Все в его поцелуе Куин Джулия

Все это казалось ей не совсем честной загадкой. Мужчины хотели, чтобы их женщины были чисты и нетронуты, а потом издеваются над тем, что им не хватает опыта.

Гиацинта сжала губы, испугавшись, что вот-вот расплачется.

Все дело в том, что она считала, что ее первый поцелуй будет волшебным. И она думала, что джентльмен после поцелуя, если и не будет сражен, то по крайней мере доволен ею. Но Гарет Сент-Клер был, как всегда, насмешлив, и Гиацинта сердилась, что позволила ему почувствовать себя уязвленной.

– Это всего лишь поцелуй, – прошептала она. – Всего лишь ничего не значащий поцелуй. – Но сколько бы она ни уверяла себя в обратном, это был больше чем поцелуй. Гораздо, гораздо больше. Во всяком случае, для нее. Она закрыла глаза. Боже милостивый! Она тут лежит и все думает, и думает, и думает, а он скорее всего спит, как младенец. Он поцеловал...

Она не стала размышлять о том, скольких женщин он в своей жизни поцеловал, но их наверняка было достаточно, чтобы на их фоне она показалась ему самой неопытной в Лондоне.

Как ей теперь смотреть ему в глаза? Не может же она избегать его, ведь она переводит дневник его бабушки.

Меньше всего ей хотелось, чтобы Гарет заметил, как он ее расстроил. В жизни женщины существовало много вещей, более важных, чем гордость, но Гиацинта понимала, что, пока достоинство все еще ценится, у нее есть право выбора.

А пока...

Она взяла дневник Изабеллы: она не работала целый день! Она прочла всего двадцать две страницы, а их по крайней мере сто.

Книжка лежала у нее на коленях. Вообще-то она могла бы отдать ее обратно. На самом деле она должна отослать ее. После того как он вел себя прошлым вечером, пусть помучается и поищет другого переводчика.

Но дневник ей нравился. В жизни молодых, получивших хорошее воспитание девушек происходит не так уж много событий. Откровенно говоря, будет приятно рассказывать, что она сумела перевести с итальянского целую книжку.

Гиацинта раскрыла дневник на закладке. Изабелла приехала в Англию как раз в разгар сезона, и, проведя неделю в деревне, муж потащил ее в Лондон, где уже ждали – хотя она плохо говорила по-английски, – что она примет участие в светской жизни общества, как ей и полагалось по статусу.

В довершение всего мать лорда Сент-Клера жила в Клер-Холле и была недовольна тем, что другая женщина теперь займет положение хозяйки дома.

Гиацинта хмурилась, читая, то и дело прерывая чтение, чтобы посмотреть незнакомое слово в словаре. Вдовая баронесса гоняла слуг, отменяла распоряжения Изабеллы и тем вносила сумятицу в жизнь дома – слуги не знали, принимать им молодую баронессу как хозяйку дома или нет.

Естественно, что в таких условиях замужество было малоприятным. Гиацинта взяла себе на заметку: надо попытаться выйти замуж за человека, у которого уже не было матери.

– Выше голову, Изабелла, – бормотала она, с ужасом читая о последней размолвке – что-то о том, чтобы включить в меню мидии, несмотря на то что они вызывали у Изабеллы крапивницу.

– Ты должна ясно дать понять, кто в доме хозяйка, – говорила Гиацинта, обращаясь к книге. – Ты...

Читая следующую запись, Гиацинта нахмурилась. Что-то не сходится. О каком bambino[3] идет речь?

Гиацинта прочитала текст три раза, прежде чем догадалась вернуться к дате, обозначенной наверху. 24 октября, 1766.

1766? Минутку...

Она перевернула назад одну страницу – 1764 год.

Изабелла пропустила два года. Почему?

Гиацинта быстро пролистала следующие двадцать страниц. 1766... 1769... 1769... 1770... 1774...

– Ты не слишком часто обращалась к своему дневнику, – пробормотала Гиацинта. Неудивительно, что Изабелле удалось втиснуть в одну тонкую книжечку целые десятилетия.

Гиацинта вернулась к записям о bambino и стала переводить дальше. Изабелла снова в Лондоне, на сей раз без мужа, который, кажется, вообще не обращает на нее внимания. А она обрела кое-какую уверенность в себе, хотя это могло произойти после смерти вдовы-баронессы, случившейся годом раньше.

«Я нашла идеальное место, – перевела и записала на листе бумаги Гиацинта. Он никогда... – Гиацинта нахмурилась. Она не смогла перевести конец предложения и сделала прочерк, а потом продолжила: – Он считает меня недостаточно умной и поэтому не заподозрит...»

– О Боже! – Гиацинта села, выпрямив спину. Она быстро прочла страницу дневника, забыв записать перевод.

– Ах, Изабелла! Ах ты, хитрая лиса.

Примерно час спустя, за минуту до того, как Гарет постучал к ней в дверь.

Собрав все свое мужество, Гарет глубоко втянул в себя воздух и взял в руки тяжелый медный молоток, висевший на двери дома номер пять по Брутон-стрит. Этот небольшой домик купила Гиацинте ее мать после того, как ее старший сын женился и стал хозяином Бриджертон-Хауса.

Гарету вдруг стало противно, что ему необходима смелость, чтобы постучать в дом. На самом деле ему нужна была не смелость. Господи, неужели он боится? Нет, это был не то чтобы ужас... а скорее...

Он тихо застонал. В жизни каждого человека бывают моменты, когда он готов на что угодно, лишь бы потянуть время. Даже если это означает, что он боится иметь дело с Гиацинтой Бриджертон, что ж, он готов назвать себя глупым юнцом. Честно говоря, он не знал никого, кто хотел бы иметь дело с Гиацинтой Бриджертон в момент, подобный этому.

Он был недоволен собой. Неужели это так трудно? Почему он так напрягся? Черт! Ведь это не в первый раз, что он целует женщину, а на следующий день должен снова ее увидеть!

Если не считать...

Если не считать, что он никогда не целовал такую женщину, как Гиацинта Бриджертон. Если он чему и научился за последние недели, так это тому, что Гиацинта была совершенно не похожа ни на одну из тех женщин, которых он когда-либо знал.

Во всяком случае, он просидел дома все утро, ожидая, что одетый в ливрею лакей непременно вручит ему пакет, в котором будет дневник его бабушки. Гиацинта наверняка не захочет дальше его переводить – после того как он ее так необдуманно оскорбил накануне вечером.

Гарет пытался себя убедить, что не собирался ее оскорблять. Наверняка ничего бы не случилось, если бы он не был так расстроен встречей с отцом, а она просто подвернулась – появилась в коридоре, словно по мановению волшебной палочки.

Что он должен был делать, черт побери? Этот поцелуй не означал ничего. Было приятно... даже более приятно, чем он ожидал, ну и что? Но женщины обычно относятся к этому серьезно. Он вспомнил, что когда она от него отстранилось, выражение ее лица было не слишком призывным. Если на то пошло, вид у нее был испуганный.

И он почувствовал себя дураком. Гарет не мог припомнить, чтобы его поцелуи вызывали у женщин отвращение.

Все обернулось еще хуже, когда он подслушал, как кто-то спросил ее о нем, а она, смеясь, отмела вопрос, заявив, что не могла отказать ему в танце, потому что они с его бабушкой дружат.

Это было правдой, и он понимал, что ей надо было сохранить лицо, даже если она знала, что он может ее услышать. Все равно. Ее слова почти в точности повторяли слова отца, и это было особенно больно.

Гарет вздохнул. Тянуть дальше не имело смысла. Он уже протянул руку за молотком, как чуть было не потерял равновесие, потому что дверь внезапно распахнулась.

– Господи, – нетерпеливо сказала Гиацинта, – сколько можно ждать, чтобы просто постучать?

– Вы за мной наблюдали?

– Конечно. Окно моей спальни как раз над входной дверью. Я могу видеть всех, кто приходит. К тому же я послала вам записку. – Она отступила в сторону, пропуская его в дом. – Несмотря на ваше скверное поведение, вы, кажется, достаточно воспитаны и не станете отказывать даме, написавшей вам записку.

– Э... да. – Гарет был огорошен таким натиском. Почему она на него не сердится? Разве она не должна была сердиться?

– Нам надо поговорить.

– Конечно, – пробормотал он. – Я должен извиниться...

– Не об этом, – нетерпеливо выпалила она, – хотя... – Гиацинта подняла на него задумчивый взгляд. – Вы определенно должны извиниться.

– Да, конечно, я...

– Но я позвала вас не поэтому.

Он едва не скрестил руки на груди, позабыв, что это невежливо.

– Так вы хотите, чтобы я извинился, или нет? Гиацинта оглянулась и приложила палец к губам: – Ш-ш.

– Меня неожиданно перенесли в книгу «Мисс Баттеруорт и безумный барон?» – громко спросил Гарет.

Гиацинта сердито посмотрела на него. Он решил, что этот взгляд определяет всю ее сущность. У нее был взгляд женщины, которая всю жизнь ждет, что люди должны поспевать за ней.

– Сюда. – Она указала ему на открытую дверь.

– Как скажете, миледи!

Гарет прошел за ней в гостиную, отделанную с большим вкусом в розовых и кремовых тонах, очень изысканную и очень женственную. Гарету даже пришла в голову мысль, что гостиная была так декорирована с единственной целью – дать мужчинам почувствовать себя слишком большими и неловкими.

Она предложила ему сесть, а сама полуприкрыла дверь. Гарета эта небольшая щель – не больше четырех дюймов – позабавила: как такое пространство может означать разницу между приличием и бедствием?

– Я не хочу, чтобы нас подслушивали, – пояснила Гиацинта свой жест.

Довольный тем, что она не кинулась проверять, не подслушивает ли их кто-то, спрятавшись за шторами, он подождал, пока она сядет на диван, и сел в кресло напротив.

– Мне надо рассказать вам о дневнике.

– Значит, вы не собираетесь вернуть его мне?

– Нет, конечно. Не думаете же вы, что я... – Она замолчала, и он увидел, что она скручивает в спиральки мягкую ткань своей зеленой юбки. Это почему-то его обнадежило. У него отлегло от сердца, когда он понял, что она не сердится на него за поцелуй – как всякий мужчина, он ненавидел истерики. Впрочем, с другой стороны, ему бы не хотелось, чтобы этот поцелуй вообще не произвел на нее никакого впечатления.

– Мне следовало бы вернуть дневник. Мне надо бы заставить вас найти кого-либо другого для перевода, вы этого заслуживаете.

– Абсолютно с вами согласен.

Она бросила на него такой взгляд, что он понял, что она не одобряет столь поверхностного замечания.

– Однако, – многозначительно сказала она. Гарет подался вперед. Вот оно!

– Однако мне нравится читать дневник вашей бабушки, и я не вижу причины лишать себя столь увлекательного чтения лишь потому, что вы вели себя необдуманно.

Гарет промолчал, поскольку его предыдущее замечание было воспринято не слишком благосклонно. Но очень скоро стало ясно, что на этот раз от него как раз ожидали комментария, поэтому он поспешно сказал:

– Конечно же.

Гиацинта одобрительно кивнула и добавила:

– Кроме того, – тут она тоже подалась вперед, и ее яркие голубые глаза заблестели от возбуждения, – началось нечто интересное.

У Гарета екнуло сердце. Неужели Гиацинта обнаружила секрет его рождения? Ведь Изабелла могла знать правду. Она мало общалась с сыном и приезжала очень редко. Если она все знала, то могла написать об этом в дневнике.

– Что вы имеете в виду? – осторожно поинтересовался он.

Гиацинта взяла со столика дневник.

– У вашей бабушки был секрет. – Она раскрыла дневник на заложенной изящной закладкой странице, указательным пальцем ткнула в предложение в середине страницы и сказала: «Diamanti. Diamanti». – Гиацинта подняла глаза, не скрывая веселой усмешки. – Вы знаете, что это означает?

– Боюсь, что нет.

– Бриллианты, Гарет. Так называют бриллианты. Он смотрел на страницу, хотя не мог понимать слов.

– Прошу прощения?

– У вашей бабушки были драгоценности, Гарет. И она никогда не говорила о них своему мужу.

– Что вы несете?

– Ее бабушка навестила Изабеллу вскоре после того, как родился ваш отец, и привезла с собой драгоценности. Я думаю, кольца и браслет. Изабелла никому об этом не сказала.

– И что она с ними сделала?

– Она их спрятала. – Гиацинта в волнении вскочила с дивана. – Она спрятала их в Клер-Холле... здесь, в Лондоне. Она пишет, что ваш дедушка не очень любил Лондон, так что было мало шансов, что он обнаружит драгоценности.

Энтузиазм Гиацинты стал передаваться Гарету. Но он все же решил не слишком волноваться – все могло обернуться химерой.

– Я думаю, эти драгоценности все еще там, где она их спрятала. О! – Она замолчала, глядя на него с обескураживающей печалью. – Ваш отец уже нашел их?

– Нет, – произнес Гарет. – Не думаю. Мне, во всяком случае, никогда о них не говорили.

– Видите? Мы можем...

– Но мне редко о чем-либо говорят. Я никогда не входил в число приближенных барона.

– Значит, они все еще там. – Ее глаза блестели от возбуждения. – Во всяком случае, есть большая доля вероятности, что они еще там. Нам надо их найти.

– Что? Нам? Нет.

Однако Гиацинта была слишком поглощена собственными переживаниями, чтобы заметить его более чем лаконичный ответ.

– Вы только подумайте, Гарет. – Она уже как ни в чем не бывало называла его по имени. – Это могло бы быть решением всех ваших финансовых проблем.

– А почему вы решили, что у меня есть финансовые проблемы? – опешил он.

– Ах, бросьте! Все знают, что у вас мало денег. У вашего отца масса долгов.

– Да, но...

– И вы унаследуете эти долги, разве не понятно?

– Я в курсе.

– Так разве есть лучший способ решить проблему, чем найти драгоценности вашей бабушки до того, как их найдет лорд Сент-Клер? Мы оба знаем, что он их просто продаст, а деньги – промотает.

– Похоже, вы хорошо осведомлены о делах моего отца.

– Ерунда. Я ничего о нем не знаю, кроме того, что он презирает вас.

Гарет усмехнулся и сам удивился. Эта тема обычно не вызывала у него улыбки. С другой стороны, еще никто так откровенно не смел говорить с ним об этом.

– Я могла бы говорить от вашего имени, – пожала плечами Гиацинта, – но если бы я кого-либо презирала, можете быть уверены, я бы все сделала, только бы он не получил такого громадного наследства.

– Очень по-христиански. Она нахмурилась:

– Разве я когда-либо говорила, что являюсь воплощением благородства?

– Нет, что-то не припоминаю. – Гарет еле удержался от улыбки.

Гиацинта хлопнула в ладоши, потом положила их на колени и посмотрела на него выжидающе.

– Что ж, когда пойдем?

– Пойдем?

– Искать бриллианты, – бросила она. – Вы вообще слышали, о чем я вам рассказала?

Гарет вдруг с ужасом представил себе, что творится у нее в голове. Она – в черном, разумеется, и – Господи, прости – к тому же в мужской одежде. Чего доброго, еще потребует, чтобы они спустились из окна ее спальни по лестнице, связанной из простыней.

– Мы никуда не пойдем, – твердо заявил он.

– Пойдем, вы должны получить эти драгоценности. Вы не должны позволить вашему отцу завладеть ими.

– Я пойду.

– Вы хотите идти без меня?

– Если я попытаюсь проникнуть в Клер-Холл – а это само по себе сомнительно, – мне придется сделать это ночью.

– Разумеется.

Господи, неужели эта женщина слышит только себя? Он подождал, не скажет ли она еще чего-нибудь, а потом продолжил:

– Я не потащу вас по городу посреди ночи. Забудьте на минуту об опасности, но если нас поймают, мне придется жениться на вас, а насколько я понимаю, такой исход дела не устраивает вас так же, как и меня.

Это была неожиданная речь, и его тон был довольно напыщенным, но он возымел действие. Гиацинта надолго замолчала, видимо, обдумывая сказанное Гаретом.

Но потом она снова открыла рот и изрекла:

– Вам не придется меня тащить. Гарет боялся, что у него треснет голова.

– Господи, женщина, вы слышали, о чем я вам говорил?

– Конечно. У меня четверо старших братьев, и я могу отличить настоящего мужчину от надменного разглагольствующего типа.

– О Господи...

– Вы, мистер Сент-Клер, не умеете думать четко. Я нужна вам.

– Так же, как гнойный абсцесс, – буркнул он.

– Я притворюсь, что ничего не слышала, – процедила она сквозь зубы. – В противном случае у меня пропадет намерение помогать вам. А если я не помогу вам...

– Говорите по существу.

Она надменно уставилась на него.

– Вы совсем не такой разумный человек, как я думала.

– Это покажется смешным, но вы именно такая неразумная, как я и предполагал.

– Я притворюсь, что и этого не слышала. – Она ткнула указательным пальцем в его сторону – жестом, совершенно не подходящим леди. – Вы, кажется, забыли, что из нас двоих только я умею читать по-итальянски. Поэтому я не представляю себе, как вы собираетесь найти драгоценности без моей помощи.

– Вы собираетесь скрыть от меня эту информацию? – угрожающе спросил Гарет.

– Нет, разумеется. – Она не могла заставить себя солгать, даже если он этого заслуживал. – Я честный человек. Я просто пытаюсь вам объяснить, что я буду нужна вам там, в доме. Мое знание языка не идеально. Есть слова, которые я пока не понимаю, и мне надо будет увидеть ту самую комнату, прежде чем я смогу точно сказать, о чем говорится в дневнике.

Он посмотрел на нее с подозрением.

– Клянусь, это правда. – Она схватила дневник и стала лихорадочно листать страницы. – Это здесь, видите? Armadio. Это может означать кабинет. А может быть, гардероб. Или... – запнулась и сглотнула. Она стыдилась признаться, что не совсем уверена в том, о чем говорит, даже если это незнание – единственный способ уговорить его взять ее с собой, когда он пойдет искать драгоценности. – Если хотите знать, – она еле сдерживала свое раздражение, – я не совсем уверена, что это значит. То есть не знаю точно.

– Почему бы вам не посмотреть слово в словаре?

– Его там нет, – солгала она. Это не было такой уж ложью. В словаре было дано несколько возможных переводов слова, и этого было достаточно, чтобы Гиацинта засомневалась в том, какое значение подходит в дан ной ситуации.

Она ждала, что он на это ответит, но он молчал, и она не выдержала.

– Если хотите, я могу написать моей бывшей гувернантке и попросить ее дать более точное определение, но она не самый надежный корреспондент.

– То есть?

– Я не писала ей уже три года, хотя уверена, что она мне поможет. Просто я не знаю, насколько она занята и сможет ли найти время, чтобы ответить. Я слышала, что она недавно родила близнецов.

– Почему меня это не удивляет?

– Это правда, и Бог знает, когда она сможет мне ответить. Мне говорили, что близнецы отнимают уйму времени и... – Гарет явно ее не слушал. Она посмотрела на него украдкой, главным образом потому, что она уже приготовила продолжение своей фразы и непременно должна была его высказать. – И я думаю, у нее недостаточно средств, чтобы нанять няню.

Гарет молчал так долго, что Гиацинте показалось, что прошла целая вечность.

– Если то, что вы говорите; верно и драгоценности до сих пор спрятаны – если она вообще их спрятала, что маловероятно, – и спрятаны более шестидесяти лет тому назад, то они останутся там до того времени, когда мы получим от вашей гувернантки точный перевод.

– И вы сможете ждать? Вы на самом деле сможете ждать?

– Почему же не смогу?

– Потому что они там. Потому что... – Гиацинта замолчала, глядя на него как на сумасшедшего. Она знала, что у разных людей голова работает по-разному. И она уже давно поняла, что почти ни у кого мозги не работают так, как у нее. Но она не могла себе вообразить, как можно ждать в такой ситуации.

Господи, да если бы это зависело от нее, они взобрались бы на стену Клер-Холла уже сегодня ночью.

– Подумайте об этом, – сказала она. – Если он найдет драгоценности до того, как вы выберете время поискать их, вы никогда себе этого не простите.

Гарет ничего не сказал, но она ясно видела, что он обдумывает ее предложение.

– Не говоря уже о том, что я никогда себе не прощу, если это произойдет.

Этот аргумент его, по-видимому, взволновал.

Гиацинта тихо ждала, пока он обдумывал, что ему делать. Молчание было невыносимым. Пока она говорила ему о дневнике, ей удавалось забыть, что он ее поцеловал, что ей это понравилось, а ему, по всей видимости, нет. Она ожидала, что при следующей встрече она будет чувствовать себя неловко, но поскольку у нее была цель и дело, она почувствовала, что стала прежней и что даже если он не возьмет ее с собой искать драгоценности, она все равно должна поблагодарить Изабеллу за них.

Все же ей казалось, что она умрет, если он не возьмет ее с собой. Либо сама умрет, либо убьет его.

Она сцепила руки, спрятав их в складках юбки. Это был нервный жест, и осознание этого нервировало ее еще больше. Гиацинта ненавидела себя за то, что нервничает, его – за то, что он заставляет ее нервничать. Но вопреки всеобщему мнению, она иногда понимала, что надо держать язык за зубами. К тому же было очевидно: что бы она сейчас ни сказала, это не заставит его прислушаться к ее мнению. Разве только... Нет, даже она не настолько безумна, чтобы пригрозить ему, что пойдет одна.

– Что вы собирались сказать? – спросил Гарет.

– Простите?

Он не мигая смотрел на нее своими голубыми глазами.

– Что вы собирались сказать?

– Почему вы думаете, что я хотела вам что-то сказать?

– Я увидел это по выражению вашего лица.

– Неужели вы так хорошо меня знаете?

– Звучит пугающе, но, по всей вероятности, это так. Когда Гарет ерзал на слишком маленьком креслице, он напоминал ей ее братьев, которые все время жаловались, что все гостиные предназначены для хрупких леди. Но на этом сходство заканчивалось. Ни один из ее братьев не осмелился бы зачесывать волосы назад и перевязывать их ленточкой, и ни один из них не смотрел на нее так пристально, что она забывала свое имя.

Он изучал ее лицо, словно хотел что-то на нем прочесть. А может быть, он просто хотел, чтобы она первой отвела взгляд, сломалась под его давлением.

Гиацинта закусила губу – ей не хватало сил разыгрывать идеальное спокойствие. Но ей удавалось держать прямо спину и высоко – подбородок, а самое главное – не открывать рот, пока он обдумывал свой план.

Прошла целая минута. Возможно, это были всего десять секунд, но они длились вечно. Наконец, не выдержав, Гиацинта очень тихо сказала:

– Я вам нужна.

Прежде чем заглянуть ей в лицо, Гарет посмотрел на ковер.

– Если я возьму вас с собой...

– О, спасибо! – воскликнула она, чуть было не вскочив с дивана.

– Я сказал, если я возьму вас, – строго сказал он. Гиацинта тут же замолчала.

– Если я возьму вас с собой, – повторил он, сверля ее взглядом, – я рассчитываю на то, что вы будете беспрекословно выполнять все мои приказания.

– Конечно.

– Мы начнем, когда я сочту нужным. Она засомневалась.

– Гиацинта?!

– Конечно, – быстро ответила она, потому что у нее было такое чувство, что, если она не поторопится, он тут же передумает. – Но если мне в голову, придет интересная идея...

– Гиацинта.

– В том смысле, что я знаю итальянский, а вы – нет. Его взгляд был суров.

– Вам не обязательно делать то, о чем я попрошу. Просто выслушайте меня, – попросила она.

– Хорошо. – Он вздохнул. – Мы пойдем в понедельник ночью.

Она вытаращила на него глаза в изумлении. Она не ожидала, что он решит идти так скоро, но она не собиралась жаловаться.

– В понедельник ночью, – согласилась она. Скорее бы он наступил!