Горький водопад Кейн Рейчел
– Я приехала, чтобы расспросить вас о вашем сыне, – говорю я, и женщина кивает. Она, похоже, испытывает неловкость и замешательство, точно совсем забыла, как разговаривать с посторонними. – Могу ли я попросить у вас стакан воды, мэм?
Это дает ей возможность заняться хоть чем-нибудь, и пока она наполняет стакан, я внимательнее осматриваюсь по сторонам.
Однако это не дает мне практически ничего, помимо того, что я уже знаю.
Рут протягивает мне стакан – по внешней поверхности сползают капли, похожие на алмазы, – и я беру его и пью. У воды неожиданно химический привкус. Я привыкла к чистой природной воде – в Нортоне и поселении Стиллхауз-Лейк вода очень вкусная. А городская вода… нет. Я отпиваю пару глотков, потом нахожу подставку, на которую можно поставить стакан, и Рут жестом приглашает меня сесть. Я занимаю компьютерное кресло, а она усаживается на кушетку. Странное ощущение – как будто Реми сидит в этом кресле вместе со мной. Оно удобное, с небольшими вмятинами на сиденье и спинке. Я могу представить, как он сидит здесь… хотя нет, погодите, я действительно видела его сидящим в этом самом кресле. Фотографии в соцсетях – он сидит, забросив длинные ноги на кофейный столик, в руках у него игровой контроллер.
Я подаюсь вперед, не желая погружаться в эту печаль, и достаю свой телефон.
– Миссис Лэндри, вы не против, если я буду записывать наш разговор? Мне будет проще сосредоточиться и слушать, если не придется делать заметки.
– Конечно, как угодно, – отвечает она, и я верю ей. В ее глазах горит лихорадочная надежда. Я первая, кто пришел сюда за долгое время и попросил рассказать о ее сыне, хотя бы ненадолго воплотить его в реальность. – С чего мне начать?
– Давайте начнем с последнего раза, когда вы с ним разговаривали, – отвечаю я и вижу, как женщина слегка вздрагивает. Похоже, задето чувствительное место. Она опускает взгляд. Лицо у нее поблекшее, здоровый луизианский загар уже давно сменился бледностью. Кожа сухая и неухоженная, как и волосы Рут. Я не критикую ее, даже мысленно, – просто подмечаю детали. Я видела ее фотографии, сделанные до исчезновения Реми; судя по ним, она заботилась о том, как выглядит, для нее это было предметом гордости. Но сейчас она отказалась от всего этого, не желая впустую тратить силы.
– Это был не особо приятный разговор, – говорит миссис Лэндри. – Мне жаль… впрочем, сожаления тут не помогут, верно? – Я не отвечаю, и она поспешно продолжает: – Мой Реми был хорошим мальчиком, просто… вы понимаете, он больше не хотел слушаться свою маму. Я не могу винить его. Он вырос и считал, будто сам все знает.
Я жду. Она к чему-то явно клонит. И конечно же, в конце концов выпаливает:
– Боюсь, мы немного поругались с ним.
– Из-за чего? – спрашиваю я.
– Из-за девушки, которая ему нравилась.
– Как ее звали?
– Кэрол. Откуда-то с севера. – Рут машет рукой, обозначая север в целом. – Из городских.
Я не говорю ей, что она сама сейчас живет в городе. Просто киваю.
– Понятно. Вы когда-нибудь встречались с этой Кэрол?
– Нет. Он просто иногда говорил о ней. Он сказал, что собирается помочь ей. Мне казалось, что это плохая идея – похоже было, что она какая-то неприкаянная, перекати-поле. И очень религиозная.
– Она была его девушкой? Они встречались?
– Нет. Он сказал, что она – просто друг, которому нужна помощь. Но я не знаю, было ли это истинной правдой. Он встречался с девушкой по имени Карен Форбс, она была милой, но, по-моему, нравилась ему куда больше, чем он ей. Она училась на первом курсе в том же университете. Кажется, на факультете биологии. Очень умная девушка.
– Вы не знаете фамилию Кэрол?
– Нет, он никогда не говорил, а поскольку она не была его девушкой, я и не расспрашивала.
– У вас есть ее фотографии или, может быть, какие-нибудь контакты Карен Форбс, которые вы мне можете дать?
– Я поищу. – Рут встает и поспешно уходит в соседнюю комнату – предполагаю, там спальня. «Она спит в его кровати. Носит его одежду». Черт. Это плохой признак, и я гадаю, знает ли ее муж о том, какой глубины достигла одержимость его жены. Но я здесь не для того, чтобы изображать психотерапевта. Я здесь для того, чтобы найти ее сына, и если я хоть что-то поняла относительно Рут Лэндри – так это то, что лекарством для нее может стать лишь ответ на вопрос о том, что случилось с ее сыном, жив он или мертв. Это подвешенное состояние – просто ад при жизни.
Она возвращается с фотографией в рамке: Реми, с беспечной улыбкой, одной рукой обнимает девушку. Девушка белокурая, высокая, фигуристая, улыбка у нее – словно с обложки журнала. Жизнерадостная красавица. Помимо этого, снимок ничего не говорит мне о ней, но я беру его, кладу на кофейный столик и переснимаю для протокола. Потом переворачиваю рамку и достаю фото, надеясь, что на обратной стороне что-нибудь написано, – но там лишь гладкая фотобумага. Снова вкладываю фото в рамку и протягиваю его Рут. Она ставит снимок на кофейный столик и неотрывно смотрит на сына. Затем говорит:
– Он был очень серьезно настроен на ее счет. Серьезнее, чем это бывает в его возрасте. Я хотела, чтобы он вернулся домой. Его отец хотел, чтобы Реми унаследовал и возглавил его бизнес. Но его все это просто не интересовало. По-моему, он собирался сделать Карен предложение. Но я не знаю, согласилась бы она или нет, а если согласилась бы, то неизвестно, стал бы их брак долгим.
– Какой бизнес у вашего мужа? – спрашиваю я ее. Вероятно, это есть в протоколах, но мне нужно что-то, способное заставить ее пошевелиться. Сейчас она словно не может оторвать взгляд от лица сына на фотографии.
– Машины, – отвечает Рут. – Мы – основной поставщик машин в нашем районе. И ещелодок и катеров. Еще есть несколько автофургонов, хотя по большей части уже подержанных.
Я киваю. Судя по всему, она уже довольно давно живет здесь, в этой квартире, а не в своем прежнем доме, так что местоимение «мы» в данном случае следует понимать как «мой муж». А сама Рут сейчас занята тем, что присматривает за этой квартирой-склепом.
– Хорошо. Спасибо вам, это очень полезные сведения. Теперь давайте еще немного поговорим о Реми, если вы не против… Ваш с ним последний разговор касался этой Кэрол, верно?
– Спор, – поправляет она. – Но – да, более или менее так. Мне не нравилось, что рядом с ним находится кто-то, у кого такие большие неприятности, как у Кэрол.
– Какого рода неприятности?
Она качает головой.
– На самом деле я не знаю. Он не сообщал мне никаких подробностей, а когда я пыталась вызнать, резко обрывал меня. Потом мы поругались из-за того, что он хотел провести День благодарения с Карен и ее семьей, вы можете вообще это представить? В Коннектикуте! Я уперлась и сказала: «Нет, Реми, ты должен приехать домой. Пусть эта девушка празднует со своей семьей, а ты – со своей». Ему это не понравилось, но он сказал, что подумает об этом. – Ее глаза наполняются блестящими слезами, на щеках появляются красные пятна от усилий сдержать скорбь. Голос Рут начинает дрожать. – День благодарения был через неделю после этого разговора. Я уже планировала, что подам на стол. Он сказал, чтобы я делала все так, как мне захочется, пока он обдумывает этот вопрос, и я так и сделала. Даже после того, как не смогла связаться с ним, чтобы убедиться, что он приедет, я продолжала готовить ужин. Думала, он просто явится домой. Или хотя бы позвонит. Но мы сидели за столом и просто…
Голос ее прерывается. Я мысленно вижу эту картину – семья собралась за столом, одно место пустует, еда стынет на блюдах, а они сидят и ждут, и ждут, пока не становится ясно: никакого чуда на День благодарения не случится, Реми не постучится в дверь, и не одарит их беспечной, великолепной улыбкой, и не скажет: «Извините, что заставил вас волноваться».
Я кладу на столик перед Рут пачку бумажных платков; она набирает сразу несколько и прижимает их к лицу, всхлипывая. Ей требуется некоторое время, чтобы справиться с собой, и я жду, ощущая запах какой-то выпечки. Я думаю, что он, возможно, доносится из соседней квартиры, но тут на кухне звякает таймер, Рут подскакивает и ахает, роняя платочки на кофейный столик.
Она идет в кухню. Я следую за ней и стою в дверях, глядя, как она надевает рукавицы-прихватки и достает из духовки противень. Поставив его на плиту, горько улыбается.
– Шоколадное печенье с арахисовым маслом, – поясняет она. – Реми любит его. – Она перемещает противень на кухонный столик под окно, сдвигает раму, и я ощущаю веяние прохладного ветерка. – Хотите попробовать?
– Конечно, – отвечаю я.
Рут ловко перемещает одно печенье с противня на тарелочку и протягивает мне.
– Кофе?
Я киваю, и она наливает мне чашку кофе из кофейника-термоса. Мы садимся за маленький кухонный столик, где едва помещаются две чашки кофе и два блюдечка с печеньем, и Рут говорит:
– Сейчас я пеку их каждую неделю. А когда только приехала сюда – каждый день. Я все еще думаю… все еще думаю, что если он почувствует запах свежего печенья, то может вернуться домой. Я открываю окно, чтобы он учуял этот запах, где бы он ни был. Я знаю, что нужно перестать это делать, но не могу. Глупо, да?
Я откусываю кусочек печенья.
– Очень вкусно, – говорю. – И нет, это совсем не глупо. Может быть, продиктовано отчаянием и болью, но это нормально, Рут. Вам нужна хоть какая-то надежда.
– Да, нужна… – Она делает глубокий вдох и отпивает глоток кофе, явно стараясь успокоиться. – Вы считаете, что он мертв, мисс Проктор?
– Не знаю, – говорю я ей, и это правда, но далеко не вся правда. – Сейчас я намереваюсь начать с нуля и проверить абсолютно все. Полиция хорошо это умеет, но у них множество разных приоритетов, множество различных дел на руках. Не то чтобы они не пытались, но когда след остывает, им нужно переходить к другому расследованию для другой семьи, пока еще можно уложиться в критически важные сроки. Мы можем сделать больше – но лишь потому, что в состоянии посвятить больше времени вашему конкретному случаю. И обещаю: я сделаю все, что в моих силах.
Теперь Рут смотрит на меня как-то странно. Слегка хмурится, в ее взгляде появляется напряженность, означающая, что она рассматривает меня как личность, а не как некий набор функций.
– Вы выглядите как-то знакомо. Мы не встречались раньше? – спрашивает она.
– Никогда, – заверяю я ее. Я знаю, к чему это ведет, но не хочу помогать ей в этом. Откусываю еще кусочек скорбного печенья. – Рут, сейчас речь не обо мне. У Реми была машина?
– Машина?.. Да. Она здесь, в гараже этого жилого комплекса. Полиция проверила ее, но ничего не нашла. В ту ночь он не садился за руль.
– Понятно. С кем он пошел гулять?
Она перечисляет имена без запинки, словно знает этих людей всю жизнь. Это что-то вроде мантры для нее. Я удостоверяюсь, что все эти имена попали на запись, однако, похоже, перечень точно тот же, что и в протоколе. Мне просто нужно было убедиться.
– В последние недели перед своим исчезновением Реми упоминал о каких-нибудь странных происшествиях? – спрашиваю я. – Телефонных звонках, письмах, необычных сообщениях в соцсетях?
– Нет, ничего. У него сохранились кое-какие старые письма и открытки от друзей и подруг. Вы хотите их увидеть?
– Да, – отвечаю я. – Я просто их сфотографирую, так что сами эти письма останутся у вас. И мне нужно узнать как можно больше об этой девушке, Кэрол, которой он помогал.
Рут кивает, но я вижу, что она все еще думает не о своем сыне, а обо мне. Может быть, так и лучше. Не знаю.
– Я точно знаю, что где-то видела вас, – говорит она и качает головой. – Что ж, давайте я принесу вам эти письма.
Встает, и я следую ее примеру.
– Вы не против, если я осмотрю тут всё? – спрашиваю. – Просто на всякий случай.
– Да, конечно, приступайте.
Я беру свой кофе с собой – он свежий и вкусный, а я давно уже усвоила, что с кофе жизнь лучше, чем без него. Прихлебывая напиток, для начала осматриваю гостиную. Реми не особо увлекался чтением, но спорт он любил. На книжной полке стоят в основном учебники, несколько книг для подростков и биографии спортсменов. Я рассеянно пролистываю их и нахожу пару записок, использованных как закладки, однако они кажутся совершенно неважными. Тем не менее я фотографирую их.
Когда Рут возвращается с письмами, я делаю фотографии самих писем и конвертов, но не читаю их: делать это на глазах у Рут было бы слишком большим вторжением в личное. Я могу изучить их позже.
Направляюсь в спальню и без малейшего удивления отмечаю, что вместо кровати Реми спал на японском матраце-футоне.
Здесь сильнее чувствуется присутствие Рут, как я и предполагала: ее книга на прикроватной тумбочке, ее крем для рук, ее одежда, висящая в шкафу по соседству с вещами сына. Я сдвигаю «плечики» с ее вещами в сторону и смотрю на то, что осталось. Джинсы, футболки, пара спортивных курток, один хороший костюм – вероятно, для официальных мероприятий. На полу гардероба стоит пара «вьетнамок» и пара ботинок со шнурками – полагаю, Реми носил эти ботинки с костюмом. Учитывая, что его кроссовки так и валяются возле дивана, интересно, что за обувь была на нем во время исчезновения?
В коробке на полке я обнаруживаю секс-игрушки. Относительно небольшая коллекция, ничего особо радикального. Наручники в пушистой оплетке, кляп. Пара вибраторов, которые, должно быть, нравились его девушкам.
Я кладу все это обратно туда, где нашла, и двигаюсь дальше.
Просматриваю аптечку Реми, когда от дверей комнаты раздается голос Рут:
– Я вас действительно знаю.
В ее голосе звучат совершенно новые интонации, и мне они хорошо знакомы. Я фотографирую содержимое аптечного шкафчика, а потом произношу:
– Вот как?
– Вы – жена того убийцы.
– Уже нет, – возражаю я. – Я развелась с ним. А потом убила его, защищая свою жизнь. – Закрываю дверцу и поворачиваюсь лицом к Рут. – А еще я пытаюсь помочь вам.
– Мне не нужна ваша помощь, – отвечает она. Теперь от уголков ее губ книзу пролегают жесткие складки, скорбь сменяется приглушенной злостью. Она ненавидит меня за то, что я связана с маньяком. Напоминание о том, что не все работает в нашу пользу.
Пытаясь сдержать вздох, я говорю:
– Миссис Лэндри, вы вполне можете попросить Джи Би назначить вам другого детектива, но я живу ближе всего и, говоря прямо, имею куда лучшее представление о том, что вам пришлось испытать, хотя вы и не понимаете этого.
– Только потому, что ваш муж похищал девушек, отрывая их от родных, вы полагаете, будто можете понять, каково это?
– Нет, – тихо отвечаю я. – Я понимаю это, потому что мои собственные дети постоянно под угрозой. Рут… моих детей уже похищали, и мне казалось, что я не переживу этого. Слава богу, я смогла их вернуть, но те часы, когда их не было рядом со мной, показались мне вечностью. Я на вашей стороне. Пожалуйста, позвольте мне помочь вам.
Ей это не нравится. Она боится того насилия, которое окружало меня – и по-прежнему окружает. И, может быть, она права, что боится, но ей нужна хоть какая-то уверенность.
Никто другой не воспримет это дело так серьезно, как воспринимаю я.
Рут медлит, потом наконец скованно кивает.
– Вы получили всё, что вам нужно? – спрашивает она, подразумевая, что лучше б так и было.
– Да, – отвечаю. – Но я хотела бы еще побеседовать с вашим мужем…
– Если вам удастся добиться этого от него, я буду удивлена, – прерывает она. – Джо не любит говорить о Реми. Он не может принять тот факт, что наш сын пропал.
Слыша слово «пропал», я инстинктивно понимаю, что какой-то частью своего разума Рут смирилась с наиболее вероятной истиной: ее сын мертв, и никакие отчаянные старания матери не смогут вернуть его. Однако, осознав собственные слова, она мгновенно отвергает эту истину. – Я знаю, что он вернется, – заявляет Рут, вскинув голову, словно ожидая, что я буду возражать.
Но я не возражаю. Эта хрупкая, напуганная женщина цепляется за ложь, которую твердит себе, но я не стану разбивать ее сердце. По крайней мере, пока не удостоверюсь, что это неизбежно. Говорю лишь:
– Спасибо за помощь, миссис Лэндри. Я свяжусь с вами, как только что-нибудь узнаю.
Она не хочет ничего отвечать; теперь между нами стоит мое прошлое и моя скандальная известность. Но в конце концов говорит:
– Пожалуйста, найдите его для меня. Прошу вас.
Я не обещаю этого. Просто не могу.
Но мне тяжело – я вижу в ее глазах отчаяние и ужас. Она живет в кошмаре, однако притворяется, будто все… нормально. Я много лет жила с Мэлвином, старалась угождать ему, притворялась, будто все хорошо. Притворялась так старательно, что думала, будто все действительно в порядке. Все изменилось в тот день, когда пьяный водитель проломил стену нашего гаража и вскрыл все жуткие, злые тайны Мэлвина. Вид той несчастной мертвой девушки – сестры Сэма – будет преследовать меня вечно.
Понимание того, что будь я более любопытной, то, возможно, смогла бы что-нибудь сделать… это еще хуже. И я сделаю все, что смогу, чтобы наконец прервать кошмар Рут Лэндри – тем или иным путем. Может быть, я делаю это для нее. Может быть, для себя.
Но, так или иначе, я взялась за это.
7. Гвен
Я жду на стоянке возле «Навитата», пока дети закончат последнюю пробежку по зиплайну, и пытаюсь сосредоточиться на деле Реми и на уликах. Но не могу отделаться от жуткой картины жизни Рут Лэндри. Она печет печенье, которое никто не ест. Умоляет призрак вернуться домой.
Не знаю, какой я стала бы, если б потеряла Коннора и Ланни.
Просматриваю результат в сделанном на заказ приложении, которое финансировала Джи Би Холл – оно похоже на прокачанный «Гугл» и используется исключительно для поиска следов людей по их именам или другим отличительным признакам, – когда Коннор и Ланни загружаются в машину, говоря одновременно и перебивая друг друга:
– Мам, это было круто, тебе надо было пойти с нами, это совсем несложные…
– Ты нашла, куда он подевался? Что с ним случилось? – Голос Коннора заглушает восторги сестры. Ланни бросает на него сердитый взгляд.
– По-твоему, она могла распутать дело всего за два часа?
– Но это же мама!
Я смеюсь, наблюдая, как они пристегиваются ремнями безопасности.
– Твоя уверенность мне льстит, Коннор. Но твоя сестра права. Боюсь, это займет довольно много времени.
– Да? Значит, мы поедем куда-нибудь еще? – Мой сын, похоже, очень заинтригован такой возможностью. – Мы можем помочь тебе.
– Нет, – говорю я ему. – Когда мы приедем домой, я просто сделаю несколько звонков. В основном буду назначать встречи и убеждать людей поговорить со мной. Честно сказать, это скучно.
Он не верит мне, как и Ланни, но спустя несколько минут они затевают ссору между собой. Похоже, Коннору показалось, будто Ланни понравилась какая-то девушка, которую они увидели на зиплайне, и считает своим долгом поддразнить ее. Я почти не вмешиваюсь в их перебранку. Он дразнит ее не потому, что она лесбиянка, – он точно так же посмеивался над нею, будь она парнем, засматривающимся на девушек.
Ланни возражает, что ничего такого не было. Они недовольно замолкают, когда я наконец велю им прекратить ругаться – и это молчание висит между ними всю оставшуюся дорогу до дома.
– Так вот, – говорю я, когда мы сворачиваем на подъездную дорогу. – Я хочу, чтобы вы собрались и занялись своими уроками. Сегодня вечером я проверю, как вы сделали задание…
Я обрываю реплику, увидев незнакомый автомобиль, припаркованный возле нашего дома. Большой, грязный пикап, облепленный эмблемами Национальной стрелковой ассоциации и наклейками в виде американского флага. И все это поверх тускло-зеленой камуфляжной расцветки.
Я останавливаю наш внедорожник на полпути и жду, что будет дальше. Ланни и Коннор тоже не произносят ни слова – они заметили чужое присутствие. Я чувствую, как Ланни подается ближе к лобовому стеклу, но не оглядываюсь назад.
– Кто это? – спрашивает она.
– Не знаю, – отвечаю я. Свернув на парковку, оставляю двигатель включенным. В мозгу у меня проносятся миллионы вариантов – преследователи, интернет-тролли, регулярно присылающие письма с угрозами убийства… – Я пойду и узнаю, Ланни, а ты садись за руль. Если что-то пойдет не так, съезжай задним ходом на дорогу и гони прямиком в Нортон, в полицейский участок. Коннор, если Ланни переключит машину на заднюю передачу, сразу же звони «девять-один-один». Не ждите меня, что бы вы ни увидели. Понятно? Все знают, что делать?
Мои дети кивают, но я вижу взгляд Коннора. Он снова испуган. Это еще одно травмирующее событие… как вчерашние учения.
– Коннор, – говорю я, и он моргает. – Всё в порядке. Дыши и веди отсчет. Делай то, что скажет Ланни. Ты справишься. Я в тебя верю. – Этого недостаточно, далеко не достаточно, но на большее у меня нет времени. Приходится лишь надеяться, что он сумеет это выдержать.
Я выхожу из внедорожника, и Ланни перебирается на переднее сиденье. Она запирает дверцы даже без моей подсказки. Мне сейчас нужно сосредоточиться на том, что впереди меня, а не позади.
Я иду вверх по подъездной дорожке, под ногами хрустит гравий. Две дверцы пикапа распахиваются с ржавым скрипом. Из одной вылезает пожилой белый мужчина в выцветшем, потертом комбинезоне и фланелевой рубашке. Оружия при нем не видно, лицо заросло густой колючей бородой.
С другой стороны из пикапа выходит женщина – высокая, крепкого сложения, одетая в футболку с изображением американского флага и джинсы – настолько застиранные, что их цвет почти невозможно разобрать. У нее редкие полуседые волосы, бледное лицо – обвисшее, в морщинах, а в руках у нее… накрытое крышкой блюдо для запеканки.
Я убираю руку с пистолета, спрятанного под курткой.
– Мэм, – говорит мужчина и касается пальцами козырька своей бейсболки; если на ней и есть какой-то логотип, он погребен глубоко под слоем застарелой грязи и смазки. – Извините, что побеспокоили вас, но мы решили, что должны возместить вам…
– Возместить? – переспрашиваю я, пытаясь понять, кто они такие. – Извините, но мы с вами, кажется, незнакомы. Может быть, вы ошиблись адресом…
– Вы Гвен Проктор, – говорит женщина. Она улыбается, и это выглядит пугающе дружелюбно. – Наш мальчик случайно прострелил окно вашей машины. Столько шума… он просто охотился на белок и промазал, попал прямо в это стекло… Он очень извиняется за это. Мы с радостью заплатим за ремонт.
– Ваш мальчик? – Все это выглядит очень странно. Да, это Юг, и люди здесь обычно дружат с соседями. Но не со мной – я во всем округе считаюсь парией.
– А, да… как грубо с нашей стороны, мы же не представились, дураки, – говорит мужчина и делает шаг вперед, протягивая широкую ладонь. – Я – Джаспер Бельден.
Джаспер Бельден. Некоронованный король наркобизнеса в этом округе. Глава раскидистого фамильного древа, которое включает в себя несколько родственников, отслуживших в армии и способных без колебаний убить кого-нибудь. Я никогда прежде не встречала этого человека и даже не видела его фотографий. Сэм, к несчастью, встречался с одним из его сыновей. Это столкновение послужило началом странной междоусобной войны. Занятно думать, что в кои-то веки мое прошлое тут ни при чем – причиной стала драка между Сэмом и пьяным уродом, буянившим в местном тире.
Я пожимаю руку Бельдену, поскольку выбора у меня нет. Рукопожатие у него твердое и деловое. Надеюсь, у меня такое же.
– Рада знакомству, мистер Бельден.
– О, не надо называть меня «мистером». Вполне подойдет просто «Джаспер». А это моя прекрасная супруга, Лила. Что у тебя в кастрюле, Лила?
– Мясной рулет по-теннессийски, такой же, как когда-то пекла матушка, – отвечает она. – Свинью мы выращивали сами, а вместо хлебных крошек используем овсяные хлопья – это наш секрет, придает рулету особую мягкость… Надеюсь, ваша семья примет это в знак мира, миссис Проктор.
Мой первый рефлекс – поправить ее, сказав, что ко мне обращаются «мисс», но я подавляю этот рефлекс. Я не понимаю, что здесь происходит. Они кажутся просто невероятно искренними и дружелюбными, но это совершенно не в натуре Бельденов, и я это знаю. Они закоренелые преступники.
И они принесли нам мясной рулет.
– Спасибо, – говорю я и беру у Лилы тяжелое блюдо с крышкой. При близком рассмотрении становится понятно, что образ доброй пожилой женщины – это маска; взгляд у Лилы слишком острый и бесстрастный.
Из-под крышки пахнет шалфеем и терпким соусом. Наверняка рулет окажется очень вкусным.
– Я скажу моему партнеру, Сэму, о том, что вы заезжали, – говорю я им, и от меня не ускользает мимолетный промельк гнева, искажающий милую улыбку Джаспера Бельдена – словно треск статики в радиосигнале. – Ему будет жаль, что он разминулся с вами.
– Нам тоже очень жаль, что мы совершили такой промах, – отзывается Лила, и я отчетливо слышу в ее словах двойной смысл. Хотела бы я быть с ними враждебной и злой, но сейчас не время. Они разыгрывают представление, и мне нужно понять зачем.
И кроме того, они очень эффективно связали мне руки, сунув в них проклятое блюдо.
Я понимаю, что каковы бы ни были их намерения, эти намерения заключаются совсем не в том, чтобы угостить нас мясным рулетом. Бельдены хотят поговорить. Рулет – это съедобный эквивалент белого флага переговоров, и я должна признать: мне любопытно, чего же они хотят на самом деле. Поэтому я машу рукой детям, давая понять, что всё в порядке, потом иду к двери и открываю ее, отключаю сигнализацию, ухитряясь не уронить блюдо, и посылаю Бельденам свою самую лучезарную улыбку.
– Могу я пригласить вас на кофе?
– Что ж, – отвечает Джаспер, – я никогда не отказываюсь от хорошего кофе. Ты ведь не против, да, мамочка?
«Мамочка». Меня слегка передергивает. Я могла бы принять подарок и отправить их своей дорогой, но южные правила вежливости требуют обратного, и, судя по тому, что Бельден сразу же согласился, он именно этого и ожидал.
Ланни подводит внедорожник к дому и паркуется возле большого грязного пикапа. Они с Коннором выходят наружу и направляются в дом. Ставя форму на кухонную стойку, я вижу взгляд, которым обмениваются Бельдены, когда мои дети входят в дверь. Зловеще-бесстрастный взгляд – словно два робота обмениваются информацией. Потом Бельдены снова улыбаются, и Джаспер с добродушным смешком спрашивает:
– Ну-ну, и кто же эти милые детки?
Они не спешат представляться и смотрят на меня.
– Моя дочь, Ланни, и мой сын, Коннор, – говорю я. – Поздоровайтесь, дети.
– Здравствуйте, – говорят они в один голос, но без малейшего энтузиазма. Ланни смотрит на меня явно вопросительно: «Ты в порядке?» Честно сказать, я не знаю ответ, но в одном уверена совершенно точно: я не хочу их в это вмешивать. Коннор старательно сохраняет безэмоциональное выражение лица, но я хорошо помню, как он отреагировал на прошлый кризис.
– Дети, вам лучше пойти к себе и заняться уроками, – говорю я им. – На сегодня у вас по плану четыре часа учебного времени.
– Да, мама, – отвечает Ланни; кажется, я никогда еще не получала от нее согласия так легко.
Коннор идет за ней в ее комнату, дверь за ними закрывается. Я не слышу, но представляю, как они яростно перешептываются, пытаясь понять, что им делать. Надеюсь, Ланни придет к выводу, что не нужно делать ничего – по крайней мере, пока не будет никаких явных признаков неприятностей. А потом, если что-то случится, я надеюсь, что она схватит брата, выскочит в окно и помчится к нашему внедорожнику. Я отметила, что ключи она оставила при себе. Умная девочка.
Как только дверь закрывается, я включаю кофеварку. Горячая жидкость может быть оружием. Я ставлю на стойку чашки, которые можно разбить на кусочки, способные резать плоть и веревки. Когда ты боишься за свою жизнь, тебе может пригодиться всё, что есть под рукой. Абсолютно всё.
И всё это выглядит совершенно нормально. Бельдены сидят в нашей гостиной, словно мины-ловушки, способные сработать в любой момент, и я это знаю, но я делаю кофе, разливаю его в две вместительные чашки и ставлю на маленький поднос вместе с сахаром и сливками. Сажусь в кресло поближе к двери и наблюдаю, как Бельдены кладут в свой кофе добавки – она берет сливки и сахар, он только сахар – и оценивающе облизывают губы.
– Извините, к кофе у меня ничего нет, – говорю. – Я не ждала гостей. По крайней мере, не настолько вежливых. Я ожидала чего-то более прямолинейного. Например, стрельбы по окнам дома. Или пары зажигательных бомб.
Хорошие манеры остаются, но улыбка пропадает с лиц обоих Бельденов.
– Ну-ну, миссис Проктор, – укоризненно произносит патриарх преступного клана, целеустремленно размешивая кофе. – Если б я хотел смерти кого-нибудь из вас, вы точно уже были бы мертвы.
Я и на этот раз пропускаю мимо ушей ненавистное «миссис».
– В прошлом году вы сунули в мой почтовый ящик гремучую змею! – Я так зла, что не могу больше держаться в рамках, и мне не стыдно за это. – Она могла укусить кого-нибудь из моих детей!
– А-а-а, это просто полосатый гремучник, и его перед этим выдоили. Меня не меньше дюжины раз кусали такие твари, ничего страшного. В больнице полным-полно противоядия.
– И вообще, это была не наша идея, – вступает в разговор его жена. – Это додумался наш милый Джесс. У него вообще со здравым смыслом не очень. Мы просто сказали ему отправить вам предупреждение.
– Предупреждение о чем?
Они обмениваются долгими взглядами.
– Я так и знал, что горожане ни черта не понимают, но это же ясно, как день, – отвечает Джаспер и отчетливо выговаривает следующее слово: – Уезжайте. Мы хотим, чтобы вы убрались из нашего округа ко всем чертям, будьте так добры. А если и получится, то из нашего штата. Мы хотим, чтобы никого из вас тут не было.
– Ничего личного, – коротко вставляет Лила. – Но вы мутите воду в нашем пруду, и, хуже того, из-за вас тут постоянно шныряют репортеры. Люди любят, когда о них говорят по телевизору и в газетах, поэтому рассказывают о том, о чем лучше помолчать. Если ваше семейство съедет куда-нибудь, тут все устаканится.
– Плохие статьи в прессе? – переспрашиваю я, и они кивают. – Вы думаете, что я привлекаю к вам негативное внимание прессы? – Мне приходится сдерживать безумный смех. – Наркоторговцы меня не одобряют?
– Это не было доказано в суде, – оскорбленно возражает Джаспер, – и вы не имеете права распускать лживые слухи. Но даже если мы иногда снабжаем людей тем, что им нужно, мы просто оказываем им услугу. Мы не виноваты, что все эти люди подсели на хитрые болеутоляющие, а потом лишились их и стали сходить с ума. Виноваты богатые доктора и фармакомпании. И кроме того, это уж никак не сравнить с тем, что сделали вы.
– Я не сделала…
– Детка. – Лила подается вперед. – Ты была женой того человека. Так вот, я замужем за своим стариком почти всю свою жизнь – и знаю все, что он делает. В чем бы ты ни убедила суд, я знаю, что ты знала. Может быть, ты и не помогала ему убивать тех девушек, а может быть, и помогала, не мне судить. Но не пытайся впарить мне эту чепуху.
Абсурдность всего этого лишает меня дара речи, и я лишь с трудом удерживаюсь от нервного смеха. Эти люди – вожаки преступной банды, самой худшей в этом округе, если не сказать больше, – и они считают, будто я настолько ужасна, что не могу жить с ними по соседству… Нет никакого смысла говорить им, что я не знала о преступлениях Мэлвина. У Лилы Бельден нет ни капли сочувствия или понимания по отношению к той, кем я была: к молодой женщине, боящейся внешнего мира и прячущейся за собственный страх. Мэлвин отлично умел скрывать свои тайны. И о чем бы я ни догадалась – даже если смогла бы это сделать, – то проигнорировала бы эти знаки, потому что так диктовал мне страх.
– Хорошо, – говорю я им, и на моих губах возникает фальшивая улыбка. – Давайте на минуту рассмотрим это предположение. Что, если я действительно знала об этом? Это означает, что я не останавливаюсь ни перед чем. Вы и вправду хотите затеять вражду со мной? Вы же мать, Лила. Как далеко вы способны зайти ради защиты своих детей?
– До самого ада, – отвечает она. – Но мы обе знаем, что лучший способ выиграть войну – не доводить до нее. Поэтому вы и должны уехать. Так ты сможешь защитить своих детей – убравшись с нашей территории.
– Я подумаю об этом, – говорю. – По правде сказать, Стиллхауз-Лейк – не самое хорошее место. Но не заблуждайтесь. Если мы уедем, то лишь потому, что хотим уехать. А не потому, что вы нас прогоняете.
– А это так важно? – интересуется Джаспер. – Итог-то все равно один.
– Это важно, – заявляю я, спокойно встретив его взгляд. – Вы знаете, что это важно.
Он кивает.
– Так когда же вы уедете, миссис Проктор?
– Не знаю. Через несколько месяцев. Сначала нам нужно найти новое место и продать этот дом…
– Так не пойдет, – прерывает меня Лила. – Нам нужно, чтобы вы уехали в течение месяца.
Я качаю головой.
– Этого не будет, миссис Бельден. Мы уедем на своих условиях. Если вообще решим уехать.
Джаспер обводит взглядом гостиную – жилье, которое мы так тщательно отремонтировали и украсили, сделав своим домом, – медленно кивает и делает длинный глоток кофе, потом со вздохом ставит чашку на стол.
– Хороший крепкий кофе, – говорит он. – И я надеялся, что ваш здравый смысл так же хорош и крепок. Но это оказалось не так, и тут ничего не поделать. Вы еще научитесь. А когда научитесь, вспомните: мы пытались быть вам добрыми соседями.
Лила кивает.
– Думаю, вам понравится мой рулет. Когда соберетесь отдать блюдо обратно, просто привезите его нам домой. Если нет, мы за ним вернемся.
Я понимаю, что это означает. Так или иначе, добром это не кончится.
Нет больше смысла притворяться вежливой.
Я иду в кухню, достаю мешок для мусора и вытряхиваю в него рулет. Потом включаю горячую воду, беру мыло и отмываю ее блюдо до сияющей чистоты. Вытираю его посудным полотенцем и иду обратно, чтобы отдать блюдо хозяйке.
– Ты хамка, – говорит она, принимая его. – Но все же спасибо тебе: это мое фамильное блюдо.
– А теперь вы можете уходить. Оба. Прочь. – Теперь я позволяю им увидеть это: сталь, лед и ярость, которые позволили мне пережить последние несколько лет. Боль, страх и непреходящее стремление защитить моих детей.
Бельдены моргают.
– Что ж, – произносит Лила, приподнимая брови. – Можете заезжать к нам в любое время, мисс Проктор. И прихватите с собой своего мужчину. Один из наших сыновей должен ему сломанную скулу и несколько выбитых зубов – еще с прошлого года. Он хочет расплатиться.
– Вам пора уходить, – говорю я. – Сейчас же.
Она направляется к своему пикапу. Джаспер следует за ней, бросив на меня еще один взгляд, лишенный всякого выражения, и я закрываю за ними дверь и запираю ее. Я стою у окна, держа руку на рукояти пистолета, пока их машина не заводится и не отъезжает задним ходом вниз по дорожке, в облаке гравия и пыли.
– Мама?
Ланни выходит в гостиную, сжимая в руке ключи от внедорожника; вид у нее напряженный и встревоженный.
– Всё в порядке, – отвечаю я ей, обвивая ее плечи рукой. Потом обнимаю ее уже обеими руками. – У нас всё будет в порядке.
Но на самом деле я в это не верю.
Судя по тому, как напряжены ее плечи, Ланни не верит тоже.
Сэм возвращается домой поздно, совершенно измотанный. На ужин запеченная курица с кукурузными лепешками, что устраивает всех. Мясной рулет Бельденов лежит в пластиковом мешке на кухне. Я подумываю проверить, нет ли в рулете крысиной отравы.
Сэм весь грязный и потный. Руки у него загрубели от работы, и мне больно это видеть. Он делает это ради нас. Сэм любит заниматься строительством, но сейчас это его работа, а не хобби. Он пилот. Он должен летать. Но он не летает – из-за того, что… из-за того, что он предан нам, по крайней мере, сейчас. Я не просила его поступать так. Просто такова его натура: настоящий, надежный, волевой мужчина, готовый жертвовать многим ради людей, которых он любит. Он не хочет оставлять нас здесь одних; он знает, что положение у нас ненадежное.
Но нельзя жертвовать вечно. И это еще одна причина для меня уехать из Стиллхауз-Лейк.
Я иду следом за ним в спальню и молча помогаю ему снять грязную одежду. Пошевелив одним плечом, Сэм слегка стонет, и я разминаю ему мышцы.
– Спасибо, Гвен, – говорит он. – Извини, кажется, я что-то потянул.
– Странно, что этого не происходит каждый день, – отвечаю я ему. – Иди в душ, ужин будет готов через полчаса.
Читать бесплатно другие книги:
