Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса
Потом подруги поднялись наверх. Эмма силилась вспомнить названия всех гостевых комнат. Некоторые были совсем простыми, например «розовая комната» или «зеленые покои». Над остальными пришлось поломать голову. «Комната пугающего портрета», или «крыло с жуткими обоями», или «анфилада смешных размеров».
– А тут что? – Александра открыла следующую дверь. – Какое великолепие!
– Здесь покои герцога.
Эмма замешкалась в коридоре. К этому она не подготовилась. Если честно, она догадалась, что эти комнаты принадлежат ее супругу, лишь потому, что они находились дальше по коридору от ее собственных. Эмме еще ни разу не довелось в них побывать, и она постыдилась в этом признаться. Даже Алекс.
Но разве она не имеет права туда войти? В конце концов, она хозяйка дома. Они просто войдут и осмотрят часы. Она же не собирается вторгаться для того, чтобы шарить в ящиках комодов или обнюхивать его белье.
Кроме того, Эмма знала, что герцог внизу – упражняется со шпагой и препирается с бедным Ханом. Господи, вот мучение на голову бедняги.
Эмма вошла в комнату, делая вид, что она хозяйка и здесь, как в той же гостиной например. Александра нацарапала в своем блокноте что-то насчет часов на каминной полке в передней, прежде чем войти в спальню. Там она углядела маленькие часы на туалетном столике.
– А в гардеробной есть часы? – спросила она.
– Я не… – Эмма корила себя за бестолковость и пошла по самому простому пути. – Нет, часов там нет.
– Хотите, я настрою карманные часы герцога?
– Карманные часы?
Кивком Александра указала на умывальник. Возле таза с кувшином в четком военном строю стояли мужские туалетные принадлежности: зубной порошок, мыло, бритва, одеколон, льняное полотенце… А в конце шеренги – серебряный поднос, на котором лежали булавка для шейного платка, карманные часы и горка монет – шиллинги и пенсы.
– Ну, не знаю, – сказала Эмма. Ей не хотелось заходить слишком далеко. – Я спрошу герцога.
Ее взгляд задержался на бритве. Раньше как-то не приходило в голову, однако бритье наверняка доставляло герцогу немалые страдания – еще бы, с такими шрамами. Однако он брился ежедневно. Если подумать, так еще и по вечерам. Когда он прикасался губами к ее груди или между ног – при этом воспоминании Эмму бросило в жар, – она ни разу не ощутила прикосновения колючей щетины.
Неужели он подвергает себя ежедневному мучению только ради нее?
Эта мысль глубоко взволновала Эмму.
Чтобы отвлечься, она пошла в угол передней, где полотняная скатерть прикрывала какой-то высокий узкий предмет мебели. Может, это еще одни часы? Если так, то, возможно, их нужно починить. За такую работу она заплатит Алекс кругленькую сумму.
Но, сдернув полотняное покрывало, она обнаружила вовсе не часы.
Это было зеркало.
Зеркало в полный рост, в позолоченной овальной раме. Из середины расходилась паутина трещин. И каждый осколок разбивал отражение на множество кусочков, как в мозаике.
Эмма коснулась центра осколочной паутины. Как будто кто-то высокий, сильный с размаху ударил в зеркало кулаком. В ее горле встал ком.
Александра тронула Эмму за локоть.
– Сюда кто-то идет.
Только не это!
Но кто-то действительно приближался. Хуже того – Эмма отлично знала, кто это. Такие тяжелые шаги могли принадлежать одному человеку в доме – герцогу.
– Нам нужно уходить, – сказала Александра.
Эмма повернулась на каблуках. Она была в отчаянии. Если они сейчас выйдут из комнаты, то неминуемо столкнутся в коридоре с герцогом и он заподозрит ее… в неблаговидных намерениях, вспыхнет от неудовольствия или даже от злости.
Дверь скрипнула. Герцог вошел к себе через переднюю. Схватив Александру за руку, Эмма потянула ее в дальний угол комнаты. Пригнувшись, женщины нырнули за диван.
– Почему мы прячемся? – шепотом спросила Александра. – Ведь это ваш дом и ваш муж.
– Знаю. – У Эммы дрожали руки. – Я просто испугалась.
– Полагаю, мы застряли. Будем надеяться, что герцог не задержится надолго.
Эмма приложила палец к губам, призывая к молчанию, а тем временем шаги герцога приближались к дверям спальни. В комнате царила почти мертвая тишина. Не выдержав, Эмма выглянула из-за угла дивана. Его спина была обращена к ней, и он…
Господи, помилуй! Он раздевался.
Эмма нырнула назад с такой поспешностью, что даже ударилась головой о стену.
Почему? Ну почему? Почему здесь? Почему сейчас?
С другой стороны, рассудила она, здесь – самое подходящее место для того, чтобы раздеться, ведь он находился в собственной спальне. Но разумный довод не смягчил ее жалобных безмолвных стенаний по поводу ситуации в целом. Какой же дурой она себя выставила!
– Что там? – шепотом осведомилась Александра.
Похолодев от страха, Эмма замахала руками: «Тише!»
«Спокойно, – твердила она себе. – Скорее всего, герцог пришел сюда лишь для того, чтобы сменить сюртук. Или взять свои часы. Или еще какую-нибудь мелочь. Иначе он бы позвонил камердинеру. Разве не так?»
Еще десятка два ударов ее сердца, что, вероятно, по хронометру Александры составило четыре секунды. Эмма выглянула опять.
Он снял сюртук, расстегнул пуговицы жилета и – она смотрела не моргая – вытащил рубашку из-за пояса брюк, потом стянул ее через голову.
Ее сердце замерло – и снова застучало. Медленные, тяжелые удары. Боже!
Левая сторона его тела, со скульптурно вылепленными мускулами, могла бы принадлежать античному богу – воплощение мужской красоты и откровенной чувственности. Этот переход между бедром и боком… Приспущенные брюки открыли взгляду интригующий вид упругой, твердой ягодицы.
Ей бы ограничиться этим зрелищем. Смотреть только туда, где он был здоровым и сильным мужчиной. Никогда не видеть его ран, неизменно приковывающих ее взгляд!
И сейчас она не могла отвести взгляд.
Шрамы, уродующие лицо Эша, только подготавливали к зрелищу того, что было ниже. По его телу змеилась длинная воспаленная полоса шрамов – от шеи, вдоль правой стороны плеча и груди, захватывая ребра, чтобы сойти на нет на пояснице.
Он плескал водой себе в лицо и на шею, и ручейки стекали по его телу изломанными линиями. Раненая плоть, с ее наростами и извивами, напоминала кору сухого дерева. Шрамы пересекались, терзали друг друга воспаленными гребнями. А еще были участки, прожженные огнем до сухожилий и кости.
Чудо, как герцог вообще остался в живых. С другой стороны, с его-то раздражительным характером и упрямством… Понятно, он просто отказался следовать за смертью, когда та позвала его за собой. Это так на него похоже.
«Отважный, невозможный упрямец! И почему ты, негодник этакий, сейчас кажешься еще красивее, чем когда-либо?»
Эмму одолевали противоречивые чувства. Ей хотелось немедленно подбежать к мужу, только она не знала, что сделает, оказавшись подле него. Поцелует его, обнимет, приласкает? Скорее всего по глупости своей сделает все это сразу. Это к лучшему, решила она, что ей придется прятаться за этим злосчастным диваном, пока Эш не выйдет из спальни.
И тут что-то громко стукнуло о пол – душа Эммы ушла в пятки.
Блокнот Александры с металлическими застежками вывалился из кармана и упал на пол.
– Простите, – одними губами проговорила девушка.
– Кто здесь? – Герцог поспешно обернулся, сжимая в руке бритву.
Эмма скривилась. Ну что тут поделаешь?
– Это я. – Она выбралась из своего укрытия, улыбнулась и весело помахала рукой. – Всего-навсего я. И больше никого.
Он смотрел на нее со смешанным выражением гнева и недоверия.
– Эмма?
Она дала Александре мягкий тычок, прежде чем выбраться из-за дивана и подойти к мужу.
– Я думала, вы внизу, в бальном зале.
– Я и был там, потом поднялся сюда.
– Да, конечно.
У нее за спиной Александра вылезла из-за дивана и ползком на четвереньках торопливо двинулась к спасительному выходу. К счастью, герцог смотрел только на Эмму, иначе неминуемо увидел бы Александру, и положение, и без того неудобное, уподобилось бы… пусть не девятому кругу ада, но менее известному изобретению Данте, а именно: шестому восьмиугольнику стыда. Эмма только и смогла произнести:
– Опять бадминтон?
– Фехтование.
– Ах да. Фехтование. – Она дотронулась до мочки уха.
Теперь понятно, почему в бальном зале лязгал металл.
Краем глаза Эмма видела, как Александра, стоя с другой стороны двери, машет ей рукой на прощание. Теперь можно было облегченно перевести дух.
– Теперь моя очередь задавать вопросы, – сказал Эшбери. – Кой черт дернул вас сюда пробраться и подглядывать за мной?
– Прежде чем я продолжу, не могли бы вы… убрать бритву подальше?
Кажется, он сам удивился тому обстоятельству, что по-прежнему держит в руке эту острую штуковину. Сложив бритву, он бросил ее на туалетный столик, и та звонко опустилась на поднос.
– Теперь объясните, что вы делали, прячась за диваном.
Эмма гордо вскинула подбородок, поскольку уже придумала безупречный предлог.
– Я искала кошку.
– Кошку?
– Да. Кошку.
– Хотите сказать, вот эту кошку? – Кивком герцог указал на тот самый диван, за которым пряталась Эмма.
Эмма обернулась. На мягких подушках дивана, свернувшись калачиком, сладко спала Штанина.
Как такое могло произойти?
Кошка подняла голову, как будто поняла, что говорят о ней. Потянулась и устремила на них вопросительный и невинный взгляд.
Эмму никто так подло не предавал, с тех пор как ей исполнилось шестнадцать.
«Ты, пушистая бестия. Я подобрала тебя, когда ты умирала с голоду, взяла в дом с промозглой улицы, и вот как ты мне отплатила?»
– Достаточно, – сказал герцог. – Просто признайтесь, что забрались сюда, чтобы на меня поглазеть. Нарушить мое уединение, против моего желания, чтобы удовлетворить свое любопытство.
– Нет. – Эмма энергично затрясла головой, готовая все отрицать. – Нет, я бы никогда…
– Не лгите мне! – взревел он.
Она проглотила стоявший в горле ком. Тогда, разведя руки в стороны, он медленно повернулся.
– Хорошо. Тогда получайте то, зачем пришли. Глядите хорошенько. А потом уходите.
Эмма взглянула ему в лицо, изо всех сил стараясь не отводить глаз.
– Я пришла не для того, чтобы за вами подглядывать. Клянусь. Хотя не стану отрицать: оказавшись здесь, я смотрела – ничего не могла с собой поделать.
– Разумеется, вы смотрели. Кто бы отказался? В Лондоне бывают представления цирка уродов, только там вам бы пришлось заплатить шестипенсовик, да и зрелище далеко не такое впечатляющее.
– Не говорите так, – взмолилась Эмма. – Неужели вы столь низкого обо мне мнения?
– Я знаю человеческую природу. – Герцог ударил кулаком себя в грудь. – Я хочу, чтобы вы сказали правду. Уже не в первый раз я ловлю вас на том, что вы меня разглядываете, хотя сегодняшнее вторжение перешло все границы. Вы будете отрицать?
– Нет. Не могу.
Он наступал.
– Вы явились сюда, спрятались за диваном, чтобы удовлетворить свое страстное, но болезненное любопытство.
Эмма покачала головой, отрицая.
– Признайтесь же!
– Я не могу признаться! Это неправда! Я… – Ее голос дрогнул. – Да, я на вас смотрю. Но не потому, что нахожу вас уродливым. И дело не в моем болезненном любопытстве.
– Тогда в чем?
Ее сердце явно собиралось выскочить из груди. Хватит ли ей смелости признать правду?
– Это… моя одержимая влюбленность.
– Влюбленность? – Он встал как вкопанный, сверля ее взглядом. Можно подумать, у нее во лбу выросли рога, а на рогах появились фиалки и пирожные к чаю.
Эмма не знала, что сказать, что сделать. Она и так наделала и наговорила хоть отбавляй. Ни слова больше не говоря, она пулей вылетела из комнаты.
Глава 16
В этот вечер обед прошел без обычных шуток и неумолчной болтовни Эммы. Эш предположил, что его жена просто пристыжена, – и поделом ей! Жаль только, что он не может перестать думать о ней – о ее сегодняшнем вторжении и бесстыдной лжи.
И о том, что она ничего не ест и не пьет вина.
– Вы не притронулись к супу, – не выдержав, сказал Эшбери. – Из-за вас и мне не хочется есть.
– Не беспокойтесь. – Эмма с мрачной решимостью проглотила ложку супа.
Он возвел глаза к потолку.
– Тогда выплевывайте.
Эмма замерла, и ее ложка замерла на полпути.
– Да не суп! Что вы хотите мне сказать?
Эмма положила ложку.
– Да. Нам нужно поговорить. Насчет сегодняшнего. Про то, что я испытываю к вам чувства.
Эш быстро взглянул на лакеев.
Слуги вышли.
Он снова уставился на свою бестолковую жену.
– Почему вы все время твердите об этом?
– Потому что вы постоянно спрашиваете! Потому что я должна кому-то сказать, но я не знаю, как говорить такое кому-то другому! – Она уставилась в свою тарелку. – Я влюбилась в вас, сама того не желая. Вот в чем беда.
– Была бы беда, – усмехнулся он, – не будь ваша влюбленность плодом вашего же воображения.
– Мое воображение тут ни при чем.
Герцог пожал плечами.
– Может быть, у вас скоро месячные? Слышал, что в такой период женщины сходят с ума и им мерещится то, чего нет.
– Хорошо. Значит, я сошла с ума. – Она бросила на него сердитый взгляд. – Вы такой же, как все мужчины! А я имела глупость влюбиться в вас, несмотря ни на что. Я уверена, что это влюбленность. Уверена, потому что со мной это уже было.
Теперь настала очередь Эшбери сходить с ума. И ему померещилось то, чего нет, а результатом были ревность и гнев.
– Кто это был?
– Разве это важно?
– Потому что, – сурово сказал он, – мне нравится знать имена людей, которых я презираю. Я записываю их в книжку, время от времени перечитываю, попивая бренди, и при этом меня разбирает зловещий смех.
– Это был один молодой человек, еще дома, вечность назад. Конечно, вам известно ощущение безумной влюбленности. Это не просто восхищение физическими качествами. Вы только и думаете что об одном-единственном человеке. Вы словно плывете сквозь время и распеваете песню, состоящую из единственного имени. И думаете лишь о том, когда же снова увидите предмет своего обожания.
– И вы говорите, что чувствуете себя именно так. Парите в небесах. Распеваете песни. Про меня.
Эмма вздохнула:
– Да.
– Глупость.
– Знаю, но, похоже, не могу справиться. У меня есть несчастливая привычка видеть в человеке только лучшее, поэтому я слепа к его недостаткам.
– А я состою исключительно из недостатков. Не представляю, какие вам еще нужны доказательства.
– И я тоже. Вот что меня тревожит. – Эмма комкала льняную салфетку. – Правда, такие чувства долго не живут. Человек или очнется от чар, или полюбит по-настоящему.
– А как вышло с парнем там, дома?
– Я думала, что моя влюбленность перерастет в любовь, но он ясно дал мне понять, что не испытывает ко мне подобных чувств. Иллюзия лопнула как мыльный пузырь, и я увидела своего героя в истинном свете.
Герцог откинулся на спинку стула.
– Вот, значит, каков ваш ответ. Мы можем решить этот вопрос прямо сейчас, раз и навсегда. Я все время твержу, что не испытываю к вам ответных чувств. Это правда.
– А я вам не верю! – Эмма помолчала. – Мне кажется, вы тоже в меня влюблены.
Эш взял нож, чтобы разделать на блюде жареного фазана, и с остервенением начал пилить ни в чем не повинную птицу. Положил кусок ей на тарелку.
– Не возьму в толк, с чего вы так решили?
– Каждую ночь вы приходите ко мне чуть раньше, чем в предыдущую.
– Возможно. Мне не терпится выполнить то, что требуется.
– Дело не только в ранних визитах. Вы задерживаетесь у меня все дольше.
Эш вонзил вилку в фазанью грудку.
– И что с того? У вас что, книга учета в комоде? Вы рисуете графики? Засекаете, надолго ли меня хватает?
Эмма слегка улыбнулась, глядя в бокал с вином.
– Не притворяйтесь, что вам бы не польстило, если бы я в самом деле вела такой учет.
– Прекратите глупо улыбаться. Есть только одна причина, отчего я прихожу в вашу спальню когда захочу. Вам полагается забеременеть. И для достижения этой цели я настаиваю на том, чтобы вы правильно питались и пребывали в добром здравии. Ешьте свой обед!
Эмма взяла вилку.
– Как скажете, сокровище мое.
– Да, я так и скажу, моя маленькая плутовка.
Герцог сердито уставился на серебряный подсвечник. Действительно, это проблема. Все это замечательно, что они доставляют друг другу удовольствие в постели. Однако за пределами спальни необходимо держать дистанцию. Нельзя поощрять глупые сантименты с ее стороны, даже если жена действительно им восхищается… Но ведь этого не может быть!
Правда проста, напомнил себе Эшбери. Эмма придумывала оправдания сегодняшнему происшествию, когда он застукал ее в своей спальне, а она потом умчалась так, будто ее черти кусали за пятки. Раздувая его гордость, она просто надеялась усмирить его гнев.
Влюблена безоглядно, вот как она сказала. Немыслимо.
И если она думает, будто и он в нее влюблен, она не оставила ему выбора. Теперь он обязан доказать ей, что она ошибается. Сегодня ночью, решил Эш, он вообще не пойдет к ней в спальню.
Сдержать данное себе обещание оказалось труднее, чем Эш предполагал.
Он не знал, куда себя девать. Было слишком рано, чтобы отправляться скитаться по городу: в этот час на улицах еще полно народу. Чтобы убить время, он налил себе стакан бренди и решил просмотреть отчеты своего управляющего, присланные из имения в Эссексе.
Однако не успел он заткнуть графин пробкой и вернуться к письменному столу, как озорница кошка вспрыгнула на стол, обошла столешницу кругом и устроилась на кипе бумаг. Как раз эти бумаги Эш намеревался просмотреть.
– Благодарю за помощь, – мрачно сказал он. – Грязная бесстыжая твоя рожа.
Кошка моргнула.
– Ты меня слышишь? Убирайся. Ты «моя болезнь, нарыв, ты опухоль с моею гнойной кровью»! «Король Лир», акт второй.
«Гнойный нарыв» скучающе зевнул. И Эш сдался. Он решил, что вполне может просто лечь спать.
Снял сапоги, задул свечи и растянулся на постели. Кровать у него была монументальная. На ней спали многие поколения герцогов. Четыре резных столбика красного дерева и балдахин из расшитого бархата, украшенного золотой бахромой. Балдахин задерживал тепло в холодные ночи и не пропускал свет, если утро наступало слишком рано.
Сложив руки на груди, Эшбери даже застонал от отчаяния. Возможно, Эмма права. Возможно, он действительно влюбился. Все симптомы налицо! Он знал, что у нее есть недостатки, великое множество треклятых недостатков, но сейчас не мог назвать ни одного. Имя жены вертелось в его мозгу. Вот вам и песня из одного-единственного имени!
Эмма. Эмма. Эмма. Эмма.
Утешало одно: она сказала, что это не продлится долго. Надо попробовать себя напугать, чтобы выбросить глупые мысли из головы.
Он громко хлопнул в ладоши – и громкий хлопок прокатился эхом в ночной тиши. И что? А ничего. Лишь почувствовал себя полным дураком. Эш зажмурился, да так крепко, что под веками заплясали звезды, сосчитал до трех и снова открыл глаза. Оказывается, он еще глупее.
Тогда он начал вспоминать самые отвратительные вещи, что только могла подсказать ему память. Огненные осколки, несущиеся со скоростью пули прямо ему в лицо. Рвота до изнеможения, когда он прекратил курить опиум. Гной не просто желтый, отвратительный, а гной зеленый, сочащийся, вонючий.
Это помогло всего на несколько минут. Мозг явно желал поскорее избавиться от подобных воспоминаний, зато охотно соглашался думать о ней. Об Эмме.
Эмма, Эмма!
Чтоб ему сгореть в аду. Эшбери сел. Завтра он будет жечь шалфей и окурит дымом весь дом. Его явно околдовали. Навели порчу…
Дверь его спальни скрипнула.
– Не пугайтесь. Это я. – Эмма вошла, держа в руке канделябр с тремя зажженными свечами.
Эш протер глаза.
– Бога ради, что вы делаете в моей спальне?
– Вы ведь не пришли ко мне. – Она поставила канделябр на комод, у изножья кровати. – Кроме того, по справедливости, я кое-что вам должна.
На ней была только тонкая ночная сорочка, а темные волосы были заплетены в свободную косу, перехваченную на конце муслиновой лентой.
Под его восхищенным и недоверчивым взглядом она начала расстегивать пуговицы сорочки.
Слава небесам! Она действительно их расстегивала. Одну за другой. Потом сорочка распалась надвое, открывая полосу бледной кожи.
Когда все пуговицы были расстегнуты, он услышал ее тихий судорожный вздох. Выпростав руки из рукавов, Эмма сбросила одеяние на пол.
Иисусе…
– Я должна сделать признание, – сказала Эмма.
– Боги, я надеюсь, оно не будет долгим.
– Штанина не моя кошка. То есть она была ничейной до дня нашей свадьбы. Я нашла ее на улице. Учитывая характер нашего союза, мне требовалось что-то теплое и уютное, чтобы взять с собой в ваш дом. Живое создание, которое я могла бы приласкать, полюбить. – Она жалобно улыбнулась. – У этого зверя даже не было имени…
Эш не понимал, почему она стоит здесь, обнаженная, и болтает про кошку, но сетовать по этому поводу и не подумал.
– Ради всего святого, продолжайте!
Он подтянулся и сел на кровати, чтобы лучше ее видеть. Ее всю. Его взгляд задержался на ее сосках, отчетливо выделяющихся в полумраке на белой коже, на мягком закруглении талии, на широких бедрах. Наконец-то он увидел все эти соблазнительные женские округлости, которые так страстно ласкал.
Потом его взгляд достиг логической точки его устремления – темного треугольника между ног, этого сладкого потайного местечка, которое он так хорошо успел узнать.
Ее вкус он чувствовал даже на расстоянии.
– Из всех имен, что приходили мне в голову, – продолжала Эмма, – кошку можно было назвать Пуговицей или Рубашкой. И даже Жилеткой, но нет. Надо же было выпалить – Штанина! А знаете почему?
– Не знаю. С чего вы решили, что это может меня интересовать сейчас? – Как раз в этот момент он рассматривал ее бедра.
– Потому что именно туда я смотрела. На брюки. Точнее, на ваши брюки. Меня восхищало, как… – Она кашлянула. – Как тесно они на вас сидят.
Он поднял голову. Теперь ему стало интересно.
– Восхищало, – повторил он, не веря своим ушам.
– Да. Возможно, я даже вас хотела.
Эти слова все решили. Это не реальность – он спит и видит сон.
«Боже, сделай так, чтобы я никогда не проснулся».
Читать бесплатно другие книги:
