Во сне и наяву. Охотник Конофальский Борис
Для чокнутой этот удар не представлял угрозы. Она просто перехватила палку. Схватила ее прямо за темный от жабьего яда острый конец и легко, словно у ребенка, вырвала из рук девочки. Отбросила ее за ненадобностью. Яд ей был нипочем. А затем снова кинулась на Свету, но пока Аглая отбрасывала палку, она потратила долю секунды, и этой самой доли девочке и хватило, чтобы развернуться и кинуться бежать от сумасшедшей. Аглая едва успела схватить ее за рюкзак одной рукой, взялась крепко, а второй она уже хотела вцепиться девочке в волосы. И тут Светлану впервые выручил Кровопийца. Она взмахнула ножом, отмахнулась им, словно свернутой газетой от назойливой мухи, и Аглая отпрянула, уворачиваясь от белой кромки лезвия, убрала руку и не схватила девочку за волосы. Чокнутая, кажется, понимала, что с этим оружием лучше не шутить. И Светлана выскользнула из лямок рюкзака, в который вцепилась Аглая. Выскользнула и кинулась бежать.
А вслед ей полетел отборнейший мат и крик, срывающийся на истошный бабий визг и зловещий хохот, хохот как раз такой, каким и должна заливаться сумасшедшая маньячка.
– Стой, мразь! Стой! А-ха-ха… Стой!
«Ни фига она не хромая! – Света бежала изо всех сил, так как слышала помимо этого ужасного хохота шлепки босых ног по горячему асфальту. – Да как она может так быстро бежать по битому асфальту, по обломкам кирпича без обуви?»
Но сумасшедшая летела за девочкой со скоростью хорошего спринтера и еще умудрялась радостно орать на бегу:
– А-ха-ха… Я сдеру с тебя кожу твоим ножиком… С живой буду срезать! Стой, говорю, мразь!
Свету подгонял страх, такой страх, которого она не испытывала, даже оказавшись под землей с жуками-кусаками. Она бежала так быстро, что могла бы на соревнованиях запросто посоперничать со старшими девочками, которые бегали спринты. Посоперничать? Да она бы их сейчас победила. Хоть на сотне, хоть на двух. И ботинки ей совсем не мешали. Она летела как на крыльях, едва касаясь земли, едва разбирая дорогу, не отдавая себе отчета и тем не менее зная, куда бежит. Она бежала к спасительной серебряной поляне, которую заприметила еще до того, как решилась погнаться за Аглаей.
А та, между прочим, не отставала.
– А-ха-ха… Стой, тварь, догоню тебя, догоню… Разорву тебе твою вонючую пилотку… Мразь… А-ха-ха…
Но эти крики лишь придавали Свете сил, она прибавляла и прибавляла скорость и уже через минуту оказалась на спасительной серебряной поляне и побежала по ней большими шагами, едва успевая разбирать перед собой дорогу, чтобы не дай бог не наступить на кочку, что были тут повсюду. Пробежала вглубь поляны метров тридцать и, лишь поняв, что Аглая матерится уже издалека, а не из-за спины, остановилась и развернулась.
– А-ха-ха-ха… – Теперь чокнутая скалилась на самом краю поляны и на мох, конечно же, наступать не собиралась. – Убежала… Мелкая мразь! Все равно… Все равно я разорву тебе твою пилотку, кожу с тебя сдеру, а печенку твою сожру… А-ха… – Чокнутая даже подпрыгивала на месте от злости. – Ты, тварь, думаешь, что я не знаю, что ты таскаешься к жирной? Думаешь, не знаю, что вы там затеваете?
Сумасшедшая следила за ней? Света слегка напряглась, но не отвечала. Она стояла, восстанавливая дыхание и крепко сжимая Кровопийцу в руке, при этом не отрывая взгляда от Аглаи. Теперь-то девочка поняла, как опасен и хитер ее враг. То, что она думала об Аглае раньше, и на десятую долю не соответствовало действительности. Долбанутая следила за Светланой. Она притворялась хромой, решила приманить ее своей беспомощностью. Но сейчас у нее, кажется, начинала болеть рука, та самая рука, которой она хватала жабью палку. Чокнутая поднесла руку к глазам, сжала и разжала пальцы и не то завыла, не то зарычала через стиснутые зубы:
– Ы-ы-ы…
Жабий жир все-таки подействовал. Ей было по-настоящему больно. «А как ты хотела, долбанутая, это свежий жабий жирок, я его недавно собрала, он еще не запылился даже», – с удовлетворением подумала Света. И теперь ей совсем не было жалко Аглаю. А она еще думала договориться с нею по-человечески. Ни фига не получится. Теперь девочка отчетливо понимала, что им двоим тут не ужиться.
– Тварь, мразь! – заорала Аглая. – Я до тебя доберусь!
Она повернулась и побежала прочь от моховой полянки, завывая на ходу и потрясывая обожженной ядом рукой. А девочка дождалась, пока враг отбежит подальше, и только тогда позвала:
– Лю! – Ничего. Тишина. Голос не отвечал. Она немного подождала, надеясь, что он ее все-таки слышал, и, не дождавшись, повторила: – Лю, вы тут?
Но и на этот раз Любопытный не отозвался. Снова тишина. Только птица орала где-то да мухи жужжали в солнечном мареве. И больше ничего, никаких звуков.
Девочка стояла совсем одна, без своего рюкзака и без своей палки, из всего ценного только Кровопийца при ней и остался. Она крепко сжимала в ладони его липкую рукоять. Светлана огляделась. Медуз поблизости не было. Взглянула вниз: мох, извиваясь тонкими, серебряными ворсинками, ощупывал подошву, пытаясь хоть немного ее пожрать. На левый рукав плюхнулась огромная красноглазая муха. И сразу начала пробовать ткань куртки на вкус. Света хлопнула по ней ножом. Солнце палило немилосердно. Ветра не было. Было тихо. Ей захотелось пить. Кажется, в рюкзаке в бутылке оставалось немного воды. Но где он, этот рюкзак? Конечно, он находился совсем недалеко. И до него можно было добежать, вот только уходить с серебряной поляны страшно, ведь поблизости ошивается опасная сумасшедшая баба, обещавшая убить Свету, убить зверски. И Лю не отзывался. Ну как тут удержаться от слез.
Роэ видел, что таксист его побаивается. И черт бы с ним, но сейчас он хотел, чтобы ему не мешали, не суетились и ничего не говорили. Он достал комканую купюру в пять тысяч рублей и кинул ее через плечо шоферу:
– Сдачи не надо.
Таксист подобрал оранжевый комок, развернул его и, поняв, что это, сказал с заметным азиатским акцентом:
– Спасибо большое.
Роэман ему не ответил, в машине было тихо, таксист выключил радио сразу, когда Виталий Леонидович только сел. Роэ застыл, глядел через стекло, по которому катились капли воды, на фонари освещения. Желтые пятна света едва-едва отодвигали от себя сырую черноту осеннего города. В машине было тепло, а там, за мокрым стеклом, холодно. Холодно. И это был не простой холод. От него начинал мерзнуть… затылок. Да. Затылок. А с затылка этот нездоровый озноб скатывался за воротник и бежал меж лопаток мурашками, быстро проникая внутрь, к желудку, где удобно укладывался в виде легкого намека на тошноту. Да, именно это Роэман и чувствовал в прошлый раз, когда приезжал сюда. Холод и тошнота – производные от страха перед могилой. Ему даже казалось, что в машине пахнет землей. Сырою, насыщенной перегноем землей. Хотя, этого, конечно, не могло быть. Откуда в машине земля? Да, тут однозначно что-то было… Что-то, что вызывало у него легкие приступы тошноты. И он хотел знать, что это.
– Поезжай в ту арку, – наконец велел он. – Во двор.
– Туда? – таксист указал на арку, что была справа от машины.
– Туда, – сухо подтвердил Виталий Леонидович.
Таксисту не хотелось этого делать, кажется, он даже готов был вернуть деньги клиенту, лишь бы побыстрее расстаться с ним, но ослушаться и тем более спорить он побоялся. И, помигав поворотником, свернул во двор. Свернул и медленно поехал между рядов машин.
Роэман сразу увидел ее. Он понял, что она и есть тот самый источник тошноты и страха. Ну хотя бы потому, что никого больше в мокром дворе не было. Да и кто из нормальных людей станет сидеть под холодным дождем на лавке? А еще… Она даже не пряталась. Сидела на самом освещенном месте, на маленькой скамеечке у детской площадки. Курила. Виталий Леонидович видел, что ее светлый плащ промок на плечах, груди и рукавах. И платок на голове тоже был мокрый. И при этом баба была в темных солнцезащитных очках. А то, что на дворе почти ночь и она уже изрядно промокла, – это ее мало заботило.
– Куда ехать? – спросил таксист.
– Вперед, – неожиданно резко ответил ему Роэман.
Сам он не отрывал от женщины взгляда. И вспоминал, что о ней визжала в телефон тупая десса. «Она, кажется, назвала ее Гнилой».
Такси сделало поворот вдоль дома, и Роэ понял, что женщина глядит на него. Да, именно на него. Она знала о нем. Может, она так же чувствовала его, как и он ее? Незнакомка встала, сняла темные очки – до сих пор она была в них – бросила окурок на резиновое покрытие детской площадки. Она неотрывно смотрела на Роэмана, видела его даже в темноте салона машины, даже через залитое дождем стекло, она видела его. И он разглядел ее тоже. Увидел ее лицо.
Увидел и понял, понял, почему холодок бежал по его затылку, почему чувствовал себя тут так неуверенно, понял, почему так испуганно визжала десса в телефон, говоря о ней, и почему та, захлебываясь в истерике, называла эту женщину «Гнилой». Теперь ему все было ясно.
– Поехали отсюда, – быстро сказал Роэман шоферу.
И повторять было не нужно. Выехав из двора, таксист только спросил:
– Куда едем?
– На Итальянскую. – Виталий Леонидович откинулся на спинку сиденья. Он все еще вспоминал лицо женщины.
Глава 5
Он ходил сюда не первый год: тихое место, хотя и рядом с Невским. Немолодая барменша Надя уже давно знала его предпочтения. Она сразу поставила на стол четыре рюмки хорошей водки и заварила два двойных эспрессо в чашке для капучино. Принесла сахарницу со щипцами. А после одиннадцати, когда посетителей в заведении не осталось, сама, без напоминаний и просьб, поставила перед ним еще и пепельницу, достав ее откуда-то из-под стойки. За это он ее и ценил, всегда оставлял ей щедрые чаевые, а еще в награду за ее чуткость и внимание к клиенту несколько раз заводил Надю в подсобку и там, среди стеллажей со стаканами и стопками салфеток, имел ее почти не раздевая, сзади. Надя была женщина замужняя, но как только Виталий Леонидович появлялся в ее заведении, сразу старалась ему угодить и всякий раз ждала, что и на этот раз он заведет ее в подсобку. Но Роэ делал это нечасто. Нечего баловать. И теперь он, выпив первую рюмку водки и запив ее крепчайшим кофе, глядел, как Надя поправляет прическу, как улыбается ему, как уходит к другому концу стойки и там невзначай наклоняется, демонстрируя свой зад. Нет, сегодня официантка обойдется без его внимания. Хватит ей и чаевых. Тем более что сегодня Роэман слишком раздражен, а когда он раздражен, он не уверен, что сможет себя сдержать и не причинит ей непоправимого вреда.
Барменша поставила перед ним пепельницу: кури, пожалуйста, все равно в баре уже нет никого, скоро закрытие. Она уже навела порядок и остановилась возле постоянного клиента, кажется, собиралась с ним поболтать, но Роэ достал из кармана телефон и жестом показал ей: не мешай. После отыскал нужный номер и лишь затем достал сигареты. Он закурил, выпил еще одну рюмку водки и сделал вызов.
Два гудка и обрыв. Тварь! Ну конечно же… Этот ублюдок не стал с ним говорить, посмотрел, кто звонит, и сразу сбросил. Виталий Леонидович сжал губы в нитку. В баре царил полумрак, но даже того света, что там был, Наде хватило, чтобы увидеть, как потемнело лицо единственного клиента. От него пахнуло холодом, и у опытной женщины хватило ума отойти подальше и не лезть к нему сейчас с разговорами.
А Роэман снова набрал номер и поднес телефон к уху. Через два гудка Мартышка вновь его скинул. Нет, Роэ не верил, что этот ублюдок внес его в черный список, просто издевается, урод. Демонстрирует свою независимость. Ну что ж… Если вопрос стоит таким образом, то Виталий Леонидович не поленится и до него доедет. Неприязнь к Мартынову так его захлестнула, что он непроизвольно выпустил когти на левой руке. Выпустил и представил, с каким удовольствием вцепится ублюдку в глаза. Да, Мартышка вырос, это был уже не тот разбитной скобарь и мелкий вор с Лиговки, которого Роэман встретил у ограды Волковского кладбища. В те времена Мартынов смотрел на Виталия Леонидовича разинув рот, всегда был готов явиться по первому зову и по щелчку пальцев выполнить любую, любую его просьбу. Теперь он стал заматерелым обитателем Истока, проводившим там много времени, сильным, хитрым, удачливым. А ведь это Роэман научил его «спать», раскрыл секреты выживания в «снах». Мартышка был ему обязан, всем обязан. И теперь этот обнаглевший ублюдок просто сбрасывает его звонки. Виталий Леонидович не на шутку разозлился. Да, Мартынов, конечно же, стал сильным, настолько сильным, что уже в открытую демонстрировал свое пренебрежение. Мог себе позволить, надеясь, что в силе он Роэману не уступит, если им доведется встретиться. Но вот в чем он точно уступал Роэману, так это в опыте. И поэтому Виталий Леонидович, прежде чем вызвать такси, снова набрал номер Мартынова. И тут Мартынов ответил:
– Ну чего ты названиваешь, видишь, не беру – значит, занят!
Говорил дерзко, даже грубо.
«Грязь говорящая!» Виталию Леонидовичу пришлось успокаивать себя, брать в руки. Он пару секунд выжидал, потом сделал вдох, выдохнул и заговорил спокойно, едва ли не заискивающе:
– Мартынов, ты не загребай, я ж не для удовольствия звоню.
– Короче, что надо? – продолжал борзеть Мартыха и еще тон такой выбрал, как будто снисходил до Роэмана.
И тому было трудно сдерживаться, но он продолжал спокойно:
– Я все по тому же делу…
– Слушай, Роэман, – Мартынов не дал ему договорить, – найми себе шофера, я тебя возить не нанимался.
– А раньше и не нанимаясь возил, – напомнил ему Виталий Леонидович. – Было время.
– Что было, то быльем поросло. Теперь я сам по себе, – четко произнес бывший помощник. – Я и так помог червя найти, это тебе как бонус, больше я ничего не должен.
– Не должен, значит? – как-то и не особо настаивая переспросил Роэ.
– Нет! – твердо подтвердил Мартынов.
– Ну, нет так нет. Но на сей раз тебе шоферить не придется. А вот помочь Бледной…
– Бледной? Роэман, не надо мне вкручивать… Это тебе нужно. Это тебя она просила, ты для нее стараешься – вот и старайся, шустри, я-то тут при чем?
– Я просто думал… доверить ритуал тебе. Если ты решишь вопрос с червем, Бледная о тебе узнает, – пообещал Виталий Леонидович.
Мартынов не ответил ему сразу. Он думал.
– Ты предлагаешь мне исполнить поручение Бледной Госпожи? Решить вопрос с червем? – В голосе Мартынова послышалась заинтересованность. Впервые за весь разговор он не быковал. Но, кажется, не верил Виталию Леонидовичу.
– Да, червя нашел я, ты исполнил повеление, – продолжал Роэман, – все в выигрыше.
– Все равно я сейчас встретиться не смогу, я занят, – возразил Мартынов уже совсем другим тоном.
– А сейчас и не нужно встречаться. Встретимся утром, часов в шесть. Подъедем на место, к ее дому, и там до рассвета все решим.
– Заберу тебя на углу Невского и Садовой. Там, где обычно, – сказал Мартышка, заканчивая разговор.
– Буду ждать.
«Ублюдок». Роэман сбросил вызов и спрятал телефон в карман. Выпил водки и запил ее хорошим глотком кофе. Теперь ему стало получше. Он даже уже не злился на Мартынова, но продолжал о нем думать.
И сколько тут стоять? Солнце печет, в куртке жарко.
– Лю… – Света уже почти не скрывала раздражения. – Лю-ю…
Нет, ей так никто и не ответил. Никто не ответил! Пропал! Почему Любопытный не отзывается? Неужели у него закончился ресурс? Или ему сейчас нечего ей сказать? Хорошо, если ресурс. Но Светлане казалось, что он не отвечает ей потому, что чувствует свою вину. А девочка как раз не хотела, чтобы он себя винил. Если он ответит, то она с ним заговорит и не будет укорять его ни в чем, лишь бы он откликнулся. И пусть ей было очень жалко ее удобного и вместительного рюкзака со всеми нужными вещами, и пусть ей было жалко ее прекрасную и такую полезную палку, она не скажет ему ни одного укоризненного слова.
– Лю, ну где вы? Вы тут?
И снова тишина. Вернее, где-то, совсем недалеко, за грудой битого камня, заливисто залаяла собака, в ответ ей гортанно проорала птица, и крупный черный попугай бесшумно пролетел и сел на высохшее дерево в ста метрах от девочки, он явно смотрел на нее. Света все еще была напряжена, и немудрено – тут было опасно.
Она осмотрелась. Ей было хорошо видно большое, почти черное здание Ленсовета. Верхнюю его часть, возвышавшуюся над развалинами. Улица Типанова уходила вдаль на восток к страшному месту, которое Светлана теперь называла Танцами. К черному попугаю на ветку сел сородич, теперь они вдвоем таращились на девочку, изредка подергивая хвостами-жгутами. Надо было отсюда выбираться. Света, конечно, боялась Аглаю, но почему-то ей казалось, что чокнутая и вправду ушла. Уж больно выразительно та трясла рукой, которой хваталась за жабью палку. Оказалось, что жабий яд даже для Аглаи очень неприятен. Нужно было уходить отсюда, тем более что вдалеке, на юге, у развалин одного из домов появился муходед с большим горбом. Светлана вздохнула и, чуть-чуть помахав тесаком для храбрости, направилась к краю поляны.
Попугаи неотрывно смотрели, как девочка сошла с серебряного мха на битый асфальт. Ей очень хотелось убраться отсюда и побыстрее добраться до спасительной депошки, в которой можно спрятаться и от попугаев, и от опасных муходедов с их мухами. Но прежде, чем побежать к своему укрытию, она решила вернуться на то место, где ей пришлось отбиваться от чокнутой. Еще издали Светлана увидела и рюкзак, и вещи, высыпавшиеся оттуда. Аглая так и не вернулась к рюкзаку. Видно, из-за боли в обожженной жабьим ядом руке ей было не до того. Света быстро побежала к своим вещам, и чем ближе к ним приближалась, тем отчетливее понимала, что их кто-то разбросал. Сами они так упасть не могли. Этот кто-то доставал предметы и откидывал их в сторону, видимо, не сочтя их интересными. Светлана подбежала к рюкзаку. И прежде чем заняться сбором вещей, осмотрелась. Два попугая, все те же, теперь сидели на старом рекламном щите.
«Как тихо они летают, прямо как медузы! С ними надо быть начеку!»
Она развернулась так, чтобы держать их в поле зрения, и присела. Монеты были рассыпаны, но даже золото оказалось на месте. Свету это очень порадовало. И пластиковая бутылка виднелась тут, только абсолютно пустая, и резиновые перчатки, и веревка, и многое другое, кроме… Коробочка, в которой девочка хранила листья фикуса, была пуста. И самое главное, пустой оказалась и банка, в которой Света держала страшного и противного жука-могильщика. Крышка валялась на асфальте, а жука… выпустили? Забрали? Банка была тут же. А вот тут Света расстроилась, уж куда ей точно не хотелось идти по новой, так это на Танцы. Ей стало очень жаль своего жука, так жаль, что теперь он даже уже и не казался ей таким противным. Она, поглядывая на попугаев, стала быстро собирать вещи и укладывать их в рюкзак, размышляя о том, что Любопытный будет ей нужен, если она надумает снова тащиться на Танцы за новым жуком. Девочка уже встала во весь рост. Монеты в кармане – добравшись до депошки, она завяжет их в тряпицу, – все вещи в рюкзаке, рюкзак за спиной.
И тут один за другим попугаи сорвались с рекламного стенда. У Светланы едва не остановилась сердце: она думала, что они устремятся к ней, но птицы, беззвучно хлопая крыльями, быстро набирая высоту, полетели прочь, а потом, как по команде, нырнули вниз. А куда именно, девочка не увидела, ей мешали развалины. Зато она прекрасно услышала доносящийся из-за развалин истошный вой. Светлана даже не поняла поначалу: это орет человек или какое-то животное? Странное дело – ей не было страшно. Света, поправив на плече рюкзак, чтобы удобнее лег, полезла на развалины, держа Кровопийцу перед собой. Она видела, как попугаи сделали еще один нырок вниз, после которого опять раздался вой, а за ним ругань. Теперь было ясно, что птицы нападают на человека. Судя по голосу – на мужчину. Она увидала здорового голого мужика. Мужик, жавшийся к полуразвалившейся стене, был весь фиолетово-синий от сока фикуса и отмахивался от наседавших попугаев палкой.
«Это моя палка!» Света разозлилась. Теперь ей было ясно, кто копался в ее рюкзаке, нет, это была не Аглая. Это вот этот вот… Матерящийся на птиц голый мужик, это он украл у нее жука-трупоеда и листья фикуса. А еще у него был сильно распорот левый бок. Из раны по фиолетовой коже на ягодицу стекала кровь. Перемешиваясь с соком фикуса, она казалась черной.
– А-а-а!.. Падлы!.. – орал мужик, а сам уже задом, задом втискивался в щель между остатками стены и обломками кладки.
Там он спрятался от попугаев, которые уселись на самый верх обломков и, кажется, собирались дождаться, пока он вылезет из убежища. Из щели торчала только палка Светланы. А девочка, почти не обращая на птиц внимания, залезла на кучу кирпича, приблизилась к этой щели и, заглянув в нее, сказала зло:
– Где мой жук?
У мужика были бешеные глаза, он разинул рот и заорал истошно: не то он сам боялся, не то хотел ее напугать:
– А-а-а!..
Зубы желтые, морда и руки выкрашены в фиолетовый цвет фикуса. Он напоминал какое-то загнанное в угол большое животное. Глаза бешеные. Мужик таращился на девочку и даже ткнул черным концом палки в ее сторону. Жука у него, конечно же, не оказалось. У него вообще, кроме палки, ничего не было: ни одежды, ни обуви. Света, поняв это, схватилась за конец палки, за то место, где не было жабьего яда, и зло сказала:
– Дай сюда! Это моя палка.
Но мужик не отдавал палку. Вцепился в нее и опять заорал.
– Дай сюда, я сказала! – шипела Света. Одной рукой она тянула к себе палку, а другой поднесла к щели Кровопийцу. – По-хорошему отдай!
И только после этого мужик выпустил ее палку, но еще поорал девочке вслед, но уже как-то уныло. Словно обиделся.
Палка очень обрадовала Свету. Девочка победно взглянула на попугаев, которые все еще сидели на обломках стены и своими черными, будто из стекла, глазами внимательно следили за человеком. Было жарко, в щели еще подвывал мужик, девочка не спеша повесила тесак на пояс и стала спускаться. Она собиралась вернуться в депошку и решить, где взять нового жука для похода за черту. И еще где взять воды. Ей очень хотелось пить.
Садовая и Невский. Хорошее место. Тут всегда кипит жизнь. Здесь на светофоре даже в пять утра стоят машины. Дождь, снег, мороз, октябрь, июнь – без разницы, тут всегда машины, а перед ними, через переход, по Невскому вечно идут люди.
Он стоял на самом краю тротуара, почти на поребрике, пряча руки в карманы, а шею в поднятый воротник. Смотрел на просыпающийся город. Количество машин увеличивалось прямо на глазах. Мокрый асфальт, светофор, шум с проспекта, огни фонарей. Хорошо, что не было ветра. Ожидая Мартынова, Виталий Леонидович выкурил уже три сигареты. Мимо него прошла группка подвыпивших молодых людей, оживленно болтавших. Молодые мужики что-то обсуждали, молодые женщины смеялись. Седьмой час, многие уже выходили на работу, вон дворник в оранжевом жилете сгребал мусор с асфальта, а эти только закончили отдыхать.
Плащ Роэ промок. Больше не хотелось курить, а этот ублюдок все не ехал. Роэман был уверен, что Мартышка опаздывает специально. Демонстрирует свою независимость. Пусть, пусть… Ничего. Виталий Леонидович мог смирить гордыню, он терпеливо ждал. И дождался.
Было уже пятнадцать минут седьмого, когда большая темная машина Мартынова, бесцеремонно пренебрегая правилами, вынырнула на Садовую с улицы, которая вела к цирку.
Дорогой автомобиль остановился прямо у тротуара, но Гена встал так, что Роэману пришлось сделать к дверце несколько шагов. Ладно, он не гордый, он пройдет. Виталий Леонидович попытался открыть заднюю дверь, но та оказалась заперта. Через черные тонированные стекла ничего не разглядеть. Тогда он дернул ручку передней пассажирской двери. Она открылась. Ясно. Мартынов не открыл ему задние двери, не хотел, чтобы Роэ сидел сзади.
«Осторожный, ублюдок».
Глава 6
– Короче… Давай сразу определимся, – начал Мартынов, едва Виталий Леонидович закрыл дверь. Роэман молча смотрел на него, ждал продолжения. И, приняв молчание за согласие, Гена продолжил: – Я больше суетиться для тебя не буду, можешь даже не звонить, я теперь сам по себе. Хочешь выяснить отношения – я готов, хоть тут, хоть на той стороне.
В машине почти не было света, только тот, что от приборной доски. Пару секунд оба опасные мужчины смотрели друг на друга.
– Ну ладно… – наконец согласился Роэман.
Согласился легко, и эта легкость, кажется, удивила Мартынова.
– То есть без претензий? – уточнил он.
– Да… – Роэман сделал паузу. – Только вопрос с червем нужно решить. И будем считать, что ты мне ничем не обязан.
– Решим… Без проблем. Сейчас все и сделаем. – Кажется, Гена был рад, что все так разрешилось. – А как решать? Чем?
– Чем хочешь, – ответил Роэ.
Мартышка наклонился к рулю и откуда-то из-под сиденья достал старенький, еще советский туристический топорик.
– Подойдет? Или у меня нож есть.
– Нет, это подойдет.
– Бледная узнает, что я помогал?
«О, тебе хочется не только отвязаться от меня, тебе хочется еще и услужить Госпоже?» Но сейчас Роэ не собирался с ним торговаться.
– Госпожа узнает о тебе.
Больше говорить им было не о чем. Мощный мотор взревел, и большая машина, чуть не устроив ДТП, отъехала от поребрика и пересекла Невский проспект почти на красный свет. Еще пару дней назад Виталий Леонидович высказался бы по этому поводу, но теперь только пристегнул ремень безопасности. «Черт с ним, главное сейчас не поссориться, пусть сделает дело, а там… А там будет видно».
– Света… Света… – Ее тормошили за плечо, и это, конечно, был Коля. – Света, вставай, ты будильник проспала.
Первым делом она пошарила у себя под одеялом: тесака не было. Значит, он остался во сне? Ну и хорошо… Хорошо, там ему и место. Девочка с трудом разлепила веки и, еще плохо соображая, пробормотала:
– Зубы чистить.
– Мы уже почистили! – сообщил ей Максим. – И оделись.
– Молодцы. – Светлана уселась на постели. Девочка еще раз поглядела на кровать. Нет. Кровопийца точно остался во сне. Она моргнула, чтобы хоть как-то сфокусировать взгляд. Сегодня ей почему-то было непросто вставать. За окном стояли сумерки, шел дождик.
– Сколько времени? – Она потянулась к телефону, что лежал в изголовье, у подушки, но в нем сел аккумулятор – забыла поставить заряжаться на ночь.
– Мы не знаем! Сейчас, – сказал ей Максим. У братьев на двоих был один старенький телефончик. Макс нажал кнопку: – Семерка, точка, двойка и восьмерка.
– Полвосьмого. – Светлана потянулась. Нужно было вставать, вести братьев в садик.
Она вывалилась из кровати и, шлепая босыми ногами, вышла в коридор, где чуть не столкнулась с Ивановой.
– Доброе утро, Ольга Александровна. – Света хоть и поговорила с сиделкой насчет денег весьма серьезно и, кажется, даже поставила ее на место, тем не менее не хотела злить эту неприятную бабу, тем более что Иванова относилась к своей работе вполне ответственно. Поэтому Светлана была с ней предельно вежлива.
– Доброе, – буркнула та и прошла мимо.
– Как мама? – спросила девочка ей вслед.
Сиделка остановилась и повернулась к ней.
– Без изменений, незапланированных инъекций не потребовалось, давление было низковато, но в пределах нормы, пульс стабильный, только что ее переворачивала, пока не ушла, могу обтереть.
– Будьте добры, – попросила Светлана. – А то я опаздываю.
Взгляд сиделки нужно было видеть: «Ты всегда опаздываешь». Она молча повернулась и ушла в комнату мамы. А Светлана поспешила в ванную, мыться и собираться.
Не холодно, но дождик. Хмурое-хмурое серое-серое утро. Машины выезжают из дворов, собачники выгуливают своих питомцев. Дождь, снег – все равно. Собакам ведь нужно гулять. Пенсионеры, закутавшись в плащи из пленки, уже куда-то собрались. А девочка пожалела, что не взяла зонт. До садика они добрались кое-как, от садика до магазина она кое-как добралась, а вот из магазина до дома уже бежала изо всех сил, но и это ей не помогло. Дождь припустил такой сильный, что она промокла буквально за минуту. Спортивный костюм, старые кроссовки – все. Света забегала в подъезд мокрая и с мыслью, что ей нужна новая одежда. И обувь. И не обязательно спортивная. Ведь деньги теперь есть. Главное – как объяснить папе появление новых вещей.
А вот это задачка. Сказать, что нашла? И, не посоветовавшись с ним, потратила? Нет, этот вариант не подходил… А что тогда? Где девочка в шестнадцать лет может взять деньги? Заработать. А где заработать так, чтобы не выходить из дома? Ничего приличного ей в голову не приходило. Дома девочка быстро переоделась в сухое и стала разбирать покупки, предварительно поставив вариться макароны.
Папа никогда не опаздывал ни на работу, ни с нее. В двадцать минут девятого он уже звенел ключами в прихожей. Сейчас хлопнет входная дверь, потом он сядет на пуфик в прихожей, поставит костыли к стене и разуется. После этого можно будет услышать, как бухают по полу резиновые насадки на костылях и его слова: «Светик, ну как вы тут, как мама?»
– Светланка! Ну как вы, как мальчишки? Как мама? – Вид у отца уставший, он с резки салатов всегда приходит такой. Стоит в проходе кухни, опираясь на костыли.
– Нормально, па. Мальчиков отвела. У мамы кризисов не было. Вот сосиски тебе варю. – Она показала отцу упаковку сосисок.
– Ух ты, «Окраина»? Они же дорогие, – сразу заметил отец.
Его не проведешь, он ведь еще и в магазине подрабатывал в охране.
– По уценке взяла, – нашла что сказать Света, хотя в этот раз она заплатила за упаковку сосисок больше трех сотен рублей.
– Ладно, давай. – Отец сел за стол, поставил костыли рядом. – Попробуем, что это за деликатес.
Они завтракали вместе. Светлане очень нравилось завтракать с отцом, он по утрам не был грустен. Шутил, разговаривал с ней, даже если приходил с «салатов» уставший. Макароны, дорогие сосиски, кетчуп, чай, «свердловские» булки с маслом. За окном уже рассвело, дождь закончился. Все было вкусно, а после Светлана мыла посуду, мыла медленно, надеясь, что папа не отправит в школу. Но насчет этого отец был неумолим.
– Светланка, оставь, я домою.
– Па, уже второй урок идет, а пока дойду – третий начнется. Смысл? – заговорила девочка. – Я с мамой побуду, а ты сможешь выспаться.
– Нет, Света, мы с тобой на этот счет уже не раз говорили. Школу мы бросать не будем. – Он все мечтал, что Светлана поступит в институт. В «Лесгафта».
Девочка не стала спорить. Это было бесполезно. Принялась собираться. Только вот в чем идти? Одежда промокла, а ту, которая была сухой, лучше в школу не надевать. Этого старья ей одноклассники точно не простят. Светлана взяла рюкзак с единственной в нем тетрадью, и… половину оставшихся у нее денег. Поцеловала папу, который сел подремать в кресло рядом с мамой. В школу она идти точно не собиралась.
Виталий Леонидович был раздражен. Из-за этого болвана они упустили девку, когда та выходила из садика после того, как отвела туда детей. Мартынов не сразу понял, как подъехать к дому. И выехал на проезжую часть. Когда они сделали крюк, заехали во двор, простояли у выхода из детского сада пятнадцать минут, то поняли, что пропустили ее, она уже ушла.
– Подождем у дома, – произнес Гена Мартынов, выезжая из двора, в котором располагался детсад. – По-всякому ей в школу идти.
– Уже рассветает, – как бы между прочим напомнил ему Роэман.
– Да мне по хрену, – заносчиво отвечал Мартынов, вызывающе взглянув на Виталия Леонидовича. – Рассветет, не рассветет…
Тот, скрывая раздражение, только кивнул, соглашаясь: хорошо.
Мартынов, конечно, заматерел. За то время, что Роэ его знал, веса набрал вдвое от того, что было. Здоровый кабан! И это при том, что на нем почти нет сала; морда, руки на руле, пальцы – все большое, сильное. С ним придется попотеть… Если он, конечно, сделает дело. Если сделает… А в этом Виталий Леонидович сомневался. Он снова и снова бросал взгляды на Мартынова, пытаясь по его лицу понять, чувствует ли Гена то, что чувствует сейчас он сам. Нет, лицо у того было каменным. Мартышка смотрел перед собой в предрассветное мокрое утро, освещенное фарами, и по лицу не разберешь, что он там чувствует, о чем думает. А вот сам Виталий Леонидович снова ощущал холод, тяжелый ледяной ком прямо за грудиной. Этакая замораживающая смесь ощущения опасности вперемешку с тошнотой. И это его беспокоило больше всего. Он знал, что та, которую он уже видел, где-то рядом.
Они заехали во двор того дома, где жила девка. Как раз какой-то «Мицубиси» уехал, оставив им удобное место для парковки напротив ее парадной. Мартынов выключил фары, но мотора не заглушил. Стал копаться в радиостанциях, ища музыку.
«Поставит шансон? Нет… Еще хуже… – Мартышка остановил свой выбор на тошнотворной волне “Русского радио”. – Мало мне тошноты внутри, теперь еще это слушать!»
Но ничего поделать нельзя, Роэ был готов вытерпеть ради дела даже это. Пусть Гена все сделает, а там… И тут Роэман, увидав девочку, произнес:
– Она!
– Где? – Мартышка тут же оторвался от радиоприемника.
Девочка подбежала к парадной, у нее был пакет с продуктами из дешевого магазина. Мартынов схватился за топор и уже хотел открыть дверь машины… Собирался, но девка скрылась в парадной, и железная дверь захлопнулась.
– Ладно, – кивнул Мартынов. – Подожду, пока кто выйдет из дома, и пойду к червю… Постучусь к ней и все решу.
– Постучишь? А если она не откроет? Будешь рубить дверь? – Заметный скепсис в словах Роэмана остановил Мартынова, а тот продолжил: – Она не одна дома.
– Откуда знаешь?
Роэман ткнул пальцем в светящиеся окна:
– Это ее. Там кто-то был до ее прихода.
– Да по фигу, – бросил Мартынов, поигрывая топориком. – Попробую, вдруг откроют.
Да, Гене «по фигу», он убьет всех, кто есть в квартире. В этом Виталий Леонидович не сомневается. Он ничего не отвечал Мартынову, его сейчас волновало другое. Чувство! Чувство холода за грудиной усилилось. Роэман даже стал машинально растирать грудь, но это не помогало. Он осмотрелся сквозь мокрые стекла машины, но ничего особенного не видел. Ну, люди выходят из домов, женщины, мужчины. Садятся в машины, уходят пешком. Дворник появился. Нет, ничего такого, что могло бы представлять для него опасность, он не видел. Но опасность была. Была!
Мартынову, кажется, передалась его тревога. Он посидел чуть-чуть, готовый уже выйти, но не сделал этого. Покосился на Роэмана и, положив топорик рядом с собой, сказал:
– Ладно, подожду.
«Ну подожди, подожди…» Роэман достал сигареты, ему сейчас нужно было покурить.
– Я же просил тебя не курить в машине, – начал было Мартышка.
Но Виталий Леонидович даже не взглянул в его сторону, а, немного приоткрыв окно, закурил.
Им пришлось подождать. Уже рассвело. Компьютер показывал семь градусов тепла. На лобовом стекле еще оставались капли, но дождь прекратился. Сыро, тепло. От земли стал подниматься туман.
И тут в закрытом с четырех сторон дворе, где почти никогда не бывает ветра, туман завязался, тяжелый, густой. Виталий Леонидович, конечно, видел дверь парадной, но уже начинал волноваться: не пропустить бы опять девчонку.
– Она что, сегодня в школу не пойдет, что ли? – бубнил Мартынов, немного отодвигая спинку кресла для удобства.
Роэману уже порядком надоела музыка, которую слушал Гена, тем более что этот дурак нашел даже более омерзительную волну. Эта станция крутила рэп. А Мартынов еще постукивал пальцами в такт этой музыке.
«Он еще и рэп слушает! Скудоумный!» Роэман покосился на завалившегося на спинку кресла Гену и вздохнул. Подумал, что было бы неплохо взять сейчас топор Мартышки и заехать ему прямо в его бычий тяжелый лоб. Расколоть ему его же топором башку, лишь бы выключить эту мерзость. Но Мартынов предусмотрительно убрал топорик себе под левую руку.
Эта музыка и тупые тексты выводили из себя, а в совокупности с неприятными ощущениями в груди просто сводили с ума. Роэ чувствовал, что его раздражение уже достигло фазы холодного гнева, но Виталий Леонидович был готов терпеть и дальше. Молча контролировать гнев, переносить Мартышку и музыку недоразвитых подростков.
Глава 7
– Это она! – Роэ увидел девочку, которая вышла из дома. В этом сомнений не было. Это был червь! Он повернулся к Мартынову. – Ну, чего лежишь? Опять упустить хочешь?
Девка быстро побежала к арке. А Гена уже поднимал спинку кресла, садился поудобнее и зло, как будто огрызнулся, ответил Роэману:
– Не упущу.
Машина с ревом рванула, теперь двор был наполовину пуст, и автомобиль через несколько секунд выехал из арки.
– Налево, – Роэ указывал водителю пальцем, – вон она.
От другого дома им навстречу двинулась было небольшая красная «Ауди» и чуть-чуть, одним крылом, загородила им проезд.
Уже через секунду Мартынов стоял перед красной машинкой с топором в руке и, вытаращив сумасшедшие глаза, орал на молодую женщину, что сидела за рулем:
– Быстро убралась, мразь! Быстро, я сказал…
Дамочка и не подумала спорить, сдала назад, и Мартынов снова оказался на месте водителя. Машина продолжила путь.
«Теперь точно засветился. А чего от него еще ждать? Дебил – дебил и есть, это уже и по музыке было понятно». Роэман не собирался что-либо советовать Мартынову, чему-то его учить. Виталий Леонидович откинулся на спинку кресла и смотрел вперед. Ему было не до грядущих проблем Мартынова. Странное дело, то чувство в груди… оно стало тяжелее, что ли. Словно холодный ком превратился в ледяной камень. Роэ буквально почувствовал во рту острый привкус опасности, от которого цепенели пальцы.
– Вон она! – радостно заревел Мартынов. – Вон, через детскую площадку бежит!
Давя на педаль газа, он на чрезмерной для дворовой территории скорости объехал огромную детскую площадку и, уже паркуя свой большой автомобиль, пообещал:
– Я быстро.
Схватил топор, выскочил в туман и пошел очень бодрым шагом наперерез девочке, которая была едва различима в белой и влажной пелене.
«Спинища у него какая!» Роэман подумал, что ему будет нелегко справиться с Мартыновым, когда они встретятся на той стороне. Вернее, было бы нелегко. Именно так. Виталий Леонидович откинулся на спинку кресла, положив голову на подголовник, приняв позу смиренного ожидания.
Он даже не смотрел в ту сторону. Все, что он смог сделать, – это дотянуться и выключить музыку. Только вот спокойствие его было внешнее.
Он не видел ни девки, ни своего бывшего помощника: все укрыл туман. А вот неприятное чувство в груди оставалась с ним, теперь оно стало больше напоминать не тяжесть, а резь. Роэман уже знал, что дело не выгорит. Знал, что у Мартынова ничего не получится. Не прошло и минуты, как ему стало душно, ладони вспотели. Так душно, что захотелось выйти из машины на воздух. Но он не вышел. Он просто повернул голову в ту сторону, в которую удалился Мартынов, и увидал, как из пелены тумана к нему идет ОНА. Да, это была та самая баба, которую он уже видел ночью.
Она шла не спеша, становясь все четче и четче. Неприятная. И сквозь туман было отлично видно огонек от сигареты. Вроде и одета хорошо, платок на голове красивый… Но… Плащ… Какой-то замызганный, рукав грязный. Одна рука в кармане плаща. А во второй, в правой, она что-то несла. Роэ не сразу понял, что это. А потом разглядел… Это… это был топорик Мартынова.
Она шла и шла, пока не оказалась близко. Стекла в машине у Мартынова были тонированные, но Роэман знал, что это ровным счетом ничего не значит. Он знал, что она его видит. Он уже мог разглядеть ее светлые, светлые глаза. Они буквально впивались в Роэ с удивительной точностью. Впивались прямо ему в лицо. Баба приблизилась к машине вплотную, сигаретка в зубах. Постояла и небрежно кинула топорик на большой капот. Теперь Виталий Леонидович с облечением отвел от нее взгляд и смог рассмотреть его. Топорик был в крови. Весь, включая рукоять. А к лезвию прилип клок волос. И Роэман знал, чьи это волосы.
Баба так и стояла у машины с его стороны; не будь стекла, он мог бы дотянуться до нее. Теперь-то Роэману стало ясно, почему ее плащ такой замызганный, весь в темных, жирных пятнах. Она не собиралась ничего делать, просто стояла и курила. Он снова на нее посмотрел и понял, что ошибался, посчитав ее глаза светлыми. Они были не светлые, а белесые, зрачки в них оказались почти такого же цвета, как и белки. Светло-серые, мутные, как у застарелого покойника. Их взгляд пронзал и затемненное стекло двери, и его тело, и душу. И Виталий Леонидович, не раз стоявший на грани смерти, не раз попадавший в ситуации, из которых практически нереально было выбраться живым, еще никогда так отчетливо не чувствовал могильной сырости.
И лицо ее было спокойным и бесстрастным, а еще серым, только в отличие от светло-серых глаз кожа лица казалась темно-серой. На правой щеке и на подбородке чернели две гнилые язвы. Роэ невольно поежился; да, даже через дверь и толстое стекло машины он прекрасно чувствовал, как от нее несет сырым холодом.
Он смотрел на нее, а она на него. Им не нужно было слов, чтобы понимать друг друга. Секунд десять молчания, и все вопросы между ними оказались сняты. Виталий Леонидович к этому дому и к этой девочке не приблизится. Никогда.
Женщина достала из кармана новую сигарету, закурила и, больше не взглянув на него, повернулась и не спеша пошла в туман. А вот Роэман спешил. Виталий Леонидович поспешно перелез с пассажирского сиденья на водительское, осмотрелся – как тут что, – взялся за руль и, включив передачу, поехал от этого страшного места. Набирая скорость, он резко крутанул руль туда-сюда, чтобы окровавленный топор с клочком волос соскользнул с капота.
Роэ не очень хорошо понимал, куда ехал, – дома-дворы, дома-дворы, и когда вырулил на какую-то улицу, он не знал ее названия. По наитию свернул налево, пересек сплошную и поехал к Московскому проспекту. Он не был опытным водителем и плохо знал правила, ему привычнее было ходить пешком, но сейчас Роэман думал только о том, чтобы убраться отсюда побыстрее, и машина для этого была как раз то что нужно.
Чувство холода с примесью тошноты уже его не донимало. А вот от серого лица с черными язвами он хотел держаться как можно дальше. Уж очень был выразителен взгляд белесых мертвых глаз.
Мартышка? Да плевать на него. Эта страшная баба, которую дессы звали Гнилой, сделала то, что собирался сделать он сам. И вообще, по большому счету все вышло не так уж и плохо, хорошо, что Роэ что-то почувствовал еще в первый раз, хорошо, что не полез к червю сам. Ну да, с червем он, конечно, вопрос не решил, но зато понял, что его охраняет влиятельная тварь. И теперь ему будет о чем рассказать привратнице. Ну а смерть Мартынова всем, кто знал об их отношениях, доходчиво объяснит, что с Виталием Леонидовичем лучше не враждовать. Вот только одного он понять не мог. Мартынов… Неужели Мартынов ничего не чувствовал? Ни холода, ни надвигающейся беды, ни острого ощущения опасности? Неужели ничего? Наверное, нет… Этот идиот искал самые дебильные песенки на всех самых омерзительных станциях. Он был абсолютно спокоен и ни о чем не волновался.
Не послушалась папу, не пошла в школу. Но угрызений совести Светлана не испытывала. Скорее, предвкушала чего-то новое. Именно от этого состояния и настроение у нее было приподнятое, как бывает у молодых женщин, когда они с кучей денег идут за обновками. И дело тут не в покупках, не в обладании вещами. Светлана просто очень, очень сильно хотела изменить себя. Улучшить. Стать такой, на которую одноклассники обратят внимание. Стать той, над которой перестанут прикалываться.
Она давно ходила в спортивной одежде. Девочки из ее команды, которые почти все были старше, постоянно носили спортивную одежду. Это был этакий знак, подчеркивающий принадлежность к особой спортивной касте. И Светлана тоже стала предпочитать спортивные костюмы и обувь. И в школу ходила так же. А так как папа ее любил, у нее было много дорогой спортивной одежды, и поначалу, в седьмом и восьмом классе, вещи с эмблемами «Найк» и «Адидас» у многих ее сверстниц вызывали даже зависть. Но потом девочки все меньше ей завидовали. Уже с девятого класса они начали носить одежду, более подходящую девушкам. А Света так и ходила в спортивном, сначала не замечая изменения общих тенденций, а потом уже и не имея возможности приобрести что-то иное. Так Светлана и заработала издевательскую кличку Спортивная.
Так как в ее классе была еще одна девочка с тем же именем, то одноклассники называли Свету Спортивной. И вот, получив почти одиннадцать тысяч рублей, она хотела себя изменить. Для этого ей нужны были новая одежда, новая обувь… и вообще все новое. Новый лук, как говорили сверстницы. Светлана добежала до «Радуги» и вошла в светлые коридоры торгового центра все в том же приподнятом настроении. Витрины, витрины, витрины. Белье, одежда, обувь, аксессуары. Тут десятки разных магазинов, где есть все, что ей нужно. Девочка была в этом уверена. Вначале она направилась к спортивным магазинам. Ну нет. Развернулась и… вот он. Магазин обуви с красивым названием «Рандеву». Светлана уже бывала тут, сидела скучала на больших мягких пуфах, пока мама бесконечно долго примеряла какие-нибудь туфли или сапоги. Девочка зашла в магазин и почти сразу увидела то, что ей понравилось.
Читать бесплатно другие книги:
