Девушка из песни Скотт Эмма

4

Миллер

– Привет!

Я поднял взгляд и увидел приближающуюся Вайолет. Сердце глухо забилось, каждый удар походил на тычок в старый синяк. Она была так прекрасна в лучах позднего летнего солнца, поблескивавших в ее иссиня-черных волосах. Ее темно-синие глаза сегодня казались мрачнее, несмотря на лучезарную улыбку.

Что-то не так.

Она плюхнулась на траву рядом с камнем, на котором сидел я.

– Привет, – произнес я, держа ручку для инъекций инсулина. – Только собирался уколоться. Решил, что стоит дать новичкам пищу для разговоров. Все-таки первый день в школе.

Ви слабо улыбнулась. Она знала, что я выдержал череду глупых насмешек: типа я наркоман, который нагло ширяется среди бела дня. К черту этих придурков, если они думали, что я буду прятаться по туалетам, чтобы принять лекарство, которое поддерживало во мне жизнь.

Мне приходилось распределять инъекции по всему телу, чтобы не колоть много раз в одно место. Сегодня я закатал короткий рукав своей футболки.

– Погоди, дай угадаю дозу, – произнесла Вайолет. – Для практики.

Она заглянула в мой контейнер с обедом: бутерброд с ветчиной, несколько ягод клубники, пакет попкорна, бутылка воды.

– Похоже на сорок граммов углеводов, потому… четыре единицы инсулина.

– Верно, доктор Эм, – ответил я и сделал себе укол.

Ввел лекарство под кожу, и жалящая боль от иголки стала терпимее. Когда я убрал ручку в футляр, Вайолет протянула мне ланч, хотя я не стал есть сразу; нужно подождать несколько минут, пока начнет действовать инсулин.

– Как проходит первый день? – спросила Ви. Она прищурилась, разглядывая темные круги под моими глазами. – Что случилось? Ты в порядке?

– Нормально. Просто тяжелая ночка. – Я смерил ее угрюмым взглядом, просившим не давить. У меня не было настроения разговаривать о новом мамином хахале. – Я собирался спросить у тебя о том же.

– Что ты имеешь в виду?

– Да брось, Ви. Это же я.

Она грустно улыбнулась.

– Ты, наверное, экстрасенс.

– У тебя на лице все написано, – ответил я. «Мне знакома каждая черточка». – Из-за родителей?

Она кивнула.

– Прости за прошлый вечер.

– Это они должны извиняться, – мрачно ответил я. – Они сказали, из-за чего устроили этот цирк?

– Не совсем, но у меня есть подозрения. Думаю, мои сбережения на колледж тают. Или, возможно, уже иссякли.

У меня округлились глаза.

– Вот дерьмо. Ты уверена?

– Я ни в чем не уверена. – Она махнула рукой. – Все нормально. Если это правда, я справлюсь. Подам заявку на стипендию и постараюсь сделать все возможное.

– Не подавляй эмоции, Ви. Это же важный вопрос, черт подери. Рассчитывать на свободу, а получить двести тысяч долга? Даже больше, учитывая, что ты собираешься стать хирургом. Если чувствуешь злость, ты имеешь на нее полное право.

– Я не могу злиться на них за это, – ответила она. – Мне стыдно, да и к чему хорошему приведет? Я сказала, что возьму кредит…

– Да тебе придется взять все кредиты мира, чтобы покрыть расходы за медицинскую школу, но под низкий процент обычно дают только бедным детям вроде меня.

– Умеешь утешить, Миллер, – произнесла она, и в уголках ее глаз заблестели слезы. – Мне даже неизвестно, насколько все серьезно. Может, даже нет смысла на этом зацикливаться.

Я прикусил язык. Вайолет смотрела на мир с надеждой и улыбкой, а все трудности встречала лишь еще большим усердием. Я восхищался этим качеством в ней. Черт возьми, я ему завидовал. Но от этого мое желание защитить ее от любой напасти становилось только сильнее.

«Я заплачу за ее колледж. Каждый чертов пенни».

Помолчав, она жизнерадостно поинтересовалась:

– А ты не думал, чем займешься после школы?

Я пожал плечами, как будто действительно не размышлял об этом.

– Собираюсь свалить отсюда к чертовой матери и заняться музыкой.

Ее улыбка дрогнула, как и всегда, когда я упоминал об отъезде из Санта-Круза.

– Ты же понимаешь, что сначала стоит поиграть перед настоящей публикой, прежде чем станешь музыкантом?

– Так и сделаю. Когда мне захочется.

– Как насчет этой субботы? На вечеринке Ченса Блейлока?

Я отложил еду и посмотрел на Вайолет.

– Хочешь, чтобы я стал одним из тех придурков, которые без приглашения припераются с гитарой на вечеринку? Солидный план.

Она рассмеялась и толкнула меня локтем в колено.

– Заткнись. Люди начнут из штанов выпрыгивать, только чтобы тебя услышать. Ты же неограненный алмаз! Иначе тебя никогда не заметят!

Я ухмыльнулся и сделал глоток воды.

– Ну да. Потом ты предложишь мне нацепить фетровую шляпу и объявить о своем присутствии громким, претенциозным кавером на «Wonderwall»[5]. Это точно укрепит мою репутацию рок-звезды.

Ви звонко расхохоталась, но затем ласково добавила:

– Если позволишь им услышать, как ты играешь… если они услышат твой голос, они полюбят тебя. Да и как иначе?

«Я не знаю, Ви. Почему бы тебе не ответить?»

Я напрягся от внезапной горечи и отвел взгляд.

– Я им ничего не должен.

Вайолет начала было спорить, но тут прозвенел звонок, и обед закончился. Студенты высыпали из кафетерия.

Она встала и отряхнула попку от травы.

– Пойдешь со мной в класс?

– Иди сама, – ответил я. – Нужно доесть, иначе часы снова сойдут с ума.

– Ладно. И я знаю, как тебе все это не нравится, но пообещай, что хотя бы подумаешь о том, чтобы прийти на вечеринку? Даже если не будешь играть, я хочу, чтобы ты там был.

«Ни за что».

– Я подумаю.

Она просияла.

– Отлично. Увидимся позже. Или вечером? Ты придешь?

«И это тоже ни за что».

– Сегодня вечером мне надо работать.

– Ох. Ладно. – Она слабо улыбнулась. Печально. – Ну… не пропадай.

– Не буду.

Она ушла, явно неохотно. Мне хотелось последовать за ней. Хотелось каждую гребаную секунду дня проводить рядом. Но после прошлого вечера все изменилось. Отсутствие надежды на отношения…

Это уже слишком тяжело.

Следующие несколько дней нового учебного года прошли, к счастью, без происшествий. Пока что. Начиная со средней школы, я как минимум раз в месяц ввязывался в драки. После больницы сплетни и слухи просто преследовали меня.

А еще Фрэнки Дауд и его банда придурков.

Вайолет ужасно переживала из-за того, что все узнали о моей жизни в машине.

– Но разве был выбор? – спрашивала она. – Позволить тебе умереть у меня на руках?

Мне это не казалось таким уж ужасным.

Когда я в первый раз пришел домой с разбитой губой и опухшим глазом, мама лишь на мгновение оторвалась от телевизора во время короткого перерыва между работой в химчистке и сменой в круглосуточном кафе.

– Борись, Миллер. Борись, или я больше не хочу об этом слышать.

Поэтому я боролся, хотя и рисковал сломать пальцы и потерять ловкость, необходимую для игры на гитаре – мой билет из этой дерьмовой жизни.

Жизни, которая, благодаря гребаному Чету Хайленду, стала еще дерьмовее. Как я и боялся, он стал постоянным оккупантом на нашем диване и в маминой кровати; мне приходилось спать с подушкой на голове, чтобы не слышать скрип пружин.

Хуже того, мама, похоже, бросила вторую работу, чтобы больше времени проводить с Четом. Он же пробивал брешь в нашем и так скудном бюджете и ничего в него не вносил. Несмотря на обещание, он не прекратил воровать мою еду, а мама, похоже, была не в силах на него повлиять. Самым популярным продуктом в нашей квартире стало пиво. Сигареты не отставали.

– Как долго он здесь пробудет? – шепотом спросил я у мамы на утро четвертого дня в школе. Я прокрался в ее комнату, когда она готовилась к работе в химчистке, а Чет в гостиной смотрел шоу «Цена удачи».

– Столько, сколько я захочу, – ответила она. – Не доставай его, Миллер.

– Господи, мам, да он настоящий паразит. У него вообще есть работа? Он?..

Мама придвинулась ближе и впилась в меня взглядом своих карих глаз.

– Не доставай его, Миллер, – снова повторила она свистящим шепотом. От нее пахло сигаретами. – Ты слышишь? Не делай этого.

– Но, мама…

– Я устала, милый. Просто ужасно устала. – Она слабо улыбнулась и сжала мою руку. – Ты опоздаешь в школу.

Я вышел, не сказав больше ни слова. В гостиной Чет наблюдал, как я собираю еду и лекарства на день.

– Идешь в школу, сынок? – спросил он с натянутой улыбкой. Он специально так меня называл, чтобы подразнить. Забрасывал удочку, проверяя, не начну ли огрызаться.

Я вздернул подбородок.

– Ага. А потом на работу. Ты ведь знаешь, что такое работа? Место, где зарабатывают деньги, чтобы потом ими оплачивать счета и продукты.

– Умничаем, да? У тебя острый язык. – Он ухмыльнулся. – Что случилось? Папаша не научил хорошим манерам перед тем, как свалил?

Я почувствовал, как во мне затрещал и дал сбой какой-то внутренний человеческий механизм, благодаря которому мы, несмотря ни на что, продолжаем двигаться дальше. Меня захлестнули ярость и чувство унижения. Я вспомнил слова Вайолет о том, что наш выпускной год будет лучшим.

Чушь. Чушь собачья.

Чет мрачно усмехнулся.

– Теперь я понимаю, почему он ушел.

– Да пошел ты!

Из коридора донесся удивленный вздох. Мама уставилась на меня и покачала головой. Я молча взглядом умолял ее избавиться от этого мужика, пока он окончательно не вцепился в нас. Как клещ, который впивается так глубоко, что не вытащить.

Мама открыла рот, но тут же закрыла. Я направился к двери.

– Лучше следи за своим языком, сынок, – донеслось мне вслед, когда я вышел в утренний туман.

– Ага, конечно. Лучше последи за своим.

Обычно я ездил в школу на автобусе, но в это серое утро решил пройтись пешком, позволяя холодному воздуху остудить ярость. Солнце уже встало, когда я добрался до центрального входа школы Санта-Круз. Стоило мне шагнуть на первую ступеньку, как раздался звонок на урок.

Перед зданием администрации стоял заместитель директора Чаудер, засунув руки в карманы серого костюма.

– Поторопитесь, поторопитесь, мистер Стрэттон. Вы опоздаете.

Я опустил голову и пошел дальше, мимо шкафчиков и дверей классов. Первым у меня был английский, и он проходил в конце открытого кампуса на зеленом от травы холме, откуда открывался вид на оркестр и научные кабинеты.

Занятие уже началось. Мисс Сандерс смерила меня строгим взглядом, но не стала прерывать лекцию о «Великом Гэтсби», которого мы должны были прочесть летом. Единственное свободное место оказалось рядом с Фрэнки Даудом.

Ну естественно.

Долговязый парень вытянул ноги, светя стесанными коленками из-под удлиненных шорт, которые вечно сползали до середины задницы. Он взмахом головы убрал с глаз прядь рыжих волос и ухмыльнулся мне.

– Почему опоздал, Стрэттон? – прошептал он. – Машина не заводилась?

– Отвали.

Он засмеялся, высунув язык, как обезумевшая гиена. Я слегка сжал кулак – никаких драк и синяков. Но понимал, что к концу этого гребаного дерьмового дня без них не обойтись.

– Фрэнки, – окликнула мисс Сандерс. – Раз уж ты такой разговорчивый, может быть, ответишь мне? В этом романе Фицджеральд неоднократно упоминает про пепел и пыль. Мужчины с пепельно-серыми волосами, пыль, покрывающая все вокруг, – от автомобилей до самих персонажей. Как думаешь, что это символизирует?

– Э-э… наверное, это намекает на что-то старое или… ну типа того.

Несколько студентов засмеялись, а Фрэнки торжествующе стукнулся кулаками с другом.

Мисс Сандерс поджала губы.

– В следующий раз постарайся хоть немного подумать, ладно? – Она взглянула на меня. – Миллер? Не хочешь попытаться?

Несколько пар глаз с любопытством повернулись ко мне. Фрэнки явно насмехался. Я никогда не вписывался сюда. Все четыре года. Я так и остался мальчишкой, который жил в машине и чуть не умер после того, как описался на заднем дворе Макнамары.

– Он пишет, что повсюду оседает пыль, – произнес я. – Потому что так и есть. Она оседает на всем гребаном городе. На школе. Даже залетает в дом. И от нее невозможно избавиться.

Мисс Сандерс кивнула, проигнорировав бранное слово и раздавшееся следом хихиканье.

– И что, по-твоему, это значит?

– Что нет никакой надежды.

Меня подкараулили во время физкультуры, когда я шел к своему шкафчику.

Несмотря на все расчеты и предосторожности, после пробежки показатели упали. Я все еще как придурок был одет в спортивную одежду – белую футболку и желтые шорты. Мой шкафчик маячил в десяти футах, когда из-за угла появились Фрэнки и двое его приятелей.

– Черт бы все побрал, – пробормотал я. У меня дрожали руки и голос, а часы тревожно пищали.

– Ну-ка, кто это тут у нас? А тренер Мейсон знает, что ты забиваешь на физкультуру, чтобы кольнуться, Стрэттон? – поинтересовался Фрэнки, преграждая мне путь. Двое его друзей, Майки Гримальди и Тэд Бреннер, встали позади меня.

– Отвали, Дауд, – бросил я и попробовал протиснуться мимо него.

Он оттолкнул меня, и я споткнулся.

– Твоя мамаша все еще кувыркается с клиентами? – спросил Фрэнки, хихикая, и со всех сторон раздались грязные смешки.

– Не знаю, – закипал я, сердце бешено колотилось, а руки тряслись так сильно, что мне пришлось засунуть их под мышки. – Почему бы не спросить у твоего отца?

Глаза Фрэнки на мгновение вспыхнули, но потом он рассмеялся.

– Ты прав. Он должен знать, ведь это часть его работы – убирать с улиц проституток.

Перед глазами помутнело от ярости, но меня уже пошатывало.

– Ты неважно выглядишь. Вот-вот опять обоссышься?

Часы непрерывно пищали, а мышцы ног словно превратились в вату. Я снова попытался пройти мимо, зная, что это бесполезно. Обычно в драке с Фрэнки Даудом я сторицей возвращал все удары, но сейчас я едва держался на ногах.

– Убирайся к чертовой матери с дороги.

– Мне и здесь хорошо, – заявил Фрэнки, скрестив руки на груди. – Немного любопытно, что произойдет дальше.

Его друзья заерзали и огляделись.

– Эй, Фрэнки, он действительно хреново выглядит, – заметил Майки. Тэд кивнул.

– Ага, и у него эта пищалка…

– Нет, с ним все в порядке, не так ли, Стрэттон? – Фрэнки обхватил меня за шею. – Все еще ходишь с этой маленькой штуковиной в кишках? Что будет, если ее вытащить? Ну просто разглядеть поближе.

– Чувак, – снова окликнул Майки.

– Приятель, хреновые дела, – добавил Тэд, хотя ни один из них не двинулся, чтобы помочь мне.

Собрав все силы, я сжал руку в кулак и ударил Фрэнки под подбородок. Челюсть со стуком захлопнулась, и он отпрянул от меня, брызгая слюной и матерясь.

– Ах ты уфлюдок! – Он сплюнул красный сгусток. – Я на хрен прикуфил фебе яфык.

Через секунду он бросился на меня с ударом, от которого у меня не было сил увернуться. Внезапно кто-то бесцеремонно оттолкнул меня в сторону и вмазал кулаком Фрэнки прямо в нос. Раздался громкий хруст.

Повисло молчание, прерываемое отфыркиванием и руганью Фрэнки. Все уставились на появившегося из ниоткуда крупного темноволосого парня. На нем были рваные джинсы, потертые армейские ботинки, и он возвышался над всеми нами на добрых три дюйма. Выцветшая футболка открывала татуировки на бицепсах и на одном предплечье. Он был похож на беглого заключенного, а не на старшеклассника.

«Может, так оно и есть. Вернулся отомстить за то, что отец Френки посадил его за решетку».

Но под мышцами и татуировками, за холодным взглядом серых глаз, обращенных на Фрэнки, я видел юношу. Его переполняла сила, готовая выплеснуться через край…

У вице-президента Чаудера срабатывало шестое чувство на неприятности в его кампусе; он словно призрак материализовался позади нас.

– Что все это значит?

– Уфлюдок фломал мне нос, – гнусаво пропыхтел из-под ладони Фрэнки.

Чаудер презрительно поджал губы, глядя на сочившуюся сквозь пальцы Фрэнки кровь.

– Сходи к медсестре, Дауд. – Он пристально посмотрел на новенького. – Мистер Венц, в мой кабинет. Остальные возвращайтесь в класс.

Наконец его внимание привлек писк моих часов. Он окинул меня взглядом с головы до ног.

– С тобой все в порядке?

– Да, конечно. Лучше не бывает.

Я оттолкнулся от стены и сумел-таки добраться до своего шкафчика и поднять уровень сахара в крови, прежде чем впасть в гребаную диабетическую кому. Я задавался вопросом, откуда, черт возьми, взялся этот парень.

Долго гадать не пришлось. Быстро распространились слухи, что какой-то новенький ударил Фрэнки по лицу. К концу дня я узнал, что Ронан Венц переехал сюда из Висконсина две недели назад. Он прогулял первые дни в школе, и теперь его отстранили.

Я тоже забил на оставшиеся занятия, чтобы дождаться, когда он выйдет из кабинета Чаудера.

– Тебе не стоило делать это для меня, – произнес я, шагая рядом с ним, когда он шел по центральной дороге школы.

– Я сделал это не для тебя, – ответил Ронан. Его голос был низким и глубоким, а взгляд прикован к дороге под ногами.

– Тогда зачем?

Он пожал плечами в своей поношенной джинсовой куртке, с искусственной овечьей шерстью внутри. У него была такая же потрепанная одежда, как и у меня. Она не была намеренно потерта или порвана по задумке дизайнера. Я не понимал, почему богатые дети хотят одеваться как бедные и при этом издеваются над ними только за то, что они бедные. Но такова школа жизни.

Мы продолжали вместе идти по улице, он направлялся в сторону моего района, и я догадывался, что мы соседи.

Ронан мельком на меня взглянул.

– Это правда, что ты жил в машине?

Меня обдало жаром, и я отвел взгляд.

– Ты пробыл в кампусе всего десять минут и уже услышал об этом? Новый рекорд. Да. Давно. Но, кажется, никто не может об этом забыть.

– Тогда заставь их забыть.

– Как?

Он снова пожал плечами.

– У того парня, которого ты ударил, отец – коп.

Ронан скривил губы в улыбке, которая больше походила на оскал.

– Да пошли они оба.

– Что-то имеешь против копов?

Он ничего не сказал, и мы пошли дальше.

Мы оказались в моем районе ветхих цементных коробок с ржавыми железными решетками на каждом окне. Ронан остановился и уставился на угловую квартиру на втором этаже. Сквозь драную сетку на окне слышался рев телевизора.

– Это твоя?

Он кивнул.

– А моя в квартале отсюда.

Он не двинулся с места, и меня охватило странное чувство. Словно озарение свыше, которое обычно возникает, если слова песни так идеально ложатся на музыку, что кажется, будто они исходят не от меня.

«Показать ему хижину».

– Тебе нужно домой? – спросил я.

– Домой… – презрительно выплюнул он это слово. – Нет.

Я кивнул. Между нами было почти телепатическое понимание.

– Иди за мой.

– Нашел четыре дня назад, – заявил я. – С тех пор прихожу сюда каждую ночь. После работы.

– Что? – Ронан повернулся вокруг своей оси. Его крупное тело заполнило практически всю комнату. – А где работаешь?

– В Галерее игровых автоматов на Набережной.

Ронан кивнул и сел на скамейку.

– Отсюда видно океан, – почти с нежностью произнес он хриплым голосом.

– Да, это здорово. Хорошее место, чтобы просто…

– Убраться подальше от всех?

– Именно.

– До этого ты выглядел больным. – Он кивнул в сторону моего запястья. – Что это за часы? Почему они пищали?

– Это датчик. У меня упал уровень сахара в крови. – Я приподнял футболку, чтобы показать устройство. – У меня диабет.

Ронан кивнул, а затем на его губах внезапно расплылась улыбка, и он прикрыл ее ладонью.

– Что смешного? – спросил я, не обращая внимания на болезненно сжавшееся сердце.

Возможно, я ошибся в Ронане. Просто еще один придурок…

Он покачал головой.

– Я дружил с одной девочкой, когда был ребенком… лет в пять. – Его плечи начали сотрясаться от смеха, неудержимо накатившего на него, как приступ кашля. Казалось, это застигло его врасплох. Как будто прошла целая вечность с тех пор, как он смеялся в последний раз. – Ее тетя была диабетик. Девчонка называла ее диа-ба-титьки.