Кисейная барышня Коростышевская Татьяна

ГЛАВА СЕДЬМАЯ,

в коей Иван Иванович творит добрые дела, но награды не получает

Сцены бывают разных сортов или степеней, как то: Обыкновенные слезы, перемежаемые упреками и разными жалкими словами (жалкие слова надо придумать заблаговременно).

Малая истерика.

Большая истерика.

Обморок.

Для обморока употребляется обыкновенно диван с мягкой спинкой…

В. В. Билибин. Руководство к устройству супружеских сцен

Иван брел вдоль пляжа, миновал обжитую часть берега, рыбацкие сети, разрушенные деревянные мостки, уходящие в воду, разогнал птичий базар упитанных руянских чаек. Он искал тишины и безлюдия. Обнаружив скопление валунов на мелководье, разулся и взобрался на гладкую как коленка вершину одного из них.

— Перфектно, — решил он, улыбнувшись, будто удачной шутке.

Затем поджал под себя ноги, опустил раскрытые ладони на колени и подставил лицо солнцу и бризу. Дружил чародей Зорин с двумя стихиями в равной мере, с водой и ветром, и здесь мог побыть с ними наедине.

После заката будет драка, и он должен к ней подготовиться. Спокойствие, собранность, безмятежность. Близость Серафимы всем этим трем качествам мешала. Видно, слабеет дорогой чародейский аркан барышни Абызовой, раз хлынула наружу жаркая не девичья чувственность.

Замуж тебе, Серафима, пора. Только не за князя.

Да и ты, Ванечка, хорош! Не стоило тебе Серафимины порывы поддерживать.

Только как тут устоишь, когда она такая горячая, такая, искренне пылкая…

Зорин вздохнул.

Надо бы с ней поговорить, объяснить, что именно с нею происходит, предостеречь, защитить от нее же самой. Потому что от прочих он и сам справится.

Должно еще что-то быть, какой-то крючок, за который Абызова зацепили. Охота на князя, в сущности, может быть прекрасно оправдана женской блажью, а ее к делу не пришьешь. Хотя тут Серафима наследила преизрядно, только совсем уж нелюбопытный человек на острове о ее матримониальных устремлениях осведомлен не был. Но этого мало, есть что-то еще. Надо сказать Семену, чтоб с господином Абызовым побеседовал. Крестовский, конечно, допросчик тот еще, зато в интригах поднаторел. А еще отправить Мамаева с Аркадием Бобыниным познакомиться, может, с этой стороны ниточка потянется. Где у этой ниточки конец, и без того понятно, в артритных руках Юлия Францевича, а вот серединку обозначить — это было бы ладно. А Семен уж сочинит, как всю ситуацию на пользу чародейскому приказу повернуть.

Схема действий вырисовывалась стройная, печалил лишь факт, что поделиться ею с коллегами возможности не имелось. Ближайший телеграф на материке, наколдовать хоть сколько устойчивую связь мешает море, окружающее остров. То есть в любом случае предстояло отплывать в портовый городок Штрель, а там либо телеграфировать, либо, воспользовавшись любым погребом, пускать зов по горячим земным жилам. На это путешествие он потратит целый день. Завтра. Отоспится после драки, да и сядет на утренний пароходик.

Отоспится? Ты, Зорин, совсем от любви голову потерял. После демона на месте вашей славной баталии останется такая прорва фоновой магии, что ты до утра будешь ее чистить.

Иван поморщился, прибираться он не любил, а затем хлопнул себя по лбу раскрытой ладонью. Грязная навская сила! Ее можно не уничтожить, а на пользу направить, как в яматайских боевых искусствах надворного советника Попович. Или советницы?

Нет, по правилам языка, советница — это жена советника. Советничка? Советка? Совка? Бедные суфражистки, как же им предстоит берендийское наречие калечить за-ради утверждения межполового равноправия.

Наметив дальнейшие действия, он вполне мог позволить себе такие вот необременительные забавные раздумья.

Когда солнце обмакнуло оранжевый живот в серые воды Хладного моря, то есть на закате, Иван Иванович был налит чародейской силой по маковку и готов к драке.

Три по три по три. Когда в его голове эти слова совместились со словом «аффирмация», все встало на свои места. И сундук, и девы, и чахлость означенных дев.

Уже в темноте он подошел к присутствию, кивнул на приветствие городового, сообщил, что обождет господина Фалька в его кабинете и беспрепятственно в этот кабинет проник. У стола, прислонившись к стене, блестела наточенной щекой гнумская алебарда.

— Любуешься, чародей?

Околоточный надзиратель переступил через порог и прикрыл за собой дверь. При малом гнумском росте проделать это угрожающе было почти невозможно, но господин Фальк справился преотлично.

— Размышляю.

— О чем же?

— Ежели я твое церемониальное оружие позаимствую, будет ли это воспринято оскорблением большим, чем то, которое я уже причинил?

— Значит, оскорбление ты не отрицаешь? Оскорбление недоверием.

— Это не недоверие, Йосиф. Ты дело свое знаешь.

— Тогда отчего ты, столичная ты душонка, по округе рыщешь да допросами вверенное мне население смущаешь?

— Крампуса искал. — Зорин пожал плечами. — И нашел.

— Никто до тебя не нашел, а ты, значит, сподобился?

— Уж такой я великий чародей.

Помолчали. Фальк задумчиво водил рукой по древку алебарды. Главный в роду гнум Фальк. Его «тыканью» Иван нимало не оскорбился, так было даже проще. Предложил:

— Желаешь самолично татя ночного обезглавить? Этим своим почетным оружием?

Йосиф Хаанович возжелал.

— Ты говорил, от твоих ледников ход до самого центра острова прорублен?

— Да.

Зорин потер руки:

— Веди. Мне нужно до полуночи ровнехонько под вашим руянским дубом оказаться.

— Ровнехонько до полуночи? — Фальк подхватил алебарду легко, будто не была она вдвое длиннее его роста.

— Ровнехонько под дубом. — Иван спускался следом, пригибаясь там, где наконечник алебарды перед ним выбивал искры из потолка. — Точное время не так уж важно.

Путь оказался неблизким, миновав покойницкую, они углубились в тесные меловые катакомбы. Через четверть часа уже официально перешли на «ты», как и пристало товарищам по оружию.

— Это не обычный демон, — отвечал на расспросы спутника Иван, — навская тварь, а нави горазды душу от тела отделять, на что мы, людские чародеи, неспособны.

— Поганое колдовство, — согласился Фальк. — Значит, говоришь, он коллекцию из дев собирает?

— Думаю, почти собрал. Мне тут одна ведьма из подопечного твоего населения сказала, что погоды нынче стоят необычные для этого времени года и что это явный знак.

— Которая ведьма?

— А этого я пообещал тебе не рассказывать, потому что до сих пор она на тебя зло держит за то, что поверил, будто от ее сглаза соседская коза издохла.

— Старуха Юнг. Так и знал, что она ведьма.

— Закон не запрещает.

— Вот и я о том, а может, описать их всех поименно да запретить. Так, погоди. Про коллекцию поподробнее.

— Крампус не реальные тела собирает, а сущности, навроде эманаций, можно их еще душами называть. Дева души лишается и чахнет, стремится себе свое вернуть, да только погибель в своем стремлении находит. Гертруда Зигг, покойная, думаю, именно так и утонула.

— А нянька барышни Абызовой?

— Развеем Крампуса, отыщется госпожа Неелова; не успел он ее уморить, времени-то всего ничего прошло. В противном случае ее хозяйка меня твоей алебардой на кусочки нашинкует.

— Она может, — согласился Фальк. — Лариса Павловна намекала, что в предках у барышни Абызовой некто сверхординарный отмечен.

— Госпожа Шароклякина и тебе о том рассказала?

— Я, Иван, мужчина бывалый, потому обожаю с дамами разговоры на интересующую их тему вести. А Ларочку тема выведения берендийского сверхчеловека очень интересует. К слову, она считает, что ее патриотический долг тебя с Серафимой Карповной свести, чтоб вы совместным выведением занялись, так сказать, на практике.

Зорин знал, что плотские темы в гнумской культуре вовсе не неприличны, но покраснел. Свести, вывести, тьфу, как коров на случку.

— Я думал, госпожа Шароклякина шпионит для кого-то, потому и информирована сверх меры.

— Ага, шпионит. Для «Общества Берендийского саморазвития». Так их дамский кружок называется, «ОБС» сокращенно.

Зорин прыснул. Фальк присоединился к смеху, бормоча: «О-бэ-эс, ну надо же о-бэ-эс».

Катакомбные коридоры вливались в полукруглые залы, от которых в разные стороны расползались ходы и расщелины. Но гнум, ведомый своим чутьем, выбирал, куда повернуть, без малейших сомнений.

— Почему решил меня с собой на дело позвать?

— А кого еще? — пожал плечами чародей. — Кто мне спину прикроет, если не свой же служивый?

— Доверяешь, значит?

— Ну и, кроме прочего, лучше будет, если операцию проведет официальное лицо. Укажешь в отчетах, что…

— Подачки раздаешь, высокородие?

— Мне, Йосиф, светиться в этом деле не с руки, — ответил Иван просто. — Но ежели будет твое решение по-другому дело представить, возражать не стану. Для меня главное — твой остров от навской мерзости избавить. Двадцать лет назад чародеи — мои, заметь, коллеги — дело до конца не довели, запечатали демона да руки умыли. Я этот шаляй-валяй исправить должен.

«Шаляй-валяй» было гнумское словечко, Зорин его нарочно ввернул, чтобы к Фальку подольститься.

— Одно в толк не возьму, — через некоторое время спросил гнум. — Я эти катакомбы за пять лет службы вдоль и поперек облазил, как же я логово Крампуса просмотреть умудрился?

— Смотрел не туда или не так.

— Показывай, как надо, — Фальк широко развел руки и оперся картинно на алебарду. — Мы сейчас под дубом.

Зала от прочих пройденных за сегодня ничем не отличалась. Но это только на первый взгляд. Иван быстро щелкнул пальцами, гася магический светильник. Темнота. Тишина. Человеческое дыхание, дальний шум моря.

Иван нащупал оберег на груди. Главное, не открыться более необходимого. К сильному противнику демон, пожалуй, не выйдет, остережется. А если слабенький чародей в его владения забрел, даже и со спутником, не удержится, захочет покуражиться. Темнота редела, переставала быть уж столь беспросветной.

Иван дунул, изо рта вырвалось облачко пара, заструилось спиралью к потолку, стены наполнились мерцанием.

Фальк ахнул, рассматривая появившуюся на них резьбу.

— Не шевелись, — велел Зорин, он, не отрываясь, смотрел в потолок, где его дыхание застывало остроконечной сосулькой.

Гнум замер. Свободной рукой Иван выхватил у него алебарду и, подпрыгнув, перерубил сосульку у самого основания. Ледяной конус вонзился в каменный пол.

— Это защита от непрошеных визитеров! — Зорин опять Дунул.

Прыжок, удар, недолгий полет ледяного копья.

— Говорить-то можно? — спросил гнум. — Или помешаю?

— Не помешаешь.

Прыжок, удар, грохот.

— Что мы видим? — размеренно начал Фальк, пока Зорин прыжками перемещался по зале. — Видим мы некое подражание поганому капищу, которое я в таких подробностях описывал на днях в своих отчетах. Девять предположительно дверей, предположительно высеченных в предположительно стенах.

— Вот «предположительно» как нельзя более к этому всему подходит, — пропыхтел чародей.

— За четыре минуты с половиною, и это уже не предположительно, потому что я на часы смотрел, двери выдвинулись из толщи стен на пядь или более, точнее определить не удалось по причине приказа его высокородия не шевелиться.

— Это значит, кое-кому не терпится своей коллекцией похвастаться.

— Четверть часа, — сообщил Фальк. — Вместо дверей мы видим девять ледяных параллелепипедов, высота — примерно три аршина, ширина — полтора, глубину определить на глаз не представляется возможным, подвешенных к потолку на цепях. Стальных, не менее половины железа. Это я тебе, как гнум, абсолютно точно скажу. Двадцать минут. Лед приобретает прозрачность.

— Держи. — Зорин вразвалочку подошел к околоточному и вернул ему алебарду. — Теперь можно двигаться. Пока хозяин этого безобразия к нам пожалует, как раз успеешь все осмотреть.

Сам он быстро обвел взглядом все девять глыб и облегченно выдохнул, не обнаружив ни в одной из проглядывающих сквозь лед женщин Маняши Нееловой.

— Это ведь наша покойница Гертруда Зигг! — Фальк обошел один из многогранников. — Вот и метка ведьмина на том же месте.

Иван сорвал с себя галстук и присел на алтарный валун.

— Посмотри, может, еще кого узнаешь.

— Агата Рут, — ахнул гнум, — года четыре как руки на себя наложила, а эту я не знаю, но по приметам, криво сращенный перелом ключицы, родинка на бедре, метка ведовская, в сводках отыщу.

— Это вполне может быть очень давнее дело. Демон действовал осторожно, чтоб внимания не привлекать, не частил.

— Два места пустые.

— Только одно, — покачал головой Иван. — В последнее он собирался Серафиму Карповну определить.

— Уж своим-то глазам я верить могу, — возразил Фальк. — Говорю тебе, два.

Зорин спорить не стал, вместо этого громко и четко произнес формулу призыва, демонову аффирмацию:

— Три года — зима по лету, — гулкое эхо пронеслось под сводами, — три года — лето по зиме, три года — само по себе!

Земля у его ног дрогнула, вспучиваясь, залу заполнила удушающая вонь и пронзительный монотонный визг ударил по ушам.

— Тепло ли тебе девица? — Скрипучий голос доносился одновременно со всех сторон. — Не девица! Это кто же ко мне пожаловал? Добры молодцы? Целых полтора добрых молодца! Один да половинка.

— Он меня оскорбил? — Фальк перехватил алебарду и занял позицию у плеча чародея.

Тот встать пока не собрался.

— Выходи, дедушка, дай на тебя посмотреть.

Демон захихикал:

— На девок вон любуйся. Славные у меня девки, голые.

— Холодные, — с отвращением протянул чародей, — а мы больше теплых обожаем. Скажи, Йосиф?

— Горячих, — поддержал гнум.

— Кто ж их не любит, горячих-то…

Голос раздавался у них за спинами. Фальк быстро обернулся.

— Не мельтеши, — шепнул Зорин. — Он с нами играет. — А громко проговорил: — Ну раз так, дедушка, то мы твоих, пожалуй, подогреем.

Он поднялся, вразвалочку подошел к ближайшей глыбе и прикоснулся к ней рукой. Под ладонью зашкварчало, от нее пошел пар, а на землю полился ручеек талой воды.

— Не смей! — взвизгнуло отовсюду и в центр алтарного круга спрыгнул Крампус.

Принял он облик толстопузого старичка в красном армяке и шапке с бубенцами, белоснежная борода его завивалась колечками, спускаясь на грудь. Но губастый мокрый рот, паучьи пальцы с длинными лиловыми когтями, а более прочего — огромные, без зрачков, матово-черные глаза карнавальному наряду противоречили.

Фальк не успел занести оружие. Крампус ткнул его когтем в голову и свалил с ног.

— Ты мне не соперник, коротышка. Обожди, после тобой займусь.

Гнум отползал спиною вперед, по лицу струилась кровь.

— А ты, — демон обернулся к Ивану, — чародей? Что ж ты без оружия супротив дедушки выперся?

«Эх, мне б сейчас Эльдара сюда или Семена, мы бы живо это пугало скрутили. Его слишком много для меня одного. Он наполнил собою всю залу и истек из нее, как спрут, раскинувший щупальца. Ну напади на меня, образина, соберись, сделай ход, чтоб мне было за что ухватиться!»

— Отчего же без оружия? Да только попусту свой меч-кладенец доставать не желаю. Уж силен ли ты, дедушка или только когтями царапаться горазд? Как баба, право слово!

Иван брезгливо тряхнул рукой и вытер ее о штаны.

— Или сдавайся, мы тебя сызнова на двадцать годков запрем, а там уж пусть другие чародеи с тобою разбираются.

— Как сызнова уж не будет, молодец, — хихикнул демон. — Нынче совсем другие времена настали. Ну некогда мне с тобою лясы точить.

Он взмахнул рукавами, бурый вихрь метнулся к Зорину через залу. Иван отклонился, рубанул ладонью вязкий воздух.

— Еще плеваться можно, — предложил он, — а еще за волосы таскать. Как у вас, девчонок принято.

— А-а-а! — завизжал Крампус, армяк треснул, алые клочки разлетелись в стороны, обнажая алую же плоть. — Получай!

Щупальце хлестнуло по земле, чародей подпрыгнул, увернувшись.

«Снова маска, видимость. Этого мало. Если не получается его разозлить, надо испугать».

Иван воздел руку, призывая оружие. Последний раз он использовал этот аркан еще до начала сыскарской карьеры, когда выступали против него настоящие враги из плоти и крови. Пальцы сомкнулись на рукояти меча.

— Кладенец? — взвизгнул демон.

— Тебя уложит. Ты бы, дедушка, кальмара изображать прекратил. Неудобно богатырю берендийскому гадов морских шинковать. — Он крутанул лезвием, выписывая восьмерку, руки дело помнили. — Это скорее к поварам надо, чтоб колечками тебя порезали да на маслице с лучком…

Земля вздрогнула, спрут исчез.

— Фальк, — позвал Зорин, — ты еще здесь?

— Таки его высокородие приказал ждать, пока можно будет, и Фальк ждет.

Видно, от волнения в речи гнума прорезался простецкий местечковый говорок.

— А разводи-ка, любезный, костер под каждой из ледяных красавиц нашего неприветливого хозяина. — Иван щелкнул пальцами, сбрасывая искру на древесные щепы, усыпающие пол. — А чтоб таяли они побыстрее, бери свою фамильную алебарду и кроши лед в мелкие осколки.

Зорин медленно оборачивался вокруг своей оси, держа меч невысоко перед грудью. На гнума не смотрел, зная, что околоточный исполнит приказ в точности. Вскоре под ногами захлюпало. Фальк хмыкнул, последовал удар железа о лед.

Крампус появился у гнума за спиной, чародей метнулся к нему, отбил своим мечом лезвие огромной косы. Крикнул Фальку:

— В сторону!

Демон, костистый, огромный, в дырявом балахоне, орудовал косой с отменной сноровкой. Иван успел подумать, что против такого оружия биться Фальковой алебардой было бы не в пример сподручнее, а больше ничего подумать не успел, потому что некогда думать. Удар, разворот, связка. Еще и еще. Он начинал уставать. А это уже было плохо.

«Раздобрел ты, Ванечка, на приказных-то харчах, разнежился, привык не в одиночку с разбойниками сражаться. Конечно, с Семеном да с Эльдаркой-басурманином и лениться можно. Вот Геля, к примеру, ни разу не чародейка, этого Крампуса давно бы в бараний рог скрутила и в свою суфражистскую веру обратила для надежности. Потому что Евангелина Романовна не шаблонами вашими чародейскими мыслит. А ты, болван, даже не можешь заставить демона истинную форму принять».

Зорин подпрыгнул так высоко, что чуть не стукнулся макушкой о потолок. Меч отлетел в сторону и исчез, вернувшись в аркан, Иван сплел пальцы обеих рук, порыв вызванного ветра поддержал тело в полете. Заклинание, простейшее, которое мог бы составить любой подмастерье чародейской лавки, разредило смрад острым запахом скошенной травы.

Лезвие косы звякнуло о камень, раскалываясь, руки Крампуса оказались плотно прижатыми к его телу.

— Путы? Путы?! Ты совсем умом тронулся? Мне это на один… — Он напрягся, пытаясь их разорвать.

Но Зорин влил в заклинание еще чуток силы и наполнял его понемногу при каждом усилии демона. Тот тужился, обличье его изменялось, кости-руки превратились в руки-палки, балахон стал ветхой мешковиной, потеряв в процессе трансформации капюшон, голова, блестящая полированной костью черепа, сморщилась, разбухла, и вскоре на палочке-шее красовалась высушенная тыква с неряшливо прорезанными дырками глаз и треугольником рта. Истинный облик демона. Нестрашное и убогое огородное пугало.

— Думаешь, ты меня победил, дурачина? Может, и победил, только скоро ужо придет наше времечко, всю вашу Берендию кровью зальем. А кровь-то у вас, людишек, горячая, греть нас будет…

Вжух! Тыква покатилась по полу.

— Никто не смеет называть Йосифа Фалька получеловеком!

От раздраженного возгласа Зорин удержался с трудом. Ну еще бы минуточку, может, Крампус что-нибудь любопытное рассказал.

— Ты с ним довольно долго возился, — сказал гнум с упреком.

— Да сглупил немного, — покаялся Иван. — Обладание силой любого избаловать может, а тут надо было хитростью действовать.

— Все равно молодец, лихо мечом махал.

Зорин покраснел:

— Не говори никому.

— Как прикажет его высокородие. С покойницами что делать прикажете?

Зорин уже сложил останки Крампуса в середину алтарного круга.

— Это не покойницы, Йосиф, это то, что мы с тобой должны были освободить. Сейчас лед растает и страдалицы наконец обретут покой.

— Может, дров добавить?

— Не нужно. — Иван придержал гнума за плечо. — Смотри.

Стая прекрасных белоснежных птиц взвилась к потолку из клубов пара, и камень пещеры расступился, открывая ночное небо, усыпанное звездами. В это небо они устремились, бесшумно взмахивая крыльями.

— Семь, — сказал Фальк, Зорину показалось, что гнум сдерживает слезы. — Я тебе говорил, два пустых места было.

Иван хлопнул себя по лбу:

— Точно! Ваше благородие, теперь тебе и карты в руки. Где-то здесь в катакомбах госпожа Неелова блуждает. Она слишком недавней жертвой была, чтоб ее во льду рассмотреть можно было бы. Так что ее невидимая птица сейчас к хозяйке навстречу отправилась. Отыщи Марию Анисьевну да помощь окажи.

— А ты?

— У меня еще дело здесь.

Фальк перевел взгляд с чародея на останки Крампуса, вернул обратно:

— Даже спрашивать дальше не желаю, мне и того, что сегодня было, до конца жизни хватит. Хорошо, что мои ведьмы руянские этих ваших фокусов не знают.

И он побрел, опираясь на алебарду:

— Дорогу-то обратную без меня отыщешь?