Аэропорт Конофальский Борис

Глава 6

– Штуромовые, вы тут? – Орёт кто-то из темноты. Стоит на пороге дома, внутрь не заходит, но орёт так, что во всех комнатах слышно.

– Тут мы, чего? – Спрашивает сонный Ерёменко.

– Тревога! Подъём! Какого хрена у вас у всех коммутаторы отключены. Пол часа вас ищу!

   Повторять не нужно все вскакивают, быстро натягивают «кольчуги».

– Два ночи. – Замечает Карачевский. – Доспех сняли, аккумуляторы бережём.

– Давайте быстрее, – говорит пришедший из темноты. – БТРы уже на погрузку подали.

– Что, китайцы? – Спрашивает Червоненко пришедшего, пока тот не ушёл. Сам Юрка уже влез в «кольчугу» нацепил кирасу и крепит раковину. Он быстро экипируется. Этого у него не отнять.

– Кажись, первый взвод размотали, взвод уже час не выходит на связь, а до этого сообщил, что ведёт бой с двумя ротами НОАК и что потери есть, – говорит казак и уходит.

   На улице суета, грузовиков и тягачей разных много, вся центральная улица забита ими, но это всё чужие машины, побежали искать свои. Не сразу, но нашли своих, они были на южной окраине станицы. И сразу получили втык.

   Ночь, пыльная броня, яркий свет фар в беспроглядной темноте, низкая вибрация мощных двигателей, запах рыбьего топлива и горячего выхлопа, саранча летит на свет. Десятки людей грузят большие и тяжёлые ящики в бронетранспортёры и в грузовик. Заняты привычном делом.

   И подсотенный Колышев подбородок вперёд, шлем не снимает, смотрит из-под забрала, словно оценивает, идёт к штурмовикам на встречу. Он и так-то не славился добрым нравом, а тут и вовсе леденеет от злости, даже в темноте это понятно. Слова выговаривает – едва не шипит:

– А, вот и господа штурмовики.

– Разрешите доложить, – начал было Коровин…

   Но Колышев его останавливает жестом:

– Вы уж извините, господа штурмовики, – он подходит к Червоненко, пальцем «кольчужной» перчатки, стучит по его грудному знаку минёра, – и примкнувшие к ним, что мы вас, героев, побеспокоили. Потревожили ваш геройский сон, но дело уж больно спешное. Наши товарищи из первого взвода, если вас это, конечно, интересует, уже три часа ведут тяжёлый бой.

– Товарищ подсотенный, я сейчас… – Начинает Юра.

– Молчать! – Орёт Колышев прямо в лицо Юрке. – По уставу перед фразой, обращённой к офицеру, необходимо использовать форму: «разрешите доложить» или «разрешите обратиться».

– Разрешите доложить, – снова пытается Червоненко.

– Не разрешаю, – резко пресекает подсотенный и продолжает: – Я полагаю, господа штурмовики, что у вас создалось иллюзорное ощущение некой элитарности вашей войсковой специальности.

   Теперь он подходит к Акиму и говорит, глядя ему в глаза:

– Вот вы, герой вчерашнего штурма пустых окопов, вы и вправду считаете, что вы элита нашего соединения?

– Никак нет, – сразу ответил Саблин, очень ему было неприятно слышать фразу: «герой вчерашнего штурма пустых окопов». Задел язвительный Колышев его этой фразой.

– Может, кто-нибудь из вас считает, что вам положены поблажки, так как вы штурмовая группа, может, вам положен более продолжительный сон, офицерский рацион или освобождение от погрузочных работ?

– Ника нет, – за всех говорит урядник Коровин.

– Так почему в таком случае мы вынуждены разыскивать вас двадцать пять минут? – Спрашивает Колышев у Коровина.

– Виноват, – сухо отвечает Носов.

– Выражаю вам своё неудовольствие, – едко говорит подсотенный прямо в лицо.

– Есть, – говорит урядник Коровин.

   Тут к месту подбегает взводный, прапорщик Михеенко. Колышев встречает его улыбкой:

– А вот и командир отличившихся. Кстати, вам я тоже выражаю своё неудовольствие.

– Есть, – вздыхает прапорщик.

   Подсотенный молча поворачивается и уходит, уходит, а прапорщик подходит к Носову и выговаривает:

– Ну как первый год служишь, честное слово,– выговаривает прапорщик Михеенко уряднику Коровину.

   Тот вздыхает, морщится, понимает, что виноват. А вот Юра виновным себя не ощущает и спрашивает у Михеенко:

– Слышь, взводный, а что с первым взводом?

– Их поставили дорогу охранять в степь, шесть километров на восток от дороги, их и два взвода степняков, чтобы китайцы из степи дорогу на Аэропорт не порезали. Вот китайцы и попытались, степняки откатились, а наши за камни зацепились, почему не отступили – непонятно. На связь не выходят, видно, рации конец.

– Степняки, заразы… – Говорит Ерёменко.

– Они всегда такие были… – Зло говорит Карачевский. – Как чуть прищемили, так сразу бегут.

– Вот уроды, – Юрка сплёвывает.

   Видно, что его да и всех бойцов штурмовой группы очень злят сапные казаки.

   А вот Саблине не таков, с ним всё хуже, он не может высказаться и сплюнуть. Молчаливый и закрытый человек, с виду, вроде бы, и невозмутим, но изнутри его разъедает холодная злоба. Костяшки пальцев, что сжимают дробовик, под крагами побелели. Просто он всё хранит её себе, растит её в себе. И злится он не на китайцев, что с них взять, они непримиримые враги. Сейчас он думает о том, что сам бы расстрелял командира степняков, который дал приказ отходить и бросить их первый взвод в степи на растерзание китайцам. Аким сам бы вызвался в расстрельную команду. И плевать ему, что лёгкие казачьи части не предназначены для вязких и тяжёлых контактов. Они могут за час пройти по барханам тридцать километров. Но это бойцы с лёгким вооружением на квадроциклах, багги и слабо бронированных БМП. Их задача – быстрые рейды по степи, фланговые обходы, засады, контроль и разведка. Нет у них ни тяжелого вооружения, ни сотен мин, как у пластунов, и броня у степняков много легче пластунской.

   Но всё равно ничто из перечисленного не оправдывает такого поведения в глазах Саблина. Внутри его всё клокотало от злости, хотя внешне он невозмутим, разве что хмур и угрюм.

– Ладно, – продолжает прапорщик, – мы уже загрузились.

   И тут голос в наушниках шлема, говорит подсоленный Колышев:

– Вторая сотня, собраться у головной машины.

– Пойдём, хлопцы, – говорит прапорщик, – не дай Бог ещё и сейчас опоздать. Подсотник съест поедом.

– Значит так, – чуть подумав, говорит Колышев, оглядывая в свете фар БТРа собравшихся казаков. – Первый взвод был выдвинут в боевое охранение дороги, он и два взвода из Одиннадцатого Казачьего полка охраняли дорогу с востока. Час назад они сообщили, что атакованы превосходящими силами противника, говорили, что китайцев ориентировочно две роты. Совместно со степняками было принято решение отходить, но наши почему-то отойти не смогли. Казаки из Двадцатого Линейного полка, поняв, что наши не отошли и ведут бой, вернулись за ними, но подойти уже не смоги, теперь они тоже ведут там бой.

– Значит, не бросили наших степняки, – шепчет Каштенков, что стоит рядом с Саблиным.

   От этого как-то сразу настроение у Акима улучшилось. Это всё просто неразбериха, не струсили линейные, не убежали. И зря он кого-то расстреливать уже собирался.

– Наши блокированы. – Продолжает подсотник. – Задача номер один – подойти и деблокировать четвёртый взвод, забрать раненых, – он замолчал на секунду, – и убитых, если есть. Задача два – родготовить позиции и предотвратить возможность прорыва противника к дороге. Дождаться подхода основных сил полка. Вопросы?

– Да как там, в барханах, позиции подготовишь? – Крикнул кто-то.

– По мере возможности, к дороге до утра мы китайцев подпустить не должны.

– А чего БТРов только два? – Спросил Володька Карачевский.

   Подсотенный как будто ждал этого вопроса, он даже, кажется, обрадовался ему:

– Для господ генералов из четвёртого взвода сообщаю, на первом БТРе ушёл первый взвод, ещё один БТР неисправен, а на двух этих, – он указал рукой на два готовых к выходу бронетранспортёра, – поедет второй и третий взвод. А вам господа, будет подан вон тот комфортабельный грузовик.

– Так это двухвостный грузовик, – произнёс Юрка Червоненко, – он в барханах не пройдёт.

– Рад, что вы заметили, – язвительно сказал Колышев, – но другого в нашем распоряжении, к сожалению, нет, так что вам, господа из четвёртого взвода, придётся пред барханами спешиться, взять всё, что положено по боевому расписанию и догонять второй и третий на своих, как говорится, двоих. Если вас, конечно, это не затруднит. И надеюсь ни у кого из вас, господа из четвёртого взвода, не будет проблем с ходовой частью брони. Я не хочу слышать, что среди вас есть отставшие из-за поломок приводов или сервомоторов на марше.

   Четвёртый взвод молчал. Все остальные пластуны тоже.

– Ну, раз вопросов больше нет, – продолжал Колышев, – добавлю: командовать операцией буду я, так как Короткович уехал с полком и будет только через четыре часа. Всё, грузимся.

   Казаки стали быстро грузиться, кто на тёплую броню, кто в грузовик. И когда они грузились, между ними в свете фар, стали пролетать белые, лёгкие шарики. Ночной ветер нёс их с запада.

– Пух, – с непонятной радостью сказал Володя Карачевский.

– Что-то рано степь зацветает. – Сказал урядник Носов, усаживаясь рядом с Саблиным. – Сейчас и саранча, значит, полетит. А потом и прохладненько станет.

– Скорее бы уже, – произнёс второй номер снайперов Серёгин. – Осточертела жарища.

   Машина дёрнулась – люди в ней качнулись – поехала вслед БТРам, и колонна второй сотни покатилась в ночь, на выручку своим товарищам, что вели бой в десяти километрах отсюда.

Глава 7

   Ночь, двадцать пять градусов, звёзды. Удивительно, как хорошо бывает в степи. Ни пыльцы тебе, ни мошки, ни зноя. Саблин отключил электрику и скинул шлем, который болтался на затылке. Респиратор тоже стащил с лица, дышал полной грудью, этим замечательным прохладным воздухом. Только саранча стрекочет вокруг, летает в свете фар БТРа, её так много, что стрёкот множества крыльев сливается в нудный, непрерывный гул. Она летит к дороге вместе со степным пухом, со всех окрестных пыльных барханов, привлекаемая тучами пыли и шелестом электроприводов. Если бы не саранча, можно было бы думать, что ты в раю. Впрочем, Саблин так и думал, сидя на броне, облокотившись на ствол двадцатимиллиметрового орудия и покачиваясь в такт неровной дороге. Под ребристыми колесами скрипят пыльные наносы, маленькие барханчики, что за ночь собрал на дороге ветерок. Безмятежность. Мерное покачивание и звуки убаюкивают. Так можно и заснуть, но спать нельзя, свалишься с брони. Такое бывало. Не с ним, конечно.

   И вдруг зашелестели колёса, инерция качнула его вперёд, бронетранспортёр встал. Сразу сзади его догнала пелена мелкой пыли. Саблин натянул респиратор.

   И секунды не прошло, как остановились, а со второго БТРа уже кричат:

– Аким, чего встали-то? Приехали?

– Сейчас, – кричит Саблин в ответ и стучит прикладом по броне. – Вася, чего стоим?

– Пост, – орёт водитель из кабины через открытый люк.

– Пост, – кричит Саблин назад в пыль.

– Сотника на пост просят, – тут же орёт в открытый люк мехвод Вася из БТРа.

– Сотника на пост, – кричит Саблин назад.

   «Сотника на пост, – отзываются дальше, и ещё дальше, и ещё, – сотника на пост».

   А из темноты в свет фар выходит солдат в пыльнике, с винтовкой, в шлеме, открыто подходит к БТРу и говорит, задрав голову:

– Товарищи сапёры, у вас сигаретки не будет, второй караул без сигарет.

   Солдат молодой, вроде, совсем, и Юра ему отвечает с брони:

– А где ты, балда, тут сапёров увидал?

– А, так вы казаки, – солдат приглядывается к эмблеме на броне, – товарищи казаки, дайте сигаретку.

– А где ты, балда, тут казаков увидел, – кричит Зайцев.

   Все на броне смеются, солдат стоит растерянный, светит фонариком на броню, а там и вправду две эмблемы казачья и саперная, смотрит молодой солдат на них и не понимает, с кем говорит.

   Юра лезет в карман пыльника, достаёт смятую, почти пустую пачку сигарет, протягивает её солдату:

– На, и запомни, мы не просто казаки, пластуны мы.

– Спасибо, пластуны, – говорит солдат, заглядывает в пачку, – что, все мне?

– Бери-кури, до боя не помри, – говорит Юра.

   Все опять смеются. Юрка балагур.

– Зря, Юрка, ты его балуешь, – говорит старый казак замком взвода урядник Носов.

   У Носова это двадцатый призыв, он всё знает:

– Сигареты у него офицер отобрал, чтобы в карауле не курил.

– Да ладно, пусть покурит, – говорит Юра.– Сам по молодости в караулах мучился без сигарет.

   Тут из клубов оседающей пыли в свет фар выходит подсотник Колышев. Идёт, разминая шею и плечи на ходу, подходит к солдату.

   И вдруг далеко на юго-западе небо осветил всполох. Далёкий, но яркий. А потом ещё один. И ещё. И через шелест саранчи докатилось тяжкое: У-у-м-м-м. У-у-у-у-м-м. У-у-у-у-у-м-м-м-м.

– Двести десятые, – говорит Зайцев, с каким-то неопытным злорадством.

   Все смотрят в ту сторону.

   Все на броне знают, что это значит. Так при взрыве освещают небо тяжёлые двухсот десятимиллиметровые снаряды.

– Они, «чемоданы». Век бы их не слышать. – Говорит Юра, он встал на броне, смотрит на юго-запад, туда, где всполох за всполохом взрывы освещает небо.

– Вот туда и поедем, – говорит он, наконец.

– Ну, а то куда же, – подтверждает его слова урядник Носов. – На Аэропорт пойдём.

   Все молчат, всё веселье сразу как-то кончилось. Надеялись казаки, что может ещё куда, в заслоны на фланги, может даже в резерв, но теперь всем стало уже очевидно: пункт назначения Аэропорт. Все только и смотрят туда, на юго-запад. Кто смиренно, а кто и со злостью. Но тут взрывы прекратились.

   Здоровенная, в полтора пальца саранча со шлепком плюхнулась на шею Саблину, едва в панцирь не упала, он тут же прихлопнул её и с хрустом прокрутил между шеей и ладонью, скинул её вниз с омерзением. Потрогал шею, нет, вроде, цапнуть не успела.

   Подсотенный с солдатом стоят и разглядывают что-то в планшете, и солдат рукой машет как раз на юго-запад. Офицер понимающе кивает, и они расходятся.

– Господин подсотник, куда нас? На Аэропорт? – Спрашивает Юра. Он так и стоит на броне, не сел ещё.

– На Аэропорт, – сухо отвечает Колышев и уходит к грузовикам, в конец колоны.

– Эх, жизнь казачья, – Юра усаживается на своё место.

   Солдатик так и стоит, курит у обочины, как БТР тронулся, он стал махать им рукой, но тут же пропал в темноте, как только выпал из света фар.

   Колона сворачивает на юго-запад. Идёт туда, где опять в чёрное небо рвутся огромные оранжевые всполохи. Колонна идёт на Аэропорт.

   Шлем, кираса, гаржет, наручи, наплечники, краги-рукавицы, раковина, поножи, наголенники, противоминные ботинки – всё из ультракарбона и пеноалюминия. Общий вес – семь с половиной килограмм. Аким входил во взводную штурмовую группу из четырёх человек. А значит, винтовка ему не полагалась. Шестнадцатимиллиметровый стандартный дробовик «Барсук», два и два килограмма, и сто двадцать патронов к нему. Шестьдесят картечи, двадцать бронебойных жаканов, двадцать зажигалок «магний» и двадцать – «дробь», мелкая картечь против дронов. Почти шесть килограммов. Но главное оружие штурмовика не дробовик, главное оружие штурмовых групп – гранаты. Шесть «фугасов» для подствольного, три кг без малого. Четыре ручные гранаты: две «термички», они не большие, и две «единицы», каждая по одному кг, всего почти четыре кг. А ещё штурмовику полагался трёхкилограммовый пеноалюминиевый щит. «Аптечка».

   Ко всему этому термостойкое, противоосколочное бельё «кольчуга». Десятимиллиметровый армейский пистолет «Удар» и две обоймы по шесть патронов к нему. Аккумуляторы, баллон с охлаждающим газом, фляга воды на два с половиной литра. Плащ-пыльник, тоже противоосколочный. Рюкзак. Две банки каши и галеты. Ещё семь килограмм.

   С таким весом с брони слезать нужно аккуратно. Спрыгнешь – ноги переломаешь или приводы в «коленях» сорвёшь. Аким так и слезает. А вокруг пылища, грузовики идут и на передовую, и с неё, поднимают тонны лёгкой пыли. Он сразу надевает респиратор.

   Их колонна стала у обочины, пропуская колонну пехотного полка вперёд. Затем пропустили миномётную батарею. Старшины ничего не говорят, казаки терпеливо ждут. Курят, на секунду отодвигая маски, переговариваются. На казаках уже сантиметровый слой пыли, но забрала на шлемах никто не закрывает. Снова на юге всполохи взрывов. Но теперь они приносят не далёкий гул. Теперь звук разрывов слышен отчётливо, они совсем рядом.

– Ну, двенадцать уже, – говорит Юра, пританцовывая у БТРа, – чего ждём, рассвета? Чтобы по жаре воевать?

– Вечно ты, Юрка, мельтешишь, – осаживает его урядник Носов, – сиди, отдыхай, может, и не начнём сегодня.

– Да как тут отдыхать в такой пылище, – бубнит Юра.

– Нет, Алексей, – не соглашается с урядником командир штурмовой группы Коровин, – он такой же, как и урядник, опытный, полтора десятка призывов прошёл, поэтому имеет права перечить Носову, – начнём сегодня, до утра пойдём, подсотенного уже в штаб звали для получения задания.

– Быстрее бы уже, – говорит гранатомётчик Теренчук и вдавливает в пыль окурок большим ботинком. – Не люблю я ждать вот так вот.

– А кто ж любит, – соглашается урядник, – никто не любит.

– Сейчас, – говорит Юра со знанием дела, – солдафоны по шапке получат, откатятся, и мы пойдём, слышите, турели заливаются.

   И вправду, мерзко и высоко, такой звук далеко слышно, с каким-то надрывом завизжала турель. До турели было далеко, но даже тут Аким представил, как с этим звуком ночную черноту разрывают прерывистые линии смертоносного огня. И вторая, чуть подальше, чуть тише заработала. Этот противный звук ни далёкие взрывы, ни снующие грузовики не перекрывали.

– Слышите, скрежет! Прикажут нам турели сбивать, – говорит Теренчук.

– А пред ними будут сплошные мины, – добавляет Юра.

– Ну, на то вы и пластуны, чтобы идти туда, где другие не прошли, – говорит Коровин важно.

– Правильно говоришь, Женя, – поддерживает его урядник Носов.

   С ними, старыми, никто не спорит. Старшины.

   На броню вылезает Вася, механик-водитель. Чуть пританцовывая, разминает ноги и кричит сверху:

– Товарищи казаки, кто дополнительную воду брать будет – берите. Транспорт дальше не идёт.

– А чего? – Спрашивает у него радиоэлектронщик Жданок.

– Приказ. – Важно поясняет Вася. – Велено мне в резерве быть. Так как я сугубо ценный. Меня велено беречь.

– Слышь, ценный, а боекомплект мы на горбу потащим? – Зло спрашивает Юра.

– Товарищ Червоненко,– важно говорит Вася, – боекомплект до места боевых действий доставит вам геройский экипаж второго БТРа нашей сотни, которым командует мой друг, казак Иван Бусыгин. – И уже серьёзно говорит мехвод. – Разбирайте воду и начинайте перегружать боекомплект – приказ Колышева. Скоро пойдете, казаки.

– Ну вот, а вы боялись, что до утра не начнём, – говорит урядник Носов, поднимаясь с пыльного холмика, и кричит. – Четвёртый взвод, давайте, хлопцы, перегрузим боекомплект во второй БТР.

   Тут подошёл и второй бронетранспортёр. Транспорт, так сказать, до места назначения.

   Вот так обычно всё и начинается, с этого и начинаются бои. Казаки стали доставать ящики с патронами и гранатами, таскать их с одного борта на другой, Бусыгин вылез, отворил бронированные двери своего БТРа, помогал укладывать большие ящики, а мимо их колоны всё сновали грузовики, поднимая тучи пыли. Больше никто не разговаривал, начиналось дело.

Глава 8

– Четвёртый взвод, кто воду не взял – берите, – орёт старший прапорщик Оленичев.

– Я тебе взял, – говорит Юра, протягивая двухлитровую баклажку. – Мало ли, может, до солнца провозимся.

   БТР зашуршал моторами и поехал обратно на север, поднимая пыль.

   Не хотелось бы до солнца. Тут, в степи, на солнце сорок пять будет. Никакого хладогена не хватит. Саблин берёт баклажку, закидывает её себе в ранец. Ещё два кило нагрузки. А у него в левом «колене» сервомотор не докручивает. А может, и привод не дожимает. Со стороны, кажется, что он на левую ногу припадает. Как бы в бою не отказало. Он относил неделю назад «колено» к полковому механику, тот час копался, ничего не нашёл. При Акиме на стенде включал-выключал, сгиб-разгиб работал штатно. А как броню наденешь, так начинает заедать на разгибе. Но пока, вроде, работает.

   Тут пришёл прапорщик Михеенко, взводный. Они с урядником Носовым перекинулись парой слов, потом прапорщик собрал людей и сказал:

– Приказ пришёл, солдаты на гряду пойдут, мы с ними.

– Ну, нетрудно было догадаться, – замечает Юрка.

   У Юрки всегда есть, что сказать. Остальные казаки молчат, слушают, что ещё скажет взводный.

– Молите Бога, чтобы не нашему взводу пришлось в лоб по склону идти. Я карту глянул – жуть, там просто каша будет. Ни барханов, ни камней, открытый стол. Стреляй – не хочу.

– Молишь Бога? – Тихо спрашивает Юра. – Или опять спишь?

– Угу, – отвечает Аким.

– Что «угу»? – Не унимается друг. – Не понял, ты спишь или молишься?

   Иногда Юрка его раздражает своей болтливостью. Сейчас бы послушать взводного, а он языком чешет.

   И тут в коммутаторе голос, чёткий и твёрдый:

– Вторая сотня, прибыть в расположение штаба.

   Сотник. Их зовёт.

– Ну, пошли, ребята, – говорит прапорщик Михеенко, – кажись, наше время.

   Вся сотня собралась у штаба, с сотником и подсотенными, с вестовыми, всего больше семидесяти человек. Кто сел наземь, кто стоял.

   Сотник Короткович, что называется, из молодых да ранних. Он, может, чуть старше Саблина. Всегда строг, собран, серьёзен. Он из линейных казаков пришёл, по сути, пластунам если не чужой, то уж точно не свой. Его не очень жаловали, но уважали. Казак он был опытный, хоть и из степняков. Случилось так, что с Акимом он был знаком ещё по Тарко-Сале, их участки фронта были рядом. Тогда ещё старший прапорщик Короткович даже пару раз заходил к Саблину в блиндаж. Но то когда было. Теперь, когда его назначили в сотню Саблина, он и виду не казал, что они когда-то были знакомы. Сначала это Акима задевало. Как так можно – даже не кивнул знакомцу, даже виду не показал сотник, что они знакомы. А потом Саблин и сам забыл про знакомство. Не так и хотелось.

   В свете фар грузовика они собрались полукругом. Для наглядности из штаба принесли большой планшет, установили так, что бы всем было видно карту, и были ясны задачи.

– Задача поставлена нашей сотне такая, – чеканит голосом сотник Короткович, – поддержать наступление армейцев и с ними сбросить китайцев с высоты сто сорок ноль шесть. Это первая линия их обороны перед Аэропортом. Эта каменная гряда, что перегораживает сухую долину. Против нас действует сто тридцать первая дивизия НОАК. Кажется, Девятый их батальон. Бойцы опытные. Поддерживает их дивизион двухсот десяти миллиметровых орудий. Но есть сведения, что в рабочем стоянии у них только два орудия. Ещё у них есть дивизион самоходных миномётов сто двадцать два миллиметра. Все вы знаете, снаряды и мины они вообще не привыкли экономить. У них их горы. Так что лёгкой прогулки не будет.