Слишком много привидений Забирко Виталий

Глава 7

Четвертый дом на улице Островского оказался одной из тех самых типовых панельных, пятиэтажек, миллионы которых были понастроены в шестидесятые годы по всей стране и вполне заслуженно именовались «хрущобами» из-за чрезвычайно тесных комнатушек. Точно в таком доме жил и я. Шофер въехал во двор и остановился у крайнего подъезда. Я помог Люсе выбраться из машины, затем склонился к водителю.

— Спасибо, — сказал я застывшему манекену за рулем. — Сколько с меня?

Вместо ответа он рванул с места так, что меня чуть не прихлопнуло дверцей. При выезде со двора машину занесло, и я услышал из открытого окна такси отборный мат. Типа того, каким извращенным способом я, преждевременно рожденный сын чрезвычайно порочной самки из отряда собачьих, должен был свои, испражненные вместе с человеческими миазмами деньги дефлорировать в Рыжую Харю. Все-таки шофер оказался не зомби, а обыкновенным русским человеком. И реагировал на трансцендентные шуточки в соответствии с менталитетом.

— Вот ты и дома. — Я протянул Люсе сумочку.

— Что? — переспросила она, безуспешно пытаясь непослушными пальцами привести в порядок разорванную юбку. Получалось у нее плохо: движения были заторможенные и неуклюжие. Не столь уж чудодейственным средством оказалось снадобье Рыжей Хари. Ничем не лучше транквилизатора.

Люся шагнула к подъезду, пошатнулась, я поддержал ее под локоть.

— В какой квартире живешь?

Она посмотрела на меня долгим взглядом, пытаясь осмыслить сказанное мною.

— Восьмая, второй этаж…

Честное слово, таскать шкафы по лестничным пролетам проще, чем вести девушку в полубессознательном состоянии. Хотя, не скрою, обнимать за талию податливое тело было приятно.

Самостоятельно открыть дверь она тоже оказалась не в состоянии. Я нашел в сумочке ключи, открыл дверь. Квартира была точной копией моей — небольшая однокомнатная клетушка, только планировка зеркальная.

— Сейчас заварю чай, — сказал я, усадив девушку на табуретку в кухне. — Попьешь, станет легче, и будешь бай-бай.

Никаких глупых мыслей в голове не было. За сегодняшний день я и сам порядочно вымотался, потому и решил: как только напою ее чаем, тут же ретируюсь. До моего дома отсюда минут пятнадцать ходьбы.

Пока закипал чайник, я порыскал по навесным шкафчикам. Нашел и чай в металлической коробке, и, как надеялся, аптечку. Коробку поставил на стол, взял из аптечки ампулу нашатырного спирта, раздавил, смочил ватку и повернулся к Люсе.

Девушка сидела на табурете, привалившись спиной к стене, и была похожа на забытую в песочнице куклу. Ноги бесстыдно раскинуты, руки висят, голова запрокинута и повернута вбок. Рот чуть приоткрыт, глаза бессмысленно смотрят в никуда.

Я шагнул к ней, протер ваткой виски, поводил под носом.

Она встрепенулась, вяло замотала головой.

— Не надо…

Я снова провел ваткой под носом.

— Не надо… — захныкала она, как ребенок, неуклюже отмахиваясь.

Когда я попытался еще раз поднести к ее лицу ватку, она перехватила мою руку.

— Не надо… Мне уже лучше…

— Вот и хорошо, — сказал я. — Пойди умойся холодной водой.

— Д-да… — запинаясь, согласилась она и с трудом поднялась.

Пока в ванной шумела вода, я ополоснул заварочный чайник, засыпал гранулированный чай, залил его кипятком, окутал чайник полотенцем и стал сервировать стол. Чашки, блюдца, ложки, сахарница…

— В холодильнике сыр, масло… — услышал я слабый голос девушки и поднял голову.

Люся стояла в проеме кухонной двери, прижимая к синяку на скуле мокрое полотенце. Стояла босиком, на ней был коротенький махровый халат. Совсем иное впечатление, чем пять минут назад, когда она сидела на табурете, производили ее голые ноги. Тогда Люся ничего, кроме жалости, не вызывала, а вот теперь…

— Есть хочешь? — спросил я, поспешно переводя взгляд с ее ног на лицо.

— Приготовь… — попросила она и ушла в комнату.

Я открыл холодильник, достал масленку, пакет с сыром… И тут услышал, как в комнате мультипликационными голосами забубнил телевизор.

«Вот черт! — в сердцах выругался я. — Только этого не хватало!» Оставалось надеяться, что, пока я на кухне, с телевизором никаких штучек твориться не будет. Но надежда была весьма призрачной.

Готовя бутерброды, я прислушивался. За две минуты Люся перебрала пять ночных каналов, и мне это очень не понравилось. Похоже, мои опасения сбывались.

Быстренько покончив с приготовлением бутербродов, я вошел в комнату. Люся сидела в кресле, обеими руками держала перед собой пульт управления и то и дело щелкала им, нацелившись на экран. Небольшой телевизор стоял в углу на письменном столе и мигал программами. Единственным, что не менялось, был мультипликационный красный краб, который, явно издеваясь над Люсей, резвился, выпрыгивая из экрана на столешницу при очередном переключении, а затем снова впрыгивая в кадр. При этом переполох в ночных программах он вызывал нешуточный, словно многосерийные мыльные оперы крутились «вживую», а не были сняты в Латинской Америке как минимум два десятка лет назад.

— Испортился, — не оборачиваясь, сказала Люся. — На всех программах один и тот же дурацкий мультик…

— Люся, — сказал я, загораживая экран, — идем ужинать.

— Погоди, — возразила она, — сейчас переключу…

— Люся, — настойчиво повторил я, — чай стынет. Затем отобрал пульт управления и поднял девушку с кресла за локти.

У меня возникло странное ощущение, что с экрана телевизора кто-то смотрит мне в спину тяжелым, изучающим взглядом. Я щелкнул клавишей на пульте, экран погас, но ощущение пристального взгляда в спину осталось.

— Идем ужинать.

— Но как же… — Люся попыталась глянуть на телевизор через мое плечо.

И тогда я не придумал ничего лучшего, как охватить ее голову ладонями, повернуть к себе лицом и поцеловать. Она не ответила на поцелуй, но и не вырвалась. Оцепенела в моих руках, и только сердце забилось часто-часто. Как тогда в больнице, у двери лифта, отвозившего Владика из операционной в реанимацию.

Я отпустил Люсю. Она смотрела на меня снизу вверх широко открытыми глазами и молчала. А затем стала медленно-медленно приподниматься на цыпочках…

Часов в десять утра в мою комнату заглянул шеф.

— Рома, — сказал он, — через час к нам приедет очень крутой заказчик, подбери для него два компьютера, два лазерных принтера, один цветной, сканер, модем… ну, в общем, все, что посчитаешь нужным для добротной системы. Но все самое крутое, как, впрочем, и сам заказчик. Составишь калькуляцию, торговую наценку поставишь двадцать процентов.

— Пал Саныч, а почему не тридцать, если заказчик такой крутой?

Шеф покачал головой.

— Именно потому, что уж оченно крутой! — мудро заметил он. — Да, затем поедешь к нему на дачу, установишь аппаратуру, согласуешь и проверишь систему в работе.

Примерно в полдень на фирме появился господин Популенков. Невысокий, упитанный, пышущий здоровьем и довольный жизнью. Сопровождали его двое телохранителей, этаких громил, для которых проще металлические прутья бантиком связать, чем два слова.

— Евгений Петрович, это наш наладчик, Роман, — представил меня шеф. — Ты подготовил калькуляцию? — обратился он ко мне.

Я протянул бумажку. Господин Популенков на нее и не глянул.

— А там это… чтобы с видеокамеры в компьютер переносить, учтено? — спросил он. Видимо, насчет связывания слов заказчик недалеко ушел от своих телохранителей. Однако колючий взгляд маленьких глаз говорил о том, что человек он отнюдь не простой.

— Для такой операции необходима спецаппаратура. — Я вопросительно посмотрел на шефа. Был у нас на складе комплект, заказанный местной телестудией. — Она вам очень нужна?

— Ага. Сынок просит. Говорит, фильмы снимать будет. Шеф кивнул. Значит, местной телестудии придется недельку-другую подождать, пока мы из столицы еще один комплект привезем.

— Нет проблем, — сказал я. — Если очень надо, организуем в лучшем виде.

Покопавшись в прайс-листах, я внес исправления в калькуляцию, распечатал ее на принтере и подал заказчику.

На сей раз господин Популенков глянул на графу «Итого», и его брови подскочили.

— Солидно!

— Так и фирма у нас солидная, и заказчик соответствующий, — отшутился шеф.

— Надеюсь… — пробурчал Популенков. Как видно, ему не очень понравилось, что шеф нашу фирму и его лично поставил на одну доску. Он повернулся к телохранителям. — Значит, это… — Его взгляд задержался на громиле слева. — Ты, Викентий, поможешь аппаратуру погрузить и на дачу доставить. Ну и это… соответственно.

На этом «этом» господин Популенков и отбыл, никого не удостоив на прощание даже взглядом. Ох, и прав был шеф насчет двадцатипроцентной наценки! Может, в душе сейчас и пожалел, что не десять процентов запросил.

Со мной остался громила Викентий. Однако и имечко для такого «шкафа»! Наверное, родители, нарекая чадо, мечтали о его артистической карьере, а вышло вот такое вот черт-те что.

На складе я в одиночку загрузил заказанную аппаратуру в пикап — Викентий вопреки указанию господина Популенко-ва и пальцем не пошевелил, чтобы помочь, — и мы поехали.

Погода выдалась не по-майски жаркая, и встречный ветер, врывавшийся в окно, не приносил облегчения. Синоптики на сегодня предсказали грозу с градом, но на небе не было ни облачка.

Мы выехали за город и помчались по магистральному шоссе на юг. Здесь, километрах в пятнадцати от города, на берегу пруда в Павловой роще, раскинулся элитный дачный поселок. Некогда Павлова роща была одним из любимейших мест отдыха горожан Алычевска в выходные дни. В летнее время сюда ходил автобус, и строить частные строения в пределах зоны отдыха запрещалось. Тем более что восточный берег и половина рощи являлись территорией Ботанического сада. Однако времена меняются, и власти города, под видом «пополнения» городского бюджета, стали продавать земельные участки на берегу озера под застройку. Пополнился городской бюджет или нет, сказать трудно, но частные трех-, а то и четырехэтажные особняки стали расти в Павловой роще как грибы.

При съезде с разбитого магистрального шоссе на прекрасную бетонку, ведущую к дачному поселку, стоял милицейский пост, но Викентию было достаточно выглянуть в окно и помахать рукой, чтобы нас беспрепятственно пропустили.

Дачный поселок усиленно застраивался— На крайних участках строители развернули кипучую деятельность, а дальше, к центру, многие дома были уже готовы и обжиты.

Трехэтажный особняк господина Популенкова как раз заселялся. Человек пять грузчиков из мебельного салона распаковывали во дворе контейнеры и заносили в дом гарнитуры. Руководила заселением госпожа Популенкова, дородная женщина, по своей комплекции под стать супругу, но в отличие от мужа весьма бойкая на язык. Узнав, кто я такой и что за груз привез, она тоже подрядила мне в грузчики Викентия, но на сей раз ему отвертеться не удалось, и я помимо своей воли нажил в его лице врага.

«Ну и черт с ним, — подумал я. — Мне с Викентием водку не пить. Первый раз видимся, надеюсь, и последний».

В обширной комнате на втором этаже, куда мы перетащили оборудование и установили коробки на новую офисную мебель, было жарко и душно.

— Можно включить? — спросил я у Викентия, увидев кондиционер.

— Не положено, — мстительно пробурчал он, будто это я был виноват, что он вместо своей «высококвалифицированной» работы исполняет роль грузчика.

— Тогда надо окно открыть, иначе аппаратура может выйти из строя, — с умным видом заявил я.

Викентий наморщил лоб и долго думал. Плевать ему было на аппаратуру, решающим аргументом, скорее всего, стало то, что и ему в качестве надзирателя пришлось бы торчать в душной комнате. Он молча поднял жалюзи и распахнул окно. И я с изумлением увидел, что снаружи оконный проем забран решеткой из толстенных прутьев. Вот тебе и дача с видом на озеро… Неужели господин Популенков побывал в тюрьме и из ностальгических чувств по лихой юности заказал на окна решетки? А по виду весьма респектабельный бизнесмен…

Честно говоря, открытое окно облегчения не принесло — снаружи было не менее душно, — и мне пришлось довольствоваться лишь моральной сатисфакцией. Часа два под бдительным присмотром Викентия я настраивал аппаратуру, инсталлировал программы, согласовывал сеть. Удивило то, что отпрыск господина Популенкова так и не появился, хотя, со слов папаши, именно для него все и покупалось. Врал господин Популенков, сам «кино» собирался снимать. Умелыми руками с помощью этого оборудования можно так перекроить порнографический фильм, что в качестве сексуального партнера будет выступать твой самый отъявленный враг. Или преданный друг. Что, впрочем, в среде нынешних деловых людей одно и то же.

Уже заканчивая работу, я почувствовал, что из окна потянуло прохладой. Оглянулся и удивился. Заработался так, что не заметил перемены погоды. Небо заволокло плотными серыми тучами, вдали погромыхивало. Надо же, не ошиблись синоптики, в кои-то веки верно погоду предсказали!

Внезапно небо над поселком расколола гигантская молния, почти одновременно оглушив пушечным залпом грома. Совсем близко ударила: если верить законам физики и скорости звука в воздухе, то атмосферный разряд произошел не далее как в пятистах метрах.

— Быстро заносите! Сейчас ливень хлынет! — донесся со двора истеричный голос госпожи Популенковой.

Я скосил глаза и сквозь решетку на окне увидел, как трое грузчиков, спотыкаясь, спешно тащили к дверям необъятных размеров диван. Все смешалось в доме Популенковых…

Ошибалась хозяйка. Воздух был так наэлектризован, что волосы на голове встали дыбом и потрескивали. При такой ионизации дождя не бывает. Бывает «сухая» гроза. Я было подумал отключить аппаратуру, но потом решил, что ничего страшного не произойдет. В конце концов, и от таких случаев она застрахована, а работать мне осталось максимум пять минут.

По модему я связался с компьютером шефа, однако доложить, что работа выполнена, не успел. Картинка на дисплее вдруг зарябила, а из окна в комнату хлынул поток оранжевого, мигающего электросваркой света.

— Во блин! — услышал я сдавленный вскрик Викентия и оглянулся.

За окном, точно напротив центра металлической решетки, висел в воздухе оранжевый мячик шаровой молнии. Висел, чуть покачивался, потрескивал, а снизу у него болтался тоненький ослепительный хвостик, рассыпающийся на конце искрами бикфордова шнура.

Я не успел ни удивиться, ни ужаснуться, как от шаровой молнии сквозь решетку протянулись два извилистых тонких разряда — один ко мне, другой к компьютеру, — и в то же мгновение шаровая молния ослепительно взорвалась.

Боль… боль, боль! Но почему не в голове, а в плече? Я с усилием открыл глаза и очнулся.

За окном серело. Лежал я не на полу дачи господина Популенкова, а на кровати в Люсиной квартире. И плечо болело вовсе не от разряда шаровой молнии, а потому, что на нем покоилась голова Люси. Левая рука затекла и закоченела, но я не пошевелился, настолько меня поразило лицо девушки. В погребке «У Еси» оно было строгим, неприступным, в больнице — скорбным, потерянным, ночью на кухне — пустым и безжизненным, а сейчас… Сон преобразил его. У меня на груди спала умиротворенная, спокойная женщина. И очень красивая. Согнутое колено лежало на моем бедре, рука меня обнимала, левая грудь, нахально выставив сосок, покоилась на моей груди. Она дышала ровно, и ее сердце мерно билось в мою грудную клетку, словно пыталось достучаться до моего.

Вчера все было по-другому. Я настраивал ее, как опытный музыкант настраивает новую скрипку. Она не отталкивала меня, но и не отвечала на ласки, и каждый сантиметр ее тела приходилось завоевывать. Стоило моим губам чуть-чуть переместиться по ее коже, как Люсино тело напрягалось, она крепко хваталась за мои руки и только через минуту расслаблялась, чтобы затем при моем следующем движении все повторилось сначала.

— Ты не хочешь? — тихо спросил я и попытался отстраниться.

Люся не ответила, но ее тело снова напряглось, и руки вцепились в мои, теперь уже не отпуская.

Игра длилась долго, пока наконец она сдалась и ответила несмелым, робким поцелуем.

И сейчас, видя, как во сне она меня обнимает, чувствуя тепло ее груди, стук ее сердца, я вдруг страстно захотел ее. Вот такую вот, сонную, податливую, полностью мне доверившуюся…

Но вдруг почему-то представилось, как в комнате загорается свет и входит Владик. Чертовски отвратительно ощущать себя подлецом.

Аккуратно освободившись из ее объятий, я встал, оделся и, растирая замлевшую руку, тихонько вышел на кухню. Свет включать не стал — сереющего за окном рассвета хватило, чтобы различить плиту и зажечь под чайником конфорку. Где-то я видел банку с растворимым кофе… Ладно, подожду, пока закипит чайник, тогда и найду.

Пошарив по карманам, достал мятую пачку и с удивлением обнаружил, что в ней осталась последняя сигарета. Странно, вроде бы вчера почти не курил… Неужто к «грызуну» добавился какой-нибудь «курилка» и теперь потихоньку «стреляет» сигареты у меня из кармана?

Глядя в сереющий небосвод за окном, я закурил, пустил в стекло струю дыма и вдруг услышал за спиной скрипучий голосок:

— Эй ты, форточку открой! Паровоз!

Мороз пробежал по коже, но, оборачиваясь, я уже предполагал, кого увижу. На столе в неверном свете газовой конфорки копошился возле тарелки с бутербродами вчерашний мультипликационный краб из телевизора. Кажется, он уже успел съесть половину бутербродов. Сразу вспомнился холодный взгляд с экрана телевизора мне в спину, когда я первый раз поцеловал Люсю. Позже ощущение чужого взгляда притупилось, но не исчезло совсем. Теперь понятно, кто всю ночь наблюдал за нами…

— Тише, — шепотом попросил я, послушно открывая форточку, — хозяйку разбудишь.

— Пошел ты к едреной фене! — повысил голос краб.

Я молча перенес оскорбление и прикрыл дверь на кухню, сразу сообразив, что, начни я увещевать краба, он из вредности заорет как благим, так и отборным матом на всю ивановскую.

Увидев над холодильником бра, я щелкнул выключателем, и кухня осветилась. Нет, вовсе не краб завтракал в потемках. Уничтожал бутерброды невидимый «грызун», а краб топтался у тарелки, широко расставив клешни, и пытался его ухватить. Клешни беззвучно щелкали в пустоте, а бутерброды продолжали потихоньку убывать.

Я отставил закипевший чайник и принялся искать растворимый кофе. Найдя, приготовил чашку кофе и, прихлебывая, стал от нечего делать наблюдать за странным поединком. Со стороны на все на это посмотреть — идиотизм, и только. Полный.

— Смотри, сам не попадись, — заметил я с иронией. — Ему мясо крабов очень нравится. Знаешь, с каким аппетитом он вчера креветок уплетал? Вместе с панцирями.

— Ты меня с морскими блохами не равняй! — презрительно процедил краб и скосил на меня глаза на коротких стебельках. — Поумней их буду…

Это было его роковой ошибкой. Левая клешня опустилась До уровня тарелки, и краб попался на зубы «грызуна». Кончик клешни хрустнул и исчез в пустоте.

— Вай-вай! — пискляво завопил краб. —Бедная моя клешня! Отвлекают тут всякие…

— А ну не ори! — прошипел я. — Еще одно громкое слово, и выброшу в форточку к чертовой матери!

Чтобы придать вес своим словам, я щелчком отправил за окно окурок. Однако на краба это не произвело никакого впечатления.

— Что значит не ори?! — продолжал он верещать. — Я тут, понимаешь, клешни теряю, а мне — не ори! Да я такой тарарам устрою! Я в суд на вас подам! В Европейский парламент… В Организацию Объединенных Наций… В Лигу защиты животных…

Я не на шутку рассвирепел. И так настроение ни к черту, а тут еще нелепая козявка начинает права качать! Ни слова не говоря, схватил краба за целую клешню и вышвырнул в форточку. В воздухе краба перевернуло и закружило как тарелку. Пролетев метров двадцать, он спланировал на асфальт и забренчал по двору подобно пластмассовой игрушке.

Обернувшись к столу, я зло вперился в жующую пустоту.

— И ты прекращай, — мрачно сказал. — А то и на тебя управу найду.

Чавканье оборвалось, так сказать, на полуслове. Была, значит, какая-то управа на «грызунам и он о ней прекрасно знал.

Помыв чашку и убрав со стола, я осторожно заглянул в комнату. Люся спала — наша перебранка с крабом ее не разбудила. С минуту я любовался обнаженным телом, вольно раскинувшимся на кровати, и опять меня охватило желание. Захотелось подойти к ней, поцеловать и затем юркнуть в постель, и чтобы ее голова вновь покоилась на моем плече. И пусть потом плечо хоть отсохнет…

Горький комок подкатил к горлу, сердце тоскливо сжалось. Не будет этого. Никогда. На цыпочках я осторожно прокрался в прихожую, открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Как вор, укравший кусочек чужого счастья.

Глава 8

Дома я первым делом позвонил в больницу и поинтересовался здоровьем Владика. Честно говоря, после того, что у нас произошло с Люсей, кошки на душе скребли.

С Владиком все было нормально, он уже на пять минут приходил в себя, а теперь спал. Светлана Анатольевна заверила, что волноваться нечего, все идет хорошо и дня через два его переведут в общую палату.

Переговорив с реаниматологом, я положил трубку и в сердцах выдернул шнур телефона из розетки. Нет, не желал я смерти Владику, но белая зависть, проснувшаяся во мне, когда увидел у его больничной койки сострадающую Люсю, похоже, начала менять окраску.

Пройдя на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки. Сознание непроизвольно отметило, что холодильники у нас с Люсей одинаковые — двухкамерные «Nord», — и стоят в одном и том же углу, естественно, с поправкой на зеркальность планировки квартир. От воспоминания о сегодняшней ночи стало так паршиво, что я тут же высосал половину бутылки из горлышка.

Захмелел почти сразу, но на душе отнюдь не полегчало. Наоборот, стало еще горше. Явный признак алкоголизма. Впрочем, то, что происходило со мной последние полтора месяца, было ничем не лучше белой горячки.

Я сел за стол, вылил остатки водки в стакан, дотянулся до дверцы холодильника, снова открыл и обшарил внутренности глазами в поисках закуски. Выбирать было не из чего: пакет молока и бутылка кетчупа — вот и все содержимое холодильника. Естественно, взял кетчуп. Прихлебывая из стакана и запивая томатным соусом из горлышка, я прикончил водку.

Ну зачем, зачем я ее поцеловал? Так все хорошо до этого было… Хороший парень Владик, хорошенькая девочка Люся… Прекрасная пара. И надо же, позавидовал, в постель к Люсе влез. Выбрал момент. Ничем не лучше ночных грабителей оказался. А Люся ко всему прочему еще и девушкой была. В общем, напакостил как мог. Но больше всего, наверное, самому себе. Ни одна женщина мне так душу не переворачивала, как Люся. И с чего вдруг? Казалось бы, ничего особенного. Ну переспал, с кем не бывает… И со мной бывало. Но вот поди же ты…

Я попытался отхлебнуть еще водки, однако стакан оказался пустым. В безмерном пьяном удивлении я развел руками и смахнул со стола бутылку с кетчупом. Она упала на пол рядом с блюдцем, в которое я наливал молоко для «грызуна», и разбилась вдребезги.

Все, аут. Дошел до ручки.

Грузно поднявшись из-за стола, на нетвердых ногах добрел до дивана и упал на него. Не раздевшись, не сняв туфель. И уснул. Не впервой.

Снился мне кошмар, в котором присутствовали Рыжая Харя, «вольный художник» Шурик со своей змеей, каменно-ликий каратист, оживший бронзовый командарм на знаменитом скакуне с сияющими гениталиями, красный, будто вареный, краб с надкушенной клешней и еще какие-то неясные, разномастные твари. Чуть ли не вселенское столпотворение. Чистилище с триптиха Босха, да и только. И будто бы этот триптих с одного края монотонно и непреклонно обкусывает невидимый «грызун», а все персонажи суетятся и возмущаются уменьшающимся полем их жизнедеятельности.

Когда я открыл глаза, показалось, что сон продолжается. Или спал с открытыми глазами и теперь, когда очнулся, подумал, что открыл глаза.

В комнате было накурено, не продохнуть. За столом сидели Рыжая Харя, каратист, краб и какая-то неизвестная полураздетая девица. На столе лежала горка золотых монет, стояли бутылки, стаканы, доверху заполненная окурками пепельница. Все присутствующие азартно резались в карты, но курила только девица, причем дымила, как заводская труба эпохи застоя, не выпуская сигарету из угла рта.

— Ах, я опять проиграла! — жеманно воскликнула она. Прилепившаяся к губе сигарета заходила ходуном, осыпая пеплом стол. Заученным жестом стриптизерши девица расстегнула бюстгальтер, сняла его и бросила на краба.

— «Please CONTROL YOURSELF!!!» — сказала она.

— Больно надо! — возмущенно заверещал краб, с трудом выкарабкиваясь из хитросплетения бретелек. — Не разбрасывай интимные вещи, твой лифчик похож на глубоководный трал!

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ничего у меня не получилось. Четверка картежников продолжала как ни в чем не бывало оккупировать комнату. Девица, сидевшая ко мне лицом, заметила мое движение.

— Хозяин проснулся! — пискнула она. — Он, оказывается, голубоглазенький! Иди к нам, сыграем на раздевание!

Она зазывающе повела плечами и потрясла впечатляющей грудью.

Промычав нечто нечленораздельное, я с трудом сел на постели и снова замотал головой. Тяжелая была голова, похмельная. Но если бы в ней и имелся осмысленный ответ, из-за пересохшего горла я бы вряд ли что вымолвил.

Попытался встать, опираясь руками о диван, но не смог. Руки в локтях подламывались, ноги в коленях не держали.

— Опохмелись.

Рыжая Харя протянула мне высокий стакан. От вида жидкости в стакане меня передернуло, и я отчаянно замотал головой.

— Воды… холодной… — прохрипел я с натугой.

— Пей! — приказным тоном рявкнула Рыжая Харя и насильно всучила стакан. — А не то силком зальем!

Я обреченно поднес стакан ко рту, судорожно выдохнул воздух и выпил. Что было в стакане, не понял. Может быть, и спиртное, однако организм принял его без содрогания. Через минуту ясность мысли восстановилась, исчезла сухость в горле, появилась сила в руках и ногах.

— Полегчало, красавчик? — сочувственно поинтересовалась девица. — Подсаживайся к нам, развейся, сыграй пару партий.

— Давай, давай! — подзадорил краб. — Смотри, какую телку мы тебе подобрали — высший класс! Куда до нее твоей официанточке…

Не раздумывая, я изо всей силы швырнул в него стакан. Стакан летел точно в краба, но сидевший как истукан каратист молниеносным движением руки перехватил его в воздухе и аккуратно поставил на стол. При этом на каменном лице каратиста не дрогнул ни один мускул, а сам он даже не посмотрел в мою сторону.

— Что же это, граждане хорошие, делается?! — возопил краб. — Как что, так он сразу швыряется! То мною, то инвентарем. Я в суд подам!

— Не успеешь! — пообещал я. — Сварю.

— Ой-ей-ей! Напугал… — захорохорился краб, но на всякий случай бочком пододвинулся к Рыжей Харе. — Я, между прочим, и так уже красный!

Однако ожидаемой защиты он не получил.

— Заткнись, — ласково посоветовала ему Рыжая Харя. — Иначе я тебя в сыром виде под пиво употреблю.

Краб присел, испуганно подобрав под себя лапы.

— Никто меня не любит… — еле слышно забормотал он хнычущим голосом. — Каждый съесть норовит…

— Любит, любит, — успокаивающе похлопала его по панцирю девица. — С укропом и под майонезом…

Компания за столом оскорбительно рассмеялась.

— Присаживайся, — повторила приглашение Рыжая Харя и пододвинула к столу невесть откуда взявшийся стул.

— Нет, — помотал я головой. — Пойду умоюсь.

Поднявшись с дивана и ни на кого не глядя, я обогнул стол и направился в ванную комнату. Включил холодный душ и, подставив голову, долго стоял, наклонившись над ванной, . пока от холода не заломило в висках. Выключил воду, вытер волосы полотенцем и посмотрел в зеркало. Мой вид, на удивление, оказался вполне сносным. Небольшая щетина да затянувшаяся ранка на подбородке от ножа ночного налетчика — вот, пожалуй, и все. Ни похмельной опухлости лица, ни мути в глазах…

«Голубеньких глазах», — с сарказмом передразнил про себя полуголую девицу. Мне вдруг почему-то вспомнился глупый новомодный шлягер в стиле «рэп». Бритоголовый юнец, извиваясь на сцене, речитативом выкрикивал в публику:

Для-то-го-что-бы-по-ве-рить,

Слиш-ком-мно-го-при-ви-де-нии!

Группа сопровождения хрипло подхватывала:

Йо-хо-хо-хо! И бутылка рому!

Расчесываясь, я прислушивался к тому, что делается в комнате, но оттуда не доносилось ни звука. Странно в общем-то, самое время им сейчас заорать нестройными голосами знаменитый припев пиратской песенки Стивенсона. Весьма подходящая ситуация. Неужели ушли незваные гости?

Как же, размечтался! Черта с два ушли. Меня ждали. Причем, как мне показалось, ждали, застыв в тех самых позах, в которых я их оставил. А когда появился из ванной комнаты, они и ожили. Даже померещилось секундное запоздание «оживания» застывшей картины.

— Так что, красавчик, сыграем? — настырно полюбопытствовала девица, нагло глядя мне в глаза. Она выпятила грудь, и два темных соска раскосо уставились на меня стволами крупнокалиберных пулеметов.

Красивая у нее была грудь, будто нарисованная. Даже слишком красивая, словно у статуэтки, потому и казалось, что от нее веет холодом. У Люси грудь была меньше, но теплая, живая, со стучащим под ней сердцем…

Я мотнул головой, отгоняя бередящее душу воспоминание. Забыть о Люсе нужно как можно скорее. Ни к чему хорошему это не приведет.

Три с половиной пары глаз выжидательно смотрели на меня.

— Какие ставки? — хмуро спросил я. Похоже, от незваных визитеров так просто не отделаться и придется принять их условия.

— А кто во что горазд. Кто на деньги, — девица кивнула на горку золотых монет, — а я на раздевание.

Она зазывающе заерзала на стуле, и ее грудь заколыхалась.

— А во что?

— В покер, милый, в покер.

— Нет уж, в дебильные игры не играю.

Рыжая Харя присвистнула, удивленно взглянула на меня и веером пустила колоду карт с ладони в ладонь. Как заправский крупье, хотя по виду огромных волосатых лап трудно было ожидать такого искусства.

— Тогда во что желаете, сударь?