Хотите быть герцогиней? Дэр Тесса

«Погодите, вот наступит ночь…» – мрачно подумал он.

Сегодня ночью луны не будет. А Суонли стоит слишком далеко от прочих строений, чтобы поймать отблеск соседской лампы или очага. Они с Эммой будут как две блохи в бутылке с чернилами.

– Если нам повезет, в гостиной может обнаружиться трут.

Пока свет сумерек не погас окончательно, Эш поспешил осмотреть пространство около очага. Да, действительно, нашлась коробка, а в ней осыпающиеся крошки сухого мха и кремень. Слава богу.

Вот чего не было, так это дров.

Найти топор в столь поздний час не представлялось возможным, не говоря уж о том, чтобы срубить небольшое деревце. Не ровен час, можно отрубить себе руку. Однако он ведь обещал Эмме огонь. Будь он проклят, если его жена не получит обещанного!

Взгляд Эша упал на одиноко стоящий стул. Он поднял его за две ножки, размахнулся и хватил о каменную облицовку камина. Эмма, сидя в другом конце комнаты, даже подпрыгнула от неожиданности. Спинка стула отлетела, но стул остался невредим. Черт бы побрал его бабку – для нее прочность предметов меблировки была превыше всего.

Он замахнулся снова. Второго удара оказалось достаточно, чтобы отломить ножку от основания. Еще пара добрых ударов – и в распоряжении Эша оказалась кучка горючей древесины. А еще боль, которая пронзила руку.

– Каким образом вам это удалось? – спросила Эмма.

– Что удалось?

– Замахнуться с такой силой? Ведь у вас больное плечо.

Эшбери затолкал ножки стула в камин и обложил мхом.

– Когда я очнулся после лихорадочного беспамятства, хирург сказал, что я каждый день должен вытягивать и поднимать вверх руку, если хочу сохранить ее в действующем состоянии. Иначе заживающие рубцы стянут ее так, что она вообще не будет двигаться. Сустав как будто заржавеет.

– Поэтому вы играете в бадминтон.

– Помимо всего прочего. – Эш взял кремень, чтобы высечь искру.

– И рука больше не болит?

Чертовски болит. Каждый раз.

– Нет, – солгал Эш.

Присев на корточки, он начал раздувать тлеющий огонек, и вскоре в камине весело потрескивал огонь.

– Готово. – Эш встал, тяжело дыша. – Я развел для вас огонь. Теперь вы можете признать, что я мужчина.

– Я и так признаю это.

Эмма подошла к камину и протянула руки к пылающему огню, чтобы согреться. У него было ровно три секунды, чтобы восхититься теплым сиянием ее кожи в отблесках пламени, и тут из камина повалил густой черный дым. Они попятились, кашляя и прикрывая лица рукавами.

Глаза немилосердно защипало. Чертыхаясь, он пнул ногой сооружение из ножек стула и мха в камине, и вскоре от пламени осталось лишь несколько тлеющих угольков. Минуту-другую они кашляли, но мало-помалу дым рассеялся.

– Похоже, дымоход забит, – сказал Эш. – Полная задница.

– Что?

– Задница, полная червей. – Ее передернуло от отвращения, а он добавил: – Вы сами спросили.

– Разумеется. Печные трубы нужно тщательно прочистить. Завтра мы добавим этот пункт к нашему списку.

Сегодня им точно ничего уже не записать.

Он начал расхаживать по комнате, пытаясь побороть отчаяние.

– Если вы знали, что слуги затевают нечто подобное, почему не сказали мне? Я бы нашел способ выбить дурь из их голов.

– Именно это я и пыталась сделать. Я сказала, что мы с вами поженились исключительно по расчету.

Он вытер лицо от сажи рукавом.

– Очевидно, вы были недостаточно убедительны.

– Знаете, они, возможно, не стали бы питать надежд, если бы вы не казались им таким несчастным.

– Если дело в этом, я могу помочь их беде. Завтра же всех рассчитаю.

– Прошу вас, не делайте этого! Вы же знаете, что новой прислуги нам не найти. – Обхватив себя руками, Эмма поежилась. – Что-то не припомню, чтобы видела в этом доме одеяла. А вы?

– Нет тут одеял. Нам придется…

– Нет, – перебила Эмма. – Нельзя! Именно этого они и добиваются.

Он был озадачен.

– Чего именно они хотят?

– Объятий.

– Объятий?

– Да. Чтобы мы легли вместе, обнимая друг друга, – для тепла. Очевидно, в этом и заключается их план, но нам не следует им подыгрывать.

Он разозлился.

– Вы говорите об этом с таким отвращением!

– Простите. Разумеется, я не против. Меня возмущает сама затея.

Эш пошел в переднюю, разыскал пальто и набросил на плечи Эмме.

– Вот так. Это для начала. А теперь… где-то здесь был диван.

Его нога в темноте обнаружила диван самым болезненным способом.

Они устроились на неудобных, набитых конским волосом подушках – каждый со своей стороны. Местами проклятая набивка клочьями вылезала наружу.

«Не иначе к утру вся задница будет в конском волосе», – предположил Эш. Его живот недовольно урчал.

– Если уж они решили забросить нас на необитаемый остров, могли бы по крайней мере собрать нам что-нибудь поесть.

– Прошу вас, не говорите про еду, – слабым голосом откликнулась Эмма.

Да, ночь обещает быть долгой и безрадостной.

Вдруг Эмма вскинулась:

– Что там за шум?

– Какой шум?

– Кто-то скребется. Тихо… Слушайте.

Они сидели, молчали и вслушивались.

– Вот опять! – Эмма тронула мужа за плечо. – Вот… Сейчас-то слышите? Вот опять!

Да, он услышал. Легкий скребущий звук, сопровождающий порывы ветра за окном.

– А, это… – сказал герцог. – Так это всего-навсего Безумная Герцогиня.

– Безумная Герцогиня?

– Здешнее привидение. Такое есть в каждом сельском доме. – Он загадочно понизил голос. – История повествует о том, как мой прадедушка взял себе жену. Женился он по расчету, чтобы обзавестись наследником. Его жена была красива, но он начал жалеть о том, что женился, как только закончился их медовый месяц.

– Почему?

– На то была сотня причин. Она рвала шторы. Устраивала заговоры со слугами. Называла его всякими смешными именами. Но хуже всего, у нее в союзниках был сам черт, который принял обличье кота.

– Вот как?

– Да, так.

– Она была сущей ведьмой.

– Это правда. От нее было столько неприятностей, что прадед запер ее в шкафу и держал там… много лет.

– Много лет? Это уж слишком.

– Она заслуживала крайних мер: сводила его с ума. Вот он и решил воздать сторицей – запер наверху. Время от времени бросал ей в шкаф корку хлеба и мокрую губку. В холодные ночи и по сей день можно слышать, как она скребется и царапается в надежде выйти на свободу. Слышите? – Он сделал паузу. – Вот опять: царап-царап-царап…

Эмма вздрогнула.

– Вы ужасный и жестокий человек. Надеюсь, у вас заведутся черви…

– Если сомневаетесь, сходите наверх – я вас не держу – и убедитесь сами.

– Нет уж, спасибо.

Все было тихо несколько минут, и Эш казался себе очень остроумным, но потом пришел его черед удивленно прислушаться:

– Вот еще звук!

– Какой звук?

– Такой… шуршащий. Как будто кто-то рвет бумажную обертку.

– Не знаю, о чем вы говорите, – отозвалась Эмма. – Возможно, это опять Безумная Герцогиня.

Шуршание прекратилось. Зато появились другие звуки. Тихие, чмокающие. Как будто кто-то что-то лизал или жевал.

– Вы что-то едите? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

Еще несколько минут тишины.

И вот опять! Шуршание, затем чмоканье.

– Вы что-то едите. Я знаю.

«Ничего я не ем». Ему показалось, что именно эти слова хотела произнести Эмма, потому что у нее вышло что вроде «ням-ням».

– Вы маленькая обманщица. Поделитесь.

– Нет.

– Хорошо. Я оставлю вас здесь. – Он встал. – Одну. В темноте. Наедине со всякими звуками.

– Погодите. Так и быть, я с вами поделюсь.

Эш сел.

Эмма дотронулась до его плеча, спустила ладонь по рукаву и вложила в его ладонь маленький пакетик.

– Это всего-навсего карамельки. Я купила их, когда мы останавливались напоить лошадей.

Эш развернул конфету.

– Царапающий звук – это всего-навсего ветка дуба, растущего на заднем дворе. Она скребет по подоконнику в моей детской спальне. Частенько по ночам я удирал из дому, спустившись вниз по этому дубу, чтобы найти массу приключений на свою голову. – Он сунул карамельку в рот. – Вам не стоит отдавать эту комнату моему наследнику.

– Я отдам ее вам.

– Мне не нужна комната, – отрезал он. – Это ваш дом.

– Разумеется, но, полагаю, вы будете нас навещать.

– Я не планирую этого делать.

Она замолчала, явно обиженная до глубины души.

– Неужели вы не захотите видеть свое дитя?

Благослови, Боже, эту женщину. Она не поняла. Неважно, захочет ли Эш видеть своего ребенка. Вопрос в том, захочет ли ребенок видеть Эша!

Во время ночных скитаний по Лондону он видел, как его воспринимают дети. Обычно они убегали, вопя от страха. Смутное ощущение ужаса так и тянулось за ним как шлейф. Безумная Герцогиня не могла тягаться с Кошмарным Герцогом.

Он разгрыз конфету.

– Разумеется, я хочу получать регулярные отчеты о его здоровье и успехах в учебе в ваших письмах.

– Вы станете воспитывать сына по почте?

– Я буду занят. В Лондоне и в загородных поместьях. Кроме того, вы имеете чрезмерную склонность командовать, а также говорить о чувствах. Не думаю, что вам понадобится моя помощь в его воспитании. Мой наследник…

– Ваш сын.

– Ему будет гораздо лучше с вами.

– А если я не соглашусь? – спросила Эмма. – Что, если я захочу, чтобы он узнал своего отца? Что, если он захочет не только узнать вас, но и полюбить так же, как вы любили своего отца?

Невозможно.

Его сын никогда не сможет так же восхищаться своим отцом, как восхищался своим Эш. Его отца неизменно отмечали мудрость, доброта и терпение, а не злоба и горечь, которые стали теперь его уделом.

Его отец был сильным мужчиной. Он мог посадить сына себе на плечи, не морщась от боли.

У отца было красивое, с благородными чертами лицо, при взгляде на которое Эш всегда чувствовал себя как за каменной стеной. Если он не может дать сыну того же прочного ощущения защищенности, тогда лучше уж вовсе не показываться ему на глаза.

– Довольно разговоров. Пора спать.

Однако уже через несколько минут Эмма снова нарушила тишину, только на сей раз не голосом, а стуком зубов. Вскоре затрясся диван. Она дрожала как осиновый лист.

– Эмма? – Он передвинулся на ее сторону дивана. Она подобрала ноги и накрыла их юбками, упираясь коленями в грудь.

– П-простит-те, эт-то п-прекрат-тится через м-минут-ту.

– Не так уж тут холодно, – удивился Эш, словно пытаясь ее образумить.

– Мне всегд-да холод-дно. Тут уж ничего не под-делаешь.

Да, он вспомнил те пять одеял и крепко обнял Эмму, чтобы поделиться с ней своим теплом. Боже милостивый, ее трясло точно в ознобе. Погода явно была тут ни при чем. Эш потрогал ее лоб – это не лихорадка.

Оставалось одно объяснение: страх. Его жена, которая не боялась ни герцогов, ни разбойников, была напугана до потери сознания.

– Это из-за темноты? – спросил Эш.

– Н-нет. – Эмма вцепилась в ткань его жилета. – Это б-бывает со мной иногда.

Он крепче сжал ее в объятиях и прошептал:

– Я здесь.

Он не стал расспрашивать ее дальше, но вопросы остались, и он не мог не задуматься. Чутье подсказывало, есть кто-то или что-то в основе причины ее болезненного состояния и страха.

Эмма, Эмма! Что с вами приключилось?

И кого придушить, чтобы покончить с этим?

Через несколько минут Эмма начала успокаиваться. Она уже не так дрожала, и тревога Эша тоже понемногу улеглась. Ведь он уже хотел нести Эмму в деревню и искать помощи.

Хотя со своим раненым плечом и с Эммой на руках он не преодолел бы и половины пути до деревни. Это приводило его в бешенство. Как же он проклинал себя! Ни на что не годен…

– Мне уже лучше. Благодарю.

Эмма попыталась отодвинуться, но Эш не собирался ее отпускать, только крепче обхватил здоровой рукой. По крайней мере на это был способен.

– Спите.

Ее не пришлось долго уговаривать. Несомненно, дрожь, сотрясавшая тело, отняла у Эммы последние силы. И Эш остался в темноте наедине со своими мрачными мыслями.

Поездка не удалась. Он предполагал, что жена будет рада перспективе идиллической сельской жизни без него, а он напомнит себе о первоначальном плане: жениться, сделать ей ребенка, устроить в дальней деревне и через добрый десяток лет воссоединиться со своим наследником.

Но вместо того Эмма надежно устроилась в его объятиях, и он не испытывал ни малейшего желания отпускать ее от себя. Хуже того, он невольно ловил аромат ее волос, благоухавших жимолостью. И презирал себя за это.

Ему бы следовало проклинать Иону, как и весь штат своей прислуги, но он признавал: это ведь его вина.

Как все в его жизни, намерения герцога дали прямо противоположный результат. Да еще с каким впечатляющим эффектом!

Эмма проснулась как будто от толчка. Где она? Ах да. Ее обнимает рука мужа. И он, муж, стал свидетелем ее приступа.

Молодая женщина болезненно поморщилась, вспомнив, как трясло ее накануне вечером. За последние несколько лет у нее было всего пара-тройка приступов этой ужасной дрожи, и последний – несколько месяцев назад. Она-то надеялась, что болезнь наконец отступила. Но, очевидно, ошибалась.

Эмма осторожно повернула голову и бросила взгляд на герцога. Он еще спал, слава богу. Свободная рука уютно устроилась на груди. Вытянутые вперед ноги скрещены в лодыжках. Отдых воина на привале. А вот она, Эмма, лежит в очень неуклюжей позе. Ей стало стыдно, и не только из-за позы. Почему мужчина просыпается таким же красавцем, каким был перед тем, как заснуть? Или даже еще лучше. Взъерошенные волосы, милая глазу щетинка на щеках… Несправедливо.

Выскользнув из-под его руки, она поспешила, насколько это было возможно, привести себя в порядок. Вынула шпильки, пальцами разобрала пряди и, слегка пощипав себя за щеки, вернула им румянец.

Когда Эш пошевелился, Эмма поспешно опустилась на свою сторону дивана и притворилась спящей. Решив, что прошло достаточно времени, чтобы герцог успел окончательно проснуться, она похлопала ресницами и открыла глаза. Поднялась и села, деликатно потянулась, простирая руки к розовеющему за окном утреннему солнцу, тряхнула волосами, чтобы упали на плечи волнами.

Смущенно улыбнулась мужу и заправила за ухо прядь.

– Доброе утро.

«Ну да, я каждое утро просыпаюсь такой красавицей. Вы всякий раз уходите от меня, так вот посмотрите, что теряете».

Он почесал у себя за ухом, как собака, которую одолели блохи, и громко зевнул, протягивая руку за сапогом.

– Сдохнуть можно, как хочется отлить.

Эмма разочарованно вздохнула. Значит, это не сказка про Красавицу и Чудовище. Отлично. Тогда и ей притворяться незачем.

– Такой ужасной ночи и представить себе невозможно.

Он натянул сапог.

– Если, по-вашему, худшей ночи невозможно себе представить, значит, вам не хватает воображения.

– Это гипербола, – возразила Эмма. – Вы знаете, что я хотела сказать. Ночь была ужасная.

– Возможно. Но мы хотя бы остались живы, не так ли?

Герцог встал и протянул жене руку. Она подала свою. Эш помог ей подняться с дивана.

– Вы правы. – Эмма попыталась разгладить смятую юбку. – В прошлом мне выпадали ночевки и похуже. Я знаю, что и вам тоже. По крайней мере этой ночью мы были вместе.

Его взгляд изменился, как случалось в очень редкие моменты. Синий лед растаял, согретый глубоким, невысказанным чувством. Манящий, опасный взгляд. Влекущий. Эмме хотелось бы утонуть в этих глазах.

– Эмма, вы… – Он замолчал, потом начал снова: – Просто не вздумайте к этому привыкать. Вот и все.

– Мне и в голову не приходило, – солгала она.

– Хорошо.

Логика подсказывала Эмме, что у нее нет причин обижаться на эти слова. Тем не менее ей стало больно.

Грохот колес кареты на подъездной дороге нарушил напряженное молчание. Герцог одернул жилет.

– Теперь, с вашего позволения, мне нужно выйти.