Рождество и красный кардинал Флэгг Фэнни
— Что-то с Роем, да? Его застрелили? Он мертв, ведь так?
— Не Рой, а Джек, — уточнила Бетти. — Рой пришел утром в лавку и обнаружил его.
— Господи, Джек! Что случилось?
— Неизвестно. Но Пэтси не стоит заходить в лавку, — сказал Освальд.
Френсис опустилась на стул.
— Ради всего святого, что мы ей скажем? Она же просто обожает птичку.
— Знаем, — кивнул Освальд. — Как вам удалось удержать ее дома?
— Сказала, что у Роя корь. Первое, что пришло в голову. У меня все мысли перепутались. Еще я обещала, что она попрощается с Джеком завтра утром. Откуда же мне было знать, что птичка мертва.
В комнату вплыла Милдред.
— Что такое творится? Выбралась в лавку, а она закрыта.
Бетти закрыла за ней дверь.
— Джек умер.
У Милдред перехватило дыхание.
— Это так, — подтвердила Френсис. — Рой нашел его утром на полу лавки.
Разрыдавшись, Милдред рухнула на диван.
— Нет, нет, нет, — причитала она между всхлипами. — Как же так можно? Бедненький Джек, несчастная птичка. Ах, какой ужас! Ах, бедняжка!
Френсис глядела на нее как на полоумную.
— Милдред, да что это с тобой? С чего это ты вдруг в таком горе? Когда он был жив, ты только и делала, что жаловалась на него!
— Ну да, — прорыдала Милдред. — Только я всегда его любила. Мне и в голову не приходило, что он умрет. Бедняжка Джек.
Она сорвала со спинки дивана кружевную салфетку и высморкалась в нее. У Бетти это восторга не вызвало.
— Милдред, — сказала Френсис, — ну до чего же ты странная. Прямо жуть берет. Ты же его хотела в пироге запечь.
— Хо-те-ла, — выдавила Милдред сквозь слезы и затряслась в бурных рыданиях.
— Ну хватит, успокойся. Возьми себя в руки.
Френсис повернулась к Бетти и Освальду:
— И вот так всегда. У нее вечно все невпопад. Когда она мне позарез нужна, непременно расклеится.
В тот же день, когда у Пэтси наступил тихий час, Батч, Бетти, Дотти, Френсис и Освальд собрались у Роя на совет. Френсис объяснила суть проблемы.
— Доктор сказал, операции будут сложные и опасные. И тут следует принять во внимание, что Джек единственный на всем белом свете, в ком она души не чает. Он ее лучший друг. Как сказать девочке, которой столько предстоит пережить, что ее лучший друг умер?
Освальд согласился с Френсис:
— Неужели у нас хватит духа? Нам надо решить, что сейчас важнее — сказать правду или не расстраивать ребенка перед операцией.
— Как же мы можем ей лгать? — возразила Дотти. — Это недопустимо. Нельзя обманывать ребенка.
— Почему это? — вскинулась Бетти. — А как же Рождество? Разве ты не обманываешь доверчивых детей каждый год? Никакой разницы! Как бывшая медсестра, прошедшая психологическую подготовку, настоятельно советую: спокойно поезжайте в Атланту, как будто ничего не произошло. Сделаете операции, пройдете курс лечения, она поправится, все опасности останутся позади — тогда можно будет сказать.
— Правда, Френсис, — поддержал Батч. — Не говори ей сейчас ничего.
Френсис покачала головой:
— Не так это просто. Хотя я согласна с вами. Но ведь она завтра утром никуда не поедет, не попрощавшись с Джеком. Хорошо еще, хоть сегодня я ее дома удержала.
Дотти задумалась.
— А если где-нибудь раздобыть к утру еще одного красного кардинала? Они ведь так похожи. По мне, так никакой разницы нет.
— Где это ты его раздобудешь? — удивилась Бетти. — В лесу поймаешь? Да и заметно будет, что птица другая. Она ведь не сядет ей на палец, да и прочим штучкам не обучена.
— Тогда что ты предлагаешь? — спросила Дотти.
После того как все разошлись. Рой сел к столу, держа Джека на раскрытой ладони. Он прекрасно понимал: им может помочь один-единственный человек на всем белом свете. И этого человека он всей душой ненавидел, даже клятву дал, что никогда его не простит. Однако другого выхода не было. Ничего лучше придумать они так и не смогли. Храбрец Батч предложил свою кандидатуру в качестве переговорщика, Бетти Китчен — свою, но, поскольку тот берег был им мало знаком, решили, что пойдет Рой. В одиночку. Ничего труднее не выпадало на его долю: поступиться своей гордостью, растоптать ее. Но Рой принял решение, осталось его выполнить. Сейчас следовало забыть о прошлом. Ради Пэтси.
Он завернул Джека в носовой платок и уложил в карман пиджака. Солнце клонилось к закату, когда он пересек на веслах реку и причалил к месту, где в играх с креольскими детьми прошла большая часть его детства, где их матери приглашали его домой и угощали гумбо[30] и джамбалайей.[31] Это место, некогда залитое светом и радостью, теперь представлялось ему унылым топким болотом, обиталищем воспоминаний, несущих только боль.
В спускающихся сумерках он привязал лодку к причалу, поднялся к некрашеному деревянному креольскому дому, где жил Джулиан Лапонд, и постучал в дверь.
Никто не ответил.
Рой подождал немного и громко произнес:
— Джулиан, это Рой. Мне надо с тобой поговорить.
Через несколько секунд в темном нутре дома щелкнул винтовочный затвор, и он понял: Джулиан притаился за дверью-сеткой.
Ненависть и унижение стиснули Рою горло. Этот человек покалечил ему жизнь — а он вместо того, чтобы кинуться на него, выволочь во двор и задушить, молит об одолжении.
Рой еще постучал — и вдруг разрыдался. Унижение достигло крайней степени, никак не удавалось взять себя в руки, пришлось говорить и глотать слезы, они так и текли по щекам.
— Джулиан, ты мне лютый враг, а я тебе… но ты только посмотри на девочку. — Он вынул фото Пэтси с Джеком и поднес к двери-сетке. — Она инвалид, Джулиан, завтра ей должны сделать сложную операцию, а сегодня померла птаха, в которой она души не чает. Если девочка узнает, это будет такое горе. У нее просто руки опустятся. Прошу, помоги. — Тут Рой совсем расклеился и заплакал в голос.
Винтовка Джулиана была нацелена прямо в грудь Рою — вот-вот выстрелит. Но палец на спусковом крючке не шевелился. Наверное, в Рое креолу привиделся мальчишка, которого он некогда так хорошо знал. В следующую секунду Джулиан отставил ружье в сторону, подошел к порогу, взглянул на снимок и произнес с сильным креольским акцентом:
— Я тебе сказал, убью, когда приходить будешь.
— Знаю, — всхлипнул Рой. — Убей меня потом, мне все равно жизнь не мила. Но сперва помоги. Заплачу, сколько скажешь.
Джулиан стоял неподвижно, не отрывая от Роя глаз. Давешний мальчишка предстал перед ним зрелым мужчиной. Минуло столько лет. Рой различил в сумраке, что черные курчавые волосы Джулиана сделались совсем серебряные.
Тут из глубины дома послышался женский голос:
— Впусти его.
Джулиан пошевелился.
— Ладно… ради девочки, не ради тебя, понял?
Рой кивнул.
— Входи, — резко велел креол.
Щурясь от света, Рой вошел в комнату.
— Здравствуй, — сказала женщина, такая же красивая, как и много лет тому назад.
Это была Мари.
Время ничего не смогло поделать с его любовью к ней. Да и с ее чувствами тоже — достаточно было посмотреть ей в глаза.
На рассвете Джулиан вошел в кухню и передал тело Джека обратно Рою. Он трудился всю ночь и сделал свою работу мастерски. Каждое перышко было почищено и приглажено, глаза ярко блестели. Джек получился ну совсем как живой, даже голову чуть склонил набок с ироническим выражением.
Рой стиснул Джулиану руку.
— Отличная работа. Даже лучше, чем я думал. Не знаю, что тебе и сказать. Спасибо.
Он встал и потянулся к заднему карману брюк за бумажником:
— Сколько я тебе должен?
Джулиан яростно сверкнул глазами.
— Я тебе сказал, ради девочки, не ради тебя. А теперь убирайся.
Рой поклонился на прощанье Мари, сел в лодку и переплыл к своему берегу.
Он и понятия не имел, что креолы знали про девочку-инвалида и красную птичку с вражеского берега. Их приходский священник присутствовал на представлении, которое Джек и Пэтси давали в Лиллиане для католической церкви. Когда священник упомянул о них в своей воскресной проповеди, креольские дети, которым было строго-настрого запрещено переправляться через реку, загорелись желанием посмотреть на девочку и птичку. Немного погодя кюре прослышал про «Фонд Пэтси», организовал в церкви сбор средств и отправил по назначению в виде анонимного пожертвования. Джулиан, душа которого с годами еще больше очерствела и жила одной ненавистью, не дал ни гроша и обозлился на тех, кто дал.
— Какое нам до них дело? — повторял он. — Пальцем ради них не пошевелю.
Но улыбка Пэтси на мелькнувшей в потемках фотографии обезоружила старика. И теперь он был готов ради девочки расшибиться в лепешку.
Прощание
— А когда я увижу Джека? — первым делом спросила Пэтси, проснувшись следующим утром.
Френсис не знала, что отвечать. Рой так и не дал о себе знать.
В лавке он появился около восьми. Освальд уже поджидал его с краской и кистью. Около восьми тридцати, когда лицо Роя разукрасила живописная сыпь, они позвонили Френсис. Та уже места себе не находила и схватила трубку после первого же звонка.
— Алло?
— Это я, — сказал Рой.
Френсис, изображая, что ей звонит кавалер, с которым они встречались тридцать семь лет тому назад (и который шесть лет как умер), радостно вскричала:
— Ах, здравствуй, Герберт, очень рада тебя слышать после стольких лет! — Она не знала, слышит ли ее Пэтси, но не хотела рисковать. — Как там у тебя, все благополучно?
«Какой такой Герберт?» — удивился Рой. А вслух сказал:
— Да, мы готовы. Подъезжай к витрине и притормози буквально на несколько секунд. Мотор не выключай. Потом жми на газ — и в добрый путь.
— Господи. — Голос у Френсис срывался. — Задачка не из легких.
— Я понимаю. Но необходимо все проделать очень быстро. Не надо искушать судьбу. Еще догадается.
— Мне все ясно. Я постараюсь. Герберт, я так рада, что тебе лучше. Пока, спасибо, что позвонил.
Стоило ей положить трубку, как телефон опять разразился звоном.
Френсис так и обмерла.
— Алло? (Это была Милдред.) Ты получила инструкции? Рой сказал, проезжай потихоньку мимо, надолго не останавливайся.
— Получила. Мне некогда, Милдред, разговор окончен. В путь пора.
Френсис до того нервничала по поводу предстоящей малышке операции и истории с умершей птичкой, что умудрилась выщипать себе в ванной обе брови почти без остатка, а когда попробовала нарисовать их заново, получились какие-то перевернутые полумесяцы.
— Ну и мультяшка, — высказалась она, поглядев на себя в зеркало. — Ну да ничего не поделаешь. Времени уже нет.
Она напудрила нос, взбила волосы и позвала Пэтси:
— Золотце, нам пора.
Усадив девочку на заднее сиденье машины, Френсис положила туда же подушку, чтобы Пэтси могла прилечь в пути.
Пэтси озабоченно спросила:
— А мы заедем повидаться с Джеком?
Френсис притворилась, что не расслышала, протянула руку и нажала на клаксон — посигналила Освальду.
Тот не заставил себя ждать, закинул свой чемодан в багажник и открыл дверь машины:
— Доброе утро, Пэтси.
Голос у него звучал беззаботно, но Френсис видела, что Освальд волнуется не меньше, чем она.
Усевшись на водительское место, Френсис сказала:
— Вроде ничего не забыла. Память стала такая дырявая. Если что-то не взяла, так тому и быть. Пора трогаться, а то опоздаем. — Посмотрела на указатель уровня топлива. — Как здорово. Полный бак.
Машину прошлым вечером заправил Батч, и правильно сделал, сама Френсис наверняка бы забыла.
— Ну, ладно. В добрый путь.
Когда они выехали со двора, Пэтси еще раз спросила:
— Можно мне сходить попрощаться с Джеком?
Френсис поглядела на нее в зеркало заднего вида:
— О господи, в этой суматохе чуть из головы не вылетело. Надо заехать повидаться с Джеком, ведь так?
— Да, мэм.
— Хорошо. Заедем. На одну секундочку.
Освальд застыл, боясь шевельнуться, даже вздохнуть. Но за Френсис опасаться было нечего. Она заложила лихой поворот, миновала бензоколонки и остановилась футах в пятнадцати от витрины. За стеклом стоял Рой, и Джек сидел у него на пальце, и вид у птицы был самый что ни на есть цветущий.
— Можно я войду? — спросила Пэтси.
— Нет, золотце. Рой еще не поправился. Ты только на него посмотри! К нему нельзя приближаться. Еще заразишься накануне операции. Помаши им ручкой, и все.
И Френсис надавила на газ.
Пэтси повернулась назад и замахала, а Джек так и вертелся у Роя на пальце, так и подскакивал.
И вот лавка скрылась из виду. Они выехали на шоссе и благополучно покатили в Атланту. Если бы Френсис не надела подмышники, пятна от пота просто бросались бы в глаза. Она ожидала, что Пэтси что-нибудь скажет, но девочка сидела тихо и, похоже, радовалась тому, что ей все-таки удалось повидать Джека, пусть и на секундочку.
Они ехали по шоссе уже довольно долго, когда Пэтси достала свое фото с птахой и шепнула:
— Я вернусь… веди себя хорошо.
Большой город
После того как они прибыли в Атланту и устроили Пэтси в больнице, Освальд позвонил Рою из телефона-автомата и сообщил, что обман удался и девочка всю дорогу до медицинского центра разговаривала с фотографией Джека.
— Слава богу, Рой, все сошло удачно. Даже я готов был поверить, хотя знаю, что Джек умер. Прямо как живой, того гляди взлетит…
Да, Джулиан расстарался. Джек получился краше, чем при жизни. Рой положил птичку себе на ладонь и сказал:
— Сегодня утром, дружище, ты исполнил свой лучший номер, хотя сам об этом не подозреваешь.
После разговора с Освальдом Рой завернул тельце в белый лоскуток и уложил в саркофаг, который пришелся бы по душе самому Джеку. Вроде как их последняя совместная шутка. Потом Рой зашел поглубже в лес, выкопал ямку и похоронил старого друга. Постоял, глядя на могилку, где проказник покоился с миром в коробке с надписью «Крекер Джек». В голове у Роя вертелась старая песня, которую частенько напевал его отец:
- Нет тебя со мною, я ночей не сплю,
- И днем мне нет покоя, тоскую и люблю,
- Ах, милый, ты мой милый, как плохо без тебя.
Как может такой верзила, шесть футов два дюйма, плакать над крохой размером с еловую шишку, спросил Рой себя. Черт бы тебя побрал, Джек, если бы можно было повернуть время вспять, я бы надел кольцо на твою тощую шейку.
Рой был человек нерелигиозный, но в тот день его поддерживала надежда, что есть такая штука, как дух, и что некая маленькая частичка Джека улизнула от смерти, порхает теперь где-то рядом и посмеивается над земными тварями. Это было бы на него похоже, думал Рой.
А может, Джек возьмет да и покажется?
На следующий день Френсис и Освальд появились в больнице в шесть утра и посидели с Пэтси, пока медсестры сновали туда-сюда, занятые подготовкой к операции. Освальд рисовал девочке картинки, пытаясь хоть как-то ее развеселить, а Френсис вела серьезный разговор о ближайшем будущем. Пэтси в своей шапочке и в больничном халате сидела на кровати, немного напуганная суетой вокруг ее персоны. Тут пришла еще одна медсестра, сделала ей успокоительный укол, и девочку потянуло в сон. Заглянул доктор Гликман.
— Доброе утро, юная леди. Как дела?
— Хорошо, — сонно пробормотала девочка.
— Медсестры говорят, за то время, что я тебя не видел, ты поправилась на целых четыре фунта. Это просто здорово. — Доктор улыбнулся Френсис и Освальду и опять повернулся к Пэтси: — Мы сейчас заберем тебя в просторную, светлую комнату, что в конце коридора, и полечим тебе ногу. Только ты ничего не почувствуешь. А как проснешься, все будут рядом с тобой.
Он взял с тумбочки фотографию Пэтси и Джека.
— Это и есть та птичка, о которой ты мне говорила?
— Да. — Глаза у Пэтси слипались.
— Просто красавец. — Хирург погладил юную пациентку по руке. — Мы тебя вылечим. Будешь как новенькая. Поправишься — и сразу домой. Договорились?
— Договорились.
Френсис вслед за доктором вышла в коридор, чтобы подвергнуть его дотошному допросу, а в палату заглянула женщина с документами на подпись.
— Вы отец ребенка?
— Нет.
— Дедушка?
— Нет. Просто друг. Дама, что вам нужна, на минуточку вышла.
Вернулась Френсис, перелистала бумаги и поставила свою подпись в графе «Официальный опекун», хотя из двух слов одно — «официальный» — не соответствовало действительности. Лжесвидетельство было налицо. Но Френсис сказала Освальду:
— В тюрьму так в тюрьму. Зато девочку вылечат.
Потянулись долгие часы ожидания. Освальд не уставал восхищаться Френсис. Сам он места себе не находил, мерял шагами коридор. Присядет на минутку и опять вскочит. Ему отчаянно хотелось выпить, прямо сил никаких не было. Но как оставить Френсис одну? Почему бы сестрам не вкатить успокоительное родным и близким, что дожидаются конца операции?
Пока Освальд мельтешил перед глазами, Френсис сидела тихо в уголке, молилась про себя и ждала.
В Затерянном Ручье тоже ждали.
Около половины второго позвонила Френсис и сообщила, что первая операция прошла благополучно и что с девочкой «все отлично», как выразился доктор.
Все с облегчением вздохнули.
Когда они, усталые, но счастливые, ехали вниз в больничном лифте, Френсис сказала Освальду:
— Благодарение небесам, что вы рядом. Иначе не знаю, как бы я пережила все это.
Освальду повезло — ему предоставили комнату в общежитии IMCA.[32] Френсис остановилась у родственников. У малышки впереди еще две операции, и кому-то надо было дежурить у постели больной.
Жители Затерянного Ручья постепенно начали понимать, какое место в их жизни занимал Джек. Никто не порхал больше по лавке, не щебетал, не звенел колокольчиками. Обитатели городка прежде и не догадывались, что можно так тосковать по какой-то птице. А пуще прочих горевала Милдред. Она окончательно уверилась, что любила Джека больше всех и сама того не сознавала, пока птаха не умерла. Милдред буквально обожала птичку, просто ее чувства выражались в виде вечных жалоб.
Через неделю после смерти пичуги Милдред, повесив голову, вошла в лавку.
— Рой. Должна извиниться перед тобой и попросить прощения. Мне так стыдно за себя — прямо не знаю, что делать.
— За что? — удивился Рой.
— Я так недостойно себя вела перед бедной покалеченной птичкой. Цыкала на нее, обещала запечь в пироге. — По щекам у Милдред полились слезы. — Сама не знаю, что на меня нашло. Я ведь так его любила.
— Ты его, а он — тебя. Он ведь прекрасно понимал, что ты не всерьез.
— Да ты что?
— Точно. Поэтому-то он тебя постоянно дразнил.
Милдред подняла глаза, в них светилась надежда.
— Правда?
— Чистейшая. Какие могут быть сомнения. Видишь ли, — Рой протянул Милдред свой носовой платок, — старина Джек прекрасно разбирался в людях, куда лучше меня. Как-то заходят две девушки — никогда их раньше не видел, — и я попросил его исполнить для них пару номеров. А он ни в какую. Порхает себе с недовольным видом. Разозлил меня тогда изрядно. И что вышло. Пока одна девица заговаривала мне зубы, другая — шасть в кабинет. И стащила все, что плохо лежало.
— Как так?
— А вот так. Оказались воровками. А Джек из кожи вон лез, хотел меня предупредить. Знал, что они не с добром пришли. Меня-то можно было провести, его — никогда. Знаешь, Милдред, без него в лавке так пусто. Я уж так к нему прикипел, даже не думал, что он умереть может. Вот она жизнь, стоит кого-то полюбить, как его у тебя забирают. Хорошо хоть Пэтси далеко, а то прямо не знаю, чем бы все обернулось.
У Милдред отлегло от сердца. После смерти птицы она изменилась, перестала скрывать от других свои подлинные чувства. А то уйдет человек из жизни и не узнает, как ты к нему на самом деле относилась. Теперь всякий телефонный разговор Милдред заканчивала неизменным «Люблю тебя».
И только потом вешала трубку.
В больнице
Потянулись тревожные дни. У всех отлегло от сердца, только когда Освальд и Френсис вернулись домой с известием, что все три операции прошли благополучно. Пэтси предстояли долгие томительные недели в гипсовом панцире. Чуть ли не каждые выходные Крупные Горошинки отправлялись в Атланту и всем скопом объявлялись у постели больной.
Освальд поехал с ними только раз — хотя ему очень хотелось видеться с Пэтси почаще. Но уж этот один раз… Набитая дамами машина, узенький кусок сиденья между Сибил Андервуд и Бетти Китчен с ее шестью футами росту, разговоры, не смолкающие ни на секунду всю дорогу до Атланты и обратно, — все это оказалось выше его сил. После этой злосчастной поездки он выбирался только с Френсис или старался договориться с Батчем. А порой подсаживался к Рою — выезжали в воскресенье рано утром и возвращались уже затемно.
Пэтси заваливали играми и книжками с картинками, чтобы ей было хоть чуточку веселее. Освальд всегда привозил ей маленькие рисунки — они смешили ее, особенно тот, где Освальд ехал на автомобиле с женщинами. В один прекрасный день Крупные Горошинки с удивлением узнали, что девочку только что посетила целая делегация Горошинок Мелких и вручила подарок — лоскутное одеяло с надписью «ПОПРАВЛЯЙСЯ СКОРЕЕ». Конечно, Крупным было приятно, что вот и Мелкие отметились… но тут Бетти Китчен осмотрела изделие и выдала заключение:
— Прискорбно, девочки. Вы только гляньте, какие мелкие стежки. По части рукоделия мы им в подметки не годимся.
Дотти надела очки, чтобы получше все разглядеть, — и была вынуждена согласиться.
Милдред сказала:
— Так-то оно, может, и так. Только признайте — никто не готовит макароны с сыром лучше Френсис. Не говоря уже о «плавучем острове».
— И еще кое-что, — добавила Сибил. — Спору нет, трезвонить о себе гадко, но не забывайте о помидорном заливном.
— Точно! — хором воскликнули все и повеселели.
Пэтси хихикнула. Френсис пощекотала ей большой палец на ноге.
— Что смешного, юная леди?
— Помидорное заливное, — выговорила Пэтси и снова хихикнула.
И вот наконец настал день, когда гипс сняли. Теперь, как сказал доктор, предстояло самое сложное — долгие месяцы терапии, кропотливой повседневной работы. Это ведь не шутка — научиться двигаться заново, встать на ноги и пойти. Для этого надо перестроить весь мышечный аппарат.
Специалист по физиатрии Амелия Мартинес, красивая темноглазая женщина, была поражена, как мужественно Пэтси переносила долгие мучительные процедуры и упражнения — ни разу не пожаловалась. Однажды, когда девочка принимала лечебные ванны, Амелия отозвала Френсис в сторонку.
— Знаете, миссис Клевердон, в первый раз у меня такая пациентка. Маленькая, а как терпеливо все переносит! Ведь ей так больно… — Она немного помолчала. — Да у меня взрослые мужчины плакали навзрыд от куда меньших нагрузок! Доктор Гликман сказал, что процесс выздоровления идет небывалыми темпами. — Амелия ласково улыбнулась и помахала Пэтси. — Девочка очень хочет поскорее поправиться и вернуться домой.
Посетителей у Пэтси бывало много, а кто не мог прийти, присылал открытку или письмо, которые Амелия зачитывала вслух. Очень скоро она знала едва ли не каждого жителя Затерянного Ручья. Освальд и Френсис не уставали радоваться тому, как быстро крепнет Пэтси, вот только каждый день девочка перво-наперво спрашивала про Джека, и приходилось отвечать, что с птицей все хорошо, и бороться с угрызениями совести. А что еще оставалось делать? Лечение давало результаты, девочка уверенно шла на поправку, преодолевая боль и страдания, все прочее было не так важно. Она уже могла сделать пару шагов без посторонней помощи. Ведь каждый новый шаг приближал ее встречу с Джеком.
ВДОЛЬ РЕКИИнформационный бюллетень Затерянного Ручья
Вот и настала осень — куда это время так торопится? Кажется, лето наступило совсем недавно, — но, как говорится, «tempus fugit»,[33] и День благодарения[34] уже не за горами. А ведь нашу общину и вправду есть за что благодарить, из Атланты приходят добрые вести, терапия оказывает свое благотворное действие, и Пэтси поправляется. Умение ждать — одна из добродетелей, но мы уж ждем не дождемся, когда наша маленькая мисс Пэтси вернется домой. Не забудьте про совместный ужин, включите в меню тыквенный пирог и индейку!
Дотти Найвенс
Шли дни, и будущее Пэтси представлялось все лучезарнее. По словам Амелии, перемены к лучшему были налицо. Даже Милдред как-то приободрилась. И тут судьба выкинула новое коленце. Объявился Билли Дженкинс, ее старая неизбывная любовь. Билли написал Милдред письмо, в котором извещал, что овдовел и хотел бы с ней повидаться. Как ни странно, Милдред решила воспользоваться приглашением и отправиться на машине в Чатанугу, о чем и известила Френсис. Та буквально потеряла дар речи, хотя прекрасно знала, что от сестры можно ожидать чего угодно.
Уехала Милдред в пятницу, но наступил уже вторник, а решительно никаких известий от нее не поступало. Френсис места себе не находила. Наконец часов около четырех у дома затормозила машина Милдред.
— Френсис, я вернулась! — Непутевая, не откладывая в долгий ящик, поспешила к сестре.
С первого же взгляда Френсис поняла: случилось нечто важное. Похорошевшая и помолодевшая Милдред так и сияла в своем лавандовом брючном костюме. С радостно пылающим лицом она возвестила:
— У меня новости!
Сердце у Френсис куда-то провалилось.
— Может, мне лучше сесть? — осведомилась она дрожащим голоском.
И села.
Милдред выждала секундочку и выпалила:
— Мы с ним виделись!
— И…
— И я теперь самая счастливая женщина на свете!
Френсис прижала ладонь ко рту:
— О господи. Поверить не могу, ведь столько лет прошло.
Читать бесплатно другие книги:
