Поменяй воду цветам Перрен Валери
Господину Филиппу Туссену. Он осторожно, как бомбу, взял в руки конверт, проштемпелеванный в Маконе. В качестве отправителя было указано адвокатское бюро. Он почему-то вспомнил тот день, когда увидел маленьких девочек, выходящих из детского сада, и принял одну из них за свою Леонину. Она была одета в платье в горошек.
Воспоминания обрушились на него, как убийственная лавина, как удар кулаком в живот. Смерть дочери, похороны, суд, переезд, своя неприспособленность к жизни, родители, мать, игровые приставки, горячие тела тощих баб, обвислые груди, жирные животы, лица Люси Лендон и Элоизы Пти, Фонтанеля, поезда, могилы, кошки.
Господин Филипп Туссен.
Он дрожащими пальцами вскрыл конверт. Вспомнил руки Женевьевы Маньян в их последнюю встречу, когда она сказала: «Я бы никогда не причинила зла малышкам».
Виолетта Туссен, в девичестве Трене, дала поручение адвокату устроить их развод «по взаимному согласию». Юрист просил господина Филиппа Туссена в кратчайшие сроки связаться с адвокатским бюро и договориться о встрече.
Он читал и видел лишь обрывки фраз: …иметь при себе удостоверение личности… название нотариальной конторы… был составлен брачный договор… профессия… национальность… место рождения… те же сведения для каждого из детей… согласие супругов на расторжение… без претензий на компенсацию… суд высшей инстанции Макона… оставление супружеского очага… без «продолжения».
Невозможно! Нужно немедленно это остановить. Сесть в машину времени.
Филипп сунул конверт во внутренний карман куртки, застегнул шлем и рванул туда. Хотя поклялся, что ноги его там не будет.
Как Виолетта нашла его адрес? Как узнала о Франсуазе? Откуда ей известна его новая фамилия? Родители давно умерли, но и пока были живы, понятия не имели, где живет их сын. Им ничего не было известно о Броне и Франсуазе. Нет, невозможно. Он не пойдет к этому адвокату. Никогда.
Она должна оставить его в покое. Они с Франсуазой переедут. Он теперь Филипп Пелетье. Фамилия Туссен будет вечно приносить ему несчастье. Кладбищенская фамилия, ассоциирующаяся со смертью и хризантемами. Фамилия, от которой несет могильным холодом и воспоминанием о кошках.
Две жизни, одна в сотне километров от другой. Он ни разу не подумал о том, что Брон находится так близко от Брансьон-ан-Шалона.
Он припарковался перед домом, у двери со стороны улицы. Как незнакомец у жилища, которое всегда терпеть не мог. Доставшегося им от прежнего смотрителя кладбища. Деревья, которые Виолетта посадила в 1997-м, стали высокими и ветвистыми. Решетка ограды перекрашена в темно-зеленый цвет. Он вошел без стука. Девятнадцать лет. Прошло девятнадцать лет!
Она все еще здесь? Начала новую жизнь? Конечно, начала, иначе зачем ей развод? Решила снова выйти замуж.
Что за странный привкус во рту? Металлический. Как будто в горло засунули ствол пистолета. Волна ненависти поднимается из глубины на поверхность. Хочется сжать кулаки. Ударить. Давно он не чувствовал этой горечи. Последние девятнадцать лет прожиты тихо и беззаботно. И вот зло возвращается. Он снова становится человеком, которого не любил, тем, кто сам себя не любил. Филиппом Туссеном.
Нужно вернуться в сегодняшнее утро. Отринуть мрачное прошлое раз и навсегда. Не жалеть себя. Не расслабляться. Нет, он не пойдет к адвокату. Нет. Он уничтожил удостоверение личности. Порвал с прошлым.
На кухонном столе, на журналах по садоводству, стояли пустые кофейные чашки. На вешалке – три шарфа и белый жакет. Ее запах. Аромат розы. Она живет здесь.
Он поднялся в спальню. Пару раз ударил по коробкам с жуткими куклами. Не удержался. Он и стены измолотил бы кулаками, если бы мог. Комната перекрашена, на полу бледно-голубой ковер, на кровати светло-розовое покрывало, тюль и шторы цвета свежего миндаля. На белом туалетном столике – крем для рук, книги, загашенная свеча.
В верхнем ящике комода лежало белье – того же цвета, что стены. Он лег. Представил, как она спит здесь.
Думает ли она о нем? Ждет ли? Она его искала или не потрудилась?
Он закрыл тяжелой крышкой прожитые с Виолеттой годы, но еще очень долго видел ее во сне. Слышал ее голос. Она окликала его, а он не отзывался, прятался в темном углу, надеясь, что Виолетта его не заметит, затыкал уши, чтобы не слышать ее мольбу. Просыпался весь в поту, на простыне, пропитавшейся чувством его вины.
В ванной он обнаружил духи, куски мыла разных сортов, кремы, соли для ванн, свечи, романы. В большой ивовой корзине с тремя ручками лежало белье, белая шелковая ночная рубашка, черное платье. Серый жакет.
В этом доме нет мужчины. Никакой общей жизни. Так зачем же она решила вспомнить о нем? Какого черта мусолит все это дерьмо? Хочет забрать деньги? Добивается алиментов? Нет. В письме адвоката сказано: «По взаимному согласию… без продолжения». Он услышал голос матери: «Не доверяй никому!»
Филипп спустился по лестнице. Опрокинул последние кукольные коробки. Ему захотелось сходить на кладбище, на могилу Леонины, но он не поддался импульсу.
За его спиной промелькнула тень. Филипп вздрогнул от испуга, но это была всего лишь старая собачонка. Она свернулась клубочком в своей корзинке и тихо засопела. В углу кухни, на полу, стояли миски с кормом. Филипп передернулся от омерзения, подумав, что мог бы все еще жить тут… вместе с блохастыми. Брр! Он вышел через заднюю дверь прямо в сад Виолетты.
Здесь тоже все разрослось, как в книжке сказок Леонины: плющ и дикий виноград карабкались вверх по стенкам, деревья хвастались друг перед другом желтыми, красными и розовыми листьями, земля притягивала взгляд цветочным ковром. Можно было решить, что сад перекрасили, как и спальню.
Виолетту он увидел не сразу. Она сидела на корточках в огороде. Они не виделись девятнадцать лет. Сколько ей теперь?
Не разнюнивайся!
Она была в черном платье в белый горошек, старом фартуке и резиновых сапогах. Отрастила волосы, собранные в хвост, несколько непослушных прядей щекочут шею. Руки защищены толстыми полотняными перчатками.
Виолетта его не замечала. Она поднесла правое запястье ко лбу, как будто хотела прогнать мошку или стряхнуть травинку или лепесток.
Ему захотелось схватить ее за шею и придушить. Любить и душить. Заставить замолчать. Исчезнуть. Чтобы не чувствовать вины перед ней.
Когда Виолетта поднялась и повернулась, на ее лице не отразилось ничего, кроме ужаса. В глазах не было ни удивления, ни гнева, ни любви, ни злости, ни сожаления. Только ужас.
Не будь слабаком!
Она не изменилась. Осталась все той же хрупкой девушкой, которая наливала ему выпивку в клубе «Тибурен». Чудесная улыбка. Морщинки. Черты лица все еще тонкие, красиво очерченный рот и кроткий взгляд. Возраст выдавали разве что углубившиеся носогубные складки.
Сохраняй дистанцию.
Не называй ее по имени.
Держись твердо.
Она всегда была красивее Франсуазы, но он выбрал не ее. На вкус и цвет… как любила говорить его мать.
Рядом с Виолеттой сидела кошка, и Филипп покрылся гусиной кожей. Он вспомнил, зачем вернулся на это злосчастное кладбище. Вспомнил, что не хотел помнить ни о ней, ни о Леонине, ни об остальных. Его настоящее – Франсуаза, и будущее – тоже Франсуаза.
Он грубо схватил Виолетту и сильно – слишком сильно – сжал ее руки, как будто хотел раздробить запястья. Так человек становится палачом, чтобы ничего не чувствовать. Ты должен разбудить в себе ненависть к этой женщине. Думай о родителях, сидящих на старом диване. О чемодане Леонины в багажнике машины Коссенов, о замке, водонагревателе, об оторопевшем отце, о матери в старом халате. Он смотрел не в глаза Виолетте, а в какую-то точку между бровями, легкую впадинку у «истока» носа.
Как хорошо она пахнет…
Забудь!
– Я получил письмо от адвоката и принес его тебе… Слушай внимательно – очень внимательно: ты больше никогда не напишешь мне на этот адрес, ясно? Ни ты, ни твой адвокат, НИКОГДА. Я больше не хочу видеть твою фамилию, иначе я тебя… я тебя…
Он отпустил ее так же резко, как схватил, и она отшатнулась. Как марионетка. Он сунул конверт в карман фартука и почувствовал ладонью живот под тканью. Ее живот. Леонина. Повернулся. Пошел через кухню.
Толкнул стол и уронил на пол «Правила виноделов», узнал красное яблоко на обложке и вспомнил, что эта книга у Виолетты с Шарлевиля, она все время ее перечитывает. Семь фотографий Леонины разлетелись веером по ковру. Филипп после секундного колебания все-таки наклонился и начал подбирать их, одну за другой. Год, два, три, четыре, пять, шесть, семь лет. Она и правда была похожа на него. Он вернул снимки в книгу и бесшумно положил томик на край столешницы.
В этот миг крышка, девятнадцать лет придавливавшая воспоминания о годах жизни с Виолеттой, сорвала резьбу и шваркнула его по лицу. Он увидел Леонину, ее образ вспыхнул, погас, а потом воспоминания нахлынули, как штормовой прибой. Леонина в роддоме – их первая встреча. Леонина между ним и Виолеттой в супружеской постели. Леонина в одеялке, в ванне, в саду, у дверей. Леонина идет по комнате, рисует, лепит из пластилина, ест, плещется в надувном бассейне, бежит по школьному коридору. Леонина зимой, летом, в красном атласном платьице, ее ладошки, ее фокусы. И он, отец. Вечно где-нибудь в другом месте. Он – визитер в жизни дочери, родившейся вместо желанного сына. Все истории и сказки, которые он не прочел Леонине. Все поездки и путешествия, не совершенные вместе с ней…
Сев на мотоцикл, Филипп почувствовал, что из носа текут слезы. Дядя Люк говорил: «Если плачешь носом, значит, глазной дозатор слез переполнился. Все как у моторов, малыш». Люк. Любимый дядя, у которого он, ничтожный червь, украл жену.
Он сорвался с места, решив, что остановится, отъехав подальше, переведет дух и попробует успокоиться. Боковым зрением заметил крест через решетку ограды и подумал, что никогда не верил в Бога. По вине отца. Из-за молитв, которые тот все время бормотал, внушая сыну отвращение к слову Божию. Перед глазами встала картинка: его первое причастие, церковное вино, Франсуаза под руку с Люком…
- Отче наш, Иже еси на небесех!
- Да святится имя Твое,
- Да приидет Царствие Твое,
- Да будет воля Твоя,
- Яко на небеси и на земли.
- Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
- И остави нам долги наша,
- Якоже и мы оставляем должником нашим;
- И не введи нас во искушение,
- Но избави нас от лукаваго.
- Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
- Аминь.
Триста пятьдесят метров он ехал вдоль кладбищенской ограды. Все быстрее и быстрее, и три мысли шли на таран, противореча друг другу.
Вернуться и попросить прощения у Виолетты. Прости, прости, прости…
Как можно скорее вернуться к Франсуазе и уехать с ней на юг. Уехать, уехать, уехать…
Встретиться с Леониной. Найти ее, найти ее, найти ее…
Виолетта, Франсуаза, Леонина.
Снова увидеть дочь, почувствовать, коснуться, надышаться ею.
Филипп впервые так неистово нуждался в дочери. Когда-то он хотел ее рождения, чтобы удержать при себе Виолетту. Сегодня он желал Леонину как ребенка. Сильнее переезда на юг, больше Франсуазы и Виолетты. Это желание заполнило все окружающее пространство. Леонина должна ждать его… где-нибудь. Да, она ждет. Он ничего не понял, потому что был плохим отцом. Теперь он впервые станет папой – там, где снова обретет ее.
Он расстегнул ремешок шлема. Ускорился на первом же повороте. Ускорился и направил машину на деревья росшего на склоне государственного леса. С ним не происходило ничего банального – картины жизни не проносились в памяти, как иллюстрации в книге, которую листаешь от нечего делать. Прямо перед деревьями, на обочине дороги, стояла молодая женщина. Нет, не может быть. Она смотрела, как он летит на скорости под двести километров и не собирается тормозить. Я уже видел ее. На старинной гравюре. Или на почтовой открытке, – подумал Филипп и нырнул в свет.
93
Мы – конец лета, жара городских вечеров, жизнь, продолжающаяся в городских квартирах.
Я еще не вошла в воду. Каждый август я оттягиваю момент первого купания. Я боюсь не найти Леонину. Не почувствовать ее. Боюсь, что она не явится на свидание – из-за меня. Что не услышит мой зов. Мой голос. Что перестала чувствовать мою любовь. Я боюсь, что больше не люблю ее как положено, что могу потерять ее навечно. Этот страх иррационален, необоснован – смерть никогда не разлучит нас.
Я встаю, потягиваюсь, бросаю шляпу на полотенце и направляюсь к бескрайнему изумрудному ковру с перламутровыми отблесками. Все вокруг сверкает под ярким утренним светом.
Он обещает чудесный день. Марсель всегда держит слово.
В этот час, если небо хмурится, вода в море черная и прохладная. Я медленно плыву навстречу волнам, закрываю глаза и погружаюсь. Она уже здесь, она всегда здесь, она никуда не исчезала. Потому что она во мне. Я чувствую ее эфирное присутствие, вдыхаю запах горячей соленой кожи, как делала, когда она забиралась на меня, чтобы отдохнуть под зонтиком. Ее ладошки касались моей спины, как две маленькие марионетки.
Моя любовь.
Я всплываю, смотрю в глаза синему небу и убеждаюсь, что Лео всегда пребудет внутри меня. Это и есть вечность.
Мне не хочется выходить – как и каждый раз, я плаваю, смотрю, как клонятся под ветром сосны, наблюдаю жизнь. Я рядом с ней, она – со мной. Гребу к берегу. Чувствую ногами дно. Поворачиваюсь спиной к пляжу, гляжу на горизонт, на стоящие на якоре корабли, белые камешки на дне. На земле нет места спасительнее, здесь все – красота, здесь элементы стихии «чинят» живых.
Становится жарко, соль обжигает лицо, щиплет губы. Я закрываю глаза, опускаю лицо в воду и плаваю «наугад». Мне нравится вслушиваться в море.
Я чувствую присутствие, еще одно. Кто-то касается меня. Гладит бедра, кладет ладонь на живот. «Приклеивается» к спине и повторяет движения, получается танец, почти вальс. Я чувствую бьющееся за спиной сердце и не сопротивляюсь. Я поняла. Имплантация другой любви, нового сердца – мне. Губы касаются моей шеи, он не перестает гладить меня – легко, деликатно. Как же я надеялась, что это случится! Надеялась – и не верила. Я всплываю, он открывает и закрывает глаза, ресницы щекочут мне щеку, как крылья бабочки. Он вдыхает мой запах. Я ложусь на воду. Он поддерживает меня снизу, мое тело свободно, я отдаюсь на его волю, он находит меня, я нахожу себя.
Мы есть.
Мы.
Взрывы смеха.
Ребенок.
Трое.
Маленькая, нервная, горячая, как у Леонины, ладошка хватает меня за руку, подплывает ближе, прижимается.
Надеюсь, это не сон, надеюсь, я жива. Ребенок прыгает мне на руки. Целует мокрыми губами лоб и волосы. Откидывается назад, издав радостный вопль.
– Натан!
Я выкрикиваю его имя как молитву.
Движения Натана стремительны и неуклюжи. Он таращит глаза, как все дети, недавно научившиеся плавать, ему боязно, но и весело. Он хохочет, и я вижу, что два зуба уже «прибрала» мышка. Он сует в рот загубник трубки, опускает лицо под воду и плавает широкими кругами, выныривает, отплевывается, срывает очки и смотрит лучистыми карими глазами мне через плечо. На Жюльена, который шепчет мне на ухо: «Идем…»
94
Не проходит ни дня, чтобы мы не думали о тебе.
Суббота, 7 сентября 2017 года, небо голубое, +23°, 10.30. Похороны Фернана Окко (1935–2017). Дубовый гроб. Стела черного мрамора. Могила, в которой лежат Жанна Окко, в девичестве Тийе (1937–2009), Симона Окко, в девичестве Луи (1917–1999), Пьер Окко (1913–2001), Леон Окко (1933).
Венок из белых роз, лента: «Наши искренние соболезнования». Венок из белых лилий в форме сердца, лента: «Нашему деду и прадеду». На крышке гроба – красные и белые розы, лента: «От ветеранов, товарищей по оружию».
Три траурные таблички: «Нашему отцу и деду. В память о том, как мы любили друг друга», «Нашему другу. Мы никогда тебя не забудем. Ты всегда в наших мыслях. Твои друзья-рыбаки», «Ты близко, на другом конце дороги».
Присутствовали пятьдесят человек, в том числе три дочери Фернана – Катрин, Изабель и Натали – и семь его внуков.
Элвис, Гастон, Пьер Луччини и я стоим сбоку от могилы. Ноно отсутствует. Он готовится к свадьбе с графиней де Дарьё, которая состоится в мэрии Брансьона, в 15.00.
Отец Седрик читает отходную молитву, обращается он к Господу не только ради Фернана Окко. Теперь в разговоре с Ним кюре всегда поминает Камаля с Анитой. Он читает Первое соборное послание святого апостола Иоанна Богослова: «Глава 3, 14, 15, 17,18».
Семья попросила Пьера Луччини включить любимую песню Окко, когда гроб будут опускать в могилу. «Мою свободу»[102] Сержа Реджани.
Я никак не могу сконцентрироваться на прекрасных словах. Думаю о Леонине, о ее отце, о Ноно, который сейчас надевает свадебный костюм, а графиня завязывает ему галстук, думаю о Саше, путешествующем по водам Ганга, думаю об Ирен и Габриэле, которые общаются на «ты» в Вечности, думаю об Элиане – она теперь бегает в райском саду за своей хозяйкой Марианной Ферри (1953–2007), я думаю о Жюльене и Натане – они будут здесь через час, думаю об их руках, их запахе, жаре их тел, думаю о Гастоне – он так и будет вечно падать, а мы поднимать его, думаю об Элвисе, который никогда не услышит никакой музыки, кроме песен Элвиса Пресли.
Я уже несколько месяцев живу, как Элвис. Слышу одну и ту же мелодию. Она заглушает все остальное – и шепоты, и мысли. Это песня Венсана Делерма «Жизнь впереди».
Благодарности
Спасибо Тесс, Валентину и Клоду, моему вечному источнику вдохновения.
Спасибо Яннику, моему обожаемому брату.
Спасибо бесценной Маёль Гийо. Спасибо всей команде «Альбен Мишель».
Спасибо Амели, Арлетт, Одри, Эльзе, Эмме, Катрин, Шарлотте, Жилю, Кате, Манон, Мелюзине, Мишелю, Мишель, Саре, Саломе. Сильви, Уильяму за вашу неоценимую помощь. Большая удача, что все вы рядом.
Спасибо Норберу Жоливе, который живет на свете, существует в настоящей жизни. Я не изменила ни фамилию, ни имя, потому что в этом человеке, могильщике, тридцать лет живущем в городе Геньёне, ничего не нужно менять. Благодаря работе над романом этот творец радости и доброжелательности стал моим другом. Надеюсь, мы до скончания века будем пить с тобой кофе и «Кассис Блан»[103].
Спасибо Рафаэлю Фату, открывшему передо мной дверь своего забавного и такого гуманного магазина «Les Tourneurs du Val»[104]. Он находится в Трувиль-сюр-Мар и торгует похоронными принадлежностями. Рафаэль доверился мне и рассказал, как любит свое ремесло, с каким уважением относится к смерти и к настоящему.
Спасибо папе – за его сад и увлекательную науку.
Спасибо Стефану Бодену – за мудрые советы.
Спасибо Седрику и Кароль – за фотографию и дружбу.
Спасибо Жюльену Сёлю, «одолжившему» мне свои имя и фамилию.
Спасибо господам Дени Файолю, Роберу Бадинтеру и Эрику Дюпон-Моретти.
Спасибо всем моим марсельским и кассиским друзьям, вы – мое убежище. Моя хижина.
Благодарю Джонни Холлидея, Элвиса Пресли, Шарля Трене, Жака Бреля, Жоржа Брассенса, Жака Превера, Барбару, Рафаэля Арата, Венсана Делерма, Клода Нугаро, Жан-Жака Гольдмана, Бенжамена Бьоле, Сержа Реджани, Пьера Бару, Франсуазу Арди, Алена Башунга, Чета Бейкера, Дамьена Саэза, Даниэля Гишара, Жильбера Беко, Франсиса Кобореля, Мишеля Жонаса, Сержа Лама, Элен Бои и Аньес Шомье.
Ну и, наконец, СПАСИБО всем, кто принял мой первый роман Les Oublis du dimanche[105] (2015, Albin Michel). Второй я написала благодаря вам.
Читать бесплатно другие книги:
