Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

– А потом заявили, что вы демон, посланник ада.

– По правде говоря, его не потребовалось слишком долго убеждать.

– Вы же обещали прекратить свои блуждания по ночам. Вы же мне обещали!

– Я ездил к нему раньше, чем обещал. С тех пор прошло несколько недель. Но… откуда вы знаете?

– Он приходил меня повидать. В швейную мастерскую, где я раньше работала.

Эш выругался: «Вот трусливая тварь».

– Он просил прощения, – продолжала Эмма. – Верите ли, упал передо мной на колени и вымаливал прощение.

– Надеюсь, вы не отказали ему в этом?

– Зачем… – Ее пристальный взгляд сделался умоляющим. – Зачем было трудиться? Зачем вообще было ездить к нему?

– Потому что он обидел вас, Эмма. – Эшбери даже хватил кулаком по столу, чтобы эти слова прозвучали убедительнее. – Этот человек выбросил вас из дому, не испытывая никаких чувств, никаких угрызений. Позволил вам умирать от холода и голода, оставил вас одну в целом мире. Из-за него вы боитесь собственного сердца – так боитесь, что согласились выйти за озлобившегося сукина сына. Он обращался с вами, будто вы ничтожество, и уже за это заслуживает того, чтобы гнить в земле. Только ради вас я его туда не отправил! Он оскорбил вас, и этого я не мог стерпеть. И извиняться я не собираюсь. Ни сейчас, ни когда-либо.

– Понимаю.

Эш замолчал – и молчание заполнило библиотеку. Возможно, это была последняя минута блаженной тишины? Он видел, что Эмма едва сдерживается. Оставалось лишь гадать, какая буря бушевала в ее душе. Эш обреченно вздохнул, готовясь принять извержение вулкана на себя.

Быстрыми шагами Эмма обошла кругом письменный стол, и Эш развернулся, чтобы встретить ее лицом к лицу. Прятаться он не собирался.

Она схватила его за отвороты сюртука, рванула к себе и поцеловала, вкладывая в свой поцелуй всю любовь, которая только отпущена человеку. Нет, она поцеловала его так, что этой любви хватило бы на тысячу человек.

– Спасибо, – прошептала она. – Спасибо! Никто и никогда не защищал меня так, как вы!

Эмма могла превозносить рыцарские качества Эша, которых, может, у него и не было. Он с радостью принимал и ее признательность, и ее поцелуи. С величайшей благодарностью. Он был готов принять любую часть Эммы, которую ей угодно было ему предложить, – тело, разум, сердце и душу.

Пока они целовались, Эмма успела стянуть рукава сюртука, освободив руки герцога. Сюртук упал на пол. На очереди был его жилет.

Вскоре Эш остался в одной рубашке. Тогда Эмма толкнула его в кресло и потянула рубашку вверх, чтобы снять ее через голову, но он прижал руки к бокам.

– Неужели вы все еще смущаетесь? – спросила Эмма. – Мне казалось, что этот этап мы уже преодолели.

Возможно, она-то преодолела, но ему было трудно отважиться. Эш попытался объяснить:

– Я не вынесу, если вы будете смотреть на меня с жалостью. Или с отвращением.

Эмма взглянула на него с мягкой укоризной.

– Отнюдь не жалость или отвращение внушают вам тревогу. И вы не боитесь, что вас оттолкнут. Вы это допускаете. Однако, если вас увидят таким, каков вы есть – ваши достоинства и недостатки, вашу красоту и ваши шрамы, – вам, возможно, придется поверить, что вы кому-то нужны. Что вас любят. Честно, искренне, всерьез и по-настоящему. – Эмма прижалась лбом ко лбу Эша.

В его горле встал ком. Ее слова лишили его дара речи.

– Я знаю, вы боитесь, – прошептала она. – Я это знаю, потому что и сама боюсь тоже. Просто до дрожи боюсь. Любите меня. Будьте смелы со мной. – Обеими руками она ухватилась за ворот его рубахи и потянула. – И пусть между нами не останется ничего.

– Эмма, не надо.

– Почему?

Он судорожно искал предлог.

– Это… Это моя любимая рубашка!

– Тогда я заштопаю ее после.

Найдя линию стежка там, где сходились обе половины ворота, она прикусила ткань зубами и рванула. В результате край был надорван. Осталось взяться за половинки и разорвать рубашку посередине – ровно пополам. Эшбери был поражен и, по правде говоря, до крайности возбужден.

Эмма улыбнулась.

– Швея знает, как ловчее разорвать ткань. А сейчас я хочу, чтобы вы узнали меня. Если будете отдавать приказания, я буду действовать с точностью до наоборот.

В его голове уже складывались фразы сурового нагоняя. Но он решил: может, стоит этой мятежной натуре дать проявить себя – к обоюдной пользе?

– Очень хорошо, – сказал он. – Не поднимайте юбок и не садитесь на меня верхом.

Она ответила удивленным взглядом, затем пришла догадка, и на губах Эммы заиграла лукавая улыбка.

Подхватив юбки достаточно высоко, чтобы подразнить его соблазнительным зрелищем голых бедер, она уселась на него сверху. Белое кружевное облако нижних юбок упало сверху, накрыв их обоих. Эшбери как будто очутился в храме женских тайн. И сделался там предметом поклонения.

Иисусе. Он был готов взять ее без промедления. Но теперь он знал, что оттяжка, томительное предвкушение сделают неминуемое освобождение еще сладостнее.

Муж настроился помучить жену так, как она мучила его. Узнать ее до последней клеточки тела так, как она узнала его.

Любить ее. Всю, без остатка. В той же степени, как он желал, чтобы любили его.

Протянув руку, он нащупал на спине Эммы концы ленты, которая стягивала ее корсаж, потянул медленным, осторожным движением, распуская узел. Ее стан освободился от тесных оков корсажа, дыхание участилось.

– Не вздумайте, – твердо произнес он, – спустить корсаж вниз. И, что бы вы ни задумали, не смейте предлагать мне свои груди.

Она заалела румянцем, ярким, точно роза. Эшбери втянул в легкие пьянящий женский аромат. Эмма выпростала руки из рукавов, избавилась от корсажа и корсета. Его взгляду явились ее груди, округлые и полные, с темно-розовыми сосками.

Закусив губу, Эмма обхватила груди ладонями, приподнимая, поглаживая и растирая соски пальцами, пока они не выступили вперед, дерзкие и взывающие к его вниманию.

Она по очереди поднесла их оба к его губам, и он самозабвенно целовал, лизал и сосал их, взмывая вверх и ныряя вниз, чтобы лизнуть чувствительную кожу под мягкими округлостями грудей. Каждый вздох, каждый стон, слетавшие с ее губ, вонзались в его позвоночник и концентрировались на возбужденном стволе.

Тогда он, ухватившись за ручки кресла, отдал новое приказание:

– Не вздумайте запустить руки под юбки.

Если Эмма застеснялась или удивилась, то не подала виду. Взявшись одной рукой за спинку кресла, она подалась вперед, отчего ее груди оказались прямо перед его лицом. Другая рука тем временем дразняще скользнула вверх по бедру.

– Я должна трогать себя? – кокетливо спросила она.

«Господи, да!» – подумал он, но покачал головой – нет.

Эмма ответила улыбкой. Эш не видел ее пальцев, но сама мысль, что она ласкает себя сама, сводила его с ума. Он хотел видеть. Он должен был видеть.

Тогда он задрал юбки ей до талии – его глазам открылось райское зрелище: нежные пальцы раздвигали темные завитки и поглаживали таящиеся под ними розовые лепестки.

У него пересохло во рту. Одной рукой придерживая юбки, другой он схватил ее за соблазнительные ягодицы, раздвигая бедра и обеспечивая себе обзор.

– Не толкай их внутрь, – хрипло приказал он. – Упрямая женщина, как ты смеешь?

Два тонких пальчика исчезли в жарких глубинах по первые костяшки.

– Никак не глубже, – прохрипел он. – Ни на один дюйм.

Замурлыкав от удовольствия, она снова ослушалась, погрузив пальцы как можно глубже.

Ему показалось, что он сейчас взорвется.

– Не вздумайте поднести эти пальцы к моим губам.

Тут она замерла в нерешительности.

– Я запрещаю, – сказал он самым суровым тоном истинного аристократа.

Она подняла руку ладонью вверх, предлагая ему.

Сжав ее талию, он обхватил губами ее пальцы, слизывая сладкий нектар. Розовый румянец ее щек сменился насыщенным малиновым цветом, окрасившим шею и грудь.

– Эш, – прошептала Эмма. Ее темные глаза смотрели умоляюще.

Дразнить ее оказалось восхитительным занятием, однако всему есть предел.

Он протянул руку к застежке брюк, торопясь выпустить на свободу возбужденную плоть. Эмма придвинулась ближе – его фаллос соприкоснулся со скользкими влажными складками. Она терлась об него, описывая крошечные круги и приближая свой пик наслаждения. Это было так восхитительно, что он едва не заплакал.

Обнимая его за плечи, она двигала бедрами, пока его член не уперся туда, куда положено, и, блаженно вздохнув, села на него. Обхватив Эмму за бедра, Эш руководил ее движениями: вверх и вниз, – но она не нуждалась в руководстве, потому что заставила его снова схватиться руками за спинку кресла. Она двигалась на нем в ленивом, но настойчивом ритме.

– Не останавливайтесь, – со стоном произнес он.

Она замерла.

Он отчаянно простонал:

– Нет-нет, не останавливайтесь.

Эмма снова пришла в движение, ускоряя темп.

– Вы неисправимы.

– Зато я ваша. Полностью ваша. И вам от меня не отделаться.

Господи, наслаждение было ошеломительным, и он был готов уступить, атаковать жестко и быстро, пока она не забьется в экстазе и он не прольет в нее семя.

Однако он заставил себя сдержаться. Еще рано. Слишком рано.

Сейчас ему хотелось большего, нежели просто наслаждение. Она отдавала ему всю себя, свободно и без стеснения. А он никогда и никому себя не отдавал – ни до, ни после. Сколько же смелости было в хрупком теле Эммы! Ее щедрость была поистине безграничной. По сравнению с Эммой Эшбери казался себе трусом.

«Любите меня. Будьте смелы со мной».

– Не прикасайтесь ко мне, – прошептал он. – Не прикасайтесь ко мне. Нигде.

Ее рука скользнула под разорванную ткань рубашки, обнажая грудь. Пальцы начали гладить его кожу. И шрамы. Кое-где ее прикосновения были для него болезненными, а в других местах он вообще ничего не чувствовал. В следующий миг его кровь вскипела блаженством. Эшбери закрыл глаза, отдаваясь ее ласкам.

«Эмма. Любовь моя. Любовь моя».

– Не целуйте меня, – едва слышно выдохнул он.

Не колеблясь ни секунды, как будто она ждала и надеялась на приглашение, ее губы прижались к его губам, и это прикосновение было еще нежнее, чем касание пальцев. И горячее. Каждый поцелуй был благословением, которого он не заслуживал, но не в его власти было ее оттолкнуть.

Она поцеловала израненную сторону его шеи, провела языком по изувеченному уху, пробежалась пальцами по волосам, тронутым сединой, затем проложила огненную дорожку вниз по здоровой стороне, от щеки к плечу, покрывая кожу жадными поцелуями.

Она щедро осыпала ласками обе стороны с равным вниманием и сладостной, невероятно сладостной нежностью, пока ему не начало казаться, что обе его половины наконец соединились… где-то возле сердца.

Она прижалась лбом к его лбу и замерла.

Момент настал.

Эмма ухватилась за спинку кресла обеими руками. Он крепко обнял ее талию. Эшбери не мог допустить, чтобы она верховодила им и дальше. Он хотел – отчаянно хотел – победить себя, найти спасение в ней. Достичь того предела, где они смогут быть одним целым.

– Не любите меня.

Слова сами собой вырвались из его груди. Не требование – мольба.

– Слишком поздно, – прошептала она ему на ухо.

– Не говорите так. Не произносите этих слов.

– Я вас люблю. – Эмма обхватила ладонями его лицо и поцеловала в губы. – Я так сильно вас люблю!

Сопротивляться было невозможно. Он прижал ее к себе, и они вместе упали туда, где наслаждение было абсолютным и совершенным.

И для него все свершилось.

Крепко обнимая Эмму, он покрывал поцелуями ее волосы.

– Я вас люблю. Вы даже не представляете, как сильно я вас люблю. Нет таких слов, чтобы это выразить.

Эмма села. Затуманенный взор обрел четкость. Она смотрела на свои руки, лежащие на красных извивающихся рубцах. Лицо сделалось безжизненно-бледным. Застывшее на лице выражение больше не говорило о любви и наслаждении – это было отвращение.

– Эмма?

«Господи, умоляю! Неужели опять? Неужели и с ней?..»

«Не уходи от меня. Ни сейчас. Ни потом».

– Простите, – сказала она, сползая с его колен. – Я так виновата. Мне… Мне нужно…

Стрелой вылетев из библиотеки, Эмма бросилась в соседнюю комнату. И он услышал, едва успев встать на ноги и натянуть брюки – ошибки быть не могло, – что его жену тошнит.