Каждому своё 3 Тармашев Сергей

– Они могли оставить здесь солдат без базы, если у них есть специальные противорадиационные скафандры высшей защиты, – Антон непонимающе нахмурился. – Почему они не сделали это?

– Потому что здесь радиационный фон вырос настолько, что даже в противорадиационных скафандрах все умрут спустя сутки, – ответ Порфирьева заставил Овечкина вздрогнуть.

Он невольно скосил глаза на индикаторы лицевого щитка. Счетчик Гейгера показывал четыреста рентген в час. Учитывая, что это внутри вездехода, который находится не на поверхности, а внутри складов. Значит, радиация на складах за прошедшие недели выросла до угрожающих значений! Привыкший к относительной безопасности складов Антон только сейчас понял, что не знает истинного значения радиационного фона вокруг.

– Насколько здесь опасно? – Он непроизвольно съежился, убеждаясь, что люки вездехода герметично закрыты. – В смысле, там, снаружи, внутри складов?

– Без антирада и в скафандрах можно находиться только внутри спецпалатки, – ответил капитан. – Так что грузить придется под антирадом. Иначе никак.

– То есть мы здесь задержимся надолго? – Антон вновь почувствовал страх. – За это время сюда могут явится эти головорезы или вражеские роботы!

– Ты Инженер, вот и займись составлением максимально эффективной логистики, или как там это называется, – заявил Порфирьев. – Через час начинается интоксикация, времени у тебя будет достаточно. В наших интересах погрузиться за один цикл антирада, чтобы с началом следующего отправиться обратно без лишних промедлений. Тогда мы сможем обогнуть место встречи с роботами на доступной скорости и успеем отойти от него чем дальше, тем лучше. За сутки жадные незнакомцы сюда однозначно не вернутся, им до дома путь неблизкий, за один цикл антирада они точно не добираются, иначе не стали бы минировать склады. Если только… – амбал замолчал, нахмурившись.

– Если только что? – Антон напрягся еще больше.

– Если только они не планировали уничтожить именно нас, – закончил Порфирьев. – В смысле, экспедицию от «Подземстроя-1».

– То есть? – не выдержал кто-то из доселе молчавших активистов. – Почему это мы угроза?

– Ну а кто может вывезти отсюда крупные объемы ценностей быстро? Например, все продовольствие разом? – вновь пожал плечищами капитан. – Только те, у кого много людей и много транспорта. Раз наши жадные незнакомцы из силовиков, значит, знают, что из многолюдных бункеров в округе шанс выжить был только у «Подземстроя-1». Людей в нем полно, а ангары для законсервированной техники здесь пусты. Они могли сделать вывод, что «Подземстрой-1» уцелел, и оттуда сюда ездят экспедиции, которые намерены вывезти склады подчистую. Что, собственно, мы и запланировали. Только они не в курсе наших возможностей, поэтому постарались принять меры.

– Почему вместо мин просто не оставить нам сообщение? – вскинулся Антон. – Здесь полно продуктов, мы можем договориться!

– Договориться о чем? – уточнил Порфирьев.

– О разделе продовольствия!

– А зачем кому-то делить с нами продовольствие? – Направленный на Овечкина взгляд амбала был невозмутим. – Чтобы умереть от голода раньше, чем можно было бы?

– Но они могли бы хотя бы попытаться! – не сдавался Антон. – Они же не знают, что у нас перенаселение, могли бы попросить, чтобы их пустили жить в «Подземстрой»!

– Попросить впустить в «Подземстрой» можно по-разному, если помнишь, – капитан сделал неопределенный жест. – Можно, как мы. А можно, как Брилёв. Если они наставили тут столько мин, то вывод сделать нетрудно.

– Хочешь сказать, что они планируют нападение на Центр? – вступил в разговор лейтенант.

– Не знаю, – Порфирьев покачал головой. – Но исключать такое я бы не стал. Скорее всего, их смутил сам факт того, что мы вывозим отсюда продовольствие. Они знают, что «Подземстрой» автономен, всякие теплицы, биофермы, гидропоника… С их стороны логично возникновение вопроса: зачем нам с риском для жизни возить за полтысячи километров продукты в радиоактивной упаковке через радиоактивные пустоши, если у нас имеется абсолютно безопасные и самые современные системы автономного продовольственного обеспечения?

– Может, тогда ты ошибаешься? – предположил Овечкин. – И они опасаются не нас? То есть не «Подземстроя»? А кого-то другого?

– Может, и так, – не стал спорить капитан. – Но только тогда кого? Уцелевших крупных бункеров поблизости нет, они не могут об этом не знать, если уж в Раменках к моменту атаки роботов все были в курсе, что шансы выжить имел только «Подземстрой» и подземный город под уральскими горами. Если кому-то еще и повезло, как им самим, то это не крупные убежища, народа там спаслось немного, и двести тонн продовольствия они за пару ходок не вывезут. Угрозу для них представляет только очень большое скопление ртов, а это «Подземстрой-1», больше некому.

– Как-то противоречиво звучит, – Антон постарался высказать свое несогласие с амбалом как можно более корректно. – Они опасаются «Подземстроя» из-за того, что мы планируем вывезти отсюда продукты, и одновременно знают, что рисковое продовольствие нам не нужно, потому что у нас есть собственное самое современное продовольственное обеспечение. Не понимаю!

– Они сидели где-то под землей два месяца, – возразил Хам. – И только сейчас вылезли наружу. Это означает, что их бункер был рассчитан по стандартам силовых структур: на срок от двух до шести месяцев автономного существования. И это, сто процентов, был не самый важный стратегический объект, иначе бы по ним отстрелялись, как по всем остальным. Наверняка это ФСБ, у них было достаточно старых бункеров, не несущих иных функций, кроме эвакуационной. Поэтому и выжили. Никаких биоферм там нет, так что выбора было немного. У них начали заканчиваться продукты, и они рискнули добраться до складов Росрезерва. Организовали экспедицию, добрались, а тут выясняется, что кто-то здесь уже побывал и вывозит куда-то к себе все что хочет. Причем этот кто-то с самого начала имел тяжелую технику, которой прорылся сюда, внутрь складов, а потом еще забрал всю технику отсюда и куда-то увез. И с тех пор регулярно возвращается, несмотря на непроходимое бездорожье. А кто мог, с их точки зрения, уцелеть в такой мясорубке и при этом сохранить технику? Особенно если учесть, что у «Подземстроя-1» какая-то техника была, и никто не знает о том, что ее раздавило в лепешку вместе с горой и всем, что под ней находилось? А продукты могут понадобиться «Подземстрою» по каким угодно причинам. Например, свиней кормить на биофермах. Или из-за перенаселения. Из-за поломок на биофермах, вызванных землетрясениями, их самих наверняка тоже трясет, они не могут это не учитывать. Да мало ли причин! Ты бы стал минировать склады от тех, кто тебе не угроза?

– Я бы не стал прибегать к насилию в любом случае! – с достоинством ответил Овечкин. – Но вот какой-нибудь Брилёв точно заминировал бы весь мир, даже если бы знал, что за продуктами сюда приходит всего один-единственный человек!

– Если столкнемся с ними, то у тебя будет возможность выяснить детали. Отправим тебя переговорщиком, – флегматично пообещал Порфирьев. – А пока предлагаю исходить из того, что они настроены враждебно. Их бункер утратил автономность, значит, рано или поздно они все равно погибнут. Единственный выход для них – это перебраться в «Подземстрой». Но транспорта у них меньше, чем личного состава, поэтому сразу к «Подземстрою» они не пошли. Сначала добрались досюда, в надежде найти продовольствие и технику. Не удивлюсь, если в их первоначальных планах было найти здесь технику, чтобы на ней отправиться в «Подземстрой» в полном составе. Но оказалось, что техники тут нет, зато «Подземстрой» с высокой вероятностью жив и здоров, и даже вывозит отсюда продукты и какое-то оборудование, а хранилище противорадиационных средств вообще опустошено подчистую. Это навело их на размышления. Поэтому они загрузились продовольствием настолько, насколько смогли, и вернулись к себе думать. Лично я уверен, что они не просто вернутся сюда еще раз, но обязательно попытаются найти способ оставить здесь гарнизон, чтобы выловить нас при случае. Они бы вообще остались здесь сразу же, если бы имели такую возможность.

– Но они же не знают, когда мы вернемся сюда вновь! – заявил Антон. – Может, вообще не вернемся! Зачем им так рисковать?

– Зависит от того, какие условия сложились в их бункере, – капитан на мгновение умолк, прислушиваясь к шипению эфира, но все же продолжил: – Если им грозит голодная смерть, то что они теряют? Ничего. А так у них хотя бы есть шанс захватить нашу технику и на ней добраться до «Подземстроя». Они поставили тут мины не только ради спасения продовольствия, но и наудачу: вдруг мы подорвемся все или почти все. Тогда к моменту их возвращения здесь будет стоять наша техника, недалеко от наших трупов. Не гарантия, конечно, но чем не способ попытаться?

– Почему просто не поговорить? – философски вздохнул Овечкин.

Приходилось признать, что подобный разговор имел бы слишком неопределенные пути развития. Что скажет незнакомцам Брилёв? Учитывая перенаселение? А особенно учитывая узурпацию власти и поистине людоедские преступления своей хунты? А тут еще, если лейтенант прав, в бункер просятся силовики из ФСБ! Не угодить бы за решетку на всю оставшуюся жизнь! А ведь еще, что едва ли не важнее прочего, нужно учитывать, что ФСБ вряд ли чем-то отличается от вояк! Если судить по политической жизни в погибшем гражданском обществе, они даже хуже! У них там мания величия вообще у каждого! Мнят себя сильными мира сего, а остальные для них чуть ли не рабы, чьи гражданские права заключаются в беспрекословном подчинении. Мафия на государственном уровне, любой коза ностре фору даст! Антон ни капли не удивится, если у этих незнакомцев в голове нет иного варианта попасть в «Подземнстрой-1», кроме силового захвата власти. Просто потому, что по-другому они не умеют! Итог наверняка будет плачевен: Брилёв пожелает удержать власть, ФСБ пожелает ее захватить, уступать не в правилах военных – короче, все идет к перспективе кровавой бойни, любимому занятию дуболомов в форме. По сути, эти странные незнакомцы ее уже начали! Хорошо, что Порфирьев оказался специалистом по ловушкам, и все обошлось. А если бы нет? Если бы в том бункере нашелся маньяк покруче? Но цивилизованные люди должны хотя бы попытаться воззвать к разуму себе подобных. Можно же для начала обменяться дипломатическими письмами с изложением своих позиций, не вступая в личный контакт.

– Предлагаю оставить им послание… – начал Антон, но Порфирьев жестом перебил его.

– Тихо! – Амбал вслушивался в эфир. – Что-то не так!

Неровный треск в шипящем помехами эфире нарастал и спустя пару секунд превратился в плохо различимый голос одного из солдат, патрулирующих каньон.

– Роботы! – исполненный страха голос зазвучал сильнее, похоже, патруль бегом приближался к воротам. – Роботы возле баррикады! Двигаются по каньону в нашу сторону!

– Глуши мотор! – рявкнул капитан. – Всем к машине! – Он распахнул люк и выпрыгнул наружу. – Уходим вглубь складов! Двигаться в колонну по одному, прятаться там, где покажу, в остальных местах могут быть мины! Соблюдать радиомолчание! Освещение выключить! Гражданским отключить обогрев скафандров!

Из вездехода Антон вылетел, словно пуля, не чувствуя боли в ушибленной ноге. Спустя несколько секунд все бежали сквозь погрузившиеся во мрак склады следом за Порфирьевым, и позади глухо скрежетали запоры внешних ворот, вручную запираемые запыхавшимися патрульными. Порфирьев завел людей на технический склад и принялся наскоро распределять всех по щелям среди заполненных ящиками и контейнерами стеллажей. Гражданским было велено забиться поглубже чуть ли не между дном и полом, солдат в штурмовых комплектах капитан отправил влезать на самый верх стеллажей и распластаться там. Овечкин сначала заполз под стеллаж, оказываясь под скоплениями каких-то ящиков, но это убежище казалось слишком ненадежным, и он рискнул добраться до секции, в которой прежде хранился ретранслятор. Антон дополз до места обрушения склада и забился прямо в нагромождение рухнувших перекрытий, вывороченных валунов и расплющенных стеллажей. Только бы не повредить скафандр о торчащие обломки!

Минут пятнадцать, дрожа от страха и подступающего озноба, он неподвижно сидел в неудобной позе, вжавшись в заледеневшую земляную глыбу, подернутую слоем черного снега, потом в чернильном непроглядном мраке кроваво-красными точками зловеще вспыхнули глаза робота. От обуявшего сознание ужаса Антон буквально заледенел, как тогда, во время бурана, стоя у выхода из базы. Скованное животной паникой тело не могло пошевелиться, дыхание прекратилось само собой, казалось, что даже сердце перестало биться, боясь быть услышанным. Позже, когда смертельная угроза миновала, Овечкин понял, что на самом деле робот находился от него довольно далеко, в другом конце склада, но в тот момент казалось, что ужасающая машина рядом и смотрит на тебя в упор, пронзая жаждущим крови взглядом каждую клетку тела…

В следующую секунду где-то в противоположной стороне скрытого во тьме огромного помещения раздался глухой панический крик, спустя секунду коротко сверкнуло нечто, и глаза обожгло вспышкой взрыва. На короткий миг Антон увидел очертания выхода и возвышающуюся рядом с ним мощную полутонную человекообразную фигуру, облаченную в подобие балахона из грубой белой мешковины. Сквозь толстые стенки гермошлема вяло пробился неожиданно слабый хлопок, и все стихло, вновь погружаясь во мрак. Несколько секунд Овечкин вглядывался в темноту, не решаясь шевелить веками, и ждал, когда растворится засветившее сетчатку глаза пятно света. Потом зрение восстановилось, и первое, что увидел Антон, была кроваво-красная пара глаз, медленно двигающаяся через кромешную тьму где-то вдалеке. В тот миг он был готов поклясться, что, судя по траектории, робот двигается прямо сквозь ряды стеллажей, пронзая их собою насквозь. Но грохота падающих конструкций не было, и позже, когда все успокоилось, все стеллажи оказались целыми. Стало ясно, что едва не лопнувшие от запредельного перенапряжения нервы выдали Антону искаженную картину, но удивляться этому точно не приходилось. В тот момент всем, кто видел зловещие кроваво-красные точки, казалось, что они плывут сквозь пространство склада напролом.

Сколько времени он просидел неподвижно, Антон не помнил. Опомнился он лишь тогда, когда стал задыхаться от нестерпимого удушья. Оказалось, что он до сих пор боится сделать вдох и не дышит. Овечкин сделал судорожный вдох, опасаясь быть услышанным, и еще полчаса сидел, словно каменная статуя, дыша ртом как можно более бесшумно. Потом прямо перед ним из темноты материализовалось невидимое нечто и схватило за руку. Антон заорал, едва не умерев от ужаса, и бросился бежать, не разбирая дороги, но нечто держало его слишком крепко и не позволило ему скрыться.

– Не ори! Услышат еще! – рычание Порфирьева глухо донеслось через гермошлем. – Я не знаю, как далеко они ушли!

– Я думал, что это они! – Овечкин понял, что за руку его держит Порфирьев, и лихорадочно дышал, пытаясь успокоить ходящие ходуном сердце и легкие.

– Выключи рацию! – перебил его капитан. – Если отсканируют – вернутся! У нас пятнадцать минут до интоксикации! Надо разворачивать базу!

Порфирьев собрал всех довольно быстро, видимо, запомнил, кого куда уложил, и сразу же вывел людей в ангар. На выходе из технического склада глазам спасшихся предстала удручающая картина: возле сильно замятых и обожженных массивных дверей, ведущих в противоположный склад, в луже крови лежало сильно поврежденное тело бывшего спортсмена-армянина. Чуть дальше, в паре метров, обнаружились его оторванные рука и нога.

– Они… – Антон судорожно сглотнул, – убили его?

– Робот подошел к нему слишком близко, – угрюмо ответил Порфирьев. – Нервы у него не выдержали, и он попытался убежать из склада. На выходе столкнулся с еще одним. Закричал, ударил его какой-то железкой и рванул в склад напротив, наверное, надеялся спрятаться. Двери были заминированы, но в темноте он не увидел предупредительную вешку.

Выходить в ангар было не просто страшно, а до жути ужасно, но быстро выяснилось, что роботов на складах уже нет. Лишь запоры на закрытых входных воротах оказались выломанными с корнем, и возле них обрывались цепочки следов полуметровых, вряд ли человеческих ступней. Лейтенант совсем неуверенным тоном заявил, что если роботы ушли, то сразу сюда не вернутся. Будут бродить по окрестностям, проверяя это место время от времени. Сколько это конкретно – «время от времени», никто точно не знал, но выбора не было, и Порфирьев приказал разворачивать базу. До интоксикации оставалось девять минут, и все бросились устанавливать спецпалатку, надеясь на то, что в случае возвращения роботов удастся обмануть их, прикинувшись мертвыми, как это произошло там, на поверхности. О том, что внутри складов нет ни снегопада, ни пылевой взвеси, затрудняющих роботам работу систем обнаружения, лучше было не думать. Пока закончили разворачивать базу, интоксикацией скрутило последнего уцелевшего гражданского активиста из метро «Смоленская». Корчащегося в мучительных судорогах Дно втащили в полуразвернутую спецпалатку и уложили в только что собранный угол. Остальные успели закончить развертывание базы за какие-то секунды до начала повальных судорог, и фильтровентиляционную установку с печкой Овечкин с Порфирьевым запускали уже вдвоем. Потом интоксикация вгрызлась в Антона со всей своей жестокостью, привыкнуть к которой он так и не смог, и окружающий мир превратился в наполненный жуткой болью ад.

– Очнулся? – Мутное облако перед глазами трансформировалось в расплывающийся силуэт Порфирьева, и Антон ощутил, как на воспаленный лоб вместе с влажной тряпицей нисходит блаженная прохлада. – Пей! – Амбал сунул ему в руку флягу. – Потом в санузел и поможешь возиться с остальными!

После связавшего ротовую полость рвотного привкуса вода из бутылей Росрезерва казалась изумительно вкусной, и Антон с жадностью принялся пить, вливая в себя воду огромными глотками. В этот момент до него запоздало дошло, почему вода кажется такой вкусной, и Овечкин едва не подавился очередным глотком.

– Ты не добавлял в воду препараты для обеззараживания? – Антон в ужасе смотрел на опустевшую флягу, полминуты назад бывшую наполненной под крышку. – Это радиоактивная вода?

– Повезло найти контейнер с минимальным фоном, – склонившийся над содрогающимся в судорогах лейтенантом Порфирьев бросил на Овечкина мимолетный взгляд. – Если тебя не устраивает – не пей. Я сам выпью. Времени вчера не было, я успел схватить только один баллон. Там всего три литра осталось, остальные баллоны фонят, их придется обеззараживать, так что на вкус вода будет полное дерьмо, как обычно. Можешь пить ее.

– Меня устраивает, – немедленно согласился Антон. – Просто я не знал, что она не опасна. Олег… это… можно мне еще воды? А то трясет от жажды, словно не пил вовсе…

– Побочный эффект адаптации, – капитан болезненно скривился. – Очухиваешься раньше всех, но пить хочется ужасно… – Он кивнул на стоящий возле фильтровентиляционной установки початый баллон с питьевой водой, заботливо завернутый в обрывок старого скафандра МЧС: – Вон вода. И мне налей, там рядом пустая фляга лежит. Не успеваю ходить туда-сюда.

– У тебя же спецназовское снаряжение, там есть встроенная фляга, – вспомнил Антон. – Ты как-то упоминал, что она объемная. Почему ты не используешь ее? Чтобы не бегать к бутыли каждый раз.

– Если ее наполнить, то весь баллон туда и уйдет. – Порфирьев закончил стирать с лица лейтенанта остатки рвотных масс, уложил ему на лоб мокрую тряпицу и перешел к следующему солдату. – Тогда нормальной воды больше никому не достанется, только горькая. А так хоть кому-то не придется давиться химией. – Он увидел, как Овечкин тщетно ищет свой гермошлем и кивнул ему за спину: – Сзади, в углу. За ящиком.

– Спасибо, – вяло поблагодарил Антон, нашаривая укатившийся во время судорог гермошлем.

Перед началом интоксикации шлемы нужно снимать, чтобы не захлебнуться и не вымазаться рвотными массами. Но потом, когда судороги прекратятся, его лучше надеть. Радиационная безопасность внутри базы относительная, фон все равно высокий, гарантированно уберечься можно только в скафандре, поэтому чем меньше времени проведешь без гермошлема, тем дольше проживешь в итоге. Овечкин нацепил на голову шлем и побрел к баллону с водой. Пока он наполнял пустые фляги, воздух внутри гермошлема немного очистился, и стоило открыть лицевой щиток, чтобы попить, в нос снова ударила кислая вонь рвотных масс. Судя по свежим мокрым пятнам, усеивающим спецпалатку, Порфирьев отмыл рвотную грязь совсем недавно. Наверное, это правильно – в первую очередь начать с вычищения источающей зловоние грязи. Меньше пачкаться и легче дышать, это должно способствовать нормализации состояния страдающих людей. Антон приник к фляге и вновь принялся жадно пить. Противостоять невыносимой жажде он оказался не в силах и опять опустошил флягу целиком. В этом нет ничего предосудительного, он – Инженер, уникальный специалист, имеет право! Здесь все понимают, что его необходимо беречь, так что лишние пол-литра качественной воды он заслужил! Все равно ее мало и хватит только тем, кто очнется первыми. Но пить дальше лучше не рисковать, не то наш нацик-мизантроп узрит в этом очередное преступление гражданского перед военными, поэтому сначала Антон сделает, как было велено, а позже утолит жажду еще раз.

– Олег, – Овечкин добрел до Порфирьева и протянул ему вторую флягу: – Вот вода!

Капитан кивнул, отстранился от подергивающегося в лихорадке солдата, которому только что надел на голову шлем, забрал флягу и принялся отвинчивать крышку.

– Он не захлебнется в шлеме рвотой? – Антон посмотрел на едва подрагивающую голову солдата. Фильтры только что надетого шлема не успели очистить воздух, и слабое дыхание бойца оставляло легкую испарину на внутренней поверхности лицевого щитка.

– Нет, – амбал приложился к фляге и не отрывался от нее секунд десять. – Интоксикация у него уже закончилась. – Капитан перевел дух. – Он только что заснул. Первый час сон всегда тяжелый, потом дыхание выравнивается. – Порфирьев вновь приложился к фляге.

– Только что заснул? – Антон ощутил, что не чувствует характерного дискомфорта в области шеи: – То есть ты не ставил нам укрепляющие капельницы?

– Их всего на два раза осталось, – ответил амбал. – Мы сейчас не на поверхности, здесь условия не такие опасные, как там. Лучше поберечь. Кто знает, как все дальше сложится. Как из сортира вернешься, начинай воду обеззараживать. Химия на ящике с продовольствием разложена. Баллоны с водой возле печки. По пять таблеток на баллон. Через две минуты баллон тщательно протрясти и оставить еще на три. Потом разливай по флягам. Наполняй все, которые есть.

– О’кей, – Овечкин поковылял к ширме санузла, косясь на в третий раз прикладывающегося к фляге Порфирьева. Как он так долго пьет? Фляги же стандартные, и Антон осушил свою за один присест! А он третий раз пьет, и каждый раз подолгу. Кто-то из военных, кажется лейтенант, уже как-то спрашивал Порфирьева об этом. Амбал ответил, мол, при сильной жажде надо пить медленно и маленькими глотками. Чтобы психика успела ощутить, что страдающий от дегидратации организм получает влагу. Для этого во время питья необходимо максимально пропускать воду через язык и обильно смачивать слизистые рта, а не просто судорожно глотать. Именно через слизистые вода всасывается в организм в первые секунды, и нервная система это ощущает. Усвоение воды из желудка происходит значительно позже.

Конечно, Антон не физиолог, может, в теории все действительно так. Но сдается ему, что на практике все гораздо проще. Просто у Порфирьева интоксикация заканчивается за два часа. А у остальных – за шесть. Даже у самого Антона, развившего лучшую из всех адаптацию к антираду, интоксикация длится три с половиной часа. Короче, Порфирьев через два часа уже на ногах, и никто в это время его не контролирует. Он просто пьет, сколько хочет, вот и весь секрет. А к тому моменту, когда все оклемались, жажда его уже не мучит, и можно сколько угодно пить медленно и маленькими глотками, публике напоказ! Потому что когда тебя мучит истинная жажда, тебе не до изысков и супергеройских кривляний! Будешь хватать ртом воду так, что вернувшийся из каравана верблюд позавидует! И не надо тут рассказывать армейские байки про силу воли и прочее суперменство.

Вернувшись из туалета, Овечкин принялся за исполнение полученного от амбала приказа, попутно наполнив себе флягу качественной водой. Возящийся с людьми Порфирьев вроде не заметил этого или заметил, но против не был. Это вселило в Антона некий заряд оптимизма. Все-таки иметь адаптацию – это не всегда плохо. Да, тебя будут пытаться посылать в смертельно опасные экспедиции, но ведь его и без всякой адаптации в них посылали. Зато мучения не длятся долго, и лучшая вода в твоем распоряжении. Конечно, приходится быть на побегушках у Порфирьева, но это временно и тоже имеет свой плюс: в случае чего никто не сможет отрицать, что Антон заботился об остальных, пока они бились в судорогах или лежали в лихорадке. Но программа-минимум все равно не меняется: он должен найти способ навсегда покинуть этот чертов Экспедиционный Корпус! Особенно сейчас, когда выяснилось, что вражеские роботы не собираются разваливаться от износа или опустошения аккумуляторов! Мысль о зловещих роботах выбила Овечкина из колеи, и он невольно замер, прислушиваясь.

– В чем дело? – Порфирьев мгновенно уловил его переход в тревожное состояние и тоже замер.

– Опасаюсь роботов, – признался Антон. – Хотел послушать, что там, снаружи.

– Бесполезно, – капитан заметно расслабился. – Их не услышать. Я думал, наши жадные незнакомцы возвращаются.

– Не услышать? Почему? – удивился Овечкин. – Роботы массивные, по моим подсчетам, каждый должен весить не меньше пятисот килограмм. Даже если они выполнены не из металла, а из сверхпрочных композитных пластмасс, такая масса должна издавать звук при ходьбе! Даже если они оснащены резиновыми подошвами!

– Я тоже так думал, – согласился Порфирьев. – Но они передвигаются абсолютно бесшумно. Я, когда в самый первый раз с роботом столкнулся, вообще никак не засек его появления. Ни шума моторов, ни звука шагов, ни скрипа снега, ни шуршания материалов, которыми он укутан… Ничего. Он просто появился передо мной в ночной пылище из ниоткуда. Я тогда подумал, что просто не услышал ничего этого из-за высокой ионизации атмосферы. Вообще шлем фотохромного комбинезона снабжен системой динамического усиления-уменьшения звуков. Когда вокруг тихо, чувствительность микрофонов растет, если идет обстрел или бомбардировка – уменьшается. Но пока мы на техскладе прятались, роботы мимо меня дважды проходили. Один раз метрах в пяти, второй – почти вплотную. Мне даже показалось, что он заметил меня издалека и специально идет прямо ко мне. Он прошел мимо, не останавливаясь, значит, не заметил… Хотя в тот миг я был уверен, что он не просто меня видит, а тщательно разглядывает. Видать, нервишки шалят… Нам повезло, что они так плохо видят. Хотя это очень странно для боевых механизмов.

– Думаю, их системы обнаружения испортились в условиях агрессивной внешней среды, – предположил Антон. – Ты прав, современная техника не может видеть так плохо, возможности электроники намного превосходят способности людей. Но если радиация повредила им оборудование, то они вполне могут видеть недостаточно хорошо. Или испытывать проблемы с идентификацией обнаруженных объектов.

– Или мы от страха просто очень хорошо спрятались, – подытожил амбал, и его взгляд на мгновение стал задумчивым. – Все равно странно. Если у них все испортилось, как они нас находят и почему до сих пор не заблудились на хрен в этом аду… Ладно, не до этого сейчас! Ты воду разлил?

– Еще две фляги – и водой будет обеспечен каждый! – сообщил Овечкин. – Олег, можно мне поспать? Тело словно ватное, едва шевелюсь!

– Закончишь с водой – ложись, – разрешил капитан.

Заполнив последнюю емкость, Антон сложил все фляги на ящике с продуктами, и одну из них на всякий случай положил рядом с Порфирьевым. Пусть будет у него под рукой, когда придет время поить кого-нибудь или смачивать тряпки. Так у амбала будет меньше поводов гнобить Овечкина. Антон улегся на свое место и тщательно убедился в том, что гермошлем надежно загерметизирован и не откроется во время сна. Ослабленный интоксикацией организм едва шевелился от изнеможения, и только Овечкин закрыл глаза, как тут же провалился в вязкий, словно засасывающее болото, сон.

Он проспал почти десять часов, и все это время ему снились зловещие роботы-убийцы. Громадных машин не было видно в пропитанной радиоактивной пылью ночи, но кроваво-красное свечение систем лазерного наведения выдавало их местоположение, а приближающийся лязг металла свидетельствовал о том, что механические убийцы знают, где прячется Овечкин, и стремятся убить его самым изуверским способом. Антон бежал прочь через пронизанную смертельной радиацией бесконечную свалку мусора, заваленную метровым слоем черного снега, спотыкался и падал, вставал, снова бежал по пояс в ледяной грязи, снова спотыкался и падал… В голове отчаянно билась единственная мысль: нужно успеть добежать до базы прежде, чем начнется интоксикация, потому что цикл антирада на исходе. Главное, вбежать в спецпалатку, там они его не найдут, потому что они пришли сюда за Порфирьевым, и пока они будут ходить мимо амбала, Антон сможет спрятаться.

Проснувшись, он обнаружил себя единственным бодрствующим. Порфирьев спал на своей лежанке, и его фотохромный комбинезон практически полностью сливался с грязной прорезиненной поверхностью, свидетельствуя о неподвижности владельца. Интоксикации уже ни у кого не было, все спали спокойно и в загерметизированных шлемах, судя по внешним датчикам снаряжения, погибших не было. В спецпалатке царила полнейшая тишина, и Антон напомнил себе, что как единственный Инженер имеет право утолить жажду качественной водой. Он добрался до ящика с продовольствием, но сложенных им фляг там не оказалось. Вместо этого все они валялись на полу, кое-как собранные в кучу и, естественно, пустые. Баллон с качественной водой конечно же был давно опорожнен, Овечкин даже не смог узнать его в куче других таких же опустошенных емкостей. Давиться химией не было ни малейшего желания, и Антон похвалил себя за предусмотрительность, снимая с пояса загодя припасенную флягу, заранее наполненную еще перед сном.

Пару часов пришлось пролежать на лежанке, чтобы не провоцировать усиливающийся голод. Ящик с продовольствием не заперт, но в одиночестве лучше не есть. Вояки реагируют на это, словно на преступление перед человечеством, один раз Антон уже вычищал за всеми биотуалет в наказание за это. Он устало скривился. Ну что за тупость! Что такого-то?! Человек страдал от голода и не стал ждать, когда проснутся остальные. В чем проблема?! Хорошо еще, что никто не набросился на него с кровавой расправой. Хотя зыркали так, что он всерьез опасался за свою безопасность. Поэтому проще потерпеть. Спасибо и на том, что на обед по базе строем не ходят и его не заставляют. Овечкин закрыл глаза, но сон не шел, ощущение голода нарастало, и время тянулось бесконечно медленно.

Наконец, люди стали просыпаться, и началась утренняя суета, если можно считать утром пять часов вечера шестьдесят пятых суток после сожравшей мир ядерной катастрофы. Порфирьев сразу же приказал устроить обед, чтобы в полночь, когда до начала следующего цикла антирада останется полчаса, успеть покормить людей еще раз. Антон по сложившемуся негласному обычаю получил свою порцию первым и после еды почувствовал себя значительно лучше. Сославшись на необходимость заниматься логистикой предстоящей погрузки, он засел за расчеты, но сам не заметил, как расслабившийся после приема пищи организм вновь погрузился в сон.

– Вставай, логист! – Здоровая ручища Порфирьева бесцеремонно трясла Антона за плечо, заставляя голову беспорядочно дергаться и биться гермошлемом о лежанку. – Два часа осталось! Просыпайся и думай, как грузить будем! Мы должны закончить погрузку до окончания цикла антирада, иначе зависнем здесь еще на сутки! Мало ли кто наведается сюда за это время!

В памяти всплыли события минувших суток, и спать мгновенно расхотелось. Он принялся ломать голову над тем, как бы так загнать на бетонный пол ангара аэросани с прицепом, чтобы они потом смогли на своих полозьях выйти обратно полностью груженными. Народ принялся помогать ему советами, в основном совершенно прожектерскими, и Антон авторитетно громил в пух и прах их нелепые варианты. В итоге сошлись на том, с чего начали, – под полозья нужно постелить что-то более-менее скользкое. Но авторитет Овечкина, как грамотного специалиста, несколько возрос. Как только отведенные на восстановление организма сутки истекли, все приняли антирад, и началась изнурительная возня.

Базу сворачивать не стали, потому что никто не знал, удастся закончить погрузку вовремя или нет. Овечкин с лейтенантом и солдатами сразу направились на склады искать скользкий материал, Порфирьев с техником и пожарным выдвинулись на улицу, осматривать транспорт. Маломощные рации скафандров на таком удалении, да еще из-под земли, не цепляли совершенно, и все чувствовали себя очень неуверенно и совсем небезопасно. Может, агрессивные незнакомцы и не вернутся сюда так быстро, а вот что взбредет в электронные мозги роботам – неизвестно. Жить хотелось каждому, и все вкалывали как проклятые.

Транспорт оказался в порядке, роботы по своему обыкновению его не тронули, просто обойдя стороной. А вот со скользкими материалами возникла проблема. Ничего такого в открытом доступе не нашлось, а если сдирать скользкий упаковочный материал с хранящихся грузов, то это нарушит их герметичность и займет непонятно сколько времени. Лейтенант предложил распахнуть входные ворота и натаскать снега внутрь ангара, тем самым выложив саням путь, но в две лопаты это тоже займет несколько часов, а время дорого. На вопрос Порфирьева, почему он не обдумал такие элементарные вещи заранее, еще в Центре, Овечкин ответил, что был уверен, что этим занимаются мегаумники Миронова. Недовольный амбал велел ему впредь не перекладывать на чужие плечи то, с чем наверняка придется столкнуться самому, вручил лопату и заставил таскать снег с улицы внутрь ангара, делать это долбаное снежное покрытие. В помощь ему отрядили беднягу Дно, остальные принялись таскать ящики с продовольствием вручную.

Прицеп от аэросаней вытянули из каньона, развернули задом к складам и вездеходом дотолкали вплотную к распахнутым входным воротам. Солдаты в экзокорсетах, используя усилители конечностей, носили ящики из ближайшего продовольственного хранилища, загружали в прицеп и возвращались обратно. Вшестером такая погрузка шла долго, и к середине цикла антирада прицеп был загружен чуть более чем наполовину. К тому моменту Антон пришел к выводу, что устройство снежной насыпи на полу ангара ничего не даст, потому что снег сильно перемешан с золой, грязью и земляным крошевом. Получившаяся смесь имеет слишком высокий коэффициент трения, и для требующегося результата придется насыпать слишком толстый слой. И все, к чему это приведет, – мы сможем загнать транспорт внутрь, то есть на десяток метров вглубь ангара, и закрыть ворота. Радиации меньше не станет, потому что она попадает в ангар со снегом. Разве что не придется грузить под снегопадом, но это сомнительное преимущество, потому что все равно этих снегопадов будет предостаточно, пока будем добираться до Центра. Тогда уж проще вообще не запирать входные ворота, и ураганы сами затащат сюда столько снега, что сани смогут заходить внутрь складов гораздо глубже, чем в результате потуг Инженера с лопатой, чью квалификацию можно было использовать с большей пользой.

– С большей пользой? – Порфирьев смерил Овечкина недобрым взглядом. – Хорошо, ты меня убедил. Учту. Когда вернемся, будешь делать телегу или погрузчик, а лучше три, по одному на каждую пару грузчиков в экзокорсетах. И чтобы места в машинах много не занимали при полной загрузке, их здесь нельзя оставлять, не то наши жадные незнакомцы переломают нам назло.

– Я сделаю это! – заверил его Антон, откладывая ставшую ненавистной лопату.

– Отлично! – Амбал скопировал его интонацию. – А теперь бери лопату и выноси снег обратно.

– Что? – Антон опешил. – Выносить все обратно?! Зачем?!

– Ты же сам сказал, что лишняя радиация нам тут ни к чему. – Порфирьев внимательно буравил его взглядом. – Я прислушался к профессиональным рекомендациям Инженера. Все, что вы тут насыпали, вынести обратно!

– Олег, это несправедливо! – Овечкин попытался воззвать к разуму военного. – Я понимаю, что, как Инженер, отвечаю за техническую сторону экспедиции, но никто не знал, что здесь так сильно вырастет радиоактивный фон! Я думал, что у нас будут сутки на погрузку! Этого времени хватило бы, чтобы загрузить сорок тонн, используя усилители конечностей, я же показывал тебе расчеты! И мы взяли с собой достаточно батарей для экзокорсетов! Почему нельзя оставить этот снег здесь просто так?!

– Потому что его в любом случае пришлось бы убирать за собой, – устало вздохнул капитан. – Если ты не хочешь в следующий раз обнаружить его, нашпигованным минами.

– А что мешает им нашпиговать его там, за воротами?!

– Ураганы, холод и необходимость самим въезжать сюда и выезжать обратно, – терпеливо объяснил Порфирьев. – Там гораздо холоднее, чем здесь. Если ты обратил внимание, днем уже минус сорок, и с каждой неделей морозец зашкаливает все сильнее. Как поведут себя взрыватели и электроника на холодах, которые очень скоро будут выше расчетных, не знает никто. На таком морозе снимать даже свои собственные мины, тем более ловушки, совсем не хочется. А под ураганом и вовсе чревато. Поэтому минировать снаружи они не стали. Знали, что самим придется сюда возвращаться. Зато внутри условия вполне заманчивые. Урагана нет, холод поменьше, и освещение можно расставить как хочешь. Я даю тебе гарантию, что, если тут останется хотя бы пятисантиметровый слой этой грязной дряни, которую мы по привычке называем снегом, они напихают под него столько мин, сколько у них вообще есть. И в следующий раз попасть внутрь без потерь нам будет очень непросто. Учитывая, что миноискателей у нас нет, а если будут, то кустарные, освещения толком тоже нет плюс наша склонность добираться досюда в самый крайний момент, когда до начала интоксикации остаются минуты, – выводы делай сам.

В общем, пришлось подчиниться диктату силы, и еще два часа Антон и Дно выносили снег обратно, обмениваясь красноречивыми взглядами. Какой урон организму был нанесен радиацией за это время, можно было только гадать, что лишний раз доказывало незыблемость аксиомы: Экспедиционный Корпус не место для интеллектуалов, таких как Овечкин. Но и после того, как радиоактивная черная грязь переместилась за ворота, Порфирьев не оставил его в покое. Пришлось то помогать грузчикам, вскрывая крупногабаритные контейнеры с продовольствием, чтобы солдаты не теряли на это время, то мастерить из подручных средств лебедку, чтобы снимать с верхних уровней складских стеллажей малогабаритные грузы, то таскать со складов внутрь базы заледеневшие баллоны с той самой водой, каким-то чудом не подвергнувшейся воздействию радиации.

О том, что Антон вообще-то Инженер, Порфирьев вспомнил за час до интоксикации, когда стало окончательно ясно, что к ее началу не удастся не то что загрузиться полностью, но даже не хватит времени закончить погрузку одних только аэросаней.

– Ступай на технический склад, – капитан жестом велел Овечкину слезать с верхнего яруса стеллажей, на котором он помогал пожарному возиться с лебедкой, и терпеливо дождался, пока Антон осторожно спустится вниз по не внушающей доверия лестнице. – Походи там, посмотри. Может, найдешь что-нибудь, что подойдет в качестве перекрытий для строительства крыши ангара.

– Разве нельзя было спросить у Брилёва? У него же есть полный перечень находящихся здесь материальных средств… – начал было Антон, но тут же осекся. Лучше ходить по складу, чем крутить тяжелую лебедку, от которой у него уже суставы выламывает! – В смысле, Брилёв далеко, а мы здесь! Я готов!

– Брилёв послал нас за продовольствием. – Порфирьев, к счастью, не стал на него кидаться за попытку возразить и не стал отправлять его обратно на тяжелые работы. – Сейчас для него это главное. Наверное, сейчас это главное для всех, но конкретно нам от этого не легче. За одну ходку мы не вывезем отсюда всего. Придется ездить сюда многократно. И ездить будем мы. Чем больше поездок – тем больше шансов в один прекрасный раз не вернуться. Или сломаемся на полпути, или с жадными незнакомцами схлестнемся. А их больше раз в пять. Если мы хотим уцелеть, нам нужно больше бойцов, да и грузчики бы не помешали. Чтобы их перевезти, требуется больше транспорта. Транспорт без ангара не подготовить. Ангар без крыши бесполезен.

– Я услышал! – немедленно отреагировал Антон. – Немедленно этим займусь!

Он постарался покинуть продовольственный склад как можно быстрее, пока Порфирьеву не взбрело в голову озадачить его чем-нибудь более утомительным. Осматривать погруженный во мрак, наполовину засыпанный обрушением технический склад приходилось в кромешной тьме, и света от нашлемного фонаря не хватало для возникновения ощущения полной безопасности. Громадные трещины, перечеркнувшие потолок, и дальняя часть склада, раздавленная обрушением, красноречиво говорили сами за себя. Ходить здесь было опасно, кто знает, не рухнет ли через секунду оставшийся потолок прямо тебе на голову… А тут еще многострадальная психика воспроизводит в памяти картины нашествия роботов – горящие во мраке кроваво-красные лазерные глаза их систем наведения… Несколько раз Антону чудились за спиной мощные трехметровые человекообразные тела, и он в ужасе забивался в какие-то щели между ящиками и контейнерами. Но всякий раз оказывалось, что все это плод воспаленного воображения и никакой опасности нет. В конце концов Овечкину удалось взять себя в руки, и дальнейший осмотр прошел относительно спокойно.

К спецпалатке Антон вернулся за пять минут до окончания общего цикла антирада. Вся экспедиция была уже внутри, лишь пара солдат в экзокорсетах под руководством Порфирьева закрывала въездные ворота. Выломанные роботами дверные запоры восстановлению не подлежали, и створы ворот просто сомкнули до упора, подперев их бетонными обломками. Уверенности в собственной безопасности это, естественно, не добавляло.

– Олег, ты уверен, что агрессивные незнакомцы не успеют вернутся сюда, пока мы будем дожидаться следующего цикла антирада? – Овечкин не сомневался, что своим вопросом выразил мысль каждого.

– Уверен. – Порфирьев убедился, что весь личный состав находится в спецпалатке и принялся закрывать входной полог. – Можешь ложиться и спокойно корчиться от боли.

– Почему ты уверен? – не отставал Антон. – Ты знаешь, где находится их бункер? Ты сделал расчет пути?

– Я не знаю, где их бункер. – Амбал устало улегся на свою лежанку, видимо, хотел отдохнуть пару минут прежде, чем ему придется возиться со скрученными интоксикацией людьми. – Но посчитать несложно. Мы разминулись с ними часа на два-три. Они вышли, мы зашли. Стало быть, их цикл антирада начинается позже нашего где-то на это время, соответственно, на эти же два-три часа позже нашего он и заканчивается. Раз они наставили здесь столько мин, то наверняка с самого начала не рассчитывали добраться до дома за один цикл антирада, я уже говорил.

– А если ты ошибаешься и они появятся здесь через эти самые три часа, когда мы будем при смерти из-за интоксикации? – Не то чтобы Антон не верил в расчеты амбала, но изо всех сил борющееся за выживание сознание требовало дополнительных гарантий безопасности.

– Все может быть, – флегматично ответил капитан. – Но, думаю, не в этот раз. Нет смысла минировать склады, если ты точно знаешь, что успеешь вернуться сюда во время следующего же цикла антирада. Кто бы сюда ни пришел после тебя, он проведет тут цикл и будет вынужден отсиживаться внутри базы. Тем более что мы так всегда делаем, и они видели наши старые следы. Пока конкуренты выжидают сутки, ты возвращаешься и берешь их голыми руками прямо в палатке. Вот тебе и новый транспорт, и еще одна база, и минус отряд противника, и все это запросто, и без всяких мин. Минировали они именно потому, что точно знали, что через сутки сюда не вернутся никак, и боялись, что к моменту возвращения здесь может оказаться слишком мало продовольствия или не оказаться вообще.

– И как это нам поможет? – Овечкин торопливо посчитал в уме длительность двух циклов антирада плюс сутки неизбежного восстановления между ними. – Допустим, они попадают к себе за два цикла! Если это так, то сейчас они у себя дома, получают медицинскую помощь! Завтра они выдвинутся сюда и на втором цикле будут здесь! Мы за завтрашний день загрузиться не успеем, значит, придется оставаться тут еще на сутки, и во время второго цикла они могут на нас напасть!

– Вряд ли у них есть биорегенераторы на такую толпу, – с безразличием произнес Порфирьев, не поворачивая головы, – видимо, лежал с закрытыми глазами. – Скорее всего, сейчас они корчатся в судорогах, как предстоит нам через несколько минут. Если они решили оказать всем медпомощь, то нам это только на пользу. Потому что для лечения им нужно примерно пятьдесят человеко-часов, и их возвращение сюда отложится. Но даже если у них все настолько плохо, что они без всякого лечения разгрузятся и рванут обратно, как только истекут минимальные сутки между циклами, то идти им минимум два перехода. Их цикл начинается позже нашего, поэтому, если будем действовать быстро, успеем догрузиться в начале второго цикла и уйти раньше, чем они вернутся. Если повезет, и они все-таки займутся оказанием себе медицинской помощи, то вообще не доберутся досюда на втором цикле.

– Может, разумнее уехать отсюда завтра? – Овечкин окинул тревожным взглядом остальных, ища поддержки. – Зачем рисковать?

– Мы даже аэросани целиком не загрузили. – Порфирьев бросил взгляд куда-то внутрь своего шлема, видимо, смотрел на хронометр лицевого щитка, и поморщился: – Была бы еще хотя бы пара часов… Или пара грузчиков… а еще лучше – и то, и другое, и пара телег на автоматическом ходу.

– Давайте привезем Брилёву то, что успели загрузить! – Антон почувствовал, как при мысли о возможном столкновении с полусотней кровожадных убийц в глубине души начинает расти паника. – Если нас убьют, Центр вообще ничего не получит! Лучше привезти хоть что-нибудь!

– Не факт, что эти жадные товарищи явятся сюда обязательно на втором цикле, – без особых эмоций произнес капитан. – А мы точно останемся виноватыми в том, что Центр не получил продовольствие в том объеме, на который рассчитывал. Вот это однозначно факт. И нас все равно сюда пошлют. И все равно в таком же составе, потому что на большее не хватает транспорта. Везти сюда бойцов на аэросанях, чтобы устроить тут постоянный гарнизон, Брилёв не станет. У него нет столько людей, чтобы одновременно держать в руках и Центр, и Росрезерв. Да и кто захочет здесь оставаться? Желающих не будет. Так не проще ли загрузиться целиком сейчас? Так хоть в следующую экспедицию поедем не сразу. Хотя бы телеги успеем собрать. Было бы только из чего.

– Но нас ведь все равно сюда пошлют! – Овечкин пытался не сдаваться. – Так какая разница?!

– Разница в том, что мы не знаем, успеет вероятный противник вернуться сюда за два цикла или нет. – Судя по тону, Порфирьеву было плевать и на вполне логичные доводы Антона, и на жизни людей, и даже на свою собственную. – Зато, когда нас отправят сюда как можно скорее в следующий раз, шансы встретить противника прямо здесь будут гораздо выше. Так не лучше ли рискнуть сейчас, чтобы лучше подготовиться потом?

– Но что изменится за это время?! – Антон едва не сорвался на крик. – Ты же сам сказал, что Брилёв не станет посылать сюда солдат!

– Не станет размещать здесь гарнизон, – флегматично поправил его амбал. – Может, и солдат тоже не даст. Но грузчиков в достаточном количестве найти можно. Было бы, на чем их сюда везти. Ты нашел, из чего сделать крышу?

– Здесь нет стройматериалов! – Овечкин почувствовал, что имеет все шансы остаться виноватым в этом. Просто потому, что военные всегда сделают крайним гражданского. – Я все обыскал! Видел два биорегенератора, роботизированный токарно-фрезерный комплекс в разобранном состоянии, бытовое оборудование, различные запчасти, но стройматериалов тут нет! Может, они погибли в разрушенной части складов, а может, их вообще в Росрезерв не завозят, я не знаю! Но тут их нет! Я в этом не виноват!

– Стеллажи могут подойти? – Порфирьев никак не отреагировал на его крик души.

– Какие стеллажи?! – Антон посмотрел на него как на идиота, но в следующую секунду замер, озаренный догадкой: – Стеллажи складского комплекса! На которых тут все хранится! Это не потолочные балки, они не предусмотрены для такого, но если сварить их в более толстый пучок и технически грамотно соединить между собой конструктивно… Это может сработать! А в качестве кровли мы можем использовать стенки контейнеров и ящиков, их можно разрезать на листы! Подойдет все, включая пластик, если правильно предусмотреть ребра жесткости. Что-то можно использовать в два слоя, здесь же полно поддонов и складских контейнеров! Мне нужно сделать расчет!

Гражданский активист с унизительным позывным «Дно» дернулся и упал, хрипя от охватившей его боли. Кто-то из солдат, находившийся к бедняге ближе всех, помог ему распахнуть лицевой щиток гермошлема, и активист забился в судорожной рвоте. Всем стало не до разговоров, и Порфирьев лишь коротко махнул Овечкину рукой, мол, вот и сделай свой расчет, раз нужно. Антон заторопился в санузел, чтобы успеть до начала интоксикации, но оказался последним в очереди. Все, у кого судороги начинались раньше, бесцеремонно влезали в очередь вперед него, и с этим приходилось мириться, потому что все решили, что так будет справедливо. Логика подсказывала, что справедливо как раз будет использовать очередь, потому что она как бы для этого и была изобретена. Но спорить с кучей военных одному гражданскому бесполезно. Антон понял это уже давно. Они что хочешь признают справедливым, даже самую одиозную нелепость, лишь бы не сделать так, как предлагает гражданский. Что поделать – так уж устроена зависть. Глупые завидуют умным. Это объяснимо, ведь были бы умными – стали б инженерами или другими востребованными гражданскими специалистами. Но для этого нужны мозги. А куда деваться, если их нет? Вывод напрашивается сам собой: туда, где особо напрягать голову не придется, потому что за тебя все решает какой-нибудь генерал или полковник. Ну или капитан, если генералы с полковниками поубивали друг друга в грызне за власть, и их теперь остро не хватает.

Терпеливо отстояв очередь, Овечкин посетил санузел самым последним, вернулся в свой угол и молча лег на замызганную лежанку. Взгляд невольно уперся в дисплей хронометра на внутренней поверхности лицевого щитка гермошлема, и Антон в который раз подумал, что оставшиеся до начала мучений секунды истекают с ужасной скоростью. Лучше бы с такой скоростью истекало время страданий. Но нет, как раз оно ползет бесконечно долго, словно его течением управляет какой-нибудь изощренный садист-мизантроп в погонах, вроде Порфирьева или Брилёва.

На этот раз интоксикация протекала так же жестоко, как обычно, но закончилась через три с половиной часа, и Антон даже успел ощутить, как страдания переходят в горячий полубредовый сон. Во сне он лазал по стеллажам почему-то с портновским сантиметром в руках и пытался измерять все, что попадалось на глаза: контейнеры, ящики, поддоны, стальные стойки самих стеллажей и что-то еще, уже непонятно что. При этом где-то рядом постоянно маячил здоровенный расплывчатый силуэт Порфирьева, пристально наблюдавший за его работой, и стоило только Антону опустить руки, чтобы перевести дух, как злобная физиономия амбала становилась агрессивной, и его глаза вспыхивали кроваво-красным огнем, словно системы наведения вражеских роботов.

Проснулся Овечкин с тяжелой головной болью, но полтора литра качественной воды, лишенной привкуса химии, вернули его в колею. Возящийся с мучающимися солдатами Порфирьев вновь никак не отреагировал на то, что Антон позволяет себе пить дефицитную воду больше, чем достанется другим, и это окончательно убедило Овечкина в том, что капитан поступает так же. Да и плевать, лишь бы не рычал на него лично. Антон терпеливо потратил полчаса на помощь Порфирьеву, потом усталость взяла верх, и он отпросился спать.

Когда пришло время принимать антирад, хронометр показывал ровно восемь утра шестьдесят седьмых суток после катастрофы, и Антон поймал себя на мысли, что не может сразу и без ошибки сказать, какой же сегодня день по старому календарю.

– Варяг, что ты решил? – Хам с недовольной гримасой жевал капсулу антирада. – Когда уезжаем?

– Догружаем прицеп. – Порфирьев остановился перед выходом, и его снаряжение немедленно слилось с грязной резиной палаточных стен. – Под завязку, чтобы к нам было меньше претензий. Потом подгоняем аэросани и грузим их всем, на что укажет Овечкин. Если в результате сможем привезти в Центр крышу для внешнего ангара, то цель достигнута. Иначе ничего не изменится. За полтора часа до интоксикации выезжаем. За час отойдем подальше и развернем базу. Миронов предупреждал, что полностью загруженные аэросани с прицепом быстро не поедут, так что за один цикл все равно не вернемся. Поэтому сейчас будем грузить столько, сколько хватит времени. Начинаем сворачивать базу!

Как только спецпалатку упаковали, амбал со своими безропотными блондинами ушел проверять транспорт, и лейтенант повел остальных в частично опустошенный продовольственный склад. Где выделил Антону пару солдат и удалился с остальными догружать аэросани продовольствием. Выданные солдаты потребовали от Антона распоряжений. Почувствовав себя хозяином положения, Овечкин сразу принялся за дело. Он указывал, как разбирать стеллажи, где именно разрезать стенки контейнеров и борта ящиков, посылал Дно в соседние складские помещения, со входов в которые вчера были сняты вражеские мины. Дно составлял список незанятых товарами конструкций и опустошенных незнакомцами контейнеров, и если б не нехватка оборудования для демонтажа, дело двигалось бы еще быстрее. Потом с улицы вернулся Порфирьев и отобрал единственный резак. Оказалось, что ночью температура опустилась сильно за минус сорок, в каньон врывались ураганы, и техника отказывалась заводиться. Поэтому единственный доступный способ ее реанимировать – это нагреть резаком соответствующие элементы масляной системы. Услышав это, Антон искренне понадеялся, что амбал знает, что делает, и ничего не взорвет или не прожжет насквозь. Но злобный нацик посоветовал ему пошевеливаться, потому что погрузка идет слишком медленно, и ушел.

Технику троица Порфирьева завела. К счастью, обошлось без эксцессов. Но самому Антону это вышло боком, потому что вернувшийся Порфирьев заявил, что экспедиция не укладывается в сроки, и заставил работать всех. Пришлось вместе с солдатами таскать нарезанные листами борта контейнеров и штанги разобранных стеллажей. Без усилителей конечностей много Овечкин унести не мог, но это не остановило амбала. Он объединил Антона в пару с Дном и все равно отправил заниматься неквалифицированным трудом. Овечкин пробовал возразить, что без него процесс подбора материалов забуксует еще сильнее, но контуженый мизантроп изрек, что с подбором материалов все и так понятно, а рабочих рук не хватает. Пришлось надрываться на погрузке до тех пор, пока лейтенант со своими бойцами не закончил грузить аэросани. Только после этого мизантроп в погонах отстал от Антона, приказав ему заниматься демонтажом конструкций.

За полтора часа до окончания цикла антирада Порфирьев наконец-то приказал закончить сбор материалов для крыши и разрешил грузиться на транспорт. Пока все, навьюченные поклажей, в последний раз брели по длинным, погруженным во мрак, грязным коридорам Росрезерва, Овечкин улучил минуту, выключил фонарь и отстал от остальных, укрывшись за дверью продовольственного склада. Убедившись, что его отсутствия никто не заметил, он достал заранее приготовленный острый кусок какой-то железки и торопливо нацарапал на металлической дверной створе послание кровожадным незнакомцам. Уложившись в несколько строк, он убедительно попросил их не минировать складов, воздержаться от агрессии и проявить спокойствие, свойственное цивилизованным людям. Антон указал, что его команда немногочисленна, неагрессивна и не представляет ни для кого угрозы. После чего призвал незнакомцев к мирному диалогу и попросил изложить свои намерения здесь же, под его постом.

– Овен! – рычание Порфирьева на фоне шипения помех прозвучало слишком чисто, и Антон понял, что нацик-человекофоб пошел его искать и находится где-то совсем близко. – Чем ты занят, твою мать?! Ты вроде как больше всех хотел уехать!

– Я здесь! – Антон отбросил железку и подхватил с пола заранее оставленный неподалеку лист разрезанной надвое боковой стенки складского контейнера. – Решил взять с собой это! Лист гофрированный, прочный, он подходит нам для крыши!

Не дожидаясь, пока амбал приблизится к воротам склада, Овечкин взвалил на себя тяжелую ношу и поковылял по мрачному коридору, светя под ноги нашлемным фонарем. Растворившийся в темноте силуэт Порфирьева появился рядом неожиданно и незаметно, Антон даже не понял, в какую именно секунду это произошло. Но дойти до складской воротины капитан не успел и нацарапанного послания не заметил. Амбал подхватил металлическую гофру с дальней стороны, облегчая Овечкину ношу, ничего не сказал, и они без эксцессов дотащили лист до грузового прицепа. Ворота в Росрезерв затворили и придавили каким-то крупным обломком, и Порфирьев даже не стал их минировать, чем сильно удивил Овечкина. Колонна медленно выползла из окутанного пыльной радиоактивной темнотой каньона на поверхность окутанной пыльной радиоактивной темнотой пустоши и двинулась куда-то сквозь завывающую ледяным ветром грязную ночь, которая на самом деле являлась днем.

Груженные под самую крышу кузовного тента аэросани, натужно завывая пропеллерами, двигались еще медленнее, чем ожидалось, и за последующие семьдесят минут экспедиции удалось отойти от складов Росрезерва едва на тридцать километров. До интоксикации оставалось меньше двадцати минут, и Порфирьев отдал приказ разворачивать базу. Все полезли наружу и приступили к ставшей привычной изнурительно-лихорадочной процедуре установки спецпалатки на время. Антон надрывался вместе со всеми и искренне надеялся, что в этом месте забытой богом и раскаленной от холода пустоши, за сутки ожидания на них не натолкнутся ни вражеские роботы, ни спешащие на склады кровожадные головорезы, которые с подачи капитана получили название «вероятный противник».

– Граждане Центра! Не покидайте жилых помещений! Не открывайте двери людям, в которых вы не уверены! Не поддавайтесь на провокации террористов! – Глухое звучание динамиков системы оповещения тихо пробивалось сквозь задраенный входной люк медицинского отсека. – Не оказывайте помощь преступникам! Террористы не остановятся ни перед чем, чтобы реализовать свои кровавые планы! Если вас под страхом смерти принудили к работе на террористов, не оказывайте сопротивление, саботируйте их требования неявно!

Судя по монотонным ударам, слабо доносившимся из-за люка, кто-то пытался разбить защитные панели, под которыми в потолке коридора были скрыты динамики системы оповещения. Добраться до них было непросто, но в силу небольшой высоты потолков эта задача не являлась неразрешимой. Тот, кто хотел уничтожить динамики, долбил защитную панель чем-то тяжелым вот уже полчаса, и сейчас, похоже, все-таки добился успеха. Что-то громыхнуло, как будто с потолка на пол рухнуло нечто твердое, затем один за другим раздались хлопки выстрелов, и сообщение женщины-диктора оборвалось на полуслове. Данное обстоятельство было встречено довольным хором нестройных голосов, тоже женских, но совсем не столь уравновешенных. Одержавшие победу над громкоговорителем издали победный вопль, и в коридоре раздались их возбужденные крики:

– Не слушайте их! Это вранье! Мы никого не убиваем! Мы хотим свергнуть Брилёва и его хунту палачей! – Судя по тому, что один из голосов звучал громче и отчетливее остальных, говорящая женщина пользовалась мегафоном. – Присоединяйтесь к нам! Положим конец диктатуре!

Два или три женских голоса приблизились, и по задраенному люку медотсека забарабанило что-то металлическое.

– Эй вы! Открывайте! – нервно закричала одна из террористок. – У нас раненые истекают кровью! Доктор Снегирёва! Ты же давала клятву Гиппократа! Если они умрут, их смерть будет на твоей совести!

– Не обращайте внимания, док, – одна из охранниц, занявших позиции за баррикадой, жестом остановила выглядывающую из дверей диагностического кабинета Ингеборгу. – Это провокация. Они хотят получить в свои руки медотсек и единственного врача, чтобы диктовать условия администрации. Мы этого не допустим.

Охранница повысила голос и крикнула, обращаясь к находящимся снаружи:

– Она тебя не слышит! Мы заперли ее в стационаре, дотуда даже выстрелы не доносятся, можешь не надрываться зря!

– Открой люк, брилёвская подстилка! – За люковой плитой взъярились сразу несколько женщин. – Где твое женское достоинство, шлюха?!! Думаешь, легла под брилёвских кобелей и стала выше всех?!! Тебе самой не противно?!! Открывай, мы ничего тебе не сделаем, валяйся, под кем хочешь, нам нужен медотсек для раненых!!! Если кто-нибудь из них умрет, ты за это ответишь!!!

– Вот видите, док, – охранница грустно вздохнула. – Все то же самое, что сутки назад: оскорбления, угрозы, требования подчинения. Обычные действия террористов.

– Если у них умирают раненые, – осторожно произнесла Ингеборга, – можно понять их гнев…

– У нас тоже есть раненые, – солдат-весельчак, за сутки не улыбнувшийся ни разу, хмуро указал пальцем на надетую на ухо гарнитуру рации. – Наши сообщают о серьезных потерях среди работников биоферм. При этом никто из террористов не спешит требовать от вас оказать помощь раненным там людям. Орут только за своих! Так что без медпомощи сейчас и мы, и они. Все в равных условиях!

Он потянулся к пульту рабочего места дежурной медсестры и ткнул в один из сенсоров. Размещенная в полочной панели система оповещения ожила, и в приемной громко зазвучал голос женщины-диктора:

– …не верьте террористам, они обманом вовлекают вас в свои ряды! Пока вы погибаете ради их жажды власти, сами они грабят биофермы! Технический уровень захвачен террористами! От их рук погибли и пострадали более ста сотрудников биоферм! Террористов не останавливает даже то, что разграбленные биофермы могут погибнуть, и вместе с ними погибнем все мы! Администрация предпринимает самые отчаянные меры, чтобы взять ситуацию под контроль, но нас меньше в двадцать раз! Мы несем потери, но сделаем все, чтобы вернуть в Центр мир и спокойствие! Но террористы захватили реактор и распределительную подстанцию! У нас нет электричества, отключено водоснабжение, работает только аварийное питание, но мы не сдаемся и продолжаем предпринимать попытки отбить у террористов реактор! Они угрожают обесточить системы воздухоснабжения, если мы не сдадимся! Клянемся, что будем стоять до последнего глотка воздуха! Администрация настоятельно рекомендует гражданам не поддаваться на ложь террористов…

Из коридора донесся целый взрыв возмущенных криков и яростных воплей:

– Вранье!!! Брилёвская хрень! Пропаганда палачей! Женщины! Не верьте этому кобелиному вертепу и их подстилкам! Мы не грабили биофермы, там заправляет военная хунта! Присоединяйтесь к нам, вместе мы возьмем власть в свои руки! Не слушайте ложь и пропаганду!

Какая-то из возмущающихся, видимо, имеющая власть среди террористов, громко приказала:

– Надо заставить заткнуться все громкоговорители и прекратить поток лжи! Гаяне, Сафият, возьмите активисток и еще раз проверьте все коридоры! Аня, Маша, берите своих и обходите жилые номера! Стучите в двери, убеждайте людей не слушать лживую пропаганду! – Она сильно повысила голос: – Люди! Женщины! Не верьте диктатору и его кобелям! Вступайте в наши ряды! Мужчины! Докажите наконец, что вы мужчины! Помогите нам добиться справедливости! Помните, что гибель каждой активистки, отдавшей жизнь за наши права, будет на вашей совести!

Солдат лишь хмуро покачал головой и перевел на Снегирёву невеселый взгляд:

– Комментарии излишни, док. – Он выключил трансляцию диктора, чтобы не мешала слушать происходящее за люком. – Если не вступишь в террористы – то что-нибудь обязательно будет на твоей совести и так далее. Возвращайтесь к себе. Если террористы захватили технический уровень, значит, у них есть строительное оборудование. Рано или поздно они пойдут на штурм медотсека, и нам придется туго. У нас всего два ствола и четыре электрошокера. Если они взломают люк, вечно сдерживать их мы не сможем. Будем отступать вглубь медотсека, последовательно обороняя двери.

– Медицинское оборудование не рассчитано на сражения. – Ингеборга беспомощно переводила взгляд с охранниц на засевшего в дебрях самодельной огневой точки солдата. – Если здесь начнется стрельба, оно все погибнет!

– Будем надеяться, что у них хватит мозгов это понять, – весельчак лишь вздохнул. – Может, нашим удастся прорваться сюда. Сверху сообщают о готовящейся контратаке. Идите к себе, док, – повторил он. – Мы будем держать вас в курсе.

Крики за люком вновь усилились, и террористы принялись долбиться в люк с удвоенной силой, выкрикивая требования открыть медотсек вперемешку то с уговорами, то с угрозами в адрес Снегирёвой, солдат и охранниц. Ингеборга вернулась в свое жилище-кабинет и машинально бросила взгляд на наручный коммуникатор. Устройство, соединенное с искусственным интеллектом медотсека, сообщало о нахождении большинства оборудования в режиме гибернации. После того как террористы вырубили электричество, с Ингеборгой лично связался Брилёв и попросил экономить резервную энергию, насколько это возможно. С того момента осаждаемый террористами вход в медотсек не открывался, и медицинское оборудование не использовалось, поэтому Ингеборга отключила освещение в пустом стационаре и операционной.

Охрана медотсека разделилась на две смены, по одному солдату и две охранницы в каждой, и задраенный входной люк находился под постоянным наблюдением. Пока одна смена держала оборону, другая отдыхала или спала там же, в приемной, на сдвинутых по углам сиденьях. В санузел стационара можно было пройти через диагностический кабинет и лабораторию, поэтому Ингеборгу особо никто не беспокоил. В другой обстановке она бы наконец-то выспалась, но от известий о террористах в сознании всплыли тщательно утопленные страхи. Стоило ей закрыть глаза, как начинались кошмары. Черноволосые черноглазые люди с криками «Аллах акбар!» взрывали что-то прямо на себе, и заполненный людьми пассажирский самолет падал с огромной высоты, окутанный огнем и разваливаясь на части. Ингеборга вскакивала, просыпаясь, и уснуть вновь подолгу не удавалось. В щемящем болью подсознании роились тревожные тени, учитывая, что девяносто процентов населения бункера были темноволосы и темноглазы, включая ее собственную охрану, и каждую секунду Ингеборга ждала какой-нибудь беды.

Она даже хотела переложить пистолет из-под корсета в карман медицинского халата, но сразу же оказалось, что носить его там незаметно не получится, и от этой мысли пришлось отказаться. В случае смертельной опасности мгновенно извлечь оружие не удастся, поэтому Ингеборга старалась не выходить дальше дверей операционной. Если террористы все-таки вскроют люк и смогут ворваться в медотсек, она успеет запереться в операционной или в своем кабинетике, и этого времени ей хватит, чтобы достать капитанский подарок. Девушка с тревогой посмотрела на хронометр коммуникатора. До возвращения экспедиции осталось несколько часов. Если в дороге их ничего не задержит, то через час-два после полудня текущих суток Порфирьев и его люди должны быть в бункере. Им потребуется медицинская помощь, но медотсек отрезан террористами от первого уровня, оставшегося под контролем администрации. Если в ближайшее время люди Брилёва не восстановят контроль над бункером, то рассчитывать остается лишь на то, что организмы участников экспедиции выдержат еще одну интоксикацию без летальных и катастрофических последствий. Солдат-весельчак говорил, что готовится контратака. Наверное, Брилёв тоже понимает, что экспедиции необходимо срочное лечение, поэтому пытается принять экстренные меры.

Вообще, понять, что происходит в бункере, было сложно. Вчера днем, когда вспыхнул мятеж, террористы едва не захватили весь «Подземстрой». Администрация посредством системы оповещения сообщила, что потеряла второй и третий уровни, и сотни оголтелых убийц штурмуют первый. Террористы захватили реактор, биофермы, центральную распределительную станцию и отключили подачу энергии. Последние оставшиеся в живых охранники третьего уровня заблокированы на каких-то складах и отчаянно отбиваются, пытаясь выжить, но предотвратить разграбление биоферм они не в силах. На третьем и первом уровнях идет отчаянное сражение, льется кровь, гибнут люди, и администрация просит добропорядочных граждан Центра надежно запереться и не покидать свои номера. А тем, чьи жилые зоны были выстроены согласно Положению об Особом Положении по программе увеличения жилых площадей и не имеют возможности герметичного запирания, рекомендовано объединиться друг с другом, добраться до ближайшей разграничивающей подуровни гермопереборки и запереть ее. И не открывать до особого указания администрации.

Динамики системы оповещения без устали передавали призывы не присоединяться к террористам, не открывать им и не поддаваться на провокации. Так как система оповещения имелась в каждом помещении Центра, обращение администрации гарантированно услышал каждый. Поначалу вроде как многие последовали ее советам. Центр мог провисеть на резервном питании несколько суток, вентиляция работала, вода в номерах была, обед закончился пару часов назад. Но без биоферм и складов продовольствие наверх не поступало, и к ужину ресторанам оказалось нечем кормить людей. Это вызвало всплеск разнонаправленной агрессии. Одни жители обвиняли во всем террористов, другие – администрацию. Население разделилось, кто-то поспешил запереться понадежнее, кто-то, наоборот, вступил в ряды мятежников, чтобы попасть на биофермы. Но на третьем уровне шел постоянный бой, и вернуться оттуда с продуктами было не так просто. Администрация утверждала, что террористы разрушают биофермы и набивают животы прямо там, потому что не могут выносить награбленное под огнем уцелевшей охраны. Террористы заявляли, что они не трогали биофермы, потому что не могут к ним пробиться.

Попутно они клялись, что реактор не захватывали, но в это уже верилось с трудом, потому что отключение основного питания бункера было на руку как раз им, а не администрации. Без основного питания централизованная система видеонаблюдения была бесполезна, и администрация не имела возможности использовать видеокамеры для получения информации о действиях террористов. Помимо этого, без центрального питания администрация не могла дистанционно блокировать двери, люки и прочие переборки, что не позволяло ей противодействовать распространению террористов по бункеру. Поэтому администрация и обращалась к гражданам с убедительной просьбой запереться самим и не впускать к себе террористов. Террористы тоже агитировали, обвиняя администрацию в лжи и призывая вступать в свои ряды, заявления сторон противоречили друг другу, и, будучи запертой в медотсеке, фактически отрезанном от остального бункера, разобраться в истинном положении дел было невозможно.

Но выстрелы, время от времени гремящие в центральном коридоре, слышались хоть и глухо, но вполне отчетливо, и это не добавляло Ингеборге желания открыть люк. Может быть, там, снаружи, действительно есть раненые, они даже наверняка там есть, но попасть в руки чернявых черноглазых людей с оружием ей не хотелось совершенно. Вроде бы каждый должен понимать, что без врача и медотсека бункер долго не проживет, но… Но те, кто взорвал заполненный людьми пассажирский самолет тоже понимали, что обречены. И это им не помешало. В памяти невольно всплыла надпись, сделанная краской на стене мединститута кем-то неизвестным пару лет назад: «Ты можешь сколько угодно дружить с черными, а потом они тебя убьют, потому что решат, что ты не Ришат». Надпись тогда закрасили, виновного нашли, отчислили и посадили по какой-то там статье, полагающейся за это преступление. Помнится, в тот день Ингеборга не одобрила эту надпись. После гибели родителей она боялась любого чернявого человека, обращавшего на нее взгляд, но в конце концов страх удалось загнать глубоко внутрь. В конце концов, глупо бояться темных, особенно если ты единственная натуральная блондинка на весь универ и на весь фитнес-центр.

Но страх и воспоминания вернулись вчера, вместе с грохотом выстрелов. Из-за задраенного люка звуки доносятся плохо, но вроде никто там не кричит «Аллах акбар». Хотя это успокаивает мало, потому что и среди жителей бункера, и среди администрации, мусульман процентов семьдесят, если не восемьдесят. Им попросту нет смысла доказывать друг другу очевидное, обе стороны и так знают, что он акбар. А вот что придет в их разгоряченные перестрелками чернявые головы при виде светлоглазой блондинки, не имеющей к религии никакого отношения, проверять не хочется. Поэтому сама она отпирать медотсек точно не станет. Ей выделили охрану, вот пусть охрана и принимает решение, когда безопасно, а когда нет.

Ингеборга затрясла головой и болезненно скривилась. Что за мысли?! Это ненормально, это признак надвигающегося нервного срыва. Сейчас ей бы не помешала пара процедур, стабилизирующих перенапряженную нервную систему. Она не сильна в психиатрии, это никогда не было ее специализацией, но в перечень стандартных программ, заложенных в память биорегенератора, входит курс лечения несложных психологических сбоев. Вот только запуск биорегенератора требует много энергии, а бункер сейчас висит на резервном питании. Можно попросить разрешения у Брилёва, но администрации сейчас не до такой ерунды. Лучше подождать. А со страхами она справится сама, не привыкать.

Наручный коммуникатор тихо завибрировал, и девушка коснулась вставленной в ухо гарнитуры, увеличивая громкость. Система оповещения передавала экстренное сообщение администрации.

– Внимание! Граждане Центра! – голос женщины-диктора звучал неровно, было заметно, что она изо всех сил старается спрятать испуг. – Передаем экстренное предупреждение! Террористы не смогли сломить наше сопротивление и поняли, что силой захватить власть им не удастся! Две минуты назад они обесточили систему воздухоснабжения! У нас и так нет воды и света, теперь они решили нас задушить! Мы обращаемся ко всем террористам: одумайтесь! Вы подвергаете опасности жизни всего населения бункера! Инженерная команда предупреждает, что систему воздухоснабжения невозможно отключить адресно! Отключив административные площади от подачи воздуха, вы заблокировали подачу кислорода во всех административных и служебных площадях, включая центральные и боковые коридоры! Администрация предупреждает всех граждан Центра: не покидайте своих номеров! Не нарушайте их герметичность! Если вы силой нарушите аварийную блокировку, восстановить ее вы уже не сможете, и ваш номер начнет терять кислород! Не выходите в коридоры, там может скапливаться углекислый газ! Не верьте террористам! Они попытаются выманить из номеров как можно больше людей, чтобы не позволить нам восстановить порядок! Они вышвырнут вас в коридоры и займут ваши номера, в жилые помещения воздух все еще подается! Повторяем: не поддавайтесь на провокации и не покидайте свои номера! Сейчас мы соберемся с силами и попытаемся отбить у них распределительную станцию! Не попадите под пули! Если в вашем номере ощущается спертость дыхания, лягте на кровать, дышите ровно, старайтесь не делать лишних…

В этот момент динамики сильно зашипели, забивая голос диктора, и стало слышно, как на заднем плане кто-то из мужчин торопливо кричит кому-то еще:

– Нас блокируют! Они добрались до цепей энергообеспечения узла связи! Сейчас система вырубится!

– Переводи на другую линию! – также невнятно кричал ему в ответ другой мужской голос. – Переключай на тре…

Что-то громко щелкнуло, и система оповещения умолкла. Ингеборга покинула свой кабинет и поспешила в приемный покой. Занявшая оборону охрана встретила ее вопросительными взглядами.

– Вы слышали экстренное сообщение? – Ингеборга старалась сохранять спокойствие.

– Про отключение воздухоснабжения в административной части? – уточнил солдат-весельчак.

– Медотсек тоже является административной площадью, – неуверенно произнесла девушка.

– Пока работает, – солдат кивнул на вентиляционную решетку, за которой неслышно вращался вентилятор. – Думаю, медотсек находится на отдельном воздухопроводе. Это было бы логично, больница все-таки.

Из-за задраенного люка раздался глухой шум, и где-то в глубине центрального коридора зазвучал усиленный мегафоном женский голос:

– Люди! Не верьте кобелиной хунте! Это ложь! Мы ничего не отключали! Мы не захватывали реактор! Мы не грабим биофермы, там идет бой! Женщины! Вступайте в наши ряды! Если у вас есть мужчина, отправьте его сражаться за вашу же свободу!

К ее словам присоединился плохо различимый многоголосый шум, видимо, сторонницы поддерживали свою начальницу, и солдат-весельчак устало скривился:

– Опять та же песня. У меня от их визга уже уши болят. Аллах свидетель – не вру! Док, если что, я первый в очереди на лечение, когда все это закончится!

– Хотела бы я представлять, когда наступит это самое «закончится», – Ингеборга с тревогой посмотрела на вентиляционную решетку. Вентилятор по-прежнему работал.

– Скоро, док! – ободрил ее весельчак. – Если они перекрыли нашим кислород, то долго это продолжаться не может. Наши пойдут в контратаку, у них просто нет другого выбора.

Но все оказалось иначе. Прошло три часа, но никакой контратаки не произошло. Из центрального коридора продолжали доноситься призывы террористов и прочий шум, но стрельбы не было. Зато оказалось, что инженеры Брилёва не ошиблись, и воздуха в нем стало не хватать. Крики и шум в коридоре становились все тревожнее, и в какой-то момент превратились в разъяренный визг. Зазвучали беспорядочные выстрелы, и выскочившая на шум Ингеборга решила, что началась та самая контратака. Оба солдата заняли позиции за баррикадой, охранницы разделились попарно и замерли по бокам от входного люка с шокерами в руках, приготовившись бить в спину врывающихся в люк террористов.

– Док, если люк начнет открываться, спрячьтесь где-нибудь в операционной, – велел ей солдат-весельчак. – Не оставайтесь тут. Помочь нам не сможете, только под пули попадете зря!

Однако вскоре стало ясно, что ни штурма, ни контратаки не происходит. Доносящиеся из центрального коридора выстрелы перемежались с разъяренными возгласами и частыми многочисленными ударами металла о металл, словно толпа ломала двери где-то дальше. Из-за этого далекого и глухого шума Ингеборга не сразу услышала тихий гул, доносящийся откуда-то из толщи стен как раз там, где находились вентиляционные решетки.

– Что-то шумит! – Она с тревогой прислушалась и торопливо направилась к вентиляционной решетке. Воздухопровод располагался под самым потолком, достать до него Ингеборга не смогла, поэтому поднялась на носочки и прижалась ухом к стене: – Это где-то в вентиляции!

Одна из охранниц отделилась от стены и подошла к ней. Дородная женщина посмотрела на работающий вентилятор, на всякий случай послюнявила палец, тоже встала на носочки и вытянула руку, поднося палец к решетке.

– Работает, – сообщила она. – Воздух поступает. – Охранница повторила движение Ингеборги, секунду вслушивалась в низкое гудение и резюмировала: – Это не у нас! Наверное, воздухоснабжение запустили, и система нагнетает воздух в коридоры.

Тем временем шум в коридоре начал стихать, выстрелы прекратились, и на какое-то время все стихло. Минут пять ничего не происходило, и весельчак велел Ингеборге возвращаться к себе. Она подумала, что делать ей здесь действительно нечего, тем более все успокоилось, и направилась к двери в диагностический кабинет. Девушка проходила мимо держащих на прицеле входной люк солдат, как вдруг гарнитура одного из них, того, что почти всегда молчал, ожила и неожиданно зазвучала болезненным женским голосом:

– Гордая вызывает Независимых, Гордая вызывает Независимых! Положение критическое, мы умираем от удушья, открывайте медотсек! Больше скрываться нет смысла!

В глазах весельчака мелькнуло недоумение, и он все понял. Его лицо исказилось гримасой ненависти, солдат вскинул автомат и направил его на непонимающе переглядывающихся охранниц:

– Ну, давайте! – зло процедил он. – Открывайте, сучки! Попробуйте!

Его напарник тоже взял охранниц на прицел и попятился, отходя от весельчака на пару шагов. Внезапно он резким движением развернул автомат в сторону весельчака и дал короткую очередь. Голова весельчака брызнула кровавыми ошметками, заляпывая размозженной мозговой тканью пробитую пулями стену, и солдат вторым рывком направил оружие на охранниц. Одна из них, самая молодая, с коротким каре рыжих волос, бросилась на него, сверкая стеклянным взглядом. Следом за ней в самоубийственную атаку ринулась другая, та самая, что проверяла вентиляцию, потом третья, и ошеломленная Ингеборга застыла от ужаса. Солдат коротким движением перенаправил ствол с ближайшей охранницы на вторую и выстрелил. Пули пробили женщине грудь, она споткнулась и рухнула на собранные в баррикаду стулья. Ее дородное тело забилось в агонии, и солдат, не останавливаясь, перенес огонь на третью охранницу. Очередь сбила ее с ног, несколько пуль прошли мимо, вонзаясь в пол, но солдат изменил прицел, и следующая пуля вонзилась ей щеку, выходя из затылка кровавым фонтаном. В эту секунду рыжая охранница достигла баррикады. Но вместо того, чтобы накинуться на солдата, она быстрым движением метнулась к убитому весельчаку, схватила его автомат и длинной очередью расстреляла последнюю из сослуживиц, так и не двинувшуюся с места.

– Хватит! – одернул ее солдат. – Хватит, твою мать!!! – рявкнул он, и охранница прекратила стрелять. – Она уже мертва! – Он нервно прицелился в содрогающуюся голову толстухи и одиночным выстрелом добил ее. – Открывай!

Рыжая охранница, сжимая в руках автомат и сверкая полубезумным взглядом, бросилась к люку. Видимо, для нее это было первое убийство, потому что, перешагивая через трупы, она изо всех сил старалась не наступить на окровавленные тела, словно боялась быть не то проклятой, не то схваченной мертвецами.

– А ты! – Тяжело дышащий солдат схватил Ингеборгу за шею, отволок в угол и толкнул в ближайшее неперевернутое кресло. – Сиди здесь и не рыпайся! Не вынуждай меня!

Ингеборга потеряла равновесие и едва не полетела лицом в подлокотник. Пришлось подставлять под удар неуклюже согнутую в колене ногу, и в пластиковый подлокотник врезалась голень. Кость обожгло сильной болью, и девушка упала на сиденье, невольно хватаясь ладонями за разбитое место. Перед глазами, сменяя друг друга, словно ужасающий калейдоскоп, одна за другой мелькали жуткие картины: взрыв и объятый пламенем разваливающийся самолет из сна; кровавые брызги вперемешку с осколками размозженных пулями черепов и падающие тела охранниц; испуганно-истеричный и одновременно бешеный взгляд солдата, в упор расстреливающего своего сослуживца-весельчака… Сознание отказывалось понимать, что происходит, и боль в разбитой ноге была единственным по-настоящему реальным ощущением.

Тем временем рыжая охранница отперла входной люк и принялась отодвигать его тяжелую стальную пластину. В первую секунду она с трудом сдвигала толстый люк, потом ей пришли на помощь снаружи, и усиленная люковая створа быстро распахнулась. Из полутемного коридора в медотсек прямо по трупам охранниц беспорядочно хлынула толпа задыхающихся растрепанных женщин, и приемный покой за пару секунд оказался забит измученными людьми.

– Не закрывайте! – Одна из них, на вид самая полная и возрастная, лет пятидесяти, нетвердым жестом остановила нескольких спутниц помоложе, вяло попытавшихся запереть входной люк.

– Там воздуха нет! – возразила ей одна из них, отирая рукой покрытое потом лицо и одновременно пытаясь отдышаться. – Надо запереться, не то здесь тоже не будет! Они откачивают кислород!

– Не откачают! Мы заткнули вентиляцию! – Судя по голосу, эта пятидесятилетняя женщина и была той самой Гордой, которая вызывала по рации «Независимых». – Вдруг наши сумеют взломать переборку и добраться сюда! Если запремся, кто-нибудь может погибнуть, пока будем открывать! – Она обернулась к рыжей охраннице: – Азиза! Вам отключили воздух?

– Нет, – охранница невольно пятилась подальше от входа, ощущая, как вблизи него становится трудно дышать. – У нас все работает!