Пока смерть не разлучит нас Ефиминюк Марина

Вдруг Доар одарил тещу задумчивым взглядом и медленно, словно сомневаясь, произнес роковые слова:

– А знаете, эсса Хилберт, возможно, устроить небольшой праздник действительно неплохая идея.

Матушка только собралась укусить хлебушек, почти вонзила зубы, но немедленно вытащила сандвич изо рта. Синие, как чистое летнее небо, глаза ее вспыхнули оживлением:

– Предлагаете организовать праздник, риат Гери?

– Небольшой, – тут же оговорился он.

– Крошечный, – кивнула она. – Человек на сто. Дом огромный, поместит всех гостей.

– На двадцать, – мягко осадил ее Доар.

– Хотя бы на пятьдесят.

– Двадцать пять и ни персоной больше.

– О чем мы спорим? – отозвалась матушка. – Вы хозяин. Хотите, чтобы над праздником потешались соседи? Вам решать.

– К слову, соседей приглашать не стоит. Мы не общаемся.

Я вертела головой от мамы к Доару. С первой все ясно, она вечно ведет себя как властительница, снизошедшая с благодатью к простым смертным, и искренне возмущается, когда окружающие начинают шарахаться от причиненной ею благодати. Но что случилось с Доаром? Какая ядовитая муха его цапнула, пока мы ели тосты с маслом, если он начал потакать теще? Очевидно же, что она просто пытается найти предлог, чтобы пустить корни в особняке, потом перевезти сюда Руфь с идэйским фарфором, который можно колотить, и собирается со вкусом портить нам с Доаром жизнь, раз по известным причинам не получается развести. Не понимаю, это только мне очевидно?

– Мастер Гаэтан, как думаете, мы успеем с холлом до следующей седмицы? – не выказывая никого беспокойства тем, что впустил в свою жизнь хитрую горгулью в обличье тещи, спросил Доар.

– Всенепременно, – буркнул разобиженный скульптор и одарил эссу, в его глазах растерявшую добрую долю очарования, многозначительным взором: – Если, конечно, в мою работу не будут вмешиваться.

Я тяжело вздохнула. Что ж, это будут очень, очень длинные дни…

Когда мы закончили завтрак и спрятались в кабинете, то я накинулась на Доара:

– Какой, к хвостатым демонам, праздник? Мы ее теперь из дома не выкурим!

– Я убил двух зайцев одним арбалетным болтом, – с мягкой улыбкой объявил он и уселся за письменный стол. – Сделал теще приятно, а заодно перенаправил ее энергию в мирное русло.

– Она же как горгулья! – охнула я. – Если не портит жизнь тебе, значит, портит ее кому-то другому! Я с ней двадцать три года прожила и знаю как облупленную. Она очень быстро находит жертву.

– Зато я прожил с ней меньше суток, но уже догадываюсь, что она будет делать дальше.

– Кроме того, что вынудит нас баррикадироваться на ночь шкафом?

– В дом ворвалась, – принялся загибать пальцы Доар, – купель в моих покоях остудила, сейчас начнет швыряться деньгами. Вряд ли надумает вырезать ледяные статуи, но особняк точно попытается проморозить до фундамента. Я даже на последнее согласен, лишь бы не купила еще одного питомца.

– Забавно, спору нет, – проворчала я.

– Вы, эсхардские эссы, такие предсказуемые.

Вскоре абсолютно предсказуемо матушка ворвалась в кабинет. Пришествие ее совпало с жарким спором между Якобом и Доаром. Речь шла о растратах кузена Айдера. Насколько я сумела понять, он являлся владельцем одной трети нового трианового рудника. Скандалисты нешуточно раскочегарились, а я старалась притвориться продолжением стула. Вдруг кто-нибудь вздумает вспоминать мою эскападу по местным торговым лавкам?

– Риат Гери, у меня задание к вашему секретарю, – объявила мама.

Якоб мгновенно спал с лица и жалобно покосился на хозяина. Мол, не отдавайте на растерзание, я еще пригожусь.

– Вас некому сопроводить на торговую площадь? – предположил Доар.

– Мне нужен список гостей.

– Сейчас? – изогнул он брови.

– Время не терпит. Мы уже не успеем заказать достойные приглашения.

– Достойные приглашения – это важно, – не без иронии, выразительно проигнорированной деятельной тещей, вздохнул Доар, нетерпеливо побарабанил пальцами по столу и обратил взор на Якоба.

– У нас очень много работы… – дрогнувшим голосом в застывшей тишине напомнил помощник.

Но было ясно, что жертва выбрана и уже отдана на растерзание.

– И да, меня должен кто-нибудь сопроводить на торговую площадь. – Матушка бросила в мою сторону выразительно-неодобрительный взгляд, намекая, что приличная эсса никогда не позволила бы светлым богам связать себя магией с каким-нибудь мужиком.

– Риат Нобри вам поможет, – без мук совести сдал беднягу Доар.

За следующие несколько дней особняк действительно преобразился. Стены в холле обили в кратчайшее время, леса сняли, а на хрустальной люстре, пугающей проплешинами после нападения крылатой твари, поменяли содранные хрустальные подвески. Сначала отбыли идэйцы. Гаэтан не пожелал остаться на праздник, заявив, будто терпеть не может многолюдные сборища. Он уехал, клятвенно заверив, что непременно вернется по весне, чтобы превратить пристройку в полноценную мастерскую. Притом совершенно бесплатно. Подозреваю, что старый мастер хотел насолить «эсхардской ведьме», ненавидевшей мое увлечение ледяными статуэтками.

Гости охотно отвечали согласием на разосланные матушкой от имени семьи Гери приглашения. Думаю, что после срыва помолвки с дочерью аристократа и нашего с Доаром триумфального появления во властительском дворце Риор гудел от сплетен и желал знать правду. Ректор Альдон и вовсе написал, что планирует визит в Восточную долину и просит разрешения провести в нашем доме несколько дней.

Он появился к концу седмицы. В сумерках во двор вкатил экипаж с гербом Риорской академии на дверце. Мы спустились к фонтану, чтобы поприветствовать дорогого гостя. Худой высокий мужчина, согнувшись в три погибели и путаясь в длинном плаще, вылез из салона, а следом вытащил клетку… с маленькой горгульей.

– Светлых дней, молодые люди, – поздоровался ректор.

Следовало ответить взаимным пожеланием, но нас коллективно покинул дар речи. Мы смотрели на существо, в ответ злобно щурящее желтые глаза через прутья темницы.

– Аделис, это вам, – Альдон протянул мне клетку.

– Мне? – отмерла я и попыталась изобразить надлежащую радость: – Какой сюрприз! За что?

– Горгулья, которую вы подарили, милейшее созданье. Столько принесла радости в нашу академию! Такая баловница… Надеюсь, вы тоже обрадуетесь питомцу.

Проклятье! Уверена, что нам вернули ту самую, удачно сплавленную горгулью. Скорее всего, «милейшее созданье» сожрало пару любимых ректорских сапог, потом прошлось по шкафам преподавательского состава. Может быть, если сильно свезло, то сгрызла что-нибудь у Гидеона. Теперь подарок, натворив дел в академии, вернулся к хозяевам – этакий круговорот горгулий в Риоре. И ведь не откажешься!

– Не стоило утруждаться, ректор Альдон, – все-таки попыталась я избежать возвращения домашнего ужаса в особняк, где только-только закончился ремонт холла. Нам вполне хватало матушки. Если деятельную натуру удалось отвлечь праздником, то каким образом отвлечь от пакостей безмозглую горгулью? Снова опустошить сапожную лавку и кормить на убой башмаками? Глядишь, переест каблуков и впадет в вечный летаргический сон. Если проснется лет через сто, то с ней уже будут разбираться потомки рода Гери.

– Конечно, стоило, Аделис!

С вежливой улыбкой ректор ловко сунул клетку мне в руки.

– Спасибо за… неожиданный подарок. Думаю, мы с ней подружимся. – Я подняла темницу горгульи и посмотрела на злобное существо за прутьями. Оно яростно зашипело, продемонстрировав мелкие острые клыки. Очаровательное созданье.

– А как я был счастлив, когда вы привезли такую же радость в академию, – покачал головой Альдон. – До сих пор не могу подобрать слова благодарности. К слову, клетка из триана. Его эта тварюш… ваша девочка не грызет.

– Не может? – рассеянно уточнила я.

– Не понравился.

– Холодно. Пойдемте скорее в дом. – Доар демонстративно потер покрасневшие руки. Я стояла в шали, накинутой на плечи, и практически не ощущала холода.

– Самцы горгулий обычно плохо приживаются в семьях, – заметил Альдон, когда мы поднимались по мраморной лестнице к парадным дверям.

Как показала практика, с самкой плохо приживались мы, но комментарий из чувства такта я проглотила. Не спросишь же напрямую, а не та ли самая «девочка», которая испортила нам люстру, вернулась в дом.

– Вы должны дать ей имя, – посоветовал ректор.

– Непременно, – натянуто улыбнулась я.

Матушка встречала нас в холле. Едва взгляд эссы остановился на госте, как она расправила плечи, хотя казалось, что прямее спину держать попросту невозможно. С величественным видом, точно не касаясь туфлями мраморного пола, матушка приблизилась и протянула руку:

– Эсса Хилберт, мать Аделис.

– Ректор Альдон, – представился мужчина, неожиданно ответив не рукопожатием, а галантным поцелуем, коснувшись губами тонких пальцев эссы. – Вернее, просто Тарим.

– Эстер, – неожиданно согласилась матушка на возмутительное панибратство, какого не позволяла мужчинам со времен замужества.

Светлые боги, по имени ее только папа называл, да и то с опаской!

– Знаете, Тарим, в Эсхарде принято гостей с дороги приглашать к столу. Вы ведь устали после тяжелого пути и хотите подкрепиться? – следя за тем, как гость снимает плащ, с нажимом спросила матушка.

– Признаться, путь был не слишком тяжел, – пробормотал ректор.

– Не спорьте, мы все знаем, что дороги в Риоре хуже стиральной доски. Пойдемте, я как раз научила повара готовить достойный суп. – Она бросила на нас выразительный взгляд: – Присоединяйтесь.

– Уже идем, – улыбнулся Доар. В разговоре с тещей он вообще взял в привычку мило улыбаться. Всегда, при любом вопросе или споре. В общем, как сумасшедшей, временное буйство которой нужно просто стоически пережить.

Эрл припустил за эссой, чтобы услужливо открыть дверь столовой. С первого дня лакей принял матушку как сильнейшего хищника и теперь всячески старался угодить. Подозреваю, что в конечном итоге он последует за ней в Эсхард и ради спального места в маленьком особнячке даже попытается жениться на Руфи. Надеюсь, в этом случае домоправительница не отходит женишка скалкой. После трех неудачных браков она стала убежденной мужененавистницей.

Мы с Доаром в растерянности смотрели на клетку.

– Зато она карликовая, – вздохнула я.

– Она не карликовая, а новорожденная.

– Если вырастет большой, отправим жить на улицу. Будет спать под крышей. Ненужных гостей разгонять…

– И сгрызет перекрытия, – хмуро предрек Доар.

– Светлые боги, почему ты такой сердитый?

– Может, потому, что в наш дом вернулась горгулья?

– Будем учить ее хорошим манерам.

– И запирать на ключ шкафы, – проворчал он. – Когда Альдон уедет, попрошу Якоба отправить ее в питомник к грифонам.

Но горгулья, карликовая, новорожденная или просто одичавшая на риорских ветрах, всегда оставалась обычной горгульей – нахальным созданием, портящим жизнь домочадцам. В общем, они с мамой были похожи почти во всем, кроме прожорливости. И более того, в середине ночи «кармические сестры» умудрились познакомиться!

Я проснулась оттого, что в комнате горел ночник. И за окном снова шел снег. Ручку на двери в спальню подпирал стул. Доар дремал, подложив под спину подушки. Вокруг были рассыпаны документы, и даже во сне он по-прежнему держал в руках какие-то письма. Я боялась шелохнуться. С нахлынувшей нежностью всматривалась в четкий профиль, очерченный золотой каемкой от задорно блиставшего в лампе живого огонька. На щеки мужчины падала тень от ресниц, и как-то отчетливо стали заметны усталые тени под глазами…

И тут идиллии пришел конец! В смежных покоях завопила страшным голосом женщина, а следом зазвенело разбитое стекло. Доар мгновенно проснулся. Мы переглянулись и, не произнося ни слова, скатились с кровати. Казалось, что в соседней комнате кого-то убивали, а заодно крушили мебель. Возле баррикады из стула пришлось помедлить, спинка застряла, и выйти не получалось.

– Быстрей же ты! – подогнала я Доара.

– Я стараюсь, – процедил он.

– Плохо стараешься! Сейчас как найдем труп на ковре!

В разгромленной гостиной мы нашли вовсе не труп. По комнате, размахивая руками и танцуя совершенно невообразимые па, кружилась благороднейшая из эсс… с горгульей, вцепившейся в ее белые волосы. В воздухе стоял резкий запах соврена, на паркете валялись осколки перебитых графинов и блестела лужа разлитого алкоголя. На стене тоже имелся заметный подтек. Подозреваю, от разбитого стакана, который Доар оставил на столике для тэя.

Я настолько изумилась, что на секунду вросла в пол и метнула быстрый взгляд в сторону оставленной на подоконнике клетки. Дверца была открыта. Видимо, горгулья научилась справляться с защелкой.

– Отдерите этого демона, пока он не снял с меня скальп! – завидев спасителей в нашем лице, выкрикнула благородная эсса. Не медля ни секунды, я бросилась на помощь родительнице, но в середине комнаты дернулась, достигнув конца магического поводка. Я резко оглянулась через плечо, пронзая дражайшего друга яростным взглядом. Паршивец не шевелился и со странным выражением на лице следил за беснующейся тещей с демоненком в шевелюре.

– Светлые боги, да что вы застыли-то? – воскликнула матушка. – Она сейчас меня лысой оставит!

В подтверждение матушкиных жалоб в воздухе действительно закружилась выдранная прядь.

– Доар! – рявкнула я.

– Заморозь паршивку, – с почти неприличным спокойствием приказал он.

– Ты о маме?! – возмущенно охнула я.

– О горгулье. – Если бы он являлся девицей, то точно манерно закатил бы глаза.

– Не на-адо! – оперным голосом пропела матушка.

Но было ясно, что горгулья напугана и не собирается отпускать жертву, пока у той на голове осталось хотя бы три волосинки, за которые можно цепляться.

– Мама, просто замри на секунду! – приказала я. Неожиданно та действительно встала посреди спальни и расставила руки. Секундой позже в горгулью полетел магический светляк, блеснувший в воздухе голубоватой вспышкой. Я упоминала, что с меткостью у меня иногда случались осечки? Особенно если разбудить среди ночи. Каминная полка с карточками в рамках покрылась льдистой корочкой. С края вытянулись длинные тонкие сосульки, но тут же начали таять от тепла, исходившегося от мирно тлеющих углей.

– Браво, Аделис. Глаз – алмаз, – прокомментировал Доар.

Но мама справилась сама. Новая вспышка рассекла воздух, и горгулья окаменела… по-прежнему цепляясь за волосы. От собственного магического удара благородную эссу припорошило, и она потеряла равновесие. Ухнула вниз и диковато хлопнула глазами.

– Убилась, – пробормотала она.

– Зачем же так резко-то себя… да магией по голове? – Доар с фальшивым сочувствием поцокал языком.

Я бросилась к родительнице.

– Обопрись на меня.

Добротой она не преминула воспользоваться и налегла всем телом. Выпрямиться оказалось сложно. Коленки дрожали от тяжести.

– Помочь не хочешь? – рявкнула я в сторону мужчины.

Скрестив руки на груди, он с живейшим интересом следил за нашими пьяными качаниями, а потом нахально заявил:

– Я вам помогаю.

– Чем же? – проскрипела я.

– Не мешаю и сочувствую.

– Можешь посочувствовать, участвуя физически? – процедила я.

Нехотя Доар все-таки сдвинулся с места. Мы усадили родительницу на диван. Выглядела она чудовищно. Особенно учитывая, что к взлохмаченной, торчащей в разные стороны шевелюре диковинной шляпкой прицепилась окаменелая горгулья.

– Светлые боги, – трагично прошептала мама, ощупывая тварюшку нервными пальцами, – за что вы так со мной? Я же просто хотела пожелать вам теплых снов.

– В середине ночи? – любезно уточнил Доар. – Поверьте, даже без пожеланий сны у нас были теплейшие.

– Вы хам, молодой человек! – театрально всхлипнула она, хотя в жизни своей не проронила ни одной слезы и искренне считала, что высокородным эссам плакать неприлично. – Были хамом в двадцать лет и в тридцать хамом остались! Почему, Аделис, ты не смогла связаться магическим поводком с кем-нибудь поприличнее?

– Не свезло, – не удержался Доар от ироничного замечания, и я на него шикнула. Мол, зачем травишь испуганную несчастную женщину.

Отодрать горгулью от маминых волос без жестокости не удавалось – пришлось бы выстричь пряди, ведь белые ухоженные локоны вросли в окаменелые когтистые лапки тварюшки.

– Как же я теперь? – испуганная мама, естественно, отказавшись подстригаться под тифозную больную, смотрелась в ручное зеркальце. – Когда это дьявольское существо очухается?

– В последний раз она проспала часов девять, – задумчиво припомнила я, сколько времени мы добирались до академии.

– Хочешь сказать, что я не смогу выйти из ваших покоев до позднего утра? – воскликнула матушка.

– Ну почему же? – немедленно встрял в разговор Доар. – Сейчас все спят, никто не заметит, если вы тихонечко нас покинете… Я имею в виду, вернетесь в спальню. Главное, слугам завтра не открывайте.

– Еду вы мне принесете? – в голосе мамы мелькнуло плохо сдержанное возмущение.

– Мы с раннего утра уезжаем в город по делам, – для чего-то соврал Доар, – так что, эсса Хилберт, придется чуточку поголодать.

– Мама, он просто шутит, – стрельнула я в благоверного многозначительным взглядом. – Я обязательно занесу тебе завтрак.

– Но если это отвратительное созданье проснется, когда я буду одна, и снова нападет? – патетично воскликнула матушка, видимо, подозревая, что несчастная горгулья – не испуганный детеныш, а серийный убийца, задавшийся целью порешить благородную эссу.

– Будем честны, эсса Хилберт, просто не стоит вламываться в чужие комнаты! – выказывая некоторое раздражение, заметил Доар.

Матушка проигнорировала его, продолжая причитать:

– Светлые боги, а если она мне что-нибудь откусит? Палец или… или вообще нос?! Как я могу остаться одна в такое страшное время…

– Стоп-стоп-стоп, – категорично прервал поток жалоб Доар, – вы же не намекаете, что собираетесь спать в наших покоях?

Мы с родительницей одарили его умоляющими взглядами.

– Нет! Не обсуждается! – не терпящим возражений тоном отказал он страдающей теще в ночном приюте.

Маме постелили на диване перед камином. Она пыталась принять трагический вид умирающей властительницы, но статуя на голове портила впечатление. Я пробовала найти в душе сочувствие, но каждый раз, когда взгляд падал на фигурку, опутанную белыми волосами, хотелось издевательски расхохотаться в голос. Клянусь, я чувствовала себя отмщенной за все неприятные эпитеты, выслушанные в течение жизни, и даже немножко за историю пятилетней давности.

– Теплых снов, – пожелала я, аккуратно накрывая родительницу тонким одеялом.

– Дверь не закрывайте, – простонала она. – Не хочу оставаться одна в темноте с этим существом возле лица.

– Не гасите огней! – отрезал Доар, с особым смаком закрыл дверь между смежными комнатами и высказался в сердцах: – Клянусь, Аделис Хилберт, эта ночевка тебе обойдется очень-очень дорого! Придется сильно постараться! Постараться так, чтобы особняк занесло снегом до крыши. Три… нет, пять раз! Ясно?

– Да, – кивнула я, стараясь сдержать улыбку.

– Светлые боги, не могу поверить, что теща спит на моем диване, – продолжал ворчать он, укладываясь в кровать. – Сумасшедший дом, честное слово! Она скоро просто переедет к нам в покои и будет блюсти наши – проклятье! – честь и гордость. Упраздни свою мать!

– Как? Я говорила, что зря ты согласился на праздник, – тихо протараторила я, но тут же прикусила язык, наткнувшись на недовольный взгляд благоверного.

Только мы легли и потушили свет, как из гостиной донеслось:

– Принесите мне еще одну подушку.

– Лежи! – рявкнул Доар.

– У нее утром будет болеть шея, – промямлила я, чувствуя себя со всех сторон страшно виноватой.

– Заслужила!

– Вы меня не слышите? – крикнула мама.

– Я убью эту женщину! У тебя точно нет снотворных капель? – проскрипел Доар.

– Для тебя? – проблеяла я.

– Для тещи!

– Только успокоительные.

– Успокоительные капли уже не помешают мне, – буркнул он.

Мы дружно встали. Матушка потребовала, чтобы подушку подоткнули ей под спину, как будто наличие окаменелой горгульи в волосах обездвиживало руки. Снова улеглись. Едва закрыли глаза, как тихо скрипнула открывшаяся дверь.

– Аделис-с-с, – заунывным голосом прошептала мама.

– Что, мама?

– От дивана у меня болит спина.

– Почему бы тебе не лечь в кровать? – тихо спросила я.

– Серьезно? Подвинетесь? – необычайно оживилась она.

– В своей спальне! – отрезала я. – Теплых снов!

– Неблагодарное дитя, – буркнула она и действительно удалилась, гордо подняв голову… с горгульей окаменелостью. Я полагала, что теперь родительница вспомнит о правилах приличия, которые с детства сама в меня вбивала, но жестоко ошиблась. Она снова устроилась на диване, где без зазрения совести и проспала до самого утра.

Когда я проснулась, то обнаружила, что ожившая за ночь горгулья распласталась у меня на груди и сладко посапывает влажным носом. Она была практически невесомая, а потому не потревожила. Но стоило пошевелиться, как мелкая поганка приоткрыла один желтый глаз, нехорошо глянула и очень выразительно вонзила когти в одеяло, словно намекая, что не слезет с меня ни за какие коврижки. Разве что за новые туфли.

– Брысь! – попыталась я смахнуть паршивку, но та обхватила лапами мою руку. Какое счастье, что на голову не залезла.

– А я говорил, что этот питомец целиком и полностью принадлежит тебе, – промычал Доар в подушку. – Если она начнет грызть мою обувь…

– Знаю, знаю, – вздохнула я. – Мне это будет стоить очень-очень дорого.

Похоже, мелочь выбрала любимую хозяйку. Как бы еще в ответ воспылать к ней нежными чувствами.

– Аделис, дочь моя! – громыхнул истеричный мамин вопль. Я вообще не подозревала, что она умела повышать голос. Бить тарелки – запросто, но опускаться до рыночного крика не позволяла гордость чистокровной эссы.

Горгулья страшно испугалась орущей дамочки, едва ли не с ноги открывшей дверь. Юркая зверюшка принялась тыкаться в мою подмышку, пытаясь спрятаться, как в домике. Когда утаиться не получилось, она просто забралась под одеяло, где отчаянно затряслась.

Матушка была заспаная, помятая и растрепанная. Волосы торчали перепутанным колтуном. Учитывая, что даже перед семьей она всегда появлялась при полном параде и обязательно с подкрашенными губами, я была шокирована. Доар, впрочем, тоже. Ни капли не стесняясь растрепанного вида, мама всплеснула руками:

– Я ее нащупала!

– Что? – мне было страшно предположить.

– Проплешину! Исчадие демонического чертога оставило меня почти лысой!

– Светлые боги, благословите нашего питомца, – на выдохе едва слышно пробормотал Доар.

Подозреваю, что теперь он лично начнет покупать башмаки из нежнейшей кожи и в благодарность скармливать горгулье на завтрак.

Откровенно говоря, приезд ректора Альдона в особняк ничем иным, кроме как чудом, я назвать не могла. Горгулья отвадила маму от наших покоев, а гость полностью завладел вниманием. Конечно, между приготовлениями к празднику. В начале седмицы ранним утром, когда за окном едва-едва начало рассветать, мы отправились в Северную долину к кузену Айдеру. Дорога заняла без малого полчаса. За время пути Доар не произнес ни слова, только хмуро смотрел на проплывающие мимо окрестности с аккуратными каменными домами и обнаженными садами. Судя по всему, разговор обещал быть напряженным.

Айдер Эббот жил в апартаментах с отдельным входом. Когда мы вышли из экипажа, дворник, сметавший с мостовой снег, перемешанный с пылью, пропустил нас к высокому крыльцу. Пришлось несколько раз постучать медным молоточком. Сначала шелохнулась занавеска на окне, а после камердинер открыл дверь.

– Светлых дней, риат Гери, – пропуская нас, поздоровался он.

В темном узком холле пахло застарелым табачным дымом. Отсюда на второй этаж вела деревянная лестница, как-то по-особенному хмуро жавшаяся к затянутой синей тканью стене.

– Где Айдер? – отрывисто спросил Доар, снимая кожаные перчатки.

– Еще спит. – Слуга все время таращился на меня, словно опасался, что эсхардская эсса одним движением руки заморозит половину дома.

– Буди, – последовал приказ. – Мы будем ждать в гостиной.

Пожалуй, в столь тесных апартаментах, кардинально отличавшихся от особняка в Восточной долине и даже нашего уютного домика в Эсхарде, мы бы с Доаром чувствовали себя комфортно. Я присела на диван, а он, не натягивая магического поводка, отошел к окну с тяжелыми бордовыми занавесками. Мы дожидались хозяина дома в глубокой тишине. Наконец на лестнице раздались быстрые шаги, и в гостиной возник Айден в шелковом халате.

– Какие ранние гости! – фальшиво улыбнулся он, разведя руками.

– В другое время тебя невозможно застать дома, – сухо заметил Доар, пропустив приветствия.

– Зачем ты утруждался? Я уже получил приглашение на ужин, любезно благодарю. Не стоило приезжать лично. Или вы тут не за этим? – Он явно понимал причину визита, но продолжал ломать комедию.

– Ты не отвечаешь на письма. – Внешне Доар сохранял удивительное спокойствие.

– Светлых дней, эсса Хилберт, – с нахальным видом проигнорировал Эббот замечание брата. – Какой, право, приятный сюрприз. Не ожидал увидеть вас вместе. Слышал, вы развелись.

– Аделис, оставь нас на несколько минут, – тихо попросил Доар.

Мы двигались синхронно. Я поднялась с дивана, а он приблизился к дверному проему.

– Добрых дел, риат Эббот, – сдержанно попрощалась с хозяином дома.

– А как же тэй? – не слишком натурально всполошился Айдер. – Какие могут быть разговоры без чашки крепкого тэя? Надо сказать, что ночка у меня выдалась еще та…

Я вышла и плотно закрыла за собой дверь. Сбежала бы на улицу, но не позволила длина поводка, пришлось прислониться к стене, чтобы не стеснять Доара в движениях. И лишний раз не давать пронырливому кузену поводов задуматься, по какой причине мы ходим исключительно парой, как рыбки-неразлучники.

Они кричали. Толстые стены мешали понять смысл слов, можно было разобрать лишь злые и яростные интонации. Пару раз меня прилично дернуло и заставило вжаться в стену, потом снова отпускало. Наконец Доар вышел в холл и кивнул:

– Поехали, Аделис.

– Легкой дороги, эсса Хилберт! – прокричал из гостиной Айдер. – Обязательно ждите меня на праздник. Уверен, он окажется полон удивительных минут!

Мы вышли на каменное крыльцо. В Северной долине гулял холодный ветер, и после жарко натопленного помещения захотелось поежиться.

– Все в порядке? – осторожно спросила я.

На застывшем от ярости лице Доара ходили желваки.

– Не бери в голову, – отрывисто бросил он, очевидно, все еще кипя внутри.

Когда мы выезжали с центральной улицы, то совершенно неожиданно встали в затор и некоторое время ждали, когда кареты разъедутся. Неожиданно в окне я увидела маму! Одетая в светлое пальто, заметная и яркая, она выходила из грязной подворотни. В первый момент я даже глазам своим не поверила. Матушка всю жизнь утверждала, что благородная эсса обязана ходить исключительно по властительским площадям и широким проспектам, а тут выскочила из затрапезного проулка и даже воровато огляделась вокруг, не заметил ли кто.

– Там мама, – произнесла я.

– Теща в Северной долине? – словно вышел из транса Доар и выглянул в окошко.

Благородная эсса встала на краю пешеходной мостовой и вытянула руку, чтобы поймать наемный экипаж. Я тут же приоткрыла дверцу и крикнула:

– Сюда!

Матушка резко обернулась и с неизменно высокомерным выражением на лице направилась к нашей карете. Почему-то складывалось впечатление, что меньше всего она хотела забираться в салон, но, столкнувшись нос к носу, просто не нашла способа проигнорировать приглашение. Быстро уселась в экипаж и расправила юбки.

– Светлых дней. – Губы матушки тронула вежливая улыбка. – Аделис, воспитанной эссе не пристало орать, как будто ее режут.

– Знаю. Что ты делаешь в Северной долине? – прямо спросила я.

– Надо было кое-что раздобыть… – Она помолчала, словно раздумывая, и добавила: – Безусловно, для праздничного банкета.