Божественная комедия Алигьери Данте

Ад

Песня первая

Поэт рассказывает, что, заблудившись в темном, дремучем лесу и встречая разные препятствия для достижения вершины горы, он настигнут был Вергилием. Последний обещался показать ему муки грешников в Аду и Чистилище и сказал, что потом Беатриче покажет поэту Райскую обитель. Поэт последовал за Вергилием.

¹Когда-то я в годину зрелых лет
В дремучий лес зашел и заблудился.
Потерян был прямой и верный след…

⁴Нет слов таких, чтоб ими я решился
Лес мрачный и угрюмый описать,
Где стыл мой мозг и ужас тайный длился:

⁷Так даже смерть не может устрашать…
Но в том лесу, зловещей тьмой одетом,
Средь ужасов обрел я благодать.

¹⁰Попал я в чащу дикую; нигде там
Я не нашел, объят каким-то сном,
Знакомого пути по всем приметам.

¹³Пустыня предо мной была кругом,
Где ужасом невольным сердце сжалось.
Я увидал перед собой потом

¹⁶Подножие горы. Она являлась
В лучах светила радостного дня
И светом солнца сверху позлащалась,

¹⁹Прогнавшим страх невольный от меня.
В душе моей изгладилось смущенье,
Как гибнет тьма от яркого огня.

²²Как выброшенный на берег в крушенье
В борьбе с волной измученный пловец
Глядит назад, где море в исступленье

²⁵Ему сулит мучительный конец;
Так точно озирался я пугливо,
Как робкий, утомившийся беглец,

²⁸Чтоб еще раз на страшный путь тоскливо,
Переводя дыхание, взглянуть:
Доныне умирало все, что живо,

³¹Свершая тот непроходимый путь.
Лишившись сил, как труп, в изнеможенье
Я опустился тихо отдохнуть,

³⁴Но снова, переселив утомленье,
Направил шаг вперед по крутизне,
Все выше, выше каждое мгновенье.

³⁷Я шел вперед, и вдруг навстречу мне
Явился барс, покрытый пестрой кожей
И с пятнами на выгнутой спине.

⁴⁰Я, как врасплох застигнутый прохожий,
Смотрю: с меня он не спускает глаз
С решимостью, на вызов мне похожей,

⁴³И заграждает путь, на нем ложась,
Так что я думать стал об отступленье.
На небе утро было в этот час.

⁴⁶Земля очнулась после пробужденья,
И плыло солнце в небе голубом,
То солнце, что во дни миротворенья

⁴⁹Зажглось впервые, встречено кругом
Сияньем звезд, с их ясным, кротким светом…
Ободренный веселым, светлым днем,

⁵²Румяным и торжественным рассветом,
Я выносил без страха барса гнев,
Но новый ужас ждал меня при этом:

⁵⁵Передо мной вдруг очутился лев.
Назад закинув голову, он гордо
Шел на меня: стоял я, присмирев.

⁵⁸Смотрел в глаза так алчно он и твердо,
Что я как лист затрепетал тогда;
Гляжу: за ним видна волчицы морда.

⁶¹Она была до ужаса худа:
Ненасытимой жадностью, казалось,
Волчица подавляема всегда.

⁶⁴Уже не раз перед людьми являлась
Она, как гибель их… В меня она
Чудовищными взглядами впивалась,

⁶⁷И стала вновь отчаянья полна
Моя душа. Исчезла та отвага,
Которая вести была должна

⁷⁰Меня на верх горы. Как жадный скряга
Рыдает, потерявши капитал,
В котором видел счастье, жизни благо,

⁷³Так перед диким зверем я рыдал,
Путь пройденный теряя шаг за шагом,
И снова вниз по крутизне сбегал

⁷⁶К тем безднам и зияющим оврагам,
Где блеска солнца видеть уж нельзя
И ночь темна под вечным, черным флагом.

⁷⁹С стремнины на стремнину вниз скользя,
Я человека встретил той порою.
Безмолвие собой изобразя,

⁸²Он словно так был приучен судьбою
К молчанию, что голос потерял,
Увидя незнакомца пред собою.

⁸⁵В пустыне мертвой громко я воззвал:
«Кто б ни был ты – живой иль привиденье,
Спаси меня!» И призрак отвечал:

⁸⁸«Когда-то был живое я творенье;
Теперь перед тобой стоит мертвец.
Я в Мантуе рожден в одном селенье;

⁹¹В Ломбардии жил прежде мой отец.
Жизнь начал я при Юлии и в Риме
В век Августа жил долго, наконец,

⁹⁴Когда богами ложными своими
Считали люди идолов. Тогда
Я был поэт, писал стихи, и ими

⁹⁷Энея воспевал и те года,
Когда распались стены Илиона…
А ты зачем стремишься вниз сюда,

¹⁰⁰В обитель скорби, скрежета и стона?
Зачем с пути к жилищу вечных благ
Под благодатным блеском небосклона

¹⁰³Стремишься к тьме неудержимо так?
Иди вперед и не щади усилий!»
И, покраснев, ему я сделал знак

¹⁰⁶И вопросил: «Ужели ты Вергилий,
Поэтов всех величие и свет?
Пусть о моем восторге и о силе

¹⁰⁹Моей любви к тебе, святой поэт,
Расскажет слабый труд мой и творенья
И то, что изучал я много лет

¹¹²Великие твои произведенья{1}.
Смотри: я перед зверем трепещу,
Все жилы напряглись. Ищу спасенья,

¹¹⁵Певец, твоей я помощи ищу».
«Ты должен поискать пути иного,
И этот путь я указать хочу».

¹¹⁸Услышал я из уст поэта слово:
«Знай, страшный зверь-чудовище давно
Путь этот заграждает всем сурово

¹²¹И губит, и терзает всех равно.
Чудовище так жадно и жестоко,
Что вечно не насытится оно

¹²⁴И жертвы рвет в одно мгновенье ока.
К нему на смерть несчетное число
Творений жалких сходит издалёка, —

¹²⁷И долго будет жить такое зло,
Пока Пес Ловчий{2} с зверем не сразится,
Чтобы вредить уж больше не могло

¹³⁰Чудовище. Пес Ловчий возгордится
Не жалким властолюбием, но в нем
И мудрость, и величье отразится,

¹³³И родиной его мы назовем
Страну от Фельтро и до Фельтро{3}. Силы
Италии он посвятит; мы ждем,

¹³⁶Что с ним опять воспрянет из могилы
Италия, где прежде кровь лилась,
Кровь девственной, воинственной Камиллы,

¹³⁹Где Турн и Низ нашли свой смертный час{4}.
Преследовать от града и до града
Волчицу эту будет он не раз,

¹⁴²Пока ее не свергнет в кратер Ада,
Была откуда изгнана она
Лишь завистью… Спасти тебя мне надо

¹⁴⁵От этих мест, где гибель так верна;
Иди за мной, – тебе не будет худо,
Я выведу – на то мне власть дана —

¹⁴⁸Тебя чрез область вечности отсюда,
Чрез область, где услышишь ты во мгле
Стенания и вопли, где, как чуда,

¹⁵¹Видения умерших на земле
Вторичной смерти ждут и не дождутся{5}
И от мольбы бросаются к хуле.

¹⁵⁴Потом перед тобою пронесутся
Ликующие призраки в огне,
В надежде, что пред ними распахнутся,

¹⁵⁷Быть может, двери в райской стороне
И их грехи искупятся страданьем.
Но если обратишься ты ко мне

¹⁶⁰С желанием в Раю быть – тем желаньем
Давно уже полна душа моя —
То есть душа другая: по деяньям

¹⁶³Она меня достойнее, и я
Ей передам тебя у райской двери
И удалюсь, печаль свою тая.

¹⁶⁶Я был рожден в иной и темной вере,
К прозрению не приведен никем,
И места нет теперь мне в райской сфере,

¹⁶⁹И я пути не укажу в эдем.
Кому подвластны солнце, звезды эти,
Кто царствует в веках над миром всем,

¹⁷²Того обитель – Рай… На этом свете
Блаженны все, им взысканные!» Стал
Тогда искать опоры я в поэте:

¹⁷⁵«Спаси меня, поэт! – я умолял. —
Спаси меня от бедствий ты ужасных
И в область смерти выведи, чтоб знал

¹⁷⁸Я скорбь теней томящихся, несчастных,
И приведи к священным тем вратам,
Где Петр Святой обитель душ прекрасных

¹⁸¹Век стережет. Я быть желаю там».
Мой проводник вперед шаги направил,
И следовал я по его пятам.

Песня вторая

Во второй песне поэт, после обычного вступления, начинает сомневаться в своих силах для предстоящего пути и думает, что не в состоянии будет сойти в Ад вместе с Вергилием. Ободренный Вергилием, он решается наконец следовать за ним как за своим наставником и путеводителем.

¹День потухал. На землю сумрак лег,
Людей труда к покою призывая.
Лишь я один покойным быть не мог,

⁴Путь трудный, утомительный свершая.
Все то, что предстояло мне вперед —
Страдания и обаянье Рая, —

⁷То в памяти навеки не умрет…
О, музы, о святое вдохновенье!
Теперь вы мой единственный оплот!

¹⁰Запомни, память, каждое явленье,
Которое заметил только взгляд!
«Скажи, поэт! – воскликнул я в волненье. —

¹³Мой путь тяжел, в пути препятствий ряд…
По силам ли мне подвиг предстоящий?
Ты описал, как раз спускался в Ад

¹⁶Герой Эней{6}, тогда еще носящий
Людскую плоть, и вышел невредим:
Сам вечный Бог, на свете зло разящий,

¹⁹Всегда стоял защитником над ним
И чтил родоначальника в нем Рима;
И знаем мы – на этот славный Рим

²²Сошло благословение незримо…
Святынею, источником добра
Да будет град, где власть неутомима

²⁵Наместников святителя Петра!..
Спустился в Ад Эней, тобой воспетый,
В нем не нашедший смертного одра,

²⁸Но знаньем и прозрением согретый,
Величье пап из Ада вынес он.
Позднее же с земли печальной этой

³¹Сам Павел был на Небо вознесен,
Где стал опорой нашего спасенья.
Но я – тяжелым подвигом смущен,

³⁴Я трепещу за дерзкие стремленья.
Я не апостол Павел, не Эней, —
Избрать их путь кто дал мне позволенье?

³⁷Вот почему являться в мир теней
Боюсь с тобой. Уж не безумен я ли?
Но ты меня мудрее и сильней:

⁴⁰Покорствую тебе в моей печали».
Как человек, лишенный воли вдруг,
В котором мысли новые сменяли

⁴³Ряд прошлых дум и помыслов и мук,
Так точно я в пути стал колебаться
И озирался с трепетом вокруг,

⁴⁶И быстро стала робостью сменяться
Моя решимость. Призрак мне сказал:
«Ты начал низкой трусостью слушаться.

⁴⁹Подобный страх нередко отвращал
От славных дел. Так тени зверь боится.
Но я рассею страх твой. Я блуждал

⁵²Средь призраков, и ждал, когда решится
Над участью моею приговор,
Вдруг слышу, – я не мог не удивиться, —

⁵⁵Святая Дева в тихий разговор
Со мной вступила. Счастья не скрывая,
Я Деве покорился с этих пор.

⁵⁸Как звезды неба нежили, сверкая,
Ее глаза и голос так звучал,
Как пенье херувимов в царстве Рая:

⁶¹«О, ты поэт, чей гений засиял
И будет жить до разрушенья света,
Иди! На крутизне пустынных скал

⁶⁴Мой друг ждет и опоры, и совета,
Препятствиями страшными смущен.
Иль для него погибло все? Ответа

⁶⁷Я буду ждать: он будет ли спасен?
Иди к нему и силой строгой речи
Да будет от беды избавлен он.

⁷⁰Мне имя – Беатриче; издалече
Явилась я. Меня любовь вела,
Моя любовь с тобой искала встречи:

⁷³Я помощи твоей с мольбой ждала.
В обитель Бога скоро я предстану
И там, где гибнет всякая хула,

⁷⁶Тебя я славословить громко стану…»
И Беатриче смолкла. Я сказал:
«Клянусь, тебе служить я не устану!

⁷⁹Ты святости высокой идеал,
Ты образ добродетели чудесной!
Все радости земли, что Бог нам дал,

⁸²Доводишь ты до радости Небесной!
Тебе легко повиноваться мне…
И если бы, о призрак бестелесный,

⁸⁵Твою я волю выполнил вполне,
То все бы постоянно мне казалось,
Что действовал я вяло, как во сне,

⁸⁸Что дело слишком медленно свершалось.
Твои желанья мог я оценить,
Но отвечай: как ты не побоялась

⁹¹В жилище преисподнее сходить
Из той святой обители надзвездной,
Которую не можешь ты забыть?..»

⁹⁴«Без страха я скольжу над этой бездной, —
Сказала Беатриче, – и, поэт,
Могу тебе совет я дать полезный:

⁹⁷Поверь – когда злых помыслов в нас нет,
Нам ничего не следует бояться.
Зло ближнему – вот где источник бед,

¹⁰⁰И только зла нам нужно всем пугаться.
Благое Небо крепость мне дает,
Чтоб не могла страданьем я терзаться

¹⁰³И даже пламя ног моих не жжет.
Там в Небесах есть Дева Всеблагая{7},
И ей-то, Всеблагой, стал жалок тот,

¹⁰⁶Кого спасти ты должен, сберегая.
И к Лючии{8} пришла с мольбой она:
«Спеши помочь тому ты, дорогая,

¹⁰⁹Которому рука твоя нужна».
И Лючия то место посетила,
Любви и сострадания полна,

¹¹²Где я с Рахилью старой говорила,
И молвила: «Настал ужасный миг!
Что, Беатриче, ты не поспешила

¹¹⁵Спасти того, кто в мире стал велик,
Любив тебя? Иль ты не слышишь, что ли,
Знакомый вопль и о спасенье крик?

¹¹⁸Не видишь, как жилец земной юдоли
В борьбе со смертью грозной изнемог,
Которая страшна в безумной воле,

¹²¹Как океана бешеный поток…»
Никто быстрей не мчался для добычи,
Никто от бед бежать скорей не мог,

¹²⁴Как бросилась сюда я, Беатриче,
Покинувши приют святых теней,
И одного тебя на помощь клича.

¹²⁷Ты даром слова в мире всех сильней,
И я в твоих словах ищу опоры…»
Тогда на мне безмолвно, без речей,

¹³⁰Она в слезах остановила взоры,
И я к тебе на помощь поспешил
Не медля, – мне страшны ее укоры;

¹³³Волчицу я к тебе не допустил
И на гору открыл тебе дорогу…
Что ж медлишь ты? Иль в сердце не смирил

¹³⁶Ты робости напрасную тревогу?
Когда три девы в вечных Небесах
За жизнь твою мольбы возносят к Богу,

¹³⁹Когда во мне, во всех моих словах
Находишь ты привет и поощренье,
Ужель в тебе не утихает страх?»

¹⁴²Как от холодных ветров дуновенья,
От стужи наклоняются цветы
И утром вновь встают в одно мгновенье

¹⁴⁵Под блеском солнца, полны красоты,
Так точно я от страха вдруг очнулся,
Воскликнув: «Будь благословенна ты,

¹⁴⁸В чьем состраданье я не обманулся,
Ты, бодрость заронившая мне в грудь,
Когда мой стан от ужаса согнулся…

¹⁵¹И ты, поэт, благословенным будь,
Исполнив повеленье Девы Рая.
С тобой готов начать я смело путь,

¹⁵⁴Желаньем трудных подвигов сгорая.
С тобой мне не страшна пучина зол…
Веди ж меня, путей не разбирая…»

¹⁵⁷Так я сказал и за певцом пошел.

Песня третья

Данте, следуя за Вергилием, достигает дверей Ада, куда оба входят, прочитавши у входа страшные слова. Вергилий, указывая поэту на мучения, которые заслужили трусы, ведет его далее. Они приходят к реке, называемой Ахерон, у которой находят Харона, перевозящего души на другой берег. Когда Данте переехал чрез Ахерон, то он заснул на берегу этой реки.

¹«За мной – мир слез, страданий и мучений,
За мною – скорбь без грани, без конца,
За мной – мир падших душ и привидений.

⁴Я – правосудье высшего Творца,
Могущества и мудрости созданье,
Творение Небесного Отца,

⁷Воздвигнутое раньше мирозданья.
Передо мной – прошел столетий след,
Удел мой – вечность, вечность наказанья,

¹⁰За мной ни для кого надежды нет!»
Над входом в Тартар надпись та чернела.
Я страшные слова прочел. «Поэт,

¹³Смысл этих слов, – воскликнул я несмело, —
Наводит страх!» Вергилий угадал,
Что сердце у меня оледенело.

¹⁶«Здесь места страху нет, – он отвечал. —
Мы подошли к обители печали
Тех падших душ, – Вергилий продолжал, —

¹⁹Что на земле безумцами блуждали»{9}.
И мне с улыбкой руку сжал певец;
Я стал бодрей, и вот мы увидали

²²Обитель вечной тайны, наконец,
Где в безрассветном мраке раздавались
Вопль и стенанья из конца в конец;

²⁵Повсюду стоны, где мы ни являлись,
И я заплакал, выдержать не мог…
Мы ближе, – вопли грешников сливались

²⁸В смесь разных языков, в один поток.
Хулы, проклятья, бешенства визжанье,
Ужасные движенья рук и ног, —

³¹Все в гул сливалось в общем завыванье.
Так ураган крутит степей пески.
Ревет и губит все, без состраданья.

³⁴В неведенье, исполненный тоски,
Воскликнул я невольно: «О, учитель!
Уже ль грехи теней так велики,

³⁷Теней, попавших в страшную обитель?
И кто они?» «Ничтожество – они
В толпе людей, – сказал путеводитель. —

⁴⁰При жизни на земле в иные дни
Жалчайшими их тварями считали.
Им на земле, – кругом себя взгляни, —

⁴³Хулы иль похвалы не воздавали;
Теперь – они вступили в сонм духов,
Которые Творцу не изменяли,

⁴⁶Но грех давил их тяжестью оков
И не было в них веры в Провиденье.
Великий Бог их свергнул с облаков,

⁴⁹Чтоб Небеса не знали оскверненья,
И даже Ад впустить их не хотел:
В Аду гнушалось даже преступленье

⁵²Ничтожеством и мерзостью их дел».
«Какие же назначены им муки?
Какой у них, наставник мой, удел?

⁵⁵Пронзительны их страшных воплей звуки…»
И отвечал Вергилий: «Лишены
Они надежды; скованы их руки.

⁵⁸В их настоящем скорби так сильны,
Что худшей доле, большему мученью
Они всегда завидовать должны.

⁶¹Мир их забыл – и нет конца забвенью:
Их не щадят, но также не казнят,
Приговоривши к вечному презренью.

⁶⁴Но прочь от них и брось вперед свой взгляд,
Иди теперь за мной неутомимо».
Я сделал шаг, но отступил назад:

⁶⁷Передо мной промчалось знамя мимо,
Так быстро, словно вихорь уносил
Его вперед, вперед неудержимо.

⁷⁰За ним летели призраки могил
Несчетной вереницей: страшно было,
Что столько жизней в мире, столько сил

⁷³Смерть в призраки немые обратила.
Один из них мне словно был знаком:
Известный образ память сохранила.

⁷⁶Смотрю: да, это точно он, о ком
Народ с презреньем часто отзывался,
Кто, покривя душой и языком,

⁷⁹Высоким отреченьем запятнался{10}.
Тут понял я, что этот сонм теней
Собраньем душ отверженных являлся,

⁸²Презренных для врагов и для друзей.
Их жизнь была не жизнь, а прозябанье,
И здесь теперь, при наготе своей,

⁸⁵Достались эти жалкие созданья
На жертву насекомых – мух и ос —
И терпят беспрерывные терзанья.

⁸⁸По лицам их, мешаясь с током слез,
Струилась кровь и к их ногам стекала,
Где множество червей в крови вилось,

⁹¹И эту кровь мгновенно пожирало.
От них я отвернулся. Вдалеке
Немало новых призраков стояло

⁹⁴На голом берегу, столпясь к реке.
«Учитель, – я спросил, – чьи тени эти,
Что переправы словно ждут в тоске?

⁹⁷Их вижу я едва при тусклом свете».
«Об этом ты узнаешь, – молвил он, —
Когда, – я побледнел при том ответе, —

¹⁰⁰Откроется пред нами Ахерон».
Мы дальше шли, и я хранил молчанье,
Пока не увидал со всех сторон

¹⁰³Большой реки, бежавшей без журчанья.
Вот подплыл к нам седой старик в челне.
«О, горе вам, преступные созданья! —

¹⁰⁶Он закричал Вергилию и мне. —
Надежды все вам нужно здесь оставить,
Вам Неба не увидеть в вышине.

¹⁰⁹Я здесь, чтобы туда вас переправить,
Где холод вечный царствует и ночь,
Где пламя в состоянье все расплавить.

¹¹²А ты, – он мне сказал, – отсюда прочь!
Среди умерших места нет живому».
Не в силах любопытства превозмочь,

¹¹⁵Не двигался я с места. «По иному
Пути ты поплывешь, – прибавил он, —
И переправит к берегу другому

¹¹⁸Тебя челн легкий…» «Знай же ты, Харон, —
Ему сказал мой спутник хладнокровный, —
Что ты напрасным гневом возмущен:

¹²¹Тот, воля чья, закон есть безусловный,
Так повелел, и должен ты молчать».
И смолкнул разом лодочник огромный,

¹²⁴И перестали бешенством сверкать
Его глаза в их огненных орбитах,
Но призраки, успев слова поймать,

¹²⁷Проклятьем разразились; в ртах открытых
Их зубы стали громко скрежетать;
В их мертвых лицах, язвами изрытых,

¹³⁰Явилась бледность. Нагло изрыгать
Они хулы на целый мир пустились,
Творца и предков стали проклинать

¹³³И самый час, когда они родились.
Потом, с рыданьем к берегу скользя,
К ужасной переправе устремились:

¹³⁶Избегнуть общей кары им нельзя.
Их гнал Харон, глазами вкруг сверкая,
Веслом отставших призраков разя.

¹³⁹Как в осень листья падают, мелькая,
Пока ветвей совсем не обнажат,
В наряд поблекший землю облекая,

¹⁴²Так тени на пути в глубокий Ад
На зов гребца в ладью его бросались,
Теснилися и помещались в ряд.

¹⁴⁵Едва они через поток помчались,
Как к перевозу страшному опять
Уже другие призраки сбегались.

¹⁴⁸«Мой сын, – сказал поэт, – ты должен знать,
Что души осужденных прилетают
Отвсюду к Ахерону. Разгадать

¹⁵¹Они свое грядущее желают,
Спеша переплывать через поток,
И вечно их желанья пожирают

¹⁵⁴Узнать ту казнь, что ждет их за порок.
Еще никто с душой неразвращенной
Здесь чрез реку переплывать не мог;

¹⁵⁷Вот почему отверг Харон бессонный
Тебя, мой сын, и гневом запылал,
Твоим явленьем сильно раздраженный».

¹⁶⁰Поэт умолк, и вдруг я услыхал
Ужасный грохот, – почва задрожала…
Холодный пот на теле выступал.

¹⁶³Над головою буря застонала,
И полосой кровавой в Небесах
Извилистая молния сверкала…

¹⁶⁶Меня сковал какой-то новый страх,
И я в одну минуту чувств лишился,
Не в силах удержаться на ногах,

¹⁶⁹И, как во сне, на землю опустился.

Песня четвертая

Поэт вслед за Вергилием спускается в первый круг Ада, где в особой светлой обители находит призраки знаменитых людей древности, которые приветствуют их и продолжают с ними путь. Ряд других знаменитых мужей. Вергилий ведет поэта дальше в Царство мрака.

¹Раскатом грома был я пробужден
И от его ударов содрогнулся.
Развеялся тяжелый, смутный сон;

⁴Раскрыв глаза, кругом я оглянулся,
Желая знать, где я, куда попал,
И над зиявшей бездною нагнулся:

⁷Из бездны гул стенаний долетал
До нашего внимательного слуха, —
Внизу под нами вечный стон стоял,

¹⁰То грозен был, то замирал он глухо,
Была темна той бездны глубина,
И если вопль мог долетать до уха,

¹³То глаз не мог увидеть бездны дна,
Хоть напрягал усиленно я зренье.
«Пусть эта пропасть вечная мрачна, —

¹⁶Сказал поэт и побледнел в мгновенье, —
Мы в этот мрачный мир теперь сойдем;
За мною смело следуй без смущенья».

¹⁹В лице переменился он. О том
Заметил я: «Уж если ты бледнеешь,
В моих сомненьях ставши мне щитом,

²²Могу ль быть смел, когда ты сам робеешь?»
Он отвечал: «В лице, в моих глазах
Всех чувств моих читать ты не умеешь.

²⁵Я чувствую теперь не жалкий страх,
Но ощущаю только состраданье
К судьбе теней, томящихся впотьмах,

²⁸Под безысходной карой наказанья.
Иди за мной. Наш путь еще далек,
Нам медленность не принесет познанья…»

³¹И за собой поэт меня увлек
К ограде первой бездны непроглядной.
Хоть вопль теней к нам долетать не мог,

³⁴Но самый воздух пропасти той смрадной,
Казалось, словно вздохами стонал:
То было Царство скорби безотрадной,

³⁷Отчаянья без боли, где блуждал
Сонм призраков – мужчины, жены, дети.
Тогда путеводитель мне сказал:

⁴⁰«Что же меня не спросишь ты, кто эти
Несчастные? Ты должен все узнать,
Чем были эти призраки на свете,

⁴³Пока вперед мы не пошли опять.
Так знай: им неизвестно преступленье,
Но недоступна Неба благодать

⁴⁶Лишь потому, что таинством крещенья
Своих грехов омыть им не пришлось, —
Они бродили в вечном заблужденье

⁴⁹В те дни, когда в мир не сходил Христос.
Их вера до Небес не воспарила.
Я сам в незнанье их когда-то рос:

⁵²Неведенье одно нас погубило,
И за него мы все осуждены
На вечное желанье за могилой,

⁵⁵Надежды, милый сын мой, лишены…»
От этих слов тоска мне сердце сжала:
Страдать все эти призраки должны,

⁵⁸Хоть их чело величием блистало.
Кто скажет им, что в будущем их ждет?
И я хотел, во что бы то ни стало,

⁶¹Проникнуть в тайну Неба и вперед
Узнать предел их горького страданья;
И так сказал: «Меня желанье жжет,

⁶⁴Поэт. Скажи мне: в Царстве наказанья
Ужель никто доныне не умел
Спасенье заслужить и оправданье

⁶⁷За подвиги и славу прежних дел?
Ужель никто спасти их не решался?»
И отвечал учитель: «Мой удел

⁷⁰Еще мне нов был здесь, когда спускался
Сюда во мрак Спаситель мира сам
И лаврами победы увенчался.

⁷³Спасен был им наш праотец Адам,
И Ной, и Моисей – законодатель,
И царь Давид, и старый Авраам,

⁷⁶Рахиль, – и многих спас тогда Создатель,
И в горние селенья перенес,
Прощая их, Божественный Каратель.

⁷⁹До той поры до мира вечных слез
Ни разу не коснулось искупленье…»
Мы дальше шли. И скоро нам пришлось

⁸²Переходить пространство. Привиденья,
Как лес густой, являлись впереди,
Неуловимы, точно сновиденья.

⁸⁵Оставивши вход в бездну назади,
Мерцавший свет во тьме я вдруг заметил,
И сердце шевельнулося в груди.

⁸⁸Я угадал, что в сумраке был светел
Душ избранных особый уголок.
«Учитель мой! Я жду, чтоб ты ответил

⁹¹И назвал тех, кому всесильный рок
Дал светлую, особую обитель
И в бездну тьмы с другими не увлек!»

⁹⁴«Их слава, – отвечал путеводитель, —
Их пережив, живет до поздних дней,
И им за то Небесный Вседержитель

⁹⁷Отличье дал в обители теней».
И в тот же миг услышали мы слово:
«Привет певцу! Привет его друзей!

¹⁰⁰В мир призраков он возвратился снова…»
Тут голос стих. Четыре тени шли
Навстречу к нам. Страдания немого,

¹⁰³Иль светлой, чистой радости земли,
Иль затаенной на сердце печали —
В их лицах прочитать мы не могли.

¹⁰⁶Тогда слова поэта прозвучали:
«Смотри, с мечом{11} вот выступил вперед
Певец Омир: царем его считали

¹⁰⁹Поэзии. Гораций с ним идет,
А вот Лукан с Овидием. Привета,
Такого же привета, как и тот,

¹¹²Что я сейчас услышал от поэта,
Они достойны все…» И я вошел
В собрание певцов великих света,

¹¹⁵В ту школу, где над всеми, как орел,
Вознесся царь высоких песнопений…
Кружок теней со мною речь завел,

¹¹⁸Приветствуя мой восходящий гений;
Вергилий тут не мог улыбки скрыть.
Затем, вслед за приветствием видений,

¹²¹Певцами был я приглашен вступить
В их тесный круг, и был шестым меж ими.
Мы стали меж собою говорить

¹²⁴В согласии, как братья. Вместе с ними
Я шел туда, где бледный свет мерцал;
И с спутниками, сердцу дорогими,

¹²⁷Величественный замок увидал,
Кругом семью стенами обнесенный;
Поток реки тот замок обвивал.

¹³⁰И чрез поток, певцами окруженный,
Я перешел, как через сушу, вдруг;
Чрез семь ворот вступил я, пораженный,

¹³³На длинный двор, где цвел зеленый луг.
На том лугу иные тени были:
На лицах их – спокойствие без мук

¹³⁶И словно думы строгие застыли.
Величием запечатлен их вид;
Они почти совсем не говорили,

¹³⁹Но мне казалось – голос их звучит,
Как музыка. С холма смотреть мы стали
Кругом себя, – с холма был нам открыт

¹⁴²Весь светлый луг, где призраки блуждали.
На множество прославленных теней
Мне спутники в то время указали

¹⁴⁵Среди поляны. Видел я на ней
Электру{12} вместе с многими тенями:
Вот Гектор, всем известный, вот Эней,

¹⁴⁸Вот Цезарь с ястребиными очами,
С Камиллою{13} Пентесилея{14} вот,
Вот царь Латин{15} с Лавинией пред нами;

¹⁵¹Вот Брут, а вот Лукреция идет,
Вот призрак одинокий Саладина{16},
Тень Марции{17} и Юлии{18} встает

¹⁵⁴С Корнелией{19}; вот новая картина:
Вкруг мудреца{20} философы сидят,
Ему дивясь и славя воедино;

¹⁵⁷Сидел Платон, с ним рядом и Сократ.
Вот тени Диогена, Демокрита{21};
Вот призраки знакомые стоят

¹⁶⁰Фалеса, Эмпедокла, Гераклита.
Вот и Зенон, и он, Диоскорид{22},
В котором знанья много было скрыто;

¹⁶³Анаксагор и геометр Евклид,
Вот призрак Цицерона и Орфея,
Тит-Ливия, Сенеки; вот скользит

¹⁶⁶Тень Иппократа с тенью Птолемея;
Вот Галиен, мудрец Аверроэс{23}…
Не в силах передать теперь вполне я

¹⁶⁹Всех предо мной являвшихся чудес
И слов не нахожу для выраженья.
Перед мной круг спутников исчез.

¹⁷²Из светлого приюта в то мгновенье
Мой проводник со мной спускаться стал
В зловещий, мрачный мир грехопаденья,

¹⁷⁵Где даже воздух самый трепетал,
Куда сквозь мрак, который там гнездился,
Луч света никогда не западал.

¹⁷⁸И в этот мир с поэтом я спустился.

Песня пятая

Вергилий вводит Данте во второй, меньший круг Ада. Они видят свирепого Миноса, творящего суд и расправу с кающимися душами грешников и распределяющего их по разным отделам Ада. Казнь за преступную любовь. Франческа де Полента. Ее рассказ. Поэт лишается чувств и падает.

¹Круг первый Ада нами был пройден,
И во второй – в круг меньший – мы спускались,
Где жалобней звучали плач и стон

⁴И муки бесконечнее казались.
Там злобный Минос с скрежетом зубов
Внимал, как тени, плача, признавались

⁷В своих грехах, и, их казнить готов,
Произносил свой суд неотразимый.
Признания их слушая, без слов,

¹⁰Своим хвостом, судья неумолимый,
Всегда спешил обвиться столько крат
Вокруг себя, лишь бешенством томимый,

¹³На сколько ступеней пониже в Ад
Им осужденный призрак повергался,
И тем хвостом, свернувшимся в обхват,

¹⁶Род казни их всегда определялся.
Пред Миносом, покаявшись в грехах,
Ряд призраков один другим сменялся

¹⁹И падал в бездну с воплем и в слезах.
Меня увидя, Минос суд ужасный
Остановил с проклятьем на губах:

²²«Зачем ты здесь, скажи, пришлец несчастный?
Здесь мир скорбей и ужаса приют.
Сюда тебе ворота отопрут,

²⁵Но выйти вон отсюда очень трудно».
«К чему грозишь? – сказал мой проводник. —
Мы не поймем друг друга обоюдно:

²⁸Тот, кто своим могуществом велик,
Сойти сюда ему дал позволенье.
Впусти ж его и удержи язык».

³¹И вопли я услышал в отдаленье,
Когда вступил в тот мрачный, адский круг,
Где раздавались стоны исступленья,

³⁴Где омертвел, казалось, свет вокруг,
Где, словно вечный ропот океана,
Носился гул неутихавших мук;

³⁷Где адские порывы урагана,
Бичуя и терзая и кружа,
За тенью тень несли среди тумана,

⁴⁰И души падших грешников, дрожа,
Стеня, хулы на Бога изрыгали.
За чувственность казнь эту заслужа,

⁴³Как я узнал, те души в Ад попали…
Как стаи птиц в холодный день зимы
В бессилии мятутся, так летали,

⁴⁶Вперед и взад метались в Царстве тьмы
Страдальческие тени. В их страданье
Надежды нет; должны смутиться мы —

⁴⁹Лишенные в грядущем упованья,
Им отдыха в мучениях не знать.
Как в небе журавли в ночном молчанье

⁵²Начнут, порою, жалобно кричать,
Так тени, в общем плаче надрываясь,
Неслись в Аду, не в силах устоять

⁵⁵В круженье вихря знойного. Теряясь,
Про сонм тех душ поэта я спросил,
Их адскому круженью ужасаясь.

⁵⁸«Вот первая, – Вергилий говорил, —
Народов многих гордая царица.
Пороком лишь – он ей законом был —

⁶¹Жила сластолюбивая блудница,
Открыто поощрявшая разврат.
Звалась Семирамидой та срамница.

⁶⁴Она была, как хроники гласят,
Женою и преемницею Нина,
Владея краем, – край тот был богат,

⁶⁷Где властвует Судан теперь. Кручина
Другую тень смущает: то жена —
Самоубийца{24}. Горькая судьбина

⁷⁰Ее любви печальна и страшна.
Вот призрак Клеопатры сладострастной…»
Затем Елену видел я: она

⁷³Являлась на земле звездой несчастной;
За нею шли – великий муж Ахилл,
Погибший от любви своей напрасной,

⁷⁶Парис, Тристан{25}… Вергилий повторил
Имен людей прославленных немало,
Которых пыл их страсти погубил.

⁷⁹От состраданья к ним изнемогала
Моя душа, и был я поражен,
Когда близ нас собрание предстало

⁸²Известнейших мужей и славных жен.
И я сказал: «Мне хочется, Вергилий,
Речь повести с четой теней, как сон,

⁸⁵Скользящей и несущейся без крылий».
«Пусть ближе налетят они, тогда, —
Сказал поэт, – мы можем без усилий

⁸⁸Для той беседы вызвать их сюда,
Любовью, их связавшей, заклиная».
Вот дунул ветр. Как облаков гряда

⁹¹Несется, воли собственной не зная,
Приблизились к нам тени. Оживясь,
Воскликнул я, к себе их призывая:

⁹⁴«О, страждущие тени! Если нас
Беседой подарить вы в состоянье,
Поговорите с нами!» Как подчас,

⁹⁷При радостном, веселом воркованье
К родимым гнездам голуби летят,
Так при моем невольном восклицанье

¹⁰⁰Чета теней, сквозь общий вихрь и смрад,
Толпу тех душ покинув, где стояла
Несчастная Дидона, – тихо, в ряд,

¹⁰³Порхнула к нам. Одна из них сказала:
«Ты, ради нас сошедший в эту тьму,
Ты, чья душа к нам жалость испытала,

¹⁰⁶Хотя преступны все мы, – твоему
Величию не можем не дивиться,
И если бы, в грехах своих, Ему,

¹⁰⁹Творцу миров, мы смели помолиться,
Просили б мы, чтоб мир и благодать
На голову твою могли спуститься

¹¹²За то, что нам ты можешь сострадать.
О, говори – тебя мы слушать станем,
Расспрашивай – мы станем отвечать,

¹¹⁵Пока в пучину бездны вновь не канем…
Мой край родной – на берегу морском,
Где волны По бегут, подобно ланям,

¹¹⁸Теряясь в океане голубом.
Любовь, души прекрасная подруга,
В груди Паоло вспыхнула огнем.

¹²¹Он был пленен той красотою юга,
Которая была во мне и вдруг
Исчезла от жестокости супруга.

¹²⁴Любовь – призыв души, как сладкий звук,
Откликнулась в душе моей любовью,
Которая не убоялась мук,

¹²⁷Не умерла, хоть истекала кровью.
Любовь нас к ранней смерти привела, —
Но казнь – братоубийце! К изголовью

¹³⁰Его, так много сделавшего зла,
Должны спуститься адские страданья…»{26}
Умолкла тень. Не поднимал чела

¹³³Я, слушая ее повествованье,
И долго пересилить не умел
Невольного, глубокого молчанья.

¹³⁶«Куда с своей ты думой залетел?» —
Спросил поэт. «О, сколько наслаждений?
И чудных грез им посулил удел,

¹³⁹Но вместо них дал вечный гнет мучений!» —
Воскликнул я и тени молвил вновь:
«Франческа, ты несчастней всех видений!

¹⁴²Волнует сострадание мне кровь…
Поведай же: когда ты угадала
В себе свою неясную любовь

¹⁴⁵И чувство непонятное узнала?»
Франческа мне дала такой ответ:
«Воспоминания язвят меня, как жало!..

¹⁴⁸Ужасней и сильнее скорби нет —
О днях блаженства вспомнить в дни печали;
О том тебе расскажет твой поэт,

¹⁵¹С тобой идущий. Если о начале
Моей любви ты хочешь правду знать,
Так слушай же, как мы любовь узнали:

¹⁵⁴Рассказ мой слезы будут дополнять…
Однажды Ланчелота{27} приключенья
Мы с любопытством начали читать,

¹⁵⁷Где он любви испытывал волненья.
Чувств собственных не ведая тогда,
Одни мы оставались в те мгновенья.

¹⁶⁰От книги отрываясь иногда,
Бледнели мы, и чтенье забывалось;
Мы трепетали вместе, но когда

¹⁶³Одна страница в книге нам попалась,
Решилась вдруг судьба обоих нас:
Читали мы, как сладко улыбалась

¹⁶⁶Влюбленная красавица в тот час,
Когда любовник пламенный и страстный
Поцеловал в уста ее. Зардясь,

¹⁶⁹Тогда и он, Паоло мой прекрасный,
Трепещущий, прильнул к моим устам.
И книга та, как Галеот{28} опасный,

¹⁷²Служила искушеньем сладким нам.
В тот день мы уже больше не читали».
Умолкла тень. Внимая тем словам,

¹⁷⁵Другая тень, не в силах скрыть печали,
Заплакала так горько, что терял
Сознанье я… мне силы изменяли,

¹⁷⁸И я, как труп безжизненный, упал.

Песня шестая

Поэт вслед за своим путеводителем спускается в третий круг Ада, где Вергилий усмиряет адского Цербера. Сластолюбцы и обжоры. Признание призрака Чиакко и его речь о будущей судьбе Флоренции. Грешники, ожидающие дня Страшного суда, и их слабая и смутная надежда на прощение.

¹Когда опять от тяжкого забвенья
Очнулся я, о муках душ скорбя,
Лишившись чувств своих из сожаленья,

⁴Я снова увидал вокруг себя
Ряд призраков и новых мук картины.
То был круг третий Ада, где, губя

⁷Все встречное, струился дождь на льдины;
Проклятый, страшный дождь, и крупный град,
И грязный снег слетали на вершины

¹⁰Угрюмых скал. Зловоние и смрад…
Там Цербер отвратительно ужасный,
С тройною пастью, лаял, дикий взгляд

¹³Бросая вкруг, и с жалобой напрасной
Тонули тени, вспугнутые им.
Цвет грозных глаз его – кроваво-красный.

¹⁶Он отличался бешенством своим,
Когтями лап и безобразным чревом.
Неутомимой злобой одержим,

¹⁹Он грешников царапал с адским гневом
И на клочки их кожу разрывал…
О, грешники! Достались муки все вам!

²²Пронзительный их дождик бичевал;
Они, как псы, уныло завывали…
То грудь, то спину призрак укрывал,

²⁵Где гнойных язв следы не заживали,
То беспрерывно двигался, кружась,
Чтоб хоть движенья муку облегчали.

²⁸Едва заметил только Цербер нас,
Как у него раскрылась пасть тройная,
Сверкнул огонь его кровавых глаз,

³¹И задрожал от злобы он, не зная,
Кто нас привел, как мы сюда зашли.
Тогда рукой горсть праха поднимая,

³⁴В пасть гадины мой спутник ком земли
Швырнул без слов. Как по добыче вывший
Смолкает жадный пес, когда в пыли

³⁷Теребит тихо жертву, так, открывший
Тройную пасть, умолкнул Цербер вдруг,
Чудовищные челюсти смеживший.

⁴⁰Рев, в трепет повергавший все вокруг,
В минуту стих. Мы дальше подвигались,
Стонали всюду призраки от мук

⁴³И нашими ногами попирались,
Склонясь к земле от адского дождя.
Все тени распростертыми казались,

⁴⁶Когда я шел близ мудрого вождя;
Лишь только тень одна с земли привстала,
За нами очень пристально следя.

⁴⁹«О, ты, сошедший в Ад, – она сказала, —
Узнай меня, коль это можешь ты.
Ты был рожден, когда еще не знала

⁵²Я этих адских мук». «Твои черты, —
Я отвечал, – быть может, изменились
Среди страданий вечной темноты

⁵⁵И так под адским ливнем исказились,
Что мне тебя припомнить средства нет.
Кто ты? Иль Небеса так возмутились

⁵⁸Твоим грехом, что ты покинул свет
Для этих отвратительных страданий?»
«В том городе, – мне тень дала ответ, —

⁶¹Где много так завистливых созданий,
Я был, как ты, на этот свет рожден.
И жил, не зная тяжких испытаний,

⁶⁴Мой грязный грех – обжорство, бог мамон.
Известен я под именем Чиакко{29}
И за порок обжорства осужден

⁶⁷Томиться под дождем в жилище мрака.
На эту казнь, за тот же самый грех
Не я один здесь осужден, однако:

⁷⁰Приговорили к казни этой всех
Отверженных, что вкруг меня теснятся».
И после слов и после жалоб тех

⁷³Умолкла тень. «Чиакко, удержаться
Нельзя от слез, – я вновь проговорил, —
Твои страданья видя… Может статься,

⁷⁶Ты будущность Флоренции открыл:
Скажи, что с этим городом случится?
Иль нет людей там праведных? Иль пыл,

⁷⁹Пыл мятежей в нем ввек не прекратится?»
И призрак отвечал мне: «Вновь и вновь
Мятеж за мятежом там разразится,

⁸²И долго будет литься граждан кровь.
Сперва Лесные{30} сделают восстанье,
С насилием изгнав своих врагов;

⁸⁵Продолжится три года ликованье, —
Потом падут Лесные, наконец,
И гордость Черных, после испытанья,

⁸⁸Поднимет, ими вызванный, пришлец{31}.
И долго над врагом своим кичиться
Там станет победитель, как боец,

⁹¹Который угнетенья не стыдится.
Два праведника только там живут{32},
Но их народ не знает, не боится.

⁹⁴Три страшных искры сердце граждан жгут:
Гордыня, зависть и любостяжанье».
Он замолчал, но я заметил тут:

⁹⁷«Тень бедная, прерви свое молчанье
И отвечай, хоть речь тебе тяжка:
Где Фарината? Местопребыванье

¹⁰⁰Где Рустикуччи, Арриго, Моска,
Тегьяйо{33}? В мире добрыми делами
Они известны были. Иль горька

¹⁰³В Аду их участь, или Небесами
Дарована теперь им благодать
И мир овладевает их сердцами?

¹⁰⁶Так где ж они? И как мне их узнать?»
Чиакко мне сказал: «Искать их надо
Не в Небесах, – там их не отыскать, —

¹⁰⁹Но ниже, в глубине подземной Ада, —
Ты встретишь их, когда сойдешь туда,
В числе теней: прощенье и пощада

¹¹²Им неизвестны будут никогда.
Прошу тебя: из этих мест унылых,
Когда вернешься к людям ты, тогда

¹¹⁵Им обо мне напомни… Я не в силах
Вновь говорить. Дождь жжет сильней огня…»
Его глаза, – темно в них, как в могилах, —

¹¹⁸Перекосились вдруг; он на меня
Взглянул и снова низко опустился
В среду слепцов{34}, чело свое склоня.

¹²¹«Пока, трубя, архангел не явился,
Пока Судья Небесный не сойдет», —
Сказал поэт, – и сильно я смутился:

¹²⁴«Казня теней, дождь адский не пройдет.
А в Судный день все тени возвратятся
В свои могилы; быстро в свой черед

¹²⁷В свой прежний образ, в плоть преобразятся
И будут ждать последнего Суда».
Вперед мы стали тихо подвигаться

¹³⁰По мрачному пространству, и тогда
Смесь грязи и Теней мы увидали;
Про Страшный суд в грядущие года

¹³³Мы по дороге тихо толковали.
«Учитель! – между прочим я спросил, —
Усилятся ль их муки и печали,

¹³⁶Иль ослабеют кары адских сил,
Когда суда последний день настанет?»
«Знай, смертный, – спутник мой проговорил, —

¹³⁹Чем ближе к совершенству каждый станет,
Тем ближе для него добро и зло.
Хоть эту сволочь адскую не тянет

¹⁴²Достичь до совершенства, – не могло
Родиться в них подобное стремленье, —
Но осеняет грешников чело

¹⁴⁵Надежда, и пощады и прощенья
Все ждут они в день Страшного суда».
Мы шли. Не передам я в песнопенье

¹⁴⁸Всего, что говорили мы тогда.
Но вот у спуска Плутуса{35} нашли мы,
Который был врагом людей всегда:

¹⁵¹Для Плутуса все люди нестерпимы.

Песня седьмая

Путники спускаются в четвертый круг Ада, где у входа встречают Плутуса. Вергилий его усмиряет, и он падает ниц. Круг, где страдают скупцы и расточители, раскрывается перед путниками. Рассуждение Вергилия о фортуне. Он ведет Данте в другой круг Ада, где тени караются за зверство.

¹«Pap Satn, pap Satn, aleppe!»{36} —
Так грозно адский Плутус зарычал,
Встречая криком нас в своем вертепе.

⁴Но мне певец всеведущий сказал:
«Не бойся неожиданной преграды…
Вредить он нам не может… Прочь, шакал!»

⁷Он говорил, остановивши взгляды
На демоне: «Молчи и пожирай
Ты сам себя от бешеной досады:

¹⁰Спуститься должен смертный в адский край,
Куда идет по воле Провиденья…
Молчи и злобой внутренней сгорай…»

¹³Как мачта корабельная в крушенье,
В морскую бездну с парусом летит,
Повергнута, изломана в мгновенье,

¹⁶Пал Плутус ниц, приняв покорный вид,
А мы все глубже в тартар углублялись,
В вертеп, который грешникам открыт,

¹⁹Которым все пороки поглощались.
О, Боже мой! Могу ль я передать
Ряд новых мук, что предо мной являлись?

²²Ужель за грех так можно пострадать?
Как меж собой сшибаются в смятенье
Харибды волны с ревом, чтоб опять

²⁵Бежать назад, так в вечном исступленье
Должны сшибаться тени меж собой.
Их много здесь, кричащих в озлобленье.

²⁸Двойной толпой они вступают в бой
И, тяжести огромные бросая
Друг в друга, поднимают дикий вой,

³¹С упреками такими отступая:
«Что бросил ты?» «А ты что не бросал?»
И, двигаясь и вновь в борьбу вступая,

³⁴Ревут, бегут, как моря грозный шквал,
И снова отступают и мятутся,
И снова бой… Скорбеть о них я стал,

³⁷Успела жалость в сердце шевельнуться.
«О, кто они? Поведай мне, поэт!
Вон там, левей, – иль мог я обмануться?..

⁴⁰Толпа духовных лиц… Сомненья нет:
На них я вижу знаки постриженья».
«Знай, все они, – мудрец мне дал ответ, —

^{43 Свой разум довели до ослепленья,}
И грех их – расточительность. Взгляни
На их толпу, на шумное движенье:

⁴⁶Здесь гранью полукруга все они
Отделены от области другого
Греха. Ты угадал – в иные дни

⁴⁹Тех призраков, чьи головы сурово
Обнажены, – монахами мир звал.
Здесь можешь встретить папу ты иного,

⁵²Здесь не один погибший кардинал».
«Но как же между ними, мой учитель,
Знакомых лиц пока я не узнал,

⁵⁵Которых грех смутил, как искуситель?»
«Напрасно разглядеть их хочешь ты, —
Мне отвечал тогда путеводитель, —

⁵⁸Грехи так исказили их черты,
Что лиц их распознать нам невозможно;
И вечно в этом Царстве темноты

⁶¹Сшибаться будут призраки тревожно,
Пока день воскресенья не придет.
Тогда они восстанут осторожно

⁶⁴Из тьмы могил, иные сжавши рот
И с сжатою рукою, а другие
Лишенные волос своих. Как мот,

⁶⁷Так и скупец, все блага дорогие,
Все радости земного существа
Теряют навсегда. Грехи такие,

⁷⁰Как скупость и безумье мотовства,
Приводят к мукам вечного боренья
Без отдыха, без криков торжества.

⁷³Так гибельны фортуны искушенья,
Хотя за них людской безумный род,
Не ведая в раздорах пресыщенья,

⁷⁶Терзается и много крови льет.
Все золото, и все богатство света
Людей не избавляют от забот

⁷⁹И не внесут покой в жилище это,
Где мук неотразим жестокий гнет».
«Но объясни, – я спрашивал поэта, —

⁸²О, кто она, смущавшая народ,
Богиня, что Фортуною зовется?
Всех благ земных и всех земных щедрот

⁸⁵Из рук ее источник вечный льется».
«Безумцы! Ваш рассудок омрачен,
Вам в заблужденье правда не дается», —

⁸⁸Сказал мудрец и продолжал так он:
«Так слушай же ты истинное слово:
Мир видимый едва был сотворен,

⁹¹Как власть уж для него была готова,
Чтоб в мире свет равно распределять,
И эта власть, как сам закон, сурова.

⁹⁴Над благами земными наблюдать
Другая власть поставлена; власть эту
Фортуною привыкли люди звать;

⁹⁷Богатства и сокровища по свету
Дарит и отнимает вкруг она,
Переходя от холода к привету,

¹⁰⁰Любя то те, то эти племена
Иль возвышать, иль в грязь топтать бесстрастно.
Фортуны той над миром власть сильна,

¹⁰³Сопротивляться стали б ей напрасно.
Вот почему, порой, иной народ
В падении страдает ежечасно,

¹⁰⁶Другой же процветает и живет
В довольстве, не смущаемый бедами:
Фортуна всех незримо стережет,

¹⁰⁹Как лютый змей, сокрытый под цветами.
Ей ум людской – пути не преградит,
И, властвуя над нашими умами,

¹¹²Она провидит все, она царит
В пределах власти, данной ей. Преграды
Ни в чем ей нет. Вперед она спешит,

¹¹⁵Как будто ждет там, впереди – награды.
Вот вечная фортуна какова.
Ее хулить нередко люди рады,

¹¹⁸Ей вслед бросая гневные слова,
Хоть к ней питать должны благоговенье.
Она же под лучами Божества,

¹²¹Не замечая общего хуленья,
Живет среди созданий неземных,
Рожденных в первый день миротворенья,

¹²⁴Блаженствует средь радостей иных,
И катит шар свой… Далее иди же
К другим теням, чтоб видеть муки их,

¹²⁷Которые ужаснее, чем ближе.
Все звезды, освещавшие восток,
Склоняются на западе все ниже.

¹³⁰Иди скорей! Нам дан недолгий срок».
И мы границу круга миновали;
Пред нами встал кипящийся поток.

¹³³Бесцветные и мутные бежали
Потока волны; далее ручьем
Они в болоте гнусном пропадали;

¹³⁵Болото это Стиксом мы зовем.
И по пути неровному к нему-то
Мы подошли. Бросая взгляд кругом,

¹³⁹Увидел я, – ужасная минута! —
Толпы нагих и бешеных теней,
В зловонии болота вывших люто.

¹⁴²Они кусались с яростью зверей,
В клочки одна другую разрывали
Зубами и при помощи когтей.

¹⁴⁵«Они за зверский нрав свой пострадали, —
Сказал певец. – В воде и над водой,
Куда бы взгляды мы ни обращали,

¹⁴⁸Они томятся вечною чредой».
И в тине голоса их раздавались:
«На свете, в блеске жизни молодой,

¹⁵¹Мы преступленьем только упивались;
От копоти душа у нас черна,
И за порок в болота мы попались».

¹⁵⁴Их жалоба была едва слышна,
Немел язык в их огненной гортани…
Дорогой, что была едва видна,

¹⁵⁷По берегу скользили мы в тумане,
Большую часть болота обошли
И, наконец, в виду зловещей грани,

¹⁶⁰К подножью страшной башни подошли…

Песня восьмая

Пятый круг Ада. Флегиас перевозит чрез болото Стикса Вергилия и Данте. Отвратительные мучения Филиппа Ардженти. Путники приближаются к адскому укреплению Дитэ, где адская стража демонов преграждает им вход в проклятый город.

¹Когда к стенам мы башни приближались,
То видели еще издалека,
Что на ее вершине загорались,

⁴Как звездочки средь тьмы, два огонька,
И, по условью точно, засверкали
Такие же два яркие значка

⁷На дальней башне. Путь мы продолжали.
И я сказал: «В всеведенье глубок,
Как море, ты. Зачем же запылали

¹⁰Те огоньки? Скажи, кто их зажег?
Что означают огненные знаки?»
Поэт ответил: «Если бы ты мог

¹³Поверхность вод распознавать во мраке,
То знал бы сам, что впереди нас ждет…»
Неуловимы молнии зигзаги,

¹⁶Неуловим и быстр стрелы полет,
Но тот челнок, что нам навстречу мчался,
Скользя под испареньями болот,

¹⁹Быстрей стрелы и молнии казался.
Один гребец сидел в нем и кричал:
«Преступный дух! Ты наконец попался!

²²Ты уже здесь!» Мой спутник отвечал:
«О, Флегиас{37}! Ты сердишься напрасно!
Язык твоих угроз бессилен стал:

²⁵Пока ты можешь только безопасно
Перевезти через болото нас».
Как человек, которому ужасно

²⁸Скрывать бессильный гнев, так Флегиас
Умолкнут вдруг. Учитель в челн спустился,
Я вслед за ним, и челн на этот раз

³¹Гораздо глубже в волны погрузился.
Когда по темной, мертвой глубине
Летели мы, вдруг грешник появился,

³⁴Весь тиною покрыт, и молвил мне:
«Скажи, кто ты? Зачем ты раньше срока
Блуждаешь в этой адской тишине?»

³⁷Я отвечал: «То время недалёко,
Когда могу отсюда я уйти.
Но кто ты сам, скажи мне, так жестоко

⁴⁰Истерзанный? Кто ты?» «В своем пути
На вечный, вечный плач осуждена я», —
Сказала тень. «Лети же ты, лети,

⁴³Проклятый дух, спокойствия не зная!
Рыдания и скорби – твой удел.
Твое лицо в грязи распознавая,

⁴⁶Тебя теперь припомнить я успел», —
Ответил я… Тут грешник обе руки
Простер к челну, как будто бы хотел

⁴⁹В нем отдохнуть от нестерпимой муки,
Но спутник мой столкнул его назад:
«Иди ты прочь, туда, где слышны звуки

⁵²Проклятий псов, как ты, попавших в Ад».
Затем поэт, меня обняв, как брата,
Поцеловал и молвил: «О, стократ

⁵⁵Блаженна мать, носившая когда-то
Тебя во чреве! Чистая душа,
Себя ты уберег среди разврата.

⁵⁸Знай: эта тень{38}, всю жизнь свою греша,
Всех презирала в собственной гордыне,
Лишь злобой постоянною дыша.

⁶¹Беснуется и здесь она доныне.
И много гордых некогда владык
В зловонье этой мерзостной пустыни,

⁶⁴Здесь пресмыкаться будут каждый миг,
Как свиньи, в мире общее презренье
Оставив за собою. Их постиг

⁶⁷Стыд и позор». «Могу ль без затрудненья,
Учитель, – я сказал, – теперь взглянуть,
Как будет это жалкое творенье

⁷⁰В грязи и тине медленно тонуть?..»
И мне ответил мудрый мой учитель:
«Еще в ладье мы не окончим путь,

⁷³Увидишь ты, как флорентийский житель
Казним в Аду…» И видел я вблизи,
Как грешника карает Вечный Мститель.

⁷⁶Его давили призраки в грязи;
«Филипп Ардженти! – все они кричали. —
Вот он! Сюда! Дави его, рази!»

⁷⁹И призрак флорентинца окружали,
А он с себя зубами тело рвал…
За эту казнь, не чувствуя печали,

⁸²Я Небеса тогда благословлял.
Тут мы его оставили… Стенанья
Вдруг поразили слух мой, и сказал

⁸⁵Вергилий мне: «Ты обрати вниманье
На этот город: Дис{39} его зовут.
Преступники в нем терпят наказанья,

⁸⁸В Аду их духи мрака стерегут».
«Учитель, – я воскликнул, – на поляне,
Мне кажется, я вижу, как встают

⁹¹В багровом, в ярко-огненном тумане
Вершины башен». «Да, – сказал поэт, —
Горит огонь в них вечный, – знай заране,

⁹⁴Что он стенам дает багровый цвет.
Печальный град был рвами опоясан,
Где челн наш оставлял чуть видный след;

⁹⁷Ряд стен был из железа, и для нас он
Казался неприступным. Наконец
Мы к берегу пристали. В этот час он

¹⁰⁰Пустыней был. Тут закричал гребец:
«Здесь вход. Идите!» И над воротми
Увидел я, бледнея, как мертвец,

¹⁰³Сонм демонов в тьму бездны Небесами
Низвергнутый. Их крик достиг до нас:
«Кто в Царстве мертвых бродит между нами?

¹⁰⁶Для вас еще не пробил смертный час!..»
Мой спутник подал знак им, что желает
Им молвить слово втайне, и, смутясь,

¹⁰⁹Они смирили гнев свой. Восклицает
Один из них: «Лишь ты к нам подойди,
А смертный, что с тобой в наш Ад вступает,

¹¹²Пускай уйдет и путь свой назади
Переследит без страха, если может,
Тебя оставив здесь!..» В моей груди

¹¹⁵Проснулся ужас: кто теперь поможет
Мне выбраться когда-нибудь назад?
Кто мне в пути преграды уничтожит?

¹¹⁸«Наставник мой! Семь раз, спускаясь в Ад,
Избавил от опасности меня ты
И бодро вел сквозь этот адский смрад.

¹²¹Не оставляй меня ты в тьме проклятой! —
В отчаянии так я восклицал. —
И если впереди нас ждут утраты

¹²⁴И путь в Аду нам недоступным стал,
То поскорей вернемся мы обратно».
Но мой путеводитель отвечал:

¹²⁷«Не бойся, говорю неоднократно,
Никто дороги нам не заградит:
Над нами Тот, чья сила необъятна.

¹³⁰Здесь жди меня; пусть страх не шевелит
Твоей души; тебя я не покину
В кромешной тьме. Прими спокойный вид».

¹³³Так нежно говорил он, словно сыну,
И удалился. В страхе и смущен
Остался я и ужаса причину

¹³⁶Напрасно позабыть хотел. Но он,
Учитель мой, недолго был с бесами.
Что говорил он с ними – посвящен

¹³⁹Я в это не был, только перед нами
Метаться стали демоны, закрыв
Ворота башни. Тихими шагами

¹⁴²Поэт вернулся, голову склонив.
В его лице заметил я смущенье;
Вздохнул он, тихо слово проронив:

¹⁴⁵«Кто вход мне преграждает?» В заключенье
Он мне сказал одно: «Да не смутит
Тебя мое невольное волненье.

¹⁴⁸Пусть нам сонм этих демонов грозит,
Но все ж они должны мне покориться.
Высокомерье их – не ново. Стыд

¹⁵¹Их пораженья должен совершиться,
Как некогда, у первых адских врат,
Где думали преградою явиться

¹⁵⁴Те демоны; но вход в подземный Ад
Остался без затворов{40}. Там, у входа,
Заметил надпись страшную твой взгляд.

¹⁵⁷Но знай, мой сын: в глубь этого прохода
Спускается один сюда с высот
Защитник человеческого рода,

¹⁶⁰Сюда грядет могучий ангел тот,
Перед которым бесы содрогнутся
И двери недоступных нам ворот

¹⁶³Покорно перед нами распахнутся».

Песня девятая

Три адские фурии грозят, что они обратят в камни обоих странников. Сошествие ангела, который прикосновением своего жезла отворяет врата неприступного города. Демоны разбегаются. Шестой круг Ада, где находятся язычники.

¹Мое лицо в минуту бледно стало,
Когда певец приблизился ко мне,
Но вдруг его смущение пропало, —

⁴Он скрыл его в сердечной глубине;
Прислушиваясь, он остановился:
Мрак был так густ в той адской стороне,

⁷Что зоркий взгляд, куда б ни обратился,
Не мог проникнуть тьмы. «Мы победим!
Мы победим, лишь он бы к нам явился. —

¹⁰Сказал мудрец. – Приди же, херувим!»
Я понимал, что странными словами
Меня он успокаивал; томим,

¹³Однако, страхом, этими речами
От робости я не избавлен был
И вопросил, чуть шевеля губами:

¹⁶«В глубь этой бездны кто-нибудь сходил
От самой первой той ограды Ада,
Где нет надежды?» Так я говорил,

¹⁹И отвечал учитель: «Правду надо
Тебе сказать: еще никто почти
Не достигал до пламенного града,

²²Не шел сюда по нашему пути.
Но некогда в ту бездну я спускался,
Куда меня заставила сойти

²⁵Жестокая Эрикта{41}. Покорялся
Ей дух людей умерших и порой
В земное тело снова облекался.

²⁸Лежал недолго сам я под землей,
Лишась души, когда мне повелела
Сама Эрикта, жезл поднявши свой,

³¹Спуститься в адский круг той бездны смело,
Чтобы одну из падших дш спасти.
Круг этот глубже всех; отяготела

³⁴Ночь вечная над ним, но ты идти
Со мной без страха должен. Вот болото
Зловонное пред нами на пути,

³⁷Весь город охватившее: в него-то
Без боя невозможно нам шагнуть».
Еще он говорить мне начал что-то,

⁴⁰Но головы не мог отвернуть
От башни, мрачным светом озаренной.
Трех фурий я увидел: фурий грудь

⁴³Сочилась кровью; стан их обнаженный
Был гидрами зелеными обвит;
До плеч с их головы окровавленной

⁴⁶Спадали змеи. Фурий этих вид
Напоминал вид женщин. Были это
«Царицы плача»{42} спутницы. «Горит

⁴⁹Их взгляд огнем (так слушал мудреца я);
Эриннами их гнусными зовут.
Вон та, что среди их стоит, рыдая, —

⁵²Алекто; с ней Мегера рядом тут,
А третья по прозванью Тизифона…»
Поэт умолк. Ужасных тех минут

⁵⁵Мне не забыть. Они слились в три стона
И грудь свою ногтями стали рвать.
Я трепетал. «Сюда, сюда, Горгона{43}! —

⁵⁸Так начали те Фурии кричать. —
Мы в камень превратим его! Не мы ли,
Когда Тезей нас вздумал испугать,

⁶¹Ему за нападенье отомстили{44}?»
«Закрой лицо свое и отвернись,
Иначе здесь погиб ты, как в могиле;

⁶⁴Лицо Горгоны видеть берегись,
Когда из Ада хочешь возвратиться…»
Так, голову мне наклонивши вниз,

⁶⁷Сказал поэт. Боялся положиться
Он на меня, и собственной рукой
Закрыл мои глаза… Кто умудрится

⁷⁰Постичь умом – ужасный смысл какой
Таится в этих строчках?.. Гул жестокий
Стоял над мутной, мертвою рекой

⁷³И повергал невольно в страх глубокий.
Два берега дрожать он заставлял.
Так ураган среди пустынь Востока

⁷⁶Под знойным небом часто налетал
На темный лес, все на пути ломая,
И мял цветы и с корнем вырывал

⁷⁹Могучий дуб, столб пыли поднимая,
И гнал зверей и мирных пастухов…
Затем поэт, глядеть мне разрешая,

⁸²Сказал: «Смотри на пену тех валов,
Где гуще водяные испаренья,
Принявшие вид мутных облаков».

⁸⁵Как бегают у берега в смятенье
Лягушки, увидавшие ужа,
И, роясь в тине, ищут в ней спасенья,

⁸⁸Так легионы призраков, дрожа
От ужаса, вдруг бросились толпами
Бежать, худые члены обнажа,

⁹¹От призрака. Он тихими стопами
Чрез Стикс, как через сушу, проходил;
Он воздух отвевал перед глазами

⁹⁴Своей рукой: так зноен воздух был,
И тем движеньем словно утомлялся.
Когда на нем я взгляд остановил,

⁹⁷Не знаю почему, я догадался,
Что это ангел Божий шел вперед.
Учителя я тотчас попытался

¹⁰⁰О том спросить таинственно, но тот
Мне подал знак, чтоб молча я склонился.
И ангел шел чрез пену мутных вод;

¹⁰³Чело его сияло; он стремился
Ко входу в град. Коснулся он ворот
Своим жезлом, и тихо отворился

¹⁰⁶Пред нами недоступный прежде вход;
И на пороге ставши в это время,
Воскликнул он: «Погибший, жалкий род!

¹⁰⁹Проклятое, низвергнутое племя!
Вы Небесам противитесь опять!
Иль высшей власти тягостное бремя

¹¹²Крамолами вы думаете смять?
К чему вели все ваши возмущенья?
Они могли лишь только умножать,

¹¹⁵Усиливать в Аду для вас мученья.
Припомните: ваш Цербер – адский зверь
След роковой неравного боренья

¹¹⁸На шее носит даже и теперь!..»
И, не сказавши более ни слова,
Покинул он открытую им дверь

¹²¹И по волнам назад пустился снова.
Казалось, озабочен сильно был
Он думами значения иного

¹²⁴И о судьбе двух странников забыл.
А мы, им успокоены, вступили
В обитель ту, куда он путь открыл,

¹²⁷Где духи тьмы уже нам не грозили.
Желая знать про участь тех теней,
Которых в эту крепость заключили,

¹³⁰Окрестность осмотрел я, и на ней
Печальные поля глазам открылись,
Поля жестокой муки и скорбей.

¹³³Как ряд холмов близ Арля{45}, где катились
Спокойней волны Роны, или в том
Местечке возле Полы{46}, где явились

¹³⁶Струи Кварнаро резким рубежом
Италии, так точно здесь холмами
Могилы поднимаются кругом;

¹³⁹Но вид их был ужаснее. Пред нами
Между гробниц везде огонь пылал,
И каждый гроб, охваченный огнями,

¹⁴²С приподнятою крышкою стоял,
Откуда вылетали вопли муки
И голос осужденных вылетал.

¹⁴⁵Тех голосов мучительные звуки
Я слушал и учителя спросил:
«Чьи тени, поднимающие руки,

¹⁴⁸Томятся здесь средь огненных могил?»
«Еретики оттенков всевозможных,
Отступники, – мой спутник говорил, —

¹⁵¹Лежат в гробницах этих придорожных,
Где пламя беспрестанно может жечь
Безумцев, лжеучителей безбожных.

¹⁵⁴Всем им пришлось под эти склепы лечь,
Где вечно хлещет огненная лава».
Путеводитель мой окончил речь

¹⁵⁷И меж могил повел меня направо.

Песня десятая

Перед Данте и Вергилием встает ряд могил, в которых находятся последователи Эпикура. Путники говорят с призраками Фарината дельи Уберти и Кавальканте де Кавальканти. Первый предсказывает Данте изгнание из Флоренции.

¹Мы шли тропой, которая вилась
Среди могил близ каменной ограды,
И спутника спросил я в этот час:

⁴«О, ты, мудрец, ведущий сквозь преграды
Меня из круга в круг, дай мне ответ:
Могу ли я, учитель, бросить взгляды

⁷Внутрь тех гробниц, где крышек вовсе нет?
Могу ль узнать, что в них теперь таится?»
«Гробницы те, – ответствовал поэт, —

¹⁰Должны своими крышками закрыться,
Когда сюда их души прилетят,
Чтоб в образе земном опять явиться:

¹³Тела погибших душ теперь лежат
В Иосафатовой долине… Вправо —
Эпикурейцев кладбище. Их взгляд

¹⁶На жизнь тебе известен. Величаво
Ученье их провозглашалось вслух,
Что для людей бессмертие – забава,

¹⁹Что с телом умирает вместе дух.
Здесь все твои вопросы разрешатся
И даже те, мой благородный друг,

²²Которые невольно, может статься,
Ты высказать мне прямо не желал».
«Наставник мой, – ответил я, – скрываться

²⁵Я потому порой предпочитал,
Что сам меня учил ты воздержанью».
«Тосканский гражданин! Ты в град попал,

²⁸Где пламя предается пожиранью,
Остановись! Я по твоим речам
Признал, их подчиняясь обаянью,

³¹Что ты вполне принадлежишь к сынам
Отчизны благородной и прекрасной,
Но для которой вреден был я сам!..

³⁴Для родины я был звездой несчастной!»
Тот голос из гробницы раздался
Внезапно вдруг. Страх чувствуя ужасный,

³⁷К учителю назад я подался.
«Не бойся, что с тобою? – начал речь он. —
Из гроба Фарината{47} поднялся,

⁴⁰И виден нам от пояса до плеч он».
И повстречал я Фаринаты взгляд.
Хоть жар огня в гробу был бесконечен,

⁴³Но, словно презирая целый Ад,
Он гордо из гробницы поднимался.
Других гробов минуя целый ряд,

⁴⁶С Вергилием к нему я приближался:
«В речах будь краток», – спутник мне шепнул.
Когда я с Фаринатом поравнялся,

⁴⁹С надменностью он на меня взглянул
И, помолчав, спросил меня: «Кто были
Твои отцы?» И я не обманул

⁵²И ничего не скрыл, как предки жили.
Тогда, подняв глаза, он молвил мне:
«Они меня и род мой не любили

⁵⁵И враждовали с нами на войне,
За что ссылал их дважды я в изгнанье».
«Да, дважды по чужой они стране

⁵⁸Скитались, – отвечал на эту брань я, —
Но дважды возвращались и назад
На родину, чего при всем желанье

⁶¹Не мог исполнить род твой, говорят,
И не сумел на родину вернуться».
В лицо мое пахнул вдруг новый смрад;

⁶⁴Другая тень, – не мог не содрогнуться
При этом я, – подняв свое чело,
Явилась сзади гроба, разогнуться

⁶⁷Не в состоянье; видным быть могло
Одно лицо той новой, бледной тени:
Казалось мне, что муками свело

⁷⁰Поверженного призрака колени.
Глазами вкруг себя он поводил,
И я услышал жалобное пенье.

⁷³С рыданием тот грешник возопил:
«О, если в Ад путь длинный и ужасный
Тебе твой гений светлый озарил,

⁷⁶Зачем же не с тобой мой сын прекрасный?»
«Я собственною властию не мог
Проникнуть в Ад, но этот путь опасный

⁷⁹Указывал мне тот, к кому был строг
Твой Гвидо{48}, так его ценивший мало…»
Так я сказал: в короткий этот срок

⁸²Я уже знал, чья это тень стонала,
И имя несчастливца угадал{49}.
Вдруг тень передо мною быстро встала:

⁸⁵«Ценивший мало? – с воплем он сказал. —
Ответь скорее: разве он скончался?
И светлый день из глаз его пропал?»

⁸⁸Он ждал, когда ж ответа не дождался,
То в гроб свой опрокинулся назад
И больше из него не поднимался.

⁹¹Меж тем другой безумец, падший в Ад,
Перед которым я остановился,
Стоял все так же смело; даже взгляд

⁹⁴Такою же надменностью светился.
Он прерванную речь возобновил:
«На родину мой род не возвратился,

⁹⁷И мысль о том страшней всех адских сил
Меня казнит и мучает доныне…
Но знаешь ли, что рок тебе сулил

¹⁰⁰На родине?.. Лик царственной богини,
Богини Ада{50} здесь не заблестит
Полсотни раз, как снова на чужбине

¹⁰³Изгнания ты испытаешь стыд…
Но прежде чем в мир светлый возвратиться,
Скажи, за что толпа мой род хулит,

¹⁰⁶Унизить, оскорбить его стремится?»
«С тех самых пор, как Арбии струи
Могли ужасной кровью обагриться,

¹⁰⁹С тех пор во храме подвиги твои
Лишь возбуждают общие проклятья»{51}.
«Не я один повинен в той крови, —

¹¹²Он отвечал, – одно могу сказать я,
Я действовал с другими заодно
И виноват, как все мои собратья.

¹¹⁵Но там, где было всеми решено
Флоренции прекрасной разрушенье,
Я был один: мной было спасено

¹¹⁸Величие Флоренции». В смущенье
Я произнес: «Да обретет покой
Твое потомство! Но сомненье

¹²¹Одно ты разреши мне: род людской
Не ведает грядущего прозренье,
Для вас же в нем нет тайны никакой,

¹²⁴Хоть в настоящем многие явленья,
Нам ясные, невидимы для вас».
И высказала тень такое мненье:

¹²⁷«Лишь видимы для наших слабых глаз
Предметы отдаленные. Так было
Угодно Небесам. Но всякий раз,

¹³⁰Когда уже событье наступило,
Прозрение не в силах нам помочь;
Теперь – земная жизнь для нас могила,

¹³³Где царствует одна глухая ночь.
Мы в настоящем мире постоянно
Неведенья не можем превозмочь.

¹³⁶И если перед нами вдруг нежданно
Грядущего запрутся ворота,
Предвиденье умрет в нас… Беспрестанно

¹³⁹Мы ждем того». И тень, закрыв уста,
Умолкла вдруг, и я сказал в волненье:
«Пусть истину теперь узнает та

¹⁴²Душа, что рядом стонет в исступленье;
Поведай же ты грешнику скорей,
Что сын его не умер. Лишь в сомненье

¹⁴⁵Не кончил прежде речи я своей,
Когда меня он спрашивал…» Тогда-то —
Позвал меня учитель от теней,

¹⁴⁷Но, торопясь, спросил я Фарината,
Кто с ним еще в гробницу заключен?
«О, многих здесь постигла та ж утрата, —

¹⁵⁰Не двигаясь в гробнице, молвил он. —
Здесь Фридерик Второй{52} лежит со мною,
И кардинал{53} вкушает тот же сон.

¹⁵³Еще лежат… но имена их скрою…»
И он исчез. Пошел к поэту я,
Невольно размышляя той порою

¹⁵⁶О предсказанье тени и тая
Смущение… «Скажи, чем ты смутился?» —
Путеводитель спрашивал меня.

¹⁵⁹Я правду рассказать ему решился.
«Запомни все, чем был ты так смущен,
Что выслушать от призрака решился, —

¹⁶²Сказал поэт и руку поднял он. —
Когда пред лучезарной{54} ты предстанешь,
Чье око видит все со всех сторон,

¹⁶⁶Ты от нее о будущем узнаешь.
Узнаешь все, что ждет тебя вперед.
Теперь же продолжать ты станешь

¹⁶⁹Со мною путь». И влево он идет.
В глубь города мы стали удаляться
От мрачных стен и городских ворот

¹⁷²И начали к долине подвигаться,
Где стали перед нами в этот час
Густые испаренья подниматься.

¹⁷⁵В долину ту тропинка шла, крутясь.

Песня одиннадцатая

Путники вступают в отвратительное место, где носятся зловонные испарения. Они желают скрыться от них за каменной гробницей папы Анастасия, совращенного еретиком Фотином. Вергилий объясняет Данте степени наказаний в разных кругах и праведное распределение грешников.

¹Мы шли вдоль по обрыву мимо скал,
Поверженных, как каменные трупы,
И подошли к вертепу: изрыгал

⁴Он из себя зловония, – и группы
Проклятых душ стонали в нем. Мы шли,
Хватаясь за гранитные уступы,

⁷И так как выносить мы не могли
Зловонных испарений, то спасенье
За каменной гробницею нашли.

¹⁰Где надпись увидали в то мгновенье:
«Здесь папа Анастасий заключен,
Что был введен Фотином в искушенье»{55}.

¹³«Кругом весь воздух смрадом заражен,
И медленней мы будем подвигаться,
Чтоб к смраду понемногу приучен

¹⁶Был ты и я: не станет он казаться
Нам столько отвратительным потом», —
Так молвил мне учитель. «Может статься, —

¹⁹Я возразил, – пока вперед идем,
Ты что-нибудь расскажешь мне дорогой?»
«Да, и теперь я думаю о том», —

²²Я услыхал поэта голос строгий.
Он продолжал: «Смотри, мой сын, вокруг
(И слушал я его с большой тревогой):

²⁵В три яруса идет за кругом круг
Средь этих скал, один другого шире.
И каждый круг – обитель вечных мук

²⁸Для падших душ в подземном этом мире,
Но чтоб тебе, взглянув на них, понять,
Что в Небе, в голубом его эфире

³¹Пощады им вовек не прочитать, —
Я расскажу, за что их заключили:
Ужасней зла не можем мы назвать,

³⁴Как ближнего обида. Доходили
До этой цели ложью иногда.
Иль вред через насилье наносили

³⁷И ближних обирали без стыда.
За этот грех нет в Небесах прощенья.
Обман – порок людей и был всегда

⁴⁰Караем Богом он без сожаленья,
И каждый злой обманщик, каждый тать
Повержен в самый страшный Ад мученья,

⁴³Куда не сходит Божья благодать.
Знай: в первый круг попали души мрака,
Виновные в насилье, но опять,

⁴⁶Так как насилье может быть трояко,
То на три части делится тот круг,
С тройным различьем в грешниках, однако.

⁴⁹Насилие людских сердец и рук
Бывает против ближних, против Бога
И против жизни собственной. Вокруг

⁵²Увидишь ты таких пороков много:
Убийство, грабежей ночных позор.
Вот первый круг, где наказуют строго

⁵⁵Насилье против ближних: гнусный вор,
Убийца злой, не пощадивший друга,
В вертепе том томятся с давних пор.

⁵⁸А во втором подразделенье круга
Самоубийц и мотов скорбный ряд,
Всех посягнувших смело, без испуга,

⁶¹На жизнь свою, – их поглощает Ад —
Иль на свое богатство, достоянье,
И проливавших слез кровавых яд

⁶⁴В те дни, когда любовь и ликованье
Должны бы были в сердце обитать…
А те преступно жалкие созданья,

⁶⁷Что стали имя Бога отвергать,
Богохуля, природу оскорбляют,
Те в меньшем круге стали обитать.

⁷⁰На проклятом челе их замечают
Клеймо неизгладимое почти
Содома и Кагора{56}. Но бывают

⁷³Грехи другого рода, и найти
Их можем мы в другом подземном круге.
Запомни те грехи и перечти:

⁷⁶Грех сводничества, льстивости услуги,
Татьба, и святотатство, и подлог,
Ложь всякая, когда уж друг о друге

⁷⁹Забыли люди думать, и порок
Для них стал всякой доблести заменой.
Есть грех еще – он страшен и жесток —

⁸²Он – смерть любви: зовут его изменой.
В одной из самых низших адских сфер,
Где стало средоточие Вселенной,

⁸⁵Где восседает грозный Люцифер,
Обречена измена вечной казни,
Чтоб казни той был памятен пример».

⁸⁸«Учитель, – я сказал не без боязни, —
Ты верное понятие мне дал
О пропасти греха и неприязни,

⁹¹Но ты еще не все мне рассказал.
Я видел много грешников сраженных,
Которых страшный дождик бичевал,

⁹⁴Толпу теней в болото погруженных,
Гонимых ветром, с скрежетом зубов,
Хулящих Небо, мрачных, исступленных,

⁹⁷И я о них спросить тебя готов:
Когда над ними кара тяготеет,
То почему ж за мерзость их грехов

¹⁰⁰В тот град, что постоянно пламенеет, —
Не заключили их?» Он отвечал:
«Ужель твой ум в безумии темнеет?

¹⁰³Иль рассуждать ты здраво перестал?
Философа забыл ты наставленье{57},
Который так грехи подразделял:

¹⁰⁶Невоздержанье, злобы прегрешенье
И скотобесье. Первый самый грех
Не столько оскорбляет Провиденье

¹⁰⁹И потому слабей казнится всех
Других грехов. Когда поймешь ты это,
То ясно разгадаешь участь тех

¹¹²Погибших душ, отторженных от света,
Которых Бог карающий щадил
В сиянье бесконечного привета

¹¹⁵И в высшие круги их поместил,
Где легче казнь и где сносней мученья».
Невольного восторга я не скрыл:

¹¹⁸«Ты – солнце, возвращающее зренье!
Ответ твой каждый счастье мне несет,
И мне полезно самое сомненье,

¹²¹Как знание: я вижу в нем оплот…
Еще один вопрос мне разреши ты,
Который мне покоя не дает:

¹²⁴За что пути к спасению закрыты
Мздоимцам? Вот что хочется мне знать…»
«Нас учит философия – пойми ты, —

¹²⁷Что мы должны в природе уважать
Божественного разума начало
С его искусством; можно доказать

¹³⁰По книгам, что искусство подражало
Природе всей: так робкий ученик,
Изведавший науку слишком мало,

¹³³Копировать учителя привык.
Искусство от Небес родится тоже,
Как внук от деда. Двойственный родник —

¹³⁶Искусства и природы – нам дороже
Всех родников, и в нем лишь почерпать,
В своей душе сомненья уничтожа,

¹³⁹Мы можем жизнь и жизни благодать.
Мздоимец же идет другой дорогой.
Природу он лишь может презирать,

¹⁴²В искусстве не находит школы строгой,
Нуждается в опоре он иной,
И грудь его полна другой тревогой.

¹⁴⁵Однако в путь; иди теперь за мной.
На горизонте, вижу я, явилось
Сиянье знака Рыб, а в тьме ночной

¹⁴⁸На западе почти уже скатилось
Созвездье Колесницы… Мрак глубок…
Вот яркая звезда на небе скрылась.

¹⁵¹А нам до спуска путь еще далек».

Песня двенадцатая

Данте и Вергилий спускаются в седьмой круг подземного Ада по отвесному обрыву, где на полуразрушенной скале находят чудовище – Минотавра. Вергилий смиряет его бешенство. Встреча с центаврами, из которых один – Несс делается проводником двух путников и указывает на кровавый поток, где грешники по степеням терпят кару за насилие.

¹Дорога, по которой в этот час
Нам приходилось далее спускаться,
Была почти отвесна, и не раз,

⁴Взглянувши вниз, мог всякий содрогаться.
Гора, с которой сброшен был обвал,
Непроходимой стала мне казаться

⁷С вершины до подножья: груды скал
Низринуты лежали перед нами.
Таков был спуск, и бездны мрак зиял

¹⁰Над ним кругом, а близко, под ногами,
Чудовище лежало на скале{58},
Чудовище, которое сосцами

¹³Не матери питалось на земле,
Но деревянной телки… Ужас Крита,
Чудовище, заметя нас во мгле,

¹⁶Себя кусало, пеною покрыто,
Не в состоянье бешенства смирить.
И закричал мой проводник сердито:

¹⁹«Тварь гнусная! Ты мыслишь, может быть,
Что царь Афин к тебе явился снова,
Чтоб вновь тебя, чудовище, убить?

²²Прочь, гадина! Для подвига иного
Спустился этот смертный в Ад сюда;
И у него желанья нет другого,

²⁵Как только посмотреть на Царство мук…»
Как ярый бык в минуту пораженья
Срывает узы тягостные вдруг

²⁸И, силы потерявший, в исступленье,
Бросается то прямо, то назад,
Так Минотавр метался в то мгновенье.

³¹Поэт сказал с любовью мне, как брат:
«Скорее вниз, пока он бесноваться
Не перестал…» И, не боясь преград,

³⁴Чрез груды скал мы начали спускаться,
А из-под ног срываясь, камней ряд
Летел и падал в бездну. Подвигаться

³⁷Я стал вперед, кругом бросая взгляд,
И размышлял, поэта слыша голос:
«Ты думаешь, быть может, мой собрат,

⁴⁰О той скале, что сверху раскололась,
И где теперь чудовище лежит,
В котором злость с бессилием боролась?

⁴³Мной усмирен, ужасный зверь молчит.
Так знай же, что, когда еще впервые
Сходил я в Ад, вон той скалы гранит

⁴⁶Еще был цел, и камни вековые
Не треснули. Случилось то поздней
В другие дни и времена иные,

⁴⁹Пред тем, как Тот спустился в мир теней,
Который многим в Ад принес спасенье…
Тогда-то с страшным грохотом камней,

⁵²Скалу поколебало сотрясенье
И рухнул сокрушительный обвал.
Подумал я в то самое мгновенье,

⁵⁵Что от любви весь мир затрепетал,
От той любви, которою держалась
Вселенная. Любовью – я слыхал —

⁵⁸Не раз уже мир обращался в хаос{59}.
Тогда-то раскололась вдруг скала
И грудою каменьев разметалась.

⁶¹Но вниз взглянуть тебе пора пришла:
Мы около кровавого потока,
Где в кипяток за грязные дела

⁶⁴Насилия – повержены глубоко
Преступники. О ты, развратный род,
Жизнь тративший на подвиги порока,

⁶⁷Вот как тяжел последний твой расчет!»
И вкруг равнины ров дугообразный
Увидел я с кровавой пеной вод,

⁷⁰А от скалы до рва с пучиной грязной
Центавры появлялись здесь и там
Со стрелами, как на потехе праздной.

⁷³Когда они домчались ближе к нам
И нас на спуске взоры их открыли,
Они остановились. К тетивам

⁷⁶Центавры разом стрелы наложили,
И трое, отделившись от других,
К той крутизне, где шли мы, подскочили.

⁷⁹И крикнул нам тогда один из них:
«Откуда вы? Какой вы казни ждете,
Спускаясь в мир созданий неживых?

⁸²Когда вы мне ответа не даете,
Я с тетивы стрелу спущу тогда,
Которая верна в своем полете».

⁸⁵«Зачем вдвоем нисходим мы сюда,
Хирону{60} мы поведаем при встрече.
Ты опрометчив ныне, как всегда,

⁸⁸В заносчивых желаниях и речи».
Так отвечал Вергилий наотрез
И, положивши руку мне на плечи,

⁹¹Заметил мне тихонько: «Это – Несс{61};
Плененный Деянирою прекрасной,
Он умер за нее, но Геркулес

⁹⁴И сам погиб, надевши плащ ужасный
Покойника. Второй из них – Хирон,
Ахилла пестун; третий Фол{62}, известный

⁹⁷По бешенству. Сюда со всех сторон
Свирепые центавры наезжают, —
Неисчислим их грозный легион, —

¹⁰⁰И в кипятке потока поражают
Преступных жертв, когда из пены вод
Они чело высоко поднимают,

¹⁰³Чтоб легче были муки их…» И вот
Мы подошли к центаврам. Под скалою
Хирон раскрыл чудовищный свой рот

¹⁰⁶И, бороду раздвинувши стрелою,
Товарищам сказал он наконец —
С улыбкой отвратительной и злою:

¹⁰⁹«Вы видели, как шел второй пришлец?
Он шел – и часто камни рассыпались
Из-под него: не ходит так мертвец.

¹¹²Усопшие сюда так не являлись».
Мой проводник к центавру подошел,
В котором две природы совмещались,

¹¹⁵И возразил: «Да, в это море зол
Действительно сошла душа живая:
И человека этого я вел

¹¹⁸Через долину тьмы, не уставая.
Не любопытство странника вело
В подземный Ад, но цель вполне благая.

¹²¹В Эдеме Дева есть – ее чело
Сияньем Рая блещет постоянно.
Покинув Рай, где счастье так светло,

¹²⁴Она ко мне явилася нежданно,
Меня на подвиг новый обрекла…
Я чист душой и лгать мне было б странно,

¹²⁷А этот смертный всякого чужд зла…
Во имя добродетели, ведущей
По Аду нас, где всюду смрад и мгла,

¹³⁰Чтоб впереди не знать напасти пущей,
Прошу тебя, пускай один из вас
Проводит нас тропою, в Ад идущей,

¹³³И человека этого сейчас
Пусть на себе перенесет чрез реку.
Не призрак он; и смерти не страшась,

¹³⁶Нельзя пройти пучину человеку:
Лишь только тень по воздуху скользит».
Таких речей не ведая от века,

¹³⁹Хирон центавру Нессу говорит:
«Ступай, их проводи и охрани ты,
Когда толпа другая их смутит».

¹⁴²При появленье новой той защиты
По берегу мы шли. Кипел поток,
Где выли тени злы, полуубиты,

¹⁴⁵Повержены в кровавый кипяток.
Вплоть до бровей я видел погруженных,
Измученных от головы до ног, —

¹⁴⁸И, показав рукой на осужденных,
Центавр сказал: «То казнь земных владык,
Невинной кровью ближних обагренных.

¹⁵¹Их легион обширен и велик:
Здесь Александр, с ним Дионисий вместе,
Что столько лет давить народ привык

¹⁵⁴В Сицилии во имя хладной мести,
Здесь Аццолино{63} грозный заключен;
Казнится здесь и он, Обидзо Эсти,

¹⁵⁷Что пасынком своим был умерщвлен».
Хотел к певцу я с словом обратиться,
Но, указав на Несса, молвил он:

¹⁶⁰«Теперь тебе он больше пригодится,
Чем я, мой сын». И в этот самый срок,
Когда певцу спешил я покориться,

¹⁶³Центавр опять взглянул на кипяток:
«Иные души страждут здесь жестоко,
До шеи погруженные в поток.

¹⁶⁶Вот там теперь стоящий одиноко
Ужасный грешник, – знаешь ли, кто он?
Господний храм он оскорбил глубоко

¹⁶⁹И поразил вблизи его колонн
Того, чье сердце люди сохранили
На Темзе вплоть до нынешних времен

¹⁷²И в дорогом ковчеге схоронили{64}».
Других теней потом я увидал, —
Их головы и груди видны были, —

¹⁷⁵И я иных невольно узнавал…
Поток все мельче, мельче становился,
Так что в конце лишь ноги покрывал.

¹⁷⁸Ров этот скоро сзади очутился,
Когда центавр перескочил поток
И мне сказал: «Сейчас ты убедился,

¹⁸¹Как ров мелел; но страшно он глубок
В другом конце, и в глубине той вечной
Властители страдают за порок

¹⁸⁴Насилия и власти бессердечной.
Там в пламени несет свой тяжкий крест —
Бич Божий, сам Аттил бесчеловечный;

¹⁸⁷Там властолюбец Пирр{65}, разбойник Секст{66},
Там очи у Реньеро да Корнета,
Реньеро Падзо пламень адский ест.

¹⁹⁰Они народ терзали, и за это
Кровавый кипяток их вечно жжет,
И впереди нельзя им ждать рассвета».

¹⁹³И Несс назад отправился чрез брод.

Песня тринадцатая

Путники вступают во второй отдел седьмого круга. Перед ними самоубийцы, превращенные в деревья, и расточители, терзаемые гарпиями. Пьер делле Винье, секретарь Фредерика II.

¹Едва от нас сокрылся мрачный Несс
И чрез поток еще не перебрался,
Как мы вдвоем вступили в темный лес,

⁴И лес непроходимым мне казался.
В нем не было тропинки ни одной.
Он зеленью лесов не распускался:

⁷На нем являлись листья предо мной
Все черные; все ветви кривы были,
И не плоды в трущобе той лесной

¹⁰Росли кругом, но всюду только гнили
Растенья ядовитые везде.
Мы хуже места верно б не открыли

¹³В лесах Корнето{67} и Чечины{68}, где
Лишь дикий зверь в густой листве скрывался
И птицы робко прятались в гнезде.

¹⁶Но страшный лес, где путь наш потерялся,
Наполнен только гарпиями{69} был
(С Строфадских островов от них спасался

¹⁹Когда-то род Троян): меж черных крыл
Они людские головы имели, —
Большой живот, две лапы… Я следил,

²²Как гарпии на деревах сидели
И п лесу их раздавался вой…
Я чувствовал, что ноги онемели…

²⁵Тогда сказал учитель добрый мой:
«О, прежде чем вперед ты устремился,
Узнай, что перешел ты во второй

²⁸Круг Ада{70}, и пока нам не открылся
Пустыни вид ужасный, до тех пор
Отсюда ты не выйдешь». Я смутился…

³¹«Кругом смотри ты зорко, и твой взор
Понять скорей всю истину сумеет:
Тогда с тобой вступлю я в разговор».

³⁴Смотрю я вкруг, лицо мое бледнеет:
То здесь, то там я слышу тяжкий стон,
Но чьи они? Мой разум цепенеет…

³⁷Не видя никого со всех сторон,
Прислушиваясь, я остановился
Стенаньями страдальцев изумлен.

⁴⁰Поэт разубедить меня решился,
Чтоб думать я не мог, что стон теней
Из-за лесной трущобы доносился,

⁴³И мне сказал: «Чтоб в голове твоей
Мысль приняла другое направленье,
Сломи в лесу любую из ветвей».

⁴⁶Я увидал колючее растенье,
Растущее на деревянном пне.
С него сорвал я ветвь, и в то мгновенье

⁴⁹Древесный пень со стоном крикнул мне:
«За что меня так больно ты терзаешь?
Или в твоей сердечной глубине

⁵²Нет жалости? Зачем меня ломаешь?»
Облившись черной кровью, он вопил:
«Теперь ты за деревья нас считаешь,

⁵⁵Но прежде я, как и другие, был
Таким же человеком, как вы оба…
За что ж меня, как враг, ты оскорбил?

⁵⁸Когда б в тебе не шевелилась злоба,
Ко мне бы прикоснуться ты не мог,
Хотя бы гадом был я…» Вся трущоба

⁶¹Завыла вдруг. Как из березы сок,
Под топором, ручьем порою льется,
Так кровь лилась из пня, как бы поток…

⁶⁴Я чувствовал, как сильно сердце бьется,
И наземь ветвь невольно уронил,
Не в состоянье с жалостью бороться.

⁶⁷Тогда учитель мой проговорил:
«О, оскорбленный дух! Неосторожно
Он на тебя руки б не наложил,

⁷⁰Когда б не растолковывал он ложно
Моих стихов. Желанье убедить
В том, что по виду вовсе невозможно,

⁷³Заставило меня ему внушить
Совет, мне самому невыносимый.
Кто ты – ему ты должен объяснить,

⁷⁶Чтоб на земле, раскаяньем томимый,
Он о тебе не в силах был забыть…
И в памяти сберег неутомимой…»

⁷⁹И дерево ответило: «Хранить
Не буду я упорного молчанья.
Речь добрая твоя не может возбудить

⁸²Сомнения. Прошу у вас вниманья.
Я тот, кому был дорог Фредерик{71}:
Его души все тайны, все желанья,

⁸⁵Как книгу, я читать всегда привык.
Монарха сердце было мне открыто,
Мне одному, и в мире каждый миг

⁸⁸Я охранял то сердце, так что свита
Его рабов в глубь царственной души
Проникнуть не могла, была забыта

⁹¹И заговор затеяла в тиши.
А между тем все силы, все здоровье
Я потерял, не зная сна в ночи:

⁹⁴Готов отдать был Фредерику кровь я,
Но был силен наложницы разврат.
Она, змея порока и злословья,

⁹⁷Она, зараза цесарских палат,
Она, монархов язва моровая,
На мне остановила злобный взгляд

¹⁰⁰И, завистью и бешенством пылая,
Умела страсти многих возбудить
Против меня, и Август сам, сгорая

¹⁰³Досадою, свой лик отворотить
От верного товарища решился,
Успел в печальный траур обратить

¹⁰⁶Все почести, которыми гордился
Я некогда… В душе моей тогда
Проснулся гнев и умысел родился —

¹⁰⁹Искать забвенья в смерти от стыда.
И – праведник неправедное дело
Я выполнить решился в те года.

¹¹²Но, слушайте, клянусь теперь я смело,
Что я царю ни в чем не изменял
И верность сохранил к нему всецело:

¹¹⁵Я кесаря до смерти обожал:
Он стоит и любви, и уваженья…
Пусть тот из вас, кому я жалок стал,

¹¹⁸Пусть тот из вас, кого ждет возвращенье
В живущий мир, там честь мою спасет
И восстановит истинное мненье

¹²¹О грешнике, которого гнетет
И клевета, и ненависть людская».
Затем сказал Вергилий в свой черед,

¹²⁴Речь мудрую ко мне лишь обращая:
«Знай – вемени не должен ты терять:
Ему свои вопросы поверяя,

¹²⁷Расспрашивай – он станет отвечать».
И молвил я: «Прошу тебя – спроси ты
Его о том, что было бы узнать

¹³⁰Полезно мне – ведь от тебя не скрыты
Все помыслы мои – во мне самом
Теперь все чувства горестью убиты,

¹³³Лишь состраданье в сердце есть моем».
Тогда сказал поэт: «Твое желанье
Исполнит он. Мы просим лишь о том,

¹³⁶Чтоб ты сказал, как высшее созданье,
Как человек мог обратиться вдруг
В ствол дерева? Ужель для наказанья

¹³⁹Такого нет конца?» Вздохнув от тяжких мук,
Мне, словно вздохом, дерево сказало,
В стенанья обращая каждый звук:

¹⁴²«В той повести ужасного немало:
Знай – всякий раз, когда, покинув грудь,
Душа самоубийцы вылетала,

¹⁴⁵Тогда в седьмой круг Ада страшный путь
Указывает Минос ей. Тогда-то,
Нигде в пути не смея отдохнуть,

¹⁴⁸В лес этот попадает без возврата
Дух грешника; кругом в лесу – темно.
Рок, не щадящий злобы и разврата,

¹⁵¹Несет его, бросает, как зерно,
И он росток пускает, как растенье;
Растенье это вырасти должно

¹⁵⁴И, наконец, не ведая гниенья,
Преобразится в дерево. Потом
На нем все листья в диком исступленье

¹⁵⁷Жрут гарпии и язвами кругом
Все дерево до корня покрывают.
И никогда, пока мы здесь растем,

¹⁶⁰Нас муки ни на миг не оставляют.
Мы носимся, чтоб плоть свою найти,
Но в тело нас опять не облекают:

¹⁶³Что раз не сберегли мы на пути,
Того не получить нам в настоящем.
Плоть потеряв, не жить нам во плоти.

¹⁶⁶Мы наши трупы в этот лес притащим,
И каждый труп повесим мы тогда
На дереве, где с ужасом палящим

¹⁶⁹Томится дух наш: худшего стыда
Не знаем мы…» Стояли, ожидая
Дальнейшей речи, мы; вдруг – новая беда;

¹⁷²Шум страшный услыхал в лесу тогда я.
Как дикий вепрь, спасаясь от собак,
Бежит порой, деревья вкруг ломая,

¹⁷⁵С ужасным, хриплым воем, точно так
Две тени впереди нас быстро мчались.
Истерзан каждый призрак был и наг,

¹⁷⁸Пред ними ветви хрупкие ломались.
Та тень, что быстро мчалась впереди:
«Эй, смерть, сюда!» – вопила, и старалась

¹⁸¹Другая тень, что мчалась назади,
Не отставать и громко восклицала
На всем бегу: «О, Лано{72}, погоди!

¹⁸⁴Я за тобой той быстроты не знала
В сражении при Топпо». И потом
Как бы в изнеможении упала

¹⁸⁷Она, бежать не в силах, под кустом.
А по лесу за этими тенями,
Раскрывши пасти с черным языком,

¹⁹⁰Псы жадные неслись меж деревами.
В несчастного, что под кустом упал,
Они впились с неистовством зубами,

¹⁹³И страшную он участь испытал:
Разорван был собаками он в клочья.
И за руку меня мой спутник взял

¹⁹⁶(Едва мог тайный трепет превозмочь я),
И подошел к тому кусту со мной.
И куст заговорил: «О, чем помочь я

¹⁹⁹Тебе мог, Сант-Андреа{73}? И зачем
За мною ты решился укрываться?
Я ль виноват, что пренебрег ты всем,

²⁰²Чтоб жизнию преступной наслаждаться?»
Учитель мой сказал ему затем:
«Кто ты, уставший кровью обливаться

²⁰⁵Из вечных ран? О чем страдаешь ты?»
Он отвечал: «О, души! Посмотрите:
Ужасным истязаньем все листы

²⁰⁸Оборваны на мне. Их соберите
Вокруг меня. Я в городе рожден, —
Не скрою я, когда вы знать хотите, —

²¹¹Известном вам; переродился он,
Им позабыт был гордый покровитель{74}.
За что навек, изменой возмущен,

²¹⁴Для города неутомимый мститель
Останется опасным, и давно
Его руки боится каждый житель.

²¹⁷О, если б на мосту через Арно
Не видели его изображенья,
То все для граждан было б решено.

²²⁰И, созидая град свой, разрушенье
Пришлось бы им увидеть в страшный час
На пепелище, полном запустенья,

²²³Оставленном Аттилою для нас.
Тогда бы целый город развалился,
Когда бы Марс мечом своим потряс…

²²⁶Я в собственном приюте удавился!»

Песня четырнадцатая

Данте и Вергилий вступают на грань второго отдела седьмого круга Ада. Степь и огненный дождь. Преступники против Бога, природы и искусства. Бешенство Капанея и его наказание. Таинственный исток трех адских рек.

¹Любовь к отчизне вспыхнула во мне.
Разбросанные листья собирая,
Их отдал я, растроганный вполне.

⁴Тому, который, скорбь свою скрывая,
Уже замолк. Мы стали на предел
Второго круга с третьим, и тогда я

⁷Еще полнее вдруг уразумел
Всю силу правосудия. Я буду
Рассказывать: куда я ни глядел,

¹⁰Степь голая вставала отовсюду:
Ни травки, ни былинки нет кругом,
Лишь страшный лес – доныне не забуду —

¹³Лес скорби, опоясан темным рвом,
Степь окружал. Мы тут остановились.
С горячим и безжизненным песком

¹⁶Равнины мертвой степи нам открылись:
Такую степь переходил Катон,
Когда Помпея полчища разбились{75}.

¹⁹И вот увидел я со всех сторон
Толпы теней нагих и истомленных,
Сливавшихся в один унылый стон.

²²На разные мученья осужденных.
Одни из них лежали на земле,
Другие сидя, членов утомленных

²⁵Поднять не в силах, с мукой на челе,
Не двигались; иные же бродили
Без устали, без отдыха во мгле.

²⁸Их много было там, а тех, что ныли,
Во прахе лежа, меньше было, но
Они зато охотней говорили.

³¹Дождь огненный спадал на всех равно,
Как в Альпах снег в безветренную пору,
Как пламенный тот ливень, что давно

³⁴Случилось в знойной Индии, герою
Путь с войском преградивший. Смелый вождь
Тогда велел смутившемуся строю

³⁷Топтать ногами землю, чтобы дождь
Не мог вредить, вкруг войска зажигая
Поля, траву и зелень темных рощ, —

⁴⁰И, волю Александра исполняя,
Тушило войско землю под собой{76}.
И точно так слетал, не уставая,

⁴³Дождь пламенный, ниспосланный судьбой,
На адскую пустыню, и пылала
Она, как трут, и раздавался вой

⁴⁶Несчастных жертв: их пламя пожирало.
Метались тени грешников в огне,
Но кара их повсюду ожидала,

⁴⁹И не могли нигде спастись они
От огненного жупела… «Учитель,
Ты должен на вопрос ответить мне, —

⁵²Я говорил, – в Аду ты мой спаситель,
В Аду ты все преграды победил
И только, мудрый мой путеводитель,

⁵⁵Двух демонов одних не усмирил
У огненного города. Поведай —
Кто этот великан? С сознаньем сил

⁵⁸Надменно он глядит вокруг с победой,
Лежит, как бы не чувствуя огня…
О, просвети меня своей беседой».

⁶¹А грешник, посмотревши на меня,
Вдруг понял, что о нем держу я слово,
И произнес: «Мученья все кляня,

⁶⁴Живой и мертвый тот же я, и снова
Силен теперь. И если бы опять
Юпитер ковачей своих сурово

⁶⁷Заставил громы новые ковать,
Чтоб поразить меня в одно мгновенье,
Когда б он стал Вулканов всех сзывать,

⁷⁰Измучил бы их всех до отупленья
И восклицал: ко мне, Вулкан, скорей!
Как в страшный день Флегрийского{77} сраженья

⁷³Он говорил; когда б рукой своей
Все молнии на грудь мою направил,
То и тогда б погибели моей

⁷⁶Он не достиг!» Тут грешника заставил
Умолкнуть мой суровый проводник
Громовой речью; ужас весь представил

⁷⁹Его греха: мне нов был тот язык
Наставника. Заговорил он гневно:
«О, Капаней! По-прежнему ты дик,

⁸²Твоя гордыня также неизменна,
За то и казнь преступника страшна:
Лишь бешенство дала тебе геенна

⁸⁵За прежнее безумство, и должна
Та кара быть возмездием достойным
В Аду, где заседает сатана!»

⁸⁸И с словом, уже более спокойным.
Ко мне тут обратился мой мудрец:
«Перед тобой в вертепе этом знойном —

⁹¹Великий грешник. Царственный венец
На нем блистал и, Фивы осаждая,
В числе семи царей был он. Гордец,

⁹⁴Он, как и прежде, Бога отвергая,
Доныне покориться не хотел
И, постепенно в Тартаре сгорая,

⁹⁷За гордость в нем находит свой удел…
Иди ж за мной, но бойся погружаться
Ногой в песок: он раскален и бел.

¹⁰⁰Лесной опушки нужно нам держаться».
В молчанье мы к источнику пришли;
К нему приблизясь, стал я содрогаться:

¹⁰³Кровавым выбегал он из земли.
Его струи тогда напоминали
Буликаме{78} кипучие струи,

¹⁰⁶Где грешницы по берегу блуждали…
Бежал в степи кровавый тот поток,
А берега и ложе состояли

¹⁰⁹Лишь из каменьев; берег был отлог…
Я угадал, что наша шла дорога
Вдоль берега, что путь тот был далек.

¹¹²«В своем пути ты видел уже много
Предметов очень странных с той поры,
Когда вошли мы в Ад по воле Бога,

¹¹⁵В врата едва достигнутой горы;
Но этого источника печали,
Где носятся кровавые пары,

¹¹⁸Где все огни мгновенно потухали,
Ты ничего ужасней не встречал», —
Так предо мною тихо прозвучали

¹²¹Учителя слова. Его просить я стал
Со мною вещим знаньем поделиться,
Которым мой наставник обладал.

¹²⁴И начал он: «Есть в море остров. Длится
За веком век, но все он там стоит,
И жизни шум в то место не домчится.

¹²⁷На острове – его названье Крит —
В уединении жил древний царь когда-то{79}.
И в дни его – предание гласит —

¹³⁰Не ведал мир пороков и разврата.
На острове была тогда гора,
Ей имя – Ида; царственно богата

¹³³Была ее природа. Та пора
Уже прошла: исчезли водометы,
Цветов, растений пестрая игра…

¹³⁶Теперь в забвенье Ида. Нет охоты
Ни у кого об Иде вспоминать.
Но эту гору, полная заботы,

¹³⁹Когда-то Реа вздумала избрать
Для сына неприступной колыбелью.
Чтоб лучше там ребенка укрывать,

¹⁴²Малютки плач веселых песен трелью
Она всегда старалась заглушать,
Кричать других просила с этой целью.

¹⁴⁵А в сердце Иды старец древний скрыт;
Спиною к Дамиетте обращенный,
Очами – к Риму. Золотом блестит

¹⁴⁸Его чело; стан, гордо обнаженный,
Из серебра, – от пояса до ног —
Со сталью медь. Из глины обожженной

¹⁵¹Одна нога, но на нее он мог
Наклонно, с большой силой опираться.
Из старца льются слезы, как поток,

¹⁵⁴И как поток могучий, пробиваться
Сквозь гору смело могут и спешат
Вот в эту бездну с шумом изливаться,

¹⁵⁷Где их тройной ужасный водопад
Является рекою Ахероном,
Потоком Стикса – он-то вводит в Ад —

¹⁶⁰И грозным, вечно темным Флегетоном;
Затем последний суженый проток
В мрак черной бездны падает со стоном,

¹⁶³Откуда уж паденья нет{80}». Он смолк.
Но я спросил: «Когда источник Ада
Идет с земли, где начал свой исток,

¹⁶⁶То почему для нашего он взгляда
Заметен только в этой глубине,
Среди зловоний мерзостных и смрада?»

¹⁶⁹И отвечал путеводитель мне:
«Мы в Ад с тобой идем кругообразно.
И хоть мы шли по левой стороне,

¹⁷²Но многого, что так разнообразно,
Еще не усмотрели; потому
Иди вперед, не рассуждая праздно:

¹⁷⁵Здесь впереди есть многое, чему
Ты можешь на досуге подивиться».
Но я опять проговорил ему:

¹⁷⁸«Еще хочу в одном я убедиться:
Скажи, учитель, где же Флегетон?
И где источник Леты здесь таится?

¹⁸¹О нем ты умолчал. Так где же он?
Ты передал о первом мне сказанье,
Что он несет с собой со всех сторон

¹⁸⁴Людские стоны, вздохи и рыданья».
«Охотно отвечать тебе я рад, —
Он молвил мне, – но это клокотанье

¹⁸⁷Кровавых вод, бегущих через Ад,
Не лучше ль будет всякого ответа:
Лишь брось вперед свой изумленный взгляд.

¹⁹⁰А Лету ты увидишь, – только Лета
Еще не здесь, где грех нашел приют,
Но там, где души чистые живут,

¹⁹³Познавшие за грех свой отпущенье,
И ждущие прощения Небес…»
Затем поэт прибавил в заключенье:

¹⁹⁶«Теперь покинем мы ужасный лес.
Не отставать за мною ты старайся
Вдоль берега… огонь его исчез.

¹⁹⁹Ты ног своих обжечь не опасайся».

Песня пятнадцатая

Поэты проходят по каменным переходам Флегетона. Навстречу им попадается Брунетто Латини, бывший учитель Данте, которому он предсказывает славу и несчастья.

¹По каменному берегу мы шли.
Над пропастью, как облака, вставали
Густые испарения вдали

⁴И пламя то мгновенно поглощали,
Которое дождем лилось в поток.
Как против волн плотины воздвигали

⁷Во Фландрии, – напор их был жесток —
Меж Бригге и Кадзантом{81}, или точно
На Бренте{82}, часто, полные тревог,

¹⁰Падуи обитатели нарочно
Окопами спасали города
И замки все, построенные прочно,

¹³Так зодчий Ада создал навсегда
Плотину вдоль печального потока,
Хотя не так обширна и горда

¹⁶Она на вид… Оставили далеко
Мы за собой зловещий, темный бор:
Когда б назад мы устремили око,

¹⁹То леса не заметил бы наш взор.
Толпа теней навстречу нам попалась.
Как в поздний час, когда ночной дозор

²²Начнет луна, прохожему случалось
Внимательно смотреть на нас сквозь мглу,
Что над землей туманом расстилалась,

²⁵Иль как портной, вдевающий в иглу
Нить тонкую, прищуря глаз единый,
Когда сидит с работой он в углу, —

²⁸Так точно, тихо шествуя долиной,
Смотрели зорко призраки на нас.
Вдруг тень одна с какой-то странной миной

³¹Воскликнула, невольно ухватясь
Своей рукой за плащ мой: «Что за чудо!»
И от меня не отводила глаз.

³⁴Обожжено, измучено и худо
Лицо той тени было, но узнать
Успел знакомый образ я, покуда

³⁷Тень продолжала за полу хватать
Меня рукой. «Брунетто{83}, вы ли это?» —
Тень грешника я начал вопрошать.

⁴⁰И отвечал с мольбою мне Брунетто:
«Мой милый сын! Прошу я об одном,
Коль стою я участья и привета:

⁴³Умерим шаг и дальше отойдем
От призраков». И отвечал я тени:
«Отказывать вам не могу я в том

⁴⁶И, если вы хотите, на мгновенье
Могу теперь присесть я подле вас,
Когда на это даст мне позволенье

⁴⁹Мой спутник, помогавший мне не раз».
«О, сын мой, – он ответил, – ожидает
Столетняя беда того из нас,

⁵²Кто на пути ужасном отдыхает,
И пролежит за это он сто лет
Под тем дождем, который сожигает;

⁵⁵За медленность для нас спасенья нет.
Иди же ты вперед своей дорогой,
И за тобой отправлюсь я вослед,

⁵⁸Чтоб вновь потом с уныньем и тревогой
Пристать к толпе измученных теней,
Не ведавших конца их кары строгой».

⁶¹Я не посмел сойти с тропы моей,
Чтобы идти с несчастной тенью рядом,
И шел вперед дорогою своей.

⁶⁴С опущенным в задумчивости взглядом
Спросила тень: «Как ты сюда попал,
Когда еще не поглощен ты Адом?

⁶⁷И кто тебе путь в Тартар указал?»
«Там, на земле, где блещет свет доныне,
Я заплутался, – так я отвечал, —

⁷⁰В одной глухой, таинственной долине,
Хотя еще пути земного срок
Не перешел. Уже хотел в кручине

⁷³Вчера поутру я идти назад,
Как пред собой увидел мудреца я,
И с ним тогда, не побоясь преград,

⁷⁶Ужасные картины созерцая,
Я двинулся по этому пути».
И грешник отвечал: «Не уставая,

⁷⁹Ты должен за звездой своей идти,
И если я угадывать умею,
То на земле успеешь ты найти

⁸²Удел великий. Участью твоею
Я занялся с успехом, может быть,
Когда бы мог, – о чем я сожалею, —

⁸⁵В могилу слишком рано не сходить.
И, видя милость Бога над тобою,
Я мог бы каждый труд твой поощрить…

⁸⁸Поставлен выше многих ты судьбою, —
Но знай, неблагодарный тот народ
За все добро отмстит тебе враждою.

⁹¹Народ, сошедший некогда с высот
Старинной Фиезолы{84}, беспрестанно
Тебя везде преследовать начнет.

⁹⁴Но это, сын мой, вовсе мне не странно:
С рябиной горькой рядом не растет
Развившийся в саду благоуханно

⁹⁷Румяный, наливной и сладкий плод.
О, жалкое, безнравственное племя!
Недаром про него молва идет,

¹⁰⁰Что тяготит на нем пороков бремя…
Грехами их себя не оскверни.
О, от тебя недалеко то время,

¹⁰³Когда слепцы очнутся, и они
Начнут тебя молить о возвращенье,
Поклонятся тебе в иные дни,

¹⁰⁶Но уж бесплодны будут их моленья.
Пусть, как скоты, толпа фиезолан
На месте мрет, не видя сожаленья,

¹⁰⁹Но пусть нога бессмысленных граждан
До почвы той случайно не коснется,
Где семя благородное римлян,

¹¹²Быть может, неожиданно пробьется.
Я отвечал: «Доныне, может быть,
Вам не пришлось бы с смертию бороться.

¹¹⁵Доныне бы могли вы в мире жить,
Когда б моим молениям внимали…
Но в памяти я бережно хранить

¹¹⁸Ваш образ буду, с трепетом печали
Припоминая прошлые года,
Когда еще вы в мире обитали

¹²¹И были в нем отцом моим, когда
К бессмертию мне путь прямой открыли,
Путь славы и упорного труда,

¹²⁴И я – клянусь – с собой в одной могиле
О вас воспоминанье схороню…
А все, что мне вы в будущем открыли,

¹²⁷Я запишу и вместе сохраню
С другими предсказаньями до слова:
Их тайный смысл тогда я оценю,

¹³⁰Когда его мне разъяснить готова
Святая дева{85} будет, если я
Когда-нибудь с ней повстречаюсь снова.

¹³³Но знайте вы, – скажу я, не тая:
Готов на все я в жизни испытанья,
Была бы лишь чиста душа моя.

¹³⁶Не страшны для меня все предсказанья…
Так пусть, не подчиняясь никому,
Фортуна награждает, и старанье

¹³⁹Приложит каждый к делу своему».
Тогда учитель тихо мне заметил:
«Не изменяет память лишь тому,

¹⁴²Кто слушал чутко всех, кого он встретил».
И подвигался дальше я вперед
И ждал, чтобы Брунетто мне ответил.

¹⁴⁵Кто жалкий жребий вместе делит с ним
И кто его товарищи в несчастье.
Он отвечал: «Их много здесь. К иным

¹⁴⁸Питаю я невольное участье,
О многих же не стоит говорить,
А время мчится быстро. Вне пристрастья,

¹⁵¹Однако, их умею я ценить:
Из звания духовного на свете
Поистине могли те люди слыть

¹⁵⁴Учеными, и все попали в сети
Единого греха… Вот Присциан{86}
Идет в толпе, где плачут тени эти,

¹⁵⁷И слезы их текут по язвам ран.
А вот Франциск д’Аккорсо{87}. Если б даже
Ты захотел увидеть сквозь туман

¹⁶⁰То зрелище, которого нет гаже,
То я б тебе на призрак указал
Развратника{88}. Он под охраной стражи, —

¹⁶³Как Господа служитель приказал{89},
Был сослан к берегам Бакилионе,
Где смерть от истощения узнал.

¹⁶⁶О множестве ужасных беззаконий
Тебе, мой сын, я мог бы рассказать,
Но впереди я вижу чад зловоний:

¹⁶⁹Оттуда к нам идет другая рать
Несчастных душ, но с ними здесь встречаться
Не должен я…» И побежал он вспять.

¹⁷²Так на бегу Веронском люди мчатся
За призом из зеленого сукна{90},
И каждому могло бы показаться,

¹⁷⁵Что впереди несчастного должна
Приветствовать победа и награда
В том месте, где угрюмый сатана

¹⁷⁸Терзает лишь всех поселенцев Ада.

Песня шестнадцатая

Продолжение третьего подразделения седьмого круга. Путникам попадаются навстречу три призрака. Их жалобы и признания, которые глубоко трогают поэта. Новое виденье.

¹Когда к тому мы месту подошли,
Где водопада гул стал раздаваться,
Подобный пчел жужжанью, вдруг вдали

⁴Из той толпы, что стала появляться,
Три тени отделились и бегом,
Завидя нас, к нам стали приближаться,

⁷Бичуемы пылающим дождем.
«Остановись, пришлец землерожденный! —
Кричали эти призраки втроем. —

¹⁰Ты сын отчизны нашей развращенной,
Что можно по одежде угадать!»
Ужасен был их образ истомленный;

¹³Не уставал их язвы разжигать
Дождь огненный… О вечном их страданье
Я не могу доныне вспоминать:

¹⁶О нем ужасно и воспоминанье.
Услыша зов, заметил мне поэт:
«Остановись! Почтенья и вниманья

¹⁹Они достойны. Если бы их след
Дождь пламенный не покрывал огнями,
То я тебе преподал бы совет

²²Приблизиться к ним быстрыми шагами».
Окликнули три тени нас опять
И, наконец, лишь поравнялись с нами,

²⁵Составив круг, с стенаньями скакать,
Как дикие полунагие стали,
Которые пред тем, как бой начать,

²⁸Противников глазами измеряли.
Так, перед нами прыгая в огне,
Три тени постоянно обращали

³¹Свое лицо усталое ко мне,
И тень одна воскликнула уныло:
«О, если в этой мрачной стороне

³⁴Лишь омерзенье только возбудило
Страданье изъязвленных наших тел,
То хоть за то, что в прошлом нашем было,

³⁷Хоть ради многих славных наших дел,
Скажи, кто ты, идущий чрез ограды,
Где человек живой ходить не смел?

⁴⁰Смотри: вот внук прекрасной Гуальдрады.
Иду я по его теперь следам.
Он в язвах весь, его обвили гады,

⁴³Но некогда он знатен был, поверь.
Узнай: его зовут Гвидо Гьерра{91}.
Трудился он, не побоясь потерь,

⁴⁶Мечом и головою; был примером
Для нации. Идущий вслед за мной:
Теггьяйо Альдобранди{92}; Люцифером

⁴⁹Теперь он взят, но на земле у вас
О нем не позабудут, вероятно,
И вспомнят с благодарностью не раз.

⁵²А я, погибший с ними невозвратно,
Джакопо Рустикуччи{93}. Скорбь в Аду
Мне не была бы, может быть, понятна,

⁵⁵Когда бы злой жены, как на беду,
Я не имел: жена меня сгубила».
Когда б я мог укрыться на ходу

⁵⁸От пламени, что вниз дождем сходило,
То броситься решился бы к теням,
И думаю, на то дано б мне было

⁶¹Согласие учителя, но сам
Я мог сгореть и в прах испепелиться,
И я не мог навстречу, как к друзьям,

⁶⁴К ним броситься и их обнять решиться…
И я сказал: «Картина ваших мук
Ужасна так, что плачем разразиться

⁶⁷От жалости я в состоянье вдруг.
И эта жалость так неизгладима,
Что долго не забыть мне адский круг,

⁷⁰Где жжет вас дождь! Душа моя томима
Невольным состраданием с тех пор,
Как встретил вас, пройти желавших мимо.

⁷³Да, родина одна у нас. Мой взор
С сочувствием на вас я обращаю.
О всех деяньях ваших в разговор

⁷⁶С особою охотой я вступаю…
Наставником своим руководим,
Увидеть лучший мир я ожидаю,

⁷⁹Но прежде с добрым спутником моим
Я должен в Ад глубокий опуститься…»
«О, будь же Небесами ты храним

⁸²И долго пусть твой дух не отрешится
От плоти, – так мне призрак отвечал. —
И пусть ничем надолго не затмится

⁸⁵Величья блеск, которым ты сиял.
Но расскажи теперь мне об отчизне:
Ужели дух сограждан в ней упал?

⁸⁸Иль доблестей нет более в их жизни?
Деянья их в иные времена
Не подвергались обшей укоризне…

⁹¹О, родина!.. Ужели так она
Испортилась в зловонной атмосфере,
Ужель отчизна так теперь скудна,

⁹⁴Как здесь передавал наш Борсиере{94},
Который очутился среди нас…
О, не скрывай, скажи по крайней мере:

⁹⁷Ужели справедлив его рассказ?»
«Флоренция несчастная! Ты пала
Так низко, обесславившись не раз,

¹⁰⁰Что даже наконец сама ты стала
Оплакивать позорный свой удел!..»
Так я воскликнул с горечью немалой:

¹⁰³Я скрыть от них всей правды не хотел.
Переглянулись тени меж собою
И поняли, что лгать я не умел.

¹⁰⁶«Гордимся мы беседою с тобою, —
Три призрака сказали разом мне, —
Свободою ты награжден судьбою —

¹⁰⁹Всем истину высказывать вполне…
Когда на землю вновь ты возвратишься,
Где ярко блещут звезды в вышине,

¹¹²И говорить о виденном решишься,
Поведай людям повесть наших мук
И все, чему ты в тартаре дивишься…»

¹¹⁵Тут призраки расторгли общий круг
И разбежались, молнии быстрее,
И назади исчезли где-то вдруг…

¹¹⁸«Аминь» проговорить нельзя скорее
Мгновенного их бегства, – и опять
Я следовал за спутником бодрее.

¹²¹Но только начал путь свой продолжать,
Как всплеск воды вблизи меня раздался{95},
И сильно так, что мог бы заглушать

¹²⁴Слова людей… Идти я колебался…
Как тот поток, что, падая с высот
Монвизо, Аквакетой назывался,

¹²⁷Ее поток в верховьях и падет.
Ревущим водопадом близ аббатства
Святого Бенедикта{96}, где народ

¹³⁰В монастыре встречал одно богатство
И где могли найти себе приют
До тысячи монашеского братства, —

¹³³Так со скалы, как зверь голодный лют,
Поток пред нами с ревом низвергался,
И оглушить, казалось, в пять минут

¹³⁶Мог всякого, кто к бездне приближался…
Веревкою я опоясан был,
Которой барса некогда старался

¹³⁹Я изловить, когда я в Ад вступил.
Веревку развязал я по желанью
Учителя, в клубок руками свил

¹⁴²И отдал, столь привыкший к послушанью,
Наставнику. К той бездне, где поток
Переходил от гула к рокотанью,

¹⁴⁵Он подошел и бросил мой клубок
В глубь пропасти, и размышлял я тайно:
«Недаром взор учителя так строг

¹⁴⁸И что-нибудь, что ново чрезвычайно,
Я, вероятно, должен увидать…»
О, люди! Если встретите случайно

¹⁵¹Того, кто ваши помыслы читать
Привык из глаз, то будьте осторожны!..
Меня учитель понял и сказать

¹⁵⁴Мне поспешил (что слушал я тревожно):
«Я жду того, кто явится сейчас;
Сейчас тебе увидеть будет можно

¹⁵⁷Неясный призрак дум твоих…» Не раз
Мы истину в обличье лжи встречали;
Подобного коварства устыдясь,

¹⁶⁰Сомкнем уста свои, чтоб не слетали
Слова неправды, но – клянусь молчать
Теперь я в состоянии едва ли.

¹⁶³В своих стихах я должен рассказать,
Как предо мной из тьмы густой явился
Ужасный образ. Стал я трепетать,

¹⁶⁶Когда мой взор на нем остановился.
Так иногда всплывает вверх моряк,
Который в омут моря опустился,

¹⁶⁹Где царствует холодный, вечный мрак.

Песня семнадцатая

¹«Вот, вот оно, чудовище с хвостом,
Как пика, заостренным! Через горы
Оно летит и рушит все кругом:

⁴Оружие и стены, и затворы,
И целый мир умеет заражать
Зловонием». Так вверх, поднявши взоры,

⁷Сказал певец и стал к себе он звать
Чудовище, маня его рукою.
И тот, в ком приходилось нам узнать

¹⁰Коварства образ, начал головою
И туловищем на берег ползти,
Но страшный хвост свой прятал под водою.

¹³В его лице могли бы мы найти
Души прекрасной, чистой выраженье:
То дух добра, казалось, во плоти, —

¹⁶А хвост его, родивший омерзенье,
Змеиный был. Две лапы и спина
Покрыты шерстью; адского творенья

¹⁹Крутая грудь была испещрена
Узорами и пестрыми цветами:
По яркости им уступить должна

²²Ткань Азии с турецкими коврами;
Арахны ткань поспорить не могла
С их пестротой узорными каймами.

²⁵Как бы ладья, которая всплыла
Вдруг на берег одною стороною,
Другою же погружена была

²⁸Еще в воде, иль, как бобры весною,
В стране Тедесков ждут на берегу
Недвижные, с согнутою спиною,

³¹Чтоб броситься к беспечному врагу,
Так мерзкое чудовище таилось
У берега, – забыть я не могу, —

³⁴Поднявши хвост, над бездною крутилось
И, жало ядовитое раскрыв,
Как жало скорпиона, наклонилось

³⁷У пропасти. «Мы обойдем обрыв,
Чтоб подойти, – мне молвил мой вожатый, —
К чудовищу. Иди, не будь ленив,

⁴⁰Туда, где отдыхает зверь мохнатый».
Спустились мы по правой стороне
И тихо шли, боясь, чтоб дождь проклятый

⁴³Нечаянно не повредил бы мне.
К чудовищу уж близко подошли мы;
Как на отвесном склоне, в стороне

⁴⁶Теней мы увидали. Недвижимы,
Они сидели молча на песке,
Мучительными думами томимы.

⁴⁹Их лиц не видно было вдалеке.
«Чтобы узнать всю горечь их страданий,
Иди, приблизься к ним: по их тоске

⁵²Ты разгадаешь участь тех созданий,
Но краток будь в речах своих, смотри,
А я меж тем, предвидя все заране,

⁵⁵Чудовищу промолвлю слова три:
Пусть он своими мощными плечами
Поможет нам. Иди ж, поговори

⁵⁸С несчастными». Учителя речами
Я успокоен был и шел туда,
Где бледные, с потухшими очами,

⁶¹Сидели тени. Слезы никогда
На лицах их в Аду не высыхали.
Чтоб жгучий дождь не сделал им вреда,

⁶⁴Они руками тощими махали,
Отбрасывая пламенный песок:
Так иногда, язвимый комарами

⁶⁷И осами, усталых псов кружок
То мечется, то лапами сгоняет
Несносных мух… Я оторвать не мог

⁷⁰Своих очей от призраков: смущает
Меня их скорбь под огненным дождем,
Который, как и прежде, не смолкает.

⁷³Но кто они? Их образ незнаком
Был для меня: ни разу я не встретил
Их на земле в дни прежние. Потом

⁷⁶На каждой шее призрака заметил
Я сумки разных красок. Украшал
Те сумки знак особенный{97}. И светел

⁷⁹Дух каждый становился и дрожал
От радости, когда с особым знаком
Свою суму глазами пожирал.

⁸²Я подошел поближе, чтоб под мраком
Их рассмотреть, и на одной суме,
Которая желта была, под лаком

⁸⁵Льва синего я разглядел во тьме.
Затем я не оставил обозренья:
На красной сумке видно стало мне

⁸⁸Гусыни небольшой изображенье,
Которая, как снег, была бела.
Вот далее явилось привиденье,

⁹¹И белая сума его была
Украшена свиньею голубою,
И эта тень тогда произнесла:

⁹⁴«Скажи, зачем ты занесен судьбою
Сюда и в эту яму погружен?
И знаешь ли, кто рядом здесь с тобою

⁹⁷Появится? Я вижу, смертный сон
На голову твою не опустился,
Так знай, что Витальяно{98} осужден,

¹⁰⁰И хоть в Аду пока он не явился,
Но вечно здесь он осужден страдать.
Так уходи ж отсюда!.. Поселился

¹⁰³Как Падуанец, здесь я, чтобы внимать
Такие флорентинцев восклицанья:
«О, рыцарь полновластный! Будем ждать,

¹⁰⁶Что он сойдет в мир вечного страданья
С той сумкой, где три клева он носил…»
И призрак, кончив горькое сказанье,

¹⁰⁹В одну минуту рот свой искривил
И высунул язык свой он; так точно
Облизываться бык иной любил.

¹¹²Меж тем, боясь, чтобы меня заочно
За медленность учитель не корил,
Я поспешил назад к нему нарочно

¹¹⁵И за тенями больше не следил.
Учитель мой уже сидел в то время
На раменах чудовища и был

¹¹⁸Готов лететь. «Садись, двойное бремя
Ему легко; будь тверд теперь и смел.
Отсюда спуск, – скалы отлого темя, —

¹²¹Опасен нам, и ты бы оробел
Без помощи чудовища спускаться.
Хочу, чтоб в середине ты сидел,

¹²⁴Иначе хвост, что очень может статься,
Тебе дорогой может повредить».
Как человек, успевший растеряться,

¹²⁷Когда его в ознобе станет бить
Лихая лихорадка и, синея,
Захолодеет тело, – может быть,

¹³⁰Таков был я. От ужаса бледнея,
Учителя слова я услыхал,
Но, увещанья слыша, стал бодрее,

¹³³Как раб, который возле увидал
Бесстрашного владыку. Поместился
Я на плечах чудовища, желал

¹³⁶Просить певца, но только не решился
Ему сказать: «Ах, обними меня!»
Но мысль мою он понял, наклонился,

¹³⁹Привлек к себе, руками охраня,
И крикнул так: «Ну, Герион, в дорогу!
Ты, ношу непривычную ценя,

¹⁴²Спускайся вниз кругами понемногу:
Пусть будет тих могучий твой полет».
Я затаил в себе души тревогу,

¹⁴⁵Прильнув к путеводителю, – и вот,
Как челн, с песчаной отмели сходящий
И тихо выплывающий вперед,

¹⁴⁸Так двигался наш кормчий настоящий;
Махая грозно лапами во тьме,
И с нами быстро в воздухе летящий…

¹⁵¹Боюсь сказать, как страшно стало мне:
Не так смутилось сердце Фаэтона,
Когда, поводья бросив в вышине,

¹⁵⁴Зажег он небеса во время оно, —
Не так Икар несчастный был смущен,
Когда под жарким солнцем небосклона

¹⁵⁷Воск на крылах его был растоплен
И услыхал отца он восклицанье:
«Избрал ты путь несчастный, и вот он

¹⁶⁰Тебя сгубил!» Мой страх, мое страданье
Ужасней были в миг, когда из глаз
Исчезло все, когда лишь колебанье

¹⁶³Чудовища я видел в страшный час
И воздух под собой и над собою.
Мы плыли тихо, медленно кружась,

¹⁶⁶Но я не мог, кругом охвачен мглою,
Воздушного полета замечать,
Лишь услыхал, что вправо подо мною

¹⁶⁹Ад темной бездны начал грохотать.
Чтоб вниз взглянуть, я круто вдруг нагнулся
И в тот же миг стал сильно трепетать

¹⁷²И в ужасе невольном содрогнулся:
Из темной бездны стоны к нам неслись
И огоньки сверкали там… Свернулся

¹⁷⁵Почти в клубок я, заглянувши вниз,
И зрелище мучительных страданий
Стал постигать… Все житье напряглись…

¹⁷⁸Как сокол после долгого летанья,
Не видя птиц, спускается назад,
Кончая бесполезное порханье,

¹⁸¹Так Герион спустил нас в темный Ад,
Стал на одно мгновенье под скалою
И, бросивши на нас последний взгляд,

¹⁸⁴Помчался и из глаз исчез стрелою.

Песня восемнадцатая

Путники очутились в восьмом круге Ада, называемом Малебольдже (Злые Рвы). Сластолюбцы и обольстители. Явление льстецов.

¹Особый есть вертеп в Аду, и он
Зовется Малебольдже{99}, окруженный
Гранитною стеной со всех сторон.

⁴Среди того вертепа есть бездонный,
Громаднейший колодезь. Между ним
И темною стеной, там водруженной,

⁷Пространство круговидно и своим
Пугает видом: скалами и рвами,
Подобно всем защитам крепостным,

¹⁰Разделены, в вертепе перед нами
Открылись десять пропастей… Смущен,
Я вкруг смотрел, когда, сверкнув глазами,

¹³Нас сбросил в это место Герион.
Поэт со мной направил путь левее,
И на пути я слышал тяжкий стон

¹⁶Других теней и различал во мгле я
Их палачей жестоких. В два ряда,
С стенаньями над темной бездной рея,

¹⁹Неслись толпы теней. Одни туда,
Откуда шли мы в мраке, а другие
Навстречу к нам. Так иногда

²²Без слов, как эти призраки нагие,
В дни торжества идут толпой двойной
Молельщики по Риму… И шаги я

²⁵Замедлил: здесь и там передо мной,
То прячась, то являясь над стенами
И не смущаясь грозной крутизной,

²⁸Мелькали бесы адские с рогами
И, грешников преследуя меж скал,
Их поражали длинными бичами.

³¹И каждый грешник прыгал и стонал,
От нового удара укрываясь.
Не торопясь я путь свой продолжал,

³⁴Когда ж, вперед во мраке подвигаясь,
Я встретился с одною из теней,
То, смутному желанью покоряясь,

³⁷Воскликнул: «Я уже встречался с ней».
И в ту ж минуту вдруг остановился,
Чтоб рассмотреть знакомца прежних дней.

⁴⁰Мой спутник шаг умерил и решился
Не торопить меня. Склонив чело,
Несчастный грешник словно устыдился,

⁴³Увидя нас, как будто бы вело
К чему-нибудь то позднее смущенье.
И я сказал: «Хоть муками свело

⁴⁶Твои черты, несчастное виденье,
Но, кажется, тебя я узнаю:
Каччьянимико{100} ты. В вертеп мученья

⁴⁹Как ты попал?» «Не утаю, —
Он молвил мне, – ты мне напоминаешь
Приятной речью родину мою,

⁵²И от меня всю правду ты узнаешь…
В падении сестры я виноват:
Ты здесь меня за этот грех встречаешь.

⁵⁵Да, за сестру я был повержен в Ад.
Но из болонских граждан в этом пекле
Не я один: они в Аду кишат

⁵⁸По всем углам, где бесы их иссекли
За их корысть. Ты знаешь сам о том
Пороке их: они не целый век ли

⁶¹Любостяжаньем славились?» Потом,
Едва он смолк, как демон появился
И, грешника ударивши бичом,

⁶⁴Проклятьем над несчастным разразился:
«Вперед, каналья! Здесь не отыскать
Тебе продажных женщин!..» Я пустился

⁶⁷Учителя скорее догонять
И продолжал с ним путь, не отставая.
Сквозь мрак густой я начал различать

⁷⁰Скалу, что поднималась, выступая
Из-за стены. Не встретивши преград
И пропасть эту вечную бросая,

⁷³Мы на скалу взошли. Я бросил взгляд
Туда, где на две части распадалась
Скала: тут вечно проходили в ряд

⁷⁶Бичуемые грешники; казалось,
Что был для них устроен тот проход.
И в этот миг речь спутника раздалась:

⁷⁹«Остановись и не спеши вперед!
Тебе взглянуть на тех необходимо,
Которые шли сзади нас…» И вот

⁸²Я увидал, как проходила мимо
Толпа других теней и так же их
Бичами погонял неутомимо

⁸⁵Ряд демонов. Тогда, речей моих
Не дожидаясь, молвил мне Вергилий:
«Смотри сюда! Как величаво-тих

⁸⁸Идет вон этот грешник. Не смутили
Его мученья адские, и он
Не знает слез; доныне сохранили

⁹¹Величие черты его. Ясон{101} —
Перед тобой. Он смелый похититель
Руна в Колхиде. Славой ослеплен,

⁹⁴Он посетил, – так продолжал учитель, —
И остров Лемнос: женщинами там
Мужчины все убиты были; мститель

⁹⁷За них явился скоро. По следам
Убийц прошел Ясон; его пленила
Одна – отроковица по летам —

¹⁰⁰Красавица, ей имя Изифила{102},
Которая, всех обманув подруг,
Спасла отца. С Ясоном в связь вступила

¹⁰³Та девушка, но брошена им, вдруг
На острове осталась одинокой.
И казнь невыносимых, тяжких мук

¹⁰⁶За то постигла в пропасти глубокой
Коварного Ясона; тот же Ад
Его карает казнию жестокой

¹⁰⁹И за Медею также… В круг спешат
Преступники, подобные Ясону…
Но с ними ознакомился твой взгляд;

¹¹²Мы далее отправимся по склону
Скалы». И по тропинке мы пришли
В другой вертеп, и гул, подобный стону,

¹¹⁵Оттуда несся. Призраки вдали
Себя руками бешено терзали
И сдерживать проклятий не могли,

¹¹⁸А из вертепа облаком вставали
Густые испаренья и кругом
Недвижно-мертвый воздух отравляли.

¹²¹Вертеп тот был с таким глубоким дном,
Что со скалы лишь только было можно
Увидеть все, что делается в нем.

¹²⁴Мы подошли к обрыву осторожно,
Чтоб посмотреть на грешников вблизи,
И я внизу разглядывал тревожно

¹²⁷Несчастных, утопающих в грязи
Зловонной, отвратительной и смрадной,
С какой-то гнусной жидкостью во связи.

¹³⁰Вертеп обозревая безотрадный,
Я грешника заметил одного,
Мелькавшего в той бездне непроглядной.

¹³³И видел я, что голова его
Людским пометом вся была покрыта,
И пол и сан несчастного того

¹³⁶От глаз был скрыт. Воскликнул он сердито:
«Зачем на мне ты взор остановил,
Когда твоим глазам вполне открыто

¹³⁹Позорище других теней?» Спешил
Я отвечать: «О, кажется, в тебе я
Узнал того, кем некогда ты был.

¹⁴²Не ты ль, Алессио Интерминеи
Из Лукки? Да, ты волоса носил
Сухие прежде, вид иной имея.

¹⁴⁵Вот потому-то вдруг и обратил
Ты на себя теперь мое вниманье…»
Тогда со стоном он проговорил,

¹⁴⁸За голову схватившись: «Истязанья
Я здесь терплю за льстивый свой язык:
Я в лести находил свое призванье…»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Пресыщены довольно наши взоры.

Песня девятнадцатая

Поэты подходят к вертепу, где находятся святотатцы. Они встречают папу Николая III, ожидающего Бонифация VIII и Климента V.

¹«О, Симон-волхв{103}, и вы, ученики
Его презренно-гнусного раскола,
Умевшие до гробовой доски

⁴Обманывать во имя произвола.
Готовые за деньги торговать
Религией и Божьей благодатью!

⁷Теперь для вас готова прозвучать,
Подобная ужасному проклятью,
Труба негодованья моего…

¹⁰Всех вас, живущих в адском третьем круге,
Щадить я не желаю никого».
Мы поднялись в волненье и испуге

¹³Над новою могилой и пришли
К скале одной, которая склонилась
Над пропастью, откуда кверху шли

¹⁶Миазмы… Правосудье! Совершилась
Казнь лютая над этим морем зла,
Так что земля и небо удивились.

¹⁹Я в ров взглянул: над ним висела мгла,
Внизу же ямы темные зияли,
В них каменные плиты и зола.

²²Купели ямы те напоминали,
Купели, что у алтаря стоят,
Где дети христианство обретали.

²⁵Одну купель немного лет назад
Разбил я сам невольно для спасенья
Тонувшего ребенка… Но хотят

²⁸Иначе объяснять мое движенье{104};
Пускай, – меня не тронет клевета
И лживых толкователей сужденье.

³¹Осматривал я страшные места:
Из каждой ямы ноги вверх торчали,
До икр их не скрывалась нагота,

³⁴Тела ж теней в тех ямах исчезали.
Пылали – видел я – подошвы ног,
И грешники от боли трепетали,

³⁷И содрогались сильно так, что мог
Порваться ряд веревок, если б ими
Связали тело вдоль и поперек.

⁴⁰Под язвами страдая огневыми,
Как залитые маслом на огне,
Пылали тени… С ужасом пред ними

⁴³Я стал тогда, застыла кровь во мне.
«Учитель мой! – я наконец заметил. —
Кто этот грешник, бешеный вполне,

⁴⁶Которого я в пламени приметил?
Он, кажется, страдает больше всех.
Его мой взгляд с особой болью встретил.

⁴⁹О, за какой карается он грех?»
И отвечал учитель мой: «Желаешь
Когда ты знать причину казней тех,

⁵²То, вниз спустившись, истину узнаешь —
Кто он такой и как его зовут».
А я ему: «Поэт, ты понимаешь,

⁵⁵Что за тобою вслед и здесь и тут
Я следовать готов беспрекословно…
Твои труды – есть также и мой труд,

⁵⁸Тебе я покоряюся любовно.
Я твой слуга, а ты мой властелин,
В которого я верю безусловно,

⁶¹Который даже может в миг один
Угадывать мои все помышленья.
Противиться тебе – мне нет причин».

⁶⁴Чрез новую ограду в то мгновенье
Спустились мы в жилище новых мук,
Где раздавались стоны и хрипенье.

⁶⁷Поэт не выпускал меня из рук,
Пока мы шли до ямы той ужасной,
Где грешник, испуская вопля звук,

⁷⁰Метался телом всем. «О, ты, несчастный!
Кто б ни был ты, попавший в бездну зол
Вниз головой, истерзанный, безгласный,

⁷³Поверженный, как в стену вбитый кол,
Скажи, кто ты, когда сказать возможно?»
И, как монах, который вдруг пришел

⁷⁶На исповедь убийцы, что тревожно
Ждал смерти под засыпанной землей,
Так точно я склонился осторожно

⁷⁹Над грешником с поникшей головой{105}.
И грешника услышал я стенанье:
«Ты ль, Бонифаций{106}, здесь передо мной?

⁸²Так обмануло, значит, предсказанье
Меня на много лет? Иль пресыщен
Так скоро златом ты, и поруганье

⁸⁵Твое сошло на вечную жену{107}?»
Я слушал, ничего не понимая,
И словно сознавал свою вину,

⁸⁸Его речам, неясным мне, внимая.
Тогда Вергилий молвил в свой черед,
Всегда во мне участье принимая:

⁹¹«Скажи ему скорее: я не тот,
Кого во мне ты видишь почему-то…»
И я раскрыл немедленно свой рот:

⁹⁴«Нет, я не тот!» И, потрясая люто
Ногами, грешник выслушал ответ
И отвечал, – была одна минута,

⁹⁷Что в голосе его был слышен след
Печальных слез: «Чего же надо
Тебе? Когда в подземный этот свет

¹⁰⁰Проклятого, карающего Ада
Спустился ты, чтоб от меня узнать,
Кто я такой и как в обитель смрада

¹⁰³Попал, то я могу тебе сказать.
Мне ничего утаивать не надо
И не хочу перед тобой скрывать,

¹⁰⁶Что я ходил под мантией великой;
Медведицы я сын{108}; для медвежат
Сбирал я деньги с жадностию дикой,

¹⁰⁹И сам за то попал в ужасный Ад,
Которого все грешники боятся.
Сюда, испив мучений вечный яд,

¹¹²Повержены со мной все святотатцы…
Чу! Слышишь, над моею головой
Они в своих конвульсиях кружатся

¹¹⁵И поднимают дикий, страшный вой.
Я сам к ним должен скоро провалиться.
Когда ко мне в вертеп ужасный мой

¹¹⁸Тот должен неожиданно явиться,
Кого в тебе сегодня я признал…
Пока из пяток кровь моя струится

¹²¹И головою в грязь я брошен стал,
Поверженный с горящими ногами,
Он испытает все, что испытал

¹²⁴Я в Тартаре. Потом, его следами
Сойдет жестокий грешник к нам сюда,
Задавленный тяжелыми грехами,

¹²⁷И здесь он нас прикроет навсегда,
Ясоном новым{109} ставши в бездне этой:
Ясону царь мирволил без стыда,

¹³⁰А этот грешник гнусный и отпетый
Найдет опору в гальском короле».
Какой-то странной храбростью согретый,

¹³³Воскликнул я, и речь была бодра:
«Когда Господь вручал ключи от Рая,
Не думал от апостола Петра

¹³⁶Он требовать награды, повторяя
Одни слова: «Гряди, гряди за Мной».
И даже Петр, корыстью не сгорая,

¹³⁹Не требовал, чтобы Матвей святой
Ему дал денег вместо благодати.
Сиди же здесь с казною золотой,

¹⁴²Которую награбил ты, как тати,
Прохожих обиравшие в пути!..
Сиди в Аду, косней в своем разврате,

¹⁴⁵И если бы я мог в себе найти
Еще грубей, еще сильней проклятье,
Его бы на тебя я мог свести,

¹⁴⁸Без сожаленья стал бы проклинать я…
О, ваша алчность землю всю крушит.
Всех ближних обирая без изъятья,

¹⁵¹Вы потеряли совесть, честь и стыд:
Из золота вы сотворили бога.
Себе язычник идол сотворит

¹⁵⁴И молится ему лишь только строго,
А вы – у вас сто идолов всегда,
У вас богов на этом свете много,

¹⁵⁷Которых вы меняли без стыда,
И за такое в мире преступленье
Не снимут с вас проклятья никогда.

¹⁶⁰О, Константин! Нет, не твое крещенье
Зло сделало в прошедшие года,
Но то, что власть и власти нарушенье

¹⁶³Ты смело папе первому вручил
И тем посеял в мире преступленье».
Пока я так над ямой говорил,

¹⁶⁶В раскаянье иль в гневном исступленье
Ногами грешник молча потрясал…
Но, кажется, мое с ним рассужденье

¹⁶⁹Учителю понравилось, и он
Внимал словам с улыбкой одобренья,
Их безыскусной правдой восхищен.

¹⁷²Потом схватил меня он в умиленье,
Прижал к своей взволнованной груди
И вновь пошел со мной без затрудненья

¹⁷⁵По прежнему скалистому пути
И вынес на руках к другой ограде,
Где темный мост пришлося нам найти

¹⁷⁸В подземном, наводящем ужас граде.
Здесь ношу опустил он на скале
Обрывистой и спереди и сзади

¹⁸¹И столь крутой, что в безрассветной мгле
И дикая коза не в состоянье
Была ходить по страшной крутизне.

¹⁸⁴Тогда не в очень дальнем расстоянье
Долину пред собой я увидал,
И вновь во мне удвоилось вниманье

¹⁸⁷Среди других не виданных мной скал.

Песня двадцатая

На дне четвертого рва Данте нашел кудесников и лжепророков. Повесть об основании Мантуи – родины Вергилия.

¹Иные скорби, горе и мученья
Должны во мне стих новый возродить;
В двадцатой песне этой в сокрушенье

⁴Я должен муки новые излить.
Я был уж приготовлен к наблюденью
Других причин и мог свой взор вперить

⁷В обитель плача, предан сожаленью.
В долине круглой множество теней
Я увидал; подобно погребенью

¹⁰Там, на земле скончавшихся людей,
Их шествие печальное тянулось;
У всех струились слезы из очей…

¹³Я наклонился ниже – содрогнулась
Тогда моя усталая душа
И сердце с жгучей болью встрепенулось…

¹⁶Заметил я невольно, чуть дыша,
Что у теней всех свернутые шеи,
Что задом шли они, вперед спеша,

¹⁹Идти, как все мы, больше не умея.
Так изувечить может паралич,
Суставы человека не жалея.

²²Ужасней казнь уму нельзя постичь
И худшего уродства на земле я
Еще не знал. «Читатель! Кликну клич

²⁵Тебе! Как мог я, не бледнея,
Переносить подобной казни род,
Как мог я в этот миг, не костенея,

²⁸Смотреть на изувеченный народ:
Из глаз толпы – нет в мире казни злее —
Лилися слезы на спину… Урод

³¹Не мог иначе плакать… Плакал тоже
И я, склонясь над бездной у скалы,
Рыдал – и пробегала дрожь по коже. —

³⁴Тогда поэт не скрыл своей хулы!
«Как, на других глупцов и ты походишь…
Они преступны, бешены и злы,

³⁷А ты к ним сострадание находишь!
Здесь состраданью места вовсе нет,
Ты их по преступленью превосходишь,

⁴⁰Когда, спустясь в подземный этот свет,
Жалеешь о Небесном приговоре.
Так посмотри сюда ты, мой совет, —

⁴³Взгляни в лицо того, кто в лютом горе
В глазах Фивян был поглощен землей,
При общих криках о его позоре:

⁴⁶«Амфиарай{110}, зачем, покинув бой,
Сквозь землю провалился ты?» Оттуда
Не мог уж снова выползти герой:

⁴⁹Его тотчас земли покрыла груда,
И Минос под землей его схватил…
Взгляни теперь; над ним свершилось чудо.

⁵²Где прежде грудь свою он находил
Под бородой, теперь спина явилась:
Он, двигаясь назад, запас истратил сил.

⁵⁵Взгляни. – Тирезий{111} вот. Преобразилась
Его фигура. Некогда был он
Мужчиною, но из него явилась

⁵⁸Вдруг женщина: он стал перерожден,
Потом опять он вдруг переменился,
Когда им змей двойной был умерщвлен,

⁶¹И в образе мужском он вновь явился.
А вот, взгляни, Аронт{112} за ним идет;
Средь Лунских гор он прежде поселился,

⁶⁴Из мраморной пещеры небосвод
Мог наблюдать и вечные светила
Следить любил на небе ночи… Вот

⁶⁷И женщина: всю грудь ее закрыла
Теперь коса, а весь спинной хребет
Открыт для глаз. Ей имя Манто{113} было.

⁷⁰Немало стран та жрица исходила,
Пока остановилась в той стране,
Где суждено родиться было мне.

⁷³Когда отец волшебницы скончался
И посвященный Вакху город пал,
Той девственницы снова путь начался.

⁷⁶В Италии прекрасной между скал
Есть озеро Бенако{114} близ Тироля.
В то озеро со всех сторон впадал

⁷⁹Источник за источником в приволье
Меж Гардой и Валь-Камонико;
Кругом тучнеют пастбища, раздолье

⁸²Потоков освежает их легко.
Там на пути лежит одно болото,
К которому не подходил никто.

⁸⁵Явившись там, той путнице охота
Пришла остановиться на пути,
Вдали людей с рабынями без счета

⁸⁸Она приют умела там найти,
И волшебством свободно занималась,
Стараясь от людской толпы уйти.

⁹¹Когда же смерть нежданная подкралась
И девственница тихо умерла,
То в те места, где схимница скончалась,

⁹⁴Где меж болот былинка не росла,
Отвсюду люди начали сходиться,
И там, где чародейка та жила,

⁹⁷Стал постепенно город возноситься
И в честь Манто – Мантуей назван был,
Чтоб не могло той имя позабыться,

¹⁰⁰Которую мантуец каждый чтил.
В дни прежние в местах тех было людно,
Пока там Казалоди{115} не сгубил

¹⁰³По воле Пинамонте безрассудно
Весь город. Я об этом рассказал,
За тем, чтоб после было всем нетрудно

¹⁰⁶Мантуи знать начало; я слыхал
Неверные одни предположенья
О том, как город этот возникал,

¹⁰⁹Но древнее его происхожденье
Точнее всех я объяснил теперь,
Так что не может быть опроверженья».

¹¹²Я отвечал: «Учитель мой, поверь,
В твоих речах все ясно и понятно,
И никого не стал бы я теперь

¹¹⁵Иного слушать… Сильно мне приятно
Доверие твое: скажи мне об одном:
Среди теней ведь есть же, вероятно,

¹¹⁸Единый дух, в котором мы найдем
Хоть что-нибудь достойное вниманья?
Вот, спутник мой, я думаю о чем».

¹²¹Ответствовал учитель в то ж мгновенье:
«Смотри: вот этот с длинной бородой —
В те дни, когда вся Греция в смятенье{116}

¹²⁴Была перед грядущею бедой
И многих славных воинов в сраженье
Лишилась вдруг, вот этот муж седой

¹²⁷Авгуром был с Калхасом прозорливым.
В Авлиде первый он лишь подал знак
Рубить канат. Он звался Еврипилом

¹³⁰И мной воспет в трагедии был так,
Как, вероятно, помнишь ты прекрасно.
А вот другой – он был великий маг —

¹³³Вот он, с щеками впалыми ужасно,
Микеле Ското{117}, вещий астролог;
А вот, провозглашавшие бесстрастно;

¹³⁶Судьбу людей – Бонатти{118}, а другой
Асдент{119}, который рад бы, может статься,
Свой промысел припомнив дорогой,

¹³⁹За шило и за дратву снова взяться,
Но слишком поздно каяться он стал,
И уж ему из Ада не урваться.

¹⁴²Ты далее несчастных увидал:
Веретено с иглою побросали
Они затем, чтоб мир в них почитал

¹⁴⁵Волшебниц злых. Людей они смущали
Посредством разных зелий. Но пойдем
Туда, где нас с тобой не ожидали.

¹⁴⁸Уж месяц с роковым своим пятном —
С изображеньем Каина{120} поднялся.
В ту ночь луна – припомни ты о том —

¹⁵¹Была полна и темный лес казался
При лунном блеске ночи прошлой нам
Не столько страшным: путь наш освещался

¹⁵⁴Вплоть до зари… Так по моим следам
Иди теперь…» – проговорил Вергилий,
И следовал я по его стопам

¹⁵⁷И не щадил в пути своих усилий.

Песня двадцать первая

Пятый вертеп, где сидят лихоимцы и общественные обманщики. Явление дьяволов и ужас Данте.

¹Как с моста на мост шествовали мы,
О многом по дороге рассуждая,
Но речи те среди глубокой тьмы

⁴Оставлю в стороне, передавая
События другие. Мы пришли
К вершине свода, путь свой замедляя,

⁷И в новой бездне Ада мы нашли
Другой вертеп, где стоны раздавались
И слезы новых грешников текли.

¹⁰Вертепа своды мрачные казались
Еще темнее прежних. Как зимой
В Венеции, где корабли сбирались

¹³В огромном арсенале, где порой
Кипит смола, которой покрывают
Бока судов, где целый день-деньской

¹⁶Удары молотков не умолкают:
Те вьют канат иль чинят паруса,
Другие мачты к судну укрепляют,

¹⁹И раздаются стук и голоса, —
Так точно в этой пропасти кипела
Смола густая, пар кругом вился

²²И пена на поверхности белела,
Которая то опускалась вниз,
То кверху поднималась и шипела.

²⁵Смотрел я за обрыв, как за карниз,
Картиною ужасной увлекаясь,
Но мой учитель крикнул: «Берегись!»

²⁸От пропасти увлечь меня стараясь;
Тогда я обернулся быстро вспять,
Как человек, который, увлекаясь,

³¹Желает поскорее угадать
Беду, что в тайном страхе заставляет
Его назад немедленно бежать

³⁴И страх невольный в сердце поселяет.
И в тот же миг вдали я увидал,
Что черный демон быстро убегает

³⁷Чрез темный мост… О, как был страшен он!
Дрожали крылья за его плечами,
И, воздух рассекая с двух сторон,

⁴⁰Он мчался, чуть касаяся ногами
Земли, и на плече своем держал
Труп грешника костлявыми руками

⁴³И из него когтей не выпускал.
Взбежав на мост, бес вдруг остановился
И, грешника поднявши, закричал:

⁴⁶«О, Малебранке! Вот еще явился
Священной Дзиты новый старшина{121}.
Брось так его, чтоб ниже провалился

⁴⁹Он в эту грязь. Я за другим бегу
В тот город, где ему подобных много.
В том городе, одно сказать могу,

⁵²Продажны все, давно забыли Бога, —
Один Бонтуро только честен там, —
За деньги каждый честь продаст… Дорога

⁵⁵Им всем – в смолу!..» И тут же бросил он
Несчастного в немую бездну мрака
И, ненасытной злобой опьянен,

⁵⁸Назад умчался. Точно так собака,
Сорвавшись с цепи, бешено летит,
И от нее прохожий-забияка

⁶¹На улице едва ли убежит…
А грешник всплыл, смолою весь залитый
И липкой грязью омута покрыт.

⁶⁴Но хор бесов, под страшным мостом скрытый,
Раздался вдруг: «Святого Лика нет
У нас в Аду! В смоле, в смоле сиди ты,

⁶⁷Не плавая, чтоб в бездне новых бед
Не испытать. В ладу жить хочешь с нами,
Так двигаться не смей ты, как скелет,

⁷⁰В земле забытый с старыми гробами».
Крюки бесов в несчастного впились
Со всех сторон. «Пляши теперь с чертями, —

⁷³Кричали эти бесы, – веселись
И надувай других здесь под смолою…»
И черти той забавой занялись.

⁷⁶Подобно поварам, когда порою
Они на вилках жарят на огне
Дичь или мясо. Адскою игрою

⁷⁹Я был убит. Сказал учитель мне:
«Чтобы никем ты не был здесь замечен,
То спрячься за скалу и в стороне

⁸²Следи за всем». Потом окончил речь он:
«Когда ж меня там будут оскорблять,
Не бойся ты; не раз один был встречен

⁸⁵Я оскорбленным; снова испытать
Злость демонов я буду в состоянье…»
И он ушел; я с трепетом стал ждать,

⁸⁸Чем кончится такое испытанье.
Учитель стал чрез мост переходить;
Когда ж шестой окраины в молчанье

⁹¹Достигнул он, то далее скрывать
Себя не стал… Подобно псам в ограде,
Которые бегут, чтоб разорвать

⁹⁴Прохожего, который «Христа ради!»
Идет просить, помчался сонм чертей
На смелого учителя, чтоб сзади

⁹⁷Его поймать на крюк рукой своей.
Но он сказал: «Ни с места! Здесь могуч я,
Не побоюсь в Аду я ста смертей

¹⁰⁰И мне не страшны демонские крючья.
Ко мне не прикасайтесь, но сперва
Пусть выслушать придет мои слова

¹⁰³Один из вас, а после, если смеет,
Пусть и моей душою завладеет…»
Речь эта для бесов была нова,

¹⁰⁶И кто-то вдруг средь дьявольского сброда
Сказал: «Ступай к нему ты, Малакода!»
И бес один из круга вышел вон

¹⁰⁹И стал к нему по камням пробираться;
Другие же, собравшись в легион,
Беседы стали молча дожидаться.

¹¹²И бес спросил учителя, кто он
И что ему в вертепе адском надо?
И дьявол был ответом поражен

¹¹⁵Учителя. «Ужели в омут Ада
Проник бы я и здрав и невредим, —
Сказал певец, не опуская взгляда, —

¹¹⁸Когда бы не был я руководим
Перстом Того, кто был Творцом Вселенной!
Так мне ль дрожать перед лицом твоим?..

¹²¹С дороги прочь, бес жалкий и презренный!
По воле Неба, смертного ввести
Я должен в Ад, и путь мой неизменный

¹²⁴Не заградить бесам всем. Прочь с пути!..»
Услыша речь, смирился демон скоро,
Сказав другим: «Он может в Ад идти,

¹²⁷Не вызывая смерти приговора…»
И опустив свой длинный адский крюк,
В толпе чертей он затерялся вдруг.

¹³⁰Тогда сказал учитель громогласно:
«О, ты, который скрылся за утес.
Иди ко мне: дорога безопасна».

¹³³На зов певца мне выбежать пришлось.
Когда ж чертей увидел пред собою,
Невольно я к земле тогда прирос,

¹³⁶Не веря им и не готовый к бою…
Капрона{122} мне припомнился тогда,
Где с робостью такой же пред борьбою

¹³⁹Перед врагом в минувшие года
Испуганные воины дрожали…
К учителю прижался я (всегда

¹⁴²Меня его услуги охраняли),
И глаз не отводил от бесенят,
В которых только злобу прочитали

¹⁴⁵Мои глаза; они же, ставши в ряд,
Склонив крюки, мне громко так грозили:
«На крюк его я посадить бы рад…

¹⁴⁸Что тут смотреть! В смоле бы утопили…»
Но демон тот, что первый говорил
С учителем, воскликнул: «Вы забыли,

¹⁵¹Что сказано? Я в Ад их пропустил.
Не двигайся ты с места, Скармильоне…»
И демонов он тотчас усмирил,

¹⁵⁴А нам заметил в очень мирном тоне:
«Ступайте дальше, только не найти
За этою скалою вам пути:

¹⁵⁷Здесь свод шестой в обломках провалился;
В развалины одни он обратился
Уж более лет тысячи назад…

¹⁶⁰Но, впрочем, есть проход особый в Ад,
И если путь вы продолжать хотите,
То чрез обвалы далее идите.

¹⁶³Туда пошлю своих я чертенят,
Взглянуть, чтоб кто-нибудь не появился
Поверх смолы… Идите с ними в ряд…

¹⁶⁶Из них никто вреда бы не решился
Вам сделать». Так сказал нам старший бес;
И к дьявольской дружин обратился:

¹⁶⁹«Идите вы чрез скалы вперерез,
Каньяццо, Барбаричьо, Аликино
И ты, Чирьятто, чудо из чудес,

¹⁷²Ты, Либикокко, также Калькабрино,
И Рубиканте бешеный, и вы,
Графиаканте с черным Фарфарелло,

¹⁷⁵Обход должны теперь вы сделать смело
Вокруг кипящей в пропасти смолы
И доведите путников всецело

¹⁷⁸Туда, где крепкий мост есть у скалы,
Который еще в бездну не свалился».
«Учитель мой! Как эти бесы злы!..

¹⁸¹Пойдем без них!.. – так молвить я решился. —
Нам стража для охраны не нужна:
Ведь ты не в первый раз сюда спустился…

¹⁸⁴В проводники годится ль сатана?
Прислушайся, как зубы их скрежещут,
Как хищно гнется гибкая спина,

¹⁸⁷Каким огнем зловещим взгляды блещут!..»
И мне Вергилий дал такой ответ:
«Не бойся! Эти демоны трепещут

¹⁹⁰От бешенства, но в бешенстве их нет
Для нас беды: в их взглядах злость таится
Лишь против тех, кому уж много лет

¹⁹³Здесь суждено за прошлое томиться…»
Тут бесы закусили свой язык
И, прежде чем в обходный путь пуститься,

¹⁹⁶Приказа ожидали. В этот миг
Владыка их, как бы сзывая к бою,
Ответил им военного трубою,

¹⁹⁹Которой смысл Ад понижать привык.

Песня двадцать вторая

Рассказ грешника и злоба демонов, его терзающих. Хитрость призрака, обманывающего адских мучителей.

¹Я видел, как из лагеря идут
Войска на смотр или на приступ мчатся,
Иль сзади победителей бегут,

⁴Не в состоянье более сражаться…
О, жители Ареццо! Я видал,
Как вы, не в силах больше защищаться,

⁷Врагов на городской впустили вал;
Я видел, как турниры совершались
Под музыку, где барабан трещал

¹⁰И звуки колокольные сливались
С сигналами военных крепостей, —
Но никогда еще не раздавались

¹³Передо мною в воинстве чертей
Трубы сигналы. Нас сопровождала
Рать дьяволов… Едва ль таких друзей

¹⁶Сообщество спокойствие внушало…
Но в храме можем встретить мы святых,
В таверне же беспутного нахала.

¹⁹А между тем, в виду друзей таких,
Я не сводил испуганного взгляда
От бездны, от страдальцев проклятых,

²²Посаженных в смолу в вертепе Ада.
Как иногда согнувшийся дельфин
Знак подает пловцам, что скоро надо

²⁵Спасать корабль, так грешник не один,
Который от страданий изнывает
Порою, на поверхность выплывает

²⁸Смолистого потока и тогда,
Как молния, в пучине исчезает.
Как из болот лягушки иногда

³¹Высовывают голову из тины,
Так грешники смотрели из смолы
И вновь бросались, – нет страшней картины! —

³⁴В свой кипяток, когда из-за скалы
Пред ними Барбаричьо показался,
Скрывая стоны, слезы и хулы.

³⁷Я видел все и молча содрогался
И содрогаюсь даже в этот час,
Хотя давно с тем местом распрощался.

⁴⁰Один из осужденных, торопясь
Нырнуть в смолу при нашем приближенье,
Замешкал, на поверхности крутясь,

⁴³Тогда Графиаканте с озлобленьем
Его крючком за волоса схватил
И вытащил из грязи с восхищеньем,

⁴⁶Как будто бы он выдру изловил.
Запомнил я всех демонов названья
Еще тогда, когда Сатанаил

⁴⁹Перекликал их. Разом завыванье
Вкруг раздалось: «Всади в него свой крюк,
Эй, Рубиканте!.. Ты без содроганья

⁵²Сдери с него всю кожу… Наших рук
Не миновать ему!..» Спросил тогда я:
«Певец, скажи, кто он, попавший вдруг

⁵⁵Во власть чертей, мук новых ожидая?»
Тогда его учитель вопросил:
«Ответь, кто ты и почему, страдая,

⁵⁸Попал ты в Ад?» И он заговорил:
«В Наваррском королевстве я родился;
Отец мой негодяем страшным был

⁶¹И от беспутства скоро разорился.
Потом я в услуженье поступил
И был рабом; потом преобразился

⁶⁴В любимца королевского. Любил
Меня король Тебольдо; безвозвратно
В его глазах себя я погубил,

⁶⁷Своим влияньем пользуясь. Тогда-то
Я был посажен в этот кипяток
И не скрываю прошлого разврата…»

⁷⁰Но в этот миг пырнул страдальца в бок
Огромными клыками Чириатто,
И из груди невольный крик извлек.

⁷³Он в лапы словно мышь котам попался:
Бес Барбаричьо грешника сдавил
И на крючок поддеть его старался,

⁷⁶Но перед тем учителя спросил:
«Ты хочешь говорить с ним? Говори же,
Пока он цел и память сохранил.

⁷⁹К нему час смерти ближе все и ближе».
Тогда поэт молчание прервал:
«Кто из латинцев есть здесь? Мне скажи же,

⁸²С тобою, вероятно, в тьму попал
Один из них, на муки осужденный?»
И призрак, не скрывая, отвечал:

⁸⁵«Еще сейчас в пучине разъяренной
Я видел одного из них, что жил
С Италией в соседстве… Озлобленный

⁸⁸Вот этот бес меня бы не схватил,
Когда бы мог, как он, в поток укрыться,
И не терпел бы этих адских вил».

⁹¹Тут Лабикокко крикнул: «Слишком длится
Речь грешника! Прошел условный срок…»
За жертву в ту ж минуту ухватиться

⁹⁴Успел он сильной лапой и кусок
Живого мяса вырвал… Оборона
Была бессильна… В тот же самый срок

⁹⁷Погиб бы он, не проронивши стона,
От рук другого беса, но на них
Остановился взгляд Декуриона,

¹⁰⁰Свирепый взгляд – и гнев бесовский стих.
Когда зловещих демонов волненье
Прошло, тогда, взглянув на них,

¹⁰³Учитель снова начал объясненье:
«Кого же ты покинул, из смолы
Нырнув на это страшное мученье,

¹⁰⁶На новые удары и хулы?»
Он отвечал: «Скажу: то был Гомита{123}.
Галлуры он правитель, и убита

¹⁰⁹Давно в нем честь; изменник и хитрец,
Он с царскими врагами вечно знался
И продал сам себя им, наконец.

¹¹²К тому ж он лихоимством занимался
И был царем меж лихоимцев всех…
Здесь с ним сидит за тот же самый грех

¹¹⁵И дон Микеле Цанке Логодоро{124}.
У них иного нет и разговора,
Как только о Сардинии… Потом…

¹¹⁸Но посмотри, как этот дьявол рвется,
Чтоб зацепить меня своим крючком…
Боюсь – в меня зубами он вопьется…»

¹²¹Но предводитель дьяволов, как гром,
Над Фарфарелло бранью разразился,
Который нанести удар решился

¹²⁴Несчастному. «Прочь, злая птица, прочь!»
«Когда у вас есть тайное желанье, —
Тень молвила, желая превозмочь

¹²⁷Свой страх, – здесь выслушать сказанье
Ломбардцев иль тосканцев, то помочь
Я вам могу и приложу старанье

¹³⁰Сюда их вызвать, если только нас
Не тронут эти демоны когтями;
Я мог бы даже в этот самый час,

¹³³Не разлучаясь с злобными бесами,
Сюда призвать их счетом до семи.
Я только свистну громко, и пред нами

¹³⁶Они всплывут…» «Ах, Ад тебя возьми! —
Сказал Каньяццо, морду поднимая. —
Хитрить ты вздумал, бестия, желая

¹³⁹Опять от нас в глубь пропасти нырнуть!..»
А грешник пред бесами стал лукавить:
«Нет, я не зол! Я не могу заставить

¹⁴²Товарищей погибнуть; ведь пырнуть
Вы их своими можете крючками».
Тут Алекино вздумалось ввернуть

¹⁴⁵Словцо такое: «Если перед нами
Ты вздумаешь укрыться в глубине,
То за тобой в смолу бросаться мне

¹⁴⁸Охоты нет!.. Я буду бить крылами
Лишь по смоле… Пойдем мы за утес,
Посмотрим, как схитришь ты пред бесами!»

¹⁵¹И демоны без брани, без угроз
Лицо свое от бездны отвернули,
И даже тот, которого пришлось

¹⁵⁴Бояться больше прочих. Обману ли
Тебя, читатель? Можно угадать,
Что дьявол также может оплошать:

¹⁵⁷Наваррец, улучив одно мгновенье,
Ногами быстро в землю оперся.
Прыгнул и скрылся в бездне, заключенья

¹⁶⁰Избегнув: ловкий подвиг удался.
Но демонов взбесил обман подобный;
Особенно взбесился демон злобный,

¹⁶³Который сам к обману повод дал,
С неистовой он злобой зарычал:
«Ты будешь мой!» Но было уже поздно…

¹⁶⁶Напрасно в пропасть ринулся он грозно,
Подобно с лука спущенной стреле.
Но грешник уж исчез давно в смоле

¹⁶⁹И выглянуть оттуда не решался,
А черный бес отпрянул и опять,
Взмахнув крылами, на берег поднялся.

¹⁷²Так под водой приходится нырять
Несчастной утке, если над водою
Она увидит сокола порою.

¹⁷⁵Ему же вновь приходится взлетать
Под облака и промаха стыдиться.
Взбешенный Калькабрина рад сорвать

¹⁷⁸Был гнев на ком-нибудь, был рад сразиться
И демона над пропастью схватил,
Откуда тот удумал возвратиться,

¹⁸¹Но бес, как ястреб, тоже ловок был…
Над бездною они крутиться стали,
Царапались и не жалели сил

¹⁸⁴И в глубь смолистой пропасти упали.
Однако скоро жар их помирил,
Но как подняться вверх – они не знали

¹⁸⁷И не могли в смоле расправить крыл,
Которые, слипаясь, увязали.
Тут Барбаричьо с бешенством вскочил,

¹⁹¹И по его приказу побежали
Четыре беса дьяволов спасать,
Которые едва уже дышали…

¹⁹⁴Крюками принялись их вынимать
Из той смолы, которая клубилась,
Не уставая тело их сжигать…

¹⁹⁷Но мы ушли. Что далее свершилось,
Попали ль бесы на берег опять
И чем в смоле борьба их заключилась —

¹⁹⁹Не ведал я и не желал узнать.

Песня двадцать третья

Новый ужас Данте, преследуемого бесами. Лицемеры в свинцовых рясах. Вергилий узнает обман демонов и с гневом уходит.

¹В безмолвии и стражей не прикрыты,
Мы шли одни: учитель впереди,
Я сзади шел. Так братья минориты

⁴Свершают путь. В моей груди
Еще был страх: чертей двух столкновенье,
Оставшихся за нами назади,

⁷Напомнило мне басню о сраженье
Лягушки с крысой{125}. Истинно я мог
Меж ними провести свое сравненье.

¹⁰Две ссоры те, их даже эпилог
Между собой похожи чрезвычайно.
Чем больше я их сравнивал в тот срок,

¹³Тем более пугался не случайно,
И наконец удвоился мой страх,
И про себя тогда я думал тайно:

¹⁶«Лишь из-за нас сейчас поверглись в прах
Два демона, – они должны взбеситься
И демонское бешенство в чертях

¹⁹На нас одних должно теперь излиться.
Что, если эта шайка бесенят
За нами с диким воплем устремится?

²²Как зайцев псы голодные травят,
Они нас разорвут теперь на части».
И, трепетный кругом бросая взгляд,

²⁵Я сознавал весь ужас той напасти,
И дыбом встали волосы мои.
Таить ту мысль во мне не стало власти.

²⁸Я прошептал: «Учитель, помяни
Мои слова: нам следует укрыться
От демонской погони, иль они

³¹Догонят нас… Нам медлить не годится…
Мне чудится уже их адский рев,
И голова моя при том вскружится…»

³⁴Учителя ответ мне был готов:
«Как зеркало в себе все отражает,
Так точно отражается без слов

³⁷Во мне твой дух, и ум мой постигает
Все то, о чем ты думаешь, мой сын.
Поверь, меня в час этот занимает

⁴⁰Мысль точно та же; вывод лишь один
Я сделаю без опасенья
Из наших дум. Когда мы со стремнин

⁴³Вон той скалы сойдем без затрудненья
В другой вертеп, то ты и я спасен,
И бесов нам не страшно исступленье».

⁴⁶Едва о том сказать успел мне он,
Как я увидел демонов; летели
Они на нас, и только горный склон

⁴⁹Нас разделял, и в воздухе шумели
Их крылья черные. В тот самый миг,
Как ночью мать, вскочившая с постели,

⁵²И слыша вкруг тревоги общий крик,
Из колыбели сына вырывает
И с быстротой – страх матери велик, —

⁵⁵Боясь пожара, с сыном убегает,
Едва прикрывши тела наготу,
И лишь к груди ребенка прижимает,

⁵⁸Так и меня схватил в минуту ту
Наставник мой и на спине скатился
Он со скалы, прижавши на лету

⁶¹Меня к себе. Под мельницей крутился
Едва ль поток когда-нибудь быстрей
Того прыжка, с которым вниз стремился

⁶⁴Вергилий с тяжкой ношею своей,
Меня, как сына, к сердцу прижимая,
Меня, как сына милого, спасая

⁶⁷От дьявольских ударов и когтей.
На дно вертепа только мы спустились,
Как на скале над головой моей

⁷⁰Крылатые гонители явились…
Но уже во мне боязнь тогда прошла…
Из пятого вертепа не решились

⁷³Они за нами гнаться: та скала
Дальнейший путь вперед им преграждала:
Им власть Небес того не позволяла.

⁷⁶Затем толпу раскрашенных теней
Мы пред собою скоро увидали.
Роняя молча слезы из очей,

⁷⁹Они в изнеможении блуждали.
На рясы их опущен капюшон,
И рясы тех теней напоминали

⁸²Наряд монахов кельнских, ослепляли
Своею пестротой со всех сторон,
А под собой свинец они скрывали

⁸⁵И в сущности так были тяжелы,
Что перед ними рясы Фридерика{126}
Соломы были легче. Адской мглы

⁸⁸Тяжелый плащ!.. Стонали тени дико,
И, слушая рыдания теней,
За ними шли мы тихо без речей,

⁹¹Но тяжесть ноши так их всех давила,
Что лишь едва идти им можно было.
Толпу их привелось нам обогнать

⁹⁴И с каждым шагом спутников менять.
К наставнику тогда я обратился:
«Не можешь ли меж ними указать

⁹⁷Кого-нибудь, кто в мире отличился
Деяньями своими от других.
Взгляни кругом – вот новый ряд явился

¹⁰⁰Других теней и, может быть, иных
Узнаешь ты!..» Едва окончил речь я
Среди толпы тех грешников худых,

¹⁰³Как дух один, тосканское наречье
Услышавши, проговорил нам вслед:
«Умерьте шаг, вы, в омуте увечья

¹⁰⁶Идущие! В нас сил догнать вас нет!..
Быть может, то, что вы узнать хотите,
Я разрешу и дам прямой ответ…

¹⁰⁹Я об одном прошу вас: не бегите…»
Поэт сказал: «Умерь теперь свой шаг
И рядом с ним идти старайся так,

¹¹²Чтоб он от напряженья не томился».
И я в минуту ту остановился
И двух несчастных начал поджидать,

¹¹⁵Которые старались нас догнать,
Но тяжесть рясы их не позволяла
Движений в утомленье ускорять.

¹¹⁸И узкая тропинка замедляла
К тому же их тяжелый, трудный путь…
К нам подойдя, они на нас сначала

¹²¹Решились только искоса взглянуть.
Потом между собой заговорили:
«По голосу – живой он, в том ничуть

¹²⁴Я не солгал, – когда бы разрешили,
Когда они мертвы, впустить сюда
Их без одежд свинцовых? Разве были

¹²⁷Подобные примеры? Никогда!»
Затем ко мне вопрос их обратился:
«Тосканец! Ты проникнул без труда

¹³⁰В подземный этот Ад и очутился
В жилище лицемеров, так ответь,
Кто ты такой, когда и где родился?»

¹³³Я отвечал, стараясь рассмотреть,
С кем говорю: «На берегу Арно я
Увидел свет и общество иное

¹³⁶В великом нашем городе{127} встречал.
Еще доселе я не умирал,
И мне еще не чуждо все земное.

¹³⁹Но кто же вы? Из ваших тусклых глаз
Струятся слезы пламенные вечно…
Ужель страданье ваше бесконечно

¹⁴²Под этим блеском тяжких ваших ряс?»
И отвечал мне призрак истомленный:
«Казнь лютая придумана для нас!..

¹⁴⁵Вот здесь под этой рясой золоченой
Сокрыт свинец и давит нашу грудь
И день и ночь… невыносим наш путь…

¹⁴⁸Мы терпим казнь за наше святотатство…
Болонцы мы и были члены «братства
Веселого»{128}, а наши имена —

¹⁵¹Я – Каталано, он же Лодеринго{129}…
Нас знаешь по пожару ты в Гардинго…
Подестами в былые времена

¹⁵⁴В твоем любимом городе мы были,
И мы его прекрасно охранили,
О чем, наверно, помнит вся страна…»

¹⁵⁷«Так это вы, несчастные, сгубили…» —
Воскликнул я и тут же замолчал.
Слова мои как будто бы застыли,

¹⁶⁰Когда вблизи себя я увидал
Тень грешника. Три раза в грудь пронзенный
Насквозь тремя колами, он лежал

¹⁶³И, увидав меня, как разъяренный,
В конвульсиях метаться быстро стал.
Брат Каталано взгляд мой изумленный

¹⁶⁶Тогда постиг и тихо мне сказал:
«Вот этот грешник, кольями проткнутый,
Совет дал фарисеям, предлагал

¹⁶⁹Гонимого подвергнуть пытке лютой,
Как будто бы для пользы дорогой
Своей отчизны. Видишь – он нагой

¹⁷²Лежит всегда здесь поперек дороги
Затем, чтобы его в Аду могли
Топтать в песок всех проходящих ноги,

¹⁷⁵И приподняться более с земли
Не может он… Казнь та же тяготеет
На всех жидах, которые пришли

¹⁷⁸С советом тем же… Горько сожалеет
Еще доныне весь еврейский род,
Что он принес такой печальный плод…»

¹⁸¹И над преступной тенью в то мгновенье
Мой спутник наклонился в удивленье
И созерцал мучительный позор

¹⁸⁴Презренного советчика, и взор
Наставника лишь выражал презренье.
Затем с одним из братьев в разговор

¹⁸⁷Вступил он вновь: «Когда дано вам право
На наш вопрос правдиво отвечать,
Скажите мне, возможно ли там, вправо,

¹⁹⁰Нам безопасный выход отыскать
Из этой бездны, чтоб не опасаться,
И помощи бесовской не искать?»

¹⁹³И был ответ: «Могу я в том ручаться,
Что вы избегнуть можете всех бед,
Когда обвалом станете спускаться,

¹⁹⁶Где горный прерывается хребет,
Идущий через мрачные пустыни.
Идите! Там опасности вам нет…»

¹⁹⁹И голову склонил певец в кручине:
«Нас обманул презренный дьявол тот,
Что грешников крючками ловит в тине…»

²⁰²Один из «братьев» молвил в свой черед:
«Я о пороках дьявола когда-то
В Болонье слышал толки: он народ

²⁰⁵Обманывать привык; все бесенята —
Исчадье лжи и хитрости, не раз
Губивших мир…» Дальнейшей речи брата

²⁰⁸Мы не слыхали. Тяжесть страшных ряс
Давила их, а спутник мой шел дале…
И, на него взглянувши в этот час,

²¹¹В его лице увидел тень печали.

Песня двадцать четвертая

Данте смущается волнением Вергилия. Оба вступают на мост, перекинутый через новый вертеп. Святотатцы, терзаемые змеями. Предсказание о будущей судьбе Белых и Черных.

¹В те дни, когда с задумчивых небес
Не часто смотрит вечное светило,
Мелькнет и быстро скроется за лес,

⁴И ночь глухая, смотришь, наступила;
Когда в снегах лежат еще поля,
И ярко-белым саваном уныло

⁷Покрыта охладевшая земля,
Крестьянин в поле скудное выходит,
О солнце и тепле Творца моля,

¹⁰И только нивы снежные находит;
В отчаянье тогда махнув рукой,
Глазами даль печальную обводит

¹³И в дом свой возвращается с тоской,
Где холодно, где хлеба часто нету,
Где для него давно пропал покой,

¹⁶Когда ж опять, в надежду веря эту,
Которая так часто нас живит,
Заметит он, что время ближе к лету,

¹⁹Он стадо гнать на пастбище спешит
И забывает горе и ворчанье.
Так точно и поэта скорбный вид

²²Сперва во мне лишь возбудил страданье,
Когда ж его высокое чело
Яснее стало, полно обладанья,

²⁵С моей души как будто отлегло
Большое горе. Только мы вступили
На мост, давно разрушенный, тепло

²⁸Учитель на меня взглянул, и были
Те взгляды нежны снова, как тогда,
Когда впервые мы заговорили.

³¹Вкруг нас развалин высилась гряда,
И, пред собою видя разрушенье,
Певец мой, рассудительный всегда,

³⁴Сообразил свой путь в одно мгновенье,
Потом меня в объятия схватил
И быстро, погруженный в размышленье,

³⁷Которому и здесь не изменил,
Принес меня, как ношу дорогую,
На верх скалы и там проговорил,

⁴⁰Рукою указав скалу другую:
«На этот дикий камень ты всползи,
Но прежде осмотри его вблизи,

⁴³Чтоб под тобою он не подломился».
Для грешников, прошедших мимо нас
Под тяжестью свинцовых ряс,

⁴⁶Тот переход едва ли бы годился.
Вперед я подвигался, еле жив,
И только лишь при помощи решился

⁴⁹Переползти с обрыва на обрыв.
Когда бы страшный путь тот продолжался,
То, верно бы, учителя обвив

⁵²Своей рукой, я с духом не собрался
Ползти вперед в изнеможенье сил;
Но, к счастью, путь дальнейший улучшался

⁵⁵И на верху скалы окончен был.
Она была последней. Я дыханье
В усталости едва переводил

⁵⁸И сел недвижный, словно изваянье,
Так как идти я далее не мог
И двигаться уж был не в состоянье.

⁶¹Но тут меня поэт предостерег:
«Ты лености не должен предаваться:
Для нашей славы легких нет дорог.

⁶⁴Известности не может тот дождаться,
Кто нежиться привык в пуховиках
И на постели шелком прикрываться.

⁶⁷Без трудностей нет славы и в веках;
Без подвигов исчезнешь ты бесследно,
Как пена волн, как ветер в небесах.

⁷⁰Бездействие для человека вредно.
Так встань же и усталость победи
И с мужеством, которое победно

⁷³Ведет в борьбе, иди за мной, иди,
Когда еще осталась сила в теле:
Награда ожидает впереди.

⁷⁶С тобой еще мы не достигли цели.
По лестнице идти нам предстоит
Еще длиннейшей. В нашем трудном деле

⁷⁹Конец для нас не близок. Путь лежит
Печальный, многотрудный и опасный,
Но пусть тебя теперь он не страшит.

⁸²Иди и верь в совет мой беспристрастный».
Тогда я встал и словно новых сил
В себе нашел родник. С улыбкой ясной

⁸⁵Наставнику тогда я говорил:
«Иди, я бодр! С тобой пойду я всюду…»
И мы пошли чрез каменную груду

⁸⁸Скалы, изрытой ямами, крутой,
Где ноги истомленные скользили,
А по бокам скалы ужасной той

⁹¹Зияли бездны… Выше мы всходили,
И чтоб свою усталость только скрыть,
Пока мне силы вновь не изменили,

⁹⁴С учителем я начал говорить.
Вдруг там, где часть утеса раскололась,
Из бездны раздался неясный голос,

⁹⁷Но слов его не мог я различить.
Напрасно их я разгадать старался
И думал смысл речей тех уловить.

¹⁰⁰Но от усилий тщетных отказался.
Я только лишь одно тогда постиг,
Когда к тому вертепу приближался,

¹⁰³Что гневен был и бешен чей-то крик.
Над бездной я склонился осторожно,
Но мрак ее был непроглядно дик.

¹⁰⁶И рассмотреть мне было невозможно
Тех, кто кричал на темном адском дне.
И я сказал учителю тревожно:

¹⁰⁹«О, помоги в вертеп спуститься мне:
Я слышу крик, но слов не понимаю;
Кого-то вижу в темной глубине,

¹¹²Но образа его не различаю.
Прошу тебя – сведи меня с стены,
Близ пропасти я правду всю узнаю».

¹¹⁵«Мы действовать, а не болтать должны, —
Сказал поэт, – и действовать в молчанье
В обители ужасной сатаны…»

¹¹⁸И, исполняя спутника желанье,
К вертепу он тогда меня привел,
И в яме гнусной той сверх ожиданья

¹²¹Таких презренных гадов я нашел,
Что в жилах кровь моя оледенела:
Невольно я глаза от них отвел.

¹²⁴Пусть Ливия не славится так смело
Пустынными песками, где живут
И жалами убийственными жгут

¹²⁷Хелидры, амфисбены и якули{130};
Нет, даже там не знаю я, найду ли,
Как и среди египетских степей,

¹³⁰Таких же ядовитых, страшных змей,
Которые в той пропасти крутились.
И среди них несчастный сонм теней

¹³³Я увидал. Давно они лишились
Спокойствия, земной покинув гроб.
Напрасно эти грешники стремились

¹³⁶Избегнуть гадов, и гелиотроп{131}
Искали вкруг для своего спасенья,
Но гады то в их голову, то в лоб

¹³⁹Вонзали жало в бешеном шипенье;
Их руки были скручены назад
И змеями завязаны… Вот гад

¹⁴²Вкруг грешника обвился и на теле
Его пестрел тройным своим кольцом,
А голову связал с своим хвостом.

¹⁴⁵Вот змей другой ждать долго не заставил,
На грешника одним прыжком вскочил
И в шею между плеч его ужалил,

¹⁴⁸Едва такую казнь он совершил,
Едва свой хвост свернувшийся расправил,
Как грешник загорелся, зачадил,

¹⁵¹И в миг один огонь его расплавил
И в пепел обратил его. Потом,
Когда не стало пламени кругом,

¹⁵⁴Из пепла вновь восстал он прежней тенью
И образ прежний принял на себя.
Так, если древних следовать ученью,

¹⁵⁷Себя в ужасном пламени губя,
Известный феникс молча умирает
И вновь потом из пепла воскресает.

¹⁶⁰Питается не хлебом, не травой,
Но амми{132}, и усталой головой
Склоняется на нард{133} он или мирру{134};

¹⁶³Таинственный, вполне безвестный миру,
В бессилии, на землю он падет,
Как будто бы недуг его гнетет

¹⁶⁶Иль ненавистный демон сокрушает;
Когда ж потом он снова восстает, —
Что было с ним – он сам того не знает

¹⁶⁹И, озираясь, далее идет.
Восставший грешник в том же состоянье,
Казалось, был! О, правосудный гнет!

¹⁷²Как грозен ты в немом своем каранье!
«Кто ты? – ему учитель мой сказал. —
И здесь за что ты терпишь наказанье?»

¹⁷⁵«Недавно из Тосканы я упал
Вот в эту бездну, – молвил нам несчастный. —
Я жизнь скота людской предпочитал

¹⁷⁸И не хочу скрывать: я скот ужасный!
Мне имя Ванни Фуччи{135}. Для меня
Берлогою достойной и прекрасной

¹⁸¹Была Пистойя». В это время я
К учителю с словами обратился:
«Скажи ему, чтоб он не шевелился

¹⁸⁴И скоро так от нас не уходил;
Спроси его, какое совершил
Ужасное он прежде преступленье.

¹⁸⁷Сварлив и кровожаден очень был
При жизни он…» Но в думу углубленный,
Успел понять тот грешник осужденный,

¹⁹⁰Что мнения такого я о нем.
Он уходить от нас не торопился,
Лишь только щеки вспыхнули стыдом

¹⁹³И взгляд его на мне остановился.
И он сказал: «Страдаю я, поверь,
Сильней гораздо более теперь,

¹⁹⁶Чем в миг, когда я с жизнью распростился.
Не скрою я, за что сюда попал:
Из ризницы сосуды я украл,

¹⁹⁹Но, совершив такое преступленье,
Из трусости я друга оболгал.
Который был казнен за похищенье.

²⁰²Но не затем себя я унижал
Перед тобой, чтоб вызвать сожаленье.
И если ты из мрака этих скал

²⁰⁵Вновь выйдешь в мир, то приложи старанье
Запомнить в мире это предсказанье:
Теперь Пистойя гонит Черных стан;

²⁰⁸Флоренция и нравы и граждан
Спешит менять, но час иной настанет:
С долины де ла Магра Марс восстанет,

²¹¹И грянет гром в далеких облаках,
И дрогнут вдруг все городские стены
И ужас в человеческих сердцах

²¹⁴Найдет приют, и на поля Пичены
Тогда гроза ужасная слетит
И Белых всех мгновенно истребит.

²¹⁷Так ожидай ты этой перемены».

Песня двадцать пятая

Богохульство грешника и страшное наказание. Другие призраки. Превращение человека в змею и змеи в человека.

¹Сказавши то, презренный этот плут,
С гримасой гадкой, поднял обе руки,
Шиш показал и начал нагло тут

⁴Хулить Творца за кару и за муки,
Но змей один – я их люблю с тех пор —
При первом же его презренном звуке,

⁷Сдавил ему всю шею, чтобы вор
Не в силах был произнести ни слова;
И смолк кощун, потупя наглый взор.

¹⁰Другой же гад скрутил ему сурово
В одно мгновенье руки назади,
Сдавил все тело, так что никакого

¹³Не мог движенья сделать он… – Пади
И в пламени, Пистойя, ты исчезни,
Своим примером людям не вреди,

¹⁶И навсегда погибни в адской бездне!..
Везде распространяешь ты разврат…
Хотя бы обошли мы целый Ад,

¹⁹В нем не нашли бы грешника наглее,
Который богохулить так дерзал,
И даже тот, кто с фивских стен упал{136},

²²Мог показаться лучше и сноснее…
Проклятый тать куда-то убежал,
Хулы своей оканчивать не смея.

²⁵Затем как будто вырос из земли
Центавр, ужасным бешенством пылавший
Который мог страшить и издали,

²⁸Центавр с угрозой дьявольской кричавший:
«Где этот вор низверженный? Где он,
Свои хулы в вертепе извергавший?»

³¹Был тот центавр обвит со всех сторон
Пучками змей, которых и в Маремме
Нельзя найти. С его спины дракон,

³⁴Раскрывши крылья, грозно в это время
Метал огонь и мимо шедших жег.
Тогда путеводитель мой изрек:

³⁷«Перед тобою Каккус{137}; исполинской
Он силою когда-то обладал,
И прежде за горою Авентинской

⁴⁰Озера крови в битве проливал;
Он с братьями не шел одной дорогой
И воровски однажды он угнал

⁴³Чужое стадо. Мстительный и строгий,
Сам Геркулес потом его сразил…»
Пока путеводителя с тревогой

⁴⁶Я слушал, тот центавр в то время был
Уж далеко. Три тени вдруг явились
Из-под моста, куда в тот час всходил

⁴⁹С поэтом я. Мы так заговорились,
Что не могли заметить их сперва,
Когда ж заговорить они решились,

⁵²Спросив: «Кто вы такие?» – их слова
Заставили нас обратить вниманье
На призраков, но лиц их очертанье

⁵⁵Мне было незнакомо, и затем, —
Судьба нам помогала постоянно, —
Я понял – очутился перед кем,

⁵⁸Когда один из призраков нежданно
Другого назвал: «Слушай, где ты там,
Чианфа{138}?» В этот миг к своим губам

⁶¹Я поднял тихо палец в знак молчанья,
Чтобы певца внимание привлечь…
Теперь мое дальнейшее сказанье,

⁶⁴Читателя хочу предостеречь, —
Сомненье может вызвать, что понятно:
Мне было самому невероятно

⁶⁷Все то, что видел сам я в этот час.
Пока я, двух теней узнать желая,
С них не сводил своих усталых глаз,

⁷⁰Змей шестиногий, быстро налетая,
На третьего из призраков напал,
Его в одну минуту обвивая,

⁷³Сдавил живот и сзади руки сжал,
Зубами в щеки грешника вцепился,
Хвост за его спиною замотал

⁷⁶И словно плющ вокруг его обвился.
Нам невозможно было уловить.
Как быстро грешник тот преобразился:

⁷⁹Кто дух, кто змей – не мог я отличить;
Они слились в одно живое тело,
Которого нельзя вообразить,

⁸²Как ни было б воображенье смело.
Перемешались вместе их цвета:
Полутемно все было, полубело.

⁸⁵Так пепел от бумажного листа
Бывает и не черным, и не белым…
В то время с видом грустным и несмелым

⁸⁸Два призрака проговорили вслух:
«Аньэло! О, несчастный, бедный дух!
Как быстро ты, как страшно изменился!

⁹¹Ты не один теперь, да и не два…»
Из двух голов – я с ужасом дивился —
Одна лишь появилась голова;

⁹⁴Единый, страшный образ возродился
Из двух различных образов. Из рук,
Из ног, грудей, спины и брюха вдруг

⁹⁷Явились члены новые; такого
Я безобразья в мире не видал:
В них было все чудовищно и ново.

¹⁰⁰Первоначальный образ их пропал;
Два существа в чудовище сливалось
И тихими шагами подвигалось.

¹⁰³И в этот миг, как ящерица днем
Зеленый куст неслышно покидает
И, солнечным палимая лучом,

¹⁰⁶Как молния наш путь перебегает,
Так полз другой черно-багровый змей
К двум грешникам. Одну из двух теней

¹⁰⁹Кровавый гад ужалил вдруг во чрево
И распростерся, падая, пред ней,
А призрак неподвижно и без гнева

¹¹²Как после сна тяжелого зевал,
И у него из раны и из зева
Пылающего змея вылетал

¹¹⁵Какой-то дым, в одну струю сливаясь.
На змея тень смотрела, и свой взгляд,
Кольцом огнеподобным извиваясь,

¹¹⁸От призрака не отводил тот гад.
Певец Лукан! Умолкни ты, стараясь
Нам передать картин ужасный ряд,

¹²¹Где воины Сабелла и Назидий{139}
Являются страдальцами. О, ты,
Умолкни тоже, чудный наш Овидий

¹²⁴С повествованьем, полным красоты,
О Кадме с Аретузой: обратился
Один в змею, а из другой явился

¹²⁷Источник. Ты, Овидий, обменять
Природу двух созданий не решился;
Плоть одного другому передать

¹³⁰Не думал ты. Меж тем передо мною
Стал образ человека принимать
Проклятый змей с гноящейся спиною,

¹³³А человек вид гада принимал.
У гада хвост мгновенно раздвоился,
А человек так плотно ноги сжал,

¹³⁶Что след их разделения вдруг скрылся.
Процесс перерожденья совершился
В моих глазах: хвост одного не стал

¹³⁹Похож на хвост, вид членов принимая,
Которые бывают у людей;
А у другого руки, исчезая,

¹⁴²Сливались тихо с телом, и длинней
Меж тем у гада ноги вырастали.
И походил все более тот змей

¹⁴⁵На человека. Прежний вид теряли
И человек, и ядовитый гад.
Они друг с друга взгляда не спускали,

¹⁴⁸И у обоих дик был страшный взгляд.
Вот первый пал, другой же приподнялся,
И у него – я молча изумлялся —

¹⁵¹Явились уши, губы, вырос нос,
А у другого вытянулось рыло
И скрылись уши. Видеть мне пришлось:

¹⁵⁴Язык у человека раздвоился,
А жало змея медленно срослось
В один язык – и Дым вдруг прекратился.

¹⁵⁷Дух в гадину позорно превратился
И с свистом в мрак пропасти пропал,
А змей переродившийся сказал:

¹⁶⁰«Пусть здесь Буозо будет пресмыкаться,
Как пресмыкался некогда я сам».
И начал змей презрительно плеваться.

¹⁶³Едва лишь веря собственным глазам,
В Аду я видел это превращенье,
И хоть я был смущен, взволнован там,

¹⁶⁶Хотя мой ум от страха был растерян,
Но Пуччьо Шианкато я узнал,
Да, то был он, и в этом я уверен:

¹⁶⁹Из трех теней лишь он не испытал
Мучение того перерожденья,
А в третьей, мрачной тени угадал

¹⁷²Я Гверчьо Кавальканте привиденье{140}.

Песня двадцать шестая

Восьмой вертеп восьмого круга. Души коварных советчиков. Улисс и Диомед, погубившие Трою. Рассказ Улисса о путешествии в неизвестную страну.

¹Ликуй, ликуй, Флоренция! Везде
Могущество твое неотразимо;
Известна ты на суше и воде,

⁴И даже Ад готов неутомимо
О флорентийских гражданах кричать…
Когда передо мной скользнули мимо

⁷Пять извергов, и в них я мог узнать
Твоих граждан, мне сделалось обидно,
Не мог я крика гнева удержать,

¹⁰И за тебя мне стало больно, стыдно…
Когда мои предчувствия не лгут,
Еще ты испытаешь, как постыдно

¹³Тебе немало бедствий предрекут
Озлобленные жители из Прато{141},
И их проклятья к худу приведут.

¹⁶К прошедшей славе нет уже возврата,
И если б над тобою, город зла,
Пороков, злодеяний и разврата,

¹⁹Беда, как туча черная, всплыла
В минуту эту – я б не удивился:
Да, на себя, Флоренция, звала

²²Давно все кары… Пусть бы разразился
Гром над тобой, когда осуждена
На бедствия несчастная страна;

²⁵Скорей бы суд ужасный совершился…
Еще страшнее в поздние года
Казаться будет мне твоя беда.

²⁸И далее пошли мы… Возвратился
По тем же скатам ментор мой тогда,
Которыми со мною он спустился.

³¹Меж безднами и трещинами скал
Уединенный путь наш продолжался,
И в бездну я наверно бы упал,

³⁴Когда б порой за камни не держался
Руками. Бесконечная тоска,
В тот час, когда вперед я подвигался,

³⁷Была неотразима, велика,
И я скорблю в минуту эту снова,
Когда воспоминания былого

⁴⁰Припоминаю вновь, и обуздать
Хочу свой ум, чтоб Неба благодать
И добродетель – поприща земного

⁴³Вожатого – не мог я потерять…
Как селянин простой, – в ту пору года,
Когда на небесах начнет сиять

⁴⁶Июльский день, и южная природа
Вкруг рассыпает щедрые дары, —
Как селянин следит порой у входа

⁴⁹В свой дом, как в небе вьются комары,
Так я следил в вертепе за огнями,
За переливом странной их игры,

⁵²Когда пришли мы тихими шагами
К окраине, откуда видно дно:
Восьмая пропасть встала перед нами,

⁵⁵Где было все таинственно-темно.
Как тот пророк, которого в Вфиле
Медведицы лесные защитили{142},

⁵⁸Смотрел, как колесницу Илии
На небо быстро кони уносили,
И очи Елисея не могли

⁶¹Следить за бегом их неуловимым
И только наблюдали лишь с земли,
Как пламя их исчезло в небе дымом,

⁶⁴Так двигались в вертепе те огни,
И в каждом призрак грешника скрывался.
Чтоб рассмотреть, как двигались они,

⁶⁷Я с краю моста к бездне наклонялся,
И если бы за камень не держался,
То, верно, б там свои окончил дни

⁷⁰И в пропасти бездонной потерялся.
За мной путеводитель наблюдал
И на вопрос немой ответ мне дал:

⁷³«В светильниках, перед тобой зажженных,
Сокрыты души многих осужденных,
Чтобы огонь их вечно пожирал…»

⁷⁶«Учитель, – отвечал я, – догадаться
Мог я и сам, увидевши в огне
Мелькающие тени, но дознаться

⁷⁹Хотелось бы теперь, учитель, мне,
Кто это стал к нам ближе приближаться
Вон в пламени, и тот огонь на дне

⁸²Двойным костром теперь вдали пылает,
И страшный мне костер напоминает,
Где Этеокл и брат его сгорел».

⁸⁵И был ответ: «В том пламени страдает
Сам Диомед и вместе с ним – Улисс{143}:
Одна их казнь теперь соединяет,

⁸⁸И здесь в Аду опять они сошлись,
Как на земле сошлись для преступленья.
Их деревянный конь сгубил, и вниз

⁹¹В кромешный Ад за ложь без сожаленья
Повержены они. Они должны,
Не ведая пощады искупленья,

⁹⁴Гореть в жилище адском сатаны:
За их обман страдает и в могиле
Теперь Деидамия об Ахилле.

⁹⁷И к довершенью страшной их вины
Караются они за похищенье
Палладиума». Молвил я в волненье:

¹⁰⁰«Когда они способны говорить
И в пламени, то дай мне разрешенье,
Учитель мой, – могу ль о том просить? —

¹⁰³Тех двух теней дождаться приближенья;
Тебе известны, мудрый мой поэт,
Все тайные души моей стремленья…»

¹⁰⁶И мне Вергилий дал такой ответ:
«Мой сын, твое желанье одобряю, —
Поистине, дурного в этом нет,

¹⁰⁹А потому его я исполняю,
Но об одном прошу, чтоб ты привык
Воздерживать, где нужно, свой язык.

¹¹²Все помыслы твои я понимаю,
А потому мне предоставь ты речь
С тенями; должен я предостеречь

¹¹⁵Тебя, что эти греки, может статься,
С тобой и говорить не захотят…»
Когда к нам пламя стало приближаться,

¹¹⁸В котором тени двигалися в ряд,
Не в силах на пути разъединяться,
И отступить вперед или назад,

¹²¹Тогда мой спутник молвил им: «О, тени!
Когда хоть чем-нибудь мог угодить
Я вам в своем высоком песнопенье,

¹²⁴Не торопитесь быстро уходить,
И пусть один из вас мне повествует
О том, за что он осужден страдать

¹²⁷И в этом вечном пламени тоскует».
Тогда один светильник задрожал, —
Так ветер иногда огонь волнует, —

¹³⁰И в тихом колебанье зароптал.
Тень перед нами тихо закачалась,
Как будто бы – за ней я наблюдал —

¹³³Заговорить с усилием сбиралась.
И, наконец, я услыхал слова:
«Когда вперед куда-то порывалась

¹³⁶Моя душа, и кинул я едва,
Не в силах совладать с собой, Цирцею,
Жизнь впереди казалась мне нова,

¹³⁹И увлечен я был невольно ею,
Забыл отца, свою отчизну-мать,
Расстался с Пенелопою своею.

¹⁴²В себе тоски не мог я обуздать,
Не мог забыть прекрасную затею:
Хотелось мне весь свет скорей узнать:

¹⁴⁵Его пороки, славные деянья,
И подвиги людские на земле;
И очутился вдруг без колебанья

¹⁴⁸В открытом море я на корабле
С немногими, мне верными, друзьями,
Помчался по волнам в туманной мгле,

¹⁵¹Марокко любовался берегами,
Сардинией, прекрасною страной,
И многими другими островами,

¹⁵⁴Стоявшими в пустыне водяной.
Состарились мы все, когда приплыли
До Геркулеса грани роковой:

¹⁵⁷Его столбы в проливе узком были
Поставлены – чтоб далее никак
В своих ладьях пловцы не заходили.

¹⁶⁰Но я сказал, увидя этот знак:
«Друзья! Для нас тяжка была дорога,
До запада достигли мы сквозь мрак,

¹⁶³И так как жить осталось нам немного,
То счастье попытаем и рискнем
Проникнуть в мир безлюдный, где тревога

¹⁶⁶Людская неизвестна. О своем
Припомните вы все происхожденье.
Не для того на свете мы живем,

¹⁶⁹Чтоб скотски прозябать со дня рожденья,
Но для того, чтоб на земле найти
Познания и высшие стремленья!»

¹⁷²Так говорил друзьям я на пути,
И речь моя всех их так оживила,
Что трудно удержать потом их было,

¹⁷⁵Когда вперед мы принялись грести.
Корабль свой мы к востоку повернули
И словно птица далее порхнули

¹⁷⁸В своем безумном беге. В небесах
Сверкали звезды полюса другого,
Пять раз луна светила в облаках

¹⁸¹И исчезала с неба голубого
С тех пор, как мы сквозь роковой проход
Скользнули в бездну моря, нам чужого,

¹⁸⁴И убегали далее… Но вот
Вдали гора пред нами показалась,
Черневшая из белой пены вод,

¹⁸⁷И та гора громадной нам казалась.
Обрадовались все мы ей тогда,
Но эта радость тотчас же умчалась

¹⁹⁰От нас, сменившись ужасом, когда
От той горы поднялся вихрь ужасный
И на корабль наш хлынула вода.

¹⁹³Три раза поднимался он, несчастный,
Напором волн, и вот в четвертый раз,
Не выдержав с грозой борьбы напрасной,

¹⁹⁶Пошел на дно: закрыло море нас.

Песня двадцать седьмая

Появление в светильнике призрака Гвидо де Монтефельтро. Рассказ Вергилия о состоянии Романьи. По удалении призрака путники переходят из восьмого в девятый вертеп.

¹Вновь светоч колебаться перестал,
И неподвижный, тихо умолкая,
От нас он удаляться снова стал.

⁴Учителя желанье исполняя,
Тогда другой дрожащий огонек,
Что следом шел за ним, не уставая,

⁷К себе мое внимание привлек.
Внутри его – я слышал – раздавался
Какой-то странный ропот, на упрек

¹⁰Похожий, как тогда мне показался.
Как медный бык{144} впервые застонал,
И в его реве голос отозвался

¹³Того, кто вид и формы зверя дал
Тому быку, – и полон был страданья
Тот страшный рев, хотя он вылетал

¹⁶Из медного, литого изваянья,
Так точно вылетало из огня
Неуловимо-странное роптанье

¹⁹И пронеслось около меня.
Когда ж оно на волю вдруг прорвалось
Из пламени, тогда услышал я,

²²Как постепенно в звуки облекалось
Роптанье то, и раздались слова,
В которых скорбь и горе выражалось{145}:

²⁵«О, смертный, ты, лишь молвивший едва
Здесь по-ломбардски: «Можешь удалиться».
Прошу тебя на миг остановиться.

²⁸Пришел я слишком поздно, может быть,
Но я молю тебя не торопиться,
Молю тебя со мной поговорить:

³¹Исполни же несчастного желанье…
Когда сюда ты свергнут в наказанье,
Покинув край латинский, где грешить

³⁴Я научился прежде, то нельзя ли
Поведать мне: война иль мир теперь
В Романии? В довольстве иль в печали

³⁷Живет народ? Мне дороги, поверь,
Известья те. В горах, между Урбино
И тем хребтом, где – чудная картина! —

⁴⁰Берет начало Тибр, я был рожден».
Я слушал эти речи со вниманьем
И в любопытство весь был обращен,

⁴³Тогда учитель молвил с состраданьем:
«С ним сам ты говори: латинец он…»
И я, осмелен этим замечаньем,

⁴⁶С ответом уж готовым на губах,
Немедленно воскликнул: «Дух горящий!
В Романии – в тиранах и рабах,

⁴⁹Как в жизни прошлой, так и в настоящей,
Всегда живет и будет жить раздор
И вечных распрей страх непроходящий,

⁵²Но, к счастию, пока до этих пор
Войны там нет, о ней нет слухов даже;
Равенна же несчастная все та же,

⁵⁵Чем и была. Орел Поленты{146} там
Гнездится, как и прежде, распустивший
Над Червиею крылья… Городок,

⁵⁸В кровавой битве галлов истребивший
И при осаде давший им урок,
Теперь не тот, чем прежде быть он мог:

⁶¹О подвигах великих позабывший,
Зеленых лап{147} теперь узнал он гнет.
Веррукио{148}, названье пса носивший,

⁶⁴С своим щенком по-прежнему грызет
Свою добычу… Помнишь ты, наверно:
Им был убит Монтаньо{149} в свой черед.

⁶⁷При двух реках Ламоне и Сантерно
В двух городах по-прежнему царит,
Меняя убежденья лицемерно,

⁷⁰«Лев в поле белом»{150}. Также всех дивит
Тот городок{151}, что Савио волнами
У берега цветущего обмыт:

⁷³Как прежде, меж свободой и цепями,
Живет доныне он, расположён
Между своей долиной и горами;

⁷⁶По-прежнему теперь несчастлив он…
Ты видишь, я не медлил на ответы,
Вопросами твоими не смущен.

⁷⁹Теперь: кто ты? ответь без страха мне ты,
И долго в мире Божьем пусть живет
Твое, о призрак, имя». В свой черед

⁸²Я призрака ответа дожидался,
И призрак колебаться тихо стал,
И наконец ответ я услыхал:

⁸⁵«Когда б я хоть минуту сомневался
В том, что попавший в этот темный Ад
Уж никогда не вырвется назад,

⁸⁸То моего не знал бы ты ответа,
Но так как хорошо известно мне,
Что все, кого вмещает бездна эта,

⁹¹Навечно отдаются сатане,
То я готов прервать свое молчанье,
Забыв про стыд в подземной глубине.

⁹⁴Так выслушай правдивое сказанье:
Я воином когда-то в мире был,
Потом, чтоб все греховные деянья

⁹⁷Простились мне, в монахи я вступил,
Надеялся, что пост и воздержанье
Спасут меня – и я бы заслужил

¹⁰⁰Прощение, принявши сан духовный,
Когда бы мне – позор ему и грех! —
Не помешал тогда отец верховный.

¹⁰³Меня поверг он в бездну прежних всех
Моих грехов… О днях печальных тех
Ты выслушай рассказ мой хладнокровный.

¹⁰⁶Когда я молод был и на земле
Жил в образе из крови и из тела,
Я львенком не являлся в мире смело,

¹⁰⁹Но был лисой и действовал во мгле,
Обманы все узнал, все ухищренья,
И выгоды ловил я в каждом зле.

¹¹²Лукавые такие похожденья
Печальную известность дали мне
И скоро разнеслись по всей стране…

¹¹⁵Меж тем дни шли, и юность уходила.
И для меня то время наступило,
Когда седеют наши волоса

¹¹⁸И опускать нам нужно паруса;
И вот когда все то мне опостыло,
К чему я жадно некогда рвался,

¹²¹Я обратился к Богу, ожидая
Спасенья в покаянии… О, мог
Покаяться, спасти себя тогда я,

¹²⁴Но в бездну грешных дел опять увлек,
Все помыслы хорошие рассеяв,
Меня владыка новых фарисеев{152}

¹²⁷И бросил снова в гибельный поток.
В то время вел войну он – не с жидами,
Не с сарацинами: его врагами

¹³⁰Являлись христиане. Никогда,
Никто из них под Акрой не являлся
За лаврами победы в те года

¹³³И с областью Судана не старался
Входить в дела торговые тогда.
На них похожим папа не казался.

¹³⁶Он свой верховный сан забыл вполне
С величием святого постриженья,
Забыл, что были вервия на мне,

¹³⁹В которых находили искупленья
Монахи, их носившие во сне
И наяву в своем уединенье.

¹⁴²И как молил Сильвестра Константин{153}
Ему дать от проказы исцеленье,
Так и меня духовный властелин

¹⁴⁵Просил спасти его от исступленья
Неодолимой гордости. В ответ
Ни слова не сказал я, опьяненье

¹⁴⁸Какое-то в той просьбе видя. «Нет, —
Он продолжал, – забудь свое смущенье;
Я отпущу твой грех, но дай совет,

¹⁵¹Как взять мне Пенестрино без сраженья.
Ты знаешь – Рай я отпирать могу
И два ключа от Неба берегу,

¹⁵⁴Хоть Целестин{154} от них и отказался…»
При тех речах не мог я устоять
И быстро искушению поддался.

¹⁵⁷Я отвечал: «Когда мне отпускать,
Святой отец, грехи ты в состоянье,
То помнишь же: чтобы преград не знать

¹⁶⁰И выполнять заветные желанья,
Как можно больше людям обещай,
Но обещаний тех не исполняй,

¹⁶³Тогда-то все твои предначертанья
Исполнятся, и твой святой престол
Получит новый блеск и обаянье».

¹⁶⁶Когда моей кончины час пришел,
Когда святой Франциск за мной явился,
То близ меня он демона нашел,

¹⁶⁹Который так к святому обратился:
«Оставь его! Он мне принадлежит!
За что меня ты оскорблять решился?

¹⁷²Он мой теперь и в Тартар полетит
За свой совет лукавый прежде смерти;
С тех пор его Ад целый сторожит

¹⁷⁵И в волоса его давно вцепились черти.
В одно и то же время он хотел
И каяться, и предавать умел…»

¹⁷⁸«О, горе!» – крикнул я, когда тот демон
Схватил меня, и продолжал меж тем он:
«Подумал, вероятно, ты, что мне

¹⁸¹И логика людская не под силу?
Не думай дурно так о сатане».
Тогда сюда в подземную могилу

¹⁸⁴Он к Миносу принес меня, а тот
Своим хвостом раз восемь окрутился
Вокруг спины, раскрыл кровавый рот,

¹⁸⁷Сам укусил себя и разразился
Проклятием: «Попал ты в тот проход,
Где грешников огонь навек пожрет…»

¹⁹⁰С тех самых пор в огне я поселился
И в пламенной одежде стал страдать…»
Рассказ души погибшей прекратился…

¹⁹³Тень двинулась и начала стонать,
Колеблясь и крутясь в своем движенье.
И далее мы стали путь держать

¹⁹⁶Туда, где в новом, мрачном помещенье
Томились души с очень давних пор
За то, что не боялись преступленья,

¹⁹⁹За то, что в мире сеяли раздор.

Песня двадцать восьмая

Девятый вертеп восьмого круга. Призраки сеятелей раздоров и расколов. Магомет, Али, Бертрам де Борн.

¹Бессилен человеческий язык,
Бессилен стих певца для описанья
Всего того, что, подавляя крик,

⁴Я увидал – и кровь, и истязанье
Теней, покрытых язвами. Нет слов
Приличных для того повествованья.

⁷Наш ум так ограничен, что готов
От подвига такого отказаться…
Когда б собрать всех проливавших кровь

¹⁰В долине Апулийской, что сражаться
Сошлись и гибли от мечей римлян
(Тит Ливии пишет так, и сомневаться

¹³Нам нет причин), и их богатый стан
Достался победителям; когда бы
Собрать людей, измученных от ран,

¹⁶И бившихся – их силы были слабы —
С Гвискаром{155}; если б вновь теперь собрать
Погибшую при Чеперано рать,

¹⁹Где каждый апулиец оказался
Изменником{156} и, наконец, всех тех,
Чей стан при Тальякоццо разметался

²²И лег костьми, и где имел успех
Старик Алар{157}, который там являлся
Карателем, перехитрившим всех

²⁵И без оружья в битве победившим;
Когда б все эти воины могли
Теперь восстать пред нами из земли, —

²⁸На раны их на трупе полусгнившем
Не с тем бы отвращеньем я смотрел,
С каким глядел на груду страшных тел

³¹Девятого вертепа. С меньшей силой
Из бочки льется на землю вино,
Когда пробито в бочке этой дно,

³⁴Чем кровь лилась из призрака… Унылый
Имел он вид; он даже за могилой
На миг себе покоя не найдет.

³⁷От подбородка самого живот
Рассечен у него был, и струями
Сбегала кровь. Между его ногами

⁴⁰Моталися кровавые кишки
И легкое, и тот мешок, в котором
Там, на земле, до гробовой доски,

⁴³Питанье переваривалось. Взора,
Исполненного горя и тоски,
При виде столь ужасного позора,

⁴⁶От грешника я отвести не мог,
Тогда и на меня взглянул он тоже
И вдруг, открыв от головы до ног

⁴⁹Зияющие язвы, клочья кожи,
Он мне сказал: «Смотри, смотри сюда,
Как сам себя терзаю я всегда,

⁵²Смотри, как Магомет стал изувечен.
А далее увидишь предо мной
Ты Алия, и у него рассечен

⁵⁵Весь череп. Этой казни роковой
Здесь преданы все грешники: на свете
Соблазнов и расколов разных сети

⁵⁸Они толпе любили расставлять,
И за грехи ужаснейшие эти
Они должны от тяжких язв страдать,

⁶¹Свой путь по кругу этому свершая;
Когда ж их раны станут заживать,
То их, бичуя вновь и поражая,

⁶⁴Меч демонов на части рассечет,
И язвы вновь откроются, зияя.
Но кто ты сам? Ты не спешишь вперед

⁶⁷Идти в Аду, как будто бы желая
Мучение той казни отдалить,
Которую успел ты заслужить».

⁷⁰«Еще он жив, еще земной он житель,
И не для мук сошел он в темный Ад, —
Так призраку сказал тогда учитель, —

⁷³Но для того, чтоб в светлый мир назад
Он с опытностью большей воротился,
Я, сам, мертвец, водить его решился

⁷⁶Из круга в круг, и все, что говорят
Мои уста, все истинно». Смутился
Рой призраков, и больше сотни в ряд

⁷⁹Их легион во рву остановился,
Чтоб рассмотреть, кто я, каков мой вид;
И в ту минуту ими был забыт

⁸²Весь ужас их съедающих мучений…
«О, ты, сошедший в царство привидений!
Ты, может быть, свет солнечного дня

⁸⁵Увидишь скоро вновь, – так от меня
Скажи ты непременно Фра Дольчине{158},
Что если он еще не хочет ныне

⁸⁸Со мною здесь соседство разделять,
То чтобы он скорее запасался
Припасами съестными и боялся

⁹¹В горах Наварры гибель испытать…»
Речь Магомета стихла понемногу.
Желая путь дальнейший продолжать,

⁹⁴С усилием большим он поднял ногу
И далее отправился. Иной
Явился страшный призрак предо мной:

⁹⁷Нос у него был вырван совершенно,
Одно осталось ухо за виском,
И горло перерезано. В таком

¹⁰⁰Ужасном виде вырос он мгновенно
Передо мной, раскрыв кровавый рот,
И мне сказал: «О, ты, кого не ждет

¹⁰³Пока к себе ужасная геенна,
Ты за грехи еще не пострадал, —
Тебя в земле Латинской я встречал,

¹⁰⁶Когда меня не обмануло сходство.
Ты надо мной имеешь превосходство
В своей судьбе, и если б ты попал

¹⁰⁹В то место, где спускается долина
От Верчелло до Маркаб, тогда
Припомни только Пьера Медичина{159};

¹¹²Не откажись – молю я – от труда
(Для той мольбы есть важная причина),
Не откажись, когда придешь туда,

¹¹⁵Уведомить правдивых граждан Фано{160},
Гюидо дель Кассеро и потом
Ещ Анжионелло ди Каньяно,

¹¹⁸Уведомить обоих их о том,
Что ждет их смерть от хищных рук тирана,
Что, с собственным расставшись кораблем,

¹²¹Насильственно они погибнут в море
На шее с камнем. Вот какое горе
Им впереди придется испытать.

¹²⁴И я скорблю об участи их горькой.
Меж островами Кипром и Майоркой
Такого преступления встречать

¹²⁷Нептуну, вероятно, не случалось
Среди морских пиратов. Этот тать,
Тать одноглазый, ставший управлять

¹³⁰Тем городом, – в котором бы боялась
Тень ближнего собрата побывать, —
К себе на совещанье приглашать

¹³³Сперва обоих граждан этих станет,
А после их предательски обманет,
Так что не нужно будет с той поры

¹³⁶Им ожидать с вершины Фокары{161},
Когда морская буря прекратится,
И воссылать молитвы с той горы».

¹³⁹Я отвечал ему: «Все совершится,
О чем ты просишь; все твои слова
Я передам, поверь мне в том, едва

¹⁴²На землю я вступлю, но согласиться
Ты должен мне на тень ту показать,
Которая не может созерцать

¹⁴⁵Без горечи стен города». Тогда-то
Он руку наложил свою слегка
На челюсть близ стоящего собрата.

¹⁴⁸И рот его раскрыл, но языка
Тот не имел… «Вот он, перед тобою, —
Ответил грешник мне, – увы! судьбою

¹⁵¹Лишился он на многие века
Способности людей всех – дара слова».
То был изгнанник. Цезаря сурово

¹⁵⁴Когда-то он умел в том убедить,
Что человек, на смелый шаг готовый,
Не должен медлить, чтобы победить.

¹⁵⁷Его язык был вырван, и дрожащий
Стоял передо мною Курион{162},
В иные дни советы подававший

¹⁶⁰Столь смелые… Объят был страхом он.
Затем я увидал другие муки
Несчастного. Едва скрывая стон,

¹⁶³Свои почти обрубленные руки
Или верней – обрубки их одни
Он поднял над собою… «Помяни

¹⁶⁶И Моска ты!»{163} – он крикнул мне с тоскою,
А между тем из двух обрубков рук
Кровь на лицо его лилась рекою.

¹⁶⁹Я отвечал, когда он смолкнул вдруг:
«Увы! Всегда у начатого дела
Конец бывает… Многих мук

¹⁷²Причиной для тосканцев были, смело
Тобой произнесенные слова.
От них душа всех граждан наболела

¹⁷⁵И род твой сгиб», – прибавил я. Едва
Я замолчал, несчастный осужденный,
Безумием и горем пораженный,

¹⁷⁸Пропал из глаз, и на других теней
Я стал смотреть и пред собою снова
Увидел то, что в памяти моей

¹⁸¹Живет доныне. Образа такого
Нельзя воображению создать,
И слабо человеческое слово,

¹⁸⁴Чтоб ужас и мой трепет передать.
Передо мной встал призрак безголовый,
Идущий, как другие, в мгле суровой,

¹⁸⁷И, как фонарь, он нес в своей руке
Отрезанную голову. В тоске
Та голова кровавая стонала;

¹⁹⁰Она светильник трупу заменяла, —
То было – два в одном и в двух – один.
Какая сила их соединяла,

¹⁹³Лишь постигает высший властелин.
И голову рукою подымая
Как можно выше, будто бы желая,

¹⁹⁶Чтоб каждый звук услышан мною был,
Тень молвила: «Ты, человек живущий,
Сошедший в мир подземных, адских сил,

¹⁹⁹Ты, по вертепу этому идущий,
Случалось ли тебе когда-нибудь
На муки столь же страшные взглянуть?

²⁰²Бертрам де Борн{164} мне имя. Я тот самый
Коварный, бессердечный и упрямый,
Бесчувственный советник короля, —

²⁰⁵Я клеветник. Лукавя и хуля,
С отцом поссорить сына я решился,
Вторым я Ахитофелем явился,

²⁰⁸Который Абасалона научил,
Чтоб на Давида он вооружился.
И вот за то, что в мире разлучил

²¹¹Я двух людей, столь близких меж собою,
Я с головой своею разлучен
Навечно беспощадною судьбою…»

²¹⁴И далее блуждать пустился он.

Песня двадцать девятая

Десятый вертеп, где находятся алхимики и делатели фальшивой монеты. Два алхимика и их судьба.

¹Мучения бесчисленных теней,
Терзаемых во мраке вечной ночи,
И вид их язв, и горечь их скорбей

⁴Печалью отуманили мне очи,
Так что едва я слезы удержал;
Но мне путеводитель мой сказал:

⁷«Что смотришь ты, не отрывая взора
От призраков? В других вертепах ты
Картиной их мучений и позора

¹⁰Не столько поражен был… С высоты,
Где мы стоим, ты, может быть, желаешь
Их сосчитать под кровом темноты;

¹³Коль это так, то, верно, ты не знаешь,
Что двадцать миль долина заняла,
И ты на ней теней не сосчитаешь;

¹⁶А между тем луна уже зашла, —
Она теперь под нашими ногами, —
А между тем далеко не пришла

¹⁹К концу дорога наша, и путями
Дальнейшими нам суждено идти:
Еще не все изведано здесь нами».

²²«Когда б ты знал, зачем я на пути,
Учитель мой, теперь остановился
И отчего не мог глаз отвести,

²⁵То, может быть, и сам бы ты решился
Меня из этих мест не торопить
И не корил, что я остановился».

²⁸Так я сказал, когда стал уходить
Учитель мой, и я за ним шел следом,
Дорогой продолжая говорить:

³¹«Тебе мой каждый помысел стал ведом.
В той бездне, от которой я не мог
Глаз оторвать, измучен от тревог,

³⁴Я увидал – не мог я ошибиться —
Тень одного из родичей своих.
За тяжкие грехи он там казнится,

³⁷Хоть поздно, но оплакивает их».
«Не обращай ты на него вниманья,
Но обрати вниманье на других,

⁴⁰В Ад сверженных на вечное страданье.
Оставь его. Я видел сам, как он
Из-за моста грозил тебе, взбешен,

⁴³И пальцем на тебя указывал. Случайно
Услышал я, что здесь его зовут
Джери дель Бельо{165}. Занят чрезвычайно

⁴⁶Ты был другим, когда грозил он тут,
И лишь когда с правителем Готфора
Расстался ты, тобой замечен скоро

⁴⁹Был этот дух». Я вновь заговорил:
«За смерть его никто еще доныне,
Учитель мой, из нас не отомстил.

⁵²Вот почему, быть может, в той долине
В негодованье он мне погрозил
И тем еще сильнее возбудил

⁵⁵В моей душе и грусть, и сожаленье».
Так говорили мы и шли вперед
К другой ужасной пропасти, и вот

⁵⁸Взошли мы на такое возвышенье,
Откуда бездна стала нам видна
До самого таинственного дна…

⁶¹Когда ж пришли к последней мы ограде
И грешников увидели опять,
Тогда вкруг нас и спереди, и сзади

⁶⁴Несчастные так начали стонать,
Сливаясь в вопль, в моленье о пощаде,
Что должен был невольно я зажать

⁶⁷Руками уши… Если б из тумана
Собрать все испарения болот
Сардинии, Мареммы, Вальдикьяны{166},

⁷⁰Соединив их вместе в свой черед,
Тогда бы их зловредное дыханье
Напомнило вертеп мне гнусный тот,

⁷³Откуда запах мерзкий исторгался.
Зловонием весь воздух заражался,
Как будто труп за трупом там сгнивал.

⁷⁶Сошли мы на ступень одной из скал,
Откуда вид ужасный открывался
И глаз свободно в бездну проникал.

⁷⁹В той бездне те преступники скрывались,
Которые безжалостно карались
Неумолимым роком за подлог.

⁸²Представить худшей казни я не мог.
Не думаю, чтоб более терзались
Эгины обитатели{167}, в тот срок,

⁸⁵Когда они повсюду отравлялись,
Вдыхая постепенно смертный яд
Зловредных испарений, и склонялись,

⁸⁸Чтоб умереть, и гибли с ними в ряд
Животные… На острове на этом,
Когда про то поверим мы поэтам,

⁹¹Все вымерло, почило смертным сном,
Лишь живы муравьи одни остались.
Но вновь в людей живых перерождались

⁹⁴Те муравьи Юпитером потом…
Такой же точно мертвенной пустыней
Мы шли тогда и видели кругом

⁹⁷Лишь груды тел. Здесь призрак бледно-синий
Лежал на животе; ползком другой
Куда-то пробирался, иль нагой

¹⁰⁰Соседу тихо на спину ложился.
Мы дальше шли; путь труден становился.
Мы стали воплям страждущих внимать,

¹⁰³Которые измученного тела
С земли не в силах были приподнять,
Как будто бы над ними тяготела

¹⁰⁶Невидимая тяжесть. В этот раз
Двух грешников заметил я. Склонясь
Друг к другу, эти призраки сидели,

¹⁰⁹И тело их от головы до ног
Покрыто было струпьями. На теле
Ужасный зуд унять они хотели,

¹¹²В кровь струпья раздирая. Я не мог
Без ужаса смотреть на их занятье.
Нет, конюх, изрыгающий проклятья,

¹¹⁵Чтоб отойти скорее на покой,
Не скреб коня с досадою такой,
Как оба эти адские собратья

¹¹⁸Ногтями струпья начали срывать,
Не в силах боли бешеной скрывать.
Как рыбу с очень крупной чешуею

¹²¹Приходится ножами отчищать,
Так тени осужденных предо мною
Себя скоблили с плачем и тоскою.

¹²⁴И к одному из грешников в тот миг
Вергилий обратился вдруг с речами:
«Скажи мне, дух, который здесь привык

¹²⁷Терзать себя ногтями, как клещами,
Скажи, когда имеешь ты язык:
Латинцев нет ли, грешник, между вами,

¹³⁰И пусть тебе на твой тяжелый труд
Твоих ногтей на целый век достанет,
Чтоб унимать чесотки вечный зуд…»

¹³³«Тебя несчастный грешник не обманет, —
Сказала тень. – Латинцы оба мы,
И призрак наш здесь плакать вечно станет.

¹³⁶Но кто ты сам, сошедший в Царство тьмы?»
И с ним заговорил учитель снова:
«Для человека этого живого

¹³⁹Я перешел чрез целый ряд преград,
Из мрачной бездны в бездну опускался,
Чтоб показать ему подземный Ад…»

¹⁴²Едва ответ учителя раздался,
Как тень одна отторглась от другой,
И каждый грешник, видимо, старался,

¹⁴⁵Приблизившись, заговорить со мной.
Учитель подошел ко мне поближе
И мне шепнул, знак сделавши рукой:

¹⁴⁸«Ты хочешь говорить, так говори же
Что хочешь с ними…» Выслушав совет,
Я начал речь свою: «Пусть много лет

¹⁵¹О вас на свете память сохранится
И вас не позабудет долго свет!
Откуда вы – вы мне должны открыться

¹⁵⁴И, не стыдясь, начните свой рассказ:
Позорное в вертепе наказанье
Вас не смущает пусть на этот раз…»

¹⁵⁷И начала свое повествованье
Тень первая: «В Ареццо я рожден.
Альберо дал однажды приказанье,

¹⁶⁰Чтоб на костре я разом был сожжен{168}, —
И я сгорел. В Аду же очутился
Я не за то, за что был умерщвлен.

¹⁶³Однажды я с Альберо расшутился,
Уверивши его, что я летать
По воздуху, как птица, научился.

¹⁶⁶Но, шутки не умея понимать,
Так было смысла здравого в нем мало,
Меня глупец решился заставлять,

¹⁶⁹Чтоб из него крылатого Дедала
Я сотворил, но так как я не мог
Ему помочь, тогда меня он сжег.

¹⁷²Я муки этой огненной не вынес,
Сюда ж меня неумолимый Минос
Низверг потом, но за другой порок…

¹⁷⁵Нет, я попал в кромешный Ад бездонный.
Проклятою коростой пораженный,
За то, что я алхимик прежде был».

¹⁷⁸Тогда с поэтом я заговорил:
«Едва ли есть народ другой на свете,
Столь суетный, как все сиенцы эти.

¹⁸¹Французы даже суетны не так…»
Другая тень тут выразила мненье,
Чего не мог я ожидать никак:

¹⁸⁴«Для Стрикко{169} только сделай исключенье,
Который мотовства был страшный враг.
Потом отдать ты должен предпочтенье

¹⁸⁷Никколо{170}. Он за то здесь, что открыл
И ввел гвоздику сам в употребленье,
Гвоздику, это чудное растенье.

¹⁹⁰Которое он смело разводил
В родном саду{171}, где дорогое семя
Во всякое плодиться может время.

¹⁹³Потом ты исключить еще забыл
Веселую ватагу, где когда-то
Даньяно{172} расточительный кутил

¹⁹⁶И где неистощимый Аббальято{173}
Умел острот так много расточать…
Когда ж теперь желаешь ты узнать

¹⁹⁹Того, кто о сиенцах судит здраво,
Как сам ты судишь, то имеешь право
Во мне тень Капоккио{174} ты признать.

²⁰²Чтобы скорей набить свои карманы,
Подделывал я золото и слыл
Алхимиком. Я в мире – вспомни – был

²⁰⁵Подобием преловкой обезьяны».

Песня тридцатая

Перед поэтами проносится призрак Мирры. Тень Джианни Скикки бросается на алхимика Капоккио и низвергается с ним на дно вертепа. Другие призраки и упрек Вергилия.

¹Когда на племя фивское была
Разгневана Юнона за Семелу{175}
И в месть свой гнев ужасный облекла,

⁴Тогда Юноной страшному уделу
Афамас обречен был. До того
Юнона обезумила его,

⁷Что он, жену увидя, у которой
В тот час два сына были на руках,
К ней подбежал, с одной его опорой

¹⁰Безумство было, – крикнув: «О, в сетях
Сейчас поймаю с львятами я львицу!..»
Потом с зловещим бешенством в глазах

¹³Он кверху поднял грозную десницу,
Леарха сына за ноги схватил,
Швырнул его он кверху, словно птицу,

¹⁶И об утес несчастного разбил,
А мать с другим ребенком утопилась…
Когда величье Трои закатилось,

¹⁹И царь, и царство в сумраке могил
Нашли покой, тогда в плену скиталась
Несчастная, лишенная всех сил,

²²Гекуба и слезами заливалась
О смерти Поликсены{176}, и потом,
Когда в слезах на берегу морском

²⁵Она труп Полидора отыскала,
То ярость в ней такая началась,
Что, словно пес, Гекуба лаять стала;

²⁸От горести рассудок в ней угас.
Но никогда фивяне иль трояне,
В которых кровь от бешенства зажглась,

³¹В дни мирные, или в военном стане,
Жестоки столько не были, людей
Так не терзали люто, как зверей,

³⁴Подобно двум свирепым привиденьям,
Которые – забыть их не могу —
Крутились перед нами с озлобленьем,

³⁷Кусались, словно вепри на бегу.
Вот тень одна мгновенно наскочила
На Капоккио, з шею схватила

⁴⁰Противника, согнув его в дугу,
И, бороня им землю, потащила
Его с собой. Тогда проговорила

⁴³Тень аретинца мне: «Смотри ты: вот
Джианни Скикки{177} бешеный промчался;
Он в ярости других теней грызет».

⁴⁶«Пусть дух другой, – тогда я отозвался, —
Тебя, как эта тень, не загрызет;
Но чей же призрак это?» И дает

⁴⁹Мне тень ответ: «То Мирры похотливой
Преступная и грязная душа.
Она к отцу любовью нечестивой

⁵²Пылала, в тайных помыслах греша.
Но чтоб отец с ней разделить мог ложе,
Она меняла вид свой, уничтожа

⁵⁵Все прежние черты свои, как тот
Свирепый дух, который уже скрылся.
Плененный кобылицей, без хлопот

⁵⁸Он получить за то ее решился,
Что принял вид Донати, сочинил
Духовную и мертвым притворился.

⁶¹За тот подлог коня он получил».
Когда две тени бешеные скрылись,
Свои глаза туда я устремил,

⁶⁴Где новые преступники роились.
И я одним из них был поражен,
Так что невольно очи опустились.

⁶⁷Похож бы был на лютню очень он,
Когда б из бедер ноги не торчали.
Он страшной водяной был отягчен,

⁷⁰И эти ноги чуть его держали;
Раздутостью пугал его живот.
Стонала тень от жажды и печали,

⁷³И, словно пасть, она открыла рот:
«О, вы, вы, избежавшие страданья,
Которое в вертепе адском жжет,

⁷⁶Прошу вас, обратите же вниманье
Вы на меня, – так говорил дух нам,
Я знаменитый мастер был, Адам{178}.

⁷⁹Огромное имел я состоянье.
Не знал забот, не понимал нужды,
А здесь в Аду одно мое желанье:

⁸²Желаю каплю только я воды.
В моем уме всегда одна картина:
Холмов, цветущих в зелени, гряды,

⁸⁵И с тех холмов зеленых Казентино
Бегут ручьи и падают в Арно…
О них воспоминание одно

⁸⁸На краткий миг во мне не замолкает.
Оно ужасней всяких адских мук,
Ужаснее, чем тяжкий тот недуг,

⁹¹Который вечно здесь меня терзает.
Одно воспоминание о тех
Местах, где совершил я тяжкий грех,

⁹⁴Является моей ужасной казнью,
И вечной мукой, вечною боязнью
Терзаюсь я за то, что выпускал

⁹⁷Поддельные флорины, и за это
Сожжен был я… О, если б отыскал
В Аду я два проклятые скелета

¹⁰⁰Двух братьев… О, Гюидо! Не желал
Я зрелища другого, и его бы
На волны Бранды{179} я не променял.

¹⁰³Те призраки, исполненные злобы,
Которые вокруг меня снуют,
Сказали мне, когда они не лгут,

¹⁰⁶Что в Ад сюда один Гюидо сброшен…
Но для чего теперь о том мне знать?
Вот в чем вопрос! Разит меня как нож он.

¹⁰⁹О, что могу в Аду я предпринять,
Чтоб насладиться делом отомщенья,
Когда мои все скованы движенья…

¹¹²О, если б я хотя был легок так,
Чтоб каждое столетье подвигаться
Вперед мог на единый только шаг,

¹¹⁵То я бы не подумал колебаться
И двинулся б вперед, чтоб отыскать
Во тьме, где души падшие крутятся,

¹¹⁸Того, кого я должен проклинать,
Хотя окружность адской всей долины
И велика… Нельзя мне забывать,

¹²¹Что все мои мученья и кручины
Чрез двух презренных братьев я узнал.
Подделывать фальшивые флорины

¹²⁴Они меня заставили, и стал
Я жертвой их». Но тут спросил его я:
«Не знаешь ли, скажи, кто эти двое,

¹²⁷Которые правей тебя лежат,
Один к другому плотно прижимаясь,
И пар встает над ними, колыхаясь?»

¹³⁰Он отвечал: «Когда сошел я в Ад,
Они лежали здесь, не поднимаясь,
Не шевелясь. Столетий многих ряд

¹³³Им суждено остаться без движенья.
Тень первая – Пентефрия жена,
За клевету достойная презренья.

¹³⁶Другая ж тень, с которою она
Не разлучаться в бездне сей должна, —
Синона{180} тень: то грек, стыда лишенный.

¹³⁹Над ними пар стоит всегда зловонный…»
Тогда одна из этих двух теней,
Услыша приговор бесцеремонный,

¹⁴²Ударила врага рукой своей
По животу отвисшему, и брюхо,
Как барабан, вдруг загудело глухо.

¹⁴⁵Но и Адам ответил ей в тот миг
Ударом по лицу своей рукою,
И был удар не легок, и такою

¹⁴⁸Закончен речью: «Если не привык
И не могу я с места подвигаться,
Зато своей рукой, могу признаться,

¹⁵¹Владею я, и мой удар силен».
И отвечал на то ему Синон:
«Когда при жизни должен был взбираться

¹⁵⁴Ты на костер, тогда твоя рука
Была едва ли столько же ловка,
Как некогда, когда, на диво свету,

¹⁵⁷Чеканил ты фальшивую монету».
«На этот раз ты правду говоришь;
Зато солгал – и ложь все знают эту —

¹⁶⁰Ты при осаде Трои. Замолчи ж!..»
Синон же без ответа не остался:
«Пусть так, пусть я обманывать старался,

¹⁶³А деньгами обманывал ты всех.
Я за один сюда попался грех,
А ты зато в таких грехах попался,

¹⁶⁶Которые не снятся сатане…»
И тень с раздутым брюхом отвечала:
«О деревянном вспомни ты коне,

¹⁶⁹Предатель ненавистный! Разве мало
Тебе того, что вся земля узала,
Как дал тогда преступный ты совет.

¹⁷²Тебя теперь стал презирать весь свет!
Казнись же тем!» «А ты страдай от жажды,
От жажды, от которой не однажды

¹⁷⁵Язык твой будет трескаться и рот,
От той воды поганой и зловонной,
Что, как забор, твой вспучила живот».

¹⁷⁸И отвечал монетчик разъяренный:
«Преступный рот привык ты раскрывать
Лишь для того, чтоб лгать и предавать.

¹⁸¹Пусть, тяжкою болезнью изнуренный,
Я пухну, вечной жаждою томим,
А ты – горячкой огненной палим,

¹⁸⁴И череп твой всегда – воспламененный…
Тебя не стали б долго умолять,
Чтоб зеркало Нарцисса полизать

¹⁸⁷Решился ты…» Я не щадил усилий,
Чтоб уловить теней взбешенных спор,
Вдруг: «Берегись! – проговорил Вергилий. —

¹⁹⁰Заслужишь ты и гнев, и мой укор,
Когда их спором будешь увлекаться».
Я покраснел и опустил свой взор

¹⁹³С таким стыдом, что даже, может статься,
Готов теперь воскреснуть он опять,
Когда я стану вновь припоминать

¹⁹⁶Все, что тогда со мной происходило.
Я словно был охвачен смутным сном,
И хоть вины во мне сознанье было,

¹⁹⁹Но я молчал; певец сказал потом:
«И большая вина твоя была бы
Искуплена столь искренним стыдом:

²⁰²Утешься же! Все люди в мире слабы…
Но если ты еще когда-нибудь
Услышишь спор, достойный лишь презренья,

²⁰⁵Прочь уходи. Совет мой не забудь».

Песня тридцать первая

Путники приближаются к краю глубокого рва, составляющего последний, девятый круг Ада. Немврод, Эфиальт и гигант Антей.

¹Речь, от которой я в одно мгновенье,
Стыд чувствуя, невольно покраснел,
Мне принесла потом и исцеленье.

⁴Таким копьем, как говорят, владел
Ахилл: оно смертельно поражало,
И снова роковые язвы тел

⁷Одним прикосновеньем заживляло{181}.
Мы перешли уже долину бед
И подвигались далее; лежала

¹⁰Над нами мгла: то был ни мрак, ни свет;
Над бездной тьмы там поднималась бездна,
И не могло быть в сумраке полезно

¹³Мне зрение, но слух был поражен:
Такой ужасный трубный звук раздался,
Что заглушил бы гром небесный он,

¹⁶И сквозь туман я разглядеть старался
То место, где гремел незримый рог.
Ему внимая, втайне я сознался,

¹⁹Что сам Роланд сильней трубить не мог
В печальную минуту пораженья
Святого, но несчастного сраженья,

²²Где Карл Великий битву проиграл{182}.
Едва очнулся я от удивленья
И в даль с усильем вглядываться стал,

²⁵Как вдруг мне в ту ж минуту показалось,
Что предо мной в тумане возвышалась
За башней башня. Тихо я сказал:

²⁸«Учитель! Это город, без сомненья,
Я вижу там?» Мне отвечал поэт:
«Обманчиво твое воображенье:

³¹Сквозь эту полутьму и полусвет
Не может человеческое зренье
Проникнуть, и тебе я дам совет:

³⁴Иди вперед, чтоб ближе убедиться,
Как расстоянье может обмануть
Порой наш глаз. Так продолжай свой путь,

³⁷Но чтоб не мог ты очень изумиться, —
Взяв за руку меня, сказал певец, —
То должен ты теперь же убедиться

⁴⁰И истину проникнуть наконец,
Что там не башни видишь сквозь туман ты,
Нет, сын мой, это страшные гиганты,

⁴³Которые в колодезе стоят,
Погружены от пояса до пят…»
Как постепенно в поле начинает

⁴⁶Редеть туман, и глаз наш привыкает
Предметы постепенно различать,
Так точно сам я начал прозревать;

⁴⁹Но, сознаваясь в тайном заблужденье,
Невольный страх я начал сознавать,
Когда яснее стали выступать

⁵²Гиганты предо мной на темном фоне,
Как стены замка Монтереджионе{183}
Покрыты рядом башен по углам,

⁵⁵Так из колодцев стали видны нам
Громадные, как башни, исполины,
Открытые для глаз до половины,

⁵⁸Которым и доныне с облаков
Громами сам Юпитер угрожает.
Сквозь тьму, как сквозь таинственный покров,

⁶¹Передо мной яснее начинает
Обозначаться первый великан:
Я различал лицо его и стан,

⁶⁴Часть живота и руки. Поступила
Природа очень мудро, что опять
Не хочет уже больше создавать

⁶⁷Таких чудовищ страшных и лишила,
О, Марс, тебя земных твоих врагов, —
И если вечно творческая сила

⁷⁰Природы создает еще китов,
Слонов творит, то, рассудивши здраво,
Природы мудрость я признать готов:

⁷³Лишь только тот жить не имеет права,
В ком действуют повсюду заодно
Ум, злость и сила. Людям суждено

⁷⁶Таких страшилищ в мире опасаться:
Никто не может им сопротивляться,
От них найти защиту нелегко».

⁷⁹К гиганту стал я ближе подвигаться.
Его лицо так было велико,
Что, кажется, могло бы показаться

⁸²Не менее верхушки золотой
Над куполом Петра Святого в Риме,
Я задрожал перед фигурой той

⁸⁵Представшего гиганта предо мной.
И остальными членами своими
Пугал он также. Если б за спиной

⁸⁸Гиганта, погруженного по бедра,
Троим фрисландцам разом бы пришлось
Друг другу стать на плечи очень бодро,

⁹¹То все-таки коснуться б до волос
Того гиганта им не удалось{184}:
От плеч его до дна той ямы скверной,

⁹⁴Где он стоял, и меры ж не найти;
То расстоянье пропастью безмерной
Являлось глазу. Молча на пути

⁹⁷Остановился я пред великаном.
Он пасть раскрыл и прокричал тогда нам
Слова, но ни единый человек

¹⁰⁰Их не поймет: «Rafel mai amech
Irabi almi»{185}. Он своей гортанью
Безумной и бессмысленною бранью

¹⁰³Лишь разрешался только иногда.
К гиганту мой учитель обратился:
«Тень жалкая! Труби в свой рог, когда

¹⁰⁶Свой тайный гнев ты выразить решился.
Труби, чтоб этот гнев утихнуть мог.
К твоей груди привязан этот рог…

¹⁰⁹На собственную шею посмотри ты…
Иль все соображения убиты
В тебе давно, бессмысленная тень?

¹¹²На шее у тебя висит ремень,
А на ремне и самый рог повешен!..»
И мне сказал Вергилий: «Ночь и день

¹¹⁵Здесь страждет он, для всех бессильно бешен,
И сам себя проклятью предает.
Он совершил когда-то преступленье;

¹¹⁸О нем ты слышал. Это сам Немврод.
От дикого его столпотворенья
Не понимать народа стал народ,

¹²¹И языков узнали мы смешенье.
Не тратя слов, пойдем вперед пока:
Не может никакого языка

¹²⁴Он понимать теперь в своем томленье.
Да и его никто уж не поймет».
И совершив затем другой обход,

¹²⁷К гиганту мы приблизились другому;
Который мне по своему объему
Казался и ужасней и страшней

¹³⁰И поражал громадностью своей.
Не ведал я, чья воля и чья сила
Гиганта так мучительно скрутила:

¹³³Одна рука привязана к груди,
Другая точно так же назади
Привязанная цепью; цепь сходила

¹³⁶От шеи вниз и тяжело пять раз
Вкруг тела великана обвилась.
«Перед тобой стоит титан надменный, —

¹³⁹Так мой путеводитель мне сказал. —
С Юпитером, царящим над Вселенной,
Помериться он силами желал,

¹⁴²И вот за то наказан здесь, презренный.
Ты Эфиальта{186} видишь пред собой.
Его деянья много прославляли

¹⁴⁵В те времена, когда своей борьбой
Титаны всех богов перепугали.
Его рука, готовая на бой

¹⁴⁸В иные дни и грозная когда-то,
Теперь в цепях, недвижностью объята».
И я сказал поэту: «Если мне

¹⁵¹Возможно посмотреть на Бриарея{187},
То укажи его мне поскорее».
Поэт сказал: «Здесь близко, в стороне

¹⁵⁴Увидишь ты громадного Антея{188},
Свободен он и может говорить;
Он нам с тобой поможет, может быть,

¹⁵⁷На дно скорбей ужаснейших спуститься.
А тот, о ком ты спрашивал сейчас,
В другом вертепе должен находиться

¹⁶⁰Закованный, и вид его в сто раз
Страшнее Эфиальта…» В то мгновенье
Титан зашевелился и потряс

¹⁶³Руками вдруг. Едва ль землетрясенье
Сильнее может башни потрясти,
Как этого чудовища движенье

¹⁶⁶Меня перепугало на пути.
О смерти мысль тогда меня смутила
Сильней, чем прежде; далее идти

¹⁶⁹Не мог бы я, – вся кровь моя застыла, —
Когда б не знал, что связан был титан.
Идти вперед во мне явилась сила.

¹⁷²Мы подошли к Антею. Великан
Из мрачного колодца поднимался
На полторы сажени, но скрывался

¹⁷⁵В колодезе его громадный стан.
И молвил мой учитель исполину:
«О, ты сходивший в славную долину,

¹⁷⁸Где десять сотен львов завоевал,
Где Сципиона слава увенчала
И в бегство обратился Аннибал…

¹⁸¹О, ты, о ком молва не перестала
Еще доныне громко толковать,
Что мог бы ты победу даровать

¹⁸⁴Сынам земли, сражаясь с ними рядом!
Не откажись помочь нам и спусти
В ту бездну нар, где скован вечным хладом

¹⁸⁷И льдом, Коцит недвижен на пути…
Нет, не смотри на нас суровым взглядом,
Не говори, что мы должны идти

¹⁹⁰К Тифею или к Тицию{189}… Смотри же
Без гнева ты на смертного и ниже
Теперь нагнись. Вот этот человек

¹⁹³Еще живет и кончит, вероятно,
Еще не скоро жизненный свой век.
Прославит он тебя неоднократно,

¹⁹⁶Воздаст тебе он похвалу и честь,
Чтоб в светлом мире будущие внуки
Могли твою историю прочесть».

¹⁹⁹Учитель смолк, и, протянув к нам руки,
Гигант Антей (всю силу этих рук
Изведал Геркулес сам в тяжкой муке)

²⁰²И моего учителя взял вдруг.
«Скорей приди теперь в мои объятья,
Чтоб мог тебя с собою вместе взять я», —

²⁰⁵Сказал поэт. В минуту ту Антей
Мне башней Гаризендой{190} показался,
Когда несется облако над ней.

²⁰⁸На миг один я так перепугался,
Что всякий спуск другой бы предпочел,
Который бы нас свел в пучину зол;

²¹¹Но проводник наш тихо подвигался
И, наконец, на дно той бездны снес,
Где в пропасти холодных, вечных слез

²¹⁴Сам Люцифер с Иудою томился…
Над этой мрачной бездною склонился
Антей недолго: голову вознес

²¹⁷И корабельной мачтой распрямился.

Песня тридцать вторая

Дно замерзшей бездны и Коцит. Четыре отделения казни. Два грешника, из которых один грызет голову другого. Вопрос поэта.

¹Мне нужен стих суровый и железный,
Чтоб леденящий ужас передать,
Царящий над последней адской бездной.

⁴Но стих мой слаб, чтоб верно описать
Вселенной дно, юдоль скорбей и срама,
На языке, которым лепетать

⁷Привыкли только дети: «Папа, мама!»
Но пусть теперь помогут музы мне,
Как помогали некогда оне

¹⁰Благому предприятью Амфиона,
Который стены Фив соорудил{191}
Под лирный звук; пусть мир и слез, и стона,

¹³Которых я в Аду свидетель был,
В моих стихах сурово отразится.
О, род людской, успевший погрузиться

¹⁶В подземный мир, который грозен так,
Что страшно говорить о нем решиться, —
О, род людской, сошедший в вечный мрак,

¹⁹Тебе бы лучше было в мир родиться
Баранами иль стадом диких коз!..
Когда на дно колодца опуститься

²²К ногам гиганта грозного пришлось,
И я смотрел вокруг себя тревожно
На стены, на гранитный их откос,

²⁵Тогда услышал голос: «Осторожно
Теперь иди, чтобы пятами ног
Ты раздавить нечаянно не мог

²⁸Голов теней, измученных борьбою».
Я оглянулся быстро, и тогда
Я озеро увидел пред собою,

³¹Застывшее под светлой массой льда,
И озера поверхность ледяная,
Как зеркало, сверкала. Никогда

³⁴На севере течение Дуная
Под толщью ледяной такой коры
Не пряталось, и если б две горы,

³⁷Таберник с Пьетрапаной, обломились
И рухнули на этот адский лед,
То ледяной покров недвижных вод

⁴⁰Не дрогнул бы… Меж страшных льдин томились
Измученные тени. Иногда
Так, квакая, из сонного пруда

⁴³Глядят лягушки осенью несмело.
Сокрыты льдом до тех частей их тела,
Где выступают признаки стыда,

⁴⁶Сидели тени, щелкая зубами,
С опущенным, безжизненным челом,
С стучащими от холода зубами;

⁴⁹Вся горечь мук в молчании немом
В их потускневших взорах выражалась…
Осматриваясь в трепете кругом,

⁵²Я вниз взглянул, где к призраку прижалась
Другая тень, склонившись близко так,
Что волоса обоих, мне казалось,

⁵⁵Перемешались вместе… Тотчас знак
Я подал этим призракам рукою:
«Скажите мне, кто вы? Зачем с такою

⁵⁸Мучительно безмолвною тоскою
Друг с другом стали тесно, грудь о грудь?»
И призраки, чтоб на меня взглянуть,

⁶¹Приподняли чело свое и горько
Заплакали, но на ресницах только
Явились капли жгучих, крупных слез —

⁶⁴Оледенил их тотчас же мороз,
И очи их смежились, замерзая…
Друг к другу так же тесно приставая,

⁶⁷Как две доски, прибитые гвоздем,
И ярости своей не унимая,
Как иногда козел с другим козлом,

⁷⁰Два призрака безумно стали драться.
Тут третья тень с опущенным лицом
И с ухом отмороженным, подняться

⁷³Не в состоянье, стала говорить:
«Зачем на нас так пристально глазеешь?
Иль смелое желанье ты имеешь

⁷⁶Узнать – кто эти тени, может быть?
То знай, что та долина, где струится
Бизенцио{192}, там обе тени жить

⁷⁹Привыкли самовластно; покориться
Им и отцу их старому{193} должна
Была та превосходная страна.

⁸²Одна их мать рождала, и доныне
Не отыскать в Аду во всей Каине{194}
Подобных душ, низверженных под лед,

⁸⁵Где призраки, от стужи мертво-сини,
Склоняются на лоно смерзлых вод.
Не равен по заслугам с ними тот,

⁸⁸Кого Артур сразил одним ударом{195},
Ни тот злодей, которого зовут
Фокаччиа{196}, ни этот, ставший тут,

⁹¹Передо мной в своем безумье яром, —
Сассоло Маскерони{197}. Если ты
Тосканец только, то его черты

⁹⁴Тебе уже знакомы, без сомненья…
И чтоб не тратить больше лишних слов —
Дальнейшие не нужны рассужденья —

⁹⁷Я подскажу тебе, кто я таков:
Камичион де Пацци{198} я. Прощенья
Мне в мире нет, но тьма моих грехов

¹⁰⁰Должна бледнеть пред силой преступленья
Предателя Карлино{199}, и я жду,
Когда его увижу здесь в Аду…»

¹⁰³И сотни лиц передо мной мелькали,
Стонали и от холода дрожали…
Одно воспоминание о нем,

¹⁰⁶Об этом Царстве вечно ледяном,
Где стихла человеческая злоба,
Меня доводит часто до озноба,

¹⁰⁹Когда ко дну спускались глубже мы,
Я трепетал за каждый шаг невольно
От холода и безрассветной тьмы,

¹¹²И вдруг случайно или произвольно,
Ступая меж голов, своей ногой
Ударил я одну из них так больно,

¹¹⁵Что грешник, изнуренный и нагой,
Заплакал и воскликнул так, рыдая:
«За что меня ты топчешь? Никогда я

¹¹⁸Тебя не знал!.. Когда сюда сойти
Решился ты, но только не для мщенья
За страшный бой при Монте-Аперти{200},

¹²¹За что ж меня мучишь?» В то ж мгновенье
Учителю сказал я: «На пути
Остановись, чтоб выйти из сомненья,

¹²⁴Я мог теперь и истину узнать —
Кто эта тень, – потом без замедленья
Я вновь тебя готов сопровождать».

¹²⁷Путеводитель мой остановился,
И к призраку, который изрыгать
Проклятья не устал, я обратился:

¹³⁰«Скажи, кто ты, свой собственный покой
Нарушивший неистовою бранью?»
Тень крикнула: «А кто ты сам такой,

¹³³Столь равнодушный к нашему страданью,
Что попираешь головы теней?
Когда бы ты к числу живых людей

¹³⁶Принадлежал, то слишком бы сурово
Так поступать для существа живого».
«Я жив еще, – я тени дал ответ, —

¹³⁹Когда ты об известности хлопочешь,
То я могу, когда того ты хочешь,
Чтоб долго не забыл тебя весь свет,

¹⁴²Включить тебя в число имен известных…»
«Не нужно мне похвал твоих чудесных, —
Завыла тень. – В кромешной этой тьме

¹⁴⁵Напрасно льстить ты начинаешь мне!..
Не мучь меня и прочь беги отсюда…»
«Кто ты? Ответь, иначе будет худо!»

¹⁴⁸Я закричал, и вмиг моя рука
За волоса схватила тень: «Заставлю
Я говорить тебя иль волоска

¹⁵¹Ни одного на коже не оставлю».
И призрак мне со стоном отвечал:
«Рви ж волоса. Хотя б ты ощипал

¹⁵⁴Всю голову – я не скажу ни слова…»
У грешника стал волоса я рвать
И выдернул их не одну уж прядь,

¹⁵⁷А он, склонивши голову, сурово
Стал лаять по-собачьи. В этот час
Другая тень сказала сзади нас:

¹⁶⁰«Что сделалось с тобою нынче, Бокка?
Иль мало для тебя, что ты жестоко
Зубами научился скрежетать?

¹⁶³Теперь же псам ты начал подражать!..
Кой черт тебя так лаять заставляет?..»
«Теперь умолкнуть можешь ты в Аду, —

¹⁶⁶Тут я сказал, – и к твоему стыду,
За что тебя подземный Ад терзает,
Я в мир теперь рассказывать пойду!»

¹⁶⁹«Прочь! – крикнул он. – Я не боюсь позора,
Но если ты отсюда выйдешь скоро,
То не забудь порассказать о том,

¹⁷²Кто был известен длинным языком.
Скажи, что ты, спустившись в нашу сферу,
Где дышат все прохладным ветерком,

¹⁷⁵Ты видел в ней Буозоде Дуэру{201},
Который слезы горькие здесь льет
На золото французское… А вот

¹⁷⁸(Тебе вопрос предложат, может статься,
С кем ты еще в Аду мог повстречаться),
Вот близ тебя Беккериа{202}, аббат,

¹⁸¹Изменник, обезглавленный когда-то;
Потом немного дальше брось свой взгляд —
В измене два достойные собрата —

¹⁸⁴Джианни Сольданьер{203} и Ганнелон{204},
А вот и Трибальделло{205}. Предал он
Фаэнцу темной ночью». Отступали

¹⁸⁷Мы далее от грешника и вдруг
В одной из ям со страхом увидали
Двух призраков, обледеневших вкруг,

¹⁹⁰Сидевших так, что первый головою
Для головы другого мог служить
Подобьем шапки. Тот, что под собою

¹⁹³К земле успел собрата наклонить,
В его затылок бешено вцепился
Зубами, словно голод утолить

¹⁹⁶Мозгами неприятеля решился.
Тидей{206} так Меналиппа не глодал,
Как этот призрак грыз и пожирал

¹⁹⁹Ту голову и мозгом пресыщался.
«О, ты, который зверством доказал
Всю ненависть к тому, кого терзал,

²⁰²И чьим страданьем гнусно упивался,
Скажи, чем мог тебя он оскорбить,
Чтоб мести я твоей не удивлялся,

²⁰⁵И если точно мог он совершить
Ужасное какое преступленье,
Скажи – и в светлом мире, может быть,

²⁰⁸Я сам ему придумаю отмщенье».

Песня тридцать третья

Рассказ графа Уголино{207}, вместе с детьми уморенного голодом в темнице. Речь Данте о Пизе и дальнейший путь. Предатель монах Альберик.

¹Тогда грызть мозг врага переставая,
От страшной пищи грешник отнял рот;
И, губы волосами утирая

⁴Той головы, сказал мне в свой черед:
«Ты хочешь, чтобы прежнего страданья
Опять я пережил ужасный гнет?

⁷Поверь, о нем одно воспоминанье
Томит меня; но если мой рассказ
Дать может стыд и новое терзанье

¹⁰Преступнику, которого сейчас
Я пожирал, то свой рассказ начну я,
Хотя бы слезы вырвались из глаз,

¹³И прошлое, тревожа и волнуя,
Меня могло смутить и раздражить.
Кто ты и как ты мог сюда вступить —

¹⁶Не знаю я, но говорит мне что-то,
Что флорентинцем должен сам ты быть,
И если так, – то мне пришла охота

¹⁹Тебе свое прошедшее раскрыть.
Во мне ты видишь графа Уголино,
А он, – скорбей земных моих причина,

²²Неумолимой стоящий вражды,
А он – архиепископ Руджиери.
Рассказывать теперь мне нет нужды

²⁵О бешенстве, живущем в этом звере,
О том, как вкрался в душу мою он,
И как потом я им был умерщвлен.

²⁸Но ты не знал, как умер Уголино
И как была мучительно тяжка
Моя, для всех безвестная, кончина.

³¹Узнай о ней и помни, чья рука
Меня так покарала беспощадно,
И почему так злобна и дика

³⁴Моя вражда к проклятому. Я жадно
Следил в тюрьме за скудным светом дня
В пустынной башне. Нынче в честь меня

³⁷Тюрьма та Башней Голода зовется.
Я не однажды видел из окна,
Как вновь являлась на небе луна,

⁴⁰Но долго ль мне в тюрьме жить приведется,
Не ведал я. Вдруг мне приснился сон,
Мне разъяснил все будущее он.

⁴³Во сне мне Руджиери представлялся:
Как будто на охоте он гонялся
За волком и волчатами. Пред ним,

⁴⁶Спустив собак, при виде той приманки,
Неслись с безумным гиканьем своим
Сисмонди, Гуаланди и Ланфранки.

⁴⁹Не в состоянье бегство продолжать,
Волк и волчата стали уставать,
И страшные картины мне приснились,

⁵²Как зубы псов в усталых жертв вонзились
И грызли их и рвали их бока.
За тяжким сном глаза мои открылись.

⁵⁵Ночная тьма казалась глубока,
Еще заря не золотила неба,
Но сердце охватила мне тоска,

⁵⁸Когда, во сне заплакав, стали хлеба
Со мною дети бывшие просить.
Бесчувственным вполне ты должен быть,

⁶¹Когда теперь вполне не сострадаешь
Тем мукам, что почувствовал отец,
И если ты теперь не зарыдаешь,

⁶⁴Когда же ты рыдаешь наконец? —
Мы встали все; уж час тот приближался,
Когда к нам сторож с пищею являлся,

⁶⁷Но я ужасный сон припоминал,
Я верил в этот сон и – сомневался.
Так время шло, и вдруг я услыхал,

⁷⁰Что вход в темницу нашу забивался.
Я пристально взглянул в лицо детей,
Но промолчал, не находя речей.

⁷³Во мне как будто сердце камнем стало,
И слезы не бежали из очей.
Но детский плач меня язвил, как жало…

⁷⁶Мне юный Ансельмуччио сказал:
«Отец, отец, скажи мне, что с тобою?
Зачем же ты смотреть так дико стал?»

⁷⁹Я был измучен внутренней борьбою,
Но не заплакал и не отвечал.
Так день прошел, и новый день настал.

⁸²Когда ж скользнул в темнице нашей снова
Печальный и едва заметный свет,
В лице детей нашел я тот же след —

⁸⁵След выраженья дикого, тупого,
Которое нашли они во мне.
Тогда, склонясь в отчаянье к стене,

⁸⁸Я начал грызть зубами обе руки.
Бессильного отчаяния муки
За голод дети приняли… «Отец, —

⁹¹Они заговорили, – наш конец
Мы встретим безбоязненно и смело,
Когда возьмешь ты в пищу наше тело.

⁹⁴Ты дал нам плоть, возьми ж ее назад…»
И я притих, чтоб вновь их не мучить,
Не видеть их печальный, кроткий взгляд.

⁹⁷Смириться я хотел себя заставить…
Так, страшное молчание храня,
Мы прожили в отчаянье три дня…

¹⁰⁰О, для чего же ты не расступилась
Тогда, земля!.. Четвертый день настал,
Четвертый день семья моя томилась,

¹⁰³Тогда Гаддо безумно застонал,
К моим ногам склоняясь ниже, ниже:
«О, помоги, отец, мне, помоги же!»

¹⁰⁶Так умер он. И я недолго ждал:
В моих глазах и остальные трое
Навеки смолкли… Что я испытал

¹⁰⁹По смерти их!.. Ногами землю роя,
От трупа к трупу ползал я и звал
К себе детей… Три дня я их искал,

¹¹²Лишенный сил, сознания и зренья…
Но голод пересилил наконец
Мою тоску и самое мученье…»

¹¹⁵Здесь был его истории конец.
Тень искосила гневно и сурово
Свои глаза и с яростию снова,

¹¹⁸Как лютый пес, грызть череп начала…
О, Пиза, Пиза! Долго ты была
Стыдом всего пленительного края!

¹²¹Твои соседи, местью не сгорая,
Ленивое спокойствие любя,
Наказывать не думают тебя!

¹²⁴Пусть двинутся Капрайя и Горгона{208},
Плотиной устье Арно перервут,
Пускай река свое поднимет лоно

¹²⁷И погребет в теченье буйном тут
Твоих граждан!.. Вините Уголино
В предательстве при сдаче крепостей,

¹³⁰Но за отца зачем казнить детей?
Ведь у него четыре было сына,
Которых правота для палачей

¹³³Была ясна!.. Вперед мы путь держали
И наконец достигли мест таких,
Где льдины новых призраков сжимали

¹³⁶Мучительно, не так, как всех других,
Они не прямо в прорубях стояли,
Но книзу головою. Слезы их

¹³⁹Другим слезам дорогу преграждали
И, заливая лица тех теней,
На этих лицах тотчас замерзали;

¹⁴²Прозрачной маской впадины очей
У них покрыты были постоянно.
Хотя привык я к стуже, беспрестанно

¹⁴⁵В вертепе лютый холод вынося,
И словно оболочкой роговою
На мне была покрыта кожа вся,

¹⁴⁸Но все же сильный ветер за спиною
Я чувствовал, проговорив: «Поэт!
Подуло ветром, кажется, за мною,

¹⁵¹А думал я, что в воздухе здесь нет
Движения!..» «Придем мы к месту скоро,
Где ты увидишь сам без разговора,

¹⁵⁴Что значит этот ветер». В этот миг
Одна из душ вертепа ледяного,
К нам обратясь, вдруг испустила крик:

¹⁵⁷«О, вы, которым место здесь готово,
Вы, павшие в последний адский круг,
С моих очей тяжелые покровы

¹⁶⁰Сорвите вы, чтоб горести недуг
Мог облегчить я горькими слезами,
Пока опять не станут над глазами

¹⁶³Те слезы постепенно замерзать».
«Готов исполнить я твое желанье,
Когда ты правду станешь отвечать —

¹⁶⁶О том, кто ты, несчастное созданье.
И если с глаз твоих я не сорву
Покрова ледяного, пусть во рву

¹⁶⁹С тобой здесь разделю я наказанье».
Он отвечал: «Мне имя – Альберик{209},
Мой вертоград запущен был и дик,

¹⁷²Давал плоды дурные постоянно,
И финики здесь вместо сочных фиг
Я получаю». «Это очень странно!

¹⁷⁵Ты умер разве?» Он же отвечал:
«Я сам об этом много размышлял,
Но все ж одно могу сказать я смело,

¹⁷⁸Что на земле мое осталось – тело.
Таков уже последний адский круг,
Куда душа сама слетает вдруг,

¹⁸¹Атропоса толчка не дожидаясь.
Чтоб поскорей кору застывших слез
Ты снял с меня, помочь тебе стараясь,

¹⁸⁴Я этот разрешу тебе вопрос:
Когда душа с предательством сживется,
В чем согрешить мне самому пришлось,

¹⁸⁷То тело в лапы беса попадется,
И он над телом властвует, пока
В нем хоть капля жизни остается,

¹⁹⁰И беса власть над телом велика.
Душа же человека улетает
Сюда в ледник, где вечно изнывает.

¹⁹³Взгляни на тень, которая дрожит
Вблизи меня: она сюда слетела,
А между тем души вот этой тело

¹⁹⁶Там, на земле, живет еще… Но вид
Его тебе известен, может статься:
Тебе пришлось с землею расставаться

¹⁹⁹Не так давно. Смотри: ведь это он —
Бранк д’Орио, который заключен
Давно в Аду…» «Не прибегай к обману, —

²⁰²Заметил я, – тебе ль я верить стану,
Когда ты так бессовестно налгал:
Бранк д’Орио еще не умирал,

²⁰⁵До этих пор он на земле, как прежде,
И спит, и ест, и ходит он в одежде…»
Но призрак вновь тогда заговорил:

²⁰⁸«Еще Микеле Цанке не сходил
В вертеп с кипучей, липкою смолою,
Как в тело Бранка бес уже входил…

²¹¹Я все сказал. Теперь своей рукою
Сорви кору с моих застывших глаз».
Но я солгал пред ним на этот раз:

²¹⁴Нечестно поступить с ним было честно…
О, генуэзцы, скоро ли всех вас
Гнать будут в этом мире повсеместно

²¹⁷За то, что добродетель вам чужда,
И в вашей жизни только вам известна
Пороков грязь, коварство и вражда.

²²⁰С романцем развращенным встретил рядом
Я одного из вас теперь, и вот:
Его душа поглощена уж Адом,

²²³А сам он на земле еще живет.

Песня тридцать четвертая

Последний отдел девятого круга Ада. Иуда Искариотский, Брут и Кассий. Выход из Ада у подножия горы Чистилища.

¹«Vexilla regis prodeunt Inferni{210},
Смотри вперед, – сказал мой проводник, —
Когда проникнуть можешь силой взгляда

⁴Сквозь эту тьму». Мрак страшен был и дик.
Едва я различил в ночном тумане,
Через который глаз едва проник,

⁷Подобье странной башни на поляне:
Напоминала мельницу она
С вертящимися крыльями. Заране

¹⁰Дорога показалась мне страшна,
Когда, охвачен ветром, не решался
Я далее идти и укрывался

¹³За спутником, едва не сбитый с ног:
Другой защиты я найти не мог.
Последний круг пред нами открывался, —

¹⁶Я с ужасом слагаю этот стих,
Припоминая новые мученья
Поверженных теней. Я видел их

¹⁹В прозрачном льде застывших без движенья.
Я видел ниц лежащими одних,
Других совсем в отвесном положенье

²²Вниз головою; ноги у иных
Сводились к шее прямо вроде лука…
Мы двигались, не проронивши звука,

²⁵И наконец, мой спутник указал —
Мне на того, кто некогда сиял,
Как гордое, прекрасное созданье.

²⁸«Смотри сюда, – учитель мне сказал, —
Остановись и обрати вниманье:
Вот Люцифер, познавший наказанье,

³¹Вот адский круг, где должен ты собрать
Все мужество, чтоб мог пред сатаною
Ты не дрожать…» Могу ли передать,

³⁴Как замер я, что сделалось со мною,
Как вдруг я стал фигурой ледяною?
Я этого не в силах описать.

³⁷Ни мертв, ни жив я в этот миг казался,
Так пусть читатель сам теперь поймет,
Каков я был, когда я оставался

⁴⁰Без смерти и без жизни!.. Вечный лед
Был погружен до половины груди
Владыки мира скорби… Все мы, люди,

⁴³Скорей бы с великанами земли
И с ростом их помериться решились,
Чем великаны ростом их могли

⁴⁶С его рукой помериться. Явились
Его размеры страшными для глаз.
Действительно казался он для нас

⁴⁹Началом скорби, он, теперь ужасный,
Зловещий, отвратительный на взгляд
И некогда божественно прекрасный;

⁵²Повергнутый за то в проклятый Ад,
Что с Саваофом в дерзкое боренье
Хотел вступить… Отпрянул я назад,

⁵⁵Заметя в нем трех лиц соединенье.
Одно лицо являлось впереди,
И было ярко-красно в то мгновенье,

⁵⁸А остальные два – по сторонам
С средины плеч могучих поднимались
У Люцифера страшного, и там

⁶¹В одну большую голову сливались.
Лицо его – на правой стороне
Казалось с желто-белым цветом мне,

⁶⁴А левое – по цвету походило
На цвет лица людей из той страны,
Где в тростниках струятся воды Нила.

⁶⁷У демона под каждым ликом было,
Как бы у птиц большой величины,
По два крыла, и верно, никогда

⁷⁰Громадней парусов еще не знали
Морские корабли или суда:
Так крылья те размерами пугали.

⁷³Они без перьев были, и тогда
Мышей летучих мне напоминали
Развернутые крылья. Сатана,

⁷⁶По воздуху крылами ударяя
(Среди морей гроза не так сильна),
Производил три ветра, заставляя

⁷⁹Коцит под этим ветром замерзать.
Сам Люцифер не уставал рыдать,
Шестью глазами слезы исторгая,

⁸²И эти слезы, падая из глаз,
С темно-кровавой пеною сливались,
По подбородкам демона струясь

⁸⁵Тройным ручьем… Три пасти раскрывались,
И каждым ртом он грешника терзал
И зубы разом в трех теней вонзал.

⁸⁸Для грешника, который был в средине,
Боль от зубов не так была страшна,
Как от когтей. Когтями сатана, —

⁹¹Припоминаю с ужасом я ныне, —
Всю кожу со спины его сдирал.
«Вот этот грешник, – спутник мне сказал, —

⁹⁴Что более двух остальных страдает,
Иудою Искариотским он
Зовется. Люцифер ему сгрызает

⁹⁷Всю голову, а ноги – видишь, – вон
Болтаются снаружи. Остальные,
Вниз головой повиснувшие тут,

¹⁰⁰Преступники такие же большие.
Налево изнывающий есть – Брут{211}:
Смотри, как он, давно бессильно лют,

¹⁰³Ни слова не промолвивши, крутится,
А тот, который крепко так сложен,
Смотри сюда правее – Кассий он.

¹⁰⁶Но нам пора отсюда удалиться
Затем, что все здесь рассмотрели мы,
А ночь близка… Нам медлить не годится

¹⁰⁹Средь этой непроглядной, вечной тьмы».
Поэту повинуясь, я решился
Обвить его рукой и уцепился

¹¹²В одно мгновенье за плечи, а он,
Когда раскрылись демонские крылья,
Собрал свои последние усилья

¹¹⁵И, дерзостью безумной увлечен,
За сатану руками ухватился
И по бокам косматым опустился,
Скользя меж им и ледяной стеной,

¹¹⁹До самых бедер беса и со мной
(Все для меня казалось непонятно),
Ногами вверх, а головою вниз

¹²²Он быстро опрокинулся обратно
И стал ползти, а я на нем повис…

¹²⁴Мне чудилось, хоть то невероятно,
Что снова возвращаемся мы в Ад.
Что не вперед стремимся, а назад.

¹²⁷Тогда сказал мой спутник, задыхаясь,
Как человек, лишенный сил почти:
«Держись теперь ты крепче, не срываясь.

¹³⁰По одному лишь этому пути
Из царства зол мы можем удалиться.
Нам выхода другого не найти».

¹³³Затем со мной спешил остановиться
Он на одной из выдавшихся скал,
Где на обрыве мог я укрепиться,

¹³⁶А сам передо мной он твердо стал.
Я поднял вверх глаза, воображая
Увидеть Дите так, как он стоял,

¹³⁹И, сам своим глазам не доверяя,
Увидел только ноги сатаны,
Но кверху обращенные… Сгорая

¹⁴²Сомнением – что чувствовал тогда я —
Понять простые смертные должны,
Во мне все мысли сделались темны, —

¹⁴⁵Я был смущен, никак не постигая,
Как миновал я роковую грань.
Тогда сказал путеводитель: «Встань,

¹⁴⁸Пройти еще нам остается много
И будет тяжела еще дорога,
А солнце совершило в небесах

¹⁵¹Уж треть пути». Тогда мы очутились
В подземных, незнакомых мне местах.
Куда лучи дневные не пробились,

¹⁵⁴И глыбы первобытные земли
Передо мной в пещере громоздились.
Я с места встал. «Пока мы не ушли

¹⁵⁷Из этих мест, мое недоуменье
Прошу тебя, учитель, разреши:
Где тот ледник в его оцепененье? —

¹⁶⁰Так говорил поэту я в тиши. —
Как Люцифер мне виден вверх ногами.
Когда сейчас он только был над нами?

¹⁶³Как вечером возможен утра свет?..
Вся голова моя как бы в тумане».
И мне Вергилий дал тогда ответ:

¹⁶⁶«Ты миновал уже черту той грани,
Где Люцифером замкнут темный Ад;
Когда я опрокинулся назад,

¹⁶⁹Ты перешел ту точку роковую,
Тот центр земли, куда со всех сторон
Все тяжести стремятся. Небосклон

¹⁷²Теперь иной над нами; мы иную
Имеем гемисферу над собой;
Она лежит под самой сферой той,

¹⁷⁵Раскинутой над нашею землею,
Под сферою, где прежде умерщвлен
Был тот, что без греха на свет рожден

¹⁷⁸И умер без грехов. Своей пятою
Теперь ты попираешь малый круг,
Джудекке антиподный. Над тобою —

¹⁸¹Теперь есть свет, там – мрак лежит вокруг,
А Люцифер, нам лестницей служивший,
Лежит все там же. В Царство вечных мук

¹⁸⁴Упал он с Неба, ужасом смутивший
Земную глубь, и, отступив назад,
Земля покрылась морем, где, застывший

¹⁸⁷От холода, всегда недвижен лед.
Ад – пустота, холодная могила,
И место то, которое нас ждет{212},

¹⁹⁰От проклятого тоже отступило
И сделалось особою горой».
Внутри земли, под каменной корой

¹⁹³Одно есть место: трудно б очень было
Его найти, когда бы ручейка
Журчание его нам не открыло,

¹⁹⁶Иначе тьма была так глубока,
Что далее идти бы невозможно…
В том месте, где ручей бежал, была

¹⁹⁹С расселиной наклонною скала,
В расселину прошли мы осторожно:
Земная жизнь к себе нас вновь звала,

²⁰²Скользили мы без отдыха над бездной,
И наконец над нами в вышине
Сверкнул небес прекрасный купол звездный,

²⁰⁵И снова улыбнулись звезды мне.

Конец Ада

Чистилище

Песня первая

В этой первой песне поэт рассказывает, как он встретился с тенью Катона Старшего (Утического), от которого узнал, что ему нужно было делать, и затем в сопровождении Вергилия направился к морскому берегу. Когда они подошли ко взморью, Вергилий умыл лицо своего спутника росой и увенчал его голову скромным тростником, по совету Катона.

Продолжить чтение

Читать бесплатно другие книги:

Два в одном. Под чужим именем

Сухинин Владимир

Молодой русский паренек по ошибке своего ангела-хранителя угодил в тело человека из другой вселенной...

Ад под ключ

Андреева Наталья

О героях нашего времени спорят много. А есть ли они вообще? Что тут сказать? Какое время, такие и ге...

Волчья река

Кейн Рейчел

БЕСТСЕЛЛЕР WALL STREET JOURNALБЕСТСЕЛЛЕР USA TODAYБЕСТСЕЛЛЕР AMAZON CHARTSПродолжение цикла «Мертвое...

Академия темного принца

Геярова Ная

Меня прокляли. И теперь по ночам я обращаюсь в дракона!Мне удалось узнать, что проклятие может быть ...

Высшая правовая магическая академия. Ловушка для высшего лорда

Гришаева Маргарита

Легко ли обмануть окружающих?Легко, если ты уже давно и успешно отыгрываешь свою роль, а к тебе не с...

Высшая Школа Библиотекарей. Магия книгоходцев

Завойчинская Милена

Кто бы мог предположить, что поздние посиделки в закрытой библиотеке, схватка с книжным вором и прос...