Путь королей Сандерсон Брендон

– Наемник?

– Армия Амарама, – ответил Каладин. – Гражданин, второй нан.

– Бывший гражданин, – встрял Твлакв. – Он был…

Светлоглазая снова заставила работорговца замолчать, взмахнув тростью, и бросила на него строгий взгляд. Потом той же тростью она отвела волосы со лба Каладина и уставилась на него, цокая языком:

– Глиф «шаш». – (Несколько солдат шагнули вперед, схватившись за мечи.) – Там, откуда я родом, таких рабов просто казнят.

– Им везет, – сказал Каладин.

– И как же ты сюда попал?

– Кое-кого убил. – Каладин осторожно подбирал лживые слова. «Пожалуйста, – подумал он, обращаясь к Вестникам. – Пожалуйста…» Он уже так давно ни о чем не молился.

Женщина приподняла бровь.

– Светлость, я совершил убийство. Напился и сделал несколько ошибок. Но я могу обращаться с копьем не хуже других. Отправьте меня в войско вашего великого князя. Позвольте мне снова сражаться.

Было странно так врать, но эта женщина ни за что не позволит Каладину взять оружие в руки, если решит, что он дезертир. Пусть лучше считает, что он совершил убийство по неосторожности.

«Пожалуйста…» – подумал он. Так хотелось снова стать солдатом. В какой-то миг это показалось самой славной вещью, о которой только можно мечтать. Куда лучше умереть на поле боя, чем растратить свою жизнь, вынося чьи-то ночные горшки.

Твлакв шагнул к даме. Бросил взгляд на Каладина, вздохнул:

– Он дезертир, светлость. Не слушайте его.

«Нет!»

Яростная вспышка гнева уничтожила надежду. Каладин протянул руки к Твлакву. Он задушит эту крысу, он…

Что-то с хрустом ударило его по спине. Он охнул, зашатался и упал на одно колено. Дама отпрянула, обеспокоенно прижав защищенную руку к груди. Один из солдат схватил Каладина и опять поставил его на ноги.

– Что ж, – сказала она наконец, – очень жаль.

– Я могу сражаться! – прорычал парень сквозь боль. – Дайте мне копье. Позвольте мне…

Светлоглазая подняла трость, вынуждая его умолкнуть.

– Светлость, – проговорил Твлакв, не глядя на Каладина, – я бы не доверил ему оружие. Он действительно убийца, да еще и непокорный – не раз затевал бунты против своих хозяев. Я не могу продать его вам как закабаленного солдата. Совесть мне этого не позволит. – Работорговец помедлил. – И люди в его фургоне… он мог их всех сбить с толку своими разговорами о побеге. Моя честь требует, чтобы я вас предупредил.

Каладин стиснул зубы. Он едва сдерживался, чтобы не попытаться напасть на солдата, стоявшего позади, схватить его копье и потратить последние мгновения своей жизни, пытаясь воткнуть оружие во внушительное брюхо Твлаква. Почему? Какое Твлакву дело до того, как с Каладином будут обращаться в этой армии?

«Не стоило мне рвать его карту, – подумал Каладин. – Обиду возмещают чаще доброты». Одна из поговорок отца.

Женщина кивнула и двинулась дальше:

– Покажи мне этих людей. Я все же их возьму из-за твоей честности. Нам нужны новые мостовики.

Твлакв с готовностью кивнул. Задержавшись на миг, он склонился к Каладину:

– Я не могу рассчитывать на то, что ты будешь вести себя прилично. Люди в этом войске станут винить работорговца, который утаил важные сведения. Мне… жаль. – И поспешил прочь.

Каладин подавил рычание, высвободился из хватки солдат, но остался в строю. Ну и ладно. Рубить деревья, строить мосты, сражаться в армии. Какая разница. Он просто будет продолжать жить. Они отняли его свободу, семью, друзей и – самое главное – его мечты. Больше они уже ничего с ним не смогут сделать.

Закончив инспекцию, дама взяла у своей помощницы доску для письма и что-то быстро записала на закрепленной там бумаге. Твлакв отдал ей журнал, в котором было указано, насколько каждый раб успел выплатить свой выкуп. Судя по тем страницам, которые успел разглядеть Каладин, ни один из них не выплатил ничего. Возможно, Твлакв подделал цифры.

На этот раз Каладин, скорее всего, позволит зачислять все свое жалованье в счет долга. Пусть подергаются, когда поймут, что он не даст себя обмануть. Что они сделают, если он и впрямь приблизится к тому, чтобы отработать всю сумму? Наверное, он никогда этого не узнает – в зависимости от жалованья мостовиков, подобное могло занять от десяти до пятидесяти лет.

Светлоглазая дама отправила большинство рабов рубить лес. С полдюжины самых тощих попали в столовые, невзирая на то что она говорила раньше.

– А этих, – велела дама, указывая тростью на Каладина и других рабов из его фургона, – в мостовые расчеты. Скажите Ламарилу и Газу, что с высоким следует обращаться с особой осторожностью.

Солдаты рассмеялись, и один из них тычками и пинками направил Каладина и остальных в нужную сторону. Молодой раб терпел; у этих людей не было причин нежничать, и он не хотел давать им повод вести себя еще грубее. Если солдаты и ненавидели кого-то сильней наемников, то только дезертиров.

По пути он не мог не заметить знамя, реющее над лагерем. На нем был тот же символ, что и на солдатских мундирах: желтая глифпара в виде башни и молота на темно-зеленом поле. Это было знамя великого князя Садеаса, верховного правителя родного округа Каладина. Что направило его сюда – каприз судьбы или ее же злая шутка?

Солдаты расслабленно отдыхали – даже те, кто был на дежурстве, – и улицы в лагере усеивали отбросы. Вокруг было полным-полно людей из обоза: проституток, работниц, бондарей, бакалейщиков и погонщиков скота. По импровизированным улицам этого наполовину города, наполовину военного лагеря даже бегали дети.

И еще здесь были паршуны. Носили воду, копали канавы, таскали мешки. Это его удивило. Разве война идет не с паршенди? Неужели никто не опасался бунта? Похоже, нет. Эти паршуны работали с той же покорностью, что и те, которых он видел в Поде[1]. Может, так и надо. Алети сражались с другими алети у него на родине, почему бы и здесь паршунам не быть по обе стороны конфликта?

Солдаты повели Каладина в северо-восточную часть лагеря, и путь оказался долгим. Хотя каменные казармы были совершенно одинаковыми, край лагеря все время менялся, как зазубренный горный хребет. Старые привычки вынудили Каладина запомнить дорогу. Там, куда они пришли, высоченная стена оврага была разбита бесчисленными бурями, и сквозь брешь открывался обширный вид на восток. Это открытое пространство давало хорошую возможность войску собраться, прежде чем спуститься по склону на сами Расколотые равнины.

На северной окраине поля располагался небольшой отдельный лагерь, в котором было несколько десятков казарм, а в центре – лесной склад, где работали плотники. Они рубили те коренастые деревья, что Каладин видел на равнине снаружи, снимали с них волокнистую кору и распиливали на доски. Другая группа плотников собирала из этих досок большие конструкции.

– Мы будем работать с деревом? – спросил Каладин.

Один из солдат грубовато рассмеялся и ответил:

– Вы будете мостовиками.

Воин указал туда, где несколько человек весьма жалкого вида сидели на камнях в тени казармы и пальцами ели что-то из деревянных мисок. Их пища выглядела до боли похожей на баланду, которой рабов кормили в караване Твлаква.

Каладина снова пихнули, и он, спотыкаясь, спустился по пологому склону к казарме. Другие рабы последовали за ним – солдаты гнали их, как скот. Никто из сидевших у казармы на них даже не взглянул. На этих мужчинах были кожаные жилетки и простые штаны; кто-то носил грязные рубахи с воротом на шнуровке, кто-то и вовсе был по пояс голым. Эта грязная, замученная компания выглядела немногим лучше рабов, хотя и казалась чуть сильней.

– Газ, новобранцы! – крикнул один из солдат.

В тени, поодаль от обедавших, отдыхал мужчина. Он повернулся, явив лицо, покрытое таким количеством шрамов, что борода росла клочками. Газ оказался одноглазым – имевшийся глаз был карим – и не утруждал себя повязкой. Белые узлы на плечах выдавали в нем сержанта, и он был поджарым и крепким, как все, кто, по опыту Каладина, уже много времени провел на войне.

– Вот эта ходячая немочь? – спросил Газ, приближаясь и что-то жуя. – Да они и стрелы не остановят.

Солдат рядом с Каладином пожал плечами и от души пнул его напоследок:

– Светлость Хашаль велела с этим сделать что-нибудь особенное. С остальными сам решай.

Солдат кивнул своим напарникам, и они поспешили прочь.

Газ окинул рабов взглядом. На Каладина он посмотрел в последнюю очередь.

– У меня есть военная подготовка. Я служил в армии великого лорда Амарама.

– Мне нет до этого дела, – резко ответил Газ и сплюнул что-то черное.

Каладин поколебался:

– Когда Амарам…

– Да что ты заладил? – рявкнул Газ. – Служил под началом какого-то заурядного землевладельца, ну и что? Хочешь меня этим впечатлить?

Каладин вздохнул. Он уже встречал таких людей – младших сержантов без надежды на продвижение по службе. У них вся радость жизни заключалась в возможности повелевать теми, чья участь была еще более жалкой. Что ж, ладно.

– У тебя клеймо раба. – Газ фыркнул. – Сомневаюсь, что ты вообще держал копье в руках. Как бы то ни было, придется тебе снизойти до нас, лорденыш.

Девушка-спрен спорхнула откуда-то и рассмотрела Газа, потом закрыла один глаз, подражая ему. По какой-то причине ее вид заставил Каладина улыбнуться. Газ неверно истолковал его улыбку. Он нахмурился и шагнул вперед, наставив на парня палец.

В тот же миг в лагере хором запели горны. Плотники вскинули голову, а солдаты, которые сопровождали Каладина, припустили со всех ног в центр лагеря. Рабы рядом с Каладином взволнованно завертели головой.

– Буреотец! – ругнулся Газ. – Мостовики! Вперед, вперед, обормоты!

Он начал пинками поднимать людей, что обедали. Они побросали свои миски, вскочили. Вместо положенных ботинок на них были обычные сандалии.

– Ты, лорденыш, – сказал Газ, ткнув пальцем в Каладина.

– Я же не говорил…

– Клянусь Преисподней, мне плевать, что ты говорил! Теперь ты в Четвертом мосту. – Он махнул рукой в ту сторону, куда направились мостовики. – Остальные ждите вон там. Я вас позже разделю. Двигайтесь, или я велю подвесить вас за ноги.

Каладин пожал плечами и побежал за мостовиками. Они оказались одной из команд, что выбирались из казарм или выныривали из переулков. Их, похоже, здесь было довольно много. Примерно пятьдесят казарм, в каждой – допустим – двадцать или тридцать человек… Значит, мостовиков в этом войске приблизительно столько же, сколько солдат во всей армии Амарама.

Отряд Каладина пересек лагерь, лавируя между досками и кучами опилок, и приблизился к большой деревянной штуковине. Она явно перенесла немало Великих бурь и несколько битв. Ее поверхность была иссечена и покрыта дырками, напоминавшими следы от стрел. Выходит, «мостовик» – это от слова «мост»?

Да, верно. Это и впрямь был деревянный мост, футов тридцати в длину и восьми в ширину. В передней и задней части скошенный, он не имел перил. Центральную часть сколотили из толстых досок и мощных несущих балок. Вокруг лежали где-то сорок – пятьдесят таких же сооружений. Видимо, по одному на каждую казарму, по отряду на мост? Рядом собирались около двадцати мостовых рас четов.

Газ где-то раздобыл деревянный щит и блестящую булаву, но для них ни того ни другого не нашлось. Он быстро проверил расчеты. Остановившись перед Четвертым мостом, сержант помедлил, а потом требовательно спросил:

– Где ваш старшина?

– Умер, – ответил один из мостовиков. – Кинулся в Ущелье Чести прошлой ночью.

Газ выругался.

– У вас когда-нибудь появится старшина, который протянет больше недели? Клянусь бурей! Стройтесь, я побегу рядом. Будете слушать мои приказы. Выберем другого старшину, когда увидим, кто выживет. – Газ ткнул пальцем в Каладина. – Ты, лорденыш, сзади. Остальные – шевелитесь! Забери вас буря, я не потерплю еще одного выговора из-за придурков! Вперед, вперед!

Рабы принялись поднимать мост. Каладин пристроился сзади. Он слегка ошибся в расчетах, – похоже, на одно такое сооружение требовалось от тридцати пяти до сорока человек. Места хватало для пятерых спереди и сзади – трое под мостом, двое по бокам – и для восьмерых в длинной части, хотя у этой команды людей было недостаточно.

Каладин присоединился к команде. Похоже, конструкцию делали из очень легкого дерева, но она все равно оказалась безумно тяжелой. С глухим стоном Каладин высоко поднял свою часть моста и встал под ним. Другие расположились по всей длине моста, и постепенно конструкция легла им на плечи. По крайней мере, снизу были перекладины, за которые можно держаться.

У других мостовиков имелись жилетки с наплечниками – они смягчали давление и компенсировали разницу в росте. Каладину жилетку не дали, так что деревянные перекладины врезались ему прямо в кожу. Он ничего не видел; под мостом имелось углубление для головы, но обзор по всем направлениям преграждало дерево. У тех, кто стоял по краям, обзор был лучше; Каладин подозревал, что боковые места ценились больше.

Дерево пахло маслом и потом.

– Вперед! – донесся снаружи приглушенный голос Газа.

Парень запыхтел, когда команда перешла на бег. Он не видел, куда бежит, и старался не споткнуться, пока мостовой расчет продвигался по восточному склону к Расколотым равнинам. Вскоре Каладин истекал потом и вполголоса ругался; дерево терло и рвало кожу на его плечах, и уже потекла кровь.

– Ну ты и дурак, – сказал кто-то рядом.

Каладин глянул вправо, но деревянные рукоятки закрывали обзор.

– Ты… – еле выговорил молодой раб, – ты со мной разговариваешь?

– Не стоило оскорблять Газа. – Голос звучал приглушенно. – Он время от времени позволяет новичкам бежать в наружных рядах. Очень редко.

Каладин попытался ответить, но воздуха не хватило. Он считал, что находится в лучшей форме, но его восемь месяцев кормили баландой, били и запирали на время Великих бурь в протекающих фургонах, грязных сараях или клетках. Это не могло не сказаться.

– Глубокий вдох, глубокий выдох, – проговорил все тот же приглушенный голос. – Сосредоточься на шагах. Считай их. Это помогает.

Каладин последовал совету. Он слышал, как рядом бегут другие мостовые расчеты. За ними раздавались знакомые звуки – шаги марширующих солдат и стук копыт по камню. Там шла армия.

Внизу то и дело мелькали камнепочки и маленькие пластины сланцекорника, угрожая попасться под ноги и сбить его. Поверхность Расколотых равнин покрывали трещины, выходы горных пород и камни. Вот почему они не использовали мосты на колесах – по такой неровной местности носильщики передвигались, по всей видимости, намного быстрее.

Вскоре Каладин стер и изрезал ноги до крови. Неужели мостовикам не полагалось ботинок? Он стиснул зубы от боли и продолжал бежать. Это просто еще одна работа. Он выдержит, выживет…

Глухие удары. Под ногами оказались доски. Мост через пропасть между плато на Расколотых равнинах. Миг спустя мостовой расчет пересек его, и ноги Каладина опять ощутили камень.

– Шевелитесь, шевелитесь! – орал Газ. – Забери вас буря, поторапливайтесь!

Рабы бежали, а позади армия мчалась через мост, сотни ботинок стучали по доскам. Очень скоро у Каладина по спине потекли струйки крови. Дыхание превратилось в пытку, в боку болезненно кололо. Он слышал, как хрипло дышат остальные, – звуки в тесноте под мостом разносились отчетливо. Значит, не только ему тяжело. Хоть бы побыстрее добраться до места.

Пустая надежда.

Следующий час стал настоящей мукой. Хуже любых побоев, что он перенес, хуже любой из ран, полученных в бою. Их марш казался бесконечным. Каладин смутно припоминал постоянные мосты, которые видел, когда рассматривал равнины из фургона работорговца. Они соединяли плато в наиболее узких местах, там, где пропасти проще всего можно было пересечь. Это часто означало необходимость делать крюк на север или юг, прежде чем продолжить путь на восток.

Мостовики роптали, ругались, стонали, потом замолчали. Они пересекали мост за мостом, одно плато за другим. Каладин так и не сумел разглядеть ни одну из пропастей. Он все бежал и бежал. И снова бежал. И уже не чувствовал ног. Но понимал: если остановится, его побьют. Казалось, плечи стерты до костей. Он пытался считать шаги, однако был слишком измотан даже для такого.

Но продолжал двигаться.

К счастью, Газ наконец-то приказал им остановиться. Каладин моргнул, споткнулся и чуть не упал без сил.

– Поднимай! – заорал Газ.

Мостовики подняли – руки Каладина заныли от движения после того, как он столько времени держал мост и не шевелил ими.

– Опускай!

Стоявшие по краям отступили в стороны, и мостовики из средних рядов схватились за боковые рукоятки. Это очень неуклюже и тяжело, но у них, видимо, была возможность попрактиковаться. Они опустили мост на землю, не перевернув.

– Толкай!

Каладин растерянно шагнул назад, а остальные принялись толкать мост, ухватившись за рукоятки. Они были на краю пропасти, где не построили постоянный мост. Неподалеку другие мостовые расчеты занимались тем же самым.

Парень бросил взгляд через плечо. В войске было две тысячи человек в мундирах темно-зеленого и белого цвета. Двенадцать сотен темноглазых копейщиков, несколько сотен кавалеристов на редких, дорогих лошадях. За ними – большой отряд тяжелой пехоты, светлоглазые в мощных доспехах, вооруженные большими булавами и с квадратными стальными щитами.

Похоже, они специально выбрали место, где расщелина была узкой и первое плато оказалось немного выше второго. Мост в два раза шире расщелины. Газ выругал Каладина, и он присоединился к остальным, толкая мост по неровной земле. Когда тот глухо ударился о другую сторону, команда расступилась, позволяя кавалерии пересечь ущелье.

Каладин слишком вымотался, чтобы за этим наблюдать. Он рухнул спиной на камни и только слушал, как пехотинцы топают по мосту. Потом повернул голову. Другие мостовики тоже упали, где стояли. Газ носился среди остальных расчетов со щитом на спине, тряс головой и ворчал, какие же они все бестолковые.

Парень хотел бы и дальше лежать, глядя в небо и забыв про весь мир. Опыт, однако, подсказывал, что из-за этого начнутся судороги. Тогда обратный путь окажется еще хуже. Опыт… он принадлежал другому человеку, из другого времени. Почти что из темных дней. Но если Каладин и не мог стать прежним, то все же способен учитывать то, что знал.

И потому он со стоном вынудил себя сесть и начал растирать мышцы. Впереди солдаты пересекали четвертый мост, с копьями на изготовку, с выставленными щитами. Газ следил за ними с неприкрытой завистью, и девушка-спрен танцевала вокруг его головы. Несмотря на усталость, Каладин ощутил укол ревности. С чего вдруг она взялась докучать этому грубияну, а не ему?

Через несколько минут Газ заметил парня и нахмурился.

– Он удивляется, почему ты не лежишь, – сказал знакомый голос.

Человек, который бежал рядом с Каладином, лежал на земле неподалеку и смотрел в небо. Он был постарше, с седеющими волосами и длинным обветренным лицом. Незнакомец выглядел таким же измотанным, как сам Каладин.

Молодой раб продолжал растирать ноги, открыто игнорируя Газа. Потом оторвал несколько кусков от своего мешкоподобного одеяния и перевязал ступни и плечи. К счастью, он уже привык ходить босиком, так что ущерб оказался не настолько велик.

А когда закончил, по мосту прошел последний солдат. За пехотой двигалась группа верховых светлоглазых в блестящих латах. Они окружали величественного всадника в полированном красном осколочном доспехе. Всадник отличался от того, с которым Каладину довелось повстречаться. Говорили, что каждый такой доспех – это шедевр, непохожий на другие.

Замысловатые латы с пластинами внахлест, красивый шлем с поднятым забралом. Осколочный доспех казался чем-то чуждым. Его создали в иную эпоху – в те времена, когда по Рошару ходили боги.

– Это король? – спросил Каладин.

Мостовик с обветренным лицом устало рассмеялся:

– Как же!

Парень повернулся к нему, нахмурившись.

– Будь это король, мы оказались бы в войске светлорда Далинара.

Имя показалось Каладину смутно знакомым.

– Он великий князь, так? Дядя короля?

– Ага. Лучший из людей, самый уважаемый рыцарь во всей армии. Говорят, он ни разу не нарушил данного слова.

Каладин презрительно фыркнул. Почти то же самое говорили и про Амарама.

– Войско великого князя Далинара – то, о чем стоит мечтать, парень. У него нет мостовых расчетов. По крайней мере, таких.

– Ну все, кремлецы! – заорал Газ. – Подъем!

Мостовики застонали и с трудом поднялись. Каладин вздохнул.

Краткого отдыха хватило, чтобы показать, насколько он вымотался.

– Поскорей бы вернуться, – пробормотал он.

– Вернуться? – переспросил мостовик с обветренным лицом.

– Мы не поворачиваем обратно?

Его товарищ криво ухмыльнулся:

– Парень, да ведь мы не добрались туда, куда направляемся. И скажи спасибо, что мы еще не там. Там начинается самое страшное.

И кошмар перешел во вторую фазу. Они пересекли мост, вытянули его на другую сторону и снова подняли на плечи. Побежали через плато. А там опять опустили мост, чтобы пересечь другую расщелину. Армия перешла, и все продолжилось.

Это повторилось не меньше дюжины раз. Им, конечно, удавалось отдохнуть между переходами, но Каладин так устал, что кратких передышек не хватало. Он едва успевал перевести дух, как его вынуждали снова взваливать мост на плечи.

Они должны были делать это быстро. Мостовики отдыхали, пока армия пересекала расщелины, но им полагалось наверстывать упущенное, перебегая плато – обгоняя шеренги солдат, – чтобы оказываться у следующей пропасти до войска. В какой-то момент его товарищ с обветренным лицом предупредил, что, если они не успеют разместить мост достаточно шустро, по возвращении в лагерь их высекут.

Газ отдавал приказы, ругал мостовиков, пинал, когда они двигались слишком медленно, но сам ничего толком не делал. В душе Каладина очень скоро поднялась волна ненависти к этому сухопарому человеку со шрамами на лице. Странно – он никогда раньше не испытывал ненависти к своим сержантам. Ведь такова была их работа: ругать солдат и разжигать в них воодушевление.

Каладин пришел в ярость не от этого. Газ послал его в поход без сандалий и жилета. Несмотря на «бинты», у него останутся шрамы. Наутро будет весь в синяках и от боли не сможет встать.

То, что сделал Газ, выдавало в нем мелочного задиру. Он рисковал потерей носильщика и провалом всей задачи из-за обиды.

«Забери тебя буря!» – подумал Каладин, уповая на то, что ненависть к Газу поможет ему пережить испытание. Несколько раз он падал, толкнув мост на место, и думал, что уже не встанет. Но когда Газ приказывал им подняться, Каладин каким-то образом вставал, превозмогая себя. Или так, или Газ победит.

За что им все это? В чем причина? Почему им приходится так много бежать? Они должны защищать свой мост, свой ценный груз, свою ношу. Они должны держать небо и бежать, они должны…

Он бредит. Бежать, бежать. Раз-два, раз-два, раз-два.

– Стой!

Каладин остановился.

– Поднимай!

Он поднял руки.

– Бросай!

Отступил и опустил мост.

– Толкай!

Толкнул мост.

«Умри».

Последнюю команду Каладин каждый раз отдавал себе сам. Он снова рухнул на камень, задел камнепочку, и та спешно втянула лозы. Несчастный закрыл глаза, не в силах больше беспокоиться из-за судорог. Впал в транс, что-то вроде полусна, – казалось, тот продлился всего один удар сердца.

– Встать!

Каладин поднялся, шатаясь на окровавленных ногах.

– Переход!

Он пересек мост, не тревожась о смертельно опасной пропасти с каждой стороны.

– Тяни!

Парень схватился за рукоять и потянул мост через расщелину на себя.

– Меняемся!

Каладин растерянно выпрямился. Он не понял этой команды:

Газ ее отдал впервые. Солдаты строились, двигаясь с той смесью страха и вынужденной расслабленности, что нередко настигала людей перед битвой. Несколько спренов ожидания – похожих на растущие из земли красные ленточки, трепещущие на ветру, – вырвались из камня и заколыхались среди солдат.

Битва?

Газ схватил Каладина за плечо, толкнул к передней части моста и сказал со злобной ухмылкой:

– А сейчас, лорденыш, новички идут первыми.

Молодой раб тупо взялся за мост с остальными, поднял его над головой. Рукоятки здесь такие же, но имелась щель на уровне глаз. Сквозь нее можно видеть, что происходит снаружи. Все мостовики поменялись местами: те, кто бежал спереди, перешли назад, а те, кто был сзади, – включая Каладина и мостовика с обветренным лицом – вперед.

Новичок не спрашивал зачем. Ему было все равно. Впрочем, спереди оказалось куда лучше – легче бежать, видя, что перед тобой.

Пейзаж на плато был суровый; тут и там попадались пучки травы, но камень не давал ей как следует углубиться. Камнепочки встречались чаще – росли по всему плато, похожие на пузыри или валуны размером с человеческую голову. Многие были открыты, и лозы высовывались из них, словно толстые зеленые языки. Некоторые даже цвели.

После стольких часов, когда ему приходилось дышать спертым воздухом в тесном пространстве под мостом, бежать спереди оказалось почти приятно. Отчего они дали такое замечательное место новичку?

– Таленелат’Элин, страдалец из страдальцев, – в ужасе пробормотал человек справа от него. – Плохи наши дела. Они уже построились! Плохи наши дела!

Каладин моргнул, вглядываясь в приближающуюся расщелину. По другую сторону пропасти стояли шеренги солдат с багрово-черной кожей в мраморных разводах. Они были в странных доспехах ржаво-оранжевого цвета, которые закрывали предплечья, грудь, голову и ноги. Его оцепенелому разуму понадобилось мгновение, чтобы все осознать.

Паршенди.

Они не похожи на обычных рабочих-паршунов – куда мускулистее и крепче. У них было мощное сложение солдат, и у каждого из-за спины выглядывала рукоять оружия. У некоторых были темно-красные и черные бороды с вплетенными кусочками камней, иные же – чисто выбриты.

Пока Каладин смотрел, передний ряд паршенди опустился на одно колено и взял на изготовку луки, натянул тетивы. Не длинные луки, предназначенные для того, чтобы запускать стрелы высоко и далеко. Короткие, изогнутые, позволяющие стрелять прямо, быстро и мощно. Отличное оружие для того, чтобы убивать мостовиков, прежде чем те смогут перекинуть переправу.

«Там начинается самое страшное…»

И вот наконец-то разыгрался самый настоящий кошмар.

Газ держался позади, криками понуждая мостовой расчет двигаться. Инстинкты Каладина взвыли, но инерция моста несла его вперед. Заставляла идти прямо в глотку чудовища, которое уже оскалило зубы и приготовилось сомкнуть челюсти.

Изнеможение и боль покинули Каладина. Он пришел в себя. Мосты неслись, люди под ними кричали на бегу. Они бежали навстречу смерти.

Все лучники выстрелили одновременно.

Человек с обветренным лицом попал под первую же волну, в него угодили сразу три стрелы. Мостовик слева от Каладина также упал… Парень даже не успел увидеть его лица. Несчастный закричал, погибая не от стрел, но под ногами собственной команды. С потерей двоих мост потяжелел.

Паршенди спокойно снова натянули тетивы и выстрелили. Каладин краем глаза заметил, что другой мостовой расчет едва держится. Паршенди, похоже, целились в определенные мосты. В этот попало несколько десятков стрел, и первые три ряда мостовиков повалились под ноги тем, кто шел позади. Тяжелая конструкция завиляла, потом ее занесло, и она рухнула, с ужасным хрустом раздавив тех, кто оставался внизу.

Мимо Каладина просвистели стрелы и убили еще двоих в переднем ряду возле него. Несколько стрел ударились о дерево у его головы, одна рассекла щеку.

Каладин закричал. От ужаса, от шока, от боли, от полнейшей растерянности. Никогда раньше не доводилось ему чувствовать себя таким беспомощным. Он бросался в атаку на укрепления врага, бежал под ливнем стрел, но всегда знал, что в какой-то степени контролирует происходящее. У него были копья и щит, он мог защищаться.

Не в этот раз. Мостовые расчеты были точно свиньи, которых гнали на убой.

Третий дружный выстрел – и еще одна из двадцати команд полегла. Алети тоже пускали стрелы волна за волной, убивая и раня паршенди. Расчет Каладина почти добрался до ущелья. Он видел черные глаза паршенди на другой стороне, мог различить черты их узких лиц с мраморной кожей.

Вокруг него мостовики кричали от боли, стрелы выбивали их из-под мостов. С жутким грохотом упал еще один мост, весь расчет погиб.

Позади них Газ заорал:

– Поднять и опустить, дурни!

Мостовики резко остановились в тот же момент, когда лучники-паршенди выстрелили снова. Люди за Каладином закричали. Стрельбу паршенди прервал ответный дружный выстрел со стороны алетийской армии. Хотя Каладин от шока утратил способность чувствовать, его тело знало, что следует делать. Опустить мост, принять позицию для толчка вперед.

Это подставило под удар мостовиков, которые до сих пор были в безопасности в задних рядах. Лучники-паршенди явно этого ждали; они подготовились и выстрелили в последний раз. Волна стрел обрушилась на мост, убила с полдесятка человек, и на темное дерево брызнула кровь. Спрены страха фиолетовыми зигзагами выскочили из досок и начали извиваться вокруг. Мост вильнул и сделался намного тяжелее.

Каладин споткнулся; рукоять выскальзывала из пальцев. Он упал на колени на самом краю пропасти и едва удержался, чтобы не свалиться вниз.

Парень закачался, одной рукой ухватившись за скалистый уступ, в то время как другая его рука болталась над пустотой. Заглянул в бездонную тьму, и головокружение едва не свело его с ума. Как же красиво! Каладин всегда любил взбираться на высокие скалы с Тьеном.

Инстинкт самосохранения вынудил его отпрянуть от края. Группа пехотинцев, выставив щиты, заняла позиции и толкала мост вперед. Лучники обменивались стрелами с сородичами, пока солдаты не установили мост, и тогда тяжелая кавалерия обрушилась на противника. Четыре моста упали, но шестнадцать сумели навести, предоставив армии возможность для мощной атаки.

Каладин попытался отползти подальше, но просто рухнул, где стоял; его тело отказалось подчиняться. Он даже не мог перекатиться на живот и лишь обессиленно подумал: «Я должен идти… Проверить, жив ли тот, обветренный… перевязать его раны… спасти…»

Но не мог. Не мог пошелохнуться. Не мог думать. К собственному стыду, он позволил себе закрыть глаза и погрузиться в беспамятство.

– Каладин.

Он не хотел открывать глаза. Проснуться означало вернуться в мир жуткой боли. Мир, где беззащитных, измученных людей вынуждали бежать навстречу летящим стрелам.

Это был воплощенный кошмар.

– Каладин! – Женский голос был легким, как шепот, но требовательным. – Они собираются тебя бросить. Вставай! Ты погибнешь!

«Я не могу… я не могу вернуться… Оставь меня в покое».

Что-то ударило его по лицу – невесомое, но болезненное. Парень поморщился. Это было ничто по сравнению с остальной болью, но почему-то оно оказалось более действенным. Он поднял руку, отмахиваясь. Движения было достаточно, чтобы сбросить оцепенение.

Каладин попытался открыть глаза. С одним не вышло – кровь из пореза на щеке стекла на веки и запеклась плотной коркой. Солнце переместилось. Прошло несколько часов. Он застонал и сел, прочищая глаз от засохшей крови. Земля поблизости была усеяна трупами. В воздухе пахло кровью и кое-чем похуже.

Два мостовика, еле держась на ногах, пинали каждое тело по очереди, проверяли, кто живой, а потом снимали с трупов жилеты и сандалии, распугивая кремлецов, которые хотели поживиться мертвечиной. Каладина они не тронули. У него нечего было брать. Его бы оставили с трупами, бросили на плато в одиночестве.

Девушка-спрен нетерпеливо порхала над ним. Он потер челюсть там, где она его ударила. Некоторые спрены могли двигать мелкие предметы и швыряться маленькими зарядами энергии, что делало их весьма убедительными.