Тревожное эхо пустыни Володарская Ольга

– Перегореть боишься?

– Что-то вроде этого. Дядька Ибрагим, а ты свой рассказ на камеру повторишь? – Тот покачал головой. – Лицо замажем, голос изменим.

– Нет, сынок. Меня не впутывай. Моя хата всегда с краю была, поэтому и выжил.

– Понял тебя.

– Но, если узнаешь что-то, уважь, расскажи.

Он пообещал и показать тоже.

Выйдя из ресторана, Димон набрал одного давнего приятеля. Вместе работали на Центральном телевидении. И ушли оттуда почти одновременно. Димон по своей воле, приятеля попросили. Уволить хотели, да побоялись. Он монтажером работал, а развлекался взломом баз, декодированием, созданием вирусных программ. Как-то встроил в репортаж двадцать пятый кадр с призывом к митингу. После этого и хотели погнать поганой метлой, но приятель намекнул начальству на то, что имеет компромат на всех, включая генерального, и сольет его в Сеть. Решили расстаться с монтажером мирно. Еще и премию квартальную выдали.

Сейчас приятель обитал на Кипре. Сидел на вилле, играл в «Доту». Зарабатывал этим большие деньги. Ради прикола иногда взламывал базы. Димон надеялся, что он сделает это и для него.

Приятель не отказал. И уже утром Правдин получил данные обо всех служащих части № 1122. В том числе переведенных в другую, погибших, пропавших без вести. Женщин среди них было немного. И все же полтора десятка. Имя одной Димон узнал, уж очень оно было красивое – Лаура. Об этой девушке он слышал от командира мотострелковой роты Петрухи. Девушка работала в штабе, и офицер был в нее влюблен. Платонически, поскольку на гражданке его ждала жена. По словам Петрухи, чувства не прошли и через тридцать пять лет, и он на каждый день рождения Лауры отправлял ей посылкой коробку любимых конфет «Красный мак». А в ответ получал открытку с благодарностью.

Жила Лаура в Подмосковье, и Правдин отправился к ней в гости. Решил лично поговорить, а не по телефону. Заодно воздухом подышать.

Женщина встретила его приветливо. Усадила на диван, налила чаю. Димон объяснил, зачем приехал. Лаура выслушала, после чего достала из серванта фотоальбом.

– Есть общий снимок, – сказала она. – На нем все мы, девчонки-служащие в части. Вот это я, – указала на самую красивую. У Петрухи губа была не дура. – Дина, Маша, Зульфия и Фима. Скорее всего, вам нужна последняя.

Димон сверился со списком. Была в нем Серафима Сивохина. Секретарь-машинистка.

– Она любила ходить в музей Ахмеда-хана Дури. Учила пушту, чтобы читать стихи в оригинале. Но никакой татуировки у нее не было. По крайней мере, на тот момент. – И указала на дату: «24 апреля 1984 г.». – Мы вместе всего четыре месяца прослужили. Мой годовой контракт истекал, я продлевать его не стала. Вернулась домой.

– С подругами поддерживали связь?

– У меня были натянутые отношения с остальными девушками.

– Завидовали вам, красавице, да?

– Они считали меня любимицей начальника части, – нейтрально ответила Лаура. Она еще и не гордячка! Просто прелесть, а не женщина. – Козни строили. Я поэтому не осталась в армии. В остальном служба мне нравилась. Но тогда и спокойно у нас было. Мы же штабные, нас перебрасывали. Карагыш был третьим местом дислокации. И самым милым. Потом начались обстрелы, нападения, даже бомбежки.

– Какой Фима вам запомнилась? – Он переводил взгляд с фото из архива на то, что лежало перед ним. Прав был дядька Ибрагим, лицо никакое. Если на документах все примерно одинаковые, то на любительских кадрах люди показывали свою индивидуальность. Кто улыбку, кто прищур, кто, если о девушках говорить, фирменную прическу, макияж. А Фима и на общем снимке безликая. Остальные позируют, одна руки за голову закинула, будто потягивается, другая цветочек кокетливо за ушко заправила, третья восточную танцовщицу изображает, Лаура держит веер из сложенной гармошкой газеты. И только Фима стоит истуканом. И без улыбки смотрит пустыми глазами в объектив.

– Она была скромной, спокойной, трудолюбивой.

– Черти в этом тихом омуте водились?

Лаура задумалась.

– Она подбросила в мои кеды кусок стекла.

– Зачем?

– У нас в части проводились «Веселые старты». Знаете, что это?

– Конечно. Это командные соревнования. Бег, прыжки, эстафета.

– А я думала, молодежь уже и не помнит… – Она перевернула страницу альбома. На фото, что предстало перед глазами Димона, была красавица Лаура с кубком, наполненным конфетками. – Это приз за конкурс капитанов. Ими всегда делали нас, девочек. В команде парни, а во главе представительница слабого пола. Я спортивная была, поэтому во всех конкурсах выигрывала. Зная, как я люблю конфеты «Красный мак», ребята наполняли ими кубок. Но Фима захотела подвинуть меня. Поэтому воспользовалась запрещенным приемом.

– Это точно была она? Может, остальные завистницы?

– Намедни она стакан разбила. Осколки собрала, но не все выкинула.

– Созналась?

– Нет. Но и оправдываться не стала. Просто сказала: «Это не я!»

– Фима сделала это, чтобы расположение девчонок заслужить?

– Она со всеми ладила. С одной, поварихой Диной, тесно дружила.

– Значит, вас на место поставить вздумала? Или лучше сказать, свергнуть?

– А может, просто захотела вкусных конфеток? Она любила сладенькое, а нас особо не баловали шоколадом. «Школьные» и «Батончики», кусковой сахар, вот и все лакомства. А тут «Красный мак». И бонусом – победа и дальнейшее расположение девочек. – Она заметила удивление на его лице и рассмеялась. – Чему вы поражаетесь? В женских коллективах и не то бывает. В обычных НИИ, паспортных столах, сберкассах сотрудницы такие диверсии устраивают, что стекляшка в обуви – это детская шалость.

– Еще вопрос. Фима хорошо стреляла?

– Неплохо. Как и мы все. Нас учили этому. Даже машинистки и поварихи на войне должны уметь управляться с оружием. – Лаура развернула конфету «Красный мак». Правдин привез подарочный пакет, чтоб не с пустыми руками. – Не те стали, – констатировала она, откусив. – Я вам нисколько не помогла, да?

– Напротив. Теперь я знаю, кого искать.

– Почему вы ею заинтересовались?

– Есть вероятность того, что эта круглолицая деревенская девчушка превратилась в безжалостную убийцу Фатиму. – Правдин попросил разрешения отсканировать на телефон групповой снимок из альбома. – Но я смотрю на нее и удивляюсь, как эта пышка могла воевать наравне с мужчинами? И выжить, когда здоровенные горцы гибли пачками?

– Фима была спортивной и очень выносливой. Она могла меня одолеть в капитанском конкурсе и без запрещенных приемов, но решила не рисковать.

На этом они беседу закончили. Димон отправился на ЖД станцию.

Приехал он в поселок на электричке, на ней же намеревался возвращаться в город. В Москве он не имел машины. Передвигался на метро, ночами брал такси. При необходимости арендовал авто. Друзья-приятели подтрунивали над ним. А некоторые поражались. Сосед, с которым Димон смотрел футбол под пивко, узнав, что тот собирается за город на электричке, ужаснулся:

– Ты чего, как чмошник поедешь? Давай подброшу, у меня завтра выходной.

– Нет, спасибо. Я люблю электрички.

– Португальские и испанские? Кататься от Барсы до Бланеса? Ты в наших давно ездил?

– А ты?

– Моя нога уже лет десять не ступала на заплеванный пол тамбура.

– Сейчас нормальные пригородные поезда ходят. Там чисто, спокойно, есть туалеты и даже кондиционеры. Прикинь? Как в Португалии.

– Не гони!

– Хочешь, завтра вместе прокатимся? У тебя как раз выходной.

Сосед, естественно, отказался. А Димон с удовольствием прокатился по железной дороге. Он рассматривал пассажиров и пейзажи за окном. На обратном же пути таращился в планшет. Судя по данным, Серафима Сивохина через полгода была переведена в другую часть. По собственному желанию. Оно показалось Правдину странным, поскольку девушка захотела стать санитаркой. Сидела себе в штабе, печатала, участвовала в «Веселых стартах», в музей ходила и вдруг решила стать членом медбригады при десантно-штурмовом батальоне. Это настоящая война. Санитарки в ней наравне с бойцами участвуют. Они раненых с поля боя выносят, рискуя жизнями.

Что же такое случилось с Фимой, что она сбежала из штаба на передовую? Или за кем-то туда отправилась?

Правдин опять изучил списки. В них ответов не нашел. Нужно отыскать еще кого-то, кто лично был знаком с Серафимой, но уже из части № 5140. Там она прослужила еще меньше, три месяца. Но за это время приняла участие в нескольких боях, спасла много жизней. Санитарка Сивохина прекрасно зарекомендовала себя, о чем свидетельствуют записи в ее личном деле.

Фима пропала после крупного боя с отрядом моджахедов полевого командира Мухтара. Она и еще несколько человек. Предположительно, они попали в плен. Тела четверых были найдены. А две женщины так и остались в списках «пропавшие без вести». Раиса Гарипова и Серафима Сивохина.

– Марк, помогай, – выпалил Димон в трубку, снова связавшись с другом-хакером.

– Нужна еще информация?

– Да. По Серафиме Сивохиной 1964 года рождения. – Он продиктовал остальные данные из личного дела. – Все, что есть, найди.

– Это все?

– Нет. Мне нужны имена тех, кто служил вместе с ней в части № 5140.

– Во всей?

– Да, – неуверенно протянул Димон. Он не представлял, сколько это народу. Как выяснилось, он очень мало знал об афганской войне. – Может, какая-то программа есть?

– Напишу, это не проблема. Но я пока ничего не понял из твоего лепета.

– Сейчас все расскажу…

Не успел Правдин домой зайти и накормить Хорхе, как позвонил Марк. С их разговора прошло два часа.

– Нашел я человечка. Служил в автобригаде шофером. Водил медицинскую машину. В том бою, после которого Серафима пропала, был ранен. После чего отправлен на родину.

– Как зовут?

– Илья Хомяков. Между прочим, подполковник в отставке. Я скинул на почту все его данные. Он жив, но не совсем здоров.

– Все равно нужно встретиться. Где он живет?

– Еще одна хорошая новость – в Сочи. Совместишь полезное с приятным, поработаешь и отдохнешь. В Краснодарском крае сейчас двадцать градусов тепла.

– Надо глянуть билеты.

– Я уже это сделал. Завтра в девять утра из Шереметьево летит «Норд Винд». Места есть.

– Отлично. Как раз успею пристроить кота и собрать походный рюкзак. Спасибо, друг.

– Не за что. Я помогаю тебе, а ты мне.

– А я чем?

– Не даешь заскучать. Собирайся, не буду отвлекать. Завтра созвонимся.

Они попрощались, и Димон уселся за компьютер, чтобы забронировать билет до Сочи.

Димона усадили за стол. Отказываться от обеда он не стал из уважения к хозяевам.

Их было двое. Хома и Абдула. Боевые товарищи. Воины-афганцы… Инвалиды.

Один – слепой колясочник, другой – хромой и контуженный. Но оба дееспособные, сильные духом. Пока Абдула работал, как молодой и здоровый мужик, Хома приготовил обед. Как смог, так и сделал. Овощи и зелень нарезал неаккуратно, что-то просыпал, уронил на пол. Подлива говяжьего гуляша убежала на плиту.

– Водку будешь? – спросил у Димона Илья Хомяков, колясочник.

– Нет, спасибо.

– А я приму пять капель. Абдула, налей.

Тот подошел к холодильнику, открыл его и констатировал:

– Водки нет.

– В летней кухне она. – Они сидели в доме. – Ты спрятал ее от меня. Думаешь, не знаю?

– Нет, ты выпил.

– А ну, дай руку.

– Зачем?

– Дай!

Абдула вложил свою лапищу в маленькую ладошку друга.

– Врешь же!

– Да как ты понимаешь это? – воскликнул Абдула.

– Я тебя, брат, чувствую. Иди за беленькой. Обещаю, напиваться не буду.

Тот, кто по документам был Иваном, вышел из дома. А Хома хихикнул:

– Не понимает, дурак, что я считаю его пульс. Если учащенный, значит, волнуется. А Абдула, когда врет, всегда волнуется. Лгать ему Аллах запрещает.

– Вы давно знакомы?

– Больше тридцати лет. Оказались в Афгане в одно и то же время.

– А служили?

– В разных частях. Абдула был разведчиком, а я так…

– У вас очень высокое звание – подполковник.

– Я крыса тыловая. Нам повышение легче получить, потому в живых чаще остаемся! – И захохотал. Дима хихикнул, поняв, что это шутка. – В Афгане я рядовым был. Простым водилой. Но вернулся уже младшим сержантом. – Димон все об этом знал. Изучал дело Хомякова в полете. – Демобилизовался в звании «старшего». А там пошло-поехало. Не успевал звезды обмывать.

Вернулся Абдула с бутылкой. В ней чуть меньше половины.

Он налил другу водки. Себе и гостю компота из абрикосов.

Чокнулись и принялись за еду. Димон подцепил дольку помидора, отправил ее в рот. Сделал глоток компота. Думал, прокисший, но он оказался свежим, насыщенным. Рискнул испробовать гуляш. Тоже хорошо. Абдула сунул ему кусок хлеба, чтобы Правдин обмакнул его в подливку.

– Очень вкусно, – констатировал он.

– А ты сомневался? – хмыкнул Хома. – Я отлично готовлю. У слепых другие чувства обостряются, и я лучше улавливаю вкус, запах.

– Ты всегда умел кашеварить, – возразил Абдула. – У тебя талант.

– Да, нужно было стать поваром. Был бы сейчас здоровым, толстым, богатым. И наверняка женатым на какой-нибудь молоденькой цыпочке… Но я хотел защищать родину от врагов! – Хома шарахнул кулаком по столу. Посуда на нем подпрыгнула. А Димон подскочил на своем табурете. Только Абдула не шелохнулся. – Идея была во мне. Патриотизм. Огонь. Жажда справедливости.

– Все это в тебе по-прежнему есть, – успокаивающе похлопал друга по плечу Абдула. – В этом никто не сомневается. Ты дай молодому человеку сказать, зачем он пришел.

– Знаю, зачем. Налей-ка мне.

– Нет, вы не знаете, – бросил реплику Димон. Тарелку он отодвинул, а компот решил допить.

– О давно забытой войне хочешь побеседовать, так? Мне же звонили из ветеранского центра, а им из московского. О тебе говорят.

– Меня интересует конкретная личность. Женщина, что служила вместе с вами. Ее звали Серафимой. Вы должны ее помнить. Она санитаркой была при медчасти десантного батальона.

Хома протянул руку, чтобы взять бутылку. Не промахнулся. И ни капли не пролил, наполняя свою стопку.

– Как она выглядела? – спросил он, опрокинув в себя водку.

– Славянская внешность, плотное телосложение. У меня есть фото, но вам, к сожалению, оно не поможет.

– Абдуле покажи.

Правдин достал телефон, открыл скан снимка из альбома Лауры. Друг Хомы глянул на него.

– Обычная девушка. Даже не знаю, как ее описать. Пухленькая, светленькая, круглолицая. Волосы длинные, в косу заплетенные.

– Нет, что-то не припоминаю…

– У нее была на руке татуировка с написанными вязью строками из…

– Стихотворения?

– Точно! – обрадовался Димон.

– Да, была такая девушка. Она обожала какого-то афганского поэта. Постоянно таскала при себе его книгу. Декламировала стихи. Была немного странной. Поэтому наколола на руке не номер части или звезду, как остальные, а слова на пушту. Ее за это могли наказать. Вражеский язык как-никак. Вдруг пропаганда, призыв к убийству?

– Не наказали?

– Не успели. На нас духи напали. Многих тогда убили, кого-то ранили, меня в том числе. А некоторых в плен взяли. Среди них и Серафима была.

– Она в списках пропавших без вести. – Пока Димон ничего нового не услышал, а хотел бы. Зря, что ли, такой путь проделал? Только ради отдыха на море? Но не до него сейчас.

– Убили ее день на третий. А то и раньше. После того как по кругу пустили. Может, и не по одному.