Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

Глава 26

К счастью, весь путь до Эшбери-Хауса им удалось преодолеть без препятствий и унижений. Туманные объяснения встревоженным слугам, горячий завтрак и горячая ванна. Потом оба повалились на кровать герцога и проспали весь день.

Пробудившись ближе к вечеру, Эмма увидела, что ее супруг катит к постели столик на колесиках. На столике были составлены блюда под крышками и корзинки с хлебом, сыром и фруктами. У нее заурчало в животе.

– Что это? – спросила Эмма, протирая глаза. – Обед в постель?

– Лучше не придумаешь. – Эш протянул руку к ломтю сыра. – Я же обещал вам обед каждый вечер. Вы обещали мне постель. Мы оба выполняем наши обязательства.

– Как удобно.

– Право, не знаю, почему эта мысль не пришла мне в голову раньше.

Эмма откусила немного яблочного пирога.

– Действительно, мой пирожок.

Эш опустился на кровать и простонал:

– Эм-ма!

– Простите, но я не хочу называть вас Эшем. Эш – это то, что остается от костра, мертвое и холодное. То, что выметают из камина и выбрасывают. Для меня вы не Эш. Вы яркий, живой, даже опасный. Мне с вами всегда тепло. – Чтобы муж не слишком возгордился, Эмма поспешила весело добавить: – Кроме того, это так забавно – дразнить вас.

– Вам-то легко забавляться.

– Давайте пойдем на компромисс. В обществе других людей я буду обращаться к вам «Эш» или «Эшбери», когда мы одни, позвольте мне называть вас ласковыми прозвищами.

– Отлично. Но вы должны ограничиться утвержденным списком. Впредь никаких радуг или лютиков.

– Полагаю, на это я могу согласиться.

Эш задумался.

– Вот вам несколько словечек, которые я считаю приемлемыми: жеребчик, мой бычок и… мой выдающийся образец мужского достоинства.

Услышав последнее, Эмма рассмеялась ему в лицо.

– Давайте придерживаться традиционных ласковых обращений, хорошо? Например, «мой дорогой».

– Принимается.

– «Милый»?

Он скорчил недовольную мину.

– Если вам так хочется.

Эмма прожевала кусок пирога, собираясь с духом.

– А как насчет «любимый»?

Он заглянул ей в глаза, словно сомневаясь в ее искренности, однако Эмма знала: важным было не то, что скрыто в ее душе. Позволит ли он себе поверить в ее слова – вот что главное!

Но герцог, как всегда, напустил на себя невозмутимый вид. Опустились шторы, затворилась дверь, отсекая то, что могло случиться.

– «Жеребчик» – самое то.

Эмма была огорчена, но решила не настаивать. Возможно, на сегодняшний день она и так немало преуспела. Эмма оглядела комнату – не найдется ли что-нибудь интересное? Ее взгляд упал на стопку свежих газет на подносе.

Она сама взяла за правило просить слуг ежедневно приносить газеты. С этой точки зрения половина издателей Лондона были обязаны ей своими доходами. «Чудовище из Мейфэра» было лучшим, что случилось в британской журналистике со времен Ватерлоо.

Она ухватилась за возможность сменить тему: собрала газеты и принесла их в постель.

– Посмотрим, что пишут про вас сегодня. Наверняка будет что-нибудь про вчерашнее приключение. – Она пробежала глазами первую страницу, и ее веселость сменилась ужасом. – Нет! Дорогой, это ужасно!

– Что на сей раз? Неужели я выловил в Серпентайне тонущую девушку?

– Нет. Вы похитили женщину в красном, силой вынудили хозяина гостиницы спрятать ее, и с тех пор несчастную больше никто не видел. Подозревают убийство. – Эмма передала газету мужу, потом пристроилась возле его плеча и ткнула пальцем в нужное место. – «Королевский прокурор требует арестовать чудовище из Мейфэра». – Она зашуршала газетной страницей. – Полиция. Каждый крепкий мужчина в Лондоне обязан хватать вас, как только увидит.

– Понятно.

– «Разыскивается по подозрению в незаконном проникновении, физическом насилии, краже имущества, похищении человека и убийстве».

В убийстве!

– Благодарю, я умею читать.

Эмму просто бесила его невозмутимость.

– Я несколько разочарован: они забыли упомянуть колдовство и мошенничество с ценными бумагами.

– Как вы можете шутить?

– Поверьте, для волнения нет причин. – Эшбери занялся пирогом с начинкой из дичи. – Даже при худшем развитии событий нам грозят лишь мелкие неудобства.

– Предстать в суде по обвинению в убийстве вы называете мелкими неудобствами?

– Эмма, я не совершал никаких преступлений!

– Но газеты хотят убедить своих читателей в обратном. Вы же знаете, с каким пылом публика сочиняла фальшивые истории о ваших подвигах.

– Знаю. – Он проглотил большой кусок пирога. – И среди этой публики больше всех постарались вы.

На это нечего было возразить.

– Меня никогда бы не осудили за убийство, – продолжал Эш. – Абсурдна сама мысль о подобном. Я герцог. Такого просто не может быть. Даже в том случае, если бы меня поймали, я никогда не предстал бы перед судом.

– Как вы можете быть столь уверены?

– Начнем с того, что герцогов судит особый суд. Мы подлежим суду пэров в палате лордов, и только если найдутся улики, а ведь их нет. Во-вторых, на свете существует такая безделица, как «Привилегии высшего сословия». Стоит испросить этот указ, и почти любое преступление сойдет нам с рук.

Эмма была поражена.

– Вы шутите?

– Нисколько.

– Боже мой. Должно быть, это очень здорово.

– Неплохо. Не стану отрицать.

В любом другом случае Эмма ужаснулась бы несправедливостью подобного судейства, однако, учитывая создавшееся положение, ей оставалось только вздохнуть с облегчением.

– Погодите-ка, – вдруг спохватилась она. – Вы сказали, что пэру сойдет с рук почти любое преступление. То есть некоторые преступления все же могут быть наказаны?

– Ну, государственная измена, разумеется. И… – Эшбери явно не желал договаривать.

Эмма подалась вперед.

– И?..

– Убийство, – признался он неохотно.

Эмма даже подскочила от злости.

– Но вы только что говорили мне о мелких неудобствах! Быть повешенным – это, по-вашему, мелкое неудобство?

– Так далеко дело никогда не доходит. – Эш отставил пустую тарелку. – В крайнем случае я бы сделал заявление о непредумышленном убийстве, и этим бы дело ограничилось.

– Но что, если дело заходит далеко?

– Такого не бывает.

– Расскажите мне.

Тяжело вздохнув, Эш потянулся за бокалом вина.

– Если пэр признан виновным в совершении преступления, которое карается смертной казнью – исключительно маловероятный исход, – предполагается, что его могут казнить, но в жизни такого никогда не случается. Вердикт «Об испорченной крови» не выносили давным-давно, несколько веков.

– Что значит «испорченная кровь»?

– Это значит, что история рода считается запятнанной. Пэр лишается своего титула и состояния, и никто из его потомков не может на них претендовать.

Руки Эммы сжались в кулаки.

– Значит, если… как вы говорите, это исключительно маловероятное событие все же произойдет, вас поймают, назовут чудовищем из Мейфэра, приведут к суду в палате лордов по обвинению в убийстве, осудят и приговорят к смерти, то ваша жена и, возможно, будущий ребенок останутся без какого-либо имущества или наследства?

– Эмма, такого не случается. Никогда.

– И все-таки!

– Такого не бывает.

Эмма глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

– Вы слишком долго поддерживали свою легенду о чудовище. Но мы можем все исправить. Сделайте заявление. Пусть все узнают, что вы и есть чудовище из Мейфэра, а я – та самая дама в красном. И что все это не более чем глупая шутка.

– Итак, вместо того чтобы принять маловероятную возможность, что меня схватят, и уж совсем невероятную – что предъявят хоть какое-то обвинение, вы хотите, чтобы я признался в преступлениях, которых не совершал?

– Нет. Я хочу, чтобы вы признались в том, что слишком долго поддерживали глупую легенду и позволили ей укорениться в умах людей. Просто покайтесь. Как вы сами говорите, герцогу все сойдет с рук.

Осушив свой бокал, Эшбери решительно встал.

– Я не стану ни в чем признаваться. Поднимется скандал, и вам тоже придется несладко. Кто знает, как назовут газеты вас? Кровожадной невестой с Блум-сквер?

Эмма подняла бровь.

– Вы заранее это придумали?

– Нет, конечно! – возмутился он.

– Но слова так легко слетели с вашего языка.

– Вот что я вам скажу. Я не допущу, чтобы вы оказались в центре скандала, какое бы прозвище ни придумали для вас газеты. И уж тем более ребенок, которого вы, возможно, носите.

– Если вы так дорожите своей женой и ребенком, то вам, наверное, следовало подумать об этом раньше, – возразила раздосадованная Эмма. Ей очень хотелось найти компромисс. – Если вы отказываетесь делать заявление, то по крайней мере дайте мне обещание, что чудовище из Мейфэра выйдет в отставку, отправится на заслуженный отдых в деревню и оттуда не вернется. Дайте мне клятву, что сожжете все ваши плащи и шляпы и больше не станете бродить по ночам!

– Договорились. – Он коснулся ее подбородка, приподнял лицо и поцеловал. – Чудовище из Мейфэра больше не появится. Клянусь.

– Советую вам держать слово, – грозно сказала Эмма. – Не то бойтесь гнева кровожадной невесты!

Глава 27

– Готово. – Эмма помогла застегнуть последнюю пуговицу на новом платье Девины. – Удобно? Не слишком стягивает?

– Нисколько.

С помощью Фанни Эмма смогла устроить Девине примерку в швейной мастерской. Они держали мастерскую открытой допоздна, пока мадам отправилась с еженедельным визитом в магазин, чтобы взглянуть на новые шелка.

Девина рассматривала себя в зеркале, поворачиваясь туда-сюда.

– Эмма, вы действительно творите с тканями чудеса!

Чудеса? Возможно. Но настоящего чуда ей не совершить.

– Надеюсь, платье поможет вам скрыть живот еще на несколько недель.

– Я тоже надеюсь! Как раз на днях отец сделал замечание насчет моей располневшей талии. Я сказала, что ем слишком много жирного. – Она схватила Эмму за руки. – Мы должны как можно скорее получить разрешение! Когда герцог сможет встретиться с ним?

Ах боже мой! Эмма так боялась этого разговора. Ей придется сказать девушке, что из их первоначального плана ничего не выйдет. Герцог не желает появляться в обществе, а сама Эмма, как заявила Аннабел Уортинг, в глазах всего Лондона не герцогиня, а простая портниха. Вряд ли честолюбивый джентльмен позволит своей незамужней дочери гостить в доме такой сомнительной особы всю зиму.

Их затея была провальной с самого начала: теперь-то Эмма это понимала, – и ей было очень стыдно, что она подала надежду этой юной девушке.

Но это, однако, не означало, что она ничем не может ей помочь. У нее были Никола, Алекс и Пенни – дорогая Пенни, которая никогда не бросала в беде тех, о ком могла позаботиться. Взявшись за дело вчетвером, они наверняка придумают план получше. Да, именно это она и сделает: посоветуется с подругами за чаем на следующей неделе.

– Дайте мне еще немного времени, – сказала Эмма. – Обещаю, я вас не подведу.

Когда Девина ушла, Эмма отпустила Фанни, пообещав, что сама запрет мастерскую, как делала это в недавнем прошлом. Она закрыла ставни и разложила по местам портновские ножницы, ленты и булавки. И ею овладело щемящее чувство ностальгии. В конце концов, столько лет своей жизни отдала она этой мастерской! Ничего этого не забудешь за несколько месяцев.

Тук-тук-тук.

Вздрогнув, Эмма подняла голову.

– Мы закрыты! – крикнула она.

Тук-тук-тук.

Очень любопытно. Последний раз, когда она слышала такой настойчивый стук, в мастерскую ворвался герцог Эшбери – в мастерскую и в ее жизнь заодно. Но ведь он не следил за ней сегодня?

Хотя, если речь идет о ее супруге, кто может знать наверняка? Эмма побежала к двери, готовясь получить новый нагоняй на тему «герцогини не шьют платьев».

Она взялась за щеколду двери.

– Право же, мой жеребчик! Я зашла только на минуту, чтобы повидать давнюю подру…

Когда она открыла дверь, ее сердце остановилось.

На пороге стоял одетый в черное мужчина средних лет со шляпой в руках.

– Эмма, дитя мое! Мне сказали, что я найду тебя здесь, вот я и пришел.

– Отец?

Эмме показалось, что ее душа отделилась от тела и не сообщается больше с разумом. Сердце грозило выскочить из груди. Столько разных чувств снедало ее! Соблазнительной казалась мысль о мести. Она могла бы просто выгнать его, как однажды он выгнал из дому в ночь ее.

Можно было бы и позлорадствовать. Маленькая ехидная мыслишка подсказывала: «Отвези отца домой и води по комнатам, пока ему не сделается дурно от зависти к столь внезапно обретенному тобой богатству, а потом отправь его восвояси, выдав пятьдесят фунтов на церковные нужды».

Но где-то в глубине души ей хотелось сесть у его колен, услышать, что он ее любит, что она все еще его маленькая дочка.

«Осторожно, Эмма!»

– Зачем ты здесь? – тихо спросила она.

– Разумеется, чтобы увидеть свою дочь. – Он вошел в мастерскую, закрыв за собой дверь. – Посмотреть на тебя, Эмма, на мою дорогую девочку, которая стала совсем взрослой.

– Я теперь для тебя Эмма, вот как? Твоя дорогая девочка? Когда мы виделись в последний раз, ты, помнится, называл меня Иезавелью.

– Вот потому-то я и пришел. – Склонив голову, викарий разглядывал шляпу в своих руках. – Чтобы сказать тебе: я искренне сожалею.

Он искренне сожалеет?

Слова не доходили до ее сознания. Она не могла уловить их смысл.

Эмма завороженно смотрела на макушку отцовской головы. За исключением нескольких спутанных волосков, прилипших к коже, его голова сияла лысиной. Так странно было видеть его шесть лет спустя. В памяти отец остался тем, кто внушал страх, метал в нее молнии гнева, а сейчас, в лондонской суете, казался жалким, съежившимся.

Викарий не поднимал на нее глаз.

– Мне не следовало этого делать: не следовало выгонять тебя из дому. Я пришел, чтобы исповедаться тебе в своих грехах. Умоляю, найди в своем сердце и даруй мне прощение…

Ее сердце замерло. После стольких лет он пришел к ней и признал, что поступил дурно. Попросил прощения. Именно этого она втайне хотела… не просто хотела, а отчаянно жаждала все это время. Только тогда она смогла бы жить в ладу с собственным сердцем.

И все же… Все было не так, как она ожидала. В ее душе не спешили воцариться мир и покой. Кровь билась в жилах, отдаваясь болью в голове.

– Все эти годы я часто думал о тебе, – продолжал отец. – Тревожился за тебя. Молился.

– Не знаю, могу ли тебе верить. Если сейчас ты разыскал меня так легко, почему не сделал этого раньше? Если тревожился обо мне, отчего не написал письмо? Ни разу не поинтересовался, есть ли у меня еда и достаточно ли угля, чтобы согреться в холодную ночь? Тебе было все равно. Ты, возможно, считал, что так и должно быть – в наказание за мой грех.

По ее спине пробежал холодок. Эмма обхватила себя руками, надеясь унять дрожь. Она не допустит, чтобы отец снова взял над ней верх.

– Это не так, – сказал он. – Клянусь.

– Тогда что тебе нужно от меня сейчас? Денег? Какого-то одолжения? Ты, должно быть, слышал, что я вышла замуж.

– Нет-нет, ничего такого. Я же сказал тебе. Я лишь хочу, чтобы простила меня.

– Да, сейчас самое время.

– Я… – Он не выпускал из рук шляпу. – По правде говоря, это Бог. Бог говорил со мной.

С ним говорил Бог? Эмме не верилось, что она это слышала собственными ушами.

– То есть говорил со мной не сам Господь Бог. – На его бледном лице было написано смятение. – Меня… ночью посетил некий ужасный посланник. Демон.

Эмма решила, что подступающая старость сказалась на его рассудке.

– Дочка, это было ужасно! Демон появился в моей спальне среди ночи и сказал, что дни мои на земле сочтены и я должен помириться с тобой. Иначе мне придется вечно гореть в аду.

– Значит, ты пришел принести извинения не ради меня. Ты преследуешь собственный интерес. – Эмма покачала головой. – Право же, отец, ты совсем не изменился.

– Но ведь так будет лучше нам обоим! Знаю – и всегда знал, задолго до того, как мне явился этот демон, – что я обошелся с тобой дурно. Все эти годы грех тяготил мою душу точно мельничный жернов. Мне не будет покоя, пока я не получу твоего прощения.

Эмма горько рассмеялась.

– Не видать тебе покоя! Может, стоит попробовать спать в холоде, как спала я, когда ты выгнал меня из дому?

– Значит ли это, что ты не желаешь даровать мне прощение?

– Не знаю. Но торопиться не хочу.

– Ты не можешь мне отказать! – Отец раздражался все сильнее. Эмма слишком хорошо знала эту его манеру читать нотации. – Ты моя дочь! Разве я не одевал тебя, не давал пищу и кров, не растил тебя шестнадцать лет, руководствуясь принципами милосердия?

– Но разве я не любила тебя каждый день из этих шестнадцати лет? – Голос Эммы дрогнул. – Каждый вечер, сидя в часовне, может, я и молилась Богу, но искала прежде всего твоего благословения. Впрочем, какая разница, правда? Но одна-единственная ошибка перечеркнула все. И все эти годы я страдала не от отсутствия одежды, еды и крова. Даже предательство возлюбленного не причинило мне столько горя. Мое сердце разбилось, когда я поняла, что ты никогда не был таким, каким я тебя любила. Даже наполовину.

– Эмма, прошу тебя. Не суди столь сурово! Ты должна понять, что все случившееся в ту ночь стало для меня полнейшей неожиданностью. Я был оглушен. Я едва отдавал себе отчет, что чувствую, не говоря уже о том, чтобы понимать, что делаю.

– Ты прекрасно понимал, что делаешь. И я точно знаю, что ты чувствовал. Ты стыдился. Стыдился меня, стыдился того, что могут сказать люди, если узнают. Трусость – вот что это было. Простая трусость. Вот это и был твой мотив. И сегодня тебя привела сюда именно трусость. – Эмма подошла к двери. – Я прошу тебя уйти.

– Нет! Нет, Эмма! Ты не можешь так со мной поступить. – Он упал перед дочерью на колени. – Ты же не видела его! Демона! Он был ужасен. Мне было страшно на него смотреть. Его лицо… обожженное, перекошенное, и у него…

– Погоди. – У Эммы замерло сердце. – Говоришь, у него было обожженное лицо?

– Да. Самым жутким образом. Несомненно, это действие серы! Но дело не только в том, какое страшное у него было лицо. Он… угрожал мне адским огнем и бюрократической волокитой. Он оскорбил мои занавески. Он называл меня всякими отвратительными именами.

– Например, какими?

– Мне не хочется говорить…

– И все-таки какими?

– Вроде он говорил: «ядовитый цвет, к-кишащий червями».

– Спасибо, отец. Кажется, ты дал мне очень ясное описание демона, который к тебе явился.

Демон весьма смахивал на ее супруга.

«Ядовитый цвет, кишащий червями». Должно быть, герцог заранее это придумал.

Отец поднялся с колен.

– Умоляю тебя. Если откажешь мне в прощении, ты даже не представляешь, как я буду страдать! Не видать мне покоя до конца моих дней, не спать спокойно. Каждый день я буду испытывать страх и думать, что этот день – мой последний.

– С подобными ощущениями я прожила шесть лет. Теперь твой черед. – Эмма распахнула дверь. – Если тебе так нужно мое прощение, приходи и попроси еще раз, лет так через шесть. А сейчас ты уйдешь. Немедленно.

– Но…

Она подтолкнула его в спину, и он, спотыкаясь, выскочил за дверь.

– Прочь, рыбья твоя голова!

О, это выражение отцовского лица до конца своих дней Эмма будет вспоминать смеясь.

– Рыбья голова? – Викарий оскорбленно фыркнул, и от злобы его лицо приобрело свекольный оттенок. – Ты не имеешь права так со мной разговаривать, Эмма Грейс Гладстон!

– Эмма Грейс Гладстон, – эхом отозвалась она. – Да, Эмма Грейс Гладстон никогда бы не осмелилась говорить с тобой в таком тоне. Но я теперь Эмма Грейс Пембрук, герцогиня Эшбери. И если ты еще раз осмелишься со мной заговорить, обращайся ко мне: «ваша светлость».

Она захлопнула дверь и задвинула щеколду, а потом рухнула на пол. Хлынули слезы – она не стала сопротивляться. Все равно никто не слышал, никто не видел. Она плакала, пока глаза не сделались сухими, а сердце – пустым.

Вот глупость-то! Столько лет потрачено на то, чтобы оплакивать себя и строить жизнь в соответствии с тем клеймом, которым одарил ее этот человек. Эмма вынула из кармана носовой платок, утерла слезы и высморкалась. Она больше не позволит отцу довлеть над собой. Она будет верить, жить, любить.

Отныне и навсегда.

Глава 28

– Вы ездили в дом моего отца.

Эш поднял глаза от гроссбуха, который внимательно изучал.

Эмма! Стоя перед его письменным столом, она сверлила его взглядом. Глаза у нее были красные от слез. Отложив финансовые сводки, Эш встал.

– Вы ездили в дом моего отца, – повторила Эмма. – В Хартфордшир.

– Да.

Отрицать не было смысла.

– Среди ночи.

– Да.

– Вы вломились в его дом.

Он провел рукой по взъерошенным волосам.

– На самом деле я забрался в его спальню через окно.