедикт почувствовал, что, если сейчас же не познакомится с красавицей, не откроет секрета этого безбрежного счастья, он не сможет жить дальше.

Позабыв про Пенелопу, он стал протискиваться сквозь толпу и вскоре оказался в нескольких шагах от нее. Однако трое джентльменов успели его опередить и уже расточали незнакомке слащавые комплименты. Бенедикт с интересом наблюдал, как она отреагирует. Незнакомка не заставила себя долго ждать, и ее реакция поразила его.

Ни капли напускной скромности, притворной застенчивости или дурацкого хихиканья, как повела бы себя любая из его знакомых женщин.

Она просто улыбнулась. Вернее, просияла. Бенедикт прекрасно знал, что комплименты призваны заставить человека, которому они предназначаются, почувствовать себя счастливым, но еще ни разу в жизни не видел, чтобы женщина реагировала на них с такой неподдельной, какой-то детской радостью.

И он шагнул вперед. Он хотел, чтобы радость эта была обращена на него одного.

– Прошу меня простить, джентльмены, но леди обещала этот танец мне, – солгал он.

В прорезях маски было заметно, как ее глаза сначала расширились, потом насмешливо сверкнули. Бенедикт протянул руку, моля Бога, чтобы незнакомка не обвинила его в обмане.

Однако она лишь улыбнулась, и от этой широкой, радостной улыбки сердце Бенедикта затрепетало. Незнакомка вложила свою руку в его, и только тогда он понял, что все это время сдерживал дыхание.

– Вам разрешено танцевать вальс? – шепотом спросил он, когда они подошли к танцевальной площадке.

Девушка покачала головой:

– Я не танцую.

– Вы шутите.

– Боюсь, что нет. Дело в том… – она наклонилась к Бенедикту и с сияющей улыбкой призналась, – что я не умею танцевать.

Бенедикт изумленно воззрился на нее. Она двигалась с врожденной грацией, и потом, как может девица ее возраста и воспитания не уметь танцевать?

– Остается только одно, – прошептал он. – Научить вас.

Глаза незнакомки расширились, губы приоткрылись, и с них сорвался изумленный смех.

– Что тут смешного? – спросил Бенедикт, и сам с трудом сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

Она улыбнулась ему так, словно они были знакомы уже сто лет.

– Даже я знаю, что на балу не учат танцам.

– Что вы подразумеваете под этим «даже я знаю»? – прошептал Бенедикт.

Незнакомка промолчала.

– В таком случае придется мне самому заняться вашим обучением, даже если придется сделать это силой.

– Силой? – переспросила незнакомка.

– Было бы не по-джентльменски не исправить подобного плачевного положения дел.

– Плачевного, говорите?

Бенедикт пожал плечами:

– Прекрасная женщина, не умеющая танцевать, – это преступление против природы.

– Если я разрешу вам научить меня танцевать…

– Когда вы разрешите научить вас танцевать, – перебил ее Бенедикт.

– Если я разрешу вам научить меня танцевать, где вы собираетесь проводить урок?

Подняв голову, Бенедикт обвел взглядом бальный зал, что при его внушительном росте – а он был самым высоким среди присутствующих – сделать это оказалось ему совсем не трудно.

– Придется удалиться на террасу, – сказал он наконец.

– На террасу? – переспросила незнакомка. – А там не слишком многолюдно? Вечер выдался теплый.

– На хозяйской террасе никого не будет, – заявил он, наклоняясь к ней.

– А откуда в таком случае о ее существовании известно вам? – удивилась незнакомка.

Бенедикт изумленно уставился на нее. Неужели она и в самом деле не знает, кто он такой? Не то чтобы он был такого высокого мнения о своей персоне, чтобы считать, что все в Лондоне обязаны его знать. Но он был Брджертоном, а если человек знаком с одним Бриджертоном, это означало, что он непременно узнает другого. А поскольку не было в Лондоне человека, который ни разу не столкнулся либо с одним, либо с другим Бриджертоном, Бенедикта узнавали повсюду, хотя бы как «Номер два».

– Вы не ответили на мой вопрос, – прервала его размышления таинственная незнакомка.

– Откуда я узнал о хозяйской террасе? – Бенедикт поднес ее руку, затянутую в перчатку из изумительного шелка, к губам и прильнул к ней поцелуем, после чего ответил: – Скажем, у меня есть свои методы.

Однако незнакомка все никак не могла решиться, и Бенедикт, заметив это, тихонько потянул ее к себе и, когда она оказалась совсем рядом, проговорил:

– Прошу вас, потанцуйте со мной.

Она сделала шаг вперед, и Бенедикт понял: с этого момента жизнь его изменилась навсегда.

Войдя в бальный зал, Софи не сразу его увидела, однако почувствовала его присутствие, и когда он появился перед ней, словно Прекрасный принц из детской сказки, она поняла: именно из-за этого мужчины она тайком приехала на бал.

Он был высок и необыкновенно красив – если судить по части лица, не скрытой маской. Его темно-каштановые волосы в мерцающем свете свечей казались слегка рыжеватыми. На губах играла ироническая улыбка.

По-видимому, присутствующие его знали. Софи заметила, что, когда он шел, перед ним расступались, давая ему дорогу. И когда он так откровенно заявил, что она обещала ему танец, что, естественно, было неправдой, остальные мужчины, не сказав ему ни слова, молча отошли.

Он был красив, силен и на сегодняшнюю ночь принадлежал ей.

Когда часы пробьют полночь, она вернется к своей прежней жизни, наполненной изнурительной домашней работой и выполнением всех прихотей Араминты и ее дочерей. Так стоит ли казнить себя за то, что хочется хоть раз в жизни волшебной ночи, полной счастья и любви?

Софи чувствовала себя принцессой – принцессой, способной на безрассудства, – и когда он пригласил ее танцевать, вложила свою руку в его. И хотя она прекрасно понимала, что вся эта ночь – сплошная ложь, что она незаконнорожденная дочь графа – плод его преступной связи с горничной, – что на ней чужое платье, а туфли украдены, все это куда-то улетучилось, когда рука его коснулась ее руки.

По крайней мере на несколько часов она может притвориться, что этот молодой человек – ее и что с этого самого мгновения жизнь ее навеки изменится.

Это была всего лишь мечта, но Софи так давно не позволяла себе мечтать…

Презрев всякую осторожность, она позволила ему увести себя из бального зала. Он шел быстро, хотя ему и приходилось пробиваться сквозь толпу, и она, смеясь, шла за ним.

– Почему вы постоянно смеетесь надо мной? – спросил он, когда они вышли из зала в холл.

Она снова рассмеялась – просто не могла не рассмеяться – и беспомощно пожала плечами:

– Я счастлива. Я так счастлива здесь!

– Но почему? Для таких, как вы, присутствовать на балу – самое обыденное дело.

Софи усмехнулась. Если он решил, что она представительница великосветского общества, которая только тем и занимается, что посещает всевозможные балы и вечера, значит, она в совершенстве играет свою роль.

Коснувшись пальцем уголка ее рта, он прошептал:

– Вы по-прежнему улыбаетесь.

– Мне нравится улыбаться.

Обняв ее рукой за талию, он притянул ее к себе. Расстояние между ними по-прежнему оставалось значительным, но от ее близости у него перехватило дыхание.

– А мне нравится смотреть, как вы улыбаетесь, – прошептал он, и что-то в его голосе заставило Софи поверить в то, что он говорит совершенно искренне, что она для него не просто женщина, которую ему вдруг пришло в голову завоевать, а нечто большее.

Однако ответить она не успела. Из холла вдруг донесся недовольный мужской голос:

– Так вот ты где!

Сердце Софи замерло в груди. Все! Конец! Сейчас ее выкинут на улицу, а завтра наверняка отправят в тюрьму за то, что она украла у Араминты туфли и…

В этот момент мужчина подошел к ее таинственному незнакомцу и тем же недовольным голосом продолжал:

– Мама тебя обыскалась. Ты улизнул от Пенелопы, и мне пришлось за тебя отдуваться.

– Мне ужасно жаль, – проговорил джентльмен.

Похоже, его извинение не произвело на разгневанного мужчину никакого впечатления, поскольку он нахмурился еще сильнее и сказал:

– Если ты задумал сбежать с бала, оставив меня на милость этих чертовых дебютанток, я тебе этого никогда не прощу. До самой смерти буду тебе мстить, так и знай!

– Я буду только рад, – усмехнулся ее джентльмен.

– Ладно, можешь меня поблагодарить. Перед Пенелопой я загладил твою вину, – проворчал второй джентльмен. – Тебе повезло, что я оказался рядом. Когда ты отвернулся от бедняжки и пошел прочь, у нее был такой вид, будто от отчаяния у нее разорвется сердце.

К удивлению Софи, ее джентльмен слегка покраснел.

– Существуют вещи, которых, боюсь, не избежать.

Софи перевела взгляд с одного мужчины на другого. Хотя на обоих были полумаски, было очевидно, что они братья. И внезапно Софи осенило: да ведь это же братья Бриджертон! Это наверняка их дом и…

Боже правый, а она-то вела себя как последняя идиотка, спросив, как они попадут на хозяйскую террасу!

Но который из братьев тот, что пригласил ее туда? Бенедикт! Это должен быть Бенедикт. Софи мысленно поблагодарила леди Уистлдаун за то, что та целую колонку посвятила описанию братьев Бриджертон. Бенедикт, насколько она помнила, самый высокий из них.

Мужчина, заставивший ее сердце так затрепетать, возвышался на добрый десяток дюймов над своим братом, пристально – Софи внезапно это ощутила – ее разглядывавшим.

– Теперь я понимаю, почему ты сбежал из зала, – заметил Колин («А это наверняка Колин, – лихорадочно подумала Софи, – поскольку Грегори всего четырнадцать, а Энтони женат, следовательно, ему было бы наплевать на то, что Бенедикт сбежал из зала, оставив его на растерзание дебютанток») и, хитро взглянув на Бенедикта, попросил: – Может, познакомишь меня?

Бенедикт вскинул брови.

– Можешь попытаться сделать это сам, однако сильно сомневаюсь, что у тебя получится. Я до сих пор не знаю ее имени.

– Вы не спрашивали, – не смогла удержаться от замечания Софи.

– А вы бы мне сказали, если бы я спросил?

– Какое-нибудь имя я бы вам назвала.

– Но не ваше настоящее?

Софи покачала головой:

– Сегодняшняя ночь вообще не настоящая.

– Обожаю такие ночи, – весело заметил Колин.

– Послушай, не пора ли тебе отправиться обратно в зал? – обратился к нему Бенедикт.

Колин покачал головой.

– Мама наверняка предпочла бы, чтобы я там находился, однако она этого от меня не требовала.

– А я требую, – проговорил Бенедикт.

– Ну ладно, – вздохнул Колин. – Уже ухожу.

– Вот и отлично, – бросил Бенедикт.

– Один-одинешенек, лицом к лицу с этими кровожадными волчицами…

– Волчицами? – не поняла Софи.

– Это я о молодых дамах, желающих выйти замуж, – пояснил Колин. – В основном это кровожадные волчицы. Вас, естественно, я не имею в виду.

Софи сочла за лучшее не упоминать о том, что она вовсе не является кандидаткой в жены.

– Для моей матушки не было бы большего счастья… – начал Колин.

Бенедикт застонал.

– …чем женить моего дорогого старшего брата. – Он помолчал и задумчиво договорил: – Разве что женить меня.

– Вот именно. Чтобы появился повод выпроводить тебя из дома, – сухо заметил Бенедикт.

На сей раз Софи действительно хихикнула.

– Но ведь он намного старше меня, – продолжал Колин, – вот пускай и отправляется на виселицу… то есть я хотел сказать – к алтарю.

– На что это ты намекаешь? – нахмурился Бенедикт.

– Ни на что, – отозвался Колин. – Я вообще никогда ни на что не намекаю.

Бенедикт повернулся к Софи.

– А вот это верно.

– Ну так что? – обратился Колин к Софи, картинно взмахнув рукой. – Может быть, пожалеете мою бедную, многострадальную матушку и отведете моего дорогого братца к алтарю?

– Он меня об этом не просил, – шутливо ответила Софи.

– Ты что, выпил лишнего? – сердито бросил Бенедикт.

– Ну что ты, я совсем не пил, – весело проговорил Колин, – однако всерьез подумываю над тем, чтобы исправить это упущение. Выпивка может оказаться единственным средством, позволяющим сделать этот вечер сносным.

– Если эта выпивка заставит тебя убраться с моих глаз долой, она тоже окажется единственным средством, которое поможет сделать этот бал сносным, – заявил Бенедикт.

Колин ухмыльнулся, весело отсалютовал и был таков.

– Приятно видеть, когда братья так сильно любят друг друга, – прошептала Софи.

Бенедикт, рассерженно наблюдавший за тем, как брат исчезает в дверях, снова переключил свое внимание на нее.

– И это вы называете любовью?

Софи вспомнились Розамунд и Пози, вечно подкалывающие друг друга, причем отнюдь не шутливо.

– Да, – решительно ответила она. – Совершенно ясно, что вы жизнь за него отдадите. А он – за вас.

– Думаю, что вы правы. – Бенедикт сокрушенно вздохнул, но тотчас же, улыбнувшись, заметил: – Хотя мне страшно не хочется в этом признаваться. – Прислонившись спиной к стене, он скрестил руки на груди, изображая человека, умудренного опытом. – А скажите-ка мне, у вас есть братья или сестры?

Помешкав, Софи решительно ответила:

– Нет.

Одна бровь у Бенедикта изумленно поползла вверх. Склонив голову набок, он заметил:

– Интересно, почему вы так долго думали, прежде чем ответить на мой вопрос? Мне кажется, ничего сложного в нем нет.

Софи отвернулась, пряча глаза. Ей всегда хотелось иметь семью. Откровенно говоря, это было ее самым сокровенным желанием. Отец никогда не признавал ее своей дочерью, даже когда они оставались с глазу на глаз, а мать умерла при родах, давая ей жизнь. Араминта шарахалась от нее, как от прокаженной, а Розамунд с Пози никогда не были ей сестрами. Пози периодически выказывала ей дружеские чувства, но даже она постоянно обращалась к Софи с просьбами: то подшить платье, то сделать прическу, то почистить туфли.

И хотя Пози в отличие от матери и сестры не приказывала, а просила, Софи понимала, что отказа она не потерпит.

– Я единственный ребенок, – наконец сказала Софи.

– И это все, что вы можете сказать? – пробормотал Бенедикт.

– Совершенно верно, – согласилась Софи.

– Очень хорошо. – Он не спеша улыбнулся. – И какие вопросы мне разрешено вам задать?

– Никаких.

– Совсем никаких?

– Могу лишь сказать вам, что мой любимый цвет – зеленый, и не более того.

– Но к чему такая таинственность?

– Если я отвечу на этот вопрос, – проговорила Софи с загадочной улыбкой, вполне, по ее мнению, соответствующей образу таинственной незнакомки, – она тотчас же исчезнет.

Бенедикт слегка подался вперед.

– Вы всегда сможете снова ее создать.

Софи невольно отступила на шаг. Взгляд Бенедикта становился жарким, а она достаточно наслушалась разговоров слуг, чтобы понимать, что это означает. И хотя все происходящее заставляло ее душу трепетать, она не была настолько смелой, насколько пыталась казаться.

– Во всей сегодняшней ночи таинственности больше чем достаточно, – заметила она.

– Только не во мне, – возразил Бенедикт. – Я перед вами весь как на ладони. Можете спрашивать меня о чем угодно.

– Неужели? – удивилась Софи. – А мне казалось, что у каждого человека есть свои секреты.

– У меня их нет. Моя жизнь безнадежно банальна.

– Быть этого не может!

– Но это правда, – сказал Бенедикт, пожав плечами. – Я ни разу не соблазнил ни невинную девицу, ни даже замужнюю даму, у меня нет карточных долгов, и мои родители всегда были верны друг другу.

То есть он в отличие от нее рожден в браке, подумала Софи, и при этой мысли у нее больно сжалось сердце. Ведь узнай он, что она незаконнорожденная, он никогда бы к ней не подошел.

– Вы так меня ни о чем и не спросили, – напомнил ей Бенедикт.

Софи удивленно захлопала глазами. Она не думала, что он говорит серьезно.

– Хорошо, – пробормотала она, сбитая с толку. – Какой ваш любимый цвет?

– Вы собираетесь тратить ваш вопрос, чтобы узнать такой пустяк? – ухмыльнулся Бенедикт.

– А мне разрешено задать только один вопрос?

– Это более чем справедливо, учитывая, что вы не разрешили задать вам ни одного. – Бенедикт наклонился к ней, и его темные глаза блеснули. – Ответ: синий.

– Почему?

– Что «почему»? – переспросил он.

– Почему синий? Потому что океан синий? Или потому что небо синее? Или потому что просто вам нравится синий цвет?

Бенедикт изумленно взглянул на нее. Какой странный вопрос – почему его любимый цвет синий. Всех устраивал его односложный ответ, но эта женщина, имени которой он до сих пор не знает, решила копнуть глубже.

– Вы художница? – спросил он.

Она покачала головой:

– Нет. Просто любопытно было узнать.

– А почему ваш любимый цвет зеленый?

Незнакомка вздохнула, и глаза ее стали мечтательными.

– Наверное, потому, что трава и листья зеленые. Но в основном из-за травы. Так приятно пройтись по скошенной траве босиком. Она так приятно пахнет.

– А какое отношение запах имеет к цвету?

– Наверное, никакого. А может быть, самое непосредственное. Видите ли, раньше я жила в деревне…

Софи осеклась. Она не собиралась говорить ему даже этого, однако рассудила, что не будет большой беды, если он узнает такую малость.

– И там вы были счастливее? – тихо спросил Бенедикт.

Софи кивнула и внезапно ощутила легкое беспокойство. Должно быть, леди Уистлдаун никогда не вела с Бенедиктом Бриджертоном серьезных разговоров, поскольку она никогда не писала, что он самый проницательный человек в Лондоне. Когда он смотрел Софи в глаза, у нее было такое чувство, словно он видит ее насквозь.

– В таком случае, должно быть, вы любите гулять по парку, – заметил он.

– Да, – солгала Софи.

У нее никогда не было времени сходить в парк. Араминта не предоставляла ей выходного дня, как другим слугам.

– В таком случае давайте погуляем вместе, – предложил Бенедикт.

Софи уклонилась от ответа.

– Вы так мне и не сказали, почему синий – ваш любимый цвет, – напомнила она ему.

Он слегка склонил голову набок и прищурился, и Софи поняла: он заметил, что она уклонилась от ответа, однако не стал допытываться, почему она это сделала.

– Не знаю, – лишь сказал он. – Может быть, так же, как и вам, этот цвет мне что-то напоминает. В Обри-Холле, где я вырос – это в Кенте, – есть озеро, но вода в нем всегда казалась мне скорее серой, чем синей.

– Может быть, этот цвет напоминает вам небо? – подсказала Софи.

– Оно тоже чаще бывало серым, чем синим, – улыбнулся Бенедикт. – Вот уж по чему я скучал – так это по синему небу и солнцу.

– Англия на то Англия и есть, чтобы в ней постоянно шел дождь, – улыбнулась Софи в ответ.

– Я был как-то в Италии, – проговорил Бенедикт. – Там постоянно светило солнце.

– Должно быть, это просто восхитительно.

– Да. И в то же время я очень скучал по дождю.

– Быть этого не может! – рассмеялась Софи. – А у меня такое чувство, будто я полжизни провела, глядя в окно и ворча, что идет дождь.

– А если бы он исчез, вы бы стали по нему скучать.

Софи задумалась. Интересно, есть ли в ее жизни такое, по чему она стала бы скучать, если бы это исчезло? По Араминте она ни за что не стала бы скучать, это точно. Равно как и по Розамунд. Может быть, она стала бы скучать по Пози. И уж наверняка по солнышку, заглядывавшему по утрам в окно ее комнатки под самой крышей, по смеху и шуткам слуг. Иногда они и ее привлекали ко всеобщему веселью, хотя прекрасно знали, что она незаконнорожденная дочь покойного графа.

Но ей не придется по всему этому скучать, поскольку ничего этого она не лишится. Ведь она никуда не собирается уезжать. После сегодняшнего бала-маскарада, изумительного, потрясающего, волшебного, она вернется к своей обычной жизни.

Если бы она была более сильной и храброй, она бы уже давно уехала из Пенвуд-Хауса. Но что бы это изменило? Пусть ей не нравится жить в доме Араминты, но куда ей ехать, где найти себе работу и пристанище? Она могла бы работать гувернанткой, знаний для такой работы у нее достаточно, но без рекомендаций подобной работы ей не найти, а Араминта наверняка не даст ей никаких рекомендаций.

– Что-то вы замолчали, – раздался тихий голос Бенедикта.

– Просто я задумалась.

– О чем?

– О том, буду ли я по чему-нибудь или по кому-нибудь скучать, если моя жизнь вдруг круто изменится.

Взгляд его стал напряженным.

– А вы ожидаете, что она круто изменится?

Софи покачала головой и ровным голосом, прилагая все усилия, чтобы Бенедикт не уловил в нем грусти, ответила:

– Нет.

– А вы хотели бы, чтобы она изменилась? – тихо, почти шепотом спросил Бенедикт.

– Да, – со вздохом ответила Софи и, прежде чем смогла удержаться, воскликнула: – О да!

Взяв ее за руки, Бенедикт поднес их к губам и запечатлел сначала на одной, потом на другой нежный поцелуй.

– Тогда давайте начнем прямо сейчас, – предложил он, – и завтра вы будете совсем другой.

– Это сегодня я другая, – прошептала Софи. – А завтра я исчезну.

Притянув ее к себе, Бенедикт ласково поцеловал ее в щеку и сказал:

– Значит, нам придется вместить в эту ночь всю оставшуюся жизнь.