Выжить, чтобы умереть Герритсен Тесс

Той ночью Мауре не удалось крепко заснуть.

Вероятно, дело было в незнакомой постели, а может, всему виной здешняя тишь, такая глубокая, что, казалось, сама ночь, ожидая чего-то, затаила дыхание. Когда она проснулась в третий раз, уже взошла луна; она светила прямо в ее окно. Маура не стала задергивать шторы, чтобы впустить свежий воздух, и теперь ей пришлось выбраться из кровати, чтобы с помощью штор отгородиться от света. Задержавшись у окна, она поглядела на раскинувшийся внизу сад. Он тонул в лунном сиянии; каменные статуи светились, словно призраки.

«Неужели одна из них только что пошевелилась?» — не поверила своим глазам Маура.

Она стояла, вцепившись в занавески, и пристально глядела на статуи, которые напоминали шахматные фигуры в окружении стриженых кустов. На фоне этого призрачного пейзажа двигалась тонкая фигурка с длинными серебристыми волосами и изящными, как у нимфы, конечностями. По саду прогуливалась девочка.

По коридору, прямо мимо ее двери, заскрипели шаги. До Мауры донеслись мужские голоса.

…мы пока не уверены, реальна ли угроза, однако доктор Уэлли- вер, похоже, убеждена в этом.

Судя по всему, полиция контролирует ситуацию. Нам остается только наблюдать и ждать.

«Я знаю этот голос», — подумала Маура. Она натянула халат и открыла дверь.

Энтони! — позвала доктор Айлз.

Энтони Сансоне повернулся к ней лицом. Весь в черном, он стоял рядом с Готфридом Баумом, который был куда ниже него; в слабоосвещенном коридоре Сансоне казался жутковатой, почти зловещей фигурой. Маура обратила внимание на его помятую одежду, усталые глаза и поняла: путешествие было долгим.

Простите, если я разбудил вас, Маура, — извинился он.

А я и не знала, что вы собираетесь приехать в школу.

Мне необходимо решить несколько вопросов.

Сансоне улыбнулся, но усталая улыбка не коснулась его глаз. В коридоре чувствовалось напряжение, которое настораживало Ма- уру. Его можно было заметить по лицу Готфрида Баума и по холодной отстраненности, с которой Сансоне обратился к доктору Айлз. Он никогда не был открытым, приветливым человеком, и Маура порой даже задумывалась: а вдруг он ее терпеть не может? Сегодня скрытность Сансоне казалась совершенно непробиваемой.

Мне нужно поговорить с вами, — сказала она. — Насчет Джулиана.

Разумеется. Может быть, утром? Я пробуду здесь до вечера.

Вы приехали так ненадолго?

Он пожал плечами, словно извиняясь.

Я бы с радостью пробыл здесь дольше. Но свои опасения вы всегда можете обсудить с Готфридом.

У вас есть какие-то опасения, доктор Айлз? — удивился Готф- рид.

Да, есть. Они касаются того, почему Джулиан оказался здесь. Ведь «Вечерня» не просто интернат и не просто пансион, верно?

Маура заметила, что мужчины переглянулись.

Эту тему лучше оставить до завтра, — решил Сансоне.

Мне очень нужно обсудить ее. Пока вы снова не исчезли.

Мы обсудим ее, обещаю. — Он отрывисто кивнул. — Доброй ночи, Маура.

Озадаченная его отстраненностью, Маура закрыла дверь. В последний раз они беседовали всего два месяца назад, когда он привез Джулиана к ней домой на каникулы. Они немного постояли на веранде, улыбнулись друг другу, и, казалось, Сансоне не хотел уезжать. «А может, мне просто показалось? — засомневалась Маура. — Разве я когда-нибудь разбиралась в мужчинах?»

Список ее свершений на этом поприще выглядел печально. Последние два года она никак не могла выпутаться из отношений с недоступным для нее человеком; Маура знала, что эта история плохо кончится, но, словно наркоманка, была не в силах устоять. К этому, собственно, и сводится влюбленность — к тому, что мозг подвергается воздействию наркотиков. Адреналина и дофамина, окситоцина и серотонина. Гормональное бешенство, воспетое поэтами.

«Клянусь, на этот раз я буду умнее», — заключила Маура.

Она вернулась к окну, чтобы задвинуть занавески и отрезать лунный свет, еще один известный источник безумия, прославляемый теми же самыми безмозглыми поэтами. Только потянувшись к занавескам, она вспомнила о фигуре, которую приметила раньше. Бросив пристальный взгляд в сад, Маура увидела статуи на фоне серебристого пейзажа, состоявшего из теней и лунного света. Никакого движения там не было.

Девочка исчезла.

«А была ли она там?» — задумалась Маура следующим утром, выглянув в то же самое окно и увидев садовника; он сидел на корточках, сжимая в руке садовые ножницы. Громко и с удовольствием закукарекал петух, провозглашая свои полномочия. Утро казалось совершенно обычным — светило солнце, снова и снова кричал петух. А вчера ночью под лунным светом все казалось совершенно неземным.

Кто-то постучал в дверь. Это была Лили Соул, которая весело приветствовала ее словами:

Доброе утро! Мы собираемся в антикварном зале. Присоединяйтесь, если хотите.

А что это за собрание?

Оно касается ваших тревог по поводу «Вечерни». Энтони сказал, что у вас есть вопросы, и мы готовы ответить на них. — Лили указала в сторону лестничного колодца. — Это внизу, прямо напротив библиотеки. Там нас ожидает кофе.

Зайдя в антикварный зал, Маура поняла, что ее ожидает нечто большее, чем кофе. По стенам были расставлены стеклянные шкафы, наполненные артефактами — резными фигурками и каменными орудиями труда, наконечниками стрел и костями животных. Пожелтевшие таблички говорили о том, что это старинная коллекция; возможно, она принадлежала еще Сирилу Магнусу. В любое другое время она наверняка постояла бы возле этих сокровищ, но сейчас за массивным дубовым столом уже сидели пять человек, требовавших ее внимания.

Поднявшись со своего стула, Сансоне сказал:

Доброе утро, Маура. Вы уже знакомы с нашим директором, Готфридом Баумом. Рядом с ним госпожа Дюплесси, преподаватель литературы. Наш профессор ботаники, Дэвид Паскантонио. А это доктор Анна Уэлливер, психолог нашей школы. — Жестом он указал на улыбающуюся ширококостную женщину, сидевшую справа от него.

Доктор Уэлливер, на вид шестидесяти с небольшим лет, с непослушной гривой седых кудряшек, в старомодном платье с воротничком-стоечкой, походила на стареющую хиппи.

Прошу вас, доктор Айлз, — проговорил Баум, указывая на кофейник и блюдо с круассанами и джемами, — угощайтесь.

Когда Маура заняла место рядом с директором Баумом, Лили поставила перед ней дымящуюся чашку кофе. Маслянистые круассаны выглядели очень соблазнительно, однако Маура, глотнув кофе, сосредоточила внимание на Сансоне, который глядел на нее с противоположного конца стола.

У вас есть вопросы по поводу нашей школы и студентов, — начал он. — Вот люди, которые могут на них ответить. — Кивком он указал на сидевших за столом компаньонов. — Пожалуйста, Маура, скажите, что вас волнует.

Официоз, не характерный для Энтони, а также вся обстановка — шкафы с диковинками по стенам и малознакомые люди — нервировали ее.

Я полагаю, «Вечерня» не подходит для Джулиана, — так же торжественно произнесла Маура.

Директор Баум удивленно приподнял брови.

Разве он сказал вам, что ему здесь плохо, доктор Айлз?

Нет.

Вы считаете, что ему плохо?

Она немного помолчала.

Нет.

Тогда что же вызывает ваши опасения?

Джулиан рассказывал мне о своих соучениках. Сообщил, что очень у многих родственники умерли насильственной смертью. Верно ли это?

Баум кивнул.

Верно, у многих.

У многих? Или у большинства?

Он примирительно пожал плечами.

У большинства.

Значит, это школа для пострадавших.

Бог мой, не для пострадавших, — возразила доктор Уэлливер. — Нам больше нравится считать их уцелевшими. У них особые потребности. И мы прекрасно знаем, как им помочь.

Вы здесь именно поэтому, доктор Уэлливер? Чтобы заниматься их особыми эмоциональными потребностями?

Доктор Уэлливер наградила ее снисходительной улыбкой.

Во многих школах есть психологи-консультанты.

Но они не берут специалистов в штат.

Верно. — Психолог обвела взглядом своих коллег. — Мы с гордостью можем сказать, что в этом смысле мы уникальны.

Уникальны потому, что специализируетесь на травмированных детях. — Маура оглядела стол. — Точнее, вы их набираете.

Маура, — заговорил Сансоне, — организации, занимающиеся защитой детей по всей стране, отправляют детей к нам, поскольку мы можем предложить то, на что не способны другие школы. Чувство защищенности. Осознание порядка.

И осознание призвания? На самом деле вы ведь это пытаетесь им внушить? — Маура бросила взгляд на лица всех шестерых, сидевших за столом. — Вы члены Общества Мефисто. Верно?

Может быть, не станем менять тему? — предложила доктор Уэлливер. — И сосредоточимся на том, что мы делаем здесь, в «Вечерне»?

Я как раз и говорю о «Вечерне». Ведь вы используете ее, чтобы завербовать солдат для параноидальной миссии вашей организации.

Параноидальной? — Доктор Уэлливер изумленно усмехнулась. — Такой диагноз я вряд ли поставила бы кому-нибудь из сидящих в этом зале.

Общество Мефисто считает, будто зло реально. Вы полагаете, что человечество под ударом и ваша задача защитить его.

Неужели вы считаете, что мы здесь занимаемся этим? Готовим охотников на дьявола? — Уэлливер потрясенно покачала головой. — Поверьте, нашу роль вряд ли можно счесть метафизической. Мы помогаем детям оправиться от насилия и трагедии. Мы организуем их жизненный уклад, даем безопасность и великолепное образование. Мы готовим их к университету или к тому, чего они сами хотят достичь. Вчера вы были на занятии у профессора Паскантонио. И видели, как заинтересованы были студенты, даже таким предметом, как ботаника.

Профессор показывал им ядовитые растения.

Именно поэтому они и проявляли любопытство, — заметил Паскантонио.

Потому что подтекст — убийство? Какими растениями можно умертвить.

Это ваше толкование. Другие посчитали бы это занятие уроком безопасности. Как узнать то, что может принести вред, и избежать этого.

Что еще вы здесь преподаете? Баллистику? Криминалистику?

Паскантонио пожал плечами.

На уроке физики все это вполне уместно. Почему это вызывает у вас возражения?

Я возражаю, потому как вы используете детей, чтобы удовлетворить собственные интересы.

В борьбе против насилия? Против зла, которое человек причиняет человеку? — Паскантонио фыркнул. — Вы говорите так, будто мы насильно даем им наркотики и готовим бандитов.

Мы помогаем им оправиться, доктор Айлз, — проговорила Лили. — Мы знаем, что такое пострадать от преступления. Мы помогаем им найти смысл в боли. Такой же, какой находим сами.

«Мы знаем, что это такое», — сказала она. Да, Лили Соул действительно знает: всех ее родных убили. И Сансоне тоже потерял отца в результате убийства.

Глядя на лица всех шестерых собравшихся здесь людей, Маура ощутила холодную волну догадки.

Каждый из вас потерял кого-то, — поняла она.

Готфрид печально кивнул.

Жену, — пояснил он. — Вооруженное ограбление в Берлине.

Сестру, — подхватила госпожа Дюплесси. — Ее изнасиловали и задушили в Детройте.

Мужа, — склонив голову, тихо произнесла доктор Уэлливер. — Его похитили и убили в Буэнос-Айресе.

Маура повернулась к Паскантонио, но тот молча смотрел в стол. Он не ответил на вопрос, но в этом не было необходимости. Ответ был написан у него на лице. Внезапно Маура вспомнила о своей сестре-близняшке, убитой всего несколько лет назад. И вдруг поняла: «Я ведь тоже принадлежу к их кругу. Оплакиваю родственницу, погибшую насильственной смертью».

Мы понимаем этих детей, — продолжила доктор Уэлливер. — Именно поэтому «Вечерня» — лучшее место для них. А может быть, единственное. Все мы похожи. Мы одна семья.

Пострадавших.

Не пострадавших. Мы смогли выжить.

Пусть ваши студенты сумели выжить, — ответила Маура. — Однако прежде всего — они просто дети. И не способны сделать самостоятельный выбор. Не способны возразить.

Возразить — против чего? — удивилась доктор Уэлливер.

Против вступления в вашу армию. Вы ведь так о себе думаете — как об армии праведников. Собираете травмированных и превращаете их в воинов.

Мы воспитываем детей. Учим, как отвести от себя беды.

Нет, вы держите их там, где они никогда не смогут забыть о своих бедах. Окружая их другими пострадавшими, вы отбираете у них возможность увидеть мир таким, каким его видят обычные дети. Вместо света они видят тьму. Они видят зло.

Потому что оно существует. Зло, — прошептал Паскантонио. Он сидел на своем стуле, сгорбившись и по-прежнему не поднимая головы. — Доказательства они получают из собственного опыта. Они просто видят то, что, как им уже известно, существует. — Медленно подняв голову, профессор посмотрел на Мауру очень светлыми влажными глазами. — Точно так же, как и вы.

Нет, — возразила она. — То, что я вижу по работе, — результат насилия. А то, что вы называете злом, — всего-навсего философский термин.

Называйте, как хотите. Эти дети знают правду. Она прожгла след в их памяти.

Мы обеспечиваем их знаниями и навыками, с помощью которых можно изменить этот мир, — разумно проговорил Готфрид. — Мы вдохновляем их на действия, точно так же, как другие частные школы. В военных академиях обучают дисциплине. В религиозных школах — набожности. В колледжах делают упор на науку.

А в «Вечерне»?

Мы учим сопротивляемости, доктор Айлз, — ответил Готфрид.

Маура обвела взглядом стол, всех этих миссионеров. А завербованы ими травмированные и уязвимые, дети, у которых не было выбора.

Она поднялась с места.

Джулиану это не подходит, Я найду для него другую школу.

Боюсь, вы не можете принимать такие решения, — возразила доктор Уэлливер. — У вас нет официального опекунства над мальчиком.

Я буду ходатайствовать перед властями штата Вайоминг.

Насколько я понимаю, вы имели такую возможность полгода назад. И отказались от нее.

Потому как считала, что эта школа подходит для него.

Это место действительно подходит ему, Маура, — вмешался Сансоне. — Будет ошибкой забрать его из «Вечерни». И вы об этом пожалеете.

Неужели в его голосе послышалось предостережение? Маура попыталась догадаться по лицу Энтони, но, как и прежде, не сумела.

Это зависит от Джулиана, вы так не думаете? — проговорила доктор Уэлливер.

Да, разумеется, — согласилась Маура. — Но я обязательно расскажу ему, что именно думаю обо всем этом.

Тогда я посоветовала бы вам немного подождать, чтобы понять, чем мы здесь все-таки занимаемся.

Я уже понимаю.

Вы только вчера приехали сюда, доктор Айлз, — возразила Лили. — Вы не видели того, что мы можем предложить детям. Вы не гуляли в нашем лесу, не осматривали конюшню и ферму, не наблюдали за тем, каким навыкам здесь обучаются. От стрельбы из лука и выращивания собственной еды до выживания в условиях дикой природы. Я знаю, вы ученая. А раз так, разве вы не должны в своих суждениях основываться на фактах, а не на эмоциях?

Этот вопрос остановил Мауру, потому что Лили сказала правду. Она еще не изучила «Вечерню». Она понятия не имела, найдется ли для Джулиана заведение лучше этого.

Дайте нам шанс, — попросила Лили. — Не торопитесь, познакомьтесь с нашими студентами, и вы поймете, почему «Вечерня» — то самое место, где им могут помочь. Для примера — мы только что приняли двух новеньких. Оба выжили в двух разных массовых убийствах. Сначала умертвили их настоящих родителей, а затем — приемных. Можете представить, насколько глубоки их травмы, если они дважды осиротели и дважды выжили во время убийств? — Лили покачала головой. — Я не знаю школу, в которой их боль поняли бы так же хорошо, как у нас.

«Дважды осиротели. Дважды выжили», — мысленно повторила Маура.

А эти дети, — тихо спросила Маура, — кто они?

Имена не имеют значения, — ответила доктор Уэлливер. — Значение имеет лишь то, что им необходима «Вечерня».

Я хочу знать, кто они.

Настойчивое требование Мауры, похоже, очень удивило преподавателей. Ненадолго в зале повисло молчание, а затем Лили спросила:

Почему их имена имеют для вас значение?

Вы сказали, их двое.

Девочка и мальчик.

И их дела связаны?

Нет, Уилл приехал из Нью-Гэмпшира. А Клэр — из Итаки, штат Нью-Йорк. Почему вы спрашиваете?

Потому что совсем недавно я провела вскрытия членов одной семьи из Бостона, убитых в результате вторжения в их дом. Выжил всего лишь один человек — приемный сын. Мальчик четырнадцати лет. Мальчик, осиротевший два года назад, когда убили всю его семью. — Доктор Айлз окинула взглядом потрясенные лица людей, сидевших за столом. — Он точно такой же, как двое ваших студентов. Дважды осиротел. Дважды выжил.

10

Для встречи заведение было весьма странным.

Джейн остановилась на тротуаре, разглядывая затемненные окна; на них, поверх изображения пышногрудой женщины в шароварах, по трафарету золотыми, как бы рваными буквами было выведено: «Арабские ночи». Дверь внезапно открылась, и из нее, споткнувшись, вышел мужчина. Он немножко покачался, щурясь на дневном свете, затем нетвердым шагом двинулся по улице, распространяя позади себя кисловатый запах выпивки.

Когда Джейн вошла в заведение, ей в нос ударил еще более сильный спиртной дух. Внутри царила полутьма, так что Риццоли едва различила силуэты двух сгорбившихся у барной стойки мужчин, потягивавших свои напитки. Обитые бархатом диванчики возле столов украшали безвкусные разноцветные подушки и верблюжьи колокольчики, и Джейн уже ожидала увидеть позвякивающую девушку, исполняющую танец живота, с коктейлями на подносе.

Налить вам что-нибудь, мисс? — выкрикнул ей бармен, и двое посетителей, резко обернувшись, уставились на Риццоли.

Я пришла на встречу, — ответила она.

Думаю, вам нужен вон тот парень, за дальним столиком.

Я здесь, Джейн! — крикнул чей-то голос.

Она кивнула бармену и отправилась к дальнему столику, за которым, утопая в пухлых бархатных подушках, сидел ее отец. Перед ним на столе стоял бокал с жидкостью, напоминавшей виски. Еще и пяти- то не было, а он уже пил. Такого Джейн раньше не видела. Впрочем, последнее время Фрэнк Риццоли делал много такого, на что, как полагала Джейн, до этого он не был способен.

Например, ушел от жены.

Джейн скользнула на диванчик напротив отца и чихнула, устраиваясь на пыльном бархате.

Какого черта мы встречаемся здесь, пап? — поинтересовалась она.

Здесь тихо. Удобно разговаривать.

Это здесь ты зависаешь?

Последнее время — да. Хочешь выпить?

Нет. — Джейн поглядела на стоявший перед ним бокал. — И что это за ерунда?

Виски.

Нет, я имею в виду — что это за ерунда с выпивкой до пяти часов?

А кто, черт возьми, выдумал это правило? Что такого волшебного в этом времени — пять часов? И потом, ты ведь знаешь, как в песне поется. Всегда есть место, где пять часов. Умный мужик, этот Джимми Баффетт.

А разве ты не должен быть на работе?

Я сказал им, что заболел. Так что подай на меня в суд. — Фрэнк глотнул виски, но удовольствия, видимо, не получил и поставил бокал на место. — Ты не слишком-то много со мной разговариваешь последнее время. Обидно это.

Я перестала тебя узнавать.

Я твой отец. Это нельзя изменить.

Да, но тебя будто подменили. Ты делаешь то, что мой папа — мой прежний папа — никогда не сделал бы.

Фрэнк вздохнул.

Безумие.

Вот это, пожалуй, правильно.

Нет, именно так. Похотливое безумие. Гребаные гормоны.

Мой прежний папа никогда так не выражался.

Твой прежний папа теперь сильно поумнел.

Неужели? — Джейн откинулась на спинку диванчика, и от пыли, поднявшейся с бархатной обивки, у нее запершило в горле. — Именно поэтому ты хочешь снова общаться со мной?

Я никогда не обрывал отношений. Это сделала ты.

Трудно их поддерживать, когда ты живешь с другой женщиной. Бывало, что ты и не звонил вовсе, даже раз в неделю. Чтобы справиться хотя бы о ком-то из нас.

Я не осмеливался. Ты слишком разозлилась на меня. И приняла мамину сторону.

Ты станешь винить меня за это?

У тебя двое родителей, Джейн.

Но один из них ушел. Разбил маме сердце и сбежал со шлюшкой.

Сдается мне, что твоя мама вовсе не так уж переживала.

Знаешь, сколько месяцев она мучилась, прежде чем дойти до нынешней ситуации? Сколько ночей напролет она проплакала? Пока ты тусовался с этой не-пойми-кем, мама силилась постичь, как ей прожить в одиночку. И она поняла. Надо отдать ей должное: мама приземлилась на лапы и прекрасно себя чувствует. Можно сказать, отлично.

Казалось, эти слова прозвучали для отца как удар, будто бы Джейн в самом деле обрушила на него кулак. Даже в полумраке этого кок- тейльного зала было заметно, как сморщилось его лицо, как опустились плечи. Фрэнк уронил голову на руки, и Джейн услышала нечто похожее на рыдание.

Пап? Папа!

Ты должна остановить ее. Она не может выйти за этого мужчину, не может.

Папа, я… — Джейн посмотрела вниз, на мобильный, который вибрировал у нее на поясе. Быстро глянув на дисплей, она поняла, что звонят откуда-то из Мэна, номер незнакомый. Она подождала, пока сработает автоответчик, и снова переключила внимание на отца. — Папа, что происходит?

Это была ошибка. Если бы я мог повернуть время вспять…

А я думала, ты помолвлен с этой, как ее…

Он сделал глубокий вдох.

Сэнди разорвала помолвку. И выкинула меня вон.

Джейн не произнесла ни слова. Некоторое время слышались лишь позвякивание кубиков льда и потрясывание шейкеров в баре.

Не поднимая головы, Фрэнк пробормотал куда-то себе в грудь:

Я живу в дешевой гостинице, тут, за углом. Поэтому и попросил тебя о встрече в этом месте, ведь теперь я здесь и зависаю. — Он изумленно усмехнулся. — В гребаной коктейльной «Арабские ночи»!

Что у вас произошло?

Он поднял голову и посмотрел в глаза дочери.

Просто жизнь. Скука. Не знаю. Она сказала, что я за ней не поспеваю. Будто бы я веду себя как старый пердун, которому каждый вечер подавай готовый ужин, а она должна быть служанкой.

Возможно, ты наконец оценил маму.

Ну, да, никто не сможет превзойти маму в готовке, это, черт возьми, правда. Так что, вероятно, я действительно был неправ, ожидая, что Сэнди будет ей соответствовать. Но, понимаешь, не стоило сыпать соль на рану. Называть меня старым.

Ай! Наверное, это больно.

Мне всего-то шестьдесят два! Оттого, что она лишь на четырнадцать лет младше, Сэнди не становится юной девицей. Но именно таким она меня считает, слишком старым для нее. Слишком старым и потому ненужным… — Фрэнк снова уронил голову на руки.

Похоть угасает, а потом ты видишь своего нового восхитительного любовника при ярком дневном свете. Видимо, Сэнди Хаффинггон проснулась как-то утром, поглядела на Фрэнка Риццоли и заметила морщины на его лице, обвисшие щеки. Когда гормоны улеглись, ей остался шестидесятидвухлетний старик, дряхлеющий и лысеющий. Она подцепила чужого мужа, а теперь ей захотелось выкинуть добычу.

Ты должна помочь мне, — проговорил он.

Тебе нужны деньги, папа?

Фрэнк резко вскинул голову.

Нет, об этом я не прошу! У меня есть работа — зачем мне нужны твои деньги?

Тогда что же тебе нужно?

Мне нужно, чтобы ты поговорила с мамой. Сказала ей, что я жалею.

Она должна услышать это от тебя.

Я пытался сказать ей, но она не захотела выслушать меня.

Джейн вздохнула.

Хорошо, хорошо, я скажу ей.

И… и спроси у нее, когда я смогу вернуться домой.

Страницы: «« « 12345678 » ... »»