Во сне и наяву Конофальский Борис
Девочка судорожно лезет в рюкзак, но там пустые бутылки, резиновые перчатки, узелок с монетками… Ничего, что может ей помочь. Разве что… Коробочка жестяная. Фикус! Точно. Света раскрывает коробку. Да, он придаст ей сил и быстроты. Она достаёт большой лист растения. О, он, кажется, чуть-чуть подвял. Уже не такой тугой, как тот, которым она пользовалась в прошлый раз. Света начинает быстро скидывать с себя одежду. Куртка, ботинки, штаны, майка — всё летит на пол. Сок фикуса жирный, он напоминает ей по ощущениям детское масло, но это только сначала, а потом, когда кожа впитывает сок, на ней появляется ментоловая свежесть, именно этот «ментол» и придавал ей ощущение лёгкой невесомости, быстроты и силы. Всё, всё до чего могли дотянуться руки, всё было смазано жирным соком удивительного растения. Девочка сразу почувствовала себя лучше, уже и жара не так доставала, и страх, что точил её изнутри, поутих. Девочка уже не надеялась сегодня услыхать так нужный ей голос, она оделась, взяла в руки палку, закинула за плечи рюкзак — вдруг придётся быстренько уходить отсюда — и присела у окна, выглядывала на улицу через жалюзи, потом разглядывала свои синие пальцы. Да, с фикусом ей было заметно легче. Вот только теперь ей очень хотелось есть. Она стала смотреть на потолок и ждать, что будет дальше, в принципе она сейчас даже готова была… подраться с Аглаей.
Глава 36
— Света-а…
«Господи, я, что, зря потратила листок фикуса?». Девочка открывает глаза.
— Света, ты опять вся грязная, — замечает Колька. Он пальцем водит по синей руке старшей сестры.
— Вы умылись? — строго спрашивает она.
— Умылись! — с вызовом кричит ей в лицо братец.
— И зубы почистили! — добавляет Максим.
Ей тоже нужно вставать. За окном ещё не рассвело. На улице дождь, в квартире холодно. Ещё не включили отопление. Раньше вставать утром для неё было целым преодолением — вылезать из-под одеяла в утренний холод. Но сейчас ничего подобного не было.
В ней были и силы, и энергия, чтобы допрыгнуть до потолка. Это всё из-за фикуса. Но перед этим нужно выгнать отсюда братьев.
— Идите обувайтесь.
Они что-то болтали, когда уходили, а девочка вылезла из-под одеяла, вся, вся синяя, в одних трусах, но холода совсем не чувствовала. Почти без разбега, всего с одного шага, легко и просто допрыгнула до потолка. Дотянулась своими фиолетовыми пальцами до старой побелки. Фикус! Фикус — это круто. Вот только есть хочется очень.
— Мартышка, — Виталий Леонидович стоял в нише торгового центра, там, где улица Восстания упирается в Невский, и говорил в телефон. — Ты мне нужен. Через час жду тебя, как всегда.
Он отключил телефон, не стал слушать, что ему отвечали, пусть ноет, что хочет, Роэ не волновали его дела. Этот ушлёпок должен делать то, что ему говорили. Гена Мартынов долгое время был подручным Виталия Леонидовича. Его шнырём. Мартышка всем был обязан Виталию Леонидовичу. Роэ нашёл его на улице, на Литейном, тогда Мартынов был молод, зелен, пил пиво со взрослыми алканами из трёхлитровой банки, воровал, играл в картишки, в те времена таких называли бродягами. Когда Виталий Леонидович его взял к себе, он был расторопен и старателен. Теперь же всякий раз, когда Роэман ему звонил, он начинал что-то ныть про свои дела, про то, что у него своя жизнь и прочее и прочее. Мартышка стал крутым, ну, он так о себе полагал. Стал забывать, гнида, благодаря кому он из уличного босяка превратился в «человека».
А на Невском зонты, зонты. Как всегда, толчея. Туристы. Курьеры со своими коробами. Непрерывный поток машин. Дождик. Петербург. Он любит это место, эту круглосуточную суету. Здесь всегда много женщин. Молодых женщин. Молодые женщины для него всегда символизировали жизнь. А Роэ очень любил жизнь.
У него было время попить кофе и съесть что-нибудь. Но нужно было сделать ещё один звонок. Он пролистал список почти до самого конца: «Уродина». То, что ему было нужно. Включил вызов. Ему ответили так быстро, как будто ждали его звонка. Вернее, не ответили, просто пропали гудки и появился фон помещения, на том конце его слушали. Но ни одного слова ему не сказали и не скажут.
— Выходи через полтора часа, я приеду, отвезу тебя на место.
В ответ тишина. Так было всегда. Он к этому привык и отключил связь. Роэ знал, что на том конце его услышали и поняли.
Теперь можно было и поесть. На пятом этаже торгового комплекса был фуд-корт. Там было много разной еды, еда была не очень, но ему было всё равно, он мог есть самую дрянную пищу. Здоровье позволяло. Ещё он собирался выпить три двойных эспрессо. В общем, собирался получать удовольствие.
Бургер, большая картошка, соусы, большой кусок пиццы, кока-кола в литровом стакане, пиво, пол-литра, хинкали, сет суши с лососем.
Всё это он съел весьма быстро и запивал теперь крепчайшим кофе. Единственное, что его сейчас раздражало, так это то, что здесь нельзя было курить. Но зато, в отличие от ресторанов с официантками, никто ему в тарелки не заглядывал, и он мог съесть столько, сколько хотел. Там сожрать на глазах у какой-то девицы шесть блюд было нельзя. Эти дуры и так удивлялись и шушукались меж собой, что он такой… не толстый, а всегда заказывает себе обеды или ужины из четырёх блюд с десертом.
Виталий Леонидович спускался вниз, ожидая момента, когда он, выйдя на улицу, прикурит сигарету и сделает первую затяжку.
Но он ещё не вышел из парадной, когда телефон в его кармане зазвонил. «Мартышка».
— Да, — говорит Виталий Леонидович.
— Это я, — слышит он в телефоне, — жду на месте.
— Иду, — говорит Роэман.
И пока он не отключил телефон, он услышал ещё слова:
— Роэ, давай побыстрее, я тут ряд перегородил.
«Роэ, давай побыстрее!». Ублюдок охамевший, совсем потерял уважение. Виталий Леонидович выключил телефон, чтобы ненароком не сказать ему пару ласковых. Мартышка, конечно, многому научился там, в Истоке; он вырос, взял себе хорошую территорию, вот теперь и здесь корчит из себя того, кем не является. Конечно, он поставит его на место, никуда Мартын не денется… А если вдруг вздумает корячиться, то…
Виталий Леонидович вышел на улицу и сразу закурил. Дождь не кончился. Улица Восстания всегда битком забита машинами, а тротуары людьми. Метро рядом, Невский тут же — ничего удивительного. Роэман сразу увидел, на чём приехал Мартынов.
«Это просто тупой, понтованный дебил». Роэман всегда говорил Мартышке, что нужно быть скромным, не бросаться в глаза, избегать всяческой показухи, а этот дебил приехал на новеньком, сверкающем «гелендвагене». Сколько такой стоит? Миллионов десять? Больше? Роэ даже и не знал стоимости такой машины. «Да ещё перегородил одну полосу и так забитой улицы! Да, скромный и не бросающийся в глаза дебил!»
Виталий Леонидович быстро просачивается сквозь спешащих под дождём пешеходов и припаркованные автомобили к мигающему аварийкой «гелендвагену». Открывает дверь, лезет на заднее сидение.
— Слушай, Роэ, — Мартынов поворачивается к нему с водительского сидения, — не кури в машине.
«Господи, это просто воплощение моды и понтов, раньше был босяк с трёхлитровой банкой пива, теперь тот же босяк, только на «гелике» и в тряпках с подписями. Клоун без вкуса, но при деньгах».
Виталий Константинович закрывает дверь, не выбросив сигареты, и прямо перед носом Мартынова стряхивает пепел на пол. И произносит тоном, не допускающим возражений:
— Поехали за Иррой.
Но возражения последовали, Мартышка обнаглел настолько, что начал откровенно буреть, он всё так же сидит, обернувшись к Роэ с водительского кресла и говорит:
— Пока сигарету не выкинешь, мы никуда не поедем.
Он серьёзен, крут, он будет настаивать на своих правилах в своей машине. Да, будет… Вот только Виталий Константинович левой рукой без размаха, но очень сильно, самыми костяшками, бьёт его в нос. Голова у Мартышки отлетела назад. Капли крови по всему молочному салону, даже на потолок попали. Он хватается за нос, кровь ручьями, прямо через пальцы, на одежду, на дорогую обивку, в глазах Мартынова удивление, переходящее в ненависть:
— Да ты охерел, урод?
Кажется, он собирается драться с Роэ, да, Гена заматерел, и там, в Истоке, и тут, набрал силы, но Роэ не боится, во-первых, у него хватит сил выдавить этой дешёвке глаза, ну, во всяком случае, тут, а вторых…. Он смеётся и выпускает Мартынову в лицо струю дыма, и говорит спокойно:
— Ко мне приходила Бледная, сказала найти червя, — Роэ с удовольствием наблюдает, как меняется взгляд Мартынова, — так что давай, отверни от меня своё разбитое рыло, и езжай на Набережную Карповки. Ирра уже ждёт нас.
Мартынов думает, кровь заливает его одежду, он всё ещё смотрит на Роэ с ненавистью, но это уже ненависть бессильная. А Виталий Леонидович его добивает, снова пускает в морду ему струю дыма, снова усмехается и предлагает:
— Ну, давай, гавкни что-нибудь, гавкни. Ну? Нет? Нечего сказать по существу? Тогда отворачивай своё тупое рыло и давай, крути руль.
— Мог бы сразу сказать, что дело важное, а не бить, — наконец произносит Мартышка, он достаёт из кармана платок, — «Ну хоть платком стал пользоваться, а не рукавом», — вытирает лицо и ещё липкими от крови руками берётся за руль.
— А в торец ты получил не за то, что быковал, — вдруг говорит Роэман. Он доволен тем, как всё сложилось.
— А за что? — спрашивает Мартынов.
— Просто уродам, занимающим один ряд движения из двух, ну, потому что им срочно «надо» остановиться, всегда хочется дать в рыло.
Гена Мартынов молчит, смотрит на него через зеркало заднего вида и выезжает на светофор перед Невским проспектом.
Уродина. Уже день перевалил за полдень, долго ехали, из-за дождя пробки по всему городу. Девочка лет одиннадцати, может, двенадцати, стояла у дороги, в какой-то старой кофте, платье, колготках, сандалиях и со старым грязным медведем в руках.
Она вся мокрая от дождя.
— Или сюда, — кричит ей Роэ, открыв дверь машины.
Она, шлёпая мокрой обувью по мокрому асфальту, идёт к нему, влезает на сиденье рядом с ним. Вся мокрая, вся. Так и плюхается на молочную кожу дивана. Кидает своего грязного медведя рядом. Дверь не закрывает. Мартышка опять глядит зло, всё ещё жалеет свою машину. Полудурок. Роэ тянется через девочку, закрывает дверь и говорит:
— На Московский. До парка.
Машина тронулась и быстро влилась в общи поток.
Виталий Леонидович достаёт следующую сигарету, закуривает:
— Ты вся мокрая, ты, что, всё это время ждала нас?
Он не ждёт, что девочка ему ответит. Она вообще плохо говорит. Не то чтобы плохо, но ей приходится модулировать свой голос, чтобы нормальные люди не пугались его. У неё что-то с нёбом, а еще у неё ужасный лоб, нависающий прямо над носом, она ужасно курноса. Одно слово, уродина. Но Ирра не так проста, как может показаться. Это она тут и сейчас так уродлива, по желанию эта тварь может принимать вид очень миловидной девочки. Ей для этого нужно всего пару минут. Лицо её становится таким милым, что даже старая одежда и вечно грязные волосы не портят общего вида. Заметная грудь, попа, стройные ножки, искусственное личико — и она вполне соблазнительная конфетка для мужчин со специфическими запросами. На самом деле это не простой ребёнок, да и вообще не ребёнок. Это охотник, пола которого Роэ и предположить не мог. Скорее всего, оно было бесполым существом, одной тварью из отвратной семейки уродов. А ему Ирра была нужна, потому что у неё был уникальный нюх. Ирра могла почувствовать запах человека, который прошёл по улице, на которой она оказалась, пару дней назад.
— Червь ходит за Черту. Ты легко найдёшь его, — говорит Роэ, всё знают, что запах гари, которую червь приносит из-за Черты, не перебить ничем.
Девочка смотрит на него неодобрительно из-под своего уродливого лба, а потом костяшкой пальцев стучит по боковому стеклу. Сначала Роэман не понимает этого жеста, а потом, взглянув на стекло, видит, как по нему беспрестанно катятся капли дождя.
«Дождь! Ну конечно! Для поиска по запаху нет ничего хуже дождя». Он кивает понимающе и говорит:
— Это не моя прихоть, это повеление Бледной.
Ирра не собирается с ним спорить: Повеление так повеление. Она молча отворачивается к окну. Роэ смотрит на неё и опять думает, что видок у неё ещё тот, когда она в своём естественном обличии. Так, больше уже не разговаривая, они доехали до пересечения Московского и Благодатной, прямо напротив Университета МЧС. Роэ снова потянулся через девочку, открыл дверь.
— Начни отсюда. Червь входит на юге, может, нам повезёт, и мы найдём его быстро.
Ирра покосилась на него всё так же неодобрительно: быстро найдём по дождю? Ты будешь искать? Посмотрела и вылезла на дождь.
«Ну, дело запустилось». Он был уверен, что рано или поздно Ирра найдет червя. Виталий Леонидович мог ещё кое-кого включить в поиски, но пока этого не требовалось. Он посмотрел на одиноко стоявшую под дождём Ирру и небрежно бросил Мартышке:
— Домой.
Глава 37
На завтрак она съела много, едва остановилась, чтобы не съесть то, что хотела оставить на завтрак папе. На улице дождик, пока отводила близнецов, промокли кроссовки. Стала искать себе одежду и обувь. И ничего. Вся одежда, вся обувь, которую она носила ещё прошлой весной, — всё было ей мало. Светлана полезла в рюкзак. И с волнением достала оттуда пачку денег. Да, это очень приятное чувство — держать в руках столько денег. Но, с другой стороны, ей нужно столько всего купить. В прихожей запищал домофон — папа вернулся. Она делит деньги на неравные части, не считая их, большую часть прячет под матрас, вторую часть в рюкзак. Вскакивает и идёт в прихожую открывать дверь.
До школы добежала, вся промокла. Но всё равно, под эффектом фикуса ни холода, ни усталости не чувствовала. Влетела в класс за пару секунд до звонка, бросила рюкзак на стул.
— Всем привет.
И вдруг в ответ:
— Здарова, Фомина, — кричит ей Мурат Сабаев на весь класс.
И другие пацаны тоже с ней здороваются:
— Здарова, Фома!
Девочка даже растерялась. Когда такое было, чтобы кто-то откликался на её «привет» таким образом? Теперь все одноклассники посмотрели на неё.
— Фомина, ты всё-таки ходишь в солярий? — замечает Люба Бельских.
«В солярий?»
— Да нет. Я просто… Ну…
Люба трясёт головой, закатывает глазки, весь ей вид показывает: Господи, ну что ты тут пытаешься скрыть? Это же очевидно. Впрочем, делай как знаешь.
— Какой солярий, это обычный петербуржский загар конца сентября, — ёрничает Ксюха, самая высокая девочка в классе.
Это странно, раньше на неё внимания никто не обращал, а теперь все здороваются. Это из-за монеты?
Звенит звонок, в класс с хохотом и шумом вваливается пара ребят, и за ними Пахом. И Пахомов, вдруг идёт к её парте, и небрежно кидает свой рюкзак, валится с шумом на стул рядом с нею:
— Здарова, Фома.
Он тянет к ней руку, и поначалу Света даже не понимает, что он от неё хочет, ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять: он здоровается с нею. Девочка аккуратно прикасается к его руке. От Пахомова пахнет сигаретами. Кажется, он никогда не причёсывается. И всегда… грубый:
— Я сейчас пацанам рассказал, как мы вчера барыгу шваркнули, все заценили, как ты ему накатила в табло с носка, — Пахомов смеётся.
«Господи! Какой же он дурак! — Светлана открыла от удивления рот, она старалась об этом не думать, даже не вспоминать. — Ведь это опасное дело, ведь барыга — это… криминал, ну, мафия там всякая, ведь он будет их искать, чтобы отомстить, а этот идиот ещё и хвалится этим, всем про это рассказывает».
Она хотела уже высказать ему, но тут пришла учительница химии, все встали. И Света полезла в рюкзак за тетрадью и ручкой. А весь класс, девочка это чувствовала кожей, смотрел на них. Смотрел и недоумевал: это что такое творится? С чего это первый хулиган и задира школы теперь трётся с этой зачуханной спортсменкой?
А фикус есть фикус. Девочка успела наудивляться. И тому, что Пахом что-то шептал ей весь урок, и тому, что на следующем уроке он опять сел к ней за парту, и тому, что теперь другие пацаны подходили и садилась перед ними, чтобы послушать, как Пахомов рассказывает им про Валяя. В общем, было много удивительного, пока ей в самом начале четвёртого урока не свело мышцы на животе. Это было очень неприятное чувство. Света подняла руку, чтобы отпроситься.
— Фомина, ты чего? — сразу спросил её Пахомов.
— Надо, — коротко бросила она и, получив разрешение, вышла в туалет. А там, как и положено, её начало крутить всю. Разрывать мышцы и сухожилия, но… Эти ощущения были уже не такие острые, как в первый или второй раз. Судороги сворачивали пальцы и руки до плеч уже не так яростно, и длились они намного меньше, и ей уже не было так страшно, как в первые разы. Но всё равно: это было больно.
Просидев в туалете весь урок, переждав самый пик судорог, она на перемене взяла и сбежала из школы.
Всё ещё чувствуя себя неважно, она пошла домой. Именно пошла, несмотря на непрекращающийся мелкий и нудный дождик, так как бежать, когда то и дело крутит мышцы по всему телу, она не могла. А ещё, она начинала уже волноваться по этому поводу, ей зверски хотелось есть. Желудок ещё на третьем уроке начал бурчать, и ей было неудобно из-за сидящего радом Пахомова.
Девочка решила заскочить в приход и поесть со святыми отцами. Нет, она не забыла про то, что у неё в рюкзаке есть несколько тысяч рублей, на которые она могла позволить себе целый пир не только в забегаловке с шавермой, но и в любимом мамином ресторане «Мама Рома», что находился на Московском проспекте недалеко от станции метро Парк Победы. Но, конечно, она не пошла в ресторан, благоразумно полагая, что бесплатно накормят в приходе Чесменской церкви. А деньги можно потратить на более нужные вещи. Ей, например, нужны были хорошие кроссовки и куча всего остального.
Когда машина отъехала, Ирра осталась под дождём одна. Ничего страшного, она привыкла, девочка почти всегда была одна. Даже дома в кругу своей семьи она оставалась одна, сидя в самом темном углу их вонючей и грязной квартиры. Только кошки приходили к ней, ложились и грели её, кошек Ирра любила. А пока она сделала себе лицо, сделала такое, чтобы глупые люди не косились на неё всё время. И пошла к автобусной остановке, на которой сейчас никого не было, так как только что от неё отъехал автобус. Нет, девочка не особо надеялась так сразу взять след. Она просто хотела для начала «разнюхаться», нагнать к пазухам и лобным долям своего странного мозга побольше крови. Она начала понемногу брать воздух. И уже через пару-тройку секунд Ирра могла сказать, кто был на этой остановке пять минут назад.
Молодой мужчина, у него в сумке были ручки для письма, мужчина, который пах побелкой и строительной пеной, у этого были проблемы с зубами, молодой мужчина, что курил вэйп, у него было несвежее бельё, ещё мужчина, который имел дело с машинным маслом, стоял прямо на том месте, где стояла она. Он вообще потливый. Она подошла к лавочке. Тут сидел старый мужчина с гнилью на теле, жрущий пачками мерзкие лекарства, и рядом с ним сидела молодая женщина, разгорячённая желанием, думавшая о совокуплении, и ещё одна молодая была, промокшая, с резким парфюмом, а здесь стояла немолодая женщина с критическими днями. Курящая. Да, всё это она угадывала безошибочно. Запахи были свежие, чёткие. И тут же Ирра выходит под дождь. Вот и всё, нужного запаха нет: машины, урна воняет, прибитая пыль, червяки на клумбах, растения, курьер вёз какую-то еду недавно. И всё…
«Роэ, ублюдок, ты просто глупая жратва, которая ещё не знает об этом, попробуй сам тут поищи. Попробуй найди хоть что-нибудь под этой бесконечно падающей с неба водой».
Да, гарь имеет запах, который не спутать ни с чем. Запах крепкий, стойкий, но даже он не вечен. Тем более в дождь. Ирра редко злилась, но сейчас она была зла. Вместо того, чтобы искать матушке новое сердце, она должна была тут разыскивать червя.
Сколько их было и сколько ещё будет, любой червь рано или поздно будет пойман. «Роэ ублюдок, мог бы и подождать». Она побрела вдоль Московского проспекта в сторону площади Чернышевского, останавливаюсь через каждые сто метров и принюхиваясь.
Дошла кое-как до прихода, вся мокрая вошла внутрь. Обалдеть, как тут пахнет из трапезной.
Молодой священник, имя которого она забывала, встретил её на пороге, поздоровался с ней:
— Здравствуй, чадо. Ты к отцу Серафиму?
— Здравствуйте, отче. Угу, к нему, — кивает Светлана.
— Он у отца Александра, я сейчас позову его, иди пока в трапезную.
В трапезной был один поп и десяток бабушек самых разнообразных, от тех, кто носит платки, до тех, кто красит голову в фиолетовый цвет и носит шляпы. Всех их кормили… Борщом, кажется. Света пожелала всем приятного аппетита и села на самый краешек лавки.
Тут же появился отец Серафим, громкий, весёлый.
— Та-ак, красавицы, чем тут сегодня нас кормят?
— Щами, батюшка, щами, — отвечали ему старушки.
А она сам сразу пошёл к Светлане.
— Здравствуй, дева моя, — Света встала, он обнял её, поцеловал в висок, — ну, чадо богохранимое, как ты? Справляешься?
— Я нормально, — отвечала девочка. — Справляюсь.
— Матушка как? Батюшка? Братья как?
— Мама без изменений, врач приходил недавно, сказал, что хочет попробовать новую рецептуру. Папа работает без выходных, всё, как обычно. Я… Ну, я, как всегда — норм…
— Молишься? — спрашивает поп.
— Молюсь, молюсь, — врёт Светлана. Она уже и забыла, когда молилась.
— Причастится, исповедаться не хочешь?
— Исповедаться? — Света, кажется, удивлена. — Да мне особо и не в чем. На братьев только злюсь… Ну, ещё человека ударила.
— Человека? Женщину? — сразу интересуется отец Серафим.
— Нет-нет. — Светлана машет головой. — Мужика.
— Что? Лез к тебе? Кто таков?
— Ну, бычил, вот я его и ударила… На улице дело было.
— А он тебя не ударил? — интересуется отец Серафим. — Он не хилый был, не пьяный?
— Нет, он был огромный и злой, и я убежала.
— Ну и ладно тогда, если он был больше тебя, то греха в том нет, — священник крестит Светлану, — но ты всё равно не связывайся ни с кем, не забывай — ты единственная опора отцу, на тебе весь ваш дом, ты берегиня.
— Кто? — не понимает Света.
— Хозяйка дома, хранительница очага. Так в старину женщин звали. И так будет, пока мамка твоя не поправится, — он берёт её за плечи. — Ну что, кушать пойдём? Сегодня у нас день не постный, и будет нам с тобою настоящая русская еда. Знаешь, какая?
— Борщ! — догадывается Света.
Отец Серафим морщится:
— Я ж тебе говорю — настоящая, а борщ — это для слабаков. Щи! Щи, конечно. На говядине, с фасолью, с картошечкой, на квашеной капусте. С заправочкой, со сметанкой, с зубчиком чеснока и чёрным хлебушком, ух! Объеденье! Будешь щи?
Зачем он только спрашивает?
Глава 38
До дома еле дошла, так наелась. Пришла, кроссовки мокрые, носки мокрые, всё мокрое. Стала переодеваться, увидала, что треники уже расходятся сзади по шву. Не то чтобы они были старые, нет, просто за последнее время она стала много есть. Попа, плечи, бока, грудь — всё у неё вырастало. Странно, кажется, она продолжала бегать, и тут, ну, и там, конечно, попробуй там не побегай. Но вес она набирала, теперь с этой набранной массой она могла попробовать себя в спринте. Надо было что-то делать с питанием. Но это после, а пока ей нужна была новая одежда, ей уже все вещи были малы, включая недавно купленные трусики, которые ей так нравились. Ведь зима начнётся уже через пару-тройку месяцев. Да и мальчишки росли, как грибы. Ну ладно, на них можно взять ношеную одежду в приходе, прихожане часто сдают одежду для нуждающихся, когда дети из неё выросли. Но вот ей нужна была одежда. И, может быть даже… не спортивная. Девочка подумала, что, возможно, она захочет купить что-нибудь этакое. Даже, возможно, то, что не носят её одноклассницы.
Короче, если раньше проблема была в деньгах, то теперь проблема была в том, как сказать о деньгах папе.
«Скажу, что нашла, — думала она, отправляя мокрые и пахнущие потом вещи в машинку, — но я что нашла? Деньги? Или монеты?» Это надо было решить. Всё нужно как следует обдумать, а пока нужно было перетащить сюда остальные монеты. И узнать их ценность.
Папе перед ночной сменой на резке нужно было отдохнуть, а Светлана стала готовить ему ужин, заодно забегая к маме, чтобы поговорить с нею. Ну, хоть кому-то она могла рассказать про то, что у неё есть более тридцати тысяч рублей. Девочкам всегда нужен человек, который их выслушает, а с мамой можно было делиться всем, тем более что лишних вопросов она Светлане не задаст. Вчера, когда она была в магазине, купила близнецам леденцы «Холс», побаловать, сейчас, когда чистила картошку и резала сало для папиного ужина, взяла себе одну конфетку. Но даже не успела её развернуть, позвонили в дверь. Это был курьер, он ошибся. А потом день шёл как обычно, папа проснулся, ужинал, она ходила за братьями, пришла Нафиса, папа ушёл, близнецы опять поругались за компьютером. И Света уложила их спать. Пошла в ванную сама, мыться перед сном. И только тут полезла в карман и нашла там ту самую конфетку, которую не съела днём. Девочка положила её на раковину рядом с мыльницей, ещё раз себя осмотрела в зеркало. Да, она заметно поправилась. Ну, то, что грудь увеличилась — это супер, но вот плечи. Чего они такие… крепкие. Ещё бы, ту жареную картошку с салом, что папа не доел, она всю доела, с хлебом и солёным огурцом. Даже щёки у неё появились. Если тренер её сейчас увидит, загонит на диету и измучает сушками.
Света берёт конфетку и идёт спать. Спать! Угу, поспишь там. Девочка хочет поговорить с Любопытным ещё раз про Аглаю. Она разворачивает конфету, несмотря на то что уже почистила зубы. И словно проваливается.
Светлана не могла поверить своим глазам. У неё в липкой ладони лежала розовая конфетка. Эта была та конфетка, которую она не успела положить в рот! Как, как ей это удалось? Ведь раньше она ничего не могла с собой сюда взять. Даже одежду. Это было что-то новенькое и приятное, она сразу закинула конфету в рот. И стала думать о том, что обязательно попытается пронести в Исток ещё что-нибудь.
Туман, в депошке ещё не очень жарко. Лю не отзывался, хотя после того, как она сделала ему периметр, он появлялся тут раньше неё. А на дворе начался какой-то шум. И сразу перерос в звуки ожесточённой грызни, а затем в вой и скулёж. Девочка моментально приникла к окну, отогнув пластину жалюзи, стала смотреть, что там происходит. Аглая, даже в тумане девочка её стразу узнала. Чокнутая дралась с тремя горбатыми, пятнистыми и весьма немаленькими кошками. Да, в общем-то, и не дралась, она просто поймала одну из кошек, схватила её за голову и сворачивала ей шею, кошка визжала, била Аглаю задними лапами, распарывая женщине кожу на левом бедре на полосы, а две других кошки пытались укусить сумасшедшую за ноги. Но все эти попытки были смешны, ни у схваченной кошки с её страшными когтями, ни у её сородичей с их острыми зубами никаких шансов против долбанутой бабы не было. Аглая свернула шею одной из них, да так, что голова провернулась на целый оборот. Убила и небрежно бросила её на остатки асфальта. Две другие кошки сразу убежали в туман. А чокнутая села рядом с дохлым животным, помочилась. И тут же встала, стояла страшная, мощная, с растрёпанными волосами, залитая своей собственной кровью, стояла и смотрела на депошку, словно знала, что из большого окна здания за нею наблюдают. Свете показалось, что она смотрит ей прямо в глаза, девочка перепугалась едва не до смерти. Сползла на пол, подтянула к себе палку, а за ней и рюкзак. Пипец. Отсюда надо убираться. Быстрее бы появился Любопытный. Она очень хотела с ним поговорить.
А он появился, когда туман почти ушёл.
— Человек Светлана-Света, — раздался так ожидаемый ею, такой же ровный и красивый голос, — рад, что вы уже тут.
— Лю, где вы были так долго, ещё вчера пропали, я думала, что мы вернёмся с вами вместе. Я тут одна была, а по крыше кто-то ходил, мне кажется, это была Аглая, — сразу всё высказала ему девочка. Она даже подумала, что сказала всё это ему слишком резко.
Но голос не обиделся на её резкость, Светлане показалось, что в ровном голосе она уже научилась угадывать нотки настроений, и сейчас, судя по всему, он был доволен:
— Я, увидав, что синие стайные существа от вас отстали, остался посмотреть, что будет дальше. Мне было интересно, что будет с тем существом, которого вы поразили ядом жабы.
— Ну и что, он умер от яда? — с надеждой спросила девочка.
— Косвенно, косвенно от яда. Он ещё мучался, когда один из его сородичей подошёл и укусила его в ту часть организма, которая соединяет корпус с самой верхней, выделенной частью.
— Корпус? С выделенной частью? — и тут Света догадалась. — Он укусил его между телом и головой, в шею, что ли?
— Возможно, эта часть тела так и называется, я это запомню. В шею. После чего его стали кусать и другие сородичи и отделять от него фрагменты, потом пришли ещё, они тоже принялись это делать, пока не поглотили его полностью.
— Очень интересно! — с сарказмом заметила Светлана. «Мог бы со мной побыть, я тут едва не умерла со страха, пока долбанутая ходила по крыше».
— Нет, это было событием заурядным, но вот что мне показалось действительно интересным, так это то, что у дерева, которое вы видели с жабьего холма, живёт ещё один предстатель вашего вида. Судя по его габаритам, он тоже суприм, как и ваша Аглая.
— По его габаритам? — переспросила девочка. Но это был скорее вопрос вежливости, сейчас ей интересовала совсем другая тема.
— Да, на первый взгляд его вес на полпорядка превышает ваш. Или даже раз в шесть.
— В шесть раз — это… триста килограммов, — прикинула девочка. — Возможно, это тот великан, которого я видала у торгового центра, тот вообще был огромный, как…, — она не нашла сравнения, которое смог бы понять Лю.
— Самое удивительное, это крупное существо хранило во внутренней полости своего корпуса такое же существо, как и то, которое было отравлено вами.
Света не совсем поняла, о чём говорит голос.
— Оно хранило в полости корпуса… В себе? Внутри себя мальчика?
Как кенгуру, что ли? Или как?
— Я видел, как оно полезло своею рукой в отверстие, которое находится внизу его корпуса, и достало оттуда того, кого вы называете мальчиком, только заметно меньшего размера. Я уже такое видел у других видов существ, мне кажется, этот феномен можно интерпретировать как воспроизводство.
— А, — произнесла Светлана и, чуть подумав, продолжила, — понятно, то большое существо родило синего мальчика при помощи своей руки?
Она уже хотела закончить эту тему и поговорить с Любопытным о своём, но тот ещё не наговорился:
— А ещё у меня есть информация, которая вас порадует, Светлана-Света.
— И что это за информация?
— Я возвращался через местность, которую вы называете «парк», смотрел, какие там обитают существа, и обнаружил там растение, которые вы зовёте «фикус».
— Фикус? — Ну, не то чтобы это обрадовало Светлану очень сильно, но, тем не менее, новость была хорошей. Только вот… — Вы же говорили, Лю, что в парк лучше не соваться, что там вообще жуть кто живёт.
— Да, но это растение произрастает совсем рядом с оградой, я думаю, что можно рассмотреть вероятность безопасного сбора частей этого растения. Его части, уверен, вас порадуют.
— Я побаиваюсь туда ходить, — произнесла девочка, выслушав его, — листья мне, конечно, нужны, но синие мальчики очень быстрые, мне от них не убежать. Вдруг опять на них нарвусь.
— Мы будем осторожны, всё взвесим и просчитаем, думаю, нам удастся добыть листья при самых низких рисках. Следующим шагом будет Дерево. Мы изучим его и обитающих там существ. Исследуем вероятность пройти по той местности дальше. И если всё будет складываться благоприятно, мы опять предпримем попытку двинуться на север. К сиренам.
— Да, это хорошо, — Света была согласна с таким планом, но хотела включить в него один момент: — Лю, я уже говорила с вами насчёт этого… В общем, я хочу сменить это место, — И она, боясь, что голос её не дослушает, продолжала быстро: — Понимаете, Лю. Аглая — она больная, безумная, очень страшная, очень сильная, сегодня она убила большую кошку руками, одними руками, просто взяла и свернула ей голову. Кошка там лежит, у забора. Под этими… Под телами. А вчера она чуть не убила меня камнем, — Света потрогала грудину сразу под горлом, она ещё побаливала, — потом она как-то взобралась на крышу, может, это была не она, но я думаю, что она. Ну… Я не смогу с ней тут ужиться, рано или поздно… Я не успею убежать в мох, и она меня схватит. Понимаете, Лю. Я хочу поменять место… Может, поищем другое, может, у вас есть что-нибудь на примете? Квартира какая-нибудь, или ещё что? Лю, мне тут страшно.
Света замолчала и ждала его ответа, и он ответил ей, и опять девочка угадала с его тоном, едва Любопытный начал, она уже знала, что всё будет непросто.
— Светлана-Света, вы мне уже об этом говорили. И тогда, в тот раз, я мог согласиться поискать новое место, но сейчас, сейчас, когда вы сами создали для меня периметр, в котором я могу укрываться от пронизывающего потока времени, мне не кажется это разумным. Просто я ценю усилия, что вы предприняли для меня, и мне не хотелось бы покидать это место и искать себе новое.
— Но… В смысле… То есть, вы не хотите? Искать новое место? — Света была почти убита его ответом. Да, она уже научилась угадывать его тон.
— Я здесь себя очень хорошо чувствую, но даже не это главное. Мои возможности ограниченны, даже если мы и сменим место, всё равно я не смогу продвигаться дальше моих возможностей. Здесь точка моего входа в Исток. И здесь вы создали для меня безопасное место, в которое я всегда могу быстро вернуться.
— А как же вы собирались идти со мной на север, к сиренам?
— Я и сейчас готов идти с вами до пределов своих возможностей, — твёрдо сказал Любопытный. — Но пока я ещё не нащупал этих пределов. Созданный вами периметр значительно расширил мои возможности, но они вовсе не беспредельны.
— Вот как? — Светлане вдруг в голову пришла одна мысль, и девочка очень хотела, чтобы она смогла реализоваться. — А если я принесу вам ещё пыли из-за Черты, вы сможете поменять место?
Голос завис, он раздумывал, а Света сжала кулаки: «Ну, ну, давай, скажи, что это возможно. Ну, что ты молчишь, Лю?».
И Лю наконец ответил:
— Да, это вариант из рабочих, но я не хочу, чтобы вы ещё раз шли за Черту.
— Что? Почему? — удивилась Светлана. — Я смогу сходить туда ещё раз и наберу пыли побольше. Наберу целую банку.
— В прошлый раз я не стал говорить вам, но это дело не совсем безопасное, — начал голос.
«Вообще-то, ты говорил, что оно почти безопасное, — вспомнила девочка. — Я, между прочим, чуть в Белом лесу не задохнулась». Впрочем, она понимала, что Любопытный, скорее всего, ничего не знал про лес. Знал бы — предупредил бы. А Лю продолжал:
— И теперь я уже не думаю, что вправе подвергать вас подобной опасности вторично.
— А чокнутая? — закричала девочка, указывая пальцем на окно, за которым на заборе ещё висели какие-то ошмётки от тел синих мальчиков и валялась дохлая кошка. — Лю, чокнутая — это не опасность для меня? Взгляните, что она делает со всеми, до кого добирается!
— Тем не менее, я считаю, что вы переоцениваете её возможности и её опасность. Тем более, что для вторичного похода за Черту нужно будет поймать жука-могильщика, а я, при том, что знаю, где он обитает, не знаю, как его ловят.
— Я как-нибудь поймаю его. Лю, я поймаю этого жука, — в запальчивости обещала Светлана.
— Хорошо, но перед тем, как мы примем решение о повторном вашем путешествии за Черту, вы найдёте в своём трёхмере этого суприма Аглаю. Вы объясните ему, что просто желаете пройти к сирене и не претендуете на его территории. Может, вам удастся договориться с этим существом. И тогда не будет необходимости вашего повторного похода за Черту.
Света молчала. Да, он был прав, но даже там, наяву, она не очень хотела встречаться с этой припадочной.
— Ну, вы согласны с моим планом, Светлана-Света? — настаивал Лю.
— Согласна, — нехотя отвечала она.
Глава 39
— Её нигде не видно, — произнёс Лю, — можете выходить.
«Ты её и в прошлый раз не увидел, а я потом камнем в грудь получила». Света выглянула из депошки, убедившись, что вокруг никого, вышла и закрыла дверь.
Она пошла по лужайке из мха вдоль проспекта Гагарина, а на улице Гастелло свернула налево. Сошла на асфальт.
— Нам лучше и дальше двигаться на север, к парку, — предложил Любопытный.
«Сама знаю, что лучше», — зло думала Светлана, её очень злил тот факт, что Лю не согласился с ней сразу. Но она тут, и сама оправдывала его, размышляя о том, что он просто не понимает её опасений на счёт Аглаи. Девочка вздохнула и произнесла:
— Зайду в двадцать восьмой дом, проверю жабу. И пойдём к парку.
А жаба после того, как Светлана ушла из удобного угла двадцать восьмого дома, снова вернулась на своё место. Снова ловила, травила своим ядом всякую мелочь на стене. Она, кажется, стала ещё больше. Девочка, уже имея опыт «общения» с этим замечательным животным, сначала подразнила её палкой, помахала ей перед её глазами, даже по носу слегка постучала, издевалась над животным, пока жаба не выплюнула на неё весь свой яд.
— Этого недостаточно, — сказал Любопытный, глядя, как Света рассматривает конец палки, мокрый от жабьей слюны. — У неё за глазами железы, бугры, видите? Мне кажется, там находится самое эффективное вещество этого существа.
Светлана палкой придавила животное сверху, прижала посильнее; и вправду, сразу из-за глаз и ещё из одного бугра у жабьей попы стало вылазить вещество, похожее на желтоватый крем.
— Вот об этом я говорил, — произнёс голос. — Мне кажется, именно этим вы поразили то существо, что называете мальчиком.
Света и сама так думала, слюна жабы была похожа на воду, а это вещество было жирным, как сливочное масло. Девочка стала проворачивать палку и водить ею по спине жабы туда-сюда, чтобы равномерно распределить «крем» по острому концу своего оружия. Вот, теперь дело было сделано. Конец палки был чёрен от страшного вещества. Пусть только сунутся ко мне. Она была довольна.