Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

Глава 6

Надо с этим покончить, твердил себе Эш. Коснуться губами ее губ да сосчитать до трех – нет, до двух, – и хватит глупостей. Наверное, глупо идти у нее на поводу, но он решил, что формальный поцелуй скорейшим образом положит конец неприятному разговору.

Однако в результате этого поцелуя он только потерял над собой контроль.

Ее губы были мягкими, теплыми, сладкими. Свежими, как фруктовый пирог. Он чувствовал, как силы покидают его, хотя в иных местах он, напротив, становился твердым. Эмма играла на струнах самых разных его чувств, но он не мог определить, каких именно. Поцелуй запустил в его мозг тонкие щупальца безумия, лишающего его возможности думать и контролировать ситуацию.

Считать.

Как долго их губы соприкасались? Возможно, не дольше двух ударов сердца. Или трех? Или тысячи? Теперь ему было безразлично.

Ее щеки пылали под его ладонями, и он принял этот жар как признак смущения или раздражения. Но она не отпрянула. Напротив, придвинулась ближе и положила руку ему на плечо. Под сюртуком она словно гладила его шрамы, а заодно гнала прочь ту боль и горечь, что скрывались под израненной плотью. В его теле разворачивалась спираль ощущений, как ураган в безводной пустыне, который подхватывает сухой песок и швыряет его в небесную высь.

Все было неправильно. И все было так, как должно. Теперь все было возможно!

Он оторвался от ее губ, но не мог отвести взгляд от ее лица. Прошли долгие секунды, пока Эмма не открыла глаза, будто упиваясь потрясающими ощущениями, впечатывая их в память, наслаждаясь ими.

Проклятый дурак, зачем он уступил и поцеловал ее? Он не подумал, что после первого поцелуя мужчина обычно жаждет второго.

И следующего. А потом еще. И с каждым поцелуем его страсть только разгорается.

Он получит ее позже, в постели, и будет делать это часто. Но так, как сейчас, – это не повторится. Больше не ощутит он этой робкой сладости там, где его губы соприкоснулись с ее губами. Вкус ожидания и надежды на большее.

Он отпустил ее и сделал шаг назад. Она покачнулась, обретая равновесие.

– Благодарю вас.

«Это было моим наслаждением, – подумал он. – Только моим. И я никогда ей этого не прощу».

– Обед в восемь, – сказал он.

Когда Эмма вышла из гостиной, она увидела, что в холле ее ожидает вся прислуга Эшбери-Хауса. Хан представил ей и назвал по имени каждого из собравшихся, хотя Эмма была уверена, что никого не запомнит. Слуг было слишком много: экономка, кухарка, горничные первого этажа, горничные верхних этажей, девушки-посудомойки, лакеи, кучер, конюхи.

– Мэри будет прислуживать вам в качестве личной горничной. – Хан указал на улыбающуюся молодую женщину в накрахмаленном черном форменном платье. – Мэри, проводите герцогиню в ее покои.

– Да, мистер Хан. – Энергия так и била из девушки ключом. – Прошу сюда, ваша светлость. – Когда остальные уже не могли их услышать, Мэри принялась трещать без умолку: – Я так рада, что вы появились в доме! Мы все так рады.

– Спасибо, – сказала весьма озадаченная Эмма.

Конечно же, опытная горничная сочла бы себя оскорбленной, если бы узнала, что ее приставили служить герцогине, которая всего четверть часа назад была простой портнихой.

– Не сомневайтесь, зовите нас, если что. Мы здесь, чтобы служить вам всеми силами.

– Вы очень любезны.

– Любезность? – удивилась Мэри. – Вовсе нет, ваша светлость! Ясно как день, что вы куда лучше этой жуткой мисс Уортинг. Как только герцог в вас влюбится, все в доме пойдет на лад.

– Погодите. – Эмма остановилась посреди коридора. – Говорите, как только герцог в меня влюбится?

– Ну да, разумеется. – Мэри прижала обе руки к груди. – Как было бы замечательно, если бы это случилось всего через несколько дней! Но, может быть, хватит и одной ночи. Хотя, полагаю, более вероятный срок – несколько месяцев. Нельзя слишком опережать события.

– Боюсь, вы все не так поняли, – сказала Эмма. – У нас не любовный союз и, могу вас уверить, никогда таковым не станет, ни через несколько дней, ни через несколько месяцев. Этому никогда не бывать.

– Ваша светлость, никогда так не говорите. Это непременно должно произойти. – Мэри оглянулась по сторонам, прежде чем продолжить: – Вы не представляете, как мы тут мучаемся. С тех пор как герцог вернулся домой израненным, он страдает. И от этого стала невыносимой и наша жизнь. Он никогда не покидает дом, никогда не принимает гостей. Просит кухарку готовить только самые простые блюда. Слугам кажется, что о них позабыли, им тоскливо, как тоскливо и одиноко самому герцогу. Но главное – мы все находимся в услужении у человека, чье настроение меняется от темно-серого до черного. Мы, все мы, рассчитываем на вас. – Она взяла руки Эммы и горячо стиснула. – Вы – наша единственная надежда. И, осмелюсь сказать, единственная надежда нашего герцога.

О святые угодники! Это как-то… неожиданно. Эмма даже не знала, что ответить. Она-то пыталась сохранить хоть каплю оптимизма ради собственного будущего (добавьте сюда и лучик надежды для мисс Палмер), а оказалось, что у нее десятка два слуг, которые тоже ждут, что она станет их спасением.

– Я так в вас верю, ваша светлость! – Просияв улыбкой, Мэри распахнула дверь в роскошно обставленную комнату. – Теперь это ваша личная гостиная. Через ту дверь вы попадете в ванную. За дверью напротив ваша спальня, а за ней – гардеробная. Наверное, мне лучше оставить вас ненадолго, чтобы вы могли осмотреться? Вам стоит только позвонить, и я приду помочь вам одеться к обеду. Я могу предложить столько разных способов уложить вам волосы! – И горничная исчезла, взмахнув рукой и быстро присев в реверансе.

Эмма отнюдь не жаждала остаться в одиночестве. Каморка под крышей, в которой она жила последние три года, целиком бы уместилась в ее новой гостиной. Должно быть, требуется гора угля, чтобы ее протопить. Не чувствуй она себя так глупо, могла бы приставить ладони ко рту и прокричать собственное имя – просто для того, чтобы проверить, не раздастся ли эхо.

Эмма бродила по комнатам, рассеянно рассматривая один роскошный предмет обстановки за другим. Она даже опасалась, что не осмелится ими пользоваться.

В спальне все было готово, все разложено по местам – те немногие вещи, что она привезла с собой, и множество предметов роскоши, которых у нее никогда не было. Свежие цветы, несомненно, из оранжереи. На туалетном столике она нашла щетку для волос в серебряной оправе и ручное зеркало. Постель была заправлена свежим, как следует выглаженным бельем.

О господи, постель…

Но сейчас она не могла об этом думать.

Ее единственное платье, хоть как-то подходящее для официального обеда, тоже было выглажено и ожидало хозяйку. Хоть бы никто не заметил, что это просто кусок довольно старого шелка, который она использовала, чтобы упражняться в новых фасонах. Линия талии несколько раз то поднималась, то опускалась. Подол отделывался оборками, которые потом снова отпарывались. Отделка лентами менялась на кружева. Едва ли это платье можно было назвать нарядным, однако ничего другого у Эммы не было.

В ногах постели лежало аккуратно свернутое лоскутное одеяло. Эмма накинула его себе на плечи, села на ковер перед камином, подтянув колени к груди, и свернулась под своим одеялом, точно гусеница.

Она больше не модистка. Она теперь жена, да еще и герцогиня в придачу.

И ей очень страшно.

В восемь часов Эмма сидела за столом, протянувшимся, кажется, на целую милю. Она едва могла рассмотреть его противоположный конец. Белая льняная скатерть. Хрусталь и серебряные приборы сверкали, как далекие звезды.

Вошел герцог, кивнул ей и не спеша направился в дальний конец столовой. На это у него ушла добрая минута. Потом надо было дождаться, чтобы лакей придвинул ему стул. И лишь тогда он наконец сел.

Эмма хлопала ресницами – на таком расстоянии все казалось ей смешением разноцветных пятен. Здесь необходима подзорная труба или рупор, а лучше и то и другое. Без них разговаривать невозможно.

Слуга проворно развернул льняную салфетку и, встряхнув, разложил на коленях у Эммы. Налил в бокал вино. Появился второй слуга, с супницей, налил суп в неглубокую чашку, которую поставил перед Эммой. «Спаржа», – подумала она.

– Суп пахнет божественно, – сказала Эмма.

Она увидела, как где-то вдалеке герцог сделал знак лакею.

– Вы же слышали. Налейте ее светлости еще вина.

Эмма уронила ложку в суп. Это просто смехотворно!

Она вскочила, толкнув стул назад, одной рукой схватила чашку с супом, второй рукой – бокал с вином. Слуги в панике переглянулись. А она тем временем обежала длинный обеденный стол и остановилась у другого его конца. Села на углу, выбрав место так, чтобы видеть здоровую половину лица герцога, – будет не так неловко. Похоже, ее выходка его рассердила, но ей было все равно.

Он заговорил первым:

– Вот как?

– Да, именно так. Мы заключили договор. Я пускаю вас в свою постель, вы приходите к обеду, и мы ведем беседу.

Он сделал большой глоток вина.

– Ну, если вы настаиваете. Полагаю, мы можем беседовать как обычные англичане. Поговорим о погоде или о последних скачках, еще о погоде или о ценах на чай… Мы ведь побеседовали о погоде?

– Не поговорить ли нам о загородной жизни?

– Годится. Представители высшего света говорят о деревне, когда живут в Лондоне, и о Лондоне, когда живут за городом.

– Вы обещали, что у меня будет собственный домик.

– Да, и это место называется «Суонли». Находится в Оксфордшире. Дом небольшой, но достаточно удобный. В нескольких милях от деревни. Там много лет никто не жил, но я велю приготовить его для вас.

– Звучит заманчиво. Мне бы хотелось его посмотреть. Он будет готов к Рождеству?

Рождество было бы наилучшим вариантом. До праздника оставалось всего девять недель. К тому времени срок беременности мисс Палмер составит шесть месяцев, но даже тогда при определенной удаче и благодаря портновскому искусству девушка сможет скрывать свое положение. Если Эмма до Нового года сумеет поселить ее в Оксфордшире, дело может разрешиться вполне благополучно.

– Дом будет готов к Рождеству, – сказал герцог. – Однако я сомневаюсь, что вы будете готовы к Рождеству.

– Что вы имеете в виду?

Он сделал знак лакеям унести суп.

– Вы никуда не поедете, пока не будет известно наверняка, что вы беременны.

Что? Она чуть не поперхнулась вином.

Лакеи внесли рыбное блюдо, и Эмме пришлось прикусить язычок, но как только выдалась минутка, когда их никто не слышал, она наклонилась вперед.

– Вы хотите сказать, что будете держать меня в этом доме пленницей?

– Нет. Я хочу сказать, что должен обеспечить соблюдение вами нашего договора. Учитывая, что целью этого брака является рождение наследника, я не могу позволить вам жить вдали от меня, пока цель не будет достигнута или, по крайней мере, близка.

Эмма пыталась придумать разумный довод.

– Но я так мечтала отпраздновать Рождество в деревне! Жареные каштаны, катание на санях и рождественские гимны! – В целом Эмма не кривила душой. Праздник Рождества в каморке, продуваемой всеми ветрами, – это действительно было печально. – Не вижу причины, почему мне не отлучиться на неделю.

Герцог наколол на вилку кусок рыбы.

– Все эти штучки мне известны. Неделя превращается в две, а две растягиваются на месяц. Не успею я оглянуться, как вы сбежите в какую-нибудь приморскую деревушку и спрячетесь на год-другой.

– Вы плохо меня знаете, если предполагаете, что я способна на такое.

Он бросил на нее косой взгляд.

– Вы совсем меня не знаете, если полагаете, что у вас не возникнет такого соблазна.

Эмма уставилась в свою тарелку. Такого осложнения она не предвидела. Одной из причин, почему она согласилась на этот брак, было желание помочь мисс Палмер. Не единственной причиной, разумеется, но очень важной. По крайней мере, Эмме нужно отвезти девушку в деревню и убедиться, что она устроена, даже если герцог будет настаивать, чтобы она сразу же вернулась в Лондон. Теперь оказывается, что ей вообще нельзя будет выезжать – нужно сначала забеременеть.

Она предположила, что к Рождеству вполне может обеспечить герцогу наследника, если сумеет поскорее зачать. Как можно скорее. А если не забеременеет, что ж, решила Эмма, ей придется заставить супруга передумать. Как только она заслужит его доверие, он не сможет отказать ей в коротком отпуске.

«Он не верит никому», – сказал Хан.

Прекрасно.

– Ваша све… – Она осеклась в недоумении. – Как мне к вам обращаться? Наверняка не «ваша светлость».

– «Эшбери». Или «герцог», если желаете поменьше церемоний.

Боже правый. Обращение «герцог» считается у него нецеремонным?

– Я ваша жена. Это означает, что я заслужила привилегию обращаться к вам более непринужденно. Как вас звали, когда вы были моложе, до того как унаследовали титул? Тогда вы еще не были Эшбери.

– Ко мне обращались согласно титулу учтивости.

– И что это был за титул?

– Маркиз Ричмондский. Этот титул перейдет к моему наследнику. Очень скоро, если повезет. Вы можете приберечь его для моего сына.

Эмма подумала, что герцог прав.

– А ваша фамилия?

– Пембрук. Никогда ею не пользовался.

Эмма тоже не испытывала желания пользоваться такой фамилией. Слишком напыщенно, не сразу и выговоришь.

– Тогда ваше имя?

– Джордж. Так звали моего отца, а до того – моего деда. Кажется, так зовут каждого третьего джентльмена в Англии.

– И моего отца звали Джордж. – Эмма поежилась. – Так что опять мимо. Нам придется найти что-то другое.

– Ничего другого не будет: «Эшбери» или «герцог». Выбирайте.

Эмма задумалась на минуту.

– Нет, дорогой супруг, я не буду выбирать.

Он уронил вилку и уставился на нее. Эмма улыбнулась.

«Он никому не верит, – сказал Хан, – но он уважает тех, кто бросает ему вызов».

Если герцогу нечего предложить, кроме уважения, тогда она должна его заслужить. Эмма умела бросать вызов. Она надеялась, что ее вызов будет герцогу по плечу. Она протянула руку к ближайшему соуснику.

– Не желаете ли еще соуса, мой милый?

Его пальцы стиснули хрупкую ножку винного бокала.

– Если вы не прекратите болтать чушь, – сказал герцог, – то очень пожалеете.

– Неужели, дорогой?

Он с силой опустил руку на стол и повернулся к ней. Пронзительный взгляд синих глаз и жуткие шрамы.

– Да.

Она твердо намеревалась бросить ему вызов и выстоять, но вдруг, к своему стыду, поняла, что трусит. Наверное, ей все-таки следовало завести разговор о погоде.

Тем не менее Эмма была избавлена от необходимости затевать обсуждение осенних холодов. Клубок серебристого меха вылетел из угла столовой. Штанина впрыгнула на стол, вонзила зубы в отварную форель и унесла добычу прочь, прежде чем Эмма и герцог успели сказать хотя бы слово.

– Хватит. – Герцог бросил салфетку на тарелку. – Обед закончен.

Глава 7

Эш запахнул халат и затянул пояс. Потом развязал пояс и завязал по новой. С первой попытки узел затянулся так, что стало трудно дышать.

Но как же он нервничает, черт возьми. Сегодня не только Эмме предстоит получить первый опыт. Сам он, конечно, девственником не был, но никогда еще не спал с девственницей и потому не знал, чего следует ожидать с ее стороны. Она может выказать простое смущение, а может испугаться до истерики. Насколько ей будет больно?

Впрочем, предположил он, есть и кое-что утешительное. Учитывая, как долго у него не было женщины, все дело должно разрешиться в несколько минут. Или секунд?

Его босые ноги шлепали по коридору. Подойдя к дверям ее спальни, Эш предупредительно постучал, прежде чем слегка приоткрыть дверь.

– Полагаю, вы готовы, – сказал он.

– Да.

– Прекрасно.

Он вошел и сразу же погасил свечу. У Эммы горело несколько тонких свечек, и он обошел спальню, задувая их по очереди. Потом переворошил угли в камине, притушив огонь до смутного красного свечения, и направился к постели.

Но едва он сделал первый шаг, как больно ударился коленом о край… Что это было? Стол? Ножка стула? Послышался шорох простыней.

– Все в порядке?

– В полном, – сухо отозвался он.

– Знаете, немного света не помешает.

– Нет. Очень даже помешает.

– Я уже видела ваши шрамы.

– Нет, не все.

Те, что были на лице, являли собой лишь пролог к драматической истории его увечья.

Возможно, она способна выносить жуткое зрелище, сидя в дальнем углу комнаты, или в полутемной карете, или даже за обеденным столом, но вблизи, на брачном ложе, когда он раздет, при свете – невероятно. Первая и последняя женщина, которой он позволил видеть себя во всей, так сказать, красе, дала это понять с болезненной ясностью. Воспоминание о том случае язвило и жгло, как отравленный наконечник стрелы.

«Как я могу лечь с… таким?»

Действительно, как?

Эш не испытывал желания повторить этот опыт, и не только потому, что пытался уберечь свою гордость. Сейчас речь шла о том, чтобы сохранить его род. Он не мог позволить себе отпугнуть Эмму, не мог рисковать, предоставляя ей еще один повод увильнуть от выполнения договора. Мужчине полагается одна жена. Если она не подарит ему наследника, его род угаснет. По крайней мере, достойная его ветвь, где нет безнадежных идиотов.

– Я здесь, – позвала она.

Эш пошел на звук ее голоса, запнулся о край ковра, но подошел к постели более или менее невредимым. Дернув за пояс халата, развязал узел и освободился от одежды, отбросив халат в сторону.

Сев в изножье кровати, он протянул руку, чтобы нащупать, какую часть ее тела сможет ухватить. Нелегкая это будет задача – лишить невинности девственницу практически в полной темноте. Наверное, следовало бы заранее выработать некую стратегию. Но теперь поздно. Эш шарил по чему-то мягкому – кажется, это было стеганое одеяло, – пока не нащупал что-то похожее на ее ступню. Обнадеживающий знак. Его рука двинулась выше, исследуя ногу.

Икра ноги оказалась несколько толще, чем он предполагал. Наверное, Эмма была из тех женщин, которые ниже талии заметно полнее, чем в верхней части тела. Ему-то было все равно. Рост, формы – женское тело предстает во многих обличьях, и он не видел причины сетовать на разнообразие.

Его ладонь нашла знакомое закругление колена, потом бедро. Он точно приближался к цели. Его чресла напряглись.

Эш растянулся на постели подле Эммы – так было проще продолжать исследование. Попытался сказать что-нибудь ободряющее, проводя ладонью по округлости бедра и далее, пока не обнаружил край одеяла. Но в этот момент его голос был явно не способен на воркующие интонации. Годы сдерживаемых страстей и вожделение сделали свое. К тому времени, как он нащупал край одеяла и начал стаскивать его вниз, его тело пришло в боевую готовность очень высокой степени.

Он стянул вниз стеганый атлас и приготовился к тому, чтобы положить ладонь на тонкую ткань ее ночной сорочки. Он как будто стрелял из лука с завязанными глазами. Нельзя было заранее угадать, куда попадешь. Эш был бы рад нащупать плечо, живот, но больше всего надеялся найти грудь. Судьба задолжала ему эту малую удачу.

Он жаждал возрадоваться первому настоящему контакту.

Но ничего не произошло. Вместо сорочки и трепещущего женского тела его рука коснулась… шерстяного одеяла. Ничего страшного. Просто придется снять еще один слой.

Он стянул одеяло и повторил попытку. На этот раз его рука наткнулась на толстое пуховое одеяло. Неудивительно, что ее нога показалась ему такой толстой, как ствол небольшого дерева.

– Сколько же у вас одеял? – спросил он, пытаясь найти край.

– Только пять…

– Пять? – Он отшвырнул пуховое одеяло, не в силах больше церемониться. – Вы хотите меня истощить, прежде чем я приступлю к делу?

– Мне было холодно. А вы еще и камин загасили.

– Кажется, вы затеяли со мной злую игру. Может статься, снимая одно одеяло за другим, в конце концов я найду только пару подушечек для булавок да метлу?

– Осталось последнее одеяло. Позвольте, я сама.

Рядом с ним зашелестела ткань. Это было для него сущей пыткой. Отчаянно хотелось поскорее оказаться внутри. Он представлял, как она лежит под ним, обнаженная. Ее ноги смыкаются на его талии, спина изгибается в экстазе.

«Брось фантазии, – одернул он себя. – Такого не будет. Ни сегодня ночью, да и вообще никогда».

– Я готова, – шепнула Эмма.

При звуках ее низкого голоса его пронзила дрожь. Помоги ему Господь.

Протянув к ней руку, на этот раз он нашел то, что искал. Ее. Эмму. Жену. Ладонь легла не на грудь, как понял он с некоторым разочарованием, а на талию. Что ж, тоже хорошо.

Эшбери скомкал в кулаке тонкую ткань ее сорочки. Снимая сорочку – осмелился поднять подол только до талии, – он чувствовал, как у него перехватывает дыхание.

Его ладонь скользнула ниже, погладив обнаженное бедро, – он беспомощно застонал. Господи, ему хотелось касаться ее везде: нежной кожи на запястьях, губ, волос.

Ее волосы. «Интересно, – подумал он, – распустила ли она волосы?» Можно ли ему прикоснуться к их темному шелку так, чтобы пальцы запутались в тяжелой массе?

Безрассудная мысль, решил Эш. В темноте сегодняшней ночи он скорее всего попадет пальцем ей в глаз.

Его рука двинулась к ее женскому средоточию. Когда пальцы коснулись интригующих завитков волос, Эш обругал себя. Хотел ведь принести масло, чтобы облегчить продвижение внутрь. Но отступать и возвращаться за маслом было нельзя.

Одному богу известно, сколько одеял она на себя натянет к тому времени, как он вернется. Тогда Эш сунул два пальца в рот и смочил слюной, затем раздвинул ее бедра. Эмма судорожно вздохнула.

Стиснув зубы в попытке сдержать себя, он сосредоточился на той задаче, что была, так сказать, под рукой. Его пальцы двигались вверх и вниз. Ее дыхание участилось – от страха, не сомневался он.

– Вы понимаете, что сейчас произойдет? – запоздало поинтересовался Эш охрипшим от страсти голосом.

Он почувствовал, как она кивнула в темноте.

– Да.

– Я постараюсь быть осторожным. А если не получится, закончу поскорее.

Раздвинув складки плоти, он нажал вторым пальцем. Сначала самым кончиком, затем на несколько дюймов дальше в ее жаркую глубину.

Проклятье. Гори все в аду. Господи Иисусе.

И все прочие богохульства, за которые в юности он получил бы жестокий нагоняй, если бы осмелился это произнести.

Она была очень горячей и очень напряженной. Ее дыхание все учащалось – казалось, Эмма задыхается. Черт, он настоящее чудовище! Она вне себя от тревоги, может быть, от страха, а он изнемогает от вожделения. Забылся в инстинктивном желании попробовать ее на вкус, а потом обеими руками сжать бедра и ринуться в атаку.

Если этого не произойдет в ближайшие секунды, он рискует пролить семя на одеяла, и сегодняшние труды окажутся напрасными.

Второй его палец оказался внутри, поглаживая и подготавливая путь. Но готова ли Эмма? Он вынул пальцы до кончиков, потом вонзил, целясь как можно глубже. Она вскрикнула от неожиданности, ее бедра подались назад.

– Пожалуйста… – Ее срывающийся голос проник сквозь туман сладострастия.

Эш немедленно убрал руку. Хватая воздух ртом, приподнялся на локте, сел.

– Простите.

Нашарив халат, просунул руки в рукава. Судя по тому, что ткань едва прикрыла его ягодицы, когда он встал, Эш догадался, что надел халат неправильно.

– Ничего страшного, – сказала Эмма. – Честно. Мы можем продолжать.

– Нет. Я был слишком настойчив и тороплив.

Он подумал, что неплохо бы найти свечу, но оставил эту затею. Его глаза почти привыкли к темноте, и он смог найти путь до двери.

– Но…

– Подождем до завтра.

Он открыл дверь, вышел и прикрыл дверь за собой. Несколько раз глубоко вдохнул, чтобы обрести душевное равновесие. Но, сделав первый шаг вперед, обнаружил, что что-то держит его сзади.

Проклятье. Пола халата зацепилась за ручку двери. Он стукнулся головой о дверной косяк. Неужели брак делает всех мужчин такими глупцами? Или он один такой дурак? Эш повернул дверную ручку.

– Вы передумали? – спросила Эмма.

– Нет, – ответил он, защищаясь. – Я вернулся, чтобы сказать вам, что не передумал.

– О-о?..

– Вам не нужно бояться, что я вернусь сегодня.

Он захлопнул дверь, чтобы не слышать ее ответа, но ее голос настиг его в коридоре:

– Как скажете.

Свое неудовлетворенное желание Эш вынес из дома в ночь. Он приготовился было облегчить свое состояние посредством руки, однако мысль об этом показалась ему мерзкой. Единственным достойным выходом было измотать себя долгой прогулкой.

Герцог держался боковых улиц и переулков, проходил задними дворами – воротник пальто поднят, шляпа надвинута на самые брови. Мало-помалу напряжение в паху отпустило. Однако ее «пожалуйста» не давало ему покоя.

«Пожалуйста…»

Он сразу же пошел на попятный, поскольку не знал, знак ли это наслаждения или боли. Ее срывающееся дыхание намекало на первое. Но такого же никак не могло быть!

Во-первых, Эмма была невинна. Во-вторых, она была дочерью священника. В-третьих, она была невинной дочерью священника. И в-четвертых, он чудовище с жуткими шрамами и дурным нравом. Пусть даже фантастически богатое чудовище, которое вынудило ее выйти замуж по расчету, не дав себе труда хоть немного за ней поухаживать.

Должно быть, он сделал ей больно, или напугал, или – что было унизительнее всего – показался ей отвратительным.

В лучшем случае он был слишком настойчив: лез напролом, не считаясь с тем, что для нее это в первый раз.

Эш не пропускал возможности пнуть все камни, что встречались ему по дороге, пока не уперся ногой во что-то мягкое. Он не стал останавливаться и проверять, но теперь ограничивался тем, что тыкал в препятствия тростью.

Ему следовало пересмотреть свой план. В постели действовать медленно, пусть даже ожидание стало бы для него пыткой. Если он будет слишком напорист, слишком скор и она замкнется, тогда все будет напрасно. Он не оставит законного наследника, и отцовское наследство пропадет после его смерти.

Об этом нельзя даже думать. Он не допустит, чтобы это случилось.