Правление волков Бардуго Ли

Leigh Bardugo

Rule of Wolves

Rule of Wolves. Copyright © 2021 by Leigh Bardugo

Jacket art © 2021 Leigh Bardugo

Book design by Ellen Duda

Map art by Sveta Dorosheva

Imprint logo designed by Amanda Spielman

© И. Меньшакова, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Исследуя утесы на побережье близ Ос Керво, можно наткнуться на пещеру, которая, как поговаривают, когда-то была лежбищем дракона. И пусть существование дракона было фактом весьма спорным, сырость в пещере царила неоспоримая. Так вот, если вы посмеете украсть или исказить текст этой книги, то будете обречены провести вечность – невероятно сырую вечность – в этой пещере, дрожа от холода, давясь поганками и мечтая о драконьем пламени, способном согреть вас.

EDA, который помог мне найти свое место среди волков

ГРИШИ

СОЛДАТЫ ВТОРОЙ АРМИИ

МАСТЕРА МАЛОЙ НАУКИ

КОРПОРИАЛЫ

(Орден живых и мёртвых)

Сердцебиты

Целители

ЭФИРЕАЛЫ

(Орден Заклинателей)

Шквальные

Инферны

Проливные

СУБСТАНЦИАЛЫ

(Орден Фабрикаторов)

Прочники

Алкемы

1. Королева Макхи

Макхи Кир-Табан, Небеснорожденная, происходила из древней династии королев.

«И все они были дурами, – думала она, чувствуя, как учащается пульс по мере прочтения зажатого в руке приглашения. – Не будь они дурами, я бы не оказалась сейчас в таком положении».

На лице ее не отразилось даже тени пылавшей внутри ярости. Краска гнева не запятнала ее нежные щеки. Она была королевой и умела держать себя соответственно статусу – спина прямая, поза непринужденная, лицо спокойное. Пальцы ее не дрожали, несмотря на то что каждым своим мускулом она стремилась стереть покрытый изящными буквами листок в пыль.

Король Николай, Великий князь Удовы,

единовластный правитель великой Равки,

и принцесса Эри Кир-Табан,

Небеснорожденная из Божественной династии Табан,

рады пригласить королеву Макхи Кир-Табан

на празднование бракосочетания

в королевской часовне Ос Альты.

Венчание планировалось через месяц, считая с этого дня. Придворным Макхи хватит времени на то, чтобы упаковать соответствующие наряды и драгоценности, собрать свиту и подготовить отряд ее Тавгарадов, элитных солдат, охранявших королевскую семью с тех пор, как первая королева династии Табан заняла трон. Достаточно времени на то, чтобы совершить путешествие по земле или по воздуху, на одном из роскошных дирижаблей, сконструированных ее инженерами.

Более чем достаточно времени на то, чтобы разумная королева смогла развязать войну.

Но сейчас Макхи была вынуждена держать лицо перед министрами, собравшимися возле нее в зале совета. Ее мать покинула этот мир всего лишь месяц назад. Корона могла вернуться к бабке Макхи, но Леути Кир-Табан стояла на пороге восьмидесятилетия и не желала вновь взваливать на себя всю тяжесть управления страной. Ей хотелось лишь пестовать свои розы в сельской глуши и предаваться утехам с чередой красавцев-любовников, и поэтому, одарив Макхи своим благословением, она отбыла в дальние владения. Макхи короновали всего через несколько дней после похорон матери. Она была пока в самом начале пути правительницы, но намеревалась сделать все, чтобы он был долгим. Она планировала ускорить наступление века благополучия и процветания для своей страны – а для этого нуждалась в поддержке тех самых королевских министров, которые сейчас смотрели на нее в напряженном ожидании.

– Я не вижу письма, написанного лично Эри, – произнесла она, откинувшись на спинку трона. Она положила приглашение на колени и позволила себе чуть нахмуриться. – Это вызывает беспокойство.

– Нам следует радоваться, – заметил министр Нагх.

Он был одет в темно-зеленое платье с медными пуговицами и двумя скрещенными ключами Шу на лацканах – наряд чиновничьего сословия, как и у прочих министров. Вместе они походили на лес строевых деревьев.

– Разве не на такой результат мы надеялись? Свадьба, скрепляющая союз между нашими народами?

На этот результат вы надеялись. Дай вам волю, мы будем вечно прятаться под прикрытием наших гор.

– Да, – согласилась она с улыбкой. – Именно поэтому мы рискнули отправить нашу драгоценную принцессу Эри в те дикие земли. Но она должна была написать нам послание собственной рукой, подтверждая, что все хорошо.

Министр Цзиун откашлялась.

– Ваше небесное величество, Эри, возможно, не особо счастлива, скорее, покорилась обстоятельствам. Она никогда не желала жизни в центре внимания, не говоря уже о том, чтобы жизнь эта проходила вдали от единственного места, которое она может назвать своим домом.

– Мы – Табан. И все, чего мы желаем, это то, в чем нуждается наша страна.

Министр почтительно склонила голову.

– Конечно, ваше величество. Следует ли нам подготовить ваш ответ?

– Я отвечу сама, – заявила королева. – В знак особого уважения. Будет лучше начать наши союзнические отношения на правильной ноте.

– Очень хорошо, ваше величество.

Нагх сказал это так, словно Макхи удалось исполнить особо удачный реверанс.

Почему-то одобрение министра вызвало у Макхи больше раздражения, чем его несогласие.

Она поднялась, и министры, все как один, тут же сделали шаг назад, следуя протоколу. Она спустилась с тронного возвышения, и отряд Тавгарадов последовал за ней, держась на шаг позади, пока она шла по длинному коридору, ведущему в покои королевы. Шелковый шлейф ее платья шуршал по мраморным полам, раздражая не меньше, чем шепот советников. Макхи точно знала, сколько шагов отделяет зал советов от уединенной тишины ее покоев. Прежде ей приходилось проделывать этот путь бесчисленное множество раз вместе с матерью, а до этого – с бабушкой. И вот теперь она считала – пятьдесят шесть, пятьдесят пять, – пытаясь избавиться от раздражения и вернуть ясность ума.

Она чувствовала, что министр Йервей следует за ней по пятам, несмотря на то что шорох его мягких туфель успешно скрывался в ритмичном стуке сапог Тавгарадов. Казалось, ее преследует привидение. Вели она своим стражам перерезать ему горло, они выполнят приказ без малейших сомнений. А затем, когда ее будут судить за убийство – ведь в Шухане это может ждать и королеву, – они дадут показания против нее.

Когда их группа добралась до покоев королевы, Макхи, миновав позолоченную арку, вошла в маленькую приемную, отделанную светло-зеленым мрамором. Взмахом руки отпустив ждущих здесь слуг, она повернулась к Тавгарадам.

– Не беспокойте нас, – последовал приказ.

Йервей прошел следом за ней через гостиную и комнату для музицирования в большой зал, где Макхи когда-то сидела на коленях у матери, слушая истории о первых королевах династии Табан – воительницах, которые в сопровождении своих ручных соколов спустились с высочайших гор Сикурзоя, чтобы править Шуханом. Табан йенок-йун звались они. Буря, которая осталась.

Дворец был выстроен первыми королевами, но до сих пор считался чудом инженерной и архитектурной мысли. Он принадлежал династии Табан. Он принадлежал народу. А в этот короткий миг – всего-то на пару шагов в параде королев Табан – он принадлежал и Макхи. Но стоило ей войти в покои Золотого Крыла, как настроение сразу же поднялось. Этот зал наполняли золотистые блики и шум струящейся воды, а изящные повторяющиеся арки террасы, примыкающей к нему, служили прекрасным обрамлением ухоженным изгородям и искрящимся фонтанам королевского парка, раскинувшегося внизу, и продолжающих его цветущих садов Амрат Ена, с ровными рядами сливовых деревьев, напоминающими полки солдат. В Равке царила зима, но здесь, в Шухане – этой благословенной земле, – солнце по-прежнему согревало все своим теплом.

Макхи вышла на террасу. Это было одно из немногих мест, где она могла говорить с кем-нибудь без опаски, не беспокоясь о любопытных взглядах и чутких ушах слуг и соглядатаев. На столе из зеленого стекла стояли кувшины с вином и водой, а также блюдо поздних фиников. В парке внизу она увидела племянницу Акени, играющую с одним из мальчишек-садовников. Если случится так, что у Макхи с ее консортами не выйдет зачать дочь, Акени станет наследницей короны, решила Макхи. Она не была старшей из девочек рода Табан, но даже в свои восемь определенно была умнейшей. Весьма неожиданно, учитывая то, что ум ее матери был глубиной с обеденную тарелку.

– Тетушка Макхи! – окликнула Акени снизу. – Мы нашли птичье гнездо!

Мальчишка-прислужник не осмеливался заговорить или даже поднять глаза на королеву и молча стоял позади приятельницы по играм, разглядывая сбитые носки сандалий.

– Вы не должны прикасаться к яйцам, – сказала Макхи детям. – Смотрите, но не трогайте.

– Я не стану. Хочешь, нарву тебе цветов?

– Принеси мне лучше желтую сливу.

– Но они же кислые!

– Принесешь мне сливу, и я расскажу тебе историю.

Она проводила взглядом детей, кинувшихся к южной стене парка. Плоды висели высоко на ветках, поэтому требовалось немало времени и изобретательности, чтобы добраться до них.

– Она – чудесное дитя, – заметил Йервей, остановившийся в арочном проеме позади нее. – Хотя, возможно, слишком послушное для того, чтобы стать хорошей королевой.

Макхи проигнорировала его слова.

– Принцесса Эри жива, – продолжил он.

Она схватила кувшин со стола и швырнула его на каменные плиты внизу.

Она сорвала занавеси с окон и ногтями разодрала их в лохмотья.

Она упала лицом в шелковые подушки и закричала.

На самом деле ничего этого она не сделала.

Она всего лишь швырнула приглашение на стол и сняла с головы тяжелый обруч короны. Отлитая из чистой платины и густо усеянная изумрудами, она всегда заставляла шею Макхи болеть. Королева положила венец рядом с финиками и налила себе стакан вина. Подобные действия входили в обязанности ее слуг, но прямо сейчас она не желала видеть никого из них поблизости.

Йервей скользнул на террасу и, не спрашивая разрешения, плеснул себе вина.

– Не предполагалось, что ваша сестра выживет.

Принцесса Эри Кир-Табан, самая любимая, самая почитаемая народом – по причинам, которые Макхи никогда не могла понять. Сестра не была мудра, красива или интересна как личность. Единственным ее талантом был хатуур. И все равно люди ее обожали.

Эри должна была умереть. Что же пошло не так? Макхи тщательно продумывала свои планы. В результате их осуществления должны были умереть оба – и король Николай, и принцесса Эри, – а на Фьерду легли бы все обвинения в заказных убийствах. Под предлогом мести за смерть возлюбленной сестры она ввела бы войска в оставшуюся без короля, обезглавленную страну, потребовала бы отдать ей гришей для участия в программе по созданию кергудов и использовала бы Равку как базу для ведения войны с Фьердой.

Она тщательно выбирала своего человека: Майю Кир-Каат была членом личного отряда Тавгарадов принцессы Эри. Отличный боец и талантливая мечница, она обладала еще одним, весьма важным качеством – уязвимостью. Ее брат-близнец исчез из своего полка, а его семье сообщили, что парень был убит в бою. Но Майю догадывалась о том, что произошло на самом деле: он был выбран, чтобы стать кергудом, и включен в программу «Стальное сердце», благодаря чему должен был стать более сильным, смертоносным, однако в значительной мере утратить человеческие черты. Майю умоляла, чтобы его освободили прежде, чем произойдет это преобразование, и вернули в полк в качестве обычного солдата.

Королева Макхи знала, что процесс становления кергудом — когда кости усиливали сталью гришей и крепили механические крылья к спине – был болезненным. Но поговаривали, что это было не главной проблемой, что солдаты, прошедшие это превращение, менялись самым ужасным образом, что кергуды теряли в этом процессе значительную, важнейшую часть своей личности, как будто боль погребала под собой то, что делало их людьми. И, само собой, Майю Кир-Каат не желала такой участи своему брату. Они были близнецами, кеббен. Не существовало связи ближе. Майю отдала бы и собственную жизнь, и жизнь короля, чтобы спасти его.

Королева Макхи отставила стакан с вином, налив себе вместо этого воды. Для того, что ее ожидало, требовалась ясная голова. Ее нянька как-то сказала ей, что и она должна была иметь близнеца и что ее брат родился мертвым.

– Вы поглотили его силу, – выдохнула служанка, и Макхи еще тогда поняла, что однажды станет королевой. Что бы случилось, останься ее брат в живых? Кем была бы Макхи?

Теперь это не имело значения.

Король Равки был живее всех живых.

Как и ее сестрица.

И это было плохо. Но королева Макхи была не до конца уверена, насколько плохо.

Знал ли Николай Ланцов о заговоре против него? Неужели у Майю сдали нервы и она рассказала принцессе Эри, каким был настоящий план? Нет. Такого не могло случиться. Она отказывалась в это верить. Слишком крепкие узы связывали кеббен.

– Это приглашение похоже на ловушку, – сказала она.

– То же можно сказать о большинстве браков.

– Избавь меня от проявлений твоего остроумия, Йервей. Если король Николай знает…

– И что же может доказать его величество?

– Полагаю, Эри сможет немало рассказать. Зависит от того, что ей известно.

– Ваша сестра – нежное создание. Она ни за что не поверит, что вы способны на подобное коварство, и определенно никогда не станет свидетельствовать против вас.

Макхи хлопнула по приглашению.

– Тогда объясни это!

– Возможно, она влюбилась. Я слышал, король может быть весьма очаровательным.

– Не говори глупостей.

Принцесса Эри заняла место Майю среди Тавгарадов. Майю изображала принцессу Эри. Задача Майю – подобраться поближе к королю Николаю, убить его и лишить себя жизни. Насколько известно принцессе Эри, на этом все и заканчивается. Но в ходе вторжения, последовавшего бы за этим, неизбежны были бы потери, и Тавгарады получили приказ удостовериться, что Эри станет одной из них. Хоть они и считались стражами принцессы Эри, приказы королевы были для них на первом месте. Министры Макхи никогда бы не узнали о придуманном ею плане. Так почему же он провалился?

– Вы должны посетить церемонию венчания, – наставлял Йервей. – Все ваши министры будут ждать этого от вас. Ведь это шаг к осуществлению их планов о мире. Они полагают, что вы должны быть в восторге.

– На твой взгляд, я выглядела недостаточно восторженной?

– Вы, как, впрочем, и всегда, были идеальной королевой. И лишь я заметил определенные знаки.

– Министры, слишком много замечающие, рискуют однажды лишиться зрения.

– А королевы, слишком мало доверяющие, рискуют однажды лишиться трона.

Макхи вскинула голову.

– Что ты этим хочешь сказать?

Только Йервею была известна правда – и речь вовсе не о деталях ее планов убийства короля Равки и собственной сестры. Он был личным доктором ее матери и бабушки. И он находился у смертного одра ее матери, когда королева Кейен Кир-Табан, Небеснорожденная, назвала своей преемницей Эри, а не Макхи. Каждая королева из рода Табан имела право сама выбирать свою преемницу, но почти всегда ею становилась старшая дочь. Так было на протяжении сотен лет. Макхи должна была стать королевой. Она была рождена для этого, ее для этого растили. Она была столь же сильна, как любая из Тавгарадов, умело управляла лошадью, являлась блестящим стратегом, коварным, как паук. И все же. Ее мать выбрала Эри. Мягкую, милую, очаровательную Эри, обожаемую народом.

– Обещай мне, – потребовала тогда мать. – Обещай мне, что последуешь моей воле. Поклянись в этом перед Шестью Стражами.

– Я обещаю, – прошептала Макхи.

И Йервей все это слышал. Он дольше всех остальных служил у матери советником, и Макхи даже представления не имела, сколько он уже живет на этой земле. При этом он, казалось, совсем не старел. Она смотрела на него, прямо в слезящиеся глаза на морщинистом лице, и гадала, не рассказал ли он матери о совместно начатой ими работе, о секретных экспериментах, о зарождении программы по созданию кергудов. Ведь это вполне могло привести к передаче трона Эри.

– Но Эри не хочет править… – сделала попытку Макхи.

– Лишь потому, что она всегда полагала, что править будешь ты.

Макхи взяла руку матери в свои.

– Но я и должна. Я училась. Меня к этому готовили.

– Но ни один из уроков не научил тебя доброте. Ни один из наставников так и не смог научить тебя милосердию. Твое сердце жаждет войны, и мне непонятно почему.

– У меня сердце сокола, – гордо ответила Макхи. – Сердце истинной Хан.

– Речь о воле сокола. А это совсем другое дело. Поклянись мне, что сделаешь, как я сказала. Ты из рода Табан. Мы хотим того, что нужно стране, а стране нужна Эри.

Макхи не стала рыдать и спорить; она просто принесла клятву.

И с этим ее мать испустила последний вздох. Макхи вознесла молитвы Шести Стражам, зажгла свечи в память о всех ушедших королевах Табан. Она прибрала волосы и отряхнула руки о шелковый подол своих одежд. Вскоре ей предстоит надеть голубой – цвет скорби. И ей воистину было о чем скорбеть – о потере матери, о потере короны.

– Вы сами скажете Эри или придется мне? – спросила она у Йервея.

– Скажу ей что?

– Моя мать…

– Я ничего не слышал. Рад, что она отошла легко.

Так, над остывающим телом ее матери, сложился их союз. Так появилась новая королева.

И вот теперь Макхи стояла, облокотившись на перила террасы, и вдыхала ароматы цветущих садов – жасмин, сладкий запах апельсинов. Она слушала смех племянницы и мальчишки-садовника. Забирая корону у сестры, она не понимала, как мало это изменит, что ей по-прежнему постоянно придется соревноваться с доброй, рассеянной Эри. И только одно может положить конец этим мучениям.

– Я буду на венчании сестры. Но сначала мне необходимо отправить послание.

Йервей приблизился.

– Что вы задумали? Знаете, ваши министры прочтут это послание, даже если оно будет запечатанным.

– Я не глупа.

– Можно совершить глупость и не будучи глупцом. Если…

Йервей резко умолк, не закончив нравоучительную речь.

– В чем дело? – спросила Макхи, проследив за его взглядом.

Тень двигалась сквозь сады слив у дворцовых стен. Макхи подняла глаза, ожидая увидеть воздушное судно, но небеса были чисты. Тень продолжала расти, растекаясь, как чернильное пятно, прямо в их направлении. Деревья, которых она касалась, падали, как подкошенные, чернели на глазах и тут же исчезали, не оставляя никаких следов – лишь выцветшую землю и завитки дыма.

– Что это? – выдохнул Йервей.

– Акени! – закричала королева. – Акени, спускайся с дерева! Уходи оттуда сию же секунду!

– Я собираю сливы! – смеясь, крикнула в ответ девочка.

– Я сказала, сию секунду!

Акени не могла видеть то, что скрывалось за стеной, эту черную волну смерти, наступающую совершенно беззвучно.

– Стража! – завопила королева. – Помогите ей!

Но было слишком поздно. Тень скользнула по дворцовой стене, превращая золотистые кирпичи в уголь, и опустилась на сливовое дерево. Казалось, на Акени и мальчишку-садовника опустилась темная вуаль, приглушившая их смех.

– Нет! – крикнула Макхи.

– Моя королева, – настойчиво сказал Йервей. – Вам нужно уходить.

Но пятно тлена замерло прямо у кромки фонтана, оставив четкий след, словно волна прибоя на песке. Все, чего она коснулась, превратилось в серую пыль. Все, что осталось вне зоны поражения, зеленело и дышало жизнью.

– Акени, – приглушенно всхлипнула королева.

Ей ответил лишь ветер, гулявший по саду и развеивавший последние, едва заметные клочки тени. Ничего не осталось, лишь сладкий аромат обративших головки к солнцу цветов, счастливых в своем неведении.

2. Нина

Нина ощущала вкус соленого ветра на губах, окунаясь в рыночный шум – призывы торговцев, нахваливающих свои товары, крики чаек над бухтой Джерхольма и ругань солдат на палубах кораблей. Она кинула взгляд на вершину утеса, оккупированную нависающим над всей этой картиной Ледовым Двором, чьи высокие белые стены блестели ярко, словно обнаженные кости, и с трудом подавила дрожь. Здорово было оказаться на свежем воздухе, подальше от уединенных комнат Белого острова, но ей казалось, будто древнее здание следит за ней, будто до нее доносится шепот: «Я знаю, кто ты. Тебе здесь не место».

– Со всем уважением, умолкни, – буркнула она.

– Хм-м? – отозвалась Ханна, прогуливавшаяся вместе с ней по набережной.

– Да ничего, – поспешно ответила Нина.

Разговоры с неодушевленными объектами были недобрым знаком. Слишком уж долго она пробыла в заточении, не только в Ледовом Дворе, но и в теле Милы Яндерсдат, чье лицо и фигура были созданы специально, чтобы скрыть личность самой Нины. Она бросила на Ледовый Двор очередной злобный взгляд. Утверждалось, что эти стены неприступны и ни разу не были преодолены вражеской армией. Но ее друзьям вполне удалось с ними справиться. Они пробили дыру в одной из этих величественных стен с помощью фьерданского же танка. А теперь? Нина сама себе напоминала мышь – огромную блондинистую мышь в ужасно тяжелых юбках, – роющуюся у подножий Ледового Двора.

Она задержалась у лавки торговца шерстью, битком забитой традиционными жилетами и шарфами, которые носили в Винеткаллу. Несмотря на все свои усилия, Нина была очарована Джерхольмом с первого же взгляда. Он был таким аккуратным, каким может быть только фьерданский город, с домами и лавками, выкрашенными в розовый, голубой и желтый цвета, со спускающимися прямо к воде зданиями, жмущимися друг к другу, словно в поисках тепла. Большинство городов, виденных Ниной, – сколько же таких было? И на скольких языках говорила она там? – строились вокруг главной площади или улицы, но только не Джерхольм. Его кровью была соленая вода, и рынок его смотрел на море, растянувшись вдоль набережной: магазинчики, тележки и лавки, предлагающие свежую рыбу, сушеное мясо, тесто, обернутое вокруг горячих прутьев, испеченное на углях и посыпанное сахаром. Каменные залы Ледового Двора были полны величия и холода, а здесь царила суматоха и жизнь била ключом.

Куда бы Нина ни взглянула, всюду были напоминания о Джеле, ветви его священного ясеня сплетались в узлы и сердца в преддверии зимних празднеств Винеткаллы. В Равке сейчас, должно быть, готовятся к Дню Санкт-Николая. И к войне. Это знание камнем давило ей на грудь каждую ночь, стоило улечься спать, змеей стягивало горло и лишало ее воздуха каждый день. Ее народ был в опасности, а она не знала, как ему помочь. Вместо этого она примеряла шляпки и шарфы во вражеском городе.

Ханна стояла рядом, одетая в пальто оттенка цветов чертополоха, который придавал ее смуглой коже сияние, заметное даже в пасмурный день, элегантную вязаную шапочку, прикрывшую ее остриженные волосы, чтобы не привлекать ненужного внимания. Как бы Нина ни страдала в ненавистной клетке Ледового Двора, страдания Ханны были намного сильнее. Ей нужен был вольный бег, скачка во весь опор; нужен был запах снега и хвои и успокаивающая тишина леса. Она прибыла в Ледовый Двор с Ниной добровольно, но, без сомнений, длинные дни, заполненные вежливыми разговорами за утомительными обедами, оставили свой след. Даже этого крошечного глотка свободы – выход на рынок с родителями и охраной в хвосте – было достаточно, чтобы снова вернуть румянец ее щекам и блеск глазам.

– Мила! Ханна! – окликнула Ильва. – Не уходите слишком далеко.

Ханна закатила глаза и взяла моток голубой пряжи с прилавка торговца.

– Будто мы дети.

Нина кинула взгляд за ее спину. Родители Ханны, Ярл и Ильва Брум, отстававшие от них всего лишь на несколько ярдов[1], привлекали восхищенные взгляды, прогуливаясь по набережной, – Ильва в коричневом шерстяном пальто с воротником из рыжего лисьего меха, Брум в черном мундире с вышивкой на рукаве в виде серебряного волка дрюскелей, вызывающем у Нины прилив ненависти. Двое молодых дрюскелей, с гладко выбритыми подбородками и зачесанными золотыми волосами, шли следом. Лишь закончив свое обучение и услышав слово Джеля во время Рингкаллы, они получали разрешение отрастить бороду. А затем они вприпрыжку отправлялись навстречу огромному миру, убивать гришей.

– Папа, там готовятся к какому-то представлению, – сказала Ханна, указав отцу в ту сторону набережной, где возводили самодельную сцену. – Можно нам пойти посмотреть?

Брум слегка нахмурился.

– Там ведь не одна из этих керчийских трупп, да? С их глупыми масками и грязными шутками?

«Ох, если бы», – мелькнула у Нины мрачная мысль. Она тосковала по диким улицам Кеттердама. Она бы предпочла сотню раз посмотреть довольно непристойную и попахивающую дурным вкусом жестокую комедию, чем высиживать все пять нескончаемых актов фьерданской оперы, как ей пришлось вчера вечером. Ханна была вынуждена то и дело пихать Нину в бок, чтобы та не задремала.

– Ты начинаешь храпеть, – шепнула она, вытирая слезы, выступившие на глазах от с трудом сдерживаемого смеха.

Ильва, заметив покрасневшее лицо и полные слез глаза дочери, утешающе похлопала Ханну по колену.

– Это и впрямь трогательная часть, да, дорогая?

Ханна в ответ смогла лишь кивнуть, и то сжав руку Нины.

– О, Ярл, – теперь к мужу обратилась Ильва. – Я уверена, все будет совершенно пристойно.

– Очень хорошо.

Брум сдался, и они направились к сцене, оставив позади разочарованного торговца шерстью.

– Но ты будешь весьма удивлена, узнав, во что превратилось это место. Взяточничество. Ересь. Прямо в сердце нашей столицы. Видишь? – Он указал на сгоревший дом, мимо которого они как раз проходили. Похоже, когда-то это была лавка мясника, но теперь окна в ней были выбиты, а стены покрыты копотью.

– Всего две ночи назад эту лавку досмотрели. Нашли алтарь так называемой Солнечной святой и еще один… этой, как же ее? Линнея Водная?

– Леони, – тихо поправила Ханна.

Нина слышала о рейде от своих связных из Рингсы, сети разведчиков, созданной для того, чтобы спасать гришей по всей Фьерде. Пожитки мясника вышвырнули прямо на улицу, все шкафы и ящики вскрыли, чтобы обнаружить спрятанные реликвии – кость пальца Солнечной святой и икону, написанную в любительском стиле, на которой явно изобразили прекрасную Леони с убранными в узел косами и воздетыми к небу руками в тот момент, когда она очищала реку от яда, чтобы спасти город.

– Это даже хуже, чем просто поклоняться святым, – продолжал Брум, так яростно тыча пальцем в воздух, словно тот нанес ему смертельное оскорбление. – Они заявляют, что гриши – возлюбленные дети Джеля. И что их силы на самом деле знак его благословения.

От этих слов сердце Нины заныло. Именно это сказал Матиас. Прежде чем умереть. Дружба с Ханной помогала ей залечить эту рану. Ее миссия и высшая цель помогали тоже, но боль все еще таилась в сердце и, как подозревала Нина, вряд ли когда-нибудь исчезнет полностью. У Матиаса украли жизнь, не оставив ему и шанса найти свое собственное место и предназначение. Я исполнял его, любовь моя. Я защищал тебя. До самого конца.

Нина сглотнула комок, набухший в горле, и заставила себя сказать:

– Ханна, не сходить ли нам за медовым взваром?

Она бы предпочла вино, а может, и чего-нибудь покрепче, но женщинам во Фьерде алкоголь не разрешали, особенно в публичных местах.

Приглашающая улыбка продавца взвара сменилась отвисшей челюстью, когда он заметил мундир Брума.

– Коммандер Брум! – воскликнул он. – Желаете чего-нибудь горяченького для вашей семьи? Чтобы укрепить силы в этот холодный денек?

Мужчина был обладателем широких плеч, бычьей шеи и длинных огненно-рыжих усов. Вытатуированные на его запястьях круги волн, вероятно, указывали на то, что он бывший моряк. Или на нечто большее.

Наблюдая за тем, как Ярл Брум пожимает руку продавцу, Нина ощутила, как ее накрывает странное чувство раздвоенности. Около двух лет назад, всего в нескольких ярдах отсюда, она победила этого человека. С коммандером дрюскелей она столкнулась в своем истинном обличии, как Нина Зеник, в тот самый момент, когда наркотик юрда-парем бурлил в ее крови. Этот наркотик позволил ей повергнуть сотни солдат, сделал ее неуязвимой для пуль и навсегда изменил ее дар гриша, подарив ей власть над мертвыми вместо живых. В тот день она пощадила Брума, пусть и сняв с него скальп. Нина стала причиной тому, что голова у него теперь была совершенно лысая, а в основании черепа змеился толстым розовым крысиным хвостом уродливый шрам.

Матиас молил о пощаде – для своих братьев по ремеслу, для того, кто стал для него вторым отцом. Нина до сих пор не знала, правильно ли она сделала, исполнив эту просьбу. Убей она тогда Брума, и они с Ханной никогда бы не встретились. Она никогда бы не вернулась во Фьерду. И Матиас мог бы остаться в живых. Стоило ей вспомнить прошлое, она терялась в нем, во всех этих множествах «если бы». А ей нельзя было себе этого позволять. Несмотря на фальшивое имя и лицо, скроенное ей благодаря невероятному портновскому таланту Жени, Нина оставалась гришом, солдатом Второй армии и равкианским шпионом.

«Так что соберись, Зеник», – отчитала она себя мысленно.

Брум хотел было заплатить торговцу взваром, но мужчина отказался брать с него деньги.

– Подарок на Винеткаллу, коммандер. Пусть ночи ваши будут коротки, а чаша всегда полна.

Бодрый хор флейт и барабанов грянул со сцены, сообщая о начале представления, а следом поднялся и занавес, открывший нарисованную вершину утеса и крошечную торговую площадь внизу. Толпа разразилась восторженными аплодисментами. Они видели перед собой Джерхольм, тот самый город, где они жили, и плакат, на котором значилось «История Ледового Двора».

– Вот видишь, Ярл, – заметила Ильва. – Никаких непристойностей. Абсолютно патриотическая история.

Брум, похоже, в этот момент отвлекся, чтобы проверить карманные часы. «Чего ты так ждешь?» – задумалась Нина. Дипломатические переговоры между Фьердой и Равкой все еще шли, и Фьерда пока не объявляла войну. Но Нина была уверена, что битвы не избежать. Брум бы не согласился на меньшее. Она передавала все те крохи информации, что ей удавалось подслушать под дверями и во время приемов. Но этого было недостаточно.

Зазвенели тарелки, знаменуя начало рассказа об Эгмонде, гении, который проектировал и строил невероятные замки и здания, будучи совсем ребенком. Акробаты тянули за длинные шелковые шнуры, изображая строительство массивного особняка, украшенного серыми шпилями и сверкающими арками. Зрители воодушевленно хлопали, но тут актер с надменным лицом – дворянин, отказавшийся платить за свой новый роскошный дом, – разгневался на Эгмонда, и вот уже молодой красавец-архитектор в цепях, и его ведут в старую крепость, когда-то охранявшую вершину утеса над заливом.

Сцена поменялась – теперь Эгмонд сидел в своей камере, в то время как под грохот барабанов налетел сильнейший шторм. Синие отрезы шелка взлетали и опадали, струясь, по всей сцене, воплощая потоки воды, хлынувшие в крепость, где в тот момент были король Фьерды со своей королевой.

Работа под прикрытием требовала намного больше, чем просто блестящее знание языка или знакомство с некоторыми местными обычаями, поэтому Нина отлично разбиралась в фьерданских мифах и легендах. В этой части истории Эгмонд должен был прижать руку к корням дерева, пробившегося сквозь стены его каменной темницы, и, при помощи Джеля, использовать силу священного ясеня, чтобы укрепить стены крепости, спасти короля с королевой и заложить основание для неприступного Ледового Двора.

Вместо этого на сцене возникли три фигуры – женщина, оплетенная лозами красных бумажных роз, девушка в белом парике с ошейником из оленьих рогов на шее и черноволосая красавица в синем наряде.

– Что это? – рявкнул Брум.

Но шепот толпы немедленно все прояснил: Санкта-Лизавета Роз, Солнечная святая Алина Старкова и – великолепный заключительный штрих, похвалила саму себя Нина, – Грозовая ведьма, Зоя Назяленская, появились в истории.

Святые положили руки на плечи Эгмонда, затем прижали их к стенам темницы, и тут скрученные полотна ткани, призванные изображать священный ясень, начали взлетать и разворачиваться, словно корни, вырывающиеся из плена земли.