Сокол и Чиж Логвин Янина

Глава 22

Баба Мотя сдержала слово и напекла блины. Я провела у нее все воскресенье, и было так странно вновь вернуться под ее крыло в свою старенькую, крохотную комнатушку, где кровать укрывало мамино покрывало, на письменном столе в надежде на починку лежал ноутбук, а на выцветшей полке с раздвижными стеклами стояли любимые книги. Где предметы и вещи ждали меня, пусть и не все были моими. Я прожила здесь два с лишним года, но хватило двух недель, чтобы одновременно соскучиться по своей студенческой каморке и вдруг почувствовать тесноту. То ли в комнате, а то ли в груди. Странное ощущение.

Ночью снился Сокол. И если наяву я бежала от него, то во сне — к нему. Утром проснулась с тяжестью на сердце, тоской и температурой. Меня лихорадило весь день, и только к вечеру я вышла на кухню к бабе Моте и Миле Францевне выпить чай.

— Господи, Фанька! — всплеснула руками хозяйка дома. — На тебе ж лица нет! Бледная, как поганка! Милка, добавь ей смородины в чай и сметанки к вареникам положь! Не нравится она мне. Хоть бы не заболела. Что я ее мамке с папкой скажу?

— Любовные переживания у нее, Матильда, вот и мается. Я эту болезнь знаю. Вон как глаза блестят! А ну-ка, девонька, посиди на колоде, я специально для тебя принесла, — бывшая пианистка ухватила меня за руку, усаживая рядом с собой на стул, на котором лежали игральные карты, и воодушевленно потерла ладони. — Сейчас погадаем и узнаем в ком причина!

— Ну что вы выдумываете, Мила Францевна? Ерунда это, — я попробовала было возразить, но где там. И села, и встала, и даже колоду карт в руке подержала, как того хотели старушки. Разве таким настырным откажешь? Любительницам программы «Экстрасенсы», любовных романов и французских пасьянсов. Хитрым манипуляторам, в случае любого отказа хватающимся за сердце.

— Ерунда? — Францевна коротко хохотнула, а баба Мотя громко и довольно крякнула в кулак: «Кхе!», поддерживая подругу. — Да я, Фаня, нашей скрипачке Сонечке на гастролях в Праге такого жениха нагадала! Зашибись! — как говорит молодежь! Двадцать лет уж прошло, а до сих пор, вспоминая, смеюсь! И ведь не ошиблась же!

— Что, небось иностранец оказался? — важно вскинула бровь баба Мотя.

— Да какой там! Наш директор филармонии — Осип Мейхер. Трижды разведенный шестидесятилетний шельмец! С тремя подбородками, спинной грыжей и ржавой «Волгой». Сонечка тогда была влюблена в молодого тенора Борю. Еще бы! Сенсация! Лауреат международного конкурса! Солист! Отличные перспективы и…

— И что, Милка? — не утерпела Матильда Ивановна.

— А ничего. Шестерка пик, крестовые девятка и король! — развела руками Францевна. — Полное фиаско, а не расклад! Сонечка тогда в помешательстве всей филармонии открылась, Борьке прохода не давала, а он как оказалось — гей. Правда, мы тогда это по-другому называли. Не так культурно.

— Хей? — округлила глаза баба Мотя. — Да ты что, Милка! Окуневский?! Взаправду, что ль?

— Конечно! Стану я тебе врать, Матильда! Я тогда Соньке сразу сказала: свадьбе быть, но не с ним! Карты показали! А как Борька Соньку из своего номера в Праге выпер, так Осип и подсуетился. Ей уже было все равно за кого замуж выходить. Она ж перед всей филармонией в исподнем стояла.

— Э-э, не надо мне с тремя подбородками, — нахмурилась я, глядя, как пальцы бывшей пианистки раскладывают веером карты, накрывая одну другой. — И ржавой «Волги» не надо. Мила Францевна, пожалуйста! — взмолилась, приподнимаясь на стуле, вдруг испугавшись вердикта гадалки, — Лучше я всю жизнь пешком ходить буду!

— Сидеть! — вернула меня на место баба Мотя. — Милка, смотри, — погрозила подруге шишковатым пальцем, — нагадаешь ребенку старого еврея с грыжей, я тебя до конца жизни из сердечных подруг разжалую! Так и знай!

— Матильда, не городи чушь! Борьке было двадцать два, Сонечке — сорок восемь. Тут не только геем от испуга прикинешься, но и религию сменишь! А у Фаньки нашей, — махнула ладошкой на стол, — ой, смотри-ка! В наличии полный переживательный комплект! Любовный треугольник!

— Да ты что! — это был вскрик хозяйки дома, но, кажется, даже я ахнула.

— Сюда посмотри, Матильда. Видишь, что творится? Два валета и оба с интересом к бубновой даме. Только одному выпала восьмерка пик, а второму — девятка червей.

— И чего это значит! — заморгала баба Мотя, поправляя на крупном носу очки. — Ну же, Милка, не томи!

— А то и значит, что один из них очень нравится Фане, а она ему. И даже больше!.. Ну вот, говорю же! Взгляни, Матильда, ей-богу, не вру! Одному упала десятка пиковая, а другому — крестовая! Одному дорога от сердца, а другому к сердцу. Господи, — вдруг охнула гадалка-пианистка и прижала руки к груди, — и червовый туз! Ну все, Матильда, никакой грыжи и несварения, можно спать спокойно!

— Э-э, Мила Францевна, а…

— А ты иди, иди, детка! Остальное я Матильде наедине расскажу. Тебе о том знать не обязательно! Ого, вот это валет! Да тут такой козырь…

— Но…

— Иди! Удачу спугнем, Фанька! А удачу, как лису, приманивать надо.

Пришлось уйти к себе в комнатушку и забраться с ногами в кровать. Вот так и тасуй колоду карт. Все равно хитрые бабульки вокруг пальца обведут.

Ночью опять лихорадило, но болело не тело, болела душа. Когда проснулась — на улице вьюжило, на стене тикали старые хозяйские часы, а я лежала, смотрела в окно и вспоминала нашу с Соколом ночь. Ту силу сумасшествия, что охватило нас. Я знала, что будет больно, уговаривала себя забыть, но все равно скучала по Артему ужасно, а еще неожиданно одинокой и холодной казалась постель.

Интересно, как он там? Один или… нет? Может, уже и забыл свою нечаянную соседку?

Поутру в простенькой квартире бабы Моти было прохладно, но вещи, развешанные на батарее, высохли, и я, все еще поеживаясь после душа, влезла в свой свитерок и джинсы. Сунув в сумку чистую тетрадь, убрала волосы на плечо и, надевая шапку, замешкалась в прихожей у зеркала, глядя на свое отражение — бледную копию некогда жизнерадостной Анфисы Чижик. В сумке из косметики имелся только блеск, но он совершенно не подходил к настроению, так что пришлось выдохнуть и оставить его у зеркала. В конце концов, я уже смогла удивить своих согруппников в пятницу, сегодня мне блеск точно ничем не поможет.

Переполненный людьми автобус приехал к университету с опозданием, и на вторую пару пришлось бежать. Когда я вошла в аудиторию, преподаватель уже успел раздать студентам контрольные тесты по профильному предмету, отмеченные печатью, и теперь прохаживался по кафедре, обводя учащихся строгим взглядом.

— Чижик? Вы опоздали! Проходите же скорее, Анфиса, не отнимайте общее время! Сергей Николаенко! Грачева! Почему отвлекаемся? — повернулся к студентам. — Вернитесь к работе с тестом или я буду вынужден удалить вас из аудитории!

Я постаралась успокоиться и взять себя в руки. Слава Богу, что не нужно ни с кем говорить, а можно с головой уйти в вопросы политологии. Забрала у преподавателя бланк теста, прошла между рядами и нырнула за свободную парту.

— Чижик! Эй, Чижик! — позвал шепотом конопатый Серега. Прикрыв рот ладонью, он наклонился в мою сторону, как обычно делал на контрольных. Я как раз успела отметить под вторым вопросом нужный пункт и перейти к третьему.

— Чего тебе, Николаенко? — продолжила писать.

— Слушай, Анфис, это правда, ну, о чем девчонки говорят? Что ты в пятницу в клубе целовалась с Сокольским?

Началось. Я напряглась, но от теста не оторвалась.

— Эй, Анфис! — снова позвал парень.

Черт, ведь не отстанет же!

— А ты сам-то веришь? — спросила ровно.

— Я? — удивился Сергей, почесывая на носу веснушки и поглядывая в сторону преподавателя. — А хрен его знает. Вообще-то ты очень даже ничего, симпатичная. У тебя волосы красивые и глаза. Но Сокол… Слушай, Чижик, а может, встретимся сегодня вечером? Сходим ко мне в общагу — я тебе свои кактусы покажу.

— Чего?! — я даже подпрыгнула от неожиданности. Оглядела притихшую группу и прошептала сердито в ответ, понимая, что это только начало и сегодняшний день необходимо выдержать. — Отвали, Николаенко! А то я тебе твои кактусы знаешь куда засуну, чтобы не чесалось! Без смазки!

Грачева впереди хихикнула, а парень возмутился.

— Да я серьезно про кактусы сказал, Анфис! Третий год собираю! У меня уже коллекция из тридцати двух штук! Ну, хоть с тестом помоги, а, Чижик? По старой дружбе.

— Обойдешься!

Но пара закончилась, тесты сдали, и меня тут же обступили девчонки.

— Фанька, что это было в пятницу в «Альтарэсе»? Новогодний прикол?

— Фанька, ты куда исчезла?

— Фанька, ты почему отключила телефон?! И расскажи нам уже: Сокольский что, с ума сошел? Он же тебя чуть не съел! Откуда он взялся?

— Девочки, а я слышала, что популярные парни теперь так развлекаются! Выбирают неприметную девчонку и целуют у всех на глазах. А затем присваивают номер и выкладывают фото в «Инстаграм». Соревнуются у кого больше!

— Точно! Это у них называется «Счастливый вторник для пони»! Я в кино видела. Они и не только поцеловать могут. Вот же придурки!

— Много ты понимаешь, Крылова. Эх, хотела бы я, чтобы меня так поцеловали, как Фаньку, — вздохнула староста. — Подумаешь «Инстаграм»! Да я бы первой запостила фоточку на память, вот если бы с Соколом! Мальвин, конечно, тоже ничего, но слишком уж сахарный, а у меня от глюкозы изжога.

— Осторожно, Надь! Кажется, у нашей Ульянки в пятницу тоже был «Счастливый вторник», — весело заметила Наташка. — Я видела, как они с Мальвином в клубе обнимались. Ну, признайся, Ким! — обратилась к девушке. — Тебе тоже повезло так же как Фаньке?

Я вскинула голову и посмотрела в сторону Ули, которая как раз закончила собирать сумку и повесила ее на плечо, собираясь выходить из аудитории. Она обернулась и ответила с задумчивой улыбкой:

— Не угадала, Крылова. Было громко и мы просто разговаривали. Всего лишь.

— Всего лишь? — рассмеялась Олька Грачева. — Узнаю Мартынова и его первый прием обольщения. По ушам поездить он мастер. Но козла с Соколом не сравнить! Вот последнему точно было не до разговора, скажи, Чижик!

— А я так напилась, что почти ничего не помню, — вздохнула Инка. — Только то, как Артем Фаньку сгреб и… А потом так плохо стало, когда меня Коваль дергала, хоть вешайся. Пришлось в туалет бежать. Так что там было, Чижик? Давай уже рассказывай! Куда вы пропали?

Фух! Они правы. Надо уже выдохнуть и сказать хоть что-то. Хоть словечко.

— Ничего, мы просто ушли. Девочки, давайте не будем, ладно? Ну, случилось и случилось. Сегодня понедельник, а не пятница.

— Случилось?! Ничего себе! — ахнула Наташка, распахнув глаза и рот. — Фанька, у вас что же и продолжение было?! Блин, Грачева, — обернулась к подруге, толкнув ее локтем в бок, — а ты говоришь. Да Сокольский такой же козел, как Мальвин! Клянусь, если меня кто-то из этой четверки парней поцелует, я ему так по физиономии врежу! Будет им не вторник, а черная пятница, вот!

— Уймись, Хаврошечка, — рассмеялся, прислушивающийся к разговору Николаенко. — Размечталась… Хоть бы не оконфузилась от счастья, страждущая.

Ульянка остановилась в проходе и оглянулась, Николаенко присвистнул, а я покраснела. Пока Крылова бегала за Серегой, пытаясь стукнуть его сумкой, вышла из кабинета и направилась по привычке в буфет, но девчонки догнали. Ну, еще бы. Похоже, что тему клуба и пятничного вечера никто не желал спускать на тормозах.

Господи, хоть бы все это выдержать и поскорей бы закончился день!

— Фанька, ты…

— Фанька, а как…

— Фанька, почему…

Сколько же косых взглядов и усмешек вокруг. И зачем я сюда пришла? Могла и без пирожка обойтись. Да и без универа, если бы не время контрольных. Но тема оказалась такой горячей, что когда Сокол появился в буфете в куртке, припорошенной на плечах снегом, хмурый с острым, словно заточенным взглядом, кажется, все разом притихли.

— Да пусть только попробует кто-нибудь из наших красавчиков ко мне подкатить! Я любого на место поставлю! Фиг им, а не счастливый вторник, вот увидите!.. Ой, Сокольский! — испуганно выдохнула Наташка Крылова и первая вспорхнула со стула, забыв о боевом запале, когда Артем прошел залом и остановился у нашего столика. Цыкнул сквозь зубы, без права на возражение:

— Кыш!

Мы с девчонками только-только расположились за столиком, и вот их как ветром сдуло, а я осталась сидеть одна с мятым пирожком в одной руке и горячим стаканчиком в другой. И снова дешевый чайный пакетик плавал сверху, не собираясь тонуть без помощи ложки. Я смотрела на него, не в силах поднять на Артема глаза. Сейчас половина присутствующих в буфете студентов, хихикая и перешептываясь, наблюдали за нами, и я не могла об этом не думать. О том, чего все они ждут от Сокола. Наверняка объяснения настоящей причины его пятничного поступка. А вдруг и правда розыгрыш? Как там… «Счастливый вторник для пони»? Вот будет прикол! Вселенская справедливость восторжествует, Чижик спустится с небес на землю, и сразу все станет привычно и правильно. Осталось только убедиться.

Артем снял куртку, бросил на стул и сел напротив, буравя меня взглядом. Ну и зачем, спрашивается, подошел? Здесь даже не клуб — все на виду при свете дня. Сам же предупреждал и сам нарушил условия сделки. Подавшись вперед, забрал из моих пальцев стаканчик с чаем — я вздрогнула от прикосновения, — надорвал у стика с сахаром верхушку и высыпал содержимое в чай. Медленно размешал ложечкой напиток, хозяйничая на моем подносе, и вернул стаканчик назад.

— Спасибо, — я откусила от пирожка кусок и с трудом проглотила.

— Вкусно? — услышала глухое, но сердце все равно отозвалось на звук голоса уколом тоски.

— Не очень, — честно ответила.

Я подняла голову и посмотрела на парня. Зацепилась взглядом за серые глаза на заострившемся лице. Сейчас только отчаянный мог связаться с Соколом, весь его вид — намеренная неспешность движений и перекатывающаяся сила в широких плечах — говорили о том, что он натянут как нерв. Я успела хорошо узнать Артема, чтобы угадать в нем ожидание и неясную усталость. Мы смотрели друг на друга, не отпуская взгляды. Я вдруг заметила свежие ссадины на его щеке и подбородке.

— Ты что, снова подрался? — изумленно спросила, забыв о пирожке.

Артем не ответил. Поднялся со стула и подошел к прилавку буфета — очередь привычно расступилась перед ним. Купил чашку кофе и, кажется, пирожное. Что? Не только я удивленно заморгала. Ну кто же покупает «Корзинку» на обед? Тем более парень. Пусть и свежую, дорогую для студенческого кошелька. Нет, иногда можно, конечно, но… есть же хот-дог.

Он оставил себе кофе, а пирожное поставил передо мной. Сел на стул, а я так растерялась под любопытными взглядами, ожидающими продолжения нашей встречи, что между вариантами: сидеть истуканом или съесть корзинку, выбрала последний. Взяла пирожное и надкусила. Точнее слизнула с верхушки нежный крем, облизнув губы.

— Вкусно? — спросил Сокольский.

— М-м, угу.

Артем достал телефон и набрал номер. Сказал в трубку: «Я жду, опаздываешь». Даже не повернулся навстречу старому знакомому, когда Руслан Марджанов появился в буфете. Войдя, остановился передо мной, и я чуть не выронила из рук стаканчик с чаем, увидев, как сильно у парня заплыл глаз и разбита губа. Впрочем, он все равно приветливо улыбался, не изменяя себе.

— О! Анфиса? Привет, — запросто поздоровался, словно мы с ним друзья. — Как дела? — спросил, склонив голову. — Отлично выглядишь!

Выглядела я не очень, здесь он врал, но, видимо, для него это роли не играло. Я поздоровалась.

— Привет.

— В общем, я чего зашел, — начал парень. — Хочу сказать, что в субботу в «Маракане» был сильно не прав на твой счет, за что и понес справедливое наказание. Извини и все такое. Крайне сожалею и раскаиваюсь от чистого сердца.

Марджанов обернулся к Соколу.

— Что? И на колени встать?

Артем продолжал смотреть на меня.

— Не перегибай, Руслан, не в цирке.

— Ясно, — кивнул темноволосый, — как скажешь. Анфиса, у тебя вот тут крем, — показал мне пальцем на свою губу. — Сокол, ты бы слизнул, — обратился к Артему, — а то выглядит слишком уж аппетитно…

Даже я вздрогнула, когда Сокольский не то рыкнул, а не то процедил сквозь зубы с угрозой, впившись рукой в куртку парня:

— Марджанов! — оттолкнул его от себя. — Вали отсюда! Напросишься!

Девчонки у стены охнули, а зеваки за соседними столиками притихли. Я ожидала, что парень обидится или вспылит, но он лишь рассмеялся.

— Пока, Анфиса! — направившись к дверям, подмигнул мне здоровым глазом и скрылся, оставив сидеть с приоткрытым ртом.

Что это было? Это он… мне? Серьезно, что ли? Даже Мальвин, появившийся на горизонте с Титовым и Лешкой, не удивил меня так, как этот весельчак Марджанов.

Я сглотнула, моргнула и пропустила момент, когда Артем наклонился и большим пальцем вытер уголок моего рта, заставив вновь смотреть на него. Откинувшись на спинку стула, с самым серьезным видом облизал подушечку и отхлебнул кофе.

— Чиж, — вдруг сказал, отставив стаканчик, дернув на скулах желваками, — возвращайся.

Эта неожиданная просьба-признание обожгла грудь. Легкие сжались, и у меня перехватило дыхание. Я почувствовала, как к горлу подкатил ком. Эти выходные и для меня не были легкими.

— Артем…

— Не нужно ничего объяснять. Просто вернись. Это все, чего я хочу.

Я потупила взгляд в стол — слишком пронзительным было ожидание в серых и ярких глазах Сокола.

— Мне кажется, Артем, ты зря ко мне подошел. Здесь не вполне удобно говорить. Когда-то ты сам не хотел, чтобы нас видели.

— Когда-то я был дураком и не понимал, что мне ни до кого нет дела. Пусть смотрят, Чиж, мне все равно. Разве тебе — нет?

Я покачала головой. Если бы он только знал насколько нет.

— Не знаю. Ты уверен, что не ошибся столиком? Еще не поздно обернуть шуткой все случившееся в пятницу в клубе и сослаться на розыгрыш. Я пойму и не обижусь. Думаю, они тоже, — кивнула в сторону, подразумевая присутствующий здесь народ, — поймут и поверят.

Словно в ответ на мои слова у нашего столика остановились красотка Анисимова с подругой, обе стильные и уверенные в своей привлекательности девушки даже в этот полдень понедельника. Изобразив удивление, Анисимова опустила ладонь на плечо Сокольского и улыбнулась парню вишневыми губами, тряхнув черной гривой волос.

— Артем, привет! Давно не виделись. Ты, случайно, не ошибся компанией? — окинула меня оценивающим взглядом и оглянулась к подруге, предлагая ей сделать то же самое. — Смотри, Кать, кажется, и вправду чижик, не соврали, — рассмеялась. — А я-то думала: о ком все говорят? А вот она оказывается какая — счастливица!

Что она увидела во мне смешного — не знаю. Обычная девчонка не лучше и не хуже других. А если увлечься мейкапом, так и с Анисимовой в красоте посоревноваться можно. Определенно я не напоминала сейчас Даффи Дака или Губку Боба. Скорее уж юную вампиршу Мейвис из мультфильма «Монстры на каникулах». И то бледным цветом лица и сильным желанием кого-нибудь укусить.

Нет, Анисимова никогда не была девушкой Сокола, но ей было обидно и непонятно, и она постаралась передать эти чувства «взглядом».

— Артем, идем лучше к нам, — предложила, подбираясь к шее парня, — с нами весело. Эта птичка на кого хочешь тоску нагонит. Правда, Кать?

— Руку убери, — вместо ответа или приветствия холодно отозвался Сокольский.

Сказал спокойно, но получилось достаточно громко, чтобы услышала не только я.

— Что? — растерялась девушка. Кажется, она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали, да еще в присутствии такого количества студентов. Но руку убрала.

Артем все-таки повернул голову.

— Ты что-то хотела… Лера? — спросил сухо и с такой интонацией, что не только Анисимовой захотелось, как страусу, спрятать голову в песок, но и ее подруге тоже.

— Да нет, — девушка неуверенно пожала плечом, забыв о смехе. — Я просто так.

— Хорошо, если просто, — отвернулся Сокол. — А теперь иди.

Девушки отошли, и мы снова остались одни, если не считать любопытных. Время перерыва подходило к концу, но буфет и не думал пустеть.

— Анфиса, — Артем закусил губы, сжав руку на столе в кулак — я увидела, как натянулся металлический браслет на его наручных часах, — не слушай их. Я так не думаю и никогда не думал. Нет, я не ошибся, и мне не нравятся сказанные тобой слова. Для меня это и близко не было шуткой.

— Но они правы, Артем, — я подняла лицо. — Все они и даже Марджанов, которого ты заставил извиниться. Именно это я и имела в виду, когда хотела тебе объяснить почему. Почему я ушла. Почему все легко поверят в розыгрыш, зная тебя!

Сокольский надвинулся на стол и поймал мои руки. Сжал в своих, глядя в глаза. Всего на секунду, где-то за плечом Сокола я увидела бледного как мел Мальвина, отшатнувшегося назад. Оставив друзей, Мартынов вышел из буфета, хлопнув дверью, но дышать легче не стало. Это движение Артема, одновременно требовательное, внимательное и собственническое выходило за рамки любой дружеской посиделки и разговора. Слишком многое читалось на лицах, слишком многое угадывалось в позах. Сказать, что я смутилась — значит, ничего не сказать. Сокол и правда никого не замечал.

— Анфиса, какой к чертовой матери розыгрыш? Какое мне дело до того поверит кто-то или нет? Какое дело кто и что о нас думает, когда у меня такое чувство, словно мне выпотрошили нутро и вывернули наизнанку. Мне не хватает тебя, и я не знаю, что с этим делать. Не помню, чтобы меня когда-нибудь в жизни так ломало по человеку. Все это до черта серьезно, Чиж.

Артем сжал рот в твердую линию, а я растерялась. Нас разделял стол, но он казался жалкой преградой, помехой, едва сдерживающей готовый накатить поток чувств. Мне хотелось отдаться этому потоку, утонуть с головой в водовороте… И верить, верить, верить. Две ночи оказались бесконечно длинными.

— Чиж, не молчи, скажи что-нибудь, — попросил Сокол. — Я не видел тебя слишком долго.

Что я могла сказать после таких слов? После взгляда, который проникал в самую душу. Моя неуверенность даже мне показалась мелкой. Артем не играл, я это понимала, а требовать большего от него было не в моем праве.

— Артем, я не знаю, — ответила честно. — Что с этим делать — не знаю.

— Тогда скажи чего боишься. Я же чувствую, что есть проклятое «что-то». Ну же, Анфиса! Начни с «возможно», у тебя получится.

Я смотрела ему в глаза и помнила, что обещала объяснить. Признаться в том, что оставалось для меня действительно важным, несмотря на сказанные слова. Сейчас он готов был услышать, и я согласилась:

— Хорошо, я попробую.

Горячие ладони Сокола отпустили мои пальцы и обхватили запястья, словно он боялся, что я могу встать и уйти.

— Возможно, — попыталась оттолкнуться от слова, которое он предложил, — я уже обжигалась однажды и помню, как это больно, когда тебя предают. Когда живые чувства разбиваются о чье-то повседневное «люди хотят и получают», обесцениваясь по сути. Возможно, мое представление об отношениях отличается от твоего, и мне мало жить одним днем без надежды на завтра. Я это понимаю и не хочу от тебя требовать большего, но и повториться боюсь. Возможно, я не могу не думать о том, что ты просто привык ко мне. Мы жили вместе, а это сближает. И, возможно, я даже догадываюсь, что виноват случай и на самом деле Артем Сокольский никогда бы не посмотрел на Фаню Чижик, случись нам встретиться по-другому.

— Это неправда, Анфиса.

— Правда, и ты это знаешь. Мы оба забылись, Артем. Я просто очнулась первой. Завтра и ты очнешься, и все будет как прежде.

— А если нет?

— Тогда «как прежде» наступит послезавтра. И если тебе простят ошибку, то мне нет. Я первая себе не прощу.

Сокол раскрыл мои ладони, поглаживая их пальцами.

— Значит, это и есть твое проклятое «что-то»? Страх идти вперед? — спросил.

Его лицо неожиданно расслабилось и прояснилось, и я усомнилась в том, что смогла убедить парня своим признанием. Похоже, мои доводы показались серьезными только мне. Но вопрос повис между нами натянутым мостиком, и я уже приготовилась ответить: «Возможно, да», когда почувствовала на своей щеке ладонь Сокола. Его рука нежно погладила висок, забираясь в волосы. Сейчас не верилось, что в ней была скрыта сила, способная призвать обидчиков к ответу.

— Чиж, скажи, — вдруг спросил Артем, надвигаясь ближе. — Если отбросить все сомнения — ты скучала по мне? Хоть немного?

Я впитывала кожей его прикосновение, встречая знакомую колкую изморозь, бегущую по телу, и не сразу нашлась с ответом. Но признание все же слетело с губ:

— Да.

Артем покачал головой.

— И все, Чиж? Маленькое, тихое «да»? Я две ночи сходил с ума, мне этого мало. Скажи, Анфиса! — потребовал, улыбаясь уголками рта.

Как хорошо, что занятия уже начались и незаметно для нас буфет опустел. Было легче выдохнуть правдивое:

— Очень! — и сказать то, в чем я боялась признаться даже себе, глядя в зоркие глаза моего Сокола. — Ты же знаешь, Сокольский, что от тебя невозможно отказаться!