Детектив Хейли Артур
Положив трубку, Эйнсли со вздохом сказал:
— У тебя в самом деле важные новости, Хосе, и они дают нам крепкую ниточку. Но есть еще кое-что, чем я вынужден заняться прежде всего.
Поднявшись вместе с Эйнсли на четвертый этаж особняка Даваналей, миссис Васкезес провела его в огромную спальню, отделанную панелями светлого дуба и широкими окнами, выходившими на залив. В центре комнаты стояла необъятных размеров кровать под балдахином, в которой, откинувшись на подушку, сидел хрупкий крошечный человечек — Вильгельм Даваналь.
— К вам мистер Эйнсли, — объявила Карина Васкезес. — Тот самый полицейский, которого вы изволили согласиться принять.
Между делом она придвинула к изголовью кровати стул.
Сидевший в постели кивнул и негромко произнес, сделав жест в сторону стула:
— Соблаговолите присесть.
— Спасибо, сэр.
Усаживаясь, Эйнсли услышал из-за спины шепот миссис Васкезес:
— Не будете возражать, если я останусь здесь?
— Нисколько. Даже буду рад. — Если ему предстоит услышать нечто важное, свидетельница может оказаться полезной.
Эйнсли вгляделся в сидевшего перед ним старика. Несмотря на более чем почтенный возраст и старческую немощь, Вильгельм Даваналь сохранил патрицианский облик и ястребиные черты лица. Совершенно седые волосы сильно поредели, но были аккуратно расчесаны. Голову он держал прямо и горделиво. Только мешки отвисшей кожи на лице и шее, слезящиеся глаза и дрожь в пальцах напоминали, что это тело пережило почти столетие треволнений и тягот земных.
— Жаль Байрона… — голос старика был так слаб, что Эйнсли пришлось напрячь слух. — Мужик он был бесхребетный и бесполезный для бизнеса, но мне он все равно нравился. Часто заходил проведать меня, не то что остальные. Те вечно слишком заняты. Иногда он мне что-нибудь читал. Вы уже знаете, кто убил его? Эйнсли решил говорить начистоту:
— Мы не думаем, что его убили, сэр. Рассматривается версия самоубийства.
На лице старика не отразилось никаких эмоций; Он немного помолчал и вымолвил:
— Я догадывался. Он как-то мне признался, что жизнь его пуста.
Эйнсли поспешно делал записи. А миссис Васкезес шепнула:
— Не теряйте даром времени. Если у вас есть вопросы, поторопитесь их задать.
Эйнсли кивнул.
— Мистер Даваналь, в ночь с понедельника на вторник вы не слышали какого-нибудь звука, похожего на выстрел?
Когда старик ответил, голос его словно окреп.
— Конечно, слышал. Совершенно отчетливо. Я сразу понял, что это было. И время заметил.
— И в котором часу это произошло, сэр?
— Вскоре после половины шестого. У меня часы со светящимся циферблатом. — Нетвердой рукой Вильгельм Даваналь указал на небольшой столик слева от кровати.
В заключении Сандры Санчес говорилось, что смерть Байрона Мэддокс-Даваналя наступила между пятью и шестью часами утра, отметил про себя Эйнсли.
— После того как прозвучал выстрел, вы слышали что-нибудь еще?
— Да, ведь окна я держу открытыми. Минут пять спустя внизу началась возня. Голоса… Там, в патио.
— Вы узнали, кто говорил?
— Холдсворт. Это наш…
Он внезапно замолчал, и Эйнсли пришлось поторопить его:
— Да, я знаю, что это ваш дворецкий. Вы узнали еще кого-нибудь?
— Мне кажется… Я слышал… — голос затухал. Затем он попросил: — Дайте воды.
Васкезес принесла стакан и помогла ему отхлебнуть много. Сразу после этого веки Вильгельма Даваналя сонно смежились, голова запрокинулась. Медсестра осторожно помогла ему сползти вниз под одеяло и повернулась к Эйнсли.
— Это пока все. Мистер Вильгельм проспит теперь, вероятно, часов семь или восемь. — Она приподняла голову Даваналя и слегка поправила подушку. — Пойдемте, я провожу вас.
Когда они вышли из спальни, Эйнсли остановил ее.
— Я здесь не впервые, миссис Васкезес, и найду дорогу сам. Сейчас для меня гораздо важнее, чтобы вы сделали кое-что еще.
— Что именно? — Она вскинула на него встревоженный взгляд.
— Чуть позднее мне понадобится получить у вас под присягой письменные показания обо всем, что вы только что слышали. Поэтому был бы признателен, если бы вы нашли укромный уголок, где можно занести это на бумагу.
— Понимаю… Конечно, я готова сделать это, — сказала Карина Васкезес. — Дайте знать, когда вам понадобятся мои показания.
По дороге в полицейское управление Эйнсли размышлял за рулем, не имя ли Фелиции хотел произнести Вильгельм Даваналь?
— Мне нужен ордер на арест Хэмфри Холдсворта, подозреваемого в убийстве Байрона Мэддокс-Даваналя, — сказал Эйнсли лейтенанту Ньюболду.
Вместе с Хорхе Родригесом и Хосе Гарсия он пришел в кабинет начальника и, справляясь со своими заметками, проинформировал его об уликах, собранных против Холдсворта.
— Только его отпечатки пальцев обнаружены на будильнике, запятнанном кровью убитого. Учитывая расстояние между столом, где стояли часы, и трупом, приходим к заключению, что именно Холдсворт поднял их с пола и поставил на место. Кроме того, Холдсворт солгал допросившему его детективу Гарсия, заявив, что не знал об убийстве Байрона Мэддокс-Даваналя пока ему не сообщила об этом Фелиция Мэддокс-Даваналь после ее звонка в полицию, который, напомню, был ею сделан в семь тридцать две утра. Утверждение Холдсворта полностью опровергают показания Вильгельма Даваналя о том, что примерно в пять тридцать утра в день убийства он ясно слышал громкий звук выстрела, а несколько минут спустя — голос Холдсворта. Даваналь хорошо знает дворецкого и абсолютно уверен, что это был именно он. Звук доносился из-под окна спальни мистера Даваналя, которое выходит в патио, непосредственно примыкающее к комнате, где было совершено преступление.
— Ты в самом деле считаешь Холдсворта убийцей? — спросил Ньюболд.
— Если сугубо между нами, сэр, то нет, — ответил Эйнсли. — Но у нас достаточно оснований, чтобы доставить его сюда, хорошенько припугнуть и заставить говорить. Он прекрасно осведомлен обо всем, что произошло в доме Даваналей; по этому поводу у нас троих сложилось единое мнение.
При этом он бросил взгляд на своих коллег.
— Сержант прав, сэр, — отважился высказаться Гарсия. — Это действительно единственный способ установить истину. Бьюсь об заклад, тамошняя леди Макбет не разожмет своих лилейных губ, чтобы сделать признание.
Родригес кивком обозначил свое согласие.
— Если я дам разрешение, каким будет твой план, Малколм? — поинтересовался Ньюболд.
— Выписать ордер нынче же вечером и найти судью, который его подмахнет. А завтра прямо по утру отправиться брать Холдсворта. Сидя в наручниках в машине с решетками на окнах, он начнет лучше соображать что к чему. Вдобавок, чем быстрее мы увезем его из дома Даваналей, тем лучше.
— Что ж, похоже, у нас нет другого выхода, — сказал Ньюболд. — Действуй.
Без десяти шесть утра, еще в совершеннейшей тьме Эйнсли и Хорхе Родригес въехали в усадьбу Даваналей на машине без маркировки. За ними следовал бело-голубой полицейский фургон, в котором сидели двое патрульных.
У парадного входа в дом все четверо вышли из машин и, как было оговорено заранее, Родригес взял роль командира на себя. Он первым подошел к массивной двери и вдавил кнопку звонка, не отпуская ее пальцем несколько секунд. Затем выдержал паузу и позвонил еще раз, потом дал несколько трелей подряд, после чего изнутри донеслись смутные звуки и мужской голос:
— Кто там еще? Не шумите, я уже иду.
Проскрежетал тяжелый засов, одна из створок двери на несколько сантиметров приоткрылась, уперевшись в толстую цепочку. В образовавшейся щели возникло лицо дворецкого Холдсворта.
— Полиция! — провозгласил Хорхе Родригес. — Откройте, пожалуйста.
Звякнул металл, двери распахнулись. На пороге им предстал впопыхах одетый Холдсворт — рубашка застегнута на две пуговицы, пиджак лишь наброшен на плечи. Обозрев прибывшую группу целиком, он вскричал:
— Господи! Что еще стряслось?
Хорхе придвинулся ближе. Он произнес внятно и громко:
— Хэмфри Холдсворт, я располагаю ордером, чтобы арестовать вас по обвинению в убийстве Байрона Мэддокс-Даваналя. Должен предупредить, что с этого момента вы имеете право хранить молчание… Вы не обязаны говорить со мной и отвечать на мои вопросы…
Нижняя челюсть Холдсворта отвисла. На лице отразился ужас.
— Постойте! Подождите! — У него перехватило дыхание. — Это ошибка! Я здесь ни причем…
Хорхе невозмутимо продолжал:
— Вам также предоставляется право воспользоваться услугами адвоката. Если вы не располагаете средствами для этого, общественный защитник будет приглашен бесплатно…
— Нет! Нет! Нет! — закричал Холдсворт и сделал попытку выхватить документ, который показывал ему Родригес.
Но Эйнсли оказался проворнее. Он шагнул вперед и поймал руку дворецкого, ухватив за запястье:
— Успокойтесь и выслушайте! Здесь нет никакой ошибки.
Хорхе закончил и скомандовал Холдсворту:
— А теперь — руки за спину!
И прежде чем дворецкий смог что-нибудь понять, на нем защелкнулись наручники. Эйнсли сделал знак патрульным:
— Можете забирать его.
— Послушайте меня! — взмолился Холдсворт. — Это вопиющая несправедливость! И потом, я обязан поставить в известность миссис Даваналь! Она сумеет принять меры, чтобы…
Но невозмутимые полисмены уже подтащили его к своему фургону, открыли заднюю дверь и впихнули арестанта на сиденье. Бело-голубая машина тронулась, в ее клетке метался и кричал арестант.
Полицейские доставили Холдсворта в комнату для допросов отдела по расследованию убийств, где пристегнули наручниками к стулу. Эйнсли и Родригес, приехавшие следом, дали арестованному полчаса побыть в одиночестве, а затем вместе вошли к нему и уселись по противоположную от него сторону простого металлического стола.
Холдсворт бросал на них испепеляющие взгляды, но заговорил значительно спокойнее, чем незадолго до того на пороге дома Даваналей.
— Я требую адвоката и немедленно. Кроме того, я настаиваю, чтобы вы объяснили мне…
— Минуточку! — Эйнсли поднял вверх руку. — Вы требуете адвоката, и ваше требование будет удовлетворено. Однако до того, как ваш защитник приедет сюда, мы не вправе ни о чем вас спрашивать, а также отвечать на ваши вопросы. Поэтому нам лучше будет пока покончить с некоторыми мелкими формальностями.
Он кивнул Родригесу, который тут же открыл свою папку и достал из нее бланк и блокнот.
— Назовите свое имя полностью, — попросил он.
— Но ведь вам оно прекрасно известно, — фыркнул дворецкий.
Чуть наклонившись к нему, Эйнсли спокойно бросил:
— Если вы нам поможете, дело пойдет гораздо быстрее.
Пауза. Недовольное сопение. И затем:
— Хэмфри Ховард Холдсворт.
— Дата рождения?
Когда все необходимые сведения были получены, Родригес протянул ему бланк.
— Подпишите, пожалуйста, вот это. Здесь сказано, что вы были информированы о своих правах и предпочли отвечать на вопросы только в присутствии адвоката.
— Ну, и как же, по-вашему, я могу это подписать? — свободной левой рукой Холдсворт указал на пристегнутую наручниками к стулу правую. Родригесу пришлось освободить его от оков. Пока Холдсворт массировал себе правое запястье и недоверчиво разглядывал лежавшую перед ним бумагу, Эйнсли поднялся.
— Я на секунду, — сказал он Хорхе, а потом подошел к двери, открыл ее, высунулся из комнаты наружу и прокричал в совершенно пустой коридор:
— Эй, эти старые отпечатки пальцев из Англии нам пока не нужны! Мы будем ждать адвоката, так что принесете их нам позже!
Холдсворт порывисто повернул голову.
— Что это еще за отпечатки из Англии?
— Извините, — ответил вернувшийся к столу Эйнсли, — но мы не можем продолжать нашу беседу, пока не прибыл адвокат.
— И сколько же придется ждать? — спросил Холдсворт нетерпеливо.
— Откуда нам знать? — пожал плечами Родригес. — Это ведь ваш адвокат.
Холдсворт негодовал:
— Я хочу, чтобы мне сию секунду сказали, о каких отпечатках пальцев идет речь!
Родригес посмотрел на него с прищуром и осторожно спросил:
— Вы, стало быть, согласны продолжить наш разговор, не дожидаясь приезда адвоката?
— Да, да, черт возьми!
— Тогда не надо подписывать этот документ. Вот вам другой, где говорится, что вы ознакомлены со своими правами и предпочли…
— Ладно, короче! — Холдсворт схватил со стола шариковую ручку и быстро подписал протянутый ему бланк. Потом повернулся к Эйнсли: — А теперь рассказывайте.
— Это ваши отпечатки пальцев. Они были взяты у вас тридцать шесть лет назад, — голос Эйнсли звучал ровно и размеренно. — Нам их переслали из Англии, и они полностью совпадают с теми, что мы обнаружили на будильнике в комнате убитого. На нем, к тому же, были пятна крови жертвы.
На этот раз молчание длилось дольше. Холдсворт помрачнел, понурил голову и сказал:
— Да… Помню, это я поднял чертов будильник с ковра и поставил на стол. Как-то бессознательно…
— Почему вы убили Байрона Мэддокс-Даваналя, мистер Холдсворт? — таким был следующий вопрос Эйнсли.
Лицо дворецкого изобразило гримасу боли, и он заговорил, совершенно уже не сдерживаясь:
— Я не убивал его! Это было вообще не убийство! Этот идиот сам пустил себе пулю в лоб!
Холдсворту дорого обошлось его признание. Он сломался. Зажав голову ладонями, он медленно мотал ею из стороны в сторону и рубил фразы:
— Я же предупреждал миссис Даваналь. Я говорил ей, что ничего не выйдет. Что в полиции дураков не держат, и все выплывет наружу. Но нет! — она ничего не желала слушать. Она ведь всегда все знает лучше! Как же она ошибалась! А теперь еще и это!
Он поднял взгляд, влажный от слез.
— Мое старое дело в Англии… Откуда вы взяли отпечатки? Я же заявил о нем при въезде в страну.
— Да, нам об этом известно, — сказал Родригес. — Дело в общем-то пустяковое. Оно не в счет.
— Я прожил в Америке пятнадцать лет! — Холдсворт уже рыдал. — И никаких неприятностей… А теперь, на тебе — обвинение в убийстве!
— Если вы сказали нам правду, это обвинение легко может быть с вас снято, — заверил Эйнсли. — Хотя в настоящий момент ваше положение более чем серьезно. Сейчас вы должны нам помочь и ответить на все вопросы, ничего не скрывая.
— Спрашивайте, — Холдсворт выпрямился и поднял голову. — Я скажу все, что знаю.
Картина событий оказалась достаточно проста. За четыре дня до того Холдсворта и Фелицию Мэддокс-Даваналь разбудил в пять тридцать утра громкий хлопок выстрела. Они столкнулись перед дверью комнаты Байрона, — оба в ночных рубашках, вошли и увидели его распластанным на полу с продырявленным черепом. В правой руке он сжимал рукоятку пистолета.
— Меня чуть не стошнило. Я просто не знал, что делать, — рассказывал дворецкий Эйнсли и Родригесу. — Зато миссис Даваналь сохраняла полное хладнокровие. Она очень сильная. Взяла все под свой контроль и начала давать указания, мы были уверены, что во всем доме бодрствуем мы одни.
Если верить Холдсворту, Фелиция распорядилась:
«Никто не должен знать, что мой муж покончил с собой». Это ляжет пятном на честь всей семьи, сказала она, и мистер Теодор никогда не простит ей, если правда выплывет, поэтому дело нужно представить как убийство.
— Я пытался убедить ее, что ничего не получится, — оправдывался Холдсворт. — Я предупреждал ее, что в полиции не дураки сидят, нас выведут на чистую воду, но она ничего не желала слушать. Она заявила, что не раз бывала со съемочными группами на местах преступлений и в точности знает, как все устроить. От меня она потребовала клятвы молчать, напомнив, скольким я обязан этой семье. Мне остается теперь только сожалеть, что я поддался на…
— Давайте пока придерживаться только фактов, — перебил Эйнсли. — Куда вы дели пистолет?
— Миссис Даваналь вынула его из руки Байрона. Это был один из пистолетов, что он держал у себя в кабинете.
Эйнсли поневоле вспомнил, что ответила Фелиция, когда он спросил, не трогала ли она чего-нибудь в комнате, когда осталась там наедине с трупом мужа. «…Я не могла, просто не в силах была себя заставить даже близко подойти к несчастному Байрону или к его столу…»
— Где сейчас находится это оружие?
— Я… я не знаю, — ответил Холдсворт не сразу.
— Все вы знаете! — Родригес поднял голову от записей, которые вел непрерывно. — Или по крайней мере догадываетесь.
— Но послушайте! Миссис Даваналь спросила меня, куда ей деть пистолет, чтобы его никто не нашел. Я посоветовал выбросить его в канализационный люк — здесь есть один неподалеку.
— Она так и поступила?
— Не знаю… Я не хотел! Правда!
Родригес не дал ему передышки:
— А снаружи дома? Взломанная дверь балкона, следы внизу… Чья это работа?
— Боюсь, что моя. Я расковырял дверь большой отверткой, а следы оставил в старой паре кроссовок.
— Это тоже придумала миссис Даваналь?
На лице Холдсворта проступила гримаса стыда.
— Нет, это я сам.
— Где теперь кроссовки и отвертка?
— В то же утро еще до приезда полиции я прогулялся по нашей улице и выбросил все в мусорный бак. Его скоро увезли, я проследил.
— Это все? — спросил Эйнсли.
— Кажется… Хотя нет, есть еще кое-что. Миссис Даваналь принесла миску с теплой водой и губку, а потом протерла ею руку покойного Байрона. Ту, что держала пистолет. Она сказала, что нужно избавиться от частиц пороха. Научилась этому у своих телевизионщиков…
— Скажите, а вы сами чему-нибудь научились после всего этого? — немного зло спросил Родригес.
— Только доверять собственной интуиции. — Холдсворт впервые улыбнулся. — Я ведь сразу сказал, что в полиции дураков не держат.
— Вам еще рановато доверять своей интуиции полностью, — сказал Эйнсли, которому и самому стоило труда сдержать улыбку. — Ваши признания не освобождают вас от ответственности. Вы чинили препятствия следствию, способствовали сокрытию улик и занимались фальсификацией. На этом основании вы задержаны…
Минуту спустя Холдсворта препроводили в камеру предварительного заключения.
— Что дальше? — спросил Хорхе, когда они с Эйнсли остались наедине.
— Дальше? Самое время нанести визит миссис Даваналь.
Глава 10
Фелицию Даваналь они не застали дома. Было уже без десяти восемь. И никто не знал, куда она запропастилась.
— Я знаю только, что миссис Даваналь умчалась отсюда в расстроенных чувствах, — объяснила детективам Карина Васкезес, встретившая их в парадном холле особняка. — Слышала, как гравий из-под колес струей рвануло.
В отсутствие дворецкого горничная Вильгельма Даваналя стала чувствовать себя по-хозяйски и в нижних этажах дома.
— Это может быть связано с мистером Холдсвортом, — продолжила она, потом посмотрела поочередно на каждого из полицейских. — Вы ведь взяли его? В смысле — арестовали? Его жена места себе не находит. Сейчас висит на телефоне — адвоката ищет.
— Много чего произошло, — неопределенно ответил на ее вопрос Эйнсли. — Как вы, вероятно, знаете, в деле, которое мы здесь расследуем, не обошлось без обмана.
— Я с самого начала догадывалась, — призналась Васкезес. — Послушайте, а не к вам ли направилась миссис Даваналь?
— Не исключено, — кивнул Хорхе Родригес. Он тут же связался по рации с отделом и затем доложил Эйнсли: — Нет, там она не появлялась.
В этот момент они услышали шаги поднимавшегося снизу Франческо Васкезес, который, едва перевел дыхание, возвестил:
— Миссис Даваналь у себя на студии… На WBEQ! Они только что сказали, что в восемь часов она появится в прямом эфире с сообщением по поводу смерти своего мужа.
— Через три минуты, — заметил Эйнсли. — Где мы могли бы это посмотреть?
— Прошу за мной, — пригласила миссис Васкезес и провела их длинным коридором в ультрасовременный домашний кинотеатр. Гигантский телеэкран занимал одну из стен почти целиком. Франческо Васкезес нажал несколько кнопок на пульте управления, и появилась «картинка» — как раз заканчивался рекламный блок. Изображение сопровождалось прекрасным объемным звуком. Вслед за рекламой на экране появилась заставка «Утренние новости WBEQ», затем ведущая объявила:
— Только на нашем канале! Новый поворот в деле о гибели Байрона Мэддокс-Даваналя. Рассказывает генеральный директор WBEQ миссис Фелиция Мэддокс-Даваналь.
В кадре сразу же появилось крупным планом лицо Фелиции. Изумительно красивое лицо. Как догадывался Эйнсли, над ним немало потрудился стилист. Выражение его было сейчас серьезным.
— Присядьте, — сказала миссис Васкезес, указывая детективам на два ряда удобных кресел домашнего кинотеатра.
— Нет, спасибо, — отклонил приглашение Эйнсли, и все трое остались стоять.
Ровным тоном, отчетливо произнося каждое слово, Фелиция начала:
— Я обращаюсь к вам сегодня со смирением и покаянием, чувствуя необходимость сделать важное признание и попросить прощения у всех. Суть в том, что мой муж, Байрон Мэддокс-Даваналь не был убит, как заявила я сама и как под моим влиянием утверждали другие люди. Байрон ушел из жизни добровольно; это было самоубийство. Он мертв, а мертвые, как известно, сраму не имут.
Но жгучий стыд и чувство вины испытываю я сама. До того, как наступил этот момент истины, я говорила не правду об обстоятельствах смерти моего мужа, обманывала друзей и членов семьи, вводила в заблуждение средства массовой информации и полицию, скрывала улики и занималась их фальсификацией. Не знаю, какое наказание уготовано мне за это, но я покорно приму даже самое суровое.
Я приношу глубочайшие извинения моим друзьям, гражданам моего родного Майами, сотрудникам полиции и всем телезрителям. А теперь, когда я сделала признание и извинилась перед всеми вами, позвольте рассказать, что заставило меня отклониться от пути истинного и совершить все те поступки, о которых я упомянула выше.
— А ведь эта стерва снова нас обскакала, — шепнул Эйнсли на ухо Родригесу.
— Она поняла, что Холдсворт расколется, — так же тихо ответил Родригес, — и поторопилась покаяться, пока мы ее не прижали.
— Чтобы обставить миссис Даваналь, вам придется научиться вставать по утрам еще раньше, — громко сказала Карина Васкезес.
Фелиция продолжала представление, говорила она совершенно спокойно, но проникновенно:
— Еще в ранней юности под влиянием воззрений старших членов нашей семьи я приучилась считать самоубийство чем-то постыдным и трусливым бегством от ответственности, когда другим приходится разбираться с проблемами, которые накопил самоубийца. Исключением являются, разумеется, те случаи, когда причиной служат невыносимые физические страдания, то есть боль или смертельная болезнь. Но не это толкнуло на страшный шаг моего супруга Байрона Мэддокс-Даваналя.
Если уж говорить начистоту, наш брак не во всем был удачным. К моей величайшей печали, у меня нет детей…
Эйнсли смотрел на нее, слушал ее речь, и ему оставалось только гадать, много ли времени ушло у нее на подготовку этого шоу. Неискушенная публика вполне могла бы подумать, что она импровизировала, но у Эйнсли были на этот счет большие сомнения. Ему даже показалось, что она считывает текст с «телесуфлера». А что? В конце концов, она — полновластная хозяйка канала.
— Я должна сделать еще одно заявление, — продолжала Фелиция. — Я хочу сказать, что вся вина за случившееся лежит на мне и ни на ком другом. Один из наших слуг настоятельно советовал мне не делать того, на что я решилась. Я совершила ошибку, не вняв его здравому совету, поэтому мне в особенности хотелось бы обезопасить этого человека…
— Холдсворт сорвался с нашего крючка, — пробормотал Родригес.
— Я не знаю, — продолжала Фелиция, — какие проблемы, реальные или мнимые, заставили моего мужа покончить счеты с жизнью…
— Все ты знаешь! — не сдержался Родригес. Но Эйнсли уже отвернулся от экрана.
— Мы попусту теряем здесь время, — сказал он. — Поехали.
Когда они покидали дом, вдогонку им несся голос Фелиции Даваналь.
Вернувшись к себе в отдел, Эйнсли сразу же позвонил Кэрзону Ноулзу.
— Да, я имел удовольствие созерцать спектакль, который устроила эта дама, — сказал прокурор в ответ на вопрос детектива. — Актрисе такого могучего дарования впору получать «Оскара». Лицемерка…
— Вы думаете, все так это воспримут?
— Ни в коем случае! Только циничные работники прокуратуры да легавые. А все остальные будут лишь восхищаться ее благородной откровенностью — королевский блеск истинных Даваналей…
— Мы можем возбудить против нее дело?
— Ты, конечно, шутишь.
— Почему?
— А ты сам подумай, Малколм. У тебя против нее только дача ложных показаний и воспрепятствование следствию. И то, и другое — сравнительно незначительные правонарушения. Добавь к этому, что она — Даваналь и способна нанять лучших адвокатов страны. Ни один прокурор не возьмется за такое обвинение. И если ты думаешь, что я один такой трус, то спешу сообщить: я успел посоветоваться с Адель Монтесино. Она разделяет мое мнение.
— Так мы и Холдсворта должны будем отпустить?
— А как же? Никто не должен усомниться, что в Америке богатые и бедные равны перед законом. Пусть тоже гуляет. Я отменю ордер на арест.
— По-моему, вы не очень-то верите в американскую систему правосудия, господин советник юстиции?
— Да, я заразился недугом скептицизма, Малколм. Если услышишь, что изобрели средство от этой напасти, дай знать немедленно…
Казалось бы, на этом можно было поставить точку в деле Мэддокс-Даваналя, если бы не два постскриптума.
Первым из них стало телефонное сообщение на автоответчике Эйнсли с просьбой позвонить Бет Эмбри. Ведь Эйнсли сдержал слово: Бет знала подробности расследования. Тем не менее ни словечка за ее подписью не появилось пока в газетах. Почему? — с этого вопроса он начал телефонный разговор с ней.
— Потому что раньше я была рисковой журналисткой, а теперь потеряла кураж, — поведала она. — Начни я с самоубийства Байрона, пришлось бы вскрыть его связи с преступным миром, карточные долги и прочее. А значит, дошла бы очередь и до имени девушки, которая от него понесла. Она славная, и ей это совершенно ни к чему. Кстати, я хотела бы тебя с нею познакомить.
— Но ты согласна, что Фелиция лгала, когда уверяла, что причины самоубийства Байрона ей не известны?
— Что для Фелиции ложь, а что правда? Ты, например, знаешь? А я скажу… Только то, что ей на данный момент выгодно. Поговорим лучше о той девочке. У нее, между прочим, есть адвокат. Да ты ее знаешь! Это Лайза Кейн.
— Знаю. — Эйнсли симпатизировал Кейн. Молодая да ранняя, она часто защищала людей в суде совершенно бесплатно. Причем яростно отстаивала интересы тех, кто не мог оплатить ее услуги.
— Ты сможешь встретиться с ней завтра? — спросила Бет Эмбри.
Эйнсли сказал, что сможет.
Лайзе Кейн было тридцать три года, но она выглядела на десять лет моложе, а порой и вовсе походила на совсем юную первокурсницу колледжа: короткие рыжие волосы, румяное личико херувима без всяких следов косметики. На встречу с Эйнсли она приехала в джинсах и футболке.
Читать бесплатно другие книги:
