После тебя Мойес Джоджо

Спасибо тебе, мысленно поблагодарила я Уилла.

На этой неделе наша группа психологической поддержки присутствовала в несколько урезанном составе. Наташа уехала отдыхать, так же как и Джейк. Последнее меня порадовало, но одновременно и чуть-чуть расстроило, чего я решительно не могла понять. Темой нашей сегодняшней встречи было «Если бы я мог повернуть время вспять», поэтому Уильям с Сунилом на радостях битых полтора часа мурлыкали и насвистывали разные вариации песни Шер.

Я слушала, как Фред жалеет, что проводил слишком много времени на работе, а Сунил сетовал на то, что не успел по-настоящему сблизиться со своим братом («Ведь всем кажется, что их родные вечно будут рядом, да? Но неожиданно оглянешься, а их уже нет»), и у меня невольно возник вопрос: стоило ли вообще приходить сюда сегодня?

Пару раз в моей душе затеплилась надежда, что группа способна реально помочь. Однако по большей части мне казалось, что наши встречи – пустая трата времени, когда абсолютно чужие люди за неимением другой компании часами жалуются на жизнь. Наверное, я просто не в том настроении, решила я. Не было ни сострадания, ни ощущения родства душ. Я чувствовала себя усталой и раздраженной, от сидения на неудобном пластиковом стуле жутко разболелось бедро, и я решила, что пользы для моего психического здоровья от этих встреч не больше, чем от просмотра сериала «Жители Ист-Энда» по телику. Плюс печенье действительно оказалось отвратным.

Линн, мать-одиночка, поведала нам, как поссорилась из-за пары спортивных штанов со своей старшей сестрой за два дня до ее смерти.

– Я обвинила ее в том, что она взяла мои штаны, так как она вечно таскала у меня вещи. А она, как обычно, заявила, что я ошибаюсь. – (Марк терпеливо ждал, а я думала о том, что неплохо было бы принять обезболивающее.) – А потом ее сбил автобус, и все было кончено. Я увидела ее снова уже в морге. И когда я стала рыться в шкафу в поисках темной одежды для похорон, угадайте, что я там нашла?

– Штаны от спортивного костюма, – подал реплику Фред.

– Очень тяжело, когда остаются нерешенные проблемы, – произнес Марк. – Мне кажется, чтобы не травмировать собственную психику, иногда полезнее смотреть на вещи шире.

– Ну да. Можно любить кого-то и в то же время обматерить его, если он взял твои спортивные штаны, – философски заметил Уильям.

Сегодня мне не хотелось говорить. Ведь я пришла сюда исключительно ради того, чтобы не сидеть в одиночестве в угнетающей тишине своей квартиры. Но если так и дальше пойдет, то я вполне могу стать одной из тех неадекватных особ, которые настолько нуждаются в общении, что начинают заговаривать с попутчиками в поезде или по десять минут выбирают какую-нибудь ерунду в ближайшем магазинчике и еще дольше расплачиваются за сделанную покупку. Я настолько углубилась в размышления о том, не является ли символичным то, что я совсем недавно обсуждала с Самиром из углового магазина достоинства своего бандажа, что пропустила мимо ушей слова Дафны о том, как бы ей хотелось прийти в тот день с работы на час раньше, и не сразу обнаружила, что Дафна сидит рядом со мной, вся в слезах.

– Дафна?

– Простите, ради бога. Это самое «если бы» не выходит у меня из головы. Если бы я не остановилась поболтать с дамой из цветочного киоска. Если бы я не провозилась с дурацким гроссбухом и пришла бы с работы пораньше. Если бы я вернулась вовремя, быть может, сумела бы его уговорить не делать того, что он сделал. Быть может, я смогла бы доказать ему, что жизнь – хорошая штука.

Марк передал мне коробку с бумажными салфетками, и я осторожно положила ее Дафне на колени.

– Дафна, а твой муж прежде пытался свести счеты с жизнью?

Она кивнула и громко высморкалась.

– Несколько раз. У него с юных лет отмечались приступы «хандры», как мы это называли. И когда такое случалось, я старалась не оставлять его одного, потому что мне начинало казаться, будто он меня не слышит. И не имело абсолютно никакого значения, что я говорила. Поэтому я часто сказывалась больной и оставалась с ним дома, чтобы хоть чуть-чуть развлечь его. Понимаете? Делала его любимые сэндвичи. Сидела рядом с ним на диване. Конечно, ничего такого особенного. Но я пыталась показать ему, что я с ним. Наверное, именно поэтому я, в отличие от других девушек, так и не получила повышения на работе. Видите ли, мне постоянно приходилось отпрашиваться.

– Депрессия – крайне тяжелая вещь. И не только для того, кто ею страдает.

– А он принимал лекарства?

– Ох нет. Депрессия у него была… другой природы. Биохимия… тут ни при чем.

– А ты уверена? Я хочу сказать, что депрессия не всегда поддается диагностике.

Минуту-другую Дафна сидела, отрешенно уставившись в пол, а затем резко вскинула голову:

– Он был гомосексуалистом. – Дафна, слегка раскрасневшаяся, смотрела на нас в упор, словно предостерегая от лишних комментариев. Она произнесла это слово отчетливо и по слогам. – Я никому об этом не рассказывала. Но он действительно был гомосексуалистом. Отсюда и его депрессия. Но он был таким хорошим человеком и не хотел причинять мне боль. Поэтому он и не пытался… устраивать свои дела на стороне. Наверное, боялся, что я буду его стыдиться.

– Дафна, а с чего ты взяла, что он был геем?

– Нашла кое-какие вещи. Однажды, когда искала его галстук. Эти самые журналы. Где мужчины занимаются любовью с мужчинами. В нижнем ящике. Вряд ли нормальный мужчина стал бы держать подобные журналы.

Фред слегка напрягся.

– Конечно нет, – сказал он.

– Я никогда не упоминала об этих журналах, – продолжила Дафна. – Просто засунула их обратно туда, где они лежали. С тех пор все сразу встало на место. Он никогда не был особо охоч до секса. Но я считала, что мне повезло. Понимаете? Потому что я тоже не охотница до этого дела. Наверное, виноваты монахини. После их нравоучений только при одной мысли о сексе ты сразу чувствовала себя грязной. Поэтому, выйдя замуж за славного человека, который не пытался чуть что затащить меня в постель, я решила, будто я счастливейшая женщина на свете. Конечно, я не отказалась бы обзавестись ребятишками… Это было бы чудесно. Но… – вздохнула Дафна, – мы никогда особо не говорили о таких вещах. В наши дни это было как-то не принято. А сейчас… я жалею, что мы этого не сделали. Оглядываясь назад, я думаю: какая напрасная трата времени.

– Так ты считаешь, если бы вы тогда поговорили по душам, то что-нибудь изменилось бы?

– Ну, теперь совсем другие времена, разве нет? Сейчас нормально быть гомосексуалистом. Мой знакомый из химчистки гомосексуалист, и он такой милый человек. Да, мне наверняка было бы больно расстаться с мужем, но если он страдал из-за того, что чувствовал себя загнанным в угол, тогда… я бы отпустила его. Непременно. Я никогда не хотела никого загонять в угол. Мне просто хотелось, чтобы он стал немножко счастливее.

Лицо Дафны сморщилось, и я поспешила ее обнять. Волосы у нее пахли лаком и тушеной бараниной.

– Ну будет, будет тебе, старушка. – Фред неловко потрепал Дафну по плечу. – Уверен, он знал, что ты всегда желала ему только добра.

– Фред, ты действительно так думаешь? – Голос Дафны дрожал.

Фред уверенно кивнул:

– Да. И ты совершенно права. Тогда все было иначе. Тебе не в чем себя винить.

– Дафна, это очень мужественно с твоей стороны поделиться с нами своей историей. Спасибо, – сочувственно улыбнулся Марк. – И я искренне восхищаюсь твоей способностью взять себя в руки и двигаться дальше. Иногда, чтобы просто пережить очередной день, нужно приложить нечеловеческие усилия.

Когда я опустила глаза, то обнаружила, что Дафна взяла меня за руку. Ее пухлые пальцы переплелись с моими. Я ответила ей нежным пожатием. И, даже не успев толком подумать, я начала говорить:

– Я тоже сделала нечто такое, что хотела бы изменить. – (И все тотчас же подняли на меня глаза.) – Я познакомилась с дочерью Уилла. Она возникла словно из ниоткуда, и я решила, что это поможет мне примириться с его смертью, но в результате я чувствую себя так, будто…

Все дружно уставились на меня. Фред сделал удивленное лицо.

– Что?!

– А кто такой Уилл? – спросил Фред.

– Ты вроде говорила, что его зовут Билл.

И я даже слегка обмякла на своем жестком стуле.

– Уилл и есть Билл. Просто раньше мне не хотелось произносить его имя вслух.

По залу пробежал тихий ропот.

Дафна похлопала меня по руке:

– Не волнуйся, дорогая. Это ведь просто имя. В предыдущей группе у нас была женщина, которая вообще все придумала. Она говорила, будто ее ребенок умер от лейкемии. А оказалось, что у нее дома даже золотой рыбки никогда не было.

– Все нормально, Луиза. Ты можешь с нами об этом поговорить.

Марк наградил меня своим особым выразительным взглядом. Я ответила ему сдержанной улыбкой, дав понять, что его посыл принят. И что Уилл не был золотой рыбкой. Какого черта! – подумала я. Моя жизнь запутана не больше, чем у других.

И тогда я им все рассказала. Рассказала о появлении Лили и о том, что я рассчитывала найти с ней контакт и способствовать воссоединению семьи, которое бы всех осчастливило, и как меня расстроила собственная наивность.

– У меня такое чувство, будто я подвела Уилла. Всех подвела. В очередной раз, – призналась я. – А теперь Лили ушла, и я не устаю спрашивать себя, что можно было бы сделать по-другому, но, в сущности, просто боюсь посмотреть правде в глаза. Ведь у меня не хватило ни силы духа, ни смелости взять все под контроль и как-то исправить.

– Но твои вещи! Они ведь украли твои драгоценности! – Дафна накрыла мою руку своей мягкой влажной ладошкой. – Ты имела полное право рассердиться.

– То, что у нее не было отца, еще не дает ей права вести себя как последняя сучка, – сказал Сунил.

– Ну, вообще-то, с твоей стороны было уже очень мило пустить ее пожить. Я бы не рискнула, – заметила Дафна.

– Луиза, а как, по-твоему, поступил бы на твоем месте ее отец? – Марк налил себе очередную чашку кофе, и я вдруг пожалела, что у нас нет ничего покрепче.

– Не знаю, – ответила я. – Но у него был дар брать все под свой контроль. И это притом что он не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Он бы нашел способ заставить ее перестать валять дурака. Так или иначе, он сумел бы привести ее в чувство.

– А ты, часом, не идеализируешь его? – засомневался Фред. – На восьмой неделе занятий мы все занимаемся идеализацией. Ведь я тоже делаю из Джилли чуть ли не святую. Правда, Марк? И я забыл, что в душе она вечно вешала свои чулки на кронштейн для занавески, чем доводила меня до бешенства.

– Возможно, отец твоей Лили не смог бы ей ничем помочь. Откуда тебе знать. Возможно, они вообще не переносили бы друг друга.

– Судя по всему, у этой юной леди очень непростой характер, – произнес Марк. – И мне кажется, ты дала ей столько шансов, сколько смогла. Но, Луиза… иногда двигаться дальше означает в том числе и то, что мы должны себя как-то защищать. И быть может, подсознательно ты это поняла. Если Лили вносит в твою жизнь хаос и негатив, то в данный момент ты, возможно, приняла единственно верное решение.

– О да. – Все члены нашей группы дружно закивали. – Не казни себя. Ты ведь живой человек.

Они были такими милыми и так сочувственно мне улыбались, явно желая меня подбодрить.

И я им почти поверила.

Во вторник я предупредила Веру, что отлучусь на десять минут, туманно намекнув на женские проблемы, и она кивнула, словно желая дать мне понять, что женская жизнь – это одни сплошные проблемы, и пробормотала, что после непременно расскажет мне о своих фибромах. И вот, прихватив с собой ноутбук, я поспешила в женский туалет – единственное место, где Ричард не мог меня достать. Набросила поверх униформы блузку, положила ноутбук возле раковин и подключилась к бесплатному в течение тридцати минут аэропортовскому Интернету, усевшись прямо напротив экрана. Звонок скайпа мистера Гупника раздался ровно в пять часов, когда я только-только успела стащить с головы кудрявый парик ирландской танцовщицы.

И хотя я видела лишь пиксельное изображение лица Леонарда Гупника, я могла смело сказать, что он богат. Великолепно постриженные волосы цвета перца с солью. Даже на моем маленьком экране мистер Гупник выглядел очень властным, и говорил он, не тратя лишних слов. Ну а кроме всего, у него за спиной на стене висели в золоченых рамах картины старых мастеров.

Он не стал спрашивать о моих школьных оценках, квалификации или резюме и почему я стою на фоне сушилки для рук. Он проглядел какие-то бумаги, а затем поинтересовался, в каких я отношениях с Трейнорами.

– В хороших! Не сомневаюсь, они дадут мне рекомендации. В любом случае я с ними вскоре увижусь. Мы отлично ладим, несмотря на прискорбные обстоятельства…

– Окончания вашей службы у них. – У него был низкий голос уверенного в себе человека. – Да, Натан рассказал мне о той ситуации. Оказаться впутанной в такую историю – вещь не слишком приятная.

– Да, вы правы, – замявшись, ответила я. – Но я горжусь, что была частью жизни Уилла.

Он явно взял себе на заметку мои слова.

– А чем вы занимались после того?

– Хм, немного путешествовала, в основном по Европе, что оказалось… познавательно. Путешествовать всегда хорошо. И открывает перед тобой перспективы. Очевидно. – Я попыталась улыбнуться. – А сейчас я работаю в аэропорту, но реально это не то… – Не успела я закончить фразу, как дверь отворилась и в туалет вошла женщина с чемоданом на колесиках. Я передвинула ноутбук, уповая на то, что мистер Гупник не слышал, как дама прошла в кабинку. – Словом, это не то, чем бы я хотела заниматься на долгосрочной основе.

Умоляю, не надо так громко писать! – мысленно обратилась я к женщине.

Мистер Гупник задал мне несколько вопросов о моих текущих обязанностях и размере зарплаты. Я изо всех сил старалась не замечать звука спускаемой воды и смотрела прямо пред собой, полностью игнорируя вышедшую из кабинки даму.

– А что вы хотите… – начал мистер Гупник, но дама тем временем протиснулась мимо меня к сушилке для рук, которая ужасающе загудела прямо над ухом. Мистер Гупник нахмурился.

– Мистер Гупник, пожалуйста, подождите секундочку. – Накрыв большим пальцем то, что, по моим представлениям, было микрофоном, я крикнула даме: – Им нельзя пользоваться! Он… сломан.

Она повернулась ко мне, стряхивая воду с идеально наманикюренных рук, а затем снова включила сушилку.

– А вот и нет. Где тогда табличка «Не работает»?

– Перегорел. Внезапно. Это очень-очень опасно.

Она подозрительно покосилась на меня, затем – на сушилку для рук и вышла, волоча за собой чемодан. Я подперла дверь стулом, чтобы в туалет не входили посторонние, и снова села перед экраном ноутбука.

– Извините. Просто рабочий момент, и это немножко…

Он снова углубился в изучение бумаг:

– Натан говорил, что с вами недавно произошел несчастный случай.

Я нервно сглотнула:

– Да. Но сейчас мне намного лучше. Я уже практически здорова. Все отлично, за исключением разве что легкой хромоты.

– Что ж, такое случается и с лучшими из нас, – заметил он с тонкой улыбкой, и я улыбнулась в ответ.

Кто-то пытался войти в туалет, и я снова передвинулась, навалившись на дверь всем телом.

– Итак, что же было для вас самым тяжелым? – поинтересовался мистер Гупник.

– Простите?

– В работе на Уилла Трейнора. Похоже, это было испытанием не для слабонервных.

Я замялась. В комнате неожиданно стало очень тихо.

– Отпустить его, – наконец ответила я и почувствовала, что у меня на глаза навернулись слезы.

Леонард Гупник, находящийся за несколько тысяч миль отсюда, наградил меня испытующим взглядом. Я с трудом поборола желание вытереть глаза.

– Мой секретарь свяжется с вами, мисс Кларк. Спасибо за то, что уделили мне время.

Потом он едва заметно кивнул, его лицо застыло, и картинка исчезла, а я тупо таращилась на темный экран, с горечью осознавая, что в очередной раз провалилась.

Возвращаясь в тот вечер домой, я решила не думать об интервью. Вместо этого я, как мантру, повторяла слова Марка. Затем я мысленно составила список прегрешений Лили: незваные гости, кража, наркотики, гулянки до утра, мои вещи, взятые без спросу, и посмотрела на все это через призму того, о чем мы говорили на собраниях нашей группы. Лили несла хаос и разрушение, она только брала и ничего не давала взамен. И я вовсе не обязана отвечать за нее только потому, что она еще совсем юная и связана с Уиллом кровными узами.

И мне сразу полегчало. Реально полегчало. И я вспомнила, что Марк всегда говорил: дорога из царства скорби никогда не бывает прямой. Будут хорошие дни, будут плохие дни. Сегодня просто был плохой день, изгиб той самой дороги, который надо пройти и постараться не заблудиться.

Я вошла в квартиру, бросила сумку и внезапно почувствовала себя способной получать удовольствие от маленьких радостей жизни. Ладно, сделаю небольшую передышку, а потом свяжусь с Лили и позабочусь о том, чтобы упорядочить ее визиты. А сейчас надо сконцентрироваться на поиске новой работы. Пора и о себе подумать. Пора исцелиться. Но на этом пункте мне пришлось остановиться, поскольку я, к своему беспокойству, поняла, что начинаю мыслить совсем как Таня Хотон-Миллер.

Я бросила взгляд в сторону пожарной лестницы. Первым шагом на пути к исцелению будет подняться на эту дурацкую крышу. Я залезу туда без посторонней помощи, и никаких приступов паники, посижу там полчаса, подышу свежим воздухом и навсегда покончу со страхами, связанными с этой частью моего дома.

Я сняла свою униформу, надела шорты и – для уверенности – тонкий кашемировый джемпер Уилла, приятно ласкающий кожу; я взяла этот джемпер из дома Уилла после его смерти. Я прошла по коридору и распахнула окно. Всего два коротких пролета железной лестницы – и я там.

– Ничего не случится, – громко произнесла я, сделав глубокий вдох.

Когда я оказалась на лестнице, ноги вдруг сделались до странного ватными, но я твердо сказала себе, что это мне только кажется; просто отголоски прежнего волнения. Если я сейчас преодолею себя, то преодолею и все остальное. И я услышала голос Уилла.

Давай, Кларк. Шаг за шагом.

Крепко ухватившись обеими руками за перила, я начала подниматься на крышу. Вниз я не смотрела. И не позволяла себе думать о том, на какой высоте нахожусь, хотя легкий ветерок нашептывал мне, что в прошлый раз моя авантюра закончилась плохо и что бедро до сих пор болит. А потом я вспомнила о Сэме, и вспыхнувшая ярость сразу придала мне сил. Мне не в чем себя винить. И нет причин переживать. Я не должна быть жертвой, человеком, с которым вечно что-то происходит.

И вот так, уговаривая себя, я на дрожащих ногах преодолела второй пролет лестницы. Затем, испугавшись, что ноги вот-вот мне откажут, я неуклюже перевалилась через низкую стенку и приземлилась на четвереньки. Я была липкой от пота и чувствовала противную слабость. Поэтому так и осталась стоять на четвереньках с закрытыми глазами, пытаясь осознать тот факт, что я на крыше. Я справилась. А теперь просто посижу немножко, чтобы прийти в норму. Я контролирую ситуацию. Я хозяйка своей судьбы.

И вот я медленно села на пятки, для надежности упершись рукой в стену, и вдохнула полной грудью ночной воздух. Мне понравилось. Ничего подо мной не качалось. Я была в безопасности. Я сделала это! А затем я открыла глаза – и у меня перехватило дыхание.

На крыше царило буйство красок. В горшках с некогда загубленными мною растениями распустились алые и пурпурные цветы, фонтаном ярких брызг переливающиеся через края. Два новых кашпо были окутаны облаком крошечных голубых лепестков, а рядом со скамьей стоял расписной горшок с японским кленом, его листья слегка трепетали на ветру.

В солнечном углу у южной стены, рядом с баком для воды, в специальных ящиках для рассады крошечные помидорчики черри свешивали красные головки с длинных стеблей, а внизу, на подложке из кудрявых зеленых листьев, лежали томаты другого сорта. Я медленно пошла вперед, вдыхая аромат жасмина, но остановилась и тяжело опустилась на железную скамью, почувствовав под собой старую подушку из моей гостиной.

Не веря своим глазам, я смотрела на оазис спокойствия и красоты, каким-то чудом возникший на моей унылой крыше. Вспомнила, как Лили, отломав засохшую ветку в горшке, на полном серьезе заявила, что так загубить растения – настоящее преступление с моей стороны, а еще как она сразу определила сорт роз в саду миссис Трейнор: «Дэвид Остин». Потом я вспомнила комья грязи непонятного происхождения в своем коридоре.

И в отчаянии закрыла лицо руками.