Убийство церемониймейстера Свечин Николай

– Родня в столице?

– В участке об этом тоже неизвестно. Искать через адресный стол считаю бессмысленным – сколько в Петербурге окажется Петровых?

– Из Порховского уезда – немного.

– Хм… Вы полагаете, надо попробовать?

– Нет, отыскание родни мы поручим сыскной полиции. А ты бери ноги в руки и езжай в Михайловскую волость. Найди его родителей. Успеешь на ночной поезд.

– Вы допускаете, что Петров укрылся у себя в деревне? Но это же глупо! Там его в первую очередь будут искать!

– А твой подозреваемый не из умников. Если он зарезал Дашевского, то начинай поиск сразу с волостных кабаков. Запросто может сидеть там и пропивать добычу!

– Понял! – вскочил Валевачев. – Уже лечу. А вы чем займетесь?

– Буду разбирать бумаги покойного. Ты был у него на службе?

– Да. Сообщил о несчастье помощнику главноуправляющего Раевскому. Как мне показалось, тот не сильно расстроился…

– Завтра схожу туда, поговорю с сослуживцами.

– А стоит ли тратить время, Алексей Николаевич? – ухмыльнулся помощник. – Если я вам через два дня убийцу привезу?

– Ты, Юра, езжай. Если доставишь убийцу, я тебе пряников куплю. Но сам пока стану прорабатывать другие версии.

Губернский секретарь, бодро топая длинными ногами, убежал собираться в дорогу. А Лыков разложил бумаги и углубился в их изучение.

Он нашел эту записку через два часа, когда уже хотел идти домой. Черновик письма на имя главноуправляющего Собственной Его Императорского Величества канцелярии по учреждениям императрицы Марии графа Протасова-Бахметева лежал вместе со счетами от шляпника. Почерком убитого там было написано следующее:

«Ваше сиятельство граф Николай Александрович!

Считаю своим долгом, служебным и нравственным, доложить о творящихся беззакониях. Начальник управления по продаже игральных карт коллежский советник Труфанов обогащается мошенничеством. А именно продает владельцам клубов и иных заведений с допущенными карточными играми акцизные бандероли. Те оклеивают указанными бандеролями незаконно произведенные карточные колоды и продают игрокам. Сами колоды фабрикуются в Польше. Незаконный доход Труфанова простирается до 15000 рублей! Если Ваше сиятельство соблаговолит выслушать меня, я предоставлю все доказательства. Остаюсь Вашего сиятельства преданный слуга коллежский асессор, состоящий в должности церемониймейстера Устин Дашевский».

Черновик носил следы чьей-то правки. Тонким пером, черными чернилами было зачеркнуто в начале письма «граф Николай Александрович» и оставлено только «Ваше сиятельство». А сумма в пятнадцать тысяч рублей оказалась исправлена на пять тысяч.

У Лыкова от возбуждения даже зачесалось ухо. Вот находка! Донос вышестоящему начальству на начальство непосредственное. Причем смахивает на инсинуацию: якобы мошеннический доход росчерком пера уменьшен втрое. Кто же тот корректор, который подправлял текст? И чем такой донос не повод для преступления?

Алексей прикинул, сколько же бандеролей должен продать Труфанов, чтобы заработать пятнадцать тысяч. Сама марка стоит тридцать копеек за дюжину колод. Значит, начальник управления запустил в незаконный оборот в столице сто тысяч дюжин! Фантастическая цифра, явно взятая с потолка. Даже уменьшенная втрое, она кажется нереальной. А как украсть такую прорву бандеролей? Они делаются в Экспедиции по заготовлению государственных бумаг, и, конечно, там налажен их учет. А вступить в стачку с картежными атаманами? Вовлечь в мошенническую схему десятки людей! Кто-нибудь да проболтается. Неправдоподобное до глупости обвинение. Состоящий в должности явно оболгал своего начальника. И ему в этом подсобляли.

Оставшиеся неразобранными бумаги Алексей отложил до завтра. Девятый час, пора и честь знать. Варенька с детьми скоро уедут в Варнавин на все лето. Как только там спадут комары… Сейчас Лыкову следовало забрать с Моховой всю шайку и отвести на прогулку в Летний сад.

Шайка собралась быстро. Николка по прозвищу Чунеев и Павлука по прозвищу Брюшкин вышли в щегольских матросках. У них был период увлечения пиратами, поэтому в поход взяли деревянные сабли. Абордажным бойцам в сентябре стукнет по семь годов! О-го-го! Дочке Сашеньке нет еще и двух, и прозвищ у нее, у любимой, много: Перышко, Принцесса Шурочка, Нюнька… Малышку в плетеной коляске везла няня Наташа. Варвара Александровна шла налегке. Во-первых, так и полагается гранд-даме, а во-вторых, она снова в положении, на шестом месяце. Тяжелого таскать нельзя. Алексей нес корзину с бутербродами и, для себя, бутылку пива. Компания весело ворвалась в сад и застряла там на час. Петербуржцы уже начали разъезжаться по дачам, публики стало заметно меньше. Летние ночи, которые так любил Лыков, заставили его забыть о делах. Только когда дети начали шумно зевать, семейство вернулось домой.

Утром Лыков заглянул в департамент, убедился, что никому из начальства не нужен, и отправился на Казанскую, 7. Здесь в унылом трехэтажном здании помещалась Канцелярия по учреждениям императрицы Марии. Сыщик решил сначала поговорить с помощником главноуправляющего Раевским. И только потом, если беседа не задастся, встретиться с Протасовым-Бахметевым. Почтенный граф, знаменитый своей казацкой челкой, был известен также и своей простотой. Той самой, что хуже воровства… Честный и порядочный человек, но – туповат. Никаким делом самостоятельно руководить он не мог, значит, оно находится в руках у помощника. И начать лучше с него.

Статский советник принял сыщика сразу. Умный, немного желчный, он оказался именно тем человеком, который требовался Лыкову. После нескольких дежурных фраз Алексей заговорил о деле. Он протянул собеседнику черновик письма Дашевского и сказал:

– Вот, было в бумагах. Явно ложный донос. Не подскажете, покойный действительно вручил его графу?

Статский советник бросил взгляд на бумагу и скривился.

– Да. В апреле. Дашевский сильно скандализировал и едва не добился своего. Граф не любит историй, и ему проще в таких случаях уступить. Но я… мы сумели убедить его сиятельство, что тут навет.

– И бумага осталась без последствий?

– Именно. Труфанов легко оправдался, ложь оказалась слишком примитивной. Если даже полиция это заметила…

В голосе Раевского скользнули язвительные нотки.

– И коллежский асессор после такого продолжил службу?

– Как ни в чем не бывало! Конечно, отношения оказались безнадежно испорченными. Но Дашевского это не смущает! Не смущало… Вот ведь бессовестный человек!

Помощник главноуправляющего тихонько, изящно стукнул кулаком по столешнице, после чего продолжил:

– Мы в канцелярии не хотели больше знаться с этим… Устином Алексеевичем. К счастью для него, а пожалуй, и для нас, он в Рождество должен был перейти на службу в другое ведомство.

– В Экспедицию церемониальных дел?

Статский советник с интересом поглядел на сыщика.

– Что, уже догадались?

– На черновике есть правки. Это ведь редакция Долгорукова?

– Не так глупа наша полиция, как о ней говорят, – словно под нос себе констатировал Раевский. – Простите, вырвалось. Да, вы правы: это его чернила. Обер-церемониймейстера, тайного советника князя Долгорукова-второго. Первым считается его старший брат, бывший посланник в Персии. Но Александр Сергеевич на самом деле первый. Это главный в Петербурге интриган! Много более бессовестный, чем его протеже Дашевский.

– Князю понадобилось место Труфанова, и он решил руками его подчиненного это место очистить?

– Алексей Николаевич, я очень рад, что это дело попало именно к вам. Прошу извинить меня за предыдущие… намеки.

– Значит, я прав в своей догадке?

– Истинно так. Князь Долгоруков решил пристроить в наше ведомство своего родственника, молодого графа Апраксина. Тому пришлось уйти из Конногвардейского полка по беспокойному характеру. Куда ж такого, как не к нам! И сразу в начальники управления по продаже игральных карт. Видимо, из тех соображений, что граф понтирует смолоду. Значит, справится с должностью!

– Но наскок отбили, – завершил мысль Лыков. – И глупый бессовестный Дашевский остался не у дел. Долгоруков посулил ему за помощь в интриге перевод в церемониймейстеры… Как, по-вашему, князь собирался выполнить свое обещание?

– Насколько я знаю, да. В середине мая наш главноуправляющий получил запрос от Воронцова-Дашкова[17], нет ли препятствий к переводу Дашевского в Экспедицию церемониальных дел. Конечно, препятствий не оказалось. И мы решили, что избавились от этого господина без принципов. И вот! Хорони его теперь…

Лыков поблагодарил за беседу и откланялся. Версия с причастностью письма к убийству не подтвердилась. Оставался лакей. Неужели завтра Валевачев действительно привезет его и дело можно будет отдавать следователю? Ох, не верится…

Остаток дня надворный советник просматривал бумаги погибшего. Он отложил в сторону два письма, начертанные женской рукой. Вместо подписи стояли буквы «МГ». Кто она? Раевский на вопрос, есть ли у Дашевского приятели, ответил: навряд ли! Жил человек, делал карьеру, собирался жениться. А помер – и спросить о нем некого… Вот случись беда с Лыковым (не дай бог, конечно!), кто может о нем рассказать? В первую очередь, разумеется, жена. Потом барон Витька, лучший друг. Сослуживцы по департаменту что-то дополнят. Леня Шереметевский из сыскной. Пристав Закс-Гладнев. Городовой первого разряда Кундрюцков. Варнавинский житель Титус, москвич Горсткин и нижегородец Форосков. Хорошая компания получается! Каждый что-то знает об Алексее, а вместе они знают о нем все. А тут? Пришибли человека, и осталось от него три бумажки.

На этой невеселой ноте сыщик отложил дознание и отправился в Военное министерство. Старший делопроизводитель Военно-ученого комитета флигель-адъютант полковник барон Таубе (ишь сколько титулов накопил, шильник!) оказался на месте. Алексей заявил ему, что у него по службе перекур, выпал свободный вечер и хорошо бы им посидеть часика два в «Лейнере». Виктор идею одобрил, но сказал, что сегодня его тянет лаптем щи похлебать… И предложил посетить заведение «В.И. Черепенников с сыновьями» на Литейном. Ребята из штаба гвардии там были и хвалили селянку. Приятели условились сойтись в ресторане к семи часам, и надворный советник вернулся в департамент.

Он решил не перебивать аппетит и дома не обедать. Эх, прошла молодость! В свое время, будучи нищим титулярным советником, Лыков в складчину с тремя товарищами кормился у одной вдовы на Спасской. За тридцать пять рублей в месяц аккуратная женщина предоставляла ежедневный обед, и ни разу он его не пропустил… А теперь вон брюхо растет.

В четыре часа в комнате Особенной части пили чай. Организовал традицию Лыков. Он же, как человек обеспеченный, закупал все необходимые принадлежности, кроме сахара. На сахар сбрасывались участники клуба, которых набиралось около десятка. Поскольку чай у Алексея всегда был высшего сорта, на него приходили даже два статских советника. Дежурный служитель вносил самовар, Шустов раскладывал пастилу с баранками, полицейские чиновники блаженствовали. Но сегодня по случаю лета явились лишь два приятеля Алексея из Третьего (Секретного) делопроизводства. Да и те быстро убежали на совещание. Лыков с Сергеем Фирсовичем остались вдвоем. Сыщик спросил о новостях, но таковых не оказалось. Телеграммы от Валевачева не было; видимо, хвалиться ему нечем. Михайловская волость находится неподалеку от станции Дно Московско-Виндавско-Рыбинской железной дороги – добираться из Петербурга удобно. Но все равно за один день можно не обернуться. Если завтра-послезавтра Юрий вернется с пустыми руками, придется бросить на поиски лакея все силы градоначальства. Есть некоторая вероятность, что губернский секретарь взял Петрова с поличным, с карманами, полными украденных денег. А молчит, чтобы утром сделать сюрприз. Но это завтра и узнаем…

Шустов стал спрашивать о ходе дознания, и разговор сам собой перешел на убийства. Чиновник для письма служил в Департаменте полиции уже семнадцать лет, но впервые увидел труп только вчера. Нож в спине произвел на него сильное впечатление. Сергей Фирсович, жмурясь от ужаса, рассказал, что ночью ему привиделся покойник. Он требовал найти убийцу и сообщил, что того зовут Родион! Лыков обещал разобраться с этим Родионом и посоветовал на ночь пустырника.

Так они почаевничали. Лыков унаследовал от Павла Афанасьевича шитый бисером подстаканник и пил только из него. Подстаканник был подарком одной хорошей женщины, на которой Благово едва не женился. Когда учитель умер, Лыков послал короткое письмо в Нижний Новгород – адрес он знал. С тех пор изредка на могиле ему попадались свежие цветы. Раз в год, не чаще. Алексею хотелось думать, что это от нее.

В шесть часов надворному советнику пришлось все же идти к директору. Петр Николаевич задал несколько коротких точных вопросов, понял, что дознание как следует еще и не началось, и отпустил Алексея. Тот в свою очередь отпустил Шустова и пешком отправился в ресторан.

Более всего сыщик любил Петербург в мае и октябре. Начало июня тоже годилось. Летний вечер тянется, тянется и никак не перейдет в ночь… Раз – и уже утро! Лыков по Пантелеймоновской вышел на Литейный. Напротив блеснули купола Преображенского всей гвардии собора. Он любил этот храм – здесь крестили всех его детей. Народу на проспекте было мало, и неуловимо витал дух легкой праздности. Почти как в Варшаве! Хорошо…

Стройную фигуру барона сыщик разглядел издали. Вот ведь везунчик. Все встречные дамы незаметно оборачивались на высокого красавца с выразительным умным лицом и георгиевским темляком на сабле. И так будет до самой старости. А он, Лыков, замухрышка… Как только Лидия Павловна за мужа не боится?

Приятели действительно хорошо отужинали. Настроение стало настолько благостным, что Алексей даже решился спросить полковника о Буффаленке[18]. Тот ответил одной фразой: все в порядке, вживается. Дальнейшее любопытство было неуместным, и сыщик перевел разговор на жен. Собственно, для этого он и пригласил приятеля. Варенька в положении, а ей скоро ехать в Варнавин. Там, конечно, есть доктора, целых два. Но мало ли что? А Лидия Павловна – дипломированный врач, много родов приняла. Заглянула бы она на Моховую, посмотрела, не опасно ли Варваре уезжать из столицы.

В словах Лыкова был и другой, скрытый смысл. Разумеется, в Петербурге можно найти акушерку и поопытнее баронессы Таубе! Но их жены, в отличие от мужей, до сих пор как следует не подружились. Разный жизненный опыт, разные характеры. И Алексей решил: надо чаще звать Лиду к себе под любым предлогом. Глядишь – и сблизятся женушки…

Еще он пригласил баронессу Таубе с дочерью погостить в Нефедьевке. Дачный вопрос был для полковника болезненным. Со своим скромным окладом он мог снять разве что полумызок на берегу Финского залива, без удобств и далеко от железной дороги. А дочка росла слабенькая, у нее развивалась эмфизема легких. Таежные леса, ягоды, купание в Ветлуге очень бы пригодились девочке, и Виктор с благодарностью приглашение принял.

В итоге надворный советник явился домой под мухой и получил от Варвары Александровны выговор. Без занесения в формуляр… Оправдываться не стал, вытребовал чаю и засел в кабинете со сборником рассказов модного литератора Чехова. Сборник назывался «В сумерках». Чехов интересовал сыщика тем, что побывал на Сахалине на следующий год после него. И, по слухам, готовил книгу о Мертвом острове. Вот что Алексей желал бы прочитать! Описаны ли там Кононович, Железный Нос Шелькинг, жуткие каторжные нравы? Но книги пока не было, а рассказы у хмельного книгочея не пошли, и он улегся спать.

Весь следующий день Лыков потихоньку нервничал. Телеграммы опять не случилось. Вот балбес его помощник! Надо сделать ему замечание: есть ли новости, нет ли – обязан доложить. Из-за этого ожидания дознание у Лыкова шло вяло. Что тут дознавать? Ложись спать, а проснешься – все узнаешь… Сыщик превозмог раздражение и отрядил Шустова в адресный стол. Велел переписать всех Петровых, что родом из Порховского уезда, а также всех Дашевских. Сам он зашел к Шереметевскому и попросил справку о порховских Петровых из картотеки сыскной полиции. И наконец вызвал на явочную квартиру своего осведомителя штабс-капитана Афанасьева.

Этот офицер занимал скромную должность в Санкт-Петербургском дворцовом управлении. Называлась она заковыристо: смотритель за наружной чистотой и металлическими сооружениями по Зимнему дворцу и Эрмитажу. Служба заурядная – инспектировать трубы да чугунные лестницы, но главное – штабс-капитан был свой человек в дворцовой прислуге. От него не прятали тайн.

Надворный советник поставил осведомителю задачу. Убит состоящий в должности церемониймейстера некто Дашевский. Что говорят об этом событии? И что вообще творится в Экспедиции церемониальных дел? Штабс-капитан, не задавая лишних вопросов, откозырял и ушел.

На Рождество Афанасьев неожиданно обратился к Лыкову с личной просьбой. Его младший брат, поручик Московского полка, спьяну ударил студента. Студент оказался не из простых. Его папаша сумел доставить протокол о происшествии великому князю Владимиру Александровичу с комментариями. Несдержанного поручика должны были перевести в армейский полк, за Урал. Штабс-капитан очень просил как-нибудь спасти брата. Лыков думал недолго. Беспокоить Дурново ему не хотелось. И сыщик пошел к тогда еще живому градоначальнику Грессеру. Он заявил Петру Аполлоновичу, что в интересах безопасности в столице один протокол хорошо бы похерить. Грессер сморщился и несколько минут думал, какая связь между пьяным поручиком и безопасностью в столице. Однако Лыков настаивал, а репутация его в градоначальстве была высокой. И генерал мудро рассудил не ссориться с Департаментом полиции. Мало ли что там за дела? Кроме того, и на это Алексей тоже рассчитывал, Грессер терпеть не мог командующего гвардией и охотно подсунул свинью великому князю. Когда Алексей вручил злосчастную бумажку Афанасьеву-старшему, тот готов был руки ему целовать. Поэтому сейчас, сыщик знал, его задание будет выполнено с душой.

Вчера в Канцелярии по учреждениям императрицы Марии Лыкову сделали копию с формуляра Дашевского. Изучение документа не дало никаких полезных зацепок. Тридцать четыре года, из потомственных дворян. Отец – коллежский советник, мать – урожденная Ададурова; оба уже умерли. Братьев и сестер нет, к суду не привлекался, в браке не состоял. Поступил в Училище правоведения, но вскоре оттуда ушел. Неизвестно чем занимался год, потом поступил на юридический факультет Петербургского университета. Выпущен губернским секретарем в МИД, помощником юрисконсульта. Через два года перевелся на службу в Министерство народного образования, в канцелярию по делам греко-униатского исповедания. Еще через три оказался уже в Департаменте общих дел Министерства государственных имуществ, откуда и перешел на последнее место службы. Похоже, нигде не приживался. Как такой человек смог получить придворное звание? Ответ Лыков нашел в формуляре. Главноуправляющим СЕИВ[19] Канцелярией до Протасова-Бахметева был Иван Николаевич Дурново. Отсюда он и взлетел в министры. Добрый человек всегда за кого-то хлопотал. И любил баловать подчиненных в малых чинах. Видимо, Дашевский смог втереться к «большому» Дурново в доверие.

Лыков отложил формуляр и стал дожидаться Шустова. Тот вернулся с небогатым уловом. В Петербурге проживало четверо Петровых, приписанных к Порховскому уезду: купец и три крестьянина. Отчества Орестович никто из них не имел. Купца Лыков сразу отвел. Большой человек! Член котировочного комитета яичной, масляной и курятно-дичной биржи… Алексей заарендовал извозчика и поехал по адресам крестьян. Начались его мытарства. Никого из разыскиваемых дома не оказалось, пришлось обращаться к ним на службу. Ивана Петрова, приказчика табачного магазина с Рождественской, и Федула Петрова, десятника с Калашниковской набережной, удалось застать. Оба они про однофамильца ничего не знали и всячески от него открестились. Третий Петров, Силантий, обнаружился только к вечеру. Подрядчик крупной малярной артели, он весь день мотался по делам. Лыков прождал его два часа, пока маляры охрили стены Александровской городской барачной больницы на Военном поле. Подрядчик появился в девятом часу, пыльный и усталый. Артель уже пошабашила и собиралась в чайную. Узнав, что его давно дожидается неизвестный господин, Петров подошел с извинениями. Сыщик отвел его в сторону и показал свой билет. Подрядчик сразу напрягся.

– Скажите, Петр Орестович Петров, лакей с Кабинетской улицы, вам не родня?

– Петька-то? Двоюродный племянник, – ответил Силантий. – Мы из одной деревни, из Каменки. Что он натворил?

– Пропал от барина с его вещами.

– Вот тетерья голова! – артельщик с досады хлопнул себя картузом по ноге. – Вот крысеныш! Весь в тятьку своего!

– Вы когда его видели в последний раз?

– На Пасху приходил.

– Где нам искать его, не знаете?

– В Каменку мог убежать, дурень!

– Туда уже послано. Но если Петька в городе, где он еще может быть? Фурсетка у него есть?

– На фурсетку деньги нужны, а Петька жадный. По гулящим, знаю, ходил. По дешевым. А чтобы к одной…

– Товарищи?

– Если и есть, то мне неведомо.

Подрядчик отвечал на вопросы, а сам хмурился все больше. Потом спросил:

– Ваше высокоблагородие, ведь что-то здесь не так! Если Петька украл, то пришли бы сыскные. А тут из самого Департамента полиции!

– Его барина мертвым нашли, – понизив голос, пояснил Алексей. – С ножом в спине.

Силантий отшатнулся:

– Это не он! Петька не мог!

– Что, и ручательство даете?

Артельщик молча, с ужасом смотрел на Лыкова. Тот вынул свою визитную карту и протянул Петрову.

– Если вдруг он к вам явится или вы что о нем узнаете – немедленно сообщите!

С Александровского плаца надворный советник вернулся на Офицерскую. Шереметевского на месте не было, но он оставил для приятеля выписки. Порховской Петров числился в картотеке сыскной полиции лишь один, и это был Силантий! Три года назад он пытался дать взятку смотрителю здания Николаевской инженерной академии, чтобы получить подряд. Офицер денег не принял, да еще и заявление накатал. Ну, невелик грех… Дашевские в картотеке отсутствовали.

День завершился безынтересно.

Утром 9 июня губернский секретарь Валевачев приехал в департамент прямо с вокзала. Лыков дожидался его с нетерпением. Как только Юрий вошел, стало ясно, что он вернулся с пустыми руками.

– Ну, купил свиста?

– Точно так, Алексей Николаевич. Дома у него был, родителей повидал. Все кабаки обошел. Нет его там…

– И давно не появлялся?

– С Масленицы. Приезжал вид продлевать. С тех пор и не встречали Резаного Пальца.

– Какого такого пальца? – не понял Лыков.

– А у них там полдеревни Петровых, потому в ходу клички, – объяснил Юрий. – У Петьки прозвище – Резаный Палец. Ноготь он себе в детстве изувечил скобелем.

Алексей вскочил.

– Вот этот, на большом пальце правой руки?

– Да… А вы откуда знаете?

– Бегом за мной!

Лыков ворвался в морг Казанской части; его помощник семенил следом. Полицейский доктор Крашенинников снимал кожаный фартук, весь забрызганный кровью. Увидев сыщика, доктор ухмыльнулся:

– А! Поставщик покойников! Еще кого привезли?

– Нет, ваше эскулапство, старых навещаю. Где тут жмурики с костеобжигательного завода? Их так и не опознали?

– Вроде нет. Они в леднике до особого по ним распоряжения.

– Отведите!

Втроем они прошли в ледник. Крашенинников светил фонарем.

– Вот.

Лыков взял у доктора светильник и поднес к руке лакея.

– Видишь?

Валевачев вполголоса ахнул:

– Резаный Палец! Петр Орестов Петров!

– Кажется, мы одного опознали, – сообщил Алексей патологоанатому. – Надо убедиться.

Они вышли из ледника, доктор тщательно закрыл дверь. Могильный холод… Сыщик поежился, поблагодарил Крашенинникова и поспешил наверх. Сосредоточенный помощник шел следом.

Выйдя из морга, они остановились в задумчивости, потом Лыков сказал:

– Не зря ты, Юра, съездил в Каменку.

– Да…

– Лакей, оказывается, не убийца, а жертва. А настоящий душегуб подготовил нам его для ложного следа. И ведь чуть не съели!

Валевачев молча кивнул; слова застревали у него в глотке.

– Проведем опознание. Езжай к его дядьке Силантию и… Впрочем, нет. Ты проищешь его до вечера, как я вчера. Бери коридорного Дериглазова и вези его сюда. Надо все по новой начинать…

Следующий час Лыков просидел, как на иголках. Он был убежден в том, что убитый – Петров, но следовало убедиться в этом наверняка. Наконец явился губернский секретарь, положил на стол протокол и сказал:

– Он.

Алексей взял бумагу и пошел к Дурново. Тот принял его не сразу и в раздраженном настроении. Выслушав рапорт, Петр Николаевич еще больше нахмурился. Поводил туда-сюда своими моряцкими усами, пробежал глазами бумагу, подумал, глядя в окно. Потом объявил:

– Вам помогла случайность.

– Да, – охотно согласился Алексей.

– Значит, если бы Лыкову в воскресенье не захотелось подраться, мы искали бы Петрова как главного подозреваемого?

– Видимо, так.

– А через год прекратили бы дело за его нерозыском.

Надворный советник благоразумно промолчал.

– Славный, однако, фортель! Хочу познакомиться с этим хитрецом.

– Я тоже, Петр Николаевич.

– Ну, раз вы все это затеяли, вам и расхлебывать. Забирайте дело о покойниках с костеобжигательного завода у Вощинина. Объединяйте с дознанием убийства Дашевского, и – полный ход!

– Уберем все рифы, – пообещал Алексей, вспомнив лексикон Павла Афанасьевича, и откланялся. Уже выходя, он услышал, как Дурново сказал в телефон:

– Соедините меня с Вощининым!

Лыков совещался со своим помощником. Предстояло определить направление поиска. Первой было велено высказаться молодежи.

– Значит, так, – глубокомысленно начал Валевачев. – Мы имеем дело с умышленным убийством. Для запутывания розыска злодей пошел еще на одно убийство. Состряпал нам главного подозреваемого, а тело чуть не сжег в печке. Вывод: противник хитрый и безжалостный. Избавляясь от раненого сообщника, он хладнокровно его зарезал. И теперь на нем уже три смерти.

– Может, и четыре, – вставил Лыков. – Исчез барыга, через которого Снулый нанимал кочегаров.

– Но тела мы не нашли, – возразил помощник.

– Мало ли их пропадает бесследно? – парировал начальник.

– Хорошо, допускаю четыре убийства. Но три последних вытекают из первого. Его и надо дознавать. Мы не сможем этого сделать, пока не поймем мотив.

– Правильно. Какой мотив предполагаешь ты?

– Убийство с целью ограбления, – сразу же заявил Валевачев. – Несчастный лакей – подводчик, он и дверь открыл. Избавиться от него, видимо, решили с самого начала. И чтобы не делиться, и чтобы нас со следа сбить.

– А тебе не показалось, что на Кабинетской нечего было грабить? Небогато жил коллежский асессор…

– Сами же говорили, что в Петербурге резали и за меньшее!

– Ну, я имел в виду другие случаи. Убили мужика, у которого, по слухам, водились деньжата. Помнишь? На Песках. Или стукнули гирей по голове богатую вдову, как о прошлом годе. Просто и без затей. А тут целая операция. Подговорили лакея, бесшумно проникли в дом, сложили барина, слугу каким-то образом выманили наружу, кончили в другом месте и чуть не спалили. Нет, видна рука серьезного человека! А такой из-за пятиста рублей и со стула не встанет. Дашевский не подходит на роль богатой добычи.

Валевачев поморщился и спросил:

– А у вас какая версия?

– Или женщина, или служба.

– Хм. Женщина – понятно. Та загадочная дама, что приезжала на Кабинетскую. А служба? Там какой мотив? Карточные колоды не поделили?

– А ты хоть представляешь, чем состоящий в должности отличается от полновесного церемониймейстера?

– Ну…

– И чем вообще они занимаются?

– Это вы у нас камер-юнкер, на балы ходите, – хмыкнул помощник. – А нам, черной кости, не положено.

– Тогда слушай. Состоящий в должности – это кандидат на штатное место в составе придворных чинов. Но кандидаты бывают разные. Большинство так и состоят до самой отставки, не помышляя о переходе в штат. Звание свое они получили в виде поощрения. Оно дает право присутствовать на всех торжествах, связанных с императорской фамилией. И обычным карьерным чиновникам этого вполне достаточно. Они продолжают служить по своему ведомству, а когда их женам хочется пофорсить на балах, то мужья свое право реализуют. Совсем другое – штатные церемониймейстеры. Вся их служба, вся карьера проходят во дворце. Там, возле трона, в толпе других придворных – особая камерная жизнь. И кому-то не терпится туда попасть. Когда образуется вакансия, среди состоящих начинают выбирать такого. Большинству менять жизнь не хочется, но несколько оголтелых принимаются драться за место. Судя по словам Раевского, наш покойник этот конкурс выиграл. И вот мое предположение: а не перешел ли он при этом дорогу другим состоящим? Из числа оголтелых.

– Убийство на заказ? – встрепенулся Валевачев. – Когда мы изучали право, нам говорили, что это чуждый России вид преступления. В Италии их много, во Франции случаются. А в наших палестинах никогда!

– Много знают твои профессора! – фыркнул Лыков. – Был в Петербурге Сашка Офицер, и он любил выполнять подобные заказы. Но его в восемьдесят девятом зарезали, и с тех пор это баловство вроде как прекратилось. Вдруг Снулый решил его возродить? В сыскной такая кличка неизвестна. Видимо, новый человек, раньше его не было.

Губернский секретарь задумался.

– Честно говоря, не убедили вы меня, Алексей Николаевич. Но если правы… тогда надо заходить с двух сторон.

– Верно. Ищем и Снулого, и его заказчика.

– Заказчик – кто-то из состоящих в должности?

– По моей версии – да.

– Так их не очень и много! – повеселел Юрий.

Лыков развернул адрес-календарь за прошлый год.

– Сейчас сочтем. Церемониймейстеров было восемь, из них барон Будберг по весне умер. И освободил таким образом место.

– А сколько состоящих в должности?

– Таких чуть больше. Они же хлеба не просят! К Экспедиции церемониальных дел приписано состоящих двенадцать человек. Из них мы исключаем пятерых.

– Это почему же? – набычился Валевачев.

– Думаешь, чем больше – тем лучше? Эх, молодежь-холостежь… В тех шестерых, кто остался, десять раз заблудишься!

– Но почему пятерых сразу убрали? Объясните по-человечески.

– Потому что они живут и служат в провинции. А придворное звание получили в награду и навряд ли рвутся в штат. Вот, погляди. Князь Щербатов – подольский уездный предводитель дворянства, граф Гендриков – волочанский, а надворный советник Дурасов – пронский. Есть еще князь Васильчиков, тот вообще губернский предводитель в Новгороде. И последний – Леонтьев, вице-губернатор Уральской области. Зачем им убивать нашего парня?

– Пусть так, – согласился Валевачев. – Трудно представить, что граф Гендриков приехал из Волочанска, разыскал Снулого, дал ему денег за устранение Дашевского и вернулся домой… Но петербургские состоящие тогда все под подозрением! Их, вы сказали, семеро?