Пока смерть не разлучит нас Ефиминюк Марина

Когда мы поднялись в отдельный примерочный зал, то хозяйка вежливо уточнила у Доара:

– Вашей спутнице подбираем полный гардероб?

Тот тихо кашлянул и покосился в мою сторону:

– Эсса Хилберт сама решит.

– Мне нужно платье и пальто.

– Сколько? – улыбнулась хозяйка.

– Одно. – Я глянула на пыльные башмаки, торчащие из-под подола истрепанного после приключений в горах плаща: – Еще туфли.

– И все? – вопросительно подняла она брови.

– И побыстрее.

Разделив комнату на две части, закрылась плотная белая занавеска. Меня поставили перед зеркалом, заставили разоблачиться, обмерили.

– Риат Гери, – проговорила одна из помощниц, – вы можете подождать в мужской зале, как в прошлый раз.

– Я здесь постою, – сухо отказался он, вынужденный оставаться впритирку к пологу.

Потом работницы приносили и уносили готовые наряды. Наконец удалось подобрать платье, прилично севшее на худощавую фигуру, а главное, не превратившее обладательницу очень бледной кожи в зеленоватую жертву плохого питания.

Я стояла перед зеркалом и пыталась собрать волосы в пучок, когда девушки резко открыли занавески. В отражении я увидела Доара. Он рассматривал меня неспешным, чувственным взглядом.

– Пристойно? – опустила я руки, и парочка непослушных локонов немедленно выпала из прически.

– Вполне. – Не разрывая зрительного контакта, он преодолел расстояние между нами, осторожно застегнул крошечную пуговку-жемчужину и шепнул на ухо: – Я бы снял с тебя это пристойное платье.

Сердце билось, как у птички. Лицо пылало. Я не отрывала взора от губ Доара, изогнутых в легкой улыбке.

– Ваш костюм готов, – объявила работница, заставляя нас вернуться в реальность.

С покупками мой бывший муж справился куда быстрее. Оставалось подобрать только галстук, чем я и занялась, тем более длина магического поводка позволяла добраться до стоявшей в углу вешалки.

– Какая встреча! Доар Гери! – прозвучал звонкий женский голос. – Не могу поверить, что мы вот так запросто столкнулись. Ты редкий гость в Центральной долине.

Я медленно развернулась, и внутри шевельнулось нехорошее чувство. Возле Доара крутились две дамочки в модных пальто и отвратительных шляпках с перьями. Между прочим, в Эсхарде перья на головных уборах считались дурным тоном.

– До нас дошел совершенно безумный слушок, что ты женился на эсхардской эссе, и Верония рыдает в три ручья! – расхохоталась одна из девиц и по-свойски положила руку на плечо Доара.

Он опасливо покосился в мою сторону, наткнулся на многозначительный взгляд и как-то даже чуточку побледнел.

– Дамы… – Доар попытался стряхнуть жадную женскую руку, для чего-то отряхивающую идеально чистое плечо, будто на нем улеглась пыль.

Рисковые! Их вполне мог покрыть иней…

Девица намек понимать отказалась и принялась с усердием поправлять и без того идеально выглядывающий из кармана пиджака уголок платочка.

– Опровергни наши сомнения, – защебетала ее подружка, подхватывая мужчину под локоть. – Мы уверены, ты бы никогда не связался ни с одной из этих замороженных рыбин.

Замороженные рыбины, значит? Я сорвала с вешалки первый попавшийся галстук и с грозным видом направилась к троице. Никогда бы не подумала, что обнаружу на лице Доара панику.

– Светлых дней, риаты, – растянула я губы в ледяной улыбке.

Как по команде, с дурацким видом подружки убрали руки.

– Позвольте? – Я продемонстрировала галстук.

– Кхм… Мы…

Они переглянулись, видимо, ощущая, как температура в помещении начинает стремительно понижаться.

– Нас ждут в женском зале. Было приятно увидеться… Добрых дней, эсса.

Обе девушки изобразили книксен, будто перед грозной матроной с указкой в руках, и сбежали. Не произнося ни слова, я повесила на шею Доара галстук и начала завязывать аккуратный узел.

– Аделис, держи себя в руках, – проговорил он дрогнувшим голосом. – Приличные эссы не замораживают ни лучших друзей, ни бывших мужей, ни примерочные в торговых лавках.

– Верно, но вчера мы выяснили, что до приличной эссы мне как на хромой козе до Идэйского хребта.

– Все по правилам: я никого руками не трогал. Это они трогали меня. Я вообще жертва!

– Да, я заметила. – Я с такой силой втиснула узел в воротничок рубашки, что Доар кашлянул. – Сняла бы с тебя этот галстук, тем более что он просто отвратительный.

Скорости, с какой мой «лучший друг с привилегиями» оплачивал покупки и покидал лавку, позавидовал бы любой стремительный грифон. Когда мы вышли на улицу, то углы у витрины мужского зала изнутри были затянуты морозным узором. К слову, Доар так торопился, что не потрудился выбрать новый галстук.

Раньше семья Хилберт была вхожа во властительский дворец. При жизни папа занимал, на мой взгляд, скромную секретарскую должность в приемной, но люди перед ним лебезили. В то время мы жили на южной стороне Эсхарда, в большом светлом особняке, и в элегантно обставленных комнатах всегда были гости. Когда отца не стало и выяснилось, что семья почти разорена, а нам с матерью придется вести более чем скромный образ жизни, никто из старых друзей не появился на пороге, даже семья Анкель. Вернее, особенно они.

О брачном договоре я узнала в шестнадцать лет на зимних каникулах. Мы получили первое за несколько лет приглашение во властительский дворец на прием в честь смены годов. На том празднике я впервые столкнулась Гидеоном. Понятия не имею, что именно он во мне разглядел, тайным знанием со мной никто не делился. Мы вообще всегда мало говорили. Но через седмицу непрошибаемая эсса Анкель, в высокомерии способная дать фору даже моей матери, появилась на пороге нашего неказистого дома.

В день отъезда в академию я узнала, что по окончании учебы произнесу клятвы над венчальной чашей. К новости о брачном договоре я относилась именно так, как от меня ждали: исключительно сдержанно. Внутри ничего не дрогнуло. Благородных девиц с детства учили быть послушными воле родителей. В ту зиму я не догадывалась, что через полгода в дилижансе познакомлюсь с Доаром Гери.

В шестнадцать меня назвали невестой чистокровного эсса древнейшей эсхардской фамилии, а в семнадцать я влюбилась в неподходящего парня. По иронии судьбы мы с Доаром успели развестись, получить магический поводок, избавиться от прожорливого питомца и сейчас вместе собирались войти в риорский властительский дворец. Я, одетая в купленное час назад платье, а Доар в костюме, посаженном по фигуре буквально на лету, и в отвратительном синем галстуке в рубчик, не глядя выхваченном приревновавшей бывшей женой. Когда матушка узнает, перебьет остатки фарфора, а потом приедет в Риор и уничтожит всю посуду в особняке Гери.

Около полудня мы входили в дворцовую приемную, где толпились придворные и просители. При нашем появлении народ с любопытством зашептался. Прежде чем к Доару успели подобраться местные сплетники, его перехватил рослый грузный мужчина и коротко объявил:

– Риат Гери, властитель вас ожидает.

– Благодарю, – на лице Доара не дрогнул ни единый мускул, более того, мне была послана мягкая улыбка: – Идемте, эсса Хилберт?

Мы проигнорировали выразительный взгляд секретаря, словно пытающегося ментально донести, что эссе лучше обождать в приемной. Я бы и сама предпочла подождать Доара где-нибудь в тихом уголочке желательно подальше от дворца.

Помощник риорского властителя привел нас к обычным высоким двустворчатым дверям. Пройдешь мимо и не догадаешься, что за ними прячется кабинет властителя. Скромность удивляла, учитывая, что властитель Эсхарда всегда встречал посетителей в роскошной длинной зале с вертикальными водопадами на стенах.

Секретарь тихонечко проскользнул в едва приоткрытую дверь, и мы с Доаром на некоторое время остались одни.

– Выходит, тебя вызывал властитель? – прошептала я. – Зачем?

– Я отправлял прошение о должности посла.

– Как он отнесется к тому, что мы заявимся вместе?

Вряд ли кто-то притаскивает на встречу с властителем бывшую жену… невесту. Или кем мы сейчас друг другу приходимся? Друзьями с привилегиями в разводе?

– Выбора нет, – прошептал он в ответ. – Главное, помни, что он обладает даром распознавать ложь.

– В общем, лишний раз не открывать рот, – серьезно кивнула я, намереваясь изображать из себя подвижную ледяную статую. – Понятно.

– Ты не нервничаешь, – едва заметно улыбнулся он.

– Смеешься? Меня с детства учили ходить с каменной миной, я просто в образе, – сухо отозвалась я и добавила чуть слышно: – Хоть где-то пригодилось.

Двери открылись. За ними скрывался рабочий кабинет, залитый дневным светом. Как любому магу воздуха властителю требовалось много пространства и естественное освещение. Помещение было огромным, с широкими окнами, и размер его недвусмысленно намекал, что подождать Доара на пороге не получится. Так мы и шагали плечом к плечу, приближаясь к человеку за дубовым столом.

Властитель был немолод, длинные волосы цвета черного перца с солью собраны в хвост, взгляд – хваткий, цепкий, пронизывающий до костей. Он не смотрел, а словно буравил дыру.

– Риат Гери, – вместо приветствия произнес он сдержанным голосом человека, который привык, что его всегда слышат. – Говорят, что ты хочешь стать послом в Эсхарде.

– Верно, мой властитель. – Доар отвесил поклон, я изобразила отточенный реверанс.

– Это твой главный аргумент? – кивнул на меня властитель, словно действительно перед ним был предмет мебели, а не живая девушка.

– Эсса Аделис Хилберт – моя жена, – с непроницаемым видом объявил Доар, но тут же оговорился: – Бывшая жена, а теперь невеста. Мы вернули брачные клятвы, но тут же решили произнести их заново.

Стоило признать, что со стороны пересказ последних событий прозвучал полной ахинеей.

– Чем вас первый раз не устроил? – сухо уточнил властитель, рассматривая меня этим своим проникающим взглядом. Складывалось впечатление, будто он не просто распознавал ложь, а умел забираться в голову и читать мысли.

– Внезапностью, – уклончиво ответил Доар.

– И теперь вы никогда не расстаетесь? – Властитель не сводил с меня глаз.

– Мы неделимы.

– Эсса? – вдруг обратился страшный человек ко мне.

– Я его… телохранительница, – полным гордости голосом заявила я.

Светлые боги, что? Не помощница или соратница, а телохранительница? Почему нас еще не выставили в коридор?

– Экстравагантно. Другими словами, в эсхардский дворец вы войдете вместе? – заключил он и тут же задал самый неприятный из всех возможных вопросов: – И что, эсса Хилберт, вас, ледяного мага, не смутит предстать перед своим властителем в роли жены риорского посла?

– Нет, – не дрогнула я.

– В Эсхарде плохо примут брак чистокровной эссы с жителем Риора, – властитель не жалел чужих чувств, нажимал на болевые точки, зная, что в нас с рождения взращивали любовь к ледяному белому городу.

Он пытался сорвать с меня маску. Не получится – примерзла намертво.

– Скорее всего, но это мой осознанный выбор. И сделать его было исключительно сложно.

Неожиданно я ощутила, как, наплевав на протокол, Доар нашел мою руку и спрятал в своей большой теплой ладони. Его не остановил даже острый взгляд хозяина кабинета, когда мы на несколько бесконечных секунд красноречиво переплели пальцы.

– Больше всего меня умиляет, что вы не соврали ни словом, – вдруг улыбнулся одними губами властитель Риора и резко перевел разговор на деловые темы: – Как дела в триановых шахтах, риат Гери? Слышал, что недавно нашли крупный самородок.

– Он был немедленно отправлен во дворец, – заговорил Доар.

Некоторое время они обсуждали вопросы, в которых я совершенно ничего не понимала: торговлю между городами и цены на триан. Конечно, если допрос с пристрастием, который устроили Доару, можно было назвать беседой или обсуждением. Под конец он пообещал в ближайшие месяцы прислать во властительский питомник отменного птенца грифона, и нам недвусмысленно намекнули, что пора выметаться. По очереди или держась за руки – неважно. Главное, пошустрее. Когда мы покинули кабинет, наполненный седым светом и холодным воздухом, я осознала, что от напряжения почти не дышала.

– Невеста, бывшая жена и телохранитель, – вздохнула я. – Дичайшая чушь.

– Самому не верится, что это правда, – пробормотал Доар.

Откровенно сказать, я сильно удивлюсь, если после нашего представления ему все-таки предложат должность. Не аудиенция, а полный провал. Для пущего эффекта оставалось подарить новорожденную горгулью.

Задерживаться не хотелось, сразу из дворца мы отправились домой. На обед остановились в людном заезжем дворе, и уже в глубоких сумерках въехали в Восточную долину. В середине пути меня победила усталость, и под мерное покачивание кареты я заснула так крепко, что даже видела сны. Очнулась, когда экипаж остановился. За окошком появился знакомый фонтан с потекшим огрызком почти растаявшей статуи на спине гордого грифона.

Доар выбрался первым и подал мне руку:

– Выходи.

Спросонья плохо соображая, я едва не сверзилась на брусчатку и проворчала:

– Не дай светлые боги что-нибудь сломать. Мы же оба окажемся прикованными к кровати!

– Я буду носить тебя на руках, – с иронией предложил Доар.

– Не зарекайся.

В следующее мгновение он ловко сгреб меня в охапку и подхватил на руки, крепко прижав к груди. На нас смотрела охрана, а Эрл открыл парадные двери.

– А ты тяжелее, чем выглядишь, – отвесил бывший муж «комплимент».

– Поставь меня обратно, – попыталась вырваться я.

– Не крутись, – цыкнул он.

Затем торжественно перешагнул через порог и оглядел лакея, скромно прятавшего глаза.

– Светлых дней, риат Гери.

– Светлых дней, Эрл.

– В вашей спальне никого нет.

– Приятно слышать.

Даю руку на отсечение, сегодня кухня будет восторженно обсуждать, что между хозяином и эссой, перепортившей дом, наконец треснул ледник, и, возможно, теперь она (я) не станет портить настенные ткани.

В центре холла Доар пошел медленнее, и его руки заметно напряглись.

– Не пойму, ты опытным путем пытаешься определить, сможешь ли таскать меня по дому, если вдруг я действительно что-нибудь сломаю? – тихо спросила я.

– Молчи, Аделис, – процедил он.

– Тебе тяжело, да?

– Ты портишь романтичный момент.

Я не находила ничего романтичного в том, чтобы вдвоем скатиться с лестницы, но мужчина проявлял буквально баранье упрямство. Подозреваю, что доволочь даму до комнаты было делом принципа. Мог просто перенести через порог, все равно бы зачлось.

В середине лестницы я как-то странно начала сползать вниз и вцепилась Доару в плечи. Перед мысленным взором вдруг мелькнула пугающая картина: мы двое, замотанные с макушки до пяток перевязочными бинтами, неподвижные, как мумии, лежим на соседних койках и вяло переругиваемся, кто виноват в полете с лестницы.

– Отпусти, пока мы оба целы. Клянусь, Доар Гери, если ты себе что-нибудь сломаешь, я не буду таскать тебя на закорках! Придется ездить в кресле.

– Не дрыгайся, – процедил он сквозь зубы. Он вовсе не злился, но, по всей видимости, говорить и подниматься с женщиной на руках, стремительно тяжелеющей с каждой преодоленной ступенькой, было непросто.

И ведь донес! Ввалился в покои, спиной толкнув дверь, дотащил до кровати. Мы вместе рухнули на покрывало в одежде, обуви и даже в пальто. Сил хватило только на то, чтобы скинуть намявшие ноги туфли, вытряхнуться из верхней одежды и вырубиться, уткнувшись лицом в подушку. Третью нашу ночь мы спали как убитые.

Я проснулась от странного волшебного чувства. За окном рассвело, холодную комнату заливал седой свет. Осторожно спустившись с кровати, на цыпочках я подобралась к окну. До подоконника не хватило жалкого шага, но я замерла, стараясь не потревожить спящего Доара. На улице шел долгожданный снег. Кружились крупные хлопья, землю накрывало мягким воздушным одеялом. Хотелось выйти наружу, танцевать под снегопадом, ловить ртом крошечные замерзшие кристаллы…

– Снег пошел, – вдруг услышала я за спиной хрипловатый голос Доара.

На талию легли мужские ладони, и от неожиданности я вздрогнула. Он прижался к моей спине сильным крепким телом, склонил голову, щекоча теплым дыханием.

– Нестерпимо хочу целовать тебя, Лисса, – вдруг тихо произнес он.

Я повернула голову и посмотрела в его лицо. Он ответил пытливым взглядом. Ни следа сна. Мгновение было сладким, тягучим, как патока, наполненным предчувствием неизбежной развязки. В Эсхарде ходит поверье, что пара, поцеловавшаяся в ту минуту, когда на землю опускается первый снег, никогда не расстанется. И мне нестерпимо хотелось целовать обнимавшего меня мужчину. Я мягко прижалась приоткрытым ртом к его губам.

Явь походила на сон. Доар не торопился, не позволял нам обоим, как безумным, сорвать одежды, нарочно сдерживал. Я согласилась с правилами. Демонстрируя мое нетерпение, за окном билась снежная стихия, кружились в хаотичном танце снежные хлопья.

– Тихо, Лисса, – усмехнулся он, заметив, что на улице начинается настоящая круговерть. – Ты засыплешь снегом долину.

– Весной растает, – прошептала я.

Реальность была наполнена осторожными движениями, мягкими касаниями, горячими ласками. Доар дразнил: медленно расстегивал пуговицы на моем платье, осторожно опускал покровы. Обнажил плечи, нашел губами крошечную родинку, чуть прикусил кожу, заставляя меня выгнуться. Я плохо помнила, как стаскивала с него рубашку, как с наслаждением прижималась губами к груди, а потом – снова к губам. Изгибалась, ластилась, как кошка, желающая сладких поглаживаний.

Воспоминания о первом разе остались странные: было больно, чуточку неловко, и меня оглушало осознание, что я делаю совершенно непозволительные вещи. Никогда не подозревала, какую в действительности сладость дарила физическая любовь. И вчера в тесной комнатушке Риорской академии чувства были иные: лихорадочные, яростные. Любовный акт, закончившийся полным провалом (в прямом смысле этого слова), походил на борьбу. Мы выплескивали напряжение, недовольство и тревогу. Ничего более. Сейчас все изменилось. Никаких мыслей в голове! Мы словно остались одни на белом свете, а вокруг кружил благословенный снег.

Задыхаясь от наслаждения, я сжимала в руках покрывало, кусала губы, а потом подушку. Принимала Доара полностью, жадно брала все, что он давал, не боясь, без колебаний. Я была ведомая, послушная его воле. Ни терзаний, ни робости, ни сомнений в том, что все происходящее – правильно. Мы вместе здесь и сейчас, а потом навсегда.

После абсолютно потрясающего завершения я трудом возвращалась в реальность. Тело наполняли нега и приятная усталость, мышцы ныли. Глаза Доара были по-прежнему затуманены, широкие плечи и грудь блестели от пота.

– Все хорошо? – тихо спросил он, осторожно убирая с моего лица белую прядь волос.

Я быстро облизала пересохшие губы и выдала, пожалуй, самую дерзкую фразу за всю свою жизнь:

– Доар Гери, с нашего последнего раза ты точно набрался опыта!

– Что делается! – жаловался Эрл, подливая Доару горячий тэй. – Вы спали и не видели, уважаемые риаты, но утром пошел снег. Кружился себе, мягонький такой, а потом как началась метель! Даже окна залепило. И бах! Все закончилось. Никогда такого не видел.

От неловкости я боялась поднять глаза и с заинтересованностью, достойной огромного лобстера, разрезала на тонкие ломтики кусочек сыра.

– Долину занесло? – нейтральным тоном спросил Доар, но я буквально чувствовала насмешливый взгляд.

– И это еще одна странность. Занесло только нас и еще особняк напротив. На соседней улице уже и снег растаял, а у нас вон сугробы насыпало. Надо чистить?

– Надо чистить, – с самым серьезным видом согласно кивнул Доар и немедленно обратился ко мне: – Аделис, ты же хорошо управляешься со снегом. Может, поможешь?

– Возьмем лопаты и прокопаем дорожки? – стрельнула я нехорошим взглядом.

– Я вообще о магии. Ты же не только стены умеешь замораживать.

Я многозначительно изогнула бровь, намекая, что Доар несколько попутал берега. Но, откровенно сказать, чувствовала я себя лучше сытой кошки, поэтому по-настоящему злиться не выходило.

– Снег весной растает, – напомнила я. – И вообще, зима в этом году будет снежная, а весна полноводная. Я тебе как маг говорю.

– Хорошо, – шутя, поднял руки Доар, – если эсса утверждает, что наш особняк засыплет до крыши, то кто я такой, чтобы спорить. Мне интересно, летом-то что будет происходить?

– До лета дожить сначала надо, – намекнула я, что если кое-кто не перестанет смущать девушку, то вряд ли доживет до тепла в телесной целостности.

– Аделис, вы чувствуете, какая погода будет зимой? – заинтересовался Гаэтан. – И как же? Нас ждут морозы?

– Не знаю насчет морозов, – ввернул Доар, – но снега точно будет много. Уверяю вас, мастер Гаэтан, очень, очень много…

В следующий момент он положил в рот кусочек мясного пирога, но пришлось грызть ледышку. В назидание! Пусть понимает, что дразнит женщину, умеющую замораживать не только стены в холле.

– Никогда в жизни не ел ничего вкуснее, – ухмыльнулся Доар.

– Обязательно передам нашему повару, – охотно пообещал Эрл. Лакей вообще с самого утра вел себя исключительно услужливо. Видимо, после сюрприза с Веронией опасался лишиться места.

Через некоторое время в особняке появился Якоб и немедленно высказал недоумение, мол, на его стороне долины снег растаял, а у нас завалы, будто на дворе праздник смены годов. Сговорились они, что ли? Гордо проигнорировав насмешливый комментарий Доара (не понимаю, он от самодовольства лопался?), я устроилась за узеньким столиком в углу кабинета и с непроницаемым видом принялась стучать по столешнице, выравнивая стопочку писчей бумаги.

Из холла доносились неясные вопли Гаэтана, скандалившего с идэйцами. Подозреваю, что разнорабочие три раза прокляли минуту, когда согласились обивать стены, и перед сном молились горным духам, чтобы сбежать от демона, замаскированного под тщедушного старичка. Доар вполголоса обсуждал с секретарем дела, а я гипнотизировала взглядом чистый лист с гербом семьи Гери в уголке и пыталась заставить себя написать хотя бы одно слово матери. С острого кончика пера сорвалась крупная чернильная капля, замарала белую бумагу. Пришлось достать чистый лист, аккуратно подложить под руку промокашку. Я нацарапала пару слов и снова замерла…

– Над чем ты корпишь? – вдруг в тишине прозвучал голос Доара.

Оказалось, что он внимательно наблюдал за моими «творческими муками».

– Пишу в Эсхард, – туманно пояснила я, не понимая, почему в его присутствии не повернулся язык упомянуть матушку.

– Много написала?

– Не то чтобы много…

На листе тянулась единственная мелкая строчка: «Светлых дней, мама».

– Прогуляемся? – вдруг предложил Доар. – Как ты относишься к конькам?

– Сдержанно, – настороженно отозвалась я, следя за тем, как он приближается.

– Зато я люблю с детства.

– Пруды еще не замерзли, – отозвалась я.

– Разве это проблема? – ухмыльнулся Доар.

– Если я заморожу пруд в городе, то расстрою рыбаков. Они, может, еще ходят с удочками и… это… добывают пропитание.

– В Восточной долине пропитание добывают разве что городские голуби, – ухмыльнулся Доар.

– Вот! – чопорно кивнула я. – Не будем расстраивать голубей.

– На прудах живут утки, – заметил он. – И они уже улетели в Сафрий.

Проклятье! Утки, что с вами? Было сложно подождать?

– Думаешь, что я совсем ничего не понимаю в естествознании? – закатила я глаза. – Уверяю тебя, стражи обрадуются появлению катка еще меньше, чем утки и голуби, вместе взятые.

– В нашем парке за домом есть пруд, – объявил Доар. – Не знала?

Ради всего святого, откуда мне знать, что в парке за особняком имеется пруд или хотя бы лужа? Есть деревья – и слава светлым богам. Я из дома-то выходила с единственной целью – потратить побольше шейров, чтобы довести мужа до развода.

– Риат Гери, но за время вашего отсутствия накопилась масса важных дел! – воспротивился секретарь.

– Дела подождут, – сухо отозвался он.

Когда мы, прихватив коньки, направились в сад, охрана напряглась. Один из стражей двинулся следом, но был остановлен коротким приказом и проводил нас ошалелым взглядом (я оглянулась, чтобы проверить, и точно знаю, что проводил). Решимость Доара погонять по льду с ветерком не умерило даже то, что сугробы таяли и под ногами хлюпала ледяная жижа. Впору плавать, а не кататься на коньках. Пока мы добрались до милого прудика с «побеленными» берегами и жалко торчавшими из-под тяжелого снега кустиками, у меня насквозь промокли башмаки.

В темной поверхности пруда, как в зеркале, отражалось серое небо и остовы заснувших на зиму деревьев. Тянулся прочный мосток с узкими перилами и парой ступенек для удобного спуска в воду.

– Рыба в пруду есть?

– Лягушки есть точно, – с сомнением ответил Доар и тут же полюбопытствовал: – Хочешь заняться зимней рыбалкой?

– Думаю, сколько шансов, что оттают по весне.

– Эсса Хилберт, ты уж постарайся не превратить мой пруд в большую кастрюлю с рыбным супом, – с иронией попросил он.

Спустившись на узенькую ступеньку, я прикоснулась к ледяной воде и призвала стихию. От кончиков пальцев по спокойной глади потекла, зазмеилась серебристая магическая лента. Вода начала стремительно замерзать. Спустя короткое время поверхность покрылась прочной толстой коркой льда, сохранилась лишь крошечная вымоина в том месте, где я дотрагивалась до воды. Впрочем, стоило убрать руку, как она мгновенно затянулась.

– Ваш каток готов, риат Гери.

Пока я замораживала пруд, Доар с помощью кожаных ремешков успел пристегнуть к сапогам длинные изогнутые на конце лезвия. Коньки размером поменьше протянул мне:

– Давай помогу.

– Ни за что, – с чувством отказалась я.

– Сама?

– Я ни за что не надену это пыточное устройство себе на ноги! Однажды я пыталась кататься на коньках. Все закончилось плачевно.

– Для коньков или катка? – с иронией уточнил он.

– Для моей гордости. Так что, риат Гери, вы можете художественно скользить в радиусе десяти шагов, а я на мосточке послежу.

– Я думал, что эссы любят зимние развлечения.

– Любят, если эти развлечения не грозят переломанными лодыжками, – чопорно отозвалась я и едва не сверзилась с мостка, когда Доар с поразительной скоростью и ловкостью отъехал на запрещенное расстояние.

– Лед отличный! – вернулся он. – Давай, Аделис, не бойся. Ты же эсса, вы ничего не боитесь.

– Ошибаешься, помереть на катке мы очень даже боимся.

– Лед – твоя стихия!

– Вот именно. Я столько вырезала фигурок изо льда, что он точно захочет мне отомстить.

Страшный человек уговорил меня пристегнуть лезвия и спуститься на гладь замерзшего пруда. Лед я умела морозить замечательный: гладкий, крепкий и, как оказалось, очень скользкий. Я чувствовала себя коровой на этом самом замечательно гладком льду! Вообще эссы славятся идеальной осанкой и грацией, но никто нас (меня точно) не учит держать спину ровно или хотя бы равновесие, когда земля уходит из-под копыт. В смысле ног. Взвизгнув, я принялась размахивать руками и выпятила зад.

– Держись, Аделис! – Доар стремительно приблизился ко мне, схватил в охапку, не позволяя приземлить пятую точку и прекращая отвратительные кульбиты, позорящие имя благородных эсс.

– Светлые боги, поняла! – проворчала я. – Ты специально решил устроить свидание на катке, чтобы от меня избавиться! А что? Свернула шею, сама виновата.

– Нет. – Он белозубо улыбнулся. – Я выманил тебя на лед, чтобы сделать это…

Губы накрыли мои в теплом поцелуе. И лучше бы мы целовались в нашей спальне, потому как на замороженном пруду у меня расползлись ноги. Я ухнула вниз.

– Матушку твою, Доар Гери!

Через час мне удалось проехать торжественный круг, не хватаясь за руку Доара. Я осмелела настолько, что даже один раз оттолкнулась коньком, чтобы набрать скорость. Расставила в разные стороны руки, изображая птицу.

– Доар, я еду! Смотри!

Но я-то, недобитая белая ворона, ехала, а коньки останавливаться не торопились.

– Проклятье, не смотри! Я падаю…

Не знаю, что пошло не так, но мягко усесться не получилось. Перед глазами мелькнули краешек неба, верхушки деревьев, и я бы обязательно кувыркнулась на спину, если бы Доар не успел меня подхватить.

– Лисса, ты в порядке?

– Обожаю зиму, – слабо отозвалась я. – Не смей меня ронять!

– Не бойся, я очень крепко тебя держу, – заверил он и вдруг добавил совершенно иным, серьезным и проникновенным голосом: – Обещаю, Аделис, я всегда буду очень крепко тебя держать.