Маленькая повесть о любви Старк Ульф

Ульф Старк

Ulf Stark

En liten bok om krlek

ext © Ulf Nilsson

Illustrations © Ida Bjrs

Copyright © Lilla Piratfrlaget AB, 2015

© Мария Лаптева, перевод, 2019

© ООО «Издательство Альбус корвус», издание на русском языке, 2019

Глава 1. Разговор в гардеробной

Мама с папой назвали меня Фред, что означает «мир». Но это не помогло. Все равно началась война, и папе пришлось уехать далеко на север — охранять границу. Мама связала ему варежки и носки, чтоб он не замерз. Зима в тот год выдалась такая суровая, какой не помнили даже старожилы. На улице у людей изо рта вырывались клубы белого пара. По дороге в школу сопли в носу превращались в лед и оттаивали только ко второму уроку.

Я поставил папу на полочку над камином, чтоб ему было тепло. Вернее, его фотографию. На голове у него была дурацкая форменная фуражка, а во рту — трубка. Заметно было, что он старался выглядеть веселым.

— Все будет хорошо, — сказал я, — скоро ты вернешься домой. Вот увидишь.

Он ничего не ответил.

Но я все равно продолжал с ним разговаривать.

— A еще я знаю, что подарить тебе на Рождество, — сказал я, чтоб его подбодрить.

Я поставил рядом фотокарточку мамы, для компании. На ней мама улыбается, потому что знает: у нее в животе есть я.

Мне показалось, что у папы дрогнул уголок рта.

— Осторожней, не вырони трубку, — сказал я.

— С кем это ты разговариваешь? — спросила мама из прихожей.

— С папой.

— Замечательно, передай ему, чтоб поскорей приезжал домой.

Она вошла в комнату и поцеловала меня в лоб. На ней были черные ботинки на шнуровке и форменная куртка с металлическими пуговицами. Мама устроилась работать кондуктором трамвая, чтоб мы могли сводить концы с концами.

— Смотри не опаздывай в школу и не перетрудись потом, — улыбнулась она.

— Ладно, но мне сначала надо кое-что сделать.

Я пошел в гардеробную. Свет зажигать не стал, просто оставил приоткрытой дверь. Там внутри было слышно, как в вентиляционной трубе свистит ветер. На полу стояли папины выходные туфли, готовые заскользить по паркету в такт музыке, как только папа их наденет. Над ними висел папин праздничный костюм, темно-синий в светлую полоску. А на полке лежала шляпа и ждала встречи с пахнувшей туалетной водой папиной шевелюрой.

Стоило мне прищуриться, и в полутьме я словно бы видел папу, всего целиком.

— Хочешь, я открою тебе один секрет? — прошептал я.

— Конечно, хочу, дружище, — труба прошелестела папиным голосом.

— Я влюблен в Эльзу из нашего класса.

— Ох, — отозвался голос в трубе, — любовь — большое слово.

— Знаю. Ну, тогда немного влюблен. По крайней мере, я о ней все время думаю. А если посмотрю, меня бросает в жар.

— Может, это и хорошо в нынешние холода.

— Только никому не говори! Кроме тебя никто об этом не знает. Даже Оскар. Тем более Эльза.

— Я не проболтаюсь, — пообещал папа.

— Точно?

— Буду молчать, как партизан!

Мне показалось, что между шляпой и костюмом промелькнула невидимая улыбка. Я не сомневался: папа не выдаст моей тайны врагам.

— Ну пока, я должен бежать. У нас сегодня контрольная по арифметике, и опаздывать нельзя.

— Ясное дело, беги. Удачи!

И голос в трубе затих.

Хорошо, что я поговорил с папой. Пусть даже это был всего-навсего шум ветра в трубе. Папа понял, что моя любовь — это всерьез, и не разговаривал со мной как с маленьким.

Глава 2. Контрольная (по любви)

Я слышал, как сопел Оскар у меня за спиной. Он был моим лучшим другом. И ненавидел математику. А у меня наоборот — это был любимый предмет. Я уже решил все примеры и не спеша сложил в пенал линейку и ручку. Потом взглянул на Эльзу и меня бросило в жар.

Она сидела на соседней парте, уткнувшись в тетрадку, и, нахмурившись, покусывала кончик ручки, словно ей не удавалось решить задачку.

И чего я в нее влюбился? А не в Ингрид или Анн-Мари, например? Многие считали, что они симпатичнее. Да и они сами так думали, потому что выглядели точь-в-точь как девицы из девчачьих журналов. Эльза же была крепышка, с копной рыжих волос, которые торчали во все стороны, словно наэлектризованные. К тому же говорила в нос.

И все равно, в жар меня бросало только от нее. Почему?

Конечно, она могла пройти на руках по бревну в спортзале. Могла с мальчишками наравне помериться силой рук. Один раз уложила Конрада, который считал себя самым сильным в классе. С тех пор он ее терпеть не мог. Утверждал, что поддался, потому что она девчонка. Но никто ему не верил.

Хотя, конечно, мне она нравилась не поэтому.

Это невозможно объяснить.

Я посмотрел на нее еще разок, проверить, не упустил ли чего. Взгляд мой скользнул с копны волос на тетрадку.

Я сразу же увидел, где у нее была ошибка, и понял, почему она волновалась. У нее не получался пятый пример. На простое деление.

Вырвав листок из тетрадки по арифметике, я написал: Пример 5 = 308. Потом сложил его в виде конвертика, словно поздравление с Рождеством. Я даже нарисовал ноль немного похожим на сердечко, но не слишком, чтоб не было стыдно.

Я уже мечтал, как она улыбнется мне на переменке. Мне хотелось порадовать ее, больше всего на свете.

Но я не учел того, что любовь часто делает людей неловкими.

Я потянулся, чтобы положить мою подсказку Эльзе на парту, и задел локтем свой пенал — тот с грохотом упал на пол, словно ручная граната.

И тут все посмотрели на меня! На мою вытянутую руку и зажатый между большим и указательным пальцами белый прямоугольник. И учительница тоже.

— Фред, что там у тебя?

— Что?

Я разжал пальцы, записка упала. Но это не спасло. Учительница быстро подошла ко мне.

— Не думай, что я слепая, — сказала она и показала на пол. — Подними и дай мне.

Она развернула тетрадный листок и громко прочитала то, что я написал. Затем посмотрела сначала на меня, потом на Эльзу.

— Какой позор! Стыдно подсказывать!

— Я ничего не сделала, — сказала Эльза.

— Это все я.

— Почему же ты решил помочь Эльзе, если она тебя не просила?

Ну что я мог ответить? Что сделал это потому, что влюбился и меня бросает в жар, стоит мне только взглянуть на нее? Что надеялся: вдруг она потом мимоходом улыбнется мне на перемене?

— Ну, Фред, что скажешь?

— Ничего. Ничего не скажу. Но только Эльза не виновата.

— Почему я должна тебе верить? — спросила учительница.

Тут встала Эльза:

— Хотите верьте, хотите нет, но я сказала правду. И не стану сидеть и выслушивать обвинения в том, чего не делала!

Она треснула по парте линейкой так, что та раскололась пополам. А затем, тряхнув копной рыжих волос, которые затрещали от электричества, вышла из класса с высоко поднятой головой.

Это был последний урок, и она не собиралась возвращаться.

— Ну и дура! — хмыкнул Конрад.

— Замолчи! — одернула его учительница. — Думаю, она сказала правду. И она права: не надо терпеть несправедливость. Никогда и нигде. Завтра попрошу у нее прощенья. А теперь сдавайте ваши тетради с контрольными и расходитесь по домам.

Она удивленно посмотрела на сломанную линейку, а потом легонько потянула меня за ухо и сказала строго:

— А ты останься.

Глава 3. Лучшие елки!

— Ну, что она сказала? — бросился ко мне Оскар, когда я вышел из школы. Он ждал меня у флагштока, натянув шапку на голову и подпрыгивая на месте, чтобы ноги не окоченели.

— Она ругалась, — сказал я.

— И правильно делала.

— Ну да.

— Надо же было ухитриться — грохнуть пенал на пол, — усмехнулся он. — Пойдем на Большую гору кататься на санках?

— Нет, мне надо на елочный базар.

— Ага, соро же Рождество. Ты что хочешь получить в подарок?

— Папу, — вздохнул я, — и шоколадку.

— А еще коньки, — напомнил Оскар.

— И губную гармошку. Но это не так важно.

— Ясное дело, есть вещи и поважнее, — согласился Оскар.

— Верно, — кивнул я.

Он подпрыгнул еще пару раз, подмигнул мне, и мы разбежались.

С чего это ему вздумалось мне подмигивать? Он что, по моему лицу догадался, о чем я тайно мечтаю? Чтобы мне улыбнулась девочка с копной густых волос и сильными руками. Та, которая говорит в нос. И которая наверняка теперь считает меня полным придурком.

На самом деле учительница совсем не ругалась. Она сказала, что хоть я и лучший в классе по математике, но то, что я сделал, непростительно. Однако наказывать меня она не станет.

— Возможно, у тебя просто случилось легкое помутнение рассудка. Не удивительно: в такое-то время! Но если будешь продолжать в том же духе, то рождественский гном к тебе не придет.

— Он в любом случае не придет, — пробурчал я, уставившись на ее крепкие ботинки.

Тогда она похлопала меня по плечу и, посмотрев по-доброму своими карими глазами, сказала: если кто-то станет расспрашивать, о чем мы с ней беседовали, я должен отвечать, что она страшно рассердилась и отругала меня.

— Ладно, — пообещал я.

Легкое помутнение рассудка — это было как раз то, что я чувствовал.

Я был почти влюблен и в учительницу. Несмотря на разницу в возрасте.

Когда я подошел к елочному базару, уже смеркалось, хотя было всего три часа дня. Гранфорс, продавец елок, подхватил меня под мышки и несколько раз поднял в воздух, чтобы согреться. Пар изо рта обволакивал его подбородок, превращаясь в густую бороду, как у рождественского гнома.

— Хорошо, что ты пришел, — обрадовался он, — ты мастер зазывать народ.

— Спасибо, от твоих слов теплее на душе!

Так обычно говорят взрослые, хотя мне от этого не стало ни чуточки теплее. И я, не теряя времени, принялся зазывать покупателей:

— А вот елки! Лучшие елки! Прямо из леса. Налетай, пока есть выбор!

Гранфорс жил в одном доме с нами. Он был огромный и сильный, руки — как лопаты для снега. Но у него было что-то с ногой. Он приволакивал ее при ходьбе. Поэтому в армию его не взяли.

— Не было бы счастья, да несчастье помогло, — говорил он.

Вот и мне тоже повезло — был у Гранфорса вместо больной ноги.

Вытаскивал елки из кучи, ставил их на снег, чтобы люди могли обойти вокруг и рассмотреть их со всех сторон. Обрубал ветки и отесывал ствол так, чтобы он подходил по размеру для елочной подставки. И принимал плату, потому что хорошо считал. А иногда, если покупатель просил, помогал донести елку до дома.

За это я получал немного мелочи от Гранфорса и чаевые от покупателей. А еще мне разрешалось забирать остававшиеся ветки и обрубки. Они отлично горели в камине и кафельной печке. Это было неплохим подспорьем в нашем с мамой хозяйстве.

Мне нравился запах смолы и хвои. И мне нравился Гранфорс.

— Ты так много работаешь, скоро богачом станешь, — говорил он.

— Стараюсь.

— И что тогда купишь?

— Бриллиантовый кулон для одной знакомой.

Гранфорс покатился со смеху. Он был весельчак. С ним хорошо было говорить о чем угодно, особенно если можно было посмеяться.

— Ого! Да она у тебя, поди, красотка каких свет не видывал!

— Так и есть. И говорит в нос.

Он чуть не лопнул от смеха. Но тут заметил даму в шубе и меховой шапке, которая ходила и выбирала елку.

— Она твоя, — кивнул Гранфорс в ее сторону. — Можешь заработать хорошие чаевые.

Я подошел к даме и вежливо поклонился, стараясь держаться как можно учтивее:

— Добрый вечер! Вы ищете елку? Есть у вас какие-то особые пожелания?

— Да, — сказала дама. — Она должна быть красивой.

Глава 4. Аромат роскоши

Одни покупатели хотели, чтоб елка была не очень густой и не слишком разлапистой. Другие предпочитали пушистые, с крепкими ветками. А некоторым нужна была пышная только с одной стороны, чтобы поставить ее в угол.

Я заметил, что люди часто покупали елки, похожие на них самих. Так что, посмотрев на даму опытным глазом, сказал:

— Минуточку, сейчас я найду то, что вам надо.

Я порылся в куче елок.

— Как вам эта?

Я выбрал в меру густую, высокую стройную елку.

Покупательница окинула ее взглядом:

— Да, именно то, что надо.

Я отрубил несколько нижних веток и сделал надрез, чтоб ель лучше пила воду.

— Готово, — сказал я.

Дама заплатила положенную сумму. Я отдал деньги Гранфорсу. А он мне — причитающиеся десять процентов. Подсчитать их было несложно.

— Можно попросить отнести ее ко мне домой? — спросила дама.

— Нет проблем, — ответил я.

Гранфорс сказал, чтобы я не возвращался, а потом шел домой к маме.

— Нелегко ей теперь приходится, когда одна осталась.

— Но у нее ведь есть я! — сказал я, взваливая елку на плечо.

— Верно. Смотри не переплати за бриллианты! Завтра можешь не приходить.

— Спасибо.

Елка оказалась тяжелой. А тащить ее надо было до самой Стургатан. Я весь взмок, несмотря на мороз. Да еще иголки кололи шею. Но я старался думать о ветчине и сосисках на рождественском столе — так казалось легче нести. Даже если это и было ребячеством. Вряд ли в этом году будет много еды на Рождество — в магазинах почти все по талонам. Но помечтать-то можно. И шикануть хотя бы в мечтах.

Когда мы подошли к дому той дамы, я как раз вспоминал о фрикадельках и марципановых свинках, наполовину облитых шоколадом — от середины туловища до хвоста. В лифт елка не влезла, так что мне пришлось тащить ее на пятый этаж.

Я прислонил ее к стене в гостиной.

— Дальше мой муж все сам сделает, — сказала дама и зажгла хрустальную люстру под потолком. Та засверкала всеми цветами радуги. И дама тоже: в ушах у нее поблескивали серьги. Она сняла шапку и стала похожа на фею, правда довольно рослую. Дама смотрела на елку и улыбалась. Наверное, представляла ее уже нарядной — со свечами, мишурой и игрушками.

— Правда, на удивление красивая елка? — спросила она.

— Правда.

— Скорей бы наступил мир!

— Да, — сказал я и вздохнул, потому что подумал о папе и о том, что он не приедет на Рождество. А еще об Эльзе, которая так рассердилась, что сломала линейку. Теперь-то она уж точно не захочет иметь со мной дела.

Но внезапно мои грустные мысли улетучились. Дама подошла ко мне, и я почувствовал необыкновенный аромат. Как будто на летнем лугу разом распустились все цветы.

— Вот, держи. Спасибо за помощь, — и она протянула мне деньги.

— Это очень много.

— Вовсе нет.

— Спасибо. Тогда позвольте откланяться, — сказал я. Поклонился и сделал пару шагов в прихожую. Но затем повернулся:

— Можно мне еще раз понюхать?

— Понюхать что?

— Этот аромат. Он такой легкий и радостный. Я никогда не встречал такого приятного запаха.

— Это всего лишь духи.

Она принесла маленький флакончик, должно быть хрустальный. На дне еще оставалось немного духов.

— Возьми, так ты сможешь радоваться, когда захочешь. И еще возьми вот это, потому что ты молодец.

Она дала мне шоколадку, плитку Marabou. На обертке две коровы безмятежно паслись на золотом летнем лугу.

Как она догадалась, что я люблю шоколад?

— С Рождеством! — сказала дама. Мне показалось, что она стала еще больше похожа на фею.

— С Рождеством, — ответил я.

Глава 5. Танец со шваброй

По дороге домой я зашел на площадь и собрал в мешок ветки и щепки, оставшиеся там, где Гранфорс продавал елки. На улицах было темно и пустынно. В эту зиму фонари не зажигали. А на окнах были темные шторы — для светомаскировки, чтобы бомбардировщики сверху не видели домов.

Но у нас в квартире было светло. Мама уже пришла домой. Она завела патефон и кружилась по комнате со шваброй. Прижимала ее к себе и скользила по паркету, прикрыв глаза, словно во сне. Песня называлась «Cheek to Cheek» — «Щека к щеке».

«I’m in Heaven», — пел Фред Астер. Это в честь него меня так назвали.

— Привет, — сказала мама, заметив меня, — вот, пытаюсь согреться. Конечно, танцы со шваброй — это совсем не то. Но ничего не поделаешь.

— Не то что с папой танцевать, верно?

— Вот именно.

Она любила танцевать с папой. Они так и познакомились. Но сейчас папины танцевальные туфли стояли в гардеробной одни, без его ног, и скучали. Как и мы с мамой. Но нам не хватало его целиком.

— А вдруг папа все-таки сможет приехать на Рождество?

— Он написал, чтобы мы на это не надеялись. Такие вопросы решают на самом верху.

— Дурацкая война!

— Да, пусть будет проклята эта чертова война! — и она швырнула швабру в угол.

— Ты что, нельзя так ругаться!

— Можно, когда речь о войне, то можно.

Мама посмотрела на папину фотографию на печной полке. И на свою, что стояла рядом. На ней она сложила руки на круглом животе и улыбалась, потому что там внутри был я.

Но теперь мама не улыбалась, хотя так же держала руки на животе.

— Как бы я хотела, чтобы он приехал! — вздохнула она. — Ну хотя бы на пару часиков.

— Когда любишь, всегда грустишь в разлуке… — вздохнул и я вслед за мамой.

— Да, в любви радость и грусть всегда рядом.

— Верно, — согласился я.

Я капнул из флакончика на указательный палец и поднес его к маминому носу.

— Чувствуешь запах? Тебе нравится?

— Очень приятный. Откуда это у тебя?

— От одной покупательницы. Она была похожа на фею. Вот увидишь: скоро все наладится. А на это ты сможешь купить продукты к Рождеству. И даже гиацинт, он тоже хорошо пахнет.