Парадокс Каина Прашкевич Геннадий
– Но если любовь это самоуничтожение, – медленно сказал Тавель. – Если любовь это всегда самоуничтожение, то зачем такая любовь?
Хито равнодушно опустил больные набрякшие веки.
– Когда душа покидает тело, а происходит это после физической смерти, она наконец находит то, что искала, – саму себя. Умирающий в Кае – вечен.
– Можно, я ударю хито? – еще более нетерпеливо спросил полковник Тхат. Он давно потерял нить разговора.
– Нельзя.
В бамбуковой хижине, прокаленной полуденным солнцем, наступило душное молчание. Потом Тавель Негромко повторил:
– Умирающий в Кае…
И спросил:
– Я правильно понял? Умирающий в Кае? Ты сказал так?
Хито равнодушно кивнул. Он был полон великого очищающего ожидания.
– Если у тебя окажется пистолет, – медленно сказал Тавель, стараясь, чтобы каждое его слово дошло до сознания хито, – если у тебя окажется пистолет и ты будешь стоять с Каем совсем рядом и если ты будешь знать, что твой выстрел принесет освобождение всем другим хито, даже тем, кто сейчас находится в самых дальних спецпоселениях, ты… выстрелишь?
– Да, – равнодушно сказал хито.
И добавил:
– В себя.
Тавель задумался. Потом кивнул Тхату:
– Теперь ты можешь его ударить.
Но полковник Тхат уже раздумал бить хито. Он окликнул солдат и приказал:
– Уведите его.
Несколько минут Тавель и Тхат сидели в полной тишине. Потом издалека донесся тоскливый крик. Патронов у солдат оставалось мало, видимо, они пустили в ход штыки.
– Зачем хито ищут Кая? – спросил Тавель. – Зачем они отовсюду выходят ему навстречу? Ведь они знают, что за Каем идем мы.
– Хито в отчаянии, – уверенно объяснил полковник Тхат. – Им некуда уходить. Им нечего есть. Они сходят с ума от отчаяния.
Тавель покачал головой:
– Это не похоже на сумасшествие. Мы встречали хито в Одунго, в Сейхо, в Уеа. Мы встречали хито в озерном крае и под горой Йочжу. Увидев Кая, хито складывают оружие и выходят нам навстречу. Стоит им увидеть Кая, как они выбирают самоуничтожение. Почему?
Тхат уверенно объяснил:
– Они в отчаянии.
– Что ж… – задумчиво протянул Тавель. – Может, ты и прав…
И приказал:
– Пошли нарочного. Я хочу увидеть майора Сая.
Полковник Тхат вдруг замялся. Потом поднял на Тавеля серые большие глаза:
– Майор Сай отозван в Хиттон в военную Ставку.
– Тогда пусть сюда прибудет капитан Теу. Он должен находиться в Ухани. Пошли к нему нарочного.
– Мы не можем вызвать капитана Теу.
– Почему?
– Капитан Теу отозван в Хиттон.
– В военную Ставку?
– Да.
– Пхэк! Почему меня не поставили в известность?
– Таков был приказ, – уклончиво объяснил полковник Тхат.
– Кто отдал приказ, о котором я не должен знать? – удивился Тавель и нахмурил брови. – Генерал Тханг? Эта толстая бородавчатая жаба?
– Нет, – уклончиво ответил полковник Тхат.
– Тогда кто?
– Приказ был отдан доктором Сайхом.
– Вот как? – оживился Тавель и с надеждой взглянул на полковника Тхата. – Новые политические задачи? Новые цели? Доктор Сайх давно говорит о грядущих неожиданных переменах.
Он поманил пальцем полковника Тхата и, когда тот близко наклонил к нему голову, негромко и уверенно произнес:
– Мы разовьем наш успех. Мы проведем Кая по всем провинциям и уничтожим всех хито. Мы очистим страну для Кая. Доктор Сайх будет доволен. Я уверен, он думает о нас, иначе зачем потребовались в Хиттоне лучшие люди моего офицерского корпуса?
– Нам тоже приказано явиться в Хиттон.
Тавель удовлетворенно засмеялся:
– Я рад. Я давно жду перемен. Я чувствую, это будут большие перемены.
3
Не нажал бы гашетку…
Он, Тавель, много раз нажимал гашетку. Не его вина, что пули не всегда достигали цели.
Тавель навсегда запомнил возвращение в Хиттон из южных провинций.
Площадь перед длинным зданием военной Ставки Сауми казалась черной от солдатских мундиров. Горели костры, солдаты обедали. Горсточка риса – это вовсе не мало, но Тавель с презрением поглядывал на щуплые фигурки солдат, так не похожих на людей его офицерского корпуса.
Его не встретили.
– Где майор Сай? – удивился он. – Где капитан Теу? Где полковник Тхат?
В кабинет доктора Сайха Тавель Улам вошел твердо и уверенно. Идея, обдуманная им во время похода по южным провинциям, наполняла каждый его жест значительностью.
«Мотыльки… Бездумные мотыльки… Мотыльки, бездумно летящие на огонь… – так думал он о хито. – Если любовь – огонь, если огонь – Кай, то все они приговорены к самоуничтожению… Я сожгу в Кае хито… Если любовь это всегда самоуничтожение, я сожгу их всех…»
Всю заднюю стену огромного кабинета доктора Сайха занимала стеклянная витрина, за толстым стеклом которой внушительно громоздился костяк какой-то миллионы лет назад вымершей твари. В узких нишах, прикрытых легкими ширмами, прятались солдаты личной охраны доктора Сайха – низкорослые, низколобые уроженцы провинции Ланг, давшей Сауми немало прогрессивных политиков. Сам доктор Сайх сидел за низким широким столом, на котором не было ничего, кроме двух-трех чистых листков прекрасной рисовой бумаги.
Доктор Сайх был худ, внимателен, стекла его сильных очков недобро поблескивали. В трех шагах от его стола стояли генерал Тханг, подполковник Ухеу, секретарь доктора Сайха, и два незнакомых Тавелю офицера, возможно, новые выдвиженцы доктора Сайха.
Тавеля Улама не пригласили сесть.
Тавель Улам выслушал приказ стоя.
Приказ зачитал, стоя навытяжку, подполковник Ухеу. Он читал его монотонно, на память.
– «Особый офицерский корпус, возглавляемый цаном Тавелем Уламом, с честью выполнил все возложенные на него военные и политические задачи. Хито, угрожавшие новому порядку в стране, хито, не осознавшие исторической правильности Нового пути, частично уничтожены, частично оттеснены в глубь южных провинций. Специальные поселения и специальные коммуны для перевоспитуемых очищены от неисправимых… Считать особый офицерский корпус, возглавляемый цаном Тавелем Уламом, первым особо отличившимся особым офицерским корпусом Сауми…»
Тавель не верил своим ушам.
– «Особый офицерский корпус, возглавляемый цаном Тавелем Уламом, расформировать. Особо отличившихся офицеров представить к высшим наградам…»
Ископаемая доисторическая тварь, на фоне которой сидел доктор Сайх, не походила на живое существо, она, скорее, напоминала какое-то инженерное сооружение.
«Особый офицерский корпус расформировать…»
Что ж, разумная предосторожность, пришел в себя Тавель, и его скулы дрогнули. Он уже понимал: ни капитана Теу, ни майора Сая, ни полковника Тхата он теперь, скорее всего, никогда не увидит. Генерал Тханг, эта старая жирная жаба, снова переиграл его, разрушив то, что Тавель с такой тщательностью строил все последние годы.
– А Кай? – недоверчиво спросил Тавель. – Кай знает о расформировании особого офицерского корпуса?
Ответил генерал Тханг. Он вежливо улыбнулся:
– Знания Кая ничем не ограничены.
Пхэк!
«Но если ты знаешь все, если тебе ведомы все самые глубинные движения души самого ничтожного человека, если у тебя нет ни от кого секретов, если ты открыт всем, даже хито, то почему твои помыслы всегда направлены против меня, брат?!»
Покинув здание военной Ставки Сауми, Тавель Улам не торопясь осмотрелся.
Он не чувствовал себя в безопасности.
Внимание Тавеля привлек зеленый армейский броневик, стоявший на обочине обводной канавы. Мотор броневика не был выключен.
Вскочив на башню, Тавель окликнул водителя и, когда тот высунулся из люка, рукоятью пистолета оглушил его. Несколько солдат в черном, увидев это, отбежали в сторону, заняв позицию в обводной канаве. Никто не стрелял. Все видели, что на броневик вскочил цан Тавель Улам. У солдат не было приказа стрелять в цана Тавеля Улама.
Дав газ, Тавель бросил броневик в один из множества выбегающих на площадь переулков.
Пхэк!
Тавель гнал броневик по узким переулкам, густо заросшим колючими кустами фыи, по обширным площадям, затянутым дикой травой и колючками, по пустынным улицам, забитым обломками мебели, слоями гнилых бумаг и тряпок, курганами заплесневелой обуви, грязного неопределенного барахла, вытряхнутого в свое время из зданий.
У руин взорванного отеля «Саппу» Тавель притормозил броневик.
– Садал!
Человек-дерево, разбуженный ревом мотора, медленно вылез наружу через какую-то дыру. Он ничего не понимал. Впрочем, он и не собирался ничего понимать.
Тавель рывком втащил Садала на броню.
«Но если ты выше всех, – не уставал заклинать Тавель Кая, – если ты чище всех, если ты глубже всех, если тебе дано видеть и чувствовать любого человека, даже хито, если для тебя все существа равны, если для тебя они все одинаково нуждаются в поощрении и защите, почему твои помыслы всегда направлены против меня, брат?!»
Тавель гнал броневик по пустым улицам Хиттона.
На ходу он расстреливал из пулемета башенки древних пагод, бил трассирующими очередями по разбегающимся фигуркам черных солдат. Каждую секунду он ожидал выстрела из базуки. Он нисколько не сомневался в том, что, уничтожив особый офицерский корпус, доктор Сайх захочет уничтожить и его – Тавеля Улама.
Броневик с ревом вылетал прямо на костры армейских патрулей, но теперь Тавель Улам не видел солдат. Предупрежденные по радио, они успевали спрятаться до появления взбесившегося броневика. До солдат уже довели категорический приказ генерала Тханга – ни в чем не мешать цану Тавелю Уламу.
Пхэк!
Поздним вечером, наглухо засадив броневик в какую-то глубокую вонючую канаву, Тавель, как устрицу, вытащил из-под брони ничего не понимающего Садала. В разбитой лавке он забаррикадировался изнутри и насильно влил в рот Садалу большую чашку какой-то алкогольной дряни. Напротив лавки ярко пылал подожженный Тавелем старый храм. Пламя пожара страшно отражалось в расширенных зрачках ничего не понимающего Садала.
Солдаты, затаившиеся в кустах, не собирались гасить огонь. Их глаза были обращены не на пламя, охватившее храм, они смотрел на багрово отсвечивающие битые витрины лавки, в которой укрылись цан Тавель Улам и человек-дерево Садал. Солдаты боялись не рябого великого будды Арьябалло, которому был посвящен пылающий храм, они боялись не небес, прогнувшихся от жара, отбрасываемого горящим храмом, с пустым бездумным ужасом в темных глазах солдаты вглядывались в тьму разгромленной лавки. Они не пытались понять смысл действий Тавеля Улама. Они просто вслушивались, пытаясь предугадать, чем Тавель Улам займется через час или утром.
4
Не нажал бы гашетку…
Пхэк!
Он, Тавель, не раз нажимал гашетку. Разве не он, Тавель Улам, выжигал огнеметами южные поселения хито? И разве не он, Тавель, тайком снабжал оружием тех же хито, плотно окопавшихся на перевале Ратонг?
Доктор Сайх не бессмертен… Генерал Тханг не бессмертен…
«Но если ты правда чист, если ты всесилен и мудр если ты правда всегда способен на единственно человечное и правильное решение, почему твои помыслы всегда направлены против меня, брат?!»
ЗАМЕТЬ МЕНЯ!
Тавель оглянулся на журналистов.
В огромном зале Правого крыла Биологического центра Сауми накапливалась влажная духота, но нифанги с юга хорошо поработали над Тавелем – его щека уже не дергалась, он обрел уверенность, он даже расправил плечи.
Фам ханг!
Он, Тавель, упорный смертный. Он умеет ждать.
Он небрежно поднял руку, приветствуя появившегося под аркой генерала Тханга. Проходи быстрей, жирная бородавчатая жаба. Я, Тавель Улам, здесь жду не тебя.
Он сдержанно улыбнулся, приветствуя появившуюся под аркой Тё. Проходи быстрей, крошечная сандаловая кукла. Я, Тавель Улам, жду не тебя.
ЗАМЕТЬ МЕНЯ!
Заметь меня, брат!
Я очищал для тебя страну от грязных хито, я с огнем и мечом прошел всю страну с севера до юга. Если понадобится, я очищу для тебя страну от черных мундиров. Если понадобится, я никого не оставлю в этой стране, лишь бы ты понял, что это я, Тавель Улам, приближаю твое будущее.
ЗАМЕТЬ МЕНЯ!
Тавель скрипнул зубами.
Если понадобится, я очищу для тебя всю планету.
Если понадобится, я избавлю тебя и от генерала Тханга, и от доктора Сайха.
В сущности, они тоже хито. Они все хито. Если понадобится, я никого не оставлю рядом с тобой!
Тавель скрипнул зубами.
Хито – враги. Хито – извечные враги. Хито предали революцию, хито следует наказать. Хито предали другого, хито следует уничтожить.
ЗАМЕТЬ МЕНЯ!
С испепеляющей сердце ревностью Тавель следил за каждым движением Кая.
Тавель знал, что сейчас случится.
Он много дней готовился к тому, что должно сейчас случится.
Он знал, что случившееся возвысит его. Просто надо не опоздать, просто надо вовремя сделать единственно правильный ход, единственно правильное движение.
Щека Тавеля непроизвольно дернулась.
Он смотрел теперь только на Кая Улама, появившегося наконец под аркой. Он смотрел теперь только на Кая Улама. Ему не было никакого дела до черных солдат за ширмами, до генерала Тханга, до человека-Дерева Садала, зябко прячущего руку в карман.
Хито – враги.
Хито – извечные враги.
Хито следует уничтожить.
Не слыша себя, не понимая себя, весь во власти единственного сжигающего душу непонимания, Тавель сделал шаг вперед, закрывая видимость русскому журналисту и подталкивая вперед человека-дерево; Тавель чувствовал, Тавель знал – Кай заметит его!
ЗАМЕТЬ МЕНЯ!
И услышал выстрел.
Задыхаясь, крича что-то невразумительное, Тавель бросился к падающему Каю. Он расталкивал черных солдат, выскакивающих, как муравьи, из-за каждой ширмы. Он кричал, пробиваясь к Каю:
– Не я, брат! Не я!
Июль 1979 года.
Стенограмма пресс-конференции.
Сауми. Биологический центр.
Ю.СЕМЕНОВ. Цан Улам, разве мы, люди разумные, не стараемся по мере своих сип улучшать жизнь всего человечества, разве мы не готовы в решительный момент пожертвовать свою жизнь ради всего человечества? Почему вы так уверены в том, что у нас нет будущего?
Доктор УЛАМ. Доктор Сайх учит: истинно лишь истинное. Доктор Сайх учит: победу приближает лишь правильный шаг. Я долго думал над правильным ходом. Более половины патологических изменений в организме современного человека обусловлено нарушениями в структуре и в функциях наследственного аппарата. Практически каждый человек носит в себе некоторое количество потенциально вредных генов, передающихся потомству вместе с генами, контролирующими нормальные признаки. По самым скромным подсчетам, из-за генетических нарушений одно из ста зачатий прерывается уже в первые дни, а из каждых сорока новорожденных один появляется на свет мертвым. Наконец, в соответствии с имеющимися подсчетами, каждые пять из ста новорожденных имеют те или иные генетические дефекты, связанные либо с мутациями хромосом, либо с мутациями генов. Ничто не обещает естественного улучшения человеческой породы. Понимаю, с этим трудно согласиться, с этим не хочется соглашаться, еще труднее это принять как абсолютный вывод, но, к сожалению или к счастью, это так: так называемый человек разумный обречен на вырождение, будущее за человеком другим. Кай – другой. Он совсем другой. Он не нуждается в хито. Он вообще ни в ком не нуждается. Он готов принять и заселить наш пустой мир, мир, испакощенный непредсказуемыми действиями все того же человека разумного. Все остальное не имеет значения.
Д.КОЛОН. Но он же одинок, этот ваш Кай Улам!
Доктор УЛАМ. Доктор Сайх учит: земля кормит людей. Доктор Сайх учит: земля должна кормить всех людей. Доктор Сайх учит: земля кормит совсем небольшое количество людей. Это несправедливо. Значит, земля должна принадлежать человеку другому. Человек другой любит детей. Он научит своих детей правильно пользоваться землей, тогда земля будет кормить всех людей. Правда, они будут уже другими.
Ю.СЕМЕНОВ. Но кровь детей Кая быстро растворится в крови миллионов и миллионов ничем не выдающихся представителей самого обычного человечества. Очень скоро дети Кая будут полностью ассимилированы. Их слишком мало, цан Улам.
Доктор УЛАМ (улыбается). Путь в тысячу ли начинается с первого шага. Существуют парадоксы, которые я не намерен здесь обсуждать.
Ю.СЕМЕНОВ (настойчиво). Хорошо, я поставлю вопрос несколько иначе. Из ваших слов совершенно явственно следует, что у Кая, у человека другого, есть враги, у него просто не может не быть врагов. Это так?
Доктор УЛАМ. Враги? Не имеет значения. У Кая Улама, у человека другого, есть друзья. Это важнее. Кай говорит: я понимаю людей. Кай говорит: я глубоко чувствую ближних. Вряд ли кто из присутствующих в этом зале может чувствовать так сильно и открыто, как Кай.
Ю.СЕМЕНОВ. Цан Улам, ни для кого не секрет, что внутренние, как, впрочем, и внешние дела Сауми находятся в полном упадке. Промышленность Сауми разрушена, железные дороги заросли дикой травой, технология сельского хозяйства отброшена чуть ли не в каменный век. Я допускаю, что отдельный человек сам по себе вполне может обходиться без электроэнергии без искусственных материалов и сред, без техники, без инструментов, без точных знаний, но как без всего этого может работать ученый? Иначе говоря, кто и как снабжает Биологический центр Сауми всем необходимым?
Доктор УЛАМ. Доктор Сайх учит: великие результаты всегда являются итогом великой подготовки. Специальная особая группа при военной Ставке Сауми начала такую подготовку еще в те времена, когда Биологический центр только замышлялся…
Д.КОЛОН (быстро). То есть еще до военного переворота?
Доктор УЛАМ. То есть еще до революции.
Д.КОЛОН. Кто возглавляет эту особую группу?
Доктор УЛАМ. Генерал Тханг.
Д.КОЛОН: Он всегда ее возглавлял?
Доктор УЛАМ. Не имеет значения.
Ю.СЕМЕНОВ. Означает ли это, что Биологический центр Сауми полностью находится под контролем и в ведении военных?
Доктор УЛАМ. Не имеет значения.
Ю.СЕМЕНОВ. Означает ли сказанное вами, цан Улам, что Биологический центр Сауми, в некотором смысле, является сердцем государства?
Доктор УЛАМ. Не имеет значения.
Ю.СЕМЕНОВ (настойчиво). Означает ли сказанное вами, цан Улам, что Биологический центр будет существовать и тогда, когда в Сауми не останется вообще ни одного станка, ни одного инструмента, ни одной книги, ни одного специалиста?
Доктор УЛАМ. Доктор Сайх учит: все сущее начинается с первого шага, с первого толчка, с первой идеи. Доктор Сайх учит: важен лишь тот путь, который ведет к победе. Начиная работу, мы действительно не могли обойтись без биологического центра. В течение определенного времени мы даже закрывали глаза на то, что само существование Биологического центра порождает все новых и новых хито. К счастью, наступил час, назовем его нулевым, когда мы можем твердо сказать: теперь и это не имеет рачения.
Д.КОЛОН. Нулевой час? Вы называете это нулевым часом?
Доктор УЛАМ. Я нахожу формулировку удачной.
Д.КОЛОН. Значит, нулевой час наступил?
Доктор УЛАМ. Без сомнения. Отныне будущее принадлежит только человеку другому.
Д.КОЛОН. Но когда оно придет, это ваше странное будущее? Через десять, через сто, через тысячу лет?
Доктор УЛАМ. Через десять лет или через тысячу, это не имеет значения.
Генерал Тханг: Нулевой час
1
Колеблющийся полумрак, масляные светильники, тени солдат, невнятные шорохи – это нельзя было назвать ночью, это была вовсе не ночь, но генерала Тханга раздражало любое напоминание о ночи.
Генерал Тханг не любил ночь.
Ночь это сны. Если, конечно, ты способен уснуть.
Чаще всего генералу Тхангу снился один и тот же участок острова Ниску – оплавленная, как стекло, земля, мертвые скалы, оплывшие от чудовищного жара, спекшийся в стеклянистые лепешки песок.
Голый, убитый, опустошенный мир.
Если ближе к морю, в трещинах скального массива острова Ниску, бактериологи еще находили хотя бы микроскопические нити вездесущих сине-зеленых водорослей, то выше по берегу начиналась уже истинная пустыня.
Генералу Тхангу приходилось видеть пустыни, порожденные действиями человека, – выжженные напалмом леса, плантации, изъязвленные бомбовыми ударами, истыканные воронками со скопившейся в них ядовитой гнилой водой, раздавленные взрывами колпаки убежищ, кладбища кораблей, но остров Ниску был настоящей пустыней, он был истинной пустыней, тут вообще не осталось никакой органики – все, что могло выгореть, давно выгорело. В темной глубине своего страшного, безнадежно повторяющегося сна генерал Тханг, тяжелый и грузный, тщетно, как обезумевшее животное, пытался укрыться за округлыми оплавленными камнями, отчетливо различая высоко в небе темный гул идущих над островом самолетов.
Один…
Другой…
Третий…
Генерал Тханг знал: вполне хватит одного. Его пугал таинственный перебор сна. Генерал Тханг знал, как это бывает. Секундная вспышка, затмевающая солнце, высвечивающая на мгновение даже самые светлые уголки сознания, и непредставимый жар, разлагающий воздух на атомы…
Гул самолетов рвал слух, гул самолетов становился невыносим, было ясно, что уже через секунду страшная вспышка озарит мир, на мгновение погасив солнце. Уходя от мертвого ужаса, уходя от перехода в небытие, в то небытие, в котором уже действительно ничто не имеет значения, генерал Тханг пытался закричать, захрипеть, хотя бы разжать сведенные судорогой челюсти – проснуться.
Проснуться и смахнуть с лица едкий, как кислота, пот.
Проснуться и дотянуться рукой до чашки с водой, настоянной нифангами на горных травах.
Генерал Тханг просыпался и долго измученно лежал в темноте, не зажигая свечи, не зажигая электрического светильника. Потом, напившись, дотягивался до приемника. Щелкала клавиша, высвечивалась шкала, исчерканная иероглифами, таинственно вспыхивал зеленый огонек, похожий на глаз урду – животного, являющегося символом земледельцев Сауми.
В темную комнату врывались чужие, перебивающие друг друга голоса.
Невероятное количество голосов.
Массовые китайские хоры, полные восторженного и неподдельного энтузиазма, вкрадчивые, будто нашептываемые в самое ухо католические проповеди, скандинавские гимны, широкие и мелкие, как северные оря. Лондон на специальном английском увещевал отсталые страны, не торопящиеся становиться ему в кильватер, албанские идеологи критиковали все системы мира, Люксембург, ни с кем не вступая в спор, заливал мир потоками музыки.
Генерал Тханг медленно приходил в себя.
Доктор Сайх учит: самая большая буря – это всего лишь предвестие будущей тишины.
Он, генерал Тханг, убедился в этом еще в те дни, когда особый офицерский корпус Тавеля Улама начал безжалостную резню в Хиттоне. Огнеметы выжигали королевских стрелков из горящих правительственных зданий, над городом стояли клубы дыма, отовсюду несло смрадом и гарью. У глубоких рвов, вырытых за Южными воротами, шли массовые расстрелы.
Доктор Сайх прав: жизнь не делает выбора. Доктор Сайх прав: выбором управляет смерть. Доктор Сайх прав: тишина и покой даруются только победителям.
Входя в полумрак огромной залы Правого крыла Биологического Центра Сауми, генерал Тханг усмехнулся.
Он, генерал Тханг, главный наставник человека другого, знает цену тишины и знает цену покоя. Он лучше многих других знает, какой ценой добываются в этом мире тишина и покой.
Генерал Тханг отчетливо вспомнил моросящий призрачный дождь почти десятилетней давности.
Дождь этот шел здесь, в Хиттоне.
Укрывшись под традиционной серой накидкой, генерал Тханг, тогда еще начальник особого отдела Королевской гвардии, смешался с толпой. Активный сторонник Нового пути, разрабатываемого доктором Сайхом, знаток конспирации, генерал Тханг профессионально не любил людных мест, хотя историческое свидание с доктором Уламом он назначил как раз в особенно людном месте – в королевском саду Хиттона.
Генерал Тханг увлек доктора Улама к птичьим вольерам, но пестрые горные петухи раздражали доктора Улама – в его лаборатории как раз закончился запас живого опытного материала. Генерал Тханг увлек доктора Улама к террариуму, но кобры и эфы раздражали доктора Улама – он только что был вынужден отдать королевским военным властям двух своих самых многообещающих молодых сотрудников.
– Так будет, пока вы не примете решения, – участливо заметил генерал Тханг. – Так будет, пока вы не примете окончательного твердого решения.
Генерал Тханг знал: еще месяц, ну, от силы два, и королевский режим в Сауми рухнет. Если мы получим власть, а мы ее получим, сказал генерал Тханг доктору Уламу, у вас будет все, что необходимо для самого современного, для самого совершенного Биологического центра. Вы получите все, что необходимо для самых сложных опытов и исследований. Ваши работы, добавил генерал Тханг, весьма интересуют доктора Сайха.
И улыбнулся:
– Доктор Улам, взгляните на этого гризли. Его привезли в Сауми из Канады. Кажется, он очень рассержен.
Генерал Тханг обращался с доктором Уламом чрезвычайно терпимо.
Еще месяц, от силы два, сказал он, и мы вступим на Новый путь. Для вас, доктор Улам, это означает самые невероятные возможности, потому что ваши взгляды на природу человека удивительно совпадают с философией Нового пути. Вы получите любую помощь, вы сможете наконец работать не на обезьянах и мышах, а на самом благодатном для ученого материале – на людях. За вашей работой внимательно наблюдает доктор Сайх. Он знает —
мальчик растет.
Доктор Улам промолчал.
Он разглядывал гризли.
Хищник был огромен. Он вызвал панику среди оказавшихся около клетки белых монахов. Запустив мохнатую лапу между прутьев металлической решетки, гризли дотянулся до висячего замка. Всего один удар – я зверь на свободе! Однако гризли не додумался до последнего удара.
Читать бесплатно другие книги:
